Страница:
— Вот и все. Теперь мне гораздо лучше. Удивительно, как быстро проходит тошнота! Только это и помогает ее выносить.
Горничная принесла утренний шоколад и булочки. Она поставила поднос на постель, и дамы расположились по обе стороны от него.
Белл смотрела, как Эмма боязливо отпивает глоток шоколада.
— Эмма, можно задать тебе вопрос?
— Конечно.
— И ты обещаешь ответить откровенно?
Эмма приподняла брови.
— Когда это я не была с тобой откровенна?
— Скажи, разве я уродлива?
У Эммы от неожиданности брызнул изо рта шоколад, но она вовремя успела схватить салфетку, чтобы не испачкать постель.
— Как ты сказала?
— Я хотела сказать, что большинство людей считают меня привлекательной.
— Да, — с расстановкой ответила Эмма. — Вот именно — причем не большинство, а все. И кому это ты не понравилась? — удивленно спросила Эмма.
— Вашему новому соседу. Джону Блэквуду.
— С чего ты взяла? Ведь ты беседовала с ним не более пяти минут.
— Конечно, но…
— За столь короткое время он просто не успел бы невзлюбить тебя.
— Не знаю… Пожалуй, именно так и случилось.
— А по-моему, ты ошибаешься.
Белл покачала головой, на ее лице появилось растерянное выражение.
— Вряд ли.
— Но даже если ты ему не понравилась — что в этом ужасного?
— Мне неприятна сама мысль, что я кому-то не нравлюсь. Может быть, я отъявленная эгоистка?
— Нет, но…
Белл распрямила плечи.
— С этим невозможно смириться.
Эмма подавила смешок.
— И что же ты собираешься делать?
— Я должна заставить его относиться ко мне иначе.
— Белл, неужели этот мужчина заинтересовал тебя?
— Нет, что ты, — слишком поспешно возразила Белл. — Я просто не могу понять, чем вызвала такую неприязнь.
— Ладно, вскоре тебе еще раз представится случай испытать на нем свои чары. Если уж все мужчины Лондона без ума от тебя — причем без малейших ухищрении с твоей стороны, — то поверь мне, этот Блэквуд не будет исключением.
— Когда, говоришь, он приглашен к ужину? — спросила Белл.
Несмотря на то что лорд Блэквуд не был рожден лордом, он происходил из аристократического, хотя и обедневшего семейства. Однако Джон имел несчастье стать седьмым ребенком в семье и занял положение, при котором напрасно было надеяться хотя бы на малую толику жизненных благ. Его родители, граф и графиня Уэстборо, вовсе не собирались пренебрегать своим младшим сыном, но в конце концов, помимо него, в семье выжило еще пятеро детей.
Старшим из них был Дамиан, и как наследника родители баловали его, как только могли себе позволить. Через год после рождения Дамиана на свет появился Себастьян, и, поскольку разница в возрасте между ними была невелика, второй сын смог разделить все прелести положения наследника титула и состояния. Граф и графиня были реалистами и понимали, что при существующем высоком уровне детской смертности у Себастьяна тоже имеются шансы стать восьмым графом Уэстборо. Затем одна за другой родились Джулианна, Кристина и Ариана, и, поскольку даже в самом нежном возрасте девочки обещали стать красавицами, им в семье уделялось особое внимание. Выгодный брак мог пополнить фамильный кошелек.
Несколько лет спустя родился мертвый мальчик. Эта утрата никого не обрадовала, но и не огорчила. Пятеро привлекательных и в меру умненьких детей считались настоящим богатством, и, по правде говоря, к очередному ребенку родители относились как к лишнему рту. Семейство Блэквудов по-прежнему обитало в великолепном старинном доме, но с каждым месяцем оплата счетов становилась все более тяжким испытанием. Разумеется, графу никогда не приходила в голову мысль о том, что на жизнь можно заработать.
А затем разразилась трагедия: граф погиб, его экипаж перевернулся во время грозы. В десятилетнем возрасте Дамиан оказался обладателем титула. Семейство не успело оплакать покойного, когда, ко всеобщему изумлению, леди Уэстборо обнаружила, что снова беременна. Весной 1787 года она произвела на свет своего последнего ребенка. Роды оказались изнурительными, леди так и не оправилась после них. Усталая и раздраженная, измученная тягостными раздумьями о плачевном состоянии финансов семьи, она мельком взглянула на своего седьмого ребенка, вздохнула и заявила:
— Пожалуй, этого мы назовем просто Джоном. Я слишком устала, чтобы придумать имя получше.
И после столь бесславного вступления в мир Джон оказался попросту забытым.
В семье к нему не проявляли внимания, и потому Джон больше времени проводил в обществе наставников, а не родственников. Его отослали в Итон и Оксфорд — не потому, что заботились о его образовании, а потому, что там учились все отпрыски знатных семейств, даже самые младшие, которые не имели отношения к продолжению рода и сохранению титула.
Однако в 1808 году, когда Джон заканчивал Оксфорд, его шансы добиться успеха в жизни возросли. Англия оказалась втянутой в политические и военные события на Пиренейском полуострове, и мужчины любого происхождения спешили воспользоваться случаем. Джон счел воинскую службу перспективным занятием и изложил эту мысль брату. Дамиан согласился с ним, увидев в этом достойный способ сбыть брата с рук, и заплатил за его офицерский патент.
Солдатская наука далась Джону без труда. Он был великолепным наездником, умело владел холодным и огнестрельным оружием. Он рисковал там, где риска можно было бы избежать, но среди ужасов войны ему постепенно становилось ясно: выжить в ней невозможно. И если по капризу судьбы он ухитрится сохранить плоть невредимой, то душе его повезет куда меньше. Прошло четыре года, и Джон по-прежнему удивлялся, что жив. Потом он был ранен в колено и на корабле доставлен в Англию — милую, зеленую, мирную Англию. Почему-то родина утратила для него реальность. Время шло, рана заживала, но, по правде говоря, у Джона почти не сохранилось воспоминаний о своем выздоровлении. Большую часть времени он пил, не в силах смириться с мыслью о том, что стал калекой.
Затем, к крайнему изумлению Джона, за доблесть ему был пожалован баронский титул — это явилось для него приятной неожиданностью, тем более что родственники всю жизнь безжалостно напоминали ему, что у него нет титула. Однако это событие перевернуло всю жизнь Джона. Он вдруг понял: теперь ему есть что передать своим потомкам. У него появилась цель, и он решил упорядочить свою жизнь.
Через четыре года после ранения Джон еще продолжал хромать, но по крайней мере на своей земле. Война кончилась для него несколько раньше, чем он ожидал, ему вернули сумму, уплаченную за патент, и он пустил ее в оборот. Осмотрительно сделанные вклады принесли ему огромную прибыль, и за пять лет у него скопилось достаточно денег, чтобы приобрести небольшое поместье.
Целью обойти границы своих владений Джон задался за день до встречи с леди Арабеллой Блайдон. Он долго думал об этом неожиданном знакомстве. Вероятно, ему следовало отправиться в Уэстонберт и извиниться, за свою грубость. Джон не сомневался: после того, как он неучтиво обошелся с леди Арабеллой, она вряд ли когда-нибудь приблизится к Блетчфорд-Мэнору. Джон поморщился. Он твердо решил переименовать поместье.
Его новый дом был красивым, уютным, величественным, но не холодным, как дворец. С домашней работой справлялись всего несколько слуг, и это было большим преимуществом, ибо Джон не мог позволить себе многочисленную челядь.
Всего этого он добился только благодаря своему труду. Он обрел дом — свой дом, а не родовое гнездо, которое при пяти родных братьях и сестрах никогда бы не перешло в его собственность. Он располагал некоторыми средствами — конечно, кошелек его после покупки дома в значительной мере опустел, но первый успех заставил Джона поверить в свои способности. Джон взглянул на карманные часы — было три часа пополудни, самое время обследовать поля на западе поместья. Блетчфорд-Мэнор должен приносить солидный доход. Одного взгляда в окно Джону хватило, чтобы убедиться: повторения вчерашнего потопа можно не опасаться. Покинув кабинет, Джон поднялся наверх за шляпой.
Он сделал всего несколько шагов, как его окликнул Бакстон, старый дворецкий, которого Джон обрел вместе с домом.
— Вас ждет гость, милорд, — сообщил Бакстон.
Джон застыл на месте.
— Кто он, Бакстон?
— Герцог Эшбурнский, милорд. Я взял на себя смелость проводить его в синюю гостиную.
Джон расплылся в улыбке.
— Эшбурн здесь! Великолепно.
Покупая Блетчфорд-Мэнор, он и не подозревал, что его старый армейский товарищ живет неподалеку, и лишь недавно обнаружил это новое достоинство своих владений. Повернувшись, он направился вниз по лестнице, но вдруг остановился на полпути.
— Черт возьми, Бакстон, — простонал он, — где эта синяя гостиная?
— Вторая дверь слева, милорд.
Джон прошел по коридору и открыл дверь. Как он и предполагал, в комнате не оказалось ни единого синего предмета меблировки. Алекс стоял у окна и смотрел на поля, граничащие с его владениями.
— Прикидываешь, как убедить меня, что яблоневый сад находится по твою сторону границы? — пошутил Джон.
Алекс обернулся.
— Блэквуд! Чертовски приятно вновь видеть тебя! Кстати, яблоневый сад действительно расположен на моих землях.
Джон приподнял бровь.
— Тогда, пожалуй, мне стоит подумать, как оттяпать его у тебя.
Алекс улыбнулся.
— Ну, как поживаешь? Почему ты ни разу не заехал к нам? Я даже не знал, что ты купил это поместье, пока вчера Белл не сообщила об этом. Значит, в семье ее называют Белл. Это имя шло ей. Она рассказала о встрече… Джон испытал странное удовольствие от этой мысли, хотя и сомневался, что оставил у Белл приятное о себе впечатление.
— Ты, похоже, забыл, что никто не вправе навещать герцога без приглашения.
— Право, Блэквуд, нам с тобой можно и пренебречь формальностями этикета. Человек, спасший мне жизнь, — желанный гость в моем доме в любое время, когда пожелает.
Джон слегка покраснел, припоминая, как застрелил убийцу, который едва не вонзил кинжал в спину Алекса.
— На моем месте так поступил бы всякий, — негромко заметил он.
Алекс подавил улыбку, вспоминая, как второй противник бросился на Джона и ранил его в руку.
— Нет, — наконец возразил Алекс, — вряд ли нашелся бы хоть один человек, который сделал бы то же самое. — Он выпрямился. — Но довольно о войне — лично я предпочитаю не вспоминать о ней. Как поживаешь?
Джон указал другу на кресло, и Алекс сел.
— Полагаю, точно так же, как любой другой. Не желаешь выпить?
Алекс кивнул, и Джон протянул ему бокал виски.
— Сомневаюсь, что в вашей жизни все осталось по-старому, лорд Блэквуд.
— А, вот ты о чем! Да, я стал бароном. Бароном Блэквудом. — Джон довольно усмехнулся. — Неплохая награда, верно?
— Великолепная.
— А как изменилась за последние четыре года твоя жизнь?
— Почти не изменилась, если не считать последние полгода.
— Вот как?
— Я покончил с холостяцкой жизнью и женился, — с глуповатой улыбкой признался Алекс.
— Да неужели? — Джон поднял бокал виски в безмолвном тосте.
— Мою жену зовут Эмма. Она кузина Белл.
Джон задумался, похожа ли жена Алекса на свою кузину. Если они похожи, понятно, почему герцог попался в ее сети.
— Полагаю, она тоже прочла полное собрание сочинений Шекспира?
У Алекса вырвался короткий смешок.
— Она и в самом деле пыталась, но я нашел ей другое занятие.
Джон приподнял брови, услышав столь двусмысленное замечание.
Алекс немедленно заметил это и добавил:
— Я поручил ей управлять нашим состоянием. Она обращается с цифрами так легко, точно играет, а вычитать и складывать умеет куда быстрее меня.
— Насколько я понимаю, отличные способности у них в роду.
Алекс подивился тому, что Джон успел оценить способности Белл за столь короткое время, но промолчал и только сказал:
— Да, возможно, но, кроме этой черты, у них нет ничего общего, если не считать удивительной способности добиваться желаемого от людей так, что те даже не подозревают, что от них чего-то добились.
— Вот как?
— Эмме не занимать упорства, — со вздохом произнес Алекс, но это был вздох счастливого человека.
— А ее кузине? — заинтересованно спросил Джон. — В беседе со мной она проявила завидную твердость.
— Нет, нет, ты меня неправильно понял. Белл тоже решительна и настойчива. Но ее нельзя сравнить с Эммой. Моя жена настолько упряма, что часто совершает поступки, не давая себе труда прежде поразмыслить. Белл совсем не такая — она сама практичность. Эта девушка чрезвычайно рассудительна и обладает ненасытным любопытством. От нее трудно что-либо скрыть, но, должен признаться, она мне нравится. После всего, что мне пришлось наблюдать в семьях моих друзей, я понимаю, как мне повезло с родственниками.
Алекс замялся, не зная, можно ли быть столь откровенным в беседе с другом после долгой разлуки, но решил, что воинская служба связывает мужчин неразрывными узами — вероятно, именно по этой причине он разговаривал с Джоном так, словно их и не отделяли четыре долгих года.
Кроме того, Джон всегда был идеальным слушателем, припомнил Алекс.
— Но довольно о моих родственниках, — оборвал он сам себя. — Вскоре ты сам с ними познакомишься. Как твои дела? В первый раз ты весьма ловко уклонился от этого вопроса.
Джон усмехнулся.
— Говорю же, у меня все по-прежнему, если не считать того, что я получил титул.
— И дом.
— Да, и дом. Я купил это поместье, пустив в оборот сумму, уплаченную за офицерский патент.
Алекс негромко присвистнул.
— Должно быть, у тебя талант финансиста! Когда-нибудь мы потолкуем об этом. Пожалуй, мне есть чему поучиться у тебя.
— Секрет финансового успеха очень прост.
— В самом деле? Тогда умоляю, открой его мне!
— Надо лишь обладать здравым смыслом.
Алекс рассмеялся.
— В последние несколько месяцев мне как раз недостает здравого смысла, и, боюсь, виновата в этом любовь. Послушай, почему бы тебе не поужинать у нас? Я рассказал жене о тебе, и ей не терпится познакомиться. А с Белл ты уже знаком.
— Я бы не отказался, — отозвался Джон и в приливе откровенности добавил: — По-моему, нет ничего лучше, чем иметь друзей по соседству. Спасибо, что навестил меня.
Пристально всмотревшись в лицо давнего друга, Алекс понял, как страдает Джон от одиночества. Но секундой позже взгляд Джона вновь стал насмешливым, а на лице появилось привычное непроницаемое выражение.
— Тогда решено, — учтиво отозвался Алекс. — Ты не против заехать к нам через два дня? Здесь мы не придерживаемся городских порядков и ужинаем в семь.
Джон кивнул.
— Отлично, тогда и увидимся. — Алекс поднялся и крепко пожал Джону руку. — Я рад, что наши пути вновь пересеклись.
— И я тоже. — Джон проводил Алекса до конюшни, где ждала оседланная лошадь. С дружеским кивком Алекс тронул поводья и поехал домой.
Не спеша возвращаясь к крыльцу, Джон с улыбкой разглядывал свой новый дом. В холле его встретил Бакстон.
— Пока вы беседовали с его светлостью, вам принесли письмо, милорд. Дворецкий протянул Джону конверт на серебряном подносе.
Вскрыв конверт, Джон удивленно приподнял брови.
«Я в Англии», — гласило письмо.
Как странно! Джон повертел в руках конверт — нигде не значилось имя. — Бакстон! — окликнул он дворецкого, который уже удалялся на кухню. Бакстон вернулся к Джону.
— Что сказал посыльный?
— Только то, что это письмо предназначено для хозяина дома.
— Он не упоминал моего имени?
— Нет, милорд, не упоминал. Письмо доставил мальчишка лет восьми-девяти.
Джон еще раз окинул письмо подозрительным взглядом и пожал плечами.
— Вероятно, он имел в виду прежних хозяев. — Смяв письмо в кулаке, Джон отшвырнул его. — Понятия не имею, что это значит.
Позднее, за ужином, Джон долго думал о Белл. Потягивая виски и листая «Зимнюю сказку», он вновь поймал себя на мысли о недавней знакомой. Ложась спать, он в который раз обнаружил, что опять вспоминает ее. Бесспорно, Белл была прекрасна, но Джон сомневался, что именно поэтому она завладела его мыслями. В ее ярко-синих глазах светились ум и понимание. Она пыталась завязать с ним дружеские отношения, но ее попытка с треском провалилась.
Джон потряс головой, словно прогоняя мысли о Белл. Он уже знал, чем рискует, думая о женщинах на ночь. Закрыв глаза, Джон помолился о том, чтобы не видеть снов. Он снова очутился в Испании. Несмотря на жаркий день, его компания пребывала в отличном расположении духа: за последнюю неделю не случилось ни единого сражения.
Они обосновались в этом городке почти месяц, назад. В большинстве своем местные жители принимали их радостно. Солдаты пополняли карманы главным образом владельцев таверн, но и другие жители города имели от англичан кое-какую пользу.
Как обычно, Джон был пьян. Только опьянение помогало ему избавиться от звучащих в ушах пронзительных воплей, прогнать навязчивое ощущение, будто его руки перепачканы кровью, как бы часто он ни мыл их. Еще пара стаканов, решил он, и придет желанное забвение.
— Блэквуд!
Вскинув голову, он кивнул мужчине напротив. — Что, Спенсер?
Джордж Спенсер взял бутылку.
— Не возражаешь?
Джон пожал плечами.
Спенсер плеснул немного жидкости в принесенный стакан.
— Скажи, тебе известно, когда мы выберемся из этой паршивой дыры?
— Эту паршивую дыру, как ты ее называешь, я предпочитаю полю боя.
Проводив взглядом молоденькую служанку, обходившую стол. Спенсер облизнул губы.
— Вот уж не подумал бы, что ты трус, Блэквуд!
Джон снова наполнил виски свой стакан.
— Я не трус. Спенсер, я всего лишь человек.
— Как и все мы. — Внимание Спенсера по-прежнему привлекала девушка-служанка — на вид ей было не более тринадцати лет. — Что скажешь об этой малютке?
Джон вновь пожал плечами, не будучи расположен к болтовне.
Девушка, которую, как Джон уже узнал, звали Ана, приблизилась и поставила на стол тарелку с едой. Джон поблагодарил ее на испанском. Девушка кивнула и улыбнулась, но, прежде чем успела отойти, Спенсер привлек ее к себе на колени.
— Что за лакомый кусочек! — промурлыкал он, коснувшись ладонью ее едва обозначившейся груди.
— Не надо, — выговорила девушка на ломаном английском. — Я…
— Отпусти ее, — потребовал Джон.
— Господи, Блэквуд, ведь она только…
— Оставь ее в покое.
— Знаешь, иногда ты бываешь упрям, как осел, — Спенсер спихнул Ану с колен, не преминув перед этим больно ущипнуть.
Джон подхватил на вилку рис, прожевал его, проглотил и лишь после этого ответил:
— Она еще ребенок. Спенсер.
Спенсер пошевелил пальцами.
— А мне показалось иначе. Джон покачал головой, не желая продолжать разговор. — Оставь ее в покое.
Спенсер вдруг поднялся.
— Схожу облегчиться.
Джон посмотрел ему вслед и вернулся к своему ужину, но не успел сделать и трех глотков, как у стола появилась мать Аны.
— Сеньор Блэквуд, — заговорила она на смеси английского и испанского, зная, что Джон поймет ее, — этот человек… он преследует мою Ану. Так нельзя.
Джон поморгал, пытаясь разогнать хмельной туман.
— И давно он к ней пристает?
— Всю неделю, сеньор, всю неделю. Ей это не нравится. Она боится.
Джон ощутил приступ отвращения.
— Не тревожьтесь, сеньора, — заверил он женщину. — Я позабочусь, чтобы он оставил Ану в покое. Ей ничто не угрожает.
Женщина поклонилась.
— Благодарю, сеньор Блэквуд, вы утешили меня, — и она вернулась на кухню, где, как предполагал Джон, целыми вечерами готовила еду для посетителей таверны.
Джон вновь занялся ужином, сопроводив пищу еще одним стаканом виски. Забвение постепенно приближалось. Сейчас Джон нуждался в нем, как никогда. Он был готов на все, лишь бы на время забыть о смерти и умирающих. Спенсер вернулся, вытирая руки полотенцем.
— Все жуешь, Блэквуд, — удивился он.
— Ты всегда имел слабость задавать вопросы об очевидном.
Спенсер ухмыльнулся.
— Ну и ешь эти помои, если хочешь. А я поищу развлечений.
Джон недоуменно приподнял брови и огляделся, словно задавая вопрос:
“Здесь?”
— Это самое что ни на есть злачное место, — заявил Спенсер, направляясь к лестнице, и вскоре исчез из виду.
Джон вздохнул, радуясь избавлению от неприятного собеседника. Он уже давно недолюбливал Спенсера, но признавал, что тот неплохой солдат, а Англия нуждалась в каждом из своих защитников. Закончив ужин, Джон отодвинул тарелку. Еда была вкусной, но чувство сытости не принесло ему удовлетворения. Может, выпить еще стакан…
Ну вот, теперь он был пьян — пьян в стельку. На свете еще оставались вещи, за которые он мог поблагодарить Господа.
Он бессильно уронил голову на стол. Похоже, мать Аны всерьез беспокоилась. Ее лицо, осунувшееся от тревоги и страха, проплыло перед его глазами. И лицо Аны — бедная девочка, трудно ей приходится среди огрубевших на войне мужчин. Особенно таких, как Спенсер.
Где-то наверху послышался грохот. Ничего из ряда вон выходящего. Спенсер — вот о ком ему следует подумать. Паршивая овца в стаде. Вечно он будоражит местных, не заботясь ни о чем, кроме собственного удовольствия…
Шум повторился.
Как это он сказал: «поищу развлечений». Что ж, это на него похоже.
Еще один странный звук, на этот раз напоминающий сдавленный женский крик. Джон огляделся. Неужели ему почудилось? Казалось, больше никто ничего не слышал. Возможно, потому, что Джон сидел ближе всех к лестнице. «Это злачное место», — сказал Спенсер.
Джон протер глаза. Что-то тревожило его.
Он поднялся, ухватившись за стол. Откуда у него эта странная тревога?
Опять грохот. И крик.
Он медленно зашагал к лестнице. Что могло случиться? Он стал подниматься на второй этаж, прислушиваясь к непонятному шуму.
И вдруг отчетливо услышал крик — громкий и отчаянный.
— Не-е-ет!
Голос Аны.
На мгновение Джон протрезвел. Он выбил дверь, сорвав ее с петель.
— О Господи, нет! — воскликнул он, оказавшись в комнате. Тоненькую фигурку Аны почти полностью скрывало ерзающее тело Спенсера.
Но ее плач разносился по всей комнате.
— Нет, нет, прошу вас, не надо!
Джон не стал терять времени. Он оттащил Спенсера от девушки и притиснул его к стене.
— Какого черта… Блэквуд? — лицо Спенсера пошло багровыми пятнами.
— Ублюдок! — выдохнул Джон, сжимая в ладони рукоять пистолета.
— Господи, из-за какой-то испанской шлюхи…
— Она ребенок. Спенсер.
— Теперь она шлюха, — Спенсер отвернулся, разыскивая бриджи.
Джон стиснул в руке пистолет.
— Все равно она кончила бы этим — не сейчас, так потом.
— Солдаты его величества — не насильники, — произнес Джон, вскинул пистолет и выстрелил Спенсеру в задницу.
Спенсер рухнул ничком, разразившись потоком ругательств. Джон бросился к Ане, словно чем-нибудь мог избавить ее от боли и унижения.
На ее бледном лице отражалась опустошенность…
Пока девушка не увидела Джона.
Съежившись, она в ужасе отвернулась, а Джон пошатнулся, ошеломленный страхом в ее глазах. Это не он… он здесь ни при чем… Он не хотел…
В комнату вбежала мать Аны.
— Пресвятая Дева! — вскрикнула она. Что это? О, Ана, Ана! — с воплем она бросилась к зарыдавшей дочери.
Джон стоял посреди комнаты — ошеломленный, потрясенный, еще не протрезвевший.
— Я ничего не… — прошептал он, — это не я…
Его заглушил хор звуков. Спенсер вопил от боли и чертыхался. Плакала Ана, ее мать взывала к Богу. Джон стоял, не в силах пошевелиться.
Мать Аны обернулась. Такой ненависти, какой сейчас пылало ее лицо, Джону еще не доводилось видеть.
— Ты виноват в этом! — прошипела она и плюнула ему в лицо.
— Нет, это не я! Я этого не делал!
— Ты обещал защитить ее, — казалось, женщина с трудом сдерживается, чтобы не наброситься на него. — Это мог сделать и ты!
Джон заморгал.
— Нет!
Это мог сделать и ты.
Это мог сделать и ты.
Это мог сделать…
Джон рывком сел на постели, обливаясь потом. Неужели все это было пять лет назад? Он снова лег, стараясь не вспоминать, что три дня спустя Ана наложила на себя руки.
Глава 3
Горничная принесла утренний шоколад и булочки. Она поставила поднос на постель, и дамы расположились по обе стороны от него.
Белл смотрела, как Эмма боязливо отпивает глоток шоколада.
— Эмма, можно задать тебе вопрос?
— Конечно.
— И ты обещаешь ответить откровенно?
Эмма приподняла брови.
— Когда это я не была с тобой откровенна?
— Скажи, разве я уродлива?
У Эммы от неожиданности брызнул изо рта шоколад, но она вовремя успела схватить салфетку, чтобы не испачкать постель.
— Как ты сказала?
— Я хотела сказать, что большинство людей считают меня привлекательной.
— Да, — с расстановкой ответила Эмма. — Вот именно — причем не большинство, а все. И кому это ты не понравилась? — удивленно спросила Эмма.
— Вашему новому соседу. Джону Блэквуду.
— С чего ты взяла? Ведь ты беседовала с ним не более пяти минут.
— Конечно, но…
— За столь короткое время он просто не успел бы невзлюбить тебя.
— Не знаю… Пожалуй, именно так и случилось.
— А по-моему, ты ошибаешься.
Белл покачала головой, на ее лице появилось растерянное выражение.
— Вряд ли.
— Но даже если ты ему не понравилась — что в этом ужасного?
— Мне неприятна сама мысль, что я кому-то не нравлюсь. Может быть, я отъявленная эгоистка?
— Нет, но…
Белл распрямила плечи.
— С этим невозможно смириться.
Эмма подавила смешок.
— И что же ты собираешься делать?
— Я должна заставить его относиться ко мне иначе.
— Белл, неужели этот мужчина заинтересовал тебя?
— Нет, что ты, — слишком поспешно возразила Белл. — Я просто не могу понять, чем вызвала такую неприязнь.
— Ладно, вскоре тебе еще раз представится случай испытать на нем свои чары. Если уж все мужчины Лондона без ума от тебя — причем без малейших ухищрении с твоей стороны, — то поверь мне, этот Блэквуд не будет исключением.
— Когда, говоришь, он приглашен к ужину? — спросила Белл.
Несмотря на то что лорд Блэквуд не был рожден лордом, он происходил из аристократического, хотя и обедневшего семейства. Однако Джон имел несчастье стать седьмым ребенком в семье и занял положение, при котором напрасно было надеяться хотя бы на малую толику жизненных благ. Его родители, граф и графиня Уэстборо, вовсе не собирались пренебрегать своим младшим сыном, но в конце концов, помимо него, в семье выжило еще пятеро детей.
Старшим из них был Дамиан, и как наследника родители баловали его, как только могли себе позволить. Через год после рождения Дамиана на свет появился Себастьян, и, поскольку разница в возрасте между ними была невелика, второй сын смог разделить все прелести положения наследника титула и состояния. Граф и графиня были реалистами и понимали, что при существующем высоком уровне детской смертности у Себастьяна тоже имеются шансы стать восьмым графом Уэстборо. Затем одна за другой родились Джулианна, Кристина и Ариана, и, поскольку даже в самом нежном возрасте девочки обещали стать красавицами, им в семье уделялось особое внимание. Выгодный брак мог пополнить фамильный кошелек.
Несколько лет спустя родился мертвый мальчик. Эта утрата никого не обрадовала, но и не огорчила. Пятеро привлекательных и в меру умненьких детей считались настоящим богатством, и, по правде говоря, к очередному ребенку родители относились как к лишнему рту. Семейство Блэквудов по-прежнему обитало в великолепном старинном доме, но с каждым месяцем оплата счетов становилась все более тяжким испытанием. Разумеется, графу никогда не приходила в голову мысль о том, что на жизнь можно заработать.
А затем разразилась трагедия: граф погиб, его экипаж перевернулся во время грозы. В десятилетнем возрасте Дамиан оказался обладателем титула. Семейство не успело оплакать покойного, когда, ко всеобщему изумлению, леди Уэстборо обнаружила, что снова беременна. Весной 1787 года она произвела на свет своего последнего ребенка. Роды оказались изнурительными, леди так и не оправилась после них. Усталая и раздраженная, измученная тягостными раздумьями о плачевном состоянии финансов семьи, она мельком взглянула на своего седьмого ребенка, вздохнула и заявила:
— Пожалуй, этого мы назовем просто Джоном. Я слишком устала, чтобы придумать имя получше.
И после столь бесславного вступления в мир Джон оказался попросту забытым.
В семье к нему не проявляли внимания, и потому Джон больше времени проводил в обществе наставников, а не родственников. Его отослали в Итон и Оксфорд — не потому, что заботились о его образовании, а потому, что там учились все отпрыски знатных семейств, даже самые младшие, которые не имели отношения к продолжению рода и сохранению титула.
Однако в 1808 году, когда Джон заканчивал Оксфорд, его шансы добиться успеха в жизни возросли. Англия оказалась втянутой в политические и военные события на Пиренейском полуострове, и мужчины любого происхождения спешили воспользоваться случаем. Джон счел воинскую службу перспективным занятием и изложил эту мысль брату. Дамиан согласился с ним, увидев в этом достойный способ сбыть брата с рук, и заплатил за его офицерский патент.
Солдатская наука далась Джону без труда. Он был великолепным наездником, умело владел холодным и огнестрельным оружием. Он рисковал там, где риска можно было бы избежать, но среди ужасов войны ему постепенно становилось ясно: выжить в ней невозможно. И если по капризу судьбы он ухитрится сохранить плоть невредимой, то душе его повезет куда меньше. Прошло четыре года, и Джон по-прежнему удивлялся, что жив. Потом он был ранен в колено и на корабле доставлен в Англию — милую, зеленую, мирную Англию. Почему-то родина утратила для него реальность. Время шло, рана заживала, но, по правде говоря, у Джона почти не сохранилось воспоминаний о своем выздоровлении. Большую часть времени он пил, не в силах смириться с мыслью о том, что стал калекой.
Затем, к крайнему изумлению Джона, за доблесть ему был пожалован баронский титул — это явилось для него приятной неожиданностью, тем более что родственники всю жизнь безжалостно напоминали ему, что у него нет титула. Однако это событие перевернуло всю жизнь Джона. Он вдруг понял: теперь ему есть что передать своим потомкам. У него появилась цель, и он решил упорядочить свою жизнь.
Через четыре года после ранения Джон еще продолжал хромать, но по крайней мере на своей земле. Война кончилась для него несколько раньше, чем он ожидал, ему вернули сумму, уплаченную за патент, и он пустил ее в оборот. Осмотрительно сделанные вклады принесли ему огромную прибыль, и за пять лет у него скопилось достаточно денег, чтобы приобрести небольшое поместье.
Целью обойти границы своих владений Джон задался за день до встречи с леди Арабеллой Блайдон. Он долго думал об этом неожиданном знакомстве. Вероятно, ему следовало отправиться в Уэстонберт и извиниться, за свою грубость. Джон не сомневался: после того, как он неучтиво обошелся с леди Арабеллой, она вряд ли когда-нибудь приблизится к Блетчфорд-Мэнору. Джон поморщился. Он твердо решил переименовать поместье.
Его новый дом был красивым, уютным, величественным, но не холодным, как дворец. С домашней работой справлялись всего несколько слуг, и это было большим преимуществом, ибо Джон не мог позволить себе многочисленную челядь.
Всего этого он добился только благодаря своему труду. Он обрел дом — свой дом, а не родовое гнездо, которое при пяти родных братьях и сестрах никогда бы не перешло в его собственность. Он располагал некоторыми средствами — конечно, кошелек его после покупки дома в значительной мере опустел, но первый успех заставил Джона поверить в свои способности. Джон взглянул на карманные часы — было три часа пополудни, самое время обследовать поля на западе поместья. Блетчфорд-Мэнор должен приносить солидный доход. Одного взгляда в окно Джону хватило, чтобы убедиться: повторения вчерашнего потопа можно не опасаться. Покинув кабинет, Джон поднялся наверх за шляпой.
Он сделал всего несколько шагов, как его окликнул Бакстон, старый дворецкий, которого Джон обрел вместе с домом.
— Вас ждет гость, милорд, — сообщил Бакстон.
Джон застыл на месте.
— Кто он, Бакстон?
— Герцог Эшбурнский, милорд. Я взял на себя смелость проводить его в синюю гостиную.
Джон расплылся в улыбке.
— Эшбурн здесь! Великолепно.
Покупая Блетчфорд-Мэнор, он и не подозревал, что его старый армейский товарищ живет неподалеку, и лишь недавно обнаружил это новое достоинство своих владений. Повернувшись, он направился вниз по лестнице, но вдруг остановился на полпути.
— Черт возьми, Бакстон, — простонал он, — где эта синяя гостиная?
— Вторая дверь слева, милорд.
Джон прошел по коридору и открыл дверь. Как он и предполагал, в комнате не оказалось ни единого синего предмета меблировки. Алекс стоял у окна и смотрел на поля, граничащие с его владениями.
— Прикидываешь, как убедить меня, что яблоневый сад находится по твою сторону границы? — пошутил Джон.
Алекс обернулся.
— Блэквуд! Чертовски приятно вновь видеть тебя! Кстати, яблоневый сад действительно расположен на моих землях.
Джон приподнял бровь.
— Тогда, пожалуй, мне стоит подумать, как оттяпать его у тебя.
Алекс улыбнулся.
— Ну, как поживаешь? Почему ты ни разу не заехал к нам? Я даже не знал, что ты купил это поместье, пока вчера Белл не сообщила об этом. Значит, в семье ее называют Белл. Это имя шло ей. Она рассказала о встрече… Джон испытал странное удовольствие от этой мысли, хотя и сомневался, что оставил у Белл приятное о себе впечатление.
— Ты, похоже, забыл, что никто не вправе навещать герцога без приглашения.
— Право, Блэквуд, нам с тобой можно и пренебречь формальностями этикета. Человек, спасший мне жизнь, — желанный гость в моем доме в любое время, когда пожелает.
Джон слегка покраснел, припоминая, как застрелил убийцу, который едва не вонзил кинжал в спину Алекса.
— На моем месте так поступил бы всякий, — негромко заметил он.
Алекс подавил улыбку, вспоминая, как второй противник бросился на Джона и ранил его в руку.
— Нет, — наконец возразил Алекс, — вряд ли нашелся бы хоть один человек, который сделал бы то же самое. — Он выпрямился. — Но довольно о войне — лично я предпочитаю не вспоминать о ней. Как поживаешь?
Джон указал другу на кресло, и Алекс сел.
— Полагаю, точно так же, как любой другой. Не желаешь выпить?
Алекс кивнул, и Джон протянул ему бокал виски.
— Сомневаюсь, что в вашей жизни все осталось по-старому, лорд Блэквуд.
— А, вот ты о чем! Да, я стал бароном. Бароном Блэквудом. — Джон довольно усмехнулся. — Неплохая награда, верно?
— Великолепная.
— А как изменилась за последние четыре года твоя жизнь?
— Почти не изменилась, если не считать последние полгода.
— Вот как?
— Я покончил с холостяцкой жизнью и женился, — с глуповатой улыбкой признался Алекс.
— Да неужели? — Джон поднял бокал виски в безмолвном тосте.
— Мою жену зовут Эмма. Она кузина Белл.
Джон задумался, похожа ли жена Алекса на свою кузину. Если они похожи, понятно, почему герцог попался в ее сети.
— Полагаю, она тоже прочла полное собрание сочинений Шекспира?
У Алекса вырвался короткий смешок.
— Она и в самом деле пыталась, но я нашел ей другое занятие.
Джон приподнял брови, услышав столь двусмысленное замечание.
Алекс немедленно заметил это и добавил:
— Я поручил ей управлять нашим состоянием. Она обращается с цифрами так легко, точно играет, а вычитать и складывать умеет куда быстрее меня.
— Насколько я понимаю, отличные способности у них в роду.
Алекс подивился тому, что Джон успел оценить способности Белл за столь короткое время, но промолчал и только сказал:
— Да, возможно, но, кроме этой черты, у них нет ничего общего, если не считать удивительной способности добиваться желаемого от людей так, что те даже не подозревают, что от них чего-то добились.
— Вот как?
— Эмме не занимать упорства, — со вздохом произнес Алекс, но это был вздох счастливого человека.
— А ее кузине? — заинтересованно спросил Джон. — В беседе со мной она проявила завидную твердость.
— Нет, нет, ты меня неправильно понял. Белл тоже решительна и настойчива. Но ее нельзя сравнить с Эммой. Моя жена настолько упряма, что часто совершает поступки, не давая себе труда прежде поразмыслить. Белл совсем не такая — она сама практичность. Эта девушка чрезвычайно рассудительна и обладает ненасытным любопытством. От нее трудно что-либо скрыть, но, должен признаться, она мне нравится. После всего, что мне пришлось наблюдать в семьях моих друзей, я понимаю, как мне повезло с родственниками.
Алекс замялся, не зная, можно ли быть столь откровенным в беседе с другом после долгой разлуки, но решил, что воинская служба связывает мужчин неразрывными узами — вероятно, именно по этой причине он разговаривал с Джоном так, словно их и не отделяли четыре долгих года.
Кроме того, Джон всегда был идеальным слушателем, припомнил Алекс.
— Но довольно о моих родственниках, — оборвал он сам себя. — Вскоре ты сам с ними познакомишься. Как твои дела? В первый раз ты весьма ловко уклонился от этого вопроса.
Джон усмехнулся.
— Говорю же, у меня все по-прежнему, если не считать того, что я получил титул.
— И дом.
— Да, и дом. Я купил это поместье, пустив в оборот сумму, уплаченную за офицерский патент.
Алекс негромко присвистнул.
— Должно быть, у тебя талант финансиста! Когда-нибудь мы потолкуем об этом. Пожалуй, мне есть чему поучиться у тебя.
— Секрет финансового успеха очень прост.
— В самом деле? Тогда умоляю, открой его мне!
— Надо лишь обладать здравым смыслом.
Алекс рассмеялся.
— В последние несколько месяцев мне как раз недостает здравого смысла, и, боюсь, виновата в этом любовь. Послушай, почему бы тебе не поужинать у нас? Я рассказал жене о тебе, и ей не терпится познакомиться. А с Белл ты уже знаком.
— Я бы не отказался, — отозвался Джон и в приливе откровенности добавил: — По-моему, нет ничего лучше, чем иметь друзей по соседству. Спасибо, что навестил меня.
Пристально всмотревшись в лицо давнего друга, Алекс понял, как страдает Джон от одиночества. Но секундой позже взгляд Джона вновь стал насмешливым, а на лице появилось привычное непроницаемое выражение.
— Тогда решено, — учтиво отозвался Алекс. — Ты не против заехать к нам через два дня? Здесь мы не придерживаемся городских порядков и ужинаем в семь.
Джон кивнул.
— Отлично, тогда и увидимся. — Алекс поднялся и крепко пожал Джону руку. — Я рад, что наши пути вновь пересеклись.
— И я тоже. — Джон проводил Алекса до конюшни, где ждала оседланная лошадь. С дружеским кивком Алекс тронул поводья и поехал домой.
Не спеша возвращаясь к крыльцу, Джон с улыбкой разглядывал свой новый дом. В холле его встретил Бакстон.
— Пока вы беседовали с его светлостью, вам принесли письмо, милорд. Дворецкий протянул Джону конверт на серебряном подносе.
Вскрыв конверт, Джон удивленно приподнял брови.
«Я в Англии», — гласило письмо.
Как странно! Джон повертел в руках конверт — нигде не значилось имя. — Бакстон! — окликнул он дворецкого, который уже удалялся на кухню. Бакстон вернулся к Джону.
— Что сказал посыльный?
— Только то, что это письмо предназначено для хозяина дома.
— Он не упоминал моего имени?
— Нет, милорд, не упоминал. Письмо доставил мальчишка лет восьми-девяти.
Джон еще раз окинул письмо подозрительным взглядом и пожал плечами.
— Вероятно, он имел в виду прежних хозяев. — Смяв письмо в кулаке, Джон отшвырнул его. — Понятия не имею, что это значит.
Позднее, за ужином, Джон долго думал о Белл. Потягивая виски и листая «Зимнюю сказку», он вновь поймал себя на мысли о недавней знакомой. Ложась спать, он в который раз обнаружил, что опять вспоминает ее. Бесспорно, Белл была прекрасна, но Джон сомневался, что именно поэтому она завладела его мыслями. В ее ярко-синих глазах светились ум и понимание. Она пыталась завязать с ним дружеские отношения, но ее попытка с треском провалилась.
Джон потряс головой, словно прогоняя мысли о Белл. Он уже знал, чем рискует, думая о женщинах на ночь. Закрыв глаза, Джон помолился о том, чтобы не видеть снов. Он снова очутился в Испании. Несмотря на жаркий день, его компания пребывала в отличном расположении духа: за последнюю неделю не случилось ни единого сражения.
Они обосновались в этом городке почти месяц, назад. В большинстве своем местные жители принимали их радостно. Солдаты пополняли карманы главным образом владельцев таверн, но и другие жители города имели от англичан кое-какую пользу.
Как обычно, Джон был пьян. Только опьянение помогало ему избавиться от звучащих в ушах пронзительных воплей, прогнать навязчивое ощущение, будто его руки перепачканы кровью, как бы часто он ни мыл их. Еще пара стаканов, решил он, и придет желанное забвение.
— Блэквуд!
Вскинув голову, он кивнул мужчине напротив. — Что, Спенсер?
Джордж Спенсер взял бутылку.
— Не возражаешь?
Джон пожал плечами.
Спенсер плеснул немного жидкости в принесенный стакан.
— Скажи, тебе известно, когда мы выберемся из этой паршивой дыры?
— Эту паршивую дыру, как ты ее называешь, я предпочитаю полю боя.
Проводив взглядом молоденькую служанку, обходившую стол. Спенсер облизнул губы.
— Вот уж не подумал бы, что ты трус, Блэквуд!
Джон снова наполнил виски свой стакан.
— Я не трус. Спенсер, я всего лишь человек.
— Как и все мы. — Внимание Спенсера по-прежнему привлекала девушка-служанка — на вид ей было не более тринадцати лет. — Что скажешь об этой малютке?
Джон вновь пожал плечами, не будучи расположен к болтовне.
Девушка, которую, как Джон уже узнал, звали Ана, приблизилась и поставила на стол тарелку с едой. Джон поблагодарил ее на испанском. Девушка кивнула и улыбнулась, но, прежде чем успела отойти, Спенсер привлек ее к себе на колени.
— Что за лакомый кусочек! — промурлыкал он, коснувшись ладонью ее едва обозначившейся груди.
— Не надо, — выговорила девушка на ломаном английском. — Я…
— Отпусти ее, — потребовал Джон.
— Господи, Блэквуд, ведь она только…
— Оставь ее в покое.
— Знаешь, иногда ты бываешь упрям, как осел, — Спенсер спихнул Ану с колен, не преминув перед этим больно ущипнуть.
Джон подхватил на вилку рис, прожевал его, проглотил и лишь после этого ответил:
— Она еще ребенок. Спенсер.
Спенсер пошевелил пальцами.
— А мне показалось иначе. Джон покачал головой, не желая продолжать разговор. — Оставь ее в покое.
Спенсер вдруг поднялся.
— Схожу облегчиться.
Джон посмотрел ему вслед и вернулся к своему ужину, но не успел сделать и трех глотков, как у стола появилась мать Аны.
— Сеньор Блэквуд, — заговорила она на смеси английского и испанского, зная, что Джон поймет ее, — этот человек… он преследует мою Ану. Так нельзя.
Джон поморгал, пытаясь разогнать хмельной туман.
— И давно он к ней пристает?
— Всю неделю, сеньор, всю неделю. Ей это не нравится. Она боится.
Джон ощутил приступ отвращения.
— Не тревожьтесь, сеньора, — заверил он женщину. — Я позабочусь, чтобы он оставил Ану в покое. Ей ничто не угрожает.
Женщина поклонилась.
— Благодарю, сеньор Блэквуд, вы утешили меня, — и она вернулась на кухню, где, как предполагал Джон, целыми вечерами готовила еду для посетителей таверны.
Джон вновь занялся ужином, сопроводив пищу еще одним стаканом виски. Забвение постепенно приближалось. Сейчас Джон нуждался в нем, как никогда. Он был готов на все, лишь бы на время забыть о смерти и умирающих. Спенсер вернулся, вытирая руки полотенцем.
— Все жуешь, Блэквуд, — удивился он.
— Ты всегда имел слабость задавать вопросы об очевидном.
Спенсер ухмыльнулся.
— Ну и ешь эти помои, если хочешь. А я поищу развлечений.
Джон недоуменно приподнял брови и огляделся, словно задавая вопрос:
“Здесь?”
— Это самое что ни на есть злачное место, — заявил Спенсер, направляясь к лестнице, и вскоре исчез из виду.
Джон вздохнул, радуясь избавлению от неприятного собеседника. Он уже давно недолюбливал Спенсера, но признавал, что тот неплохой солдат, а Англия нуждалась в каждом из своих защитников. Закончив ужин, Джон отодвинул тарелку. Еда была вкусной, но чувство сытости не принесло ему удовлетворения. Может, выпить еще стакан…
Ну вот, теперь он был пьян — пьян в стельку. На свете еще оставались вещи, за которые он мог поблагодарить Господа.
Он бессильно уронил голову на стол. Похоже, мать Аны всерьез беспокоилась. Ее лицо, осунувшееся от тревоги и страха, проплыло перед его глазами. И лицо Аны — бедная девочка, трудно ей приходится среди огрубевших на войне мужчин. Особенно таких, как Спенсер.
Где-то наверху послышался грохот. Ничего из ряда вон выходящего. Спенсер — вот о ком ему следует подумать. Паршивая овца в стаде. Вечно он будоражит местных, не заботясь ни о чем, кроме собственного удовольствия…
Шум повторился.
Как это он сказал: «поищу развлечений». Что ж, это на него похоже.
Еще один странный звук, на этот раз напоминающий сдавленный женский крик. Джон огляделся. Неужели ему почудилось? Казалось, больше никто ничего не слышал. Возможно, потому, что Джон сидел ближе всех к лестнице. «Это злачное место», — сказал Спенсер.
Джон протер глаза. Что-то тревожило его.
Он поднялся, ухватившись за стол. Откуда у него эта странная тревога?
Опять грохот. И крик.
Он медленно зашагал к лестнице. Что могло случиться? Он стал подниматься на второй этаж, прислушиваясь к непонятному шуму.
И вдруг отчетливо услышал крик — громкий и отчаянный.
— Не-е-ет!
Голос Аны.
На мгновение Джон протрезвел. Он выбил дверь, сорвав ее с петель.
— О Господи, нет! — воскликнул он, оказавшись в комнате. Тоненькую фигурку Аны почти полностью скрывало ерзающее тело Спенсера.
Но ее плач разносился по всей комнате.
— Нет, нет, прошу вас, не надо!
Джон не стал терять времени. Он оттащил Спенсера от девушки и притиснул его к стене.
— Какого черта… Блэквуд? — лицо Спенсера пошло багровыми пятнами.
— Ублюдок! — выдохнул Джон, сжимая в ладони рукоять пистолета.
— Господи, из-за какой-то испанской шлюхи…
— Она ребенок. Спенсер.
— Теперь она шлюха, — Спенсер отвернулся, разыскивая бриджи.
Джон стиснул в руке пистолет.
— Все равно она кончила бы этим — не сейчас, так потом.
— Солдаты его величества — не насильники, — произнес Джон, вскинул пистолет и выстрелил Спенсеру в задницу.
Спенсер рухнул ничком, разразившись потоком ругательств. Джон бросился к Ане, словно чем-нибудь мог избавить ее от боли и унижения.
На ее бледном лице отражалась опустошенность…
Пока девушка не увидела Джона.
Съежившись, она в ужасе отвернулась, а Джон пошатнулся, ошеломленный страхом в ее глазах. Это не он… он здесь ни при чем… Он не хотел…
В комнату вбежала мать Аны.
— Пресвятая Дева! — вскрикнула она. Что это? О, Ана, Ана! — с воплем она бросилась к зарыдавшей дочери.
Джон стоял посреди комнаты — ошеломленный, потрясенный, еще не протрезвевший.
— Я ничего не… — прошептал он, — это не я…
Его заглушил хор звуков. Спенсер вопил от боли и чертыхался. Плакала Ана, ее мать взывала к Богу. Джон стоял, не в силах пошевелиться.
Мать Аны обернулась. Такой ненависти, какой сейчас пылало ее лицо, Джону еще не доводилось видеть.
— Ты виноват в этом! — прошипела она и плюнула ему в лицо.
— Нет, это не я! Я этого не делал!
— Ты обещал защитить ее, — казалось, женщина с трудом сдерживается, чтобы не наброситься на него. — Это мог сделать и ты!
Джон заморгал.
— Нет!
Это мог сделать и ты.
Это мог сделать и ты.
Это мог сделать…
Джон рывком сел на постели, обливаясь потом. Неужели все это было пять лет назад? Он снова лег, стараясь не вспоминать, что три дня спустя Ана наложила на себя руки.
Глава 3
На следующее утро, спустившись к завтраку, Белл обнаружила, что ни Эмма, ни Алекс еще не встали. Странно — Эмма всегда считалась в семье ранней пташкой. Белл догадалась, что Алекс по каким-то причинам удержал жену в постели, и задумалась, может ли забеременеть уже беременная женщина.
— Для девушки, которую считают смышленой, ты до неприличия плохо разбираешься в самом важном, — пробормотала она себе под нос.
— Что вы изволили сказать, миледи? — немедленно осведомился лакей.
— Нет, ничего — я разговаривала сама с собой, — отозвалась Белл, упрекая себя за неосторожность. Стоит такому повториться, и половина слуг в Уэстонберте решит, что она свихнулась.
Белл приступила к завтраку в одиночестве, просматривая вчерашнюю газету, которую принесли Алексу. К тому времени, как она покончила с омлетом, молодожены так и не появились. Вздохнув, Белл стала думать, чем бы теперь заняться.
Она могла бы совершить набег на библиотеку Алекса… но нет, сегодня ей не хотелось читать. За окном ярко сияло солнце — редкое явление для этой чрезмерно дождливой осени. Внезапно Белл пожалела, что Алекс и Эмма проспали такое чудесное утро — ей хотелось с кем-нибудь разделить радость, вызванную теплом и солнцем. Но делиться ей было не с кем, кроме… Белл покачала головой. Нет, нельзя мчаться к дому лорда Блэквуда только для того, чтобы сообщить о прекрасной погоде.
— Для девушки, которую считают смышленой, ты до неприличия плохо разбираешься в самом важном, — пробормотала она себе под нос.
— Что вы изволили сказать, миледи? — немедленно осведомился лакей.
— Нет, ничего — я разговаривала сама с собой, — отозвалась Белл, упрекая себя за неосторожность. Стоит такому повториться, и половина слуг в Уэстонберте решит, что она свихнулась.
Белл приступила к завтраку в одиночестве, просматривая вчерашнюю газету, которую принесли Алексу. К тому времени, как она покончила с омлетом, молодожены так и не появились. Вздохнув, Белл стала думать, чем бы теперь заняться.
Она могла бы совершить набег на библиотеку Алекса… но нет, сегодня ей не хотелось читать. За окном ярко сияло солнце — редкое явление для этой чрезмерно дождливой осени. Внезапно Белл пожалела, что Алекс и Эмма проспали такое чудесное утро — ей хотелось с кем-нибудь разделить радость, вызванную теплом и солнцем. Но делиться ей было не с кем, кроме… Белл покачала головой. Нет, нельзя мчаться к дому лорда Блэквуда только для того, чтобы сообщить о прекрасной погоде.