Великое предприятие… И — «бессмысленный проект самоубийства». Что ж, время покажет, кто прав. Улыбаясь, Нансен толкнул дверь гостиницы.
— Доброй ночи, сэр, — почтительно склонился швейцар и добавил, заметив улыбку на лице постояльца: — Осмеливаюсь думать, получили приятные известия, сэр?
— Да, да, — рассеянно кивнул Нансен, — очень приятные…
Корабль и его команда
Среди лучших кораблестроителей Норвегии первым считался старый Колин Арчер.
Колин Арчер и Нансен — не само ли это упорство, помноженное на два! Они мастерили десятки моделей, подвергали их самым страшным сжатиям и в конце концов остановились на той форме корпуса, о которой Нансен говорил географам в Лондоне: половина расколотого кокосового ореха с поверхностью гладкой и скользкой, как у угря.
Необыкновенное судно строилось на верфи Колина Арчера возле Кристиании. Спуск корабля был назначен на позднюю осень 1892 года.
Тысячи любопытных, рассевшихся по скалам возле верфи, разглядывали на стапеле кургузое белое — под цвет льдов — судно с черным днищем. Все на нем было сглажено, закруглено, зализано.
Заключались пари: как Нансен назовет свой корабль? В публике гадали: «Северный полюс», «Норвегия», «Белый медведь», «Победитель льдов»? Или Нансену больше по душе имя «Ева»?
Взволнованный Фритьоф под руку с женой поднялся на подмостки к носу судна. Там уже стоял Колин Арчер, и ветер развевал его седую бороду. За спины почетных гостей неуклюже прятался Свердруп.
Колин Арчер поднял руку. Ева вышла вперед. В руках у нее — бутылка шампанского. По старому обычаю строителей, эту бутылку нужно разбить о нос корабля при его «крещении».
Ева ударила сильно, резко. Шампанское залило ей платье, осколки зазвенели о камни. И все услышали:
— «Фрам» будет твое имя!
«Фрам»! Иностранные журналисты записали, что это короткое слово на норвежском языке означает «вперед». Красный флаг с названием корабля тотчас взвился на флагшток.
Колин Арчер снова поднял руку. Плотники ударили топорами по канатам, вышибли подпорки, и тяжелое судно медленно заскользило со стапеля в воду по смазанным салом доскам. Колин Арчер молитвенно закрыл глаза. Нансен в волнении схватил Еву за руку: его корабль будет сейчас на воде!
«Фрам» скользил все быстрее. Доски днища от трения курились дымком. Запахло гарью. Судно с силой врезалось в воду, огромный вал окатил тех, кто не догадался забраться повыше. Восторженные крики слились с пушечной пальбой. На воде корабль не казался уже таким неуклюжим и кургузым, как на стапеле.
Фритьоф пригласил желающих осмотреть «Фрам». Желтые доски палубы покрылись глинистыми отпечатками множества подошв. Знатоки нашли, что внутренние переборки хорошо подкрепляют корпус, сделанный из лучшего дерева. А толщина борта? Ого, восемьдесят сантиметров! На потолках и стенах — несколько слоев войлока, дерева, линолеума, оленьей шерсти. Да, внутри будет тепло и сухо! И светло! Смотрите, горят электрические лампочки, На кораблях это новость…
На другой день после спуска «Фрама» в доме Нансена собрались его друзья. Тут был и брат Александр, преуспевающий деловой человек. Условились не произносить серьезных речей. Когда кто-нибудь запутывался в дебрях водянистого высокопарного красноречия, двое-трое выскакивали из-за стола, бежали в кухню и принимались насосом качать воду…
Ева пела старинные норвежские песни о героях, которых ждут жены.
— Вам хотелось бы с ним к полюсу? — спросил Александр.
— Это невозможно! — ответила она.
— Неужели Фритьоф считает вас недостаточно сильной и мужественной?
Нансен незаметно подошел сзади и обнял жену.
— Разве ты не видишь, что Ева скоро будет матерью? — мягко сказал он. — А что касается мужества… Подумай, сколько его нужно для того, чтобы ждать три года, может быть, пять лет? Чтобы просыпаться каждый день, не зная — жена ты или уже задолго до этого утра стала вдовой?
— Что ты, что ты, какая вдова, все будет хорошо, — смутился Александр.
В душе он не одобрял затеи Фритьофа, но много и охотно помогал брату, проверяя счета экспедиции и переписываясь с фирмами. Слова Фритьофа о мужестве ожидания показались ему слишком резкими. Говорить такое при жене, да еще в ее положении…
Фритьоф угадал его мысли:
— Я ничего не скрываю от Евы. Даже того, что не все может кончиться благополучно.
— Понимаю, понимаю… — пробормотал Александр и постарался переменить тему разговора: — А как у тебя с командой?
— Отлично. Желающих куда больше, чем нужно. Пишут отовсюду. — Он достал из кармана куртки несколько писем и, выбрав одно, протянул брату: — Вот, почитай.
Это была страстная мольба. Автор, родом итальянец, клялся, что готов выполнять па судне любую работу:
«О, милостивый государь, дайте мне жить, жить так, как я это понимаю, а не осуждайте меня на прозябание. Умоляю вас!»
— Надеюсь, ты уже взял его? — поинтересовался Александр.
— Конечно, нет! Я, знаешь, не доверяю громким словам.
Уже много месяцев Нансен не знал минуты покоя. Расходы превысили смету, и надо было добывать деньги. А оборудование? Каждую мелочь он выбирал сам, щупал своими руками; особенно же тщательно испытывал инструменты и приборы.
Кабинет Нансена превратился в склад, где сам хозяин и его правая рука — Свердруп, перебравшийся на время в «Годтхоб», терялись среди массы вещей. На окне стояли банки с вареньем, которое наварила Марта Ларсен. Банок было так много, что они заслоняли свет: добрая старушка намеревалась «усладить» жизнь всего будущего экипажа «Фрама».
На полу, на столе, на стульях были навалены лыжи, спальные мешки, коробки с мармеладом, керосинки, собачья упряжь, рыбные консервы, жестянки с нефтью и еще многое другое, чему Александр, зашедший с пачкой счетов, не мог даже подобрать названий.
— Ты способен отведать пеммиан, который мы берем с собой? — предложил ему Фритьоф.
Александр поморщился, но попробовал.
— Ну как?
— Похоже на костяную муку. Должно быть, такой же вкус имеют египетские мумии. Неужели ты не можешь угостить меня, как следует порядочному человеку? Я сегодня еще не завтракал.
Фритьоф задумался:
— Постой, вот тут у меня кекс. Конечно, он тоже особенный, экспедиционный.
Голодный Александр откусил кусок:
— Неплохо. В самом деле, этот кекс совсем неплох…
— Ты находишь? — Нансен расхохотался. — А знаешь, что за штуку ты уплетаешь с таким аппетитом? Это брикет для собак, вот что!
Свердруп сохранял полнейшую невозмутимость. Александр гневно отбросил остатки «кекса»:
— Как ты мог…
— Ты зря сердишься, — примирительно сказал Фритьоф. — Это очень питательно. А помнить, как мы по нескольку суток ели одни картофельные лепешки?
Но Александр уже пробирался к двери, отшвыривая ногами консервные банки…
Через комнату в «Годтхобе» проходили все, кто просился в команду «Фрама». Нансен заводил с ними длинный разговор. Он старался узнать их вкусы, настроения, характер. Он браковал привередливых, изнеженных, сварлиаых. Ему нужны были люди уживчивые, по возможности — веселые, хорошо тренированные, крепкие, здоровые. Медицинский осмотр был самым придирчивым. Свердруп проверял, хорошо ли кандидаты знают морское дело.
Наконец Нансен предварительно отобрал команду. Самому старшему в ней не исполнилось еще сорока лет, самому младшему было двадцать четыре года. Старый, верный друг капитан Отто Свердруп возглавлял список экипажа «Фрама». Норвежский моряк, лейтенант флота Сигурд Скотт-Хансен должен был помогать Нансену в научных наблюдениях. Обязанности врача Хенрика Блессинга не ограничивались медициной — предполагалось, что он займется также биологией. Теодор Якобсеи, избороздивший тропические и полярные воды, был назначен штурманом. Машинисты Антон Амунсен и Ларе Петтерсен слыли отличными механиками. Гарпунщик Педер Хенриксен, электрик Бернар Нурдал, повар Адольф Юлл, а также умевший делать все, начиная от починки часов и кончая дрессировкой собак, Ивар Мугста безусловно обещали стать полезными членами экипажа. Кристиансен Трана показал себя еще во время гренландской экспедиции. Что касается Гьёртсена, то этот моряк участвовал в постройке «Фрама» с первого дня до спуска на воду.
Последним в «Годтхоб» явился лейтенант Яльмар Фредрик Иохансен. Этот молодой спортсмен расположил к себе Нансена. Но что же делать, если почти вся команда набрана! Фритьоф сказал, что он очень сожалеет; вот если бы немного раньше, а теперь на «Фраме» осталось только место кочегара…
Лейтенант размышлял не больше минуты:
— Кочегаром? Все равно. Я согласен.
Начало
А пока набиралась команда, готовились запасы продовольствия, пока на «Фраме» устанавливались мачты и отделывались каюты, далеко от Норвегии добровольные помощники Нансена тоже работали для успеха будущей экспедиции.
В Ледовитом океане, на острове Котельном — крайнем среди Новосибирских островов, возле которых должен был начаться дрейф «Фрама», — груда камней поддерживала шест с доской: «Склад Нансена № 1». В мерзлую землю были закопаны порох, жестянки с маслом, сахаром, спичками.
Этот склад устроил русский полярный путешественник Эдуард Васильевич Толль, человек смелый и отзывчивый. Случись с «Фрамом» несчастье — и на необитаемых островах норвежцы могли получить поддержку России.
Толль сам закупил в Якутске провиант. Никто не брался доставить его на Новосибирские острова. Однако ученый написал жене в Петербург, что за перевозку взялись вполне надежные люди. Он не солгал: трудно было найти более надежного человека для опасного похода, чем сам Толль.
Ранней весной, когда «Фрам» спокойно стоял в гавани, а его команде еще только мерещились льды, Толль уже боролся с ними. Возвращаясь с Новосибирских островов после устройства складов для Нансена, ученый и пять его спутников заблудились в туманах. Измокшие, промерзшие до костей, в изодранной обуви, они едва добрели по льду к далекой суше.
Узнав об этой мучительной экспедиции, норвежские газеты писали, что жертвы, принесенные ради Нансена иностранцами, особенно ярко показывают, с каким участием следит Россия за отважным предприятием сынов Норвегии.
24 июня 1893 года. Серый, хмурый день. Как всегда, последние часы заняты множеством дел. Секретарь Нансена бегал за ним по «Годтхобу» с записной книжкой. Фритьоф был в отчаянии — ему многое хотелось сказать Еве, но их ни на минуту не оставляли с глазу на глаз.
Внизу, возле купален, нетерпеливо стучал мотор лодки, которая должна была отвезти его на «Фрам».
Нансен обнял жену. Принесли улыбающуюся дочурку Лив — ей недавно исполнилось полгода. Она радостно хлопала в ладоши. Нансен взял ее на руки.
— Да, да, ты смеешься, Лив, а я…
На глазах у него показались слезы. Он порывисто вышел из комнаты, побежал через сад.
Шлюпка помчалась к заливу, где уже дымил «Фрам». Нансен поднялся на палубу. Медленно, тихо «Фрам», сопровождаемый пароходами, лодками и яхтами, пошел в сторону моря.
Нансен в последний раз оглянулся назад. Его дом. Светлый дом среди темных сосен. Нансен схватил подзорную трубу: на мысу — белая фигура…
Откуда пошла Норвегия
«Фрам» сначала идет в Ларвик, на верфь, где его строили. Старый Колин Арчер поднимается на борт с детьми и внуками. Старик сам становится к штурвалу и делает круг по украшенной флагами гавани. Потом он выводит свое детище в море.
Волны лижут борта судна. Старый Арчер, брат, друзья, знакомые спускаются в шлюпку. Арчер слабым голосом кричит «ура» и машет рукой. Непрошеные слезы катятся по его щекам. Пушка «Фрама» прощально салютует в честь строителя корабля.
«Фрам» идет вдоль берегов, огибая юг Норвегии. Первый же крепкий ветер свирепо кладет его с борта на борт. Даже Нансен чувствует приступ морской болезни. Все, что плохо закреплено, ходуном ходит по палубе. Кочегары боятся, что их бросит головой в топку, — особенно лейтенант Иохансен, который еще не привык орудовать лопатой. А в это время другие, обыкновенные суда почти не испытывают качки.
В Берген «Фрам» приходит ночью. Едва отгрохотал якорь, как с почтового катера Нансену приносят письма и телеграммы. Ева пишет, что от Колина Арчера она теперь узнала всё. Зачем он скрыл, что у него в последнюю минуту не хватило 15 тысяч крон для уплаты за провиант? И разве это разумно — в каждом попутном городке читать лекции, чтобы заработать хоть немного? «Ты должен отдыхать, ты так устал, — писала Ева. — Ты оставил мие деньги, возьми их, умоляю тебя». Нет, он не возьмет…
На другой день Нансен долго не может выбраться в Берген: одолевают кредиторы. Счета, счета, счета… Выпроводил последнего, открыл ящик стола в каюте: несколько кредиток и кучка монет. Он почти банкрот…
А в коридоре «Фрама» толпятся, нетерпеливо топая ногами, «путешествующие вопросительные знаки» — так Нансен прозвал туристов. Большая компания англичан осаждает дверь его каюты. Одна молодая мисс, встав на цыпочки, заглядывает в отверстие каютного вентилятора. Как раз в этот момент Нансен сбрасывает рабочую одежду, чтобы облачиться во фрак.
В каюту доносится галдеж — туристы вслух критикуют портреты родственников команды, развешанные на стенах. Нансен осторожно приоткрывает дверь.
— Скажите, что вы будете делать на полюсе? — пищит настойчивая мисс, хватая его за руку.
Нансен бежит к трапу. Толпа с криками: «Вот он! Вот он!» — устремляется за ним. Но недаром у Нансена медали чемпиона в беге на коньках и лыжах…
Вечер чудесный: встречи с друзьями, с Даниельсеном, добрые напутствия, сердечные тосты. И так почти до утра. А утром — дальше.
На всем пути вдоль берегов Норвегии экспедицию бесконечно чествуют, хотя пока что ей еще нечем хвалиться. У Нансена такое чувство, точно он берет в долг больше, чем сможет отдать.
На берег выходят крестьяне, рыбаки. Нансен смотрит на бедные хижины, на мысы и острова, где люди всю жизнь то воюют, то дружат с камнем и морем. Эти люди посылают его, верят ему, надеются на него. Какой-то старый рыбак, качаясь в лодке, сложил руки рупором:
— Откуда?
— Из Кристиании.
— Груз?
— Провиант и уголь.
— Курс?
— Ледовитый океан. Северный полюс.
Старик ошеломлен. Потом он вспоминает что-то, широко улыбается, машет руками.
«Фрам» направляется к Тромсе, небольшому портовому городку на севере страны.
Нансен не в духе. Два человека колебались всю дорогу — идти или не идти с ним к полюсу? Это были Кристиансен Трана и штурман Гьёртсен. Они помогали вести корабль вдоль Норвегии. Теперь же, накануне прихода в Тромсе, команда узнала, что оба дальше не пойдут.
Смалодушествовали? Или им не понравилось на корабле? Поговаривали, что у Траны произошла размолвка с Нансеном. Гьёртсен же хотел играть на судне более видную роль, чем ему предлагали. Участвуя в постройке «Фрама», он, возможно, намеревался сам повести корабль и теперь был сильно обижен. А человека, затаившего обиду, нельзя было брать в экспедицию, где дружба и спайка решали всё.
Теперь, когда двое собирались уходить, по крайней мере один новый моряк не оказался бы лишним в команде. Случай с машинистом Амунсеном особенно убедил Нансена в этом. На Амунсена свалилась глыба угля, рассекла ему голову, а заменить машиниста было некем. Он отстоял свою вахту, бледный от потери крови, с забинтованной головой.
В Тромсе команда грузила уголь. Черная одежда, лица негров — и белейший, чистейший снег вокруг: нежданной прилетела поздняя июльская метель.
Моряков заинтересовала торчащая посреди площади массивная глыба. Надпись утверждала, что этот камень весом 371 килограмм принес сюда силач Хансен, живший когда-то в Тромсе.
— Дело, ребята, было так…
Моряки оглянулись: к ним подошел плечистый детина в штурманской фуражке. Уж не родственник ли силача Хансена?
— Значит, вот тут стоял раньше кабак «Свидание друзей», — продолжал незнакомец. — А этот Хансен, скажу я вам, был не дурак выпить. Вот он раз приходит к кабатчику и просит вина в долг. Ну, вы знаете, что за народ кабатчики: деньги на бочку. «Ах ты, шкура! — рассердился Хансен, — Ну погоди у меня!» Взял этот вот камень, приволок сюда да и привалил к двери кабачка. Кабатчик туда-сюда — не может открыть дверь. Позвал людей, а Хансен стоит рядом: кто, мол, тронет камень, тот будет иметь дело со мной. Так что вы думаете? Пришлось кабатчику прорубать другую дверь.
Незнакомец назвался Бернтом Бентсеном. Моряки пригласили его в гости на «Фрам». Нансену понравился этот сильный, веселый человек, и, по правде говоря, почти без надежды услышать «да», он спросил:
— Может, пойдете с нами к полюсу?
— К полюсу? Э-э, надо подумать. А до Югорского Шара хоть сейчас! Когда снимаетесь с якоря? В десять? Через полтора часа? Да уж ладно, как-нибудь успею, соберусь.
Около десяти его штурманский сундучок уже стоял в каюте.
К Нансену подошел машинист Амунсен: знает ли он, каким по счету будет на корабле этот новичок?.. Тринадцатым, вот каким! А уж от такого числа добра не жди!
— Тринадцатым? — пряча улыбку, пресерьезным тоном переспросил Нансен. — Подождите, с чего вы взяли? Нас четырнадцать. Конечно же! Четырнадцатый — «Фрам»!..
С Норвегией команда прощалась в городке Вардё. Молодцы изрядно перепились, и Нансен сам нес вахту. Все же он успел написать несколько писем: Еве, Марте, Бьёрнсону, старому Даниельсену. Учитель и ученик не успели наговориться во время стоянки «Фрама» в Бергене. Старик обещал непременно встретить Фритьофа при возвращении экспедиции с Северного полюса.
«Не стану говорить вам всего, что я хотел, а только еще раз поблагодарю вас за то, чем вы были для меня, дорогой друг, отец, — написал Нансен. — Вы всегда будете стоять передо мною живым, светлым примером».
Это письмо старый Даниельсен получил за несколько дней до смерти.
Давно ушла почтовая лодка. «Фрам» утюжил море, зарываясь в волны. Берег темнел безликой полоской. Нансен долго, не отрываясь, смотрел в его сторону. Прощай, Норвегия!
Он услышал голоса, доносившиеся из большой лодки, прикрытой оленьими шкурами. На «Фраме» ее, как и лучшую гостиницу Кристиании, величали «Гранд-Отелем». Сейчас в «Гранд-Отеле», должно быть, собрались свободные от вахты.
Нансен невольно прислушался: кажется, голос этого новичка, Бернта Бентсена.
— Ну, создал бог землю и сидит задумавшись. Только вдруг что-то тяжелое — бултых в океан! Это, понимаете, черт притащил откуда-то кусок скалы, чтобы позабавиться. Такой кусище, что чуть не переломил земную ось. Да, да, ребятки! А переломись она — нам незачем было бы тащиться теперь во льды: нет оси, нет и полюсов. Вот какое дело!
— Ох, уж этот Бентсен! — засмеялся кто-то.
— Ладно, не перебивай! Ну бог, конечно, рассердился и прогнал черта. А скала осталась торчать — длинная такая, черная. Что делать? Бог принес плодородной землицы, побросал маленько на скалу. Да разве прикроешь такую глыбу? С севера она так и осталась голой. Посмотрел бог да и думает: «Поселю-ка я тут таких людей, которым дороже этих скал ничего на свете не будет. А чтобы не умерли с голоду, пригоню в сердитое море рыб, а на холодную землю — северных оленей». Так и сделал. Поняли теперь, откуда пошла наша Норвегия и что в ней за народ?
НАВСТРЕЧУ НЕВЕДОМОМУ
У края Евразии
Вот когда «Фрам» впервые показал себя — при встрече со льдами. Послушный рулю, он легко вертелся в их гуще, по словам Бернта Бентсена, «как колобок на тарелке». Даже Свердруп похвалил:
— Экое славное судно!
Экспедиция продвигалась на восток вдоль полярных окраин России.
Без особых приключений «Фрам» прошел в пролив Югорский Шар, соединяющий Баренцево море с Карским. С берега, из поселка Хабарово, приплыл на лодке коренастый рыжебородый человек. Он назвался Александром Ивановичем Трондхеймом, поздравил Нансена и сказал, что отменные ездовые собаки, заказанные. Эдуардом Васильевичем Толлем для норвежской экспедиции, могут быть хоть сию минуту доставлены па «Фрам».
Нансен поблагодарил и осведомился, откуда собаки. Оказалось, что Трондхейм проделал с псами поистине головокружительный путь из Сибири к Югорскому Шару по бездорожью, по раскисшей тундре. Родом Александр Иванович был из Риги, сносно говорил по-немецки и производил впечатление хорошо знающего Север человека.
По его словам, ледовая обстановка в Карском море была благоприятной. Нансену не терпелось убедиться в этом. Наутро он и Свердруп отправились на моторной лодке к берегу возле конца пролива и зашагали по тундре, расцвеченной бледно-желтыми маками, незабудками, пушицей. Полярные совы привидениями белели на камнях. Было сыро и тихо. С небольшого холма Нансен долго глядел на свинцовые карские воды. Так вот он каков, этот «ледяной погреб», ловушка для кораблей! Море как море, и льды нетяжелые, во всяком случае — возле пролива.
— Я бы пожил здесь, — мечтательно сказал Свердруп, когда они, выбрав место посуше, сварили кофе и блаженствовали возле костра. — А что? Тут добрая охота и плавника сколько угодно.
Этот человек, такой замкнутый на людях, оживал в пустынных местах.
Даже порча мотора на обратном пути, даже кровавые мозоли от весел, которыми пришлось изрядно поработать, не испортили настроения.
Нансен велел поднять лодку на корабль и, надев старую рабочую куртку, сам принялся за починку мотора. Но дело пе клеилось. Когда он, потный, перепачканный маслом и копотыо, сидел в раздумье над поршнем, черт принес из Хабарова русских купцов. Они, видите ли, явились «засвидетельствовать почтение»: напялили пыжиковые шапки, парадные суконные поддевки, выпустили по животу массивные золотые цепочки.
Увидев Нансена, купцы остолбенели. Как?! Этот перепачканный, чумазый машинист и есть главный норвежский начальник? Нет, тут какое-то надувательство! Потоптавшись немного на палубе, купцы отбыли восвояси.
А потом приплыл Александр Иванович и рассказал о переполохе в Хабарове: купцы и слышать не хотят, будто Нансен — важный барин; собираются «отписать по начальству», что норвежцы, наверное, не те, за кого себя выдают.
Отплытие из Хабарова было назначено в ночь на 5 августа 1893 года.
Нансен пытался уговорить Александра Ивановича пойти на «Фраме» матросом. Такой расторопный и умелый, он был бы славным пополнением команды. Но у него осталось много дел в Тобольске, ему нужно было рассчитаться за собак. Как же уехать на три года, не отдав долг?
К счастью, Бернту Бентсену, который нанимался только до Югорского Шара, пришлось на «Фраме» по душе. И, когда Нансен предложил ему остаться на хорошем жалованье, моряк протянул широкую лапищу:
— Ладно уж. Пусть мой сундучок еще постоит в каюте. Смерть не люблю таскаться с вещами на суше! К полюсу так к полюсу — моряку везде дорога.
Близится полночь. Пора поднимать якорь. Русское селение в тундре — последнее, что связывает «Фрам» с остальным миром. Сейчас эта связь оборвется. Еще не изобретено радио, и корабль, уходящий в море, глух и нем. Три года, а может, и пять лет они не будут знать, что делается дома, и те же томительные годы их родные будут мучиться неизвестностью.
Последние письма Еве. Старой Марте Ларсен: «Не могу не написать тебе нескольких слов на прощание и не поблагодарить тебя за всю твою бесконечную доброту ко мне и Еве, за твою постоянную готовность приютить и приласкать».
Бьёрнстьерне Бьёрнсону: «Я хотел бы по возвращении найти нашу Норвегию свободной».
…Уходит, тает в тумане лодка, где прощально размахивает руками Александр Иванович. Только всхлипывания весел слышны еще некоторое время. «Фрам» медленно, ощупью идет к выходу из пролива.
Карское море припасло для «Фрама» и шторм, и туманы, и льды, но всего этого в меру. Плавание было скорее однообразно-спокойным, чем опасным. А на четырнадцатый день карского похода Свердрупу, высматривавшему из бочки медведей и моржей, посчастливилось даже открыть небольшой плоский остров.
18 августа «Фрам» был против устья Енисея. Продолжая продвигаться на северо-восток, корабль постепенно приближался к мысу Челюскин. Временами мешали сильные встречные течения и противные ветры, но Нансен утешал себя мыслью, что именно терпение есть то, чем каждая полярная экспедиция должна запасаться в первую очередь.
События конца августа лишний раз убедили его в этом. «Фрам», только что исправно давивший корпусом волны, вдруг почти остановился на месте, словно щупальца фантастического подводного исполина присосались к его днищу. Прибавили оборотов машине — не помогло. Подняли давление пара, рискуя взрывом котла, — «Фрам» пополз вперед, но так вяло, что в состязании с черепахой ему не было бы обеспечено безусловное первенство.
— Мертвая вода, — определил Свердруп.
Весь экипаж толпился на палубе, перебрасываясь замечаниями. Только двое или трое слышали о такой воде раньше.
— Ребята, похоже, что мы тащим море за собой! — удивлялся Бентсен. — С таким шлейфом далеко не уйдешь.
Нансен делал промеры, брал пробы. Зачерпнули сверху — вода совсем пресная. Бентсен даже выпил большую кружку и очень хвалил. А немного поглубже оказалась обычная морская вода.
Дело было в том, что какая-то река поблизости вливала в море много пресной воды. Она не сразу смешивалась с более тяжелой морской, а, скапливаясь, разливалась на поверхности. «Фрам» вошел в верхний, пресный слой, который заскользил по более тяжелому, плотному соленому слою. Энергия корабельного винта тратилась не столько на продвижение судна, сколько на образование внутренних волн у границы слоев.