Крюков Дмитрий Владимирович. Хроника Великой войны

   В бешенстве Элвюр не обратил на исполина внимания:
   – Я буду требовать извинений! Свинья! – изящным движением он сдернул с руки замшевую перчатку и швырнул её в морду левому соседу.
   – Эй ты, слабак! – грубая лапа прижала посла к столу.
   – Это оскорбление должностного лица и гражданина Антимагюра! Это война! – голос придушенного Элвюра звучал глухо.
   – Что молвишь? – спокойный паскаяк справа повернулся к человеку, лавка натужно застонала.
   Левый, то ли удовлетворившись, то ли отступив перед широкоплечим, отпустил антимагюрца и уткнулся в кружку.
   Грациозно стряхивая с раскрасневшегося лица прилипшие крошки, Элвюр обратился к неожиданному спасителю:
   – Милейший, послушайте, вы, как я вижу, единственный порядочный господин на этом… – антимагюрец замялся, – на этом сборище.
   – Положим.
   – Как же это так? Какой-то голодранец хватает меня за шиворот, трясет! Меня! Я же посол… представитель иностранной державы! Они забыли о том, что это значит. Но я им припомню!
   – Положим.
   – Будет война! Граф Роксуф непременно потребует объяснений, ведь я его фаворит.
   – Положим.
   – Да что вы все со своим "положим"? – Элвюр остыл и лишь теперь вгляделся в своего сурового соседа.
   Жирные волосы, гребнем зачесанные назад, широкий львиный нос, оттопыренные губы, голова без шеи, сразу переходящая в плечи – все делало его похожим на утес, каким-то чудом попавший на "сборище".
   – Простите… – начал было Элвюр.
   – Прощаю.
   – Нет, я не то… Простите, вы кем будете?
   – Разумным.
   – Позвольте? – удивился посол.
   – Позволяю.
   – Нет, минуточку, как прикажете вас понимать?
   – Когда я приказываю, все повинуются, но сейчас я не даю никаких распоряжений. Можете отдыхать.
   – Да вы в своем ли уме?
   – Я же сказал, что я Разумный.
   – Нет… то есть да. Я не хотел ставить под сомнение ваши интеллектуальные способности. Но…
   – Сомнение – друг тупости. Разумный не сомневается. Он знает.
   – Тупости? Я? Тупости? Я посол Антимагюра, гражданин сильнейшего восточного государства!
   – Даже сильное государство не в состоянии отвечать за каждого своего жителя.
   – Что?
   – Положим, Антимагюр силен, но это не относится ко всем антимагюрцам, – паскаяк покосился на щуплого посла.
   – На кого вы намекаете? На меня?
   – Положим.
   – Ваша прогнившая, погрязшая в разврате странишка не сравнится с Антимагюром! – Элвюр все более распалялся.
   – Положим, но вспомните Хал-мо-Готренскую битву.
   – Это случайность!
   – Положим. Только случайности закономерны, а происходят они оттого, что Антимагюр держится на слизняках.
   – Слизняках?!
   Широкоплечий согласно кивнул, и длинные усы, взметнувшись в такт движению, упали в жирную тарелку.
   – Вы и меня склонны называть слизняком?
   – Не только склонен, но и назову, ибо слизняк ты и есть!
   – Дикость! Примитивизм! Духовное обнищание! – Посол вскочил с места. – Варвары!
   – Положим, но не слизняки, – Широкоплечий захохотал, оборвав разговор.
   – Ваше величество, ваше величество! – Элвюр кинулся к Ульригу. – Заступитесь! Я посол!
   Король скосил на человека масленые глазки, но крик Элвюра потонул в бубнящем гуле паскаячьих голосов, и Ульриг, имея склонность к невосприимчивости слов, недопонял и на этот раз:
   – Рассол? Какой рассол?
   – Посол!
   – А, спасибо, господин посол за предложенный рассол. – Ульриг на минуту задумался и вдруг загоготал. – Жемчужина поэзии!
   Сейчас он был слишком весел и не беспокоился о последствиях: осаждай его все армии Антимагюра, лишь бы посмеялся и плюнул с крепостной стены в искаженные лица людей. Так и надо!
   – Позор! Война! – Элвюр в бешенстве рванулся к выходу.
   Кто-то ловко подставил ему подножку, и посол растянулся на полу.
   – Га-га-га!
   – Это вам так не пройдет!
   Со сверкающими глазами, безобразно оттопыренной нижней губой Элвюр выбежал из зала. За ним помчался подзадоренный паскаяками вепрь.

***

   Темные стены, завешенные окна. Удгерф медленно приоткрыл глаза. Постепенно он отходил от тяжелого сна. Из глубины сознания вставали вчерашние события: пир во дворце, омерзительный отец, трактир… По мере того, как паскаяк приходил в себя, на него накатывались мутноватая головная боль и тошнота. Принц приподнялся, свесился с измятой кровати, взглянул на отражение в тазике с водой, стоявшем у изголовья: опухшее лицо, зелено-синие мешки под глазами, всклокоченные волосы, торчащие в разные стороны. Нечего сказать – красавец. Удгерф сунул руки в воду – отражение треснуло и расплылось неровными кругами. Заплескав простыни, он умылся, встал, резким движением подхватил тазик и вылил остатки воды на голову. Холодные струи змеями поползли по спине. Боль отпустила и стало легче.
   Потоптавшись на мокром полу, Удгерф прошлепал к двери, саданул кулаком так, что она, дико провернувшись на петлях, вылетела наружу:
   – Эй! Хинек, ты здесь?
   – Да, ваше высочество, – учитель выступил из-за колонны.
   – Принеси-ка кружку эля.
   Хинек ушел.
   Слуга-паскаяк, увидев, что наследник проснулся, кинулся к нему с одеждой. Удгерф выдернул тюк из рук оторопевшего камердинера, в звериной ярости ткнул тому в морду штанами, украшенными жесткими металлическими бляхами:
   – Пошел! Пошел вон!
   Увернувшись, слуга проворно убежал, скрывшись за колоннами.
   Принц, как-то сразу выдохшись, опустился на кровать. Хинек принес эль. После кружки крепкого, терпкого напитка стало лучше. Кряхтя, Удгерф натянул чулки.

***

   – Приветствую тебя, сын, – Ульриг вошел в комнату неожиданно.
   Он искренне считал Удгерфа своим настоящим сыном и пренебрежительно относился к людским правителям, которые боялись заходить в опочивальню детей до того, как те приведут себя в порядок.
   – Что надо? – принц недовольно зыркнул на отца.
   – Приятно ли провел ночь?
   – Хорошо веселье, да тяжело похмелье, – Удгерф явно не был склонен к разговору и с тупым упрямством, глядя на мокрый пол, застегивал рубашку.
   – Поня-я-ятно.
   Хинек осторожно вышел, оставив двух царственных родичей наедине.
   Некоторое время было тихо, лишь поскрипывали в лапах Удгерфа жесткие пуговицы.
   – Ну так что? Зачем пришел?
   – Да понимаешь ли, есть у меня к тебе дельце…
   – Ну?
   – Вчера накладка вышла: посла антимагюрского обидели.
   – На пиру?
   – Да. Так вроде бы безделица. Сначала кое-кто из паскаяков, потом…
   – Ты, – Удгерф злорадно ухмыльнулся.
   – Ну… это уж так.
   – Беда.
   – Да не нарочно. Просто слов не расслышал.
   – Коли глухой, не пил бы.
   Усы Ульрига воинственно вздыбились, глаза засверкали:
   – Э!.. Это ты брось. Забыл, что я король? Я же тебя и казнить могу!
   – Врешь, пьяница.
   – Ты на себя посмотри!
   – Войну когда-нибудь накличешь!
   – Сам как набрался!
   – Король называется.
   – Молчать!!!
   Удгерф, раззадорившись, закусил ус и продолжал хитро смотреть на разгневанного родителя.
   – Дело к тебе есть, а ты, – Ульриг махнул рукой, – ведешь себя, как свинья.
   – Хочешь, чтоб я извинился перед послом за тебя и за весь вахспандийский двор?
   – Да.
   – Так и знал! – быстрым движением Удгерф накинул куртку, размашисто зашагал по комнате. – Какой раз я должен идти с повинной головой и извиняться за твое хамство и неотесанность твоих дражайших подданных?
   – Позволь, это и твои подданные…
   – Не перебивай! Почему именно я? Да, я твой сын и, выходит, козел отпущения? Королю стыдно просить прощения, а принцу нет, и, в то же время, его титул льстит ущемленному самолюбию оскорбленного. Никому не обидно, но почему никто не вспомнит обо мне? Все, хватит!
   – Но позволь, тут государственное дело…
   – В Хаос! Устал! Пошел вон!
   – Это превыше личных амбиций!
   – Тогда иди сам!
   – Мне неудобно!
   – Мне тоже!
   Спор оборвался так же резко, как и начался. Отец и сын озлобленно глядели друг на друга. Вдруг Удгерф улыбнулся:
   – Пошли лучше Хинека. Он прославленный герой, и, хоть не знает придворного этикета, может поднять лошадь вместе с седоком – не чета этому антимагюрскому сопляку.
   Ульриг задумался:
   – Пожалуй, ты прав. Конечно, было бы…
   – Давай без "конечно".
   – Хорошо, хорошо, но я тебе ещё припомню, – король двинулся к выходу, уже в дверях остановился. – Да, хотел тебе напомнить: завтра свадьба, поэтому держи себя в руках и проведи хоть этот вечер достойно, во дворце.

***

   Деревенька Курлап стояла на самом краю леса, робко выглядывая из-за стволов вековых деревьев разлапистыми соломенными крышами. На востоке тянулись болотистые земли – зыбкие кочки, по утрам и вечерам окутанные белым туманом испарений, из которых торчали острые иглы елей, чьи темные верхушки вырывались далеко в голубое небо. Место было хорошее, спокойное: с одной стороны непролазный лес, с другой – болото, заходить в которое рисковали лишь бывалые охотники.
   Мальчик Рув шел по лесу. Он двигался осторожно и легко, не хрустя ветками, – ходил проверять силки, авось что и попалось. Деревья-великаны толпились вокруг.
   Всю жизнь Рув прожил в крохотной деревушке и знал здесь каждый уголок: лес не пугал мальчика, а был его надежным защитником. В округе не было врагов. По соседству жили лишь эльфы – верные союзники людей. Рув хорошо знал это от взрослых, хотя толком не понимал, что такое союзники и зачем они нужны.
   Странный шум возник откуда-то со стороны Ручья. Рув присел, насторожившись. Зверь? Нет, не так ходит лесной житель. Похоже, люди, только как идут! Галдят, ломают ветки, не скрываются. Маленький Рув даже поморщился от подобной непросвещенности: ну кто же так ходит?
   Мальчик юркнул в кусты, затаившись в ласковой изумрудной сени. Шум приближался, перерастая в отчетливые голоса. Рув раздвинул ветки – два любопытных глаза уставились на узкую, едва приметную тропинку. Пришельцы шли по ней. Их было много, они срубали тяжелыми палашами мешавшуюся поросль. С жалобным стоном падали подсеченные деревца, и из открытых ран текла зеленая кровь. Рув сжал кулаки: "Да как они смеют так обращаться с его родным лесом!" Однако постепенно обида переросла в удивление, а затем – в ужас: позади людей шли скелеты, настоящие, живые, с оскаленными черепами и горящими глазами. Они медленно надвигались на куст, где притаился Рув. Ему хотелось закричать и убежать. Все равно куда, лишь бы подальше от этой процессии оживших мертвецов, от этого печального, монотонного хруста, сопровождавшего каждое движение призрачной рати. Но он сидел: бежать было поздно.
   – Мальчишка! – грубый голос раздался совсем рядом.
   Сильная рука схватила Рува за шиворот, вздернула вверх, резко обернув к себе. Бородатый мужчина в кожаной куртке с волосами, забранными сзади в косицу, с любопытством охотника осматривал свою добычу.
   Ухмыльнувшись – передних зубов у него недоставало – человек вытащил Рува из кустов на обозрение отряду. Люди засмеялись, показывая на него пальцами, недобрый огонек зажегся в глазах жутких мертвецов…

***

   Посреди отряда шагал огромный человек. Взгляд его был устремлен вперед, в густые заросли кустарника, скрывавшие поворот. В отличие от остальных он не расчищал дорогу, а двигался напролом, не смотря под ноги. Шаги его были тяжелыми, и на податливой земле оставались глубокие следы, но походка легка.
   – Чародей, Чародей! – бородатый подтащил Рува к великану. – Поймали пацана.
   Исполин остановился, молча взглянул на маленького Рува. Мальчик съежился под колючим взором глубоко посаженных зеленых глаз, бессознательно засмотревшись в широкое, плоское лицо Чародея, наполовину заросшее ярко-рыжими волосами, неопрятными прядями свисавшими чуть ли не до пояса.
   – Где нашел?
   – Здесь в кустах. Прятался.
   Великан задумался.
   – Ты здешний? – Чародей говорил на языке варваров с северным акцентом жителей суровой Слатии.
   Солдаты обступили их. Они, посмеиваясь, смотрели на перепуганного мальчишку, и жуткие глаза скелетов пылали совсем рядом, яркими молниями впиваясь в сознание Рува. Он ничего не мог сказать, как будто кто-то сдавил ему горло – лишь кивнул.
   – Значит, ты знаешь дорогу к ближайшей деревне?
   – Да… – промямлил мальчик.
   Но рыжий словно забыл о нем. Он отвернулся:
   – Что встали? Пошли!
   Солдаты поспешно тронулись, и даже ужасные скелеты безропотно повиновались.
   Бородатый с косицей отпустил Рува, толкнув в спину:
   – Будешь указывать дорогу.
   – Да, да…
   Рув, перескакивая от дерева к дереву по краю тропинки, поспешал за рыжим великаном. Он понимал, что это воины, что целью их похода может стать и родной Курлап, но любопытство, пробудившееся в нем, похоронило все размышления о будущем его народа и даже страх перед скелетами. Запрокинув голову, Рув смотрел на высоченного предводителя с двуручным мечом, что легко покачивался у бедра, на его густую бороду, рассыпавшуюся по могучей груди, на большие, загнутые вверх усы, шишковатый, мясистый нос, толстые оттопыренные губы. Он думал о том, кто же такой этот вождь, этот Чародей, от которого исходила гнетущая, всеподавляющая сила…

***

   Элвюр не спал. После злополучного пира он сразу отправился в посольство, находившееся в большом неуютном доме неподалеку. Всю ночь посол просидел, запершись в кабинете, нервно перебирая документы. В конце концов все рассыпал, разбил изящную фарфоровую статуэтку и написал резкое письмо касательно нравов вахспандийцев графу Роксуфу в Антимагюр. Успокоившись, лишь к утру Элвюр прилег отдохнуть и, утомленный бессонной ночью, заснул прямо в одежде.
   – Ваша милость, ваша милость, – старый слуга в дорогой, но поношенной ливрее осторожно склонился над спящим господином.
   Посол вздрогнул, открыл глаза, на мгновение бессмысленно уставился в деревянный потолок, затем, резко вскочив, закричал:
   – Что такое? В чем дело?
   – Вас просют.
   – Кто?
   – Паскаяк какой-то, Хинеком зовется.
   – А-а, пошли его вон! – Элвюр досадливо махнул рукой.
   Он уже остыл после вчерашнего, но хотел чуть покуражиться. Слуга направился к выходу и замер возле двери, ожидая дальнейших приказаний: он слишком хорошо знал своего господина.
   – Нет, погоди! Скажи, чтоб посидел пока в приемной.
   Антимагюрец подошел к зеркалу, наверное, единственному во всей Вахспандии! Одутловатое со сна лицо, несвежий воротник, помятый кафтан, а в остальном все в порядке.
   Старый слуга удалился. В комнату вошел лакей с золотым тазиком в руках и мягким полотенцем через плечо. Посол обмыл лицо в теплой приятной воде, осторожно протер глаза специальным чайным раствором, переоделся, причесался, подушился, ещё раз взглянул в зеркало, повернулся задом, боком – все хорошо.

***

   Хинек робко мялся в приемной, косясь на миниатюрные, сделанные по антимагюрцам диваны. На такой сядешь – развалится, вот будет конфуз. Прославленный герой, участвовавший в трех войнах и сорока битвах, был непривычен к ведению политических переговоров, боялся сказать лишнее, обидеть гостя и вообще с трудом представлял свою роль.
   Элвюр сразу узнал приближенного принца и, надувшись, сел на диван.
   – С чем пришли, милейший? – посол с видом грозного экзаменатора посмотрел на громадного, неуклюжего в столь роскошной обстановке героя.
   Уже одно то, что он сидел, а вахспандиец стоял перед ним, опустив голову, ибо потолок был слишком низким, тешило самолюбие антимагюрца, и человек невольно улыбнулся.
   – Я прислан королем Вахспандии Ульригом, по поводу вчерашнего…
   – А, так вы об этом? А не кажется ли вам, что это слишком серьезный разговор?
   – Э… Вполне… Да, кажется… – Хинек сбился, заученная речь вылетела из головы.
   – Пройдемте в кабинет, милейший.
   – Да, да, пожалуй… – Хинек, изогнувшись, протиснулся вслед за антимагюрцем.
   – Что вы там бормочете? – Элвюр водрузился в мягкое кресло за рабочим столом.
   – Я? Да так, ничего, ровным счетом ничего… Хотя, что же это я говорю? Я по поводу вчерашнего…
   – Усовестились?
   – …по поводу вчерашнего. Король Ульриг приносит свои глубочайшие извинения от себя и от лица всего вахспандийского народа.
   – Правда?
   – И клянется, что такого больше не повторится, – поспешно добавил Хинек.
   Элвюр вновь улыбнулся. Видя полнейшую политическую неграмотность парламентера, он позволил себе зайти дальше, чем предполагал сначала:
   – Знаете что, милейший, вы пришли слишком поздно. Я уже отослал письмо графу Роксуфу, в котором извещаю его обо всем произошедшем, а так же прошу принять необходимые меры.
   – Что?
   – Как это "что"?
   – Что за меры? – Хинек по-бычьи наклонил голову, глядя недоверчиво и исподлобья.
   – Будет война, потому как это просто преступно оскорблять посла, да ещё подобным образом. Подумать только! – Элвюр закатил глаза, представив, как герой кинется умолять его о помиловании Вахспандии.
   Антимагюрец играл с огнем, что доставляло ему несказанное удовольствие.
   – Война? – Хинек уже прикидывал соотношение сил – здесь он понимал гораздо более чем в дипломатии. – Что ж, дело дрянь, но вы проиграете. Я пойду, расскажу обо всем королю.
   Паскаяк повернулся, собравшись уходить.
   – Эй, погодите! – посол вскочил, опомнившись. – Погодите!
   – Что? – Хинек остановился.
   – Я… Вы меня превратно поняли… Посол не имеет полномочий объявлять войну без монаршего указа. Я только сказал, что просил графа Роксуфа предпринять меры… Неизвестно, как он отнесется, что скажет король Малькольм, да и вообще письмо ещё не отправлено. Оно здесь, – антимагюрец взял со стола лист бумаги, испещренный мелким, нервным почерком. – Вот оно, и я его прямо сейчас уничтожу, если вы пообещайте, что "вчерашнего" больше не повторится. Договорились?
   – Вчерашнего больше не повторится, ибо вчера уже прошло, и сейчас – сегодня, – Хинек улыбнулся довольный шуткой, но тут же смекнул, что допустил дипломатический промах. – Извините, господин посол, не то хотел сказать. Будьте совершенно спокойны относительно вашей особы и чести.
   Элвюр деловито опустился в кресло, забыв о письме.
   – А послание лучше сожгите. Если оно попадет в Антимагюр, клянусь Ортакогом, Ульриг заставит вас съесть всю вашу почту, запив чернилами. – Хинек поклонился и, не обращая внимания на вскочившего посла, вышел.
   – Свинья! Лгун! Ренегат! – Элвюр машинально скомкал сжатое в руке письмо, швырнул его под ноги.
   Прибежал слуга с каплями. Посол принял лекарство, успокоился, разгладил письмо. Подобную бумажку графу Роксуфу не отправишь – придется переписывать. С вдохновением поэта Элвюр остервенело принялся сочинять желчные строки. Перо легко скользило по бумаге, но вскоре подействовали капли: голова антимагюрца безвольно склонилась на руки. Он уснул.

***

   – Рассредоточиться! – Рыжий замер, обратив внимание на идущих солдат.
   Люди и скелеты, рассыпавшись на маленькие группки, скрылись за деревьями. Рув и великан остались на тропинке одни. Чародей снова взглянул на мальчика и задумался.
   – Скажи, ты что-нибудь знаешь об искусстве магии?
   – Так, кое-что. У нас в деревушке живет одна старая колдунья. Она иногда помогает людям.
   – Когда мы придем, проводи меня к ней.
   Рув быстро кивнул.
   Они прошли несколько десятков шагов. По бокам тропинки было движение и хрустели ветки: солдаты неотступно следовали за ними.
   Три толстых, разросшихся на плодородной почве дерева, поляна, далее отлогий склон, нисходящий в болото. Внизу гигантскими грибами раскинулись соломенные крыши строений.
   Отряд начал спуск, продираясь через паутину зарослей. Рыжую голову Чародея, упрямо качавшуюся над самыми высокими кустами, было хорошо видно из Курлапа. В деревне закричали. Охотники племени, всегда готовые к бою, высыпали на улицу. Медленно вырывались из потрепанного кустарника темные фигуры незваных гостей. Некоторые варвары натянули луки: пришельцев было слишком много. Выскочив на открытое место, прямо перед частоколом Курлапа, они остановились, снова шарахнулись в лес. Скелеты застыли в кустах, изучая варваров. Лишь рыжий великан упрямо, не обращая внимания на ветки, хлеставшие его по ногам, продирался вперед. Маленький Рув, куницей скользил рядом.
   Чародей приблизился к частоколу, подняв руки в знак мира. В Курлапе произошло некоторое замешательство. Наконец поднятый над частоколом на щите показался вождь. Он был немолод и на лице носил четыре глубоких шрама – следы от когтей неведомого хищника.
   Чародей заговорил первым:
   – Анисим Вольфрадович приветствует тебя, Покровитель Лесов!
   – Хорошо приветствие, да каковы последствия?
   – Зависит от тебя.
   – Говори, Анисим, я слушаю.
   – За мной стоит сила – войско, что выстроившись цепью обхватит весь Северный континент от Вахспандии, королевства лютых паскаяков, до Шгарии, мрачной страны неисчислимых орков.
   – Похоже, ты берешь силу от орков, – вождь улыбнулся, и шрамы, извиваясь, змеями поползли вверх.
   – Я не брезгую и низшими, но мощь моя опирается на людей, подобных тебе, Покровитель Леса, и скелетов, наводящих ужас на отряды малодушных.
   – С чем же ты явился ко мне, Анисим, чье войско, выстроившись цепью, обхватит весь Северный континент от Вахспандии до далекой Шгарии?
   – Глуп тот, кто считает, что добился полного могущества. Я силен, но мне нужна и твоя помощь, Покровитель Лесов.
   – Сила встречает противодействие. Помощь дается против кого-то, – вождь замолчал, ожидая ответа.
   – Мою силу встречают гхалхалтары, что не так давно вырвались из Магического Щита на Южном Континенте. Помощь твоя – против Мага Ночи, Хамрака Бессмертного.

***

   Храм, где должно было состоятся торжественное бракосочетание принца Удгерфа и дочери героя Фанура, Дельферы, располагался в самом центре столицы, олицетворяя собой сердце всего королевства.
   Святилище поражало своей монументальностью. Не правильными, ломаными стенами оно возносилось к небу, но, в то же время, было чрезвычайно симметрично. Приглядевшись, становилось понятно: храм состоял из остроконечной белой скалы, в которой паскаяки высекли коридоры и залы. Архитектурное сооружение и творение природы искусно переплелись меж собой, создав одно из самых выразительных и красивых в своей простоте зданий на земле.
   Главный Зал располагался в самом центре скалы, и огромная масса камня, сплотившаяся наверху, давила на своды, так, что пришлось поставить шесть колонн в несколько паскаячьих обхватов. Талантливые зодчие постарались и здесь, уловив в числе опор определенное значение: у Крейтера Великого, первого паскаяка, который несколько веков назад с небольшим отрядом пробился через непроходимые леса и обосновался на берегах реки Фанур, было пять братьев. Каждая из колонн носила определенное имя и барельеф, изображающий одного из шестерых братьев.
   Стены были так же испещрены диковинными угловатыми символами и рисунками, а напротив входа, настолько широкого, что разъехалось бы и десять всадников, помещалась толстая гранитная плита с высеченными на ней именами всех вахспандийских вождей, начиная с Крейтера Великого и его неустрашимых братьев.
   Подле в круглом углублении, обложенном по краям красивыми камнями причудливой формы и окраски, бесновался огонь – Священный Очаг. Между костром и плитой стояли три паскаяка, облаченные в странные просторные одежды – высшие жрецы. Главный из них, обвешенный оружием, изображал верховного бога Ортакога, другие – Крейтера Великого и Магдонора – бога жизни. Рядом с ними стоял отец жениха, Ульриг III, а так же родители невесты: герой Фанур с женой. Приглашенные выстроились полукругом вдоль стен, оставив свободным вход, откуда должны были проследовать молодые.
   Ульриг улыбался, кивал Фануру и бесстыдно подмигивал его жене, отчего та опускала глаза. Король был доволен собой. Как он все хорошо устроил! Женится сын, станет семьянином, а политика и войска пока подождут.

***

   Пировавшие три дня подряд паскаяки выглядели устало, на лицах читалась досада: когда же появится невеста. По обычаю, она должна была первой предстать перед Священным Очагом, а уж потом – жених.
   Сэр Элвюр, даже заручившись поддержкой короля и первого героя Вахспандии Хинека, чувствовал себя неспокойно. Все присутствующие были, по крайней мере, на три головы выше его, что антимагюрец переживал очень остро. Когда толпа, не соблюдая никаких приличий, не различая должностной иерархии, ломанулась в раскрывшиеся двери храма, человек был буквально затерт между рвущимися вперед огромными телами. В Главный Зал Элвюра вынесло сильно потрепанным, да ещё кто-то умудрился дать ему локтем в глаз. Посол мучительно чувствовал, как распухает бровь. Однако спрашивать было не с кого – вокруг толпа.
   В ней маленький Элвюр был незаметен, но рослый паскаяк с гребнем зачесанных назад волос увидел его. Боком, клином могучего плеча раздвигая толпу, он пробился к затосковавшему послу:
   – Здравствуйте, господин Слизняк.
   Элвюр удивленно вскинул глаза и узнал своего правого соседа на пиру. Широкоплечий улыбался, предвкушая интересный разговор.
   – Извините, но я не слизняк, как вы изволили выразиться.