Кудрявцев Леонид Викторович. Центурион инопланетного квартала

   Очень печально. Но при чем тут ненависть? Действия каждого мыслящего являются всего лишь следствием его понимания мира. Если преступник убивал других мыслящих, это означало всего лишь, что для него убийство вполне оправдано, что он видит мир немного по-другому и способен ради достижения своей цели отнять у кого-то жизнь.
   Вряд ли это доставляло ему удовольствие, иначе он, обладая такой возможностью, уж наверняка хоть раз бы да сорвался. А где один раз, там обязательно второй и третий. И конечно, жители инопланетного района не могли бы на это не обратить внимания.
   Нет, это был расчетливый, очень трезвомыслящий сукин сын, четко знающий, что ему надо, и готовый, для достижения цели использовать все имеющиеся в наличии средства. Абсолютно все, вплоть до убийства. Холодно, спокойно, расчетливо.
   Осуждал ли я его? Да, несомненно. Почему? Потому что он, по моему мнению, перешагнул грань, заходить за которую недопустимо. Нет, я не принадлежу к слюнтяям, считающим, что отнимать человеческую жизнь недопустимо не при каком раскладе. Если кто-то пытается меня убить, я всегда защищаюсь.
   Но одно дело отнять жизнь в порядке самозащиты, и совсем другое – спокойно и расчетливо убить мыслящего, потому что он мешает достигнуть заветной цели.
   Это недопустимо. Поскольку перешагнуть эту черту можно только раз. Возврата уже не будет. И клеймо убийцы остается навсегда.
   Собственно, нет мне никакого дела до того, что кто-то будет или не будет считать себя убийцей. Просто перешагнувший черту, обязательно убьет еще не раз, поскольку сделал вывод, что самый простой способ избегать неприятностей во взаимоотношениях с другими мыслящими.
   Так что ненависть тут и в самом деле ни причем. Этого хитреца надо найти хотя бы для того, чтобы он больше не смог никого убить. А если еще учесть, что он к тому же вот-вот завладеет царицей личинок, то это просто необходимо.
   Кто знает, какие она подарит его возможности? Кто знает, что предпримет убийца после того, как получит даруемые ей способности? Может, тот мир, в котором мы все живем, отделяет от катастрофы всего несколько часов?
   Ух!
   Я все-таки закурил сигарету.
   Вот только без паники, без паники. У нас еще есть время. И если даже я не смогу ничего обнаружить, может быть, это удастся Медоку. Может, он прав, а я ошибаюсь.
   Если, конечно, убийцей не является он сам.
   Нет, к черту. Пора приступать к делу. Еще немного, и убийца начнет мерещиться мне в каждом встречном – поперечном.
   Я шагнул к кровати и рывком сдернул с нее одеяло. Конечно, постельное белье старины Эда нельзя было назвать слишком чистым. Впрочем, грязным – тоже. Обычное, не до конца простиранное постельное белье закоренелого холостяка.
   Что дальше?
   Аккуратно отвернув матрац с одной стороны, я увидел голую, металлическую, чуть поржавевшую сетку. Где он эту кровать добыл? На какой-то свалке?
   Расправив матрац, я завернул его с другой стороны и увидел толстую, потрепанную, с металлическими уголками книгу.
   Несколько мгновений я, попыхивая сигаретой, смотрел на нее и не верил своим глазам.
   Мираж! галлюцинация! Так не бывает.
   Не бывает, говоришь? Еще как бывает. И не пора ли тебе, дружок, посмотреть, что из себя представляет эта книга? Или ты решил пялиться на нее до второго пришествия?
   Сюрприз номер два был в том, что книга не содержала никаких записей. Собственно, это была даже не книга, а самый обыкновенный альбом для объемных фотографий.
   Пролистав его до конца, я испытал еще большее разочарование.
   Личинки, личинки, и еще раз личинки. В цвете и объеме. Обычные фотографии занимали всего лишь последние три страницы. Итого – девять не очень качественно сделанных фотографий. И на всех – аборигены. Единственным мыслящим, не являвшимся уроженцем Бриллиантовой, который попал на них, был Ухул. И все, и больше никого.
   А где же сам старина Эд? Неужели ему так ни разу и не захотелось заполучить собственное изображение. Странно, очень странно.
   Я еще раз очень внимательно, одну за другой пересмотрел фотографии.
   Аборигены, небольшими группами, очень похожие в этих своих одинаковых балахонах друг на друга. На трех фотографиях, на которых был Ухул, он просто стоял в группе аборигенов, с серьезным, все понимающим лицом.
   Интересно, почему старина Эд не захотел фотографироваться? Потому что никому не хотел доверить фотоаппарат? Даже тогда, когда вместе с ним фотографировался Ухул? Неужели он не мог попросить нажать на спуск хотя бы одного из двух искнов начальника космопорта?
   Гм…
   Я задержал взгляд на последней, девятой фотографии. Что-то в ней привлекло мое внимание. Нечто необычное. Что именно?
   Ага, вот оно!
   Эта была одна из фотографий, на которой снялся Ухул. Так вот, у стоявшего рядом с ним аборигена на груди была серебряная звездочка центуриона.
   Швырнув сигарету на пол, я придавил ее каблуком, и еще раз изучил фотографию.
   Да, сомнений не было. На груди у аборигена была звездочка центуриона. Еще раз просмотрев остальные восемь фотографий, я убедился, что звездочка была только на этой. Но она все-таки была. И вряд ли старина Эд дал бы какому-нибудь аборигену поносить свой знак должности центуриона. А стало быть…
   Ну конечно, вывод очевиден. На девятой фотографии был старина Эд. И стало быть, он был аборигеном.
   Кто бы мог подумать?
   Вернувшись в приемную, я положил на барьер фотоальбом и, проникновенно заглянув Мараску в глаза, спросил:
   – Почему ты мне не сказал, что старина Эд – абориген?
   – А разве ты этого не знал? – прощелкал краб-кусака.
   – Откуда?
   – Ну, ты же центурион. И прежде чем приступить к исполнению обязанностей должен был просмотреть досье на своих предшественников. Тем более что они погибли насильственной смертью. Разве не так?
   – Но в компе старины Эда его досье нет.
   – Правда? Вот забавно. Не знал. Впрочем, как ты понимаешь, строение моего тела не позволяет работать с компом. Поэтому я не мог знать, что есть и чего нет в его памяти.
   – То есть, – сказал я. – Ты намекаешь, что не мог бы, даже если бы захотел, убрать досье старины Эда из памяти компа?
   – Безусловно.
   Я бросил на краба-кусаку недоверчивый взгляд.
   – Ну да, – сказал Мараск. – У него есть клешни. Но подумай сам… Для того чтобы убрать что-то из памяти компа, нужно знать, как это сделать.
   – Но ты знаешь, что такое память компа? Откуда?
   Краб-кусака прощелкал:
   – В течении двадцати лет старина Эд время от времени употреблял это понятие. Я знаю, что в памяти компа хранится заложенная в него информация. И это все. Теперь ты мне веришь?
   Хотел бы я этого. Вот только было у меня ощущение, что Мараск что-то скрывает. Что-то очень важное. Но каким образом заставить его это выложить? Я даже стал всерьез прикидывать, а не попытаться ли Мараска хорошенько припугнуть, но потом решил не рисковать. А что, если он не блефует и действительно обладает теми способностями, о которых меня предупреждал?
   «Ладно, – решил я. – Все выяснится в свое время. Лишь бы только это не случилось слишком поздно.»
   – Кстати, – спросил Мараск. – А что изменилось оттого, что старина Эд оказался аборигеном? Какая, собственно, разница, к какой расе он принадлежал?
   – Совершенно никакой, – ответил я. – Просто еще одно подтверждение того, что наш противник ничего не делает зря. Еще одно доказательство, что он учел буквально все.
   – Может, и не все, – сказал Мараск. – Например, любой другой мыслящий на твоем месте уже давным-давно дал бы тягу. Или потребовал введения чрезвычайного положение.
   Я взглянул на Мараска с интересом.
   Этот мыслящий занимал меня все более и более. А если точнее, то не просто занимал. Некоторое время назад у меня появилось смутное, почти неощутимое подозрение. Оно постепенно росло, и тот факт, что старина Эд оказался аборигеном, четко укладывался в одну интересную теорию, которая стала постепенно у меня вырисовываться.
   Строго говоря, теория была безумная, и поначалу я от нее просто отмахнулся. Но сейчас….
   И все-таки я решил повременить. У меня было в запасе почти три часа, и, для того чтобы проверить кое-какие выводы, этого времени должно было хватить.
   – Так почему ты не пытаешься обратиться в стражам порядка? – снова спросил Мараск. – Может быть, гораздо проще объявить чрезвычайное положение, чем шарить впотьмах?
   – Нет времени, – объяснил я. – Готов поставить все свои деньги против старинной медной монеты, что убийца попытается смыться раньше, чем на планете появятся стражи порядка и объявят чрезвычайное положение. По крайней мере, у меня есть одна теория, и за оставшееся время я собираюсь ее проверить.
   – А если результаты проверки будут отрицательными? – спросил Мараск.
   – В этом случае мне ничего не останется как только надеяться на удачу. Может быть, убийца не считает меня самым опасным из противников.
   – Или, может, как раз через несколько часов на него обрушится потолок дома, в котором он прячется, – с иронией сказал Мараск.
   – Может быть, может быть, – пробормотал я. – Но все-таки было бы лучше, окажись моя теория верной.
   – В таком случае ты перестанешь болтать и начнешь действовать?
   Мараск был прав.
   Я кое о чем догадывался. Так кто мне мешает попытаться свои догадки проверить?
   Я вернул альбом старого Эда на место, закончил обыск спальни центуриона и, конечно, более ничего интересного не нашел. Впрочем, все, что нужно, я уже обнаружил. Теперь у меня есть теория, и, для того чтобы признать ее верной, нужно проверить кое-какие факты.
   Прежде чем выйти из спальни, я еще раз окинул ее взглядом и подумал, что старина Эд наверняка был очень незаурядным мыслящим. Для аборигена стать центурионом – совершенно невозможная задача. Уйти от балахонов и копий, приобрести необходимые знания, а потом еще доказать, что данную работу ты сможешь выполнять лучше всех, добиться, чтобы ее дали именно тебе. Для этого надо быть совершенно незаурядной личностью
   Я вернулся в приемную и спросил у Мараска:
   – Кстати, ты не скажешь, как на этой планете хоронят аборигенов?
   – Никак.
   – Не хочешь же ты сказать, что аборигены просто оставляют своих соплеменников там, где они умерли?
   – Конечно, нет. Согласно верованиям аборигенов они после смерти воссоединяются с природой, возвращаются к главной матери, единой во всех своих девяти проявлениях, беспристрастной в оценках поступков своих детей, руководствующейся не действиями, а побуждениями.
   Полная, стало быть противоположность стражам порядка. Они, как известно, оценивают не побуждения, а действия. Вот только, как же быть с заданным мной вопросом?
   – Так как все-таки их хоронят? – спросил я.
   Краб-кусака несколько раз с небольшими интервалами щелкнул челюстями. Возможно, это означало тяжелый вздох.
   – Ну как… Обычно. Приносят к муравейнику бриллиантовых муравьев и оставляют возле него на пару дней. После этого забирают чистые кости и помещают в хранилище предков. Очень простая процедура.
   – Стало быть, на кладбище инопланетного района могилу старины Эда искать бесполезно? – уточнил я.
   – Совершенно верно. Можно попытаться добыть кости, но аборигенам почти наверняка не понравится, если в хранилище их предков вторгнутся инопланетяне.
   Я хмыкнул.
   Все правильно. Все так и должно было быть. Все учтено могучим ураганом.
   Что ж, ничего не остается, как заняться Ухулом. А для того чтобы выведать о нем побольше, нужно поговорить с кем-то, кто знал его хорошо. Так, как, например, милая девочка Айбигель.
   Буду надеяться, что тут мне повезет больше.
   – У меня есть дело, – сказал я. – Если вдруг заявится Медок или Маута, скажи, что я через часок буду.
   – Куда ты собрался? – спросил Мараск.
   – Надо сходить и проверить кое-какие соображения, – сказал я.
   – Это уже прогресс, – заявил Мараск. – Полчаса назад ты вообще не знал, куда ткнуться.
   – А сейчас знаю.
   Сказав это, я покинул резиденцию. Может быть, даже быстрее, чем этого требовали приличия.
   Сделано это было, чтобы избежать дальнейших вопросов помощника центуриона. Не то чтобы мне нечего было на них ответить… Скажем так, просто мне не очень хотелось отвечать. Если я вздумаю соврать, то вполне возможно, он об этом догадается. Не очень-то я верю во все эти басни о принципах, мешающих покопаться в чьей-то голове тому, кто умеет это делать.
   Я был еще мог поверить в эти заявления, если бы Мараск был из тех, с кем я съел пуд соли. Впрочем, о каком пуде соли может идти речь, если помощника центуриона я знаю менее двух суток?
   И вообще, получается, что Мараск находится в курсе всех событий, связанных с поисками убийцы. При этом, кроме язвительных замечаний и туманных советов, никакой реальной помощи от него так до сих пор и не было.
   Идеальная позиция стороннего наблюдателя. Может, он не только наблюдатель?
   Остановившись, я оглянулся на резиденцию, от которой отошел уже шагов на двадцать.
   Мараск! А может он…
   Да нет, какая ему с этого корысть? Глупости все это. И вообще, мне срочно надо поговорить с хорошей девочкой Айбигель. Поэтому не стоит себе забивать голову всякой чепухой.
   Я снова двинулся в сторону космопорта.
   Мне предстоял важный разговор, и было бы совсем нелишне его предварительно обдумать. Осечки быть не должно.
   Шагов через пять я выкинул все мысли о Мараске из головы. И все-таки… все-таки… У меня было ощущение, что какая-то забавная мысль спряталась на самом дне моего подсознания, временно там затаилась и только ждет своего часа.

20.

   Войдя из прохладной ночной темноты в тепло и яркий свет космопорта, я увидел, что его зал пуст. Видимо, как раз в этот момент желающих покинуть Бриллиантовую не было. А если кто-то и прилетел, то не стал задерживаться в космопорте и проследовал в гостиницу.
   Тем лучше. Стало быть, нашей беседе с Айбигель никто не помешает.
   Я прошел в дальний конец зала. Рядом с тем служащим, который досматривал мой багаж, теперь стоял еще и низкорослый, кряжистый таск, в чуть поблескивающим защитном костюме и с боевым бластером на боку.
   Ну да, Медок не обманул. Не только приказал просматривать багаж более тщательно, но и приставил одного из охранников своего банка для того, чтобы кто-то не попытался пробиться на космодром силой.
   Когда я подошел к барьеру, таск явно насторожился. Он даже положил руку на бластер. Похоже, Медок дал четкие инструкции без его разрешения меня на космодром не пускать. Вдруг я все-таки решусь захватить корабль?
   – Где мне найти Айбигель? – спросил я у усатого служащего.
   – Зачем она вам? – поинтересовался тот.
   – Мне нужно с ней поговорить.
   – Хорошо. Она сейчас придет. Подождите вон там.
   Служащий махнул рукой в сторону длинного ряда пустых кресел.
   – Благодарю, – сказал я.
   Устроившись в одном из кресел, я стал наблюдать, как служащий о что-то говорит в бормоталку. Вот он сунул ее карман и кивнул мне. Это наверняка означало, что все хорошо и Айбигель сейчас выйдет. А мне, стало быть, надо еще подождать.
   И подожду. Что же мне еще остается делать?
   Я закурил и стал смотреть, как сигаретный дым сначала свивается в причудливой формы облачка, а потом растекается в воздухе и окончательно растворяется.
   Очень философичное занятие. Наводящее на мысли.
   О чем?
   Ну, например, о том, что на самом деле я пока блуждаю в кромешной темноте. У меня есть одна догадка, но подтвердится ли она, зависит от ответов Айбигель на мои вопросы.
   Что будет, если выяснится, что я опять ошибаюсь? Действовать так, как предлагал Медок? За час до истечения срока отправиться в город аборигенов и попытаться обнаружить убийцу, чисто наугад обыскивая жилые дома? Вряд ли это безумное предприятие закончится успехом, ибо является не более чем хватанием утопающего за соломинку
   «Стоп, – сказал я себе. – А не слишком ли рано ты празднуешь труса? Выше голову, гвардия. Удача любит тех, кто не при каких обстоятельствах не вешает нос.»
   Выдохнув очередную порцию дыма, я не удержался и хмыкнул.
   В моем положении запросто мог приуныть даже самый отчаянный оптимист. Уж больно он было незавидным.
   Удрать нет никакой возможности. В перспективе: смерть от остановки сердца или от выстрела в спину. А еще есть кабланды с его идиотским вызовом на поединок, выиграть который не так-то легко даже с помощью симбиота.
   Ах да, чуть не забыл… Существуют еще два стража порядка, которым просто не терпится меня пристрелить, для того чтобы никто не узнал об их служебном преступлении. Рано или поздно они разузнают, где я скрываюсь и явятся по мою душу.
   Может быть, уже сейчас они летят к Бриллиантовой и наверняка придумали какой-то новый фокус, с помощью которого попытаются отправить меня на тот свет.
   Интересно, что бы мог сказать тот самый ярый оптимист, обнаружив, что шансов уцелеть при таком раскладе у него с гулькин нос? И не пришлось ли бы ему срочно выступать в непривычном амплуа отчаянного пессимиста?
   Каблучки тихо цокали по полу космопорта.
   Едва не поперхнувшись сигаретным дымом, я вернулся на грешную землю.
   Ну конечно, это была Айбигель. Легкая, изящная, красивая и, конечно, слегка печальная.
   Присев рядом со мной, она сразу взяла быка за рога:
   – Вы нашли убийцу?
   – Нет, – сказал я. – Но надеюсь найти. И именно поэтому я здесь.
   – Ах, вот так…
   – Именно. У меня есть к вам несколько вопросов.
   Взглянув в сторону усатого служащего и таска, Айбигель сказала:
   – Может, мы пройдем в мою комнату?
   Да, наверно, это было самым лучшим вариантом. Не хотелось мне гадать, какова акустика в этом зале. Может, благодаря ей таможенник и таск слышать каждое наше слово?
   – Хорошо, если вы меня приглашаете…
   Айбигель невесело усмехнулась.
   – Я хочу, чтобы убийца был найден и понес заслуженную кару. Нельзя безнаказанно убивать служащих федерации. А особенно такого ранга, как Ухул.
   А особенно тех служащих, к которым Айбигель неравнодушна, подумал я. Вслух, понятное дело, это произнесено не было. Вообще, почему-то мне не хотелось портить отношения с этой милой девочкой. Ненавидеть она, наверное, умела с такой же силой, как и любить.
   – Только учти, – сказала Айбигель. – Говоря «все», я не имела в виду некие специфические услуги. Понимаешь, что я имею в виду?
   О, да! Я понимал. И честно говоря, не до услуг мне сейчас было. Прежде чем думать о чем-то подобном, надо отделаться от оравы разнокалиберных убийц, так и норовящих отправить меня на тот свет.
   – Могу заверить… – начал было я.
   – Не надо, – сказала Айбигель. – Не стоит зарекаться. Может быть, когда-нибудь… Но прежде ты должен найти убийцу. Поэтому меньше слов – больше дела. Пошли?
   Отметив про себя, что мы уже перешли на «ты» и это довольно неплохой результат, я поспешно сказал:
   – Ну конечно, идем.
   Через пару минут я уже смог обозреть светелку распрекрасной девицы. Ничего такого особенного в ней не было. Ни неистребимых кружевных занавесочек, ни кокетливых крохотных подушечек, ни уютных кушеток, а также примитивных эстампов на стенах.
   Строгость и деловитость – основные принципы, которыми руководствовалась Айбигель, обставляя свое жилище. По крайней мере гостиная, в которую она меня провела, выглядела именно так.
   Узкое сансферское ложбище на которое мы уселись, было достаточно удобным, чтобы не вызывать неприятных ощущений, и в то же время не позволяло разнежиться, настраивало на деловой разговор.
   Взяв со стоявшего рядом с ложбищем высокого, прозрачного, словно сделанного из хрусталя столика курительную палочку, Айбигель спросила:
   – Ты не против?
   – Конечно, нет, – сказал я.
   Щелкнула зажигалка. Курительная палочка ярко вспыхнула, по комнате поплыл зеленоватый, сладковатый дымок. Поднеся палочку к лицу, Айбигель сделала глубокий вдох. Черты ее лица дрогнули, словно бы красавица постарела лет на десять. Но только на одно мгновение, не более.
   Вдохнув дым всего лишь раз, Айбигель потушила палочку и положила ее в стоявшую на столике пепельницу.
   – Откуда это? – спросил я, кивнув в сторону столика. – Насколько я знаю, настоящие курительные палочки являются большой редкостью.
   – Одна моя подруга работает в космопорте на планете Неожиданных ночей. А именно на этой планете раз в году появляется возможность разжиться настоящими курительными палочками. Время от времени она мне присылает несколько коробочек.
   Я понимающе кивнул.
   – И когда особенно тяжело….
   – Да, когда тяжело, – резко сказала Айбигель. – Кажется, у тебя были вопросы? Ну, так задавай. Если что-то знаю – отвечу.
   – Хорошо, – сказал я. – Только сначала должен тебя предупредить. Некоторые мои вопросы могут показаться странными и, возможно, не относящимися к поискам убийцы. Поверь, для того чтобы его поймать, мне нужно знать ответы на них.
   – Хорошо, пусть будет так.
   – В таком случае, не могла бы ты рассказать, что знаешь об увлечении Ухула аборигенами этой планеты?
   Айбигель бросила на меня испытующий взгляд.
   – А при чем тут аборигены?
   – Я же предупреждал…
   – Ну да, конечно.
   Ненадолго задумавшись, Айбигель сказала:
   – Он очень интересовался аборигенами, их обычаями, верованиями, бриллиантовыми муравьями, личинками и прочим, прочим… думаю, это было уже не хобби, а нечто большее. Ты знаешь, некоторое время назад он даже выучил язык аборигенов.
   – Вот как? Каким это образом?
   – Ему давал уроки старина Эд. Тебе известно, что он был аборигеном?
   – Да. Хотя я мог бы узнать об этом несколько пораньше. Кстати, ты не знаешь, каким образом абориген умудрился стать центурионом инопланетного района?
   – Нет. Я работаю в этом космопорте чуть более трех лет.
   – Старина Эд и Ухул ни разу не ссорились?
   – Почему ты об этом спрашиваешь?
   – Можно? – спросил я, вытаскивая сигарету.
   – Конечно, закуривай. Ты не ответил на мой вопрос.
   Прикурив сигарету, я отпарировал:
   – А ты на мой. Хотя я задал вопрос первым.
   Айбигель пожала плечами.
   – Стало быть, ты желаешь вести разговор именно таким образом?
   – Да. У меня очень мало времени. Я не могу тратить его на объяснения, почему задаю те или иные вопросы.
   Наверное, сказано это было слишком жестко, но время и в самом деле поджимало.
   В уголках губ у Айбигель на мгновение появились крохотные морщинки. Впрочем, они почти тотчас исчезли.
   Я невольно задал себе вопрос: так сколько же этой хорошей девочке на самом деле лет? Вероятно, на десяток больше, чем я определил при первой встрече. А это значило, что я разговариваю не с соплюшкой, а с вполне взрослой женщиной. Стало быть, она поймет. Должна понять.
   – Хорошо. Продолжим, – сказала Айбигель. – Нет, Ухул и старина Эд ни разу не ссорились. По крайней мере, насколько мне известно. До самой смерти старины Эда они поддерживали дружеские отношения.
   – То есть, у Ухула была привычка рассказывать тебе о своих делах? – уточнил я.
   Это было бы неудивительно. Сильные, очень уверенные в себе мужчины, как правило, не доверяющие почти никому, частенько бывают откровенным со своими любовницами.
   Очевидно, каким-то образом угадав, о чем я думаю, Айбигель презрительно фыркнула.
   – Не совсем так. Просто иногда он говорил мне о каких-то важных событиях из своей жизни. Уверена, поссорься он со стариной Эдом, я бы об этом знала.
   – Часто ли Ухул общался с аборигенами? И как это обычно происходило? Аборигены приходили сюда, в космопорт? Или же Ухул наносил визиты в их город?
   – Аборигенам нечего делать в космопорте. Даже если у кого-то из их старейшин есть деньги на билет для межпланетного перелета, вряд ли он решится куда-нибудь полететь. Ухул мне как-то объяснял, что согласно их верованиям аборигены не приемлют саму возможность покинуть родную планету. А визиты простых аборигенов в космопорт мы не приветствуем. Они могут иметь только одну цель – выманивать у транзитных пассажиров деньги. Именно поэтому Ухул иногда, когда у него выдавалось свободное время, отправлялся в город аборигенов и пропадал там подолгу.
   – В последнее время он стал наведываться к аборигенам чаще?
   – Нет. Наоборот. Даже несколько реже, чем обычно. Может, из-за того, что у него в последнее время значительно добавилось работы.
   – Почему?
   – Ну, приближается процедура ежегодного сканирования памяти всех федеральных служащих Бриллиантовой. Поскольку почти все они работают в космопорте, Ухулу надо было к ней подготовится.
   Ого! Вот это была уже интересная новость.
   – И сколько до нее осталось?
   – Менее двух недель.
   – Каким образом Ухул должен был подготовиться к процедуре сканирования памяти? Что это означает?
   – В общем, ничего особенного. Это не правило, скорее обычай…
   – Так в чем он состоит?
   – Ну-у-у… В том случае если один из работников космопорта допускает ошибку, за которую он может быть наказан увольнением, как правило, ему дают еще некоторое время поработать и увольняют перед процедурой сканирования памяти. Конечно, это делается в том случае, если проступок не является преступлением, произошел случайно и есть гарантия, что увольняемый работник его не повторит.
   Понятно. Закон строг, но для своих всегда найдется небольшая лазейка.
   Я потушил окурок о каблук и сунул его в пепельницу.
   – А как же сканирование памяти? После него эти небольшие махинации станут известны.