Страница:
«Тебе не кажется, что эта Наташа сильно запала на нашего Джека?» — по-шелдрейсовски спросил меня Тимур.
Башка моя была забита лишь ожиданием появления Убивцев в нашем бунгало и вестей от Братка. Но тем не менее я вспомнил, КАК Джек смотрел на Наташу во время нашей студийной перекуски, и сказал Тимуру: «Еще неизвестно, кто на кого больше запал...»
Тут же в головах у нас возник беззвучный, но раздраженный голос Джека: «Заткнитесь, вы — два паршивых маленьких сплетника!»
Наташа продиктовала Бобу адрес Фрумкиных, и Боб как ни в чем не бывало поблагодарил ее, и мы поехали.
«Как ни в чем не бывало», потому что Джек и Боб, еще не выезжая из отеля, сразу после звонка Наташи узнали по своим полицейским каналам и адрес Фрумкиных, и их телефон. А Боб по специальной карте того района просчитал все возможные подъезды к дому этого фрумкинского Фокса. Еще и Питу Морено сообщили — на всякий случай...
— Пока не добрались до Эллочки и Сая, я должна рассказать всем вам историю их фокстерьера Зигги, — сказала Наташа. — Правда, дома его зовут Зигеле...
Нервы у нас у всех четверых были напряжены до предела, и слушать в эту минуту историю какого-то Собака с явно еврейским именем — Зигеле было настолько не в жилу, что и не высказать!..
Но мы все сделали вид, что развесили уши. Фальшак — абсолютный! Каждый из нас только и думал о том, что сейчас происходит вокруг нашего бунгало.
Однако так как пока, наверное, еще ничего не происходило, а ехать было достаточно далеко, то мы постепенно, волей-неволей, стали врубаться в то, что рассказывала Наташа. Но всего лишь со второй половины. Выглядело это примерно так:
—...а из Чикаго Саю звонит один его приятель и спрашивает:
— Фрумкин, тебе фокстерьер не нужен?
— Нет, — отвечает Сай. — На кой черт мне фокстерьер?!
— Жаль... — говорит приятель. — А то они собрались уже его усыплять.
На вопрос Сая «Кто собрался?» приятель называет фамилию их общего знакомого.
— Но почему?! — спрашивает Сай. — Он что, неизлечимо болен?
— Кто? — не понимает приятель.
— Фокстерьер, естественно! — раздражается Сай.
— А-а... Нет. Фоксик совершенно здоров.
— Так какого же черта они собираются его умертвить?! — начинает орать Сай.
— Они купили новый дом и кардинально сменили всю мебель на темный мореный дуб. Сейчас это очень модно. А фокстерьер, его зовут Зигги, обычного песочного цвета с белым брюшком. И теперь он ни по колориту, ни по дизайну не подходит к новому дому и темной мебели... Вот они и решили усыпить этого фоксика Зигги. Я еле упросил их подождать до завтра, чтобы успеть позвонить тебе. Потому что я со своими тремя собаками и двумя котами уже, как говорится, на пределе...
— Немедленно первым же самолетом отправь в мой адрес этого фокса!!! — закричал Сай Фрумкин из Лос-Анджелеса так громко, что его можно было услышать в Чикаго и без телефона. — Все расходы до последнего цента я беру на себя!..
Вечером этого же дня фокстерьер Зигги прибыл в Лос-Анджелес.
Так как Сай Фрумкин не только журналист, но и крупный общественный деятель всяких еврейских организаций, то в порядке трепа Зигги был немедленно переименован в Зигеле. Новая кличка понравилась ему самому настолько, что когда кто-то по старинке назвал его Зигги, Зигеле даже не откликнулся.
Элла с первой же секунды их общения, еще в аэропорту влюбилась в этого Зигеле намертво! Уж очень он оказался похожим на самого Сая Фрумкина... Мягким и добрым и в то же время с неуступчивым характером, внимательными и мудрыми глазами и — что совершенно поразительно — абсолютно одинаковыми усами!..
Единственное их различие было в том, что Зигеле не носил очки.
Однажды Элла взяла Зигеле с собой в Дом престарелых инвалидов, где она, и еще несколько добровольцев бесплатно ухаживали за несчастными одинокими калеками — стариками и старухами, печально доживающими свой тяжкий век под одной общественной крышей.
Появление Зигеле в этом грустном стариковско-старушечьем Доме произвело фурор!!!
Нужно было только видеть, как вспыхнули Жизнью и Надеждой, казалось бы, уже навсегда погасшие, прозрачные от старости, слезящиеся глаза полуживых и полумертвых стариков и старух... Иссохшие старческие лапки со вздутыми синими склеротическими венами тянулись к фокстерьеру Зигеле, и он, чуткая и добрая душа, неожиданно понял — ЧТО ОН ДЛЯ НИХ ЗНАЧИТ!.. И сам подлезал под их ладони, пальцы, вставал на задние лапки, терся носом о почти безжизненные, часто парализованные, старушечьи лица, с такой мукой растягивающиеся в счастливых беззубых улыбках...
Теперь Элла возит Зигеле в Дом престарелых инвалидов чуть ли не ежедневно. Ему сшили форменную жилеточку, точно такую, какие носят все добровольцы, ухаживающие за одинокими стариками-калеками.
Он, Зигеле, единственное Живое существо из числа приходящих добровольцев, принят в небольшой и небогатый штат Дома и получает маленькую заработную плату на свое собственное содержание.
Все это произошло потому, что главный врач этого богоугодного заведения, проведя свое собственное исследование, заявил, что с начала появления фокстерьера Зигеле в Доме престарелых инвалидов смертность среди несчастного старичья сократилась чуть ли не вдвое!
... Непрошеная слеза, затаившаяся в уголке моего глаза, была готова вот-вот скатиться по переносице и капнуть на сиденье. Я незаметно смахнул ее правой лапой и сделал вид, что внимательно разглядываю один из своих когтей. С понтом, будто проверяю боеготовность личного оружия.
Старею, что ли? Сутки уже не трахался — очень нездоровый симптом. Сентиментален стал, как беременная Кошка на сносях... История с Зигеле — ну просто комок в горле!
— Приехали, — негромко сказал Боб.
Мне ужасно понравилось, что он сразу назвал меня «Кыся». Не «Мартын», не «мистер Плоткин-Истлейк фон Тифенбах», а просто — «Кыся».
— А мы от Наташи Векслер слышали про тебя такую историю — обалдеть можно! — немедленно сказал я, чтобы не остаться в долгу.
— Не обращай внимания, плюнь, — скромно сказал Зигеле. — Нормальная работа. Я тут недавно среди знакомых Собак и нескольких соседских Котов организовал и, не скрою, возглавил небольшое «Общество защиты Людей». Можешь быть принят туда Почетным членом. Идет?
— Почту за честь!
Я в каком-то фильме из старинной жизни слышал эту фразу, и она мне жутко понравилась. Но я тут же спросил:
— А Кошки там будут?
— Надеюсь, — ответил Зигеле. — Пока мы только разворачиваемся. Так ты согласен?
— Нет вопросов.
Зигеле как-то странно принюхался ко мне и стеснительно возразил:
— Есть...
— Валяй, старик! — сказал я в манере Шуры Плоткина.
Уж больно нравился мне этот Фокс! Хотя я и чувствовал, что в общении со мной его что-то да сковывает...
— Ради Бога, только не сочти мой вопрос за проявление расизма! — поторопился предупредить меня Зигеле. — Поверь, я с искренним уважением отношусь к любому Животному Виду. Ты уж прости меня, пожалуйста...
— Я же сказал тебе — давай свой вопрос и получай исчерпывающий и честный ответ, — заверил я его. — С кем с кем, а с тобой я темнить не стану!
А сам испуганно подумал — а что, если он спросит меня про компакт-диск, вклеенный в «Маркиза де Кюстина»? Что тогда?..
Но этого, к счастью, не произошло. Зигеле помялся и робко спросил:
— Скажи, Кыся, ты... Ты действительно КОТ?..
— Оф кос! — вздохнул я с облегчением. — Конечно!
— А почему же ты так сильно и жутковато пахнешь ДИКИМ КУГУАРОМ?.. В смысле — ПУМОЙ... Еще раз прости меня, ты — полукровка, да?..
— А-а-а...
Наконец-то я понял, что смущало нормального интеллигентного Фокса в хамоватом Коте с разорванным ухом, намного превосходящем его — Фокса Зигеле — размерами, да еще вдобавок исторгающем запах ДИКОГО ХИЩНИКА!.. Причем для такого небольшого Собака, как Зигеле, — запах ОГРОМНОГО ДИКОГО ХИЩНИКА.
— Нет, Зиг, не дрейфь. Я — чистокровный беспородный Котяра, — поторопился я успокоить Зигеле. — И я не ПАХНУ Кугуаром. Я им ПРОПАХ! Ну, ПРОВОНЯЛ, понимаешь? От общения. Я тут недавно принял на работу настоящего Дикого Кугуара в качестве Сотрудника нашей Безопасности, и пока он еще не очень врубился в понимание своих обязанностей — с ним многовато возни. Отсюда и его запах на мне.
— Ах, вот в чем дело! — успокоился Зигеле и вежливо добавил: — Кстати, должен сказать, этот запах тебе очень идет!
— Спасибо! — сказал я, и вдруг неожиданно из меня поперло ужасающее хвастовство: — А что такое Кугуар?! Что такое — Пума?.. Что такое, в конце концов, — Тигр, Леопард, Пантера?! Это же все КОТЫ И КОШКИ!!! Практически они же все произошли от МЕНЯ!.. Уж если на то пошло — это ОНИ должны пахнуть МНОЙ! Просто, наверное, они реже моются...
— Наверное, ты прав, — поспешил прервать меня Зигеле, явно почувствовав неловкость за всплеск моего безудержного чванства. — Скорее всего ты безусловно прав. Хотя я и побаиваюсь такой категоричности. И по своим убеждениям — либерал...
И вот как он сказал это слово — «либерал», я так и присел. Так меня придавила моя дворово-уличная ущербность, отсутствие систематических знаний, явная недостаточность телевизионного образования... Я в полной мере ощутил собственную неполноценность, но не восстановился (как это бывало с Людьми, которые, как говорил Шура, потом совершали «революции»...) против мудрого и знающего Зигеле, а, наоборот, проникся к нему еще большим уважением.
Ну, наверное, как Браток — ко мне...
Хорошо, что в эту секунду к нам подошел Тимурчик и на вполне приличном (способный, чертенок, — ну просто слов нет!..) не шелдрейсовском, а на НАСТОЯЩЕМ Животном языке укоризненно сказал:
— Ребята, вас ждут к столу, а вы здесь треплетесь...
Тут уж от удивления на свою бежевую меховую попку уселся Зигеле. Ротик открылся, глазки округлились, поскреб у себя за ухом задней лапкой в полной растерянности, ошарашенно посмотрел на моего Тимурку и — куда только делась изысканность речи хорошо воспитанного Собака?! — сказал, как обычная Дворняга с нашего питерского пустыря:
— Обалдеть!.. Полный отпад...
И от этого стал мне еще симпатичнее.
Сай Фрумкин действительно умудрился быть поразительно похожим на своего Зигеле. И вызывал те же самые чувства уважения, правда, как я потом сообразил, по несколько иным причинам...
Понравился мне и Александр Половец — не то главный редактор, не то издатель, не то хозяин такой русскобуквенной толстятины, как альманах «Панорама». Короче — приятель Наташи Векслер и друг Эллы, Сая и Зигеле Фрумкиных.
На частых пресс-конференциях, в интервью и во время съемок телевизионных сюжетов я уже привык к вопросам типа:
1. Нравятся ли вам Кошки Америки и каково их сексуальное отличие от Кошек России?
2. Как вы лично боролись с давлением Кремля во время вашей жизни в Петербурге и насколько свободнее вам дышится здесь, под звездно-полосатым флагом Соединенных Штатов?
Так вот, Половец ничего такого не спрашивал. Мы просто болтали о жизни Котов и Людей вообще. Говорил больше я. Он внимательно слушал, иногда слегка спорил со мной, а когда я ему возражал — с утроенным вниманием относился к моим возражениям...
Только лишь спустя некоторое время я заметил, что всю эту нашу болтовню Половец пишет на маленький диктофон. У моего Шуры Плоткина теперь точно такой же.
— Это что же?.. — спросил я у Половца через Тимурчика. — Интервью?
— Да как вам сказать? — пожал плечами Половец. — Скорее всего — беседа. А вы как думаете?
Краем глаза я видел, а кончиком рваного уха слышал, как весело щебетала Элла, как всячески занимала и тормошила нашего Джека Наташа Векслер (в девичестве — Мутикова...), как совершенно на равных Сай и Боб чирикали об истории мира, иудаизме и сегодняшней журналистике, и наш полицейско-китайский Бобик обнаруживал такие глубины знаний, что бедный Сай только лапами... Тьфу, ч-ч-черт!.. Только руками и всплескивал!..
И жрачка, надо отдать ей должное, была первоклассной.
Только я было собрался поведать об этом Зигеле, как все ОКРУЖАЮЩЕЕ вдруг РАСТВОРИЛОСЬ всего лишь в одном-единственном слове:
— ШЕФ!.. — услышал я приглушенный хрипатый зов Братка.
Под животом и лапами не было никакой твердой опоры, но я все-таки на чем-то лежал (???), плотно прижав уши к голове. Хвост мой сам по себе тянулся в струнку, кончик его нервно вибрировал, а верхняя губа самостоятельно приподнималась к носу, угрожающе топорща усы и обнажая клыки, готовые к бою... А про шерсть на загривке и говорить нечего!!!
Наверное, я МЫСЛЕННО завис в воздухе на высоте примерно в два Человеческих роста над землей. Точнее — в два Джековых роста, так что не очень высоко, но для наблюдения позиция была превосходной!..
Чуть выше и неподалеку от себя, сквозь густую листву я поначалу учуял, а потом и разглядел лежащего на толстой ветке Братка. Браток потрясающе сливался с деревом и практически был невидим. Для всех, кроме меня.
В густом, прогретом вечернем воздухе резко пахло посторонними Людьми и оружием. По когтям на передних лапах я быстренько подсчитал шесть незнакомых мне запахов. А всего — девять.
Два запаха Убивцев — эти запахи я запомнил навсегда. И один, прямо-таки ставший родным и близким, — Пита Морено. Хотя запах Пита был сильно замутнен резким пистолетно-наручниковым запахом.
— ГДЕ ОНИ? — БЕЗЗВУЧНО СПРОСИЛ Я БРАТКА.
— В ТУАЛЕТЕ ШУРУЮТ... — МОЛЧА ОТВЕТИЛ МНЕ БРАТОК.
— А НАШИ?
— ШЕФ! ВЫ ЧТО ТАМ, СОВСЕМ ОБОЖРАЛИСЬ НА ХАЛЯВУ?! — ВОЗМУТИЛСЯ БРАТОК. — НАШИ ЖЕ ВМЕСТЕ С ВАМИ В ГОСТЯХ У КАКОГО-ТО НЕСЪЕДОБНОГО ФОКСА!..
— НЕ ХАМИ, — СТРОГО ЦЫКНУЛ Я НА БРАТКА. — ГОВОРЯ «НАШИ», Я ИМЕЛ В ВИДУ ПОЛИЦИЮ.
_ А-А-А... ТОЖЕ МНЕ — «НАШИ»!.. ЗДЕСЬ ГДЕ-ТО. Я И САМ ИХ НИ ХРЕНА ЕЩЕ НЕ ВИДЕЛ. НУЖНЫ ОНИ МНЕ, КАК ПУЛЯ В СРАКУ! САМ СПРАВЛЮСЬ В ЛУЧШЕМ ВИДЕ.
— ТОЛЬКО БЕЗ САМОДЕЯТЕЛЬНОСТИ! — ПРИКАЗАЛ Я БРАТКУ. — А ТО ПРИШЬЮТ В ОДНОЧАСЬЕ...
Я проплыл сквозь стену (!!!) в гостиную, оттуда через кабинет Джека в коридор и невидимо поплыл к открытой двери нашего второго туалета...
Боженька ж ты мой! Сколько же раз я уже сталкивался с этими двумя жуткими Типами?!
Впервые я увидел их в судовом баре, когда мы с Водилой плыли из Ленинграда в Гамбург. Это ОНИ тогда по приказу Бармена вышвырнули из бара какого-то пьянчугу и освободили место у стойки для моего Водилы и меня...
Это ОНИ же, по рассказу судового Кота Рудольфа, безжалостно расстреляли Бармена, когда мы с Водилой сорвали ихней компахе переброску ста килограммов кокаина...
Это ИХ мы с Тимурчиком засекли в Нью-Йорке, на углу Пятой авеню и Сорок шестой улицы в праздничный День святого Патрика...
Это ОНИ летели с нами в одном самолете и убили Павловского...
Это ОНИ обшарили позавчера весь наш номер, за который мы платим пятьсот долларов в сутки!..
Это ОНИ сейчас, подсвечивая себе узеньким, остреньким лучиком тоненького, но сильного электрического фонарика, рассматривали книжку Астольфа де Кюстина «Николаевская Россия 1839 года». Убедившись, что одна сторона обложки сгибается свободно, а вторая пружинит из-за вклеенного туда компакт-диска — удовлетворенно переглянулись.
Как же! Теперь они задвинут этот компакт-диск тем исламским психам-террористам за четыре миллиона долларов, а те, суки, сотворят наш российский ОКУЯН (напоминаю: Оптический Квантовый Усилитель с Ядерной Накачкой) в своих гнуснейших целях и, как говорил брат Джека — Морт Пински, устроят Америке триста тридцать три каких-то «Хиросимы»! Что это — я не знаю и знать не хочу. А только вот накася — выкуси!..
Как говорят почти все мои близкие, даже Браток: «И мы не пальцем деланные».
Наверное, кому-нибудь и придет в голову упрекнуть меня в частых повторах: уж слишком много раз я вспоминаю этих двух Убивцев. Но это со мной происходит, ей-богу, невольно...
Казалось бы, все, кому положено по сюжету, уже счастливо воссоединились и зажили спокойно и радостно. Вот скоро и Джекочку Пински тоже, надеюсь, пристроим...
Вроде бы это нам за все. За наши тяжкие мытарства, за все страдания. По справедливости. А вот не покидает мыслишка, что совсем рядом с нами существует УГРОЗА. И не только нам лично, а буквально всем на Земле!
Ну как тут не повториться от волнения?..
... Кстати, как выяснил Пит Морено через Интерпол, один из Убивцев, Немец, был не германского, а чисто казахстанского розлива. Так вот он передал Маркизову книжку Русскому и негромко сказал:
— ЗАНЫКАЙ. ЕСЛИ ЧТО — Я ТЕБЯ ПРИКРОЮ.
Русский спрягал книжку за пазуху и стал первым выходить в коридор.
А Немец вынул из-за спины пистолет с глушителем (я их по телевизору насмотрелся до одури!) и осторожно пошел за Русским.
Я тоже, кажется, развернулся в воздухе, чуть не задел за люстру, просвистел сквозь все стены нашего бунгало и вылетел в сад, чтобы опередить этих Гадов и предупредить Братка — кого постараться придержать для полиции, а кого выпустить с книжкой на волю. В надежде на то, что отпущенный впоследствии выведет группу Пита на этих подоняр — террористов-исламистов...
Рассчитывать на чистосердечные признания задержанного не имело никакого смысла. Как сказал детектив Джек Пински, такие «профи» молчат до смерти. Так что лучше его изолировать.
Мне показалось, что я облетел вокруг ветки, на которой лежал Браток, и только успел ему прошептать:
— ПЕРВОГО ПРОПУСКАЙ, ВТОРОГО ПОПЫТАЙСЯ ТОРМОЗНУТЬ! НИ ПУХА, БРАТАН...
А дальше я, кажется, завис в воздухе и без малейшей надежды, что сидящий где-то в засаде Пит Морено меня УСЛЫШИТ, а тем более и ПОЙМЕТ, я по-шелдрейсовски завопил что было мочи:
— ПИТ!!! ПИТ!.. ПЕРВЫЙ ИДЕТ С КНИЖКОЙ!!! ПЕРВЫЙ ИДЕТ С НАШЕЙ КНИЖКОЙ!.. НЕ ТРОГАЙТЕ ЕГО!!! ТЫ МЕНЯ СЛЫШИШЬ, ПИТ МОРЕНО?!
Но конечно, Пит не откликнулся... А те — Русский и Немец — уже выходили из нашего бунгало в сад!
— ВСЕ, ШЕФ, В СТОРОНКУ!.. — скомандовал мне Браток и диким глазом зыркнул вниз на крадущихся Убивцев. — НУ, БЛЯ, ДЕРЖИТЕСЬ, КОЗЛЫ ЕБУЧИЕ, В НЮХ ВАС И В ЖОПУ, ЧТОБ ШТАНЫ НЕ ПАДАЛИ!..
И я ВИДЕЛ, ВИДЕЛ, ВИДЕЛ, как Браток четко пропустил под собой Русского — с желчной и остроумной книжкой французского маркиза за пазухой, — а затем мягко и стремительно отделился от дерева и примерно с высоты второго хрущевского этажа точнехонько спрыгнул всеми своими ста десятью килограммами на широченные плечи Казахского Немца!!!
От страшного удара Немец охнул, с маху шарахнулся лицом и телом о землю, но здоровенный и тренированный, сволочь, мгновенно перевернулся на спину и тут же ВЫСТРЕЛИЛ в Братка!..
Если бы не огонь из ствола, могло бы показаться, что кто-то наступил на сухую щепку. Вот что такое хороший глушитель!
А в ответ на выстрел — короткий и жуткий взрык Братка, молниеносный взмах передней лапы, глухой удар и...
И сам очнулся от своего чудовищного и панического «мява»...
Как я оказался под потолком на шкафу во фрумкинской спальне — понятия не имею!..
Очухался и вижу — все стоят подо мной внизу, перепуганные, взволнованные...
Тимурчик — по-шелдрейсовски, Зигеле — по-Животному, Боб, на нервной почве, — на какой-то Англо-Китайско-Шелдро-Животной смеси, Саша Половец — по-русски, Сай с Эллой — исключительно по-английски, — все спрашивают: что со мной случилось, что произошло?!
Только Наташа Векслер, самая худенькая, самая маленькая, протягивает мне снизу руки и потрясенно бормочет:
— Кисанька... Кисанька...
И слышу — Джек уже говорит по СВОЕМУ телефону:
— О’кей, Пит. Выезжаем...
А из меня так и рвется крик на всех языках:
— Братка убили!!! Братка убили!..
Мы стояли в Джековом кабинете нашего бунгало. Тимурчик держал меня на руках, гладил, успокаивал.
В полном отчаянии я трагически обхватил передними лапами шею Тимура, зажмурился и горестно спрятал свою морду у него под подбородком...
Господи... Господи Боже мой!.. Что же я наделал?!
На кой Собачий хер мне нужно было своими Котовыми неквалифицированными любительскими упражнениями корректировать четкую полицейскую профессиональную разработку? Ну зачем, зачем я втянул в это дело ни в чем не повинного Братка?..
Немым укором всю мою оставшуюся жизнь будет преследовать меня светлый образ этого красавца Кугуара, этого могучего Пума, этого Горного, как говорится, Льва, этого Кота-гиганта...
Никогда не выветрится из моей обонятельной памяти его неповторимый Запах, который так напугал бедняжку Зигеле!
Вот и сейчас я так явственно чувствую этот незабываемый Запах преданного Мне и всем Нам Хищника — будто он все еще здесь, рядом с нами, наш дорогой, погибший в неравных разборках, мужественный и самоотверженный дружище Браток...
Пусть земля тебе будет пухом, дорогой наш Братман. Спи спокойно и знай, что память о Тебе никогда не...
— Где ОН? — спросил я у Пита срывающимся от горя голосом.
— В морге, естественно.
Когда-то я целый фильм про это заведение видел...
— О, черт вас всех подери! — заорал я в отчаянии. — Братку-то зачем ваш морг?!
— Какому еще «Братку»?! — вылупился па меня Пит Морено.
— То есть как это «КАКОМУ»?! К которому ты раввина Моше приводил, которому ты сам индюков таскал!
Я был вне себя от такой внезапной мерзкой забывчивости, граничащей с предательством.
— Да при чем здесь БРАТОК?! Мать твою за ногу, мистер Мартын-Кыся Плоткин-Истлейк фон... как тебя там дальше, суперстар Кошачий!.. — в свою очередь, заорал на меня Пит.
Достойно ответить я не успел. В моем мозгу, скорее всего С ТОГО СВЕТА, возник «биопарателепсихопатологический», но почему-то очень виноватый голос Братка:
— ШЕФ... ЭТО Я — БРАТОК... НЕ ТЯНИТЕ НА ПИТА. Я ЗДЕСЬ... В СПАЛЬНЕ У ТИМУРЧИКА. ПОД КРОВАТЬЮ...
— Ой!!! — вякнул я от неожиданности, уж и не помню по-каковски.
Какая-то неведомая сила подбросила меня вверх, ударила задницей об потолочный плафон с тремя лампочками, откуда я шмякнулся на Джека, кувыркнулся через Пита Морено и с бешеной скоростью рванул в спальню...
Одновременно со мной под кроватью оказался Тимурчик. Реакция у пацана — фантастическая! Как у хорошего Кота.
Насмерть перепуганный Браток, сжавшись от ужаса чуть ли не до моих размеров (это при ста десяти килограммах-то?!), мелко-мелко дрожал, забившись в угол, образованный прикроватной тумбой и стенкой.
— Брато-о-о-о-к!.. — хором заверещали мы с Тимуром и наперебой стали облизывать Братковую морду.
Собственно говоря, облизывал его я, а Тимур, конечное дело, все норовил поцеловать Братка в нос и его меховые щеки.
Но тут я вспомнил, что я — Начальник Братка, и строго спросил:
— Что же ты, паскуда, молчал, когда мы там на говно исходили по поводу твоей гибели? Я чуть сознание не потерял!
— И я, — сказал Тимур.
— Ребята... — еле ворочая языком, проговорил Браток. — Я ЧЕЛОВЕКА УБИЛ...
Мы так и заткнулись. Хоть уже и знали, а что тут скажешь?.. Но долго так продолжаться не могло, и я решительно произнес:
— Если бы ты знал — КОГО ты убил, ты бы и еще ЭТО не раз сделал. И потом, ты же сам мне говорил, что ты — Хищник.
— Но не до такой же степени, Шеф?.. — прошептал Браток.
Вот когда Тимур, лежа под кроватью, прижался лицом к его морде и сказал единственно точную фразу, которая мне никак не приходила на ум:
— Браток, родненький... Не бери в голову. Ты замочил гораздо более сильного и страшного ХИЩНИКА, чем ты сам. Он просто по ошибке назывался ЧЕЛОВЕКОМ.
Помолчал и добавил:
— Когда-то я и сам прошел через это, что сейчас испытываешь ты...
Он отодвинулся от Братка, отер щеку ладонью, и я увидел, что ладошка у него вся в крови!..
— Ой, что это?.. Ты ранен? — испугался Тимур.
Я тут же вспомнил свое ВИДЕНИЕ: прыжок Братка с дерева, падение Немца-Убивца, его молниеносный переворот на спину, тихий выстрел, взмах лапы Братка и...
— Так он в тебя ТОГДА все-таки попал?..
— Попал, — тихо сказал Браток. — Я бы и сам зализал, но мне туда не дотянуться.
Мы с Тимуром вгляделись и увидели, что кончик левого уха Братка был отстрелен и сочился кровью.
В эту секунду Браток был невероятно похож на боксера-тяжеловеса Холифельда (забыл, как его звали...), которому его противник Майк Тайсон отгрыз на ринге во время боя одно ухо и пытался сожрать другое. За что и был дисквалифицирован.
Мы с Шурой и Тимом смотрели эту передачу из Лас-Вегаса и, помню, очень сочувствовали Холифельду.
— Лежи, не двигайся, — приказал я Братку. — Положи морду на лапы. Вечные с тобой заморочки!.. То ты в капкан угодишь, то харю под пулю подставишь. Лежи, раздолбай!
И стал по-нашему, по-Котовому зализывать Братку его ухо...
Через минуту, на глазах у Тимура, кровь перестала сочиться из раны. Браток малость пришел в себя, перестал трястись, несмело оглядел меня и заявил с туповатым тщеславием:
Башка моя была забита лишь ожиданием появления Убивцев в нашем бунгало и вестей от Братка. Но тем не менее я вспомнил, КАК Джек смотрел на Наташу во время нашей студийной перекуски, и сказал Тимуру: «Еще неизвестно, кто на кого больше запал...»
Тут же в головах у нас возник беззвучный, но раздраженный голос Джека: «Заткнитесь, вы — два паршивых маленьких сплетника!»
Наташа продиктовала Бобу адрес Фрумкиных, и Боб как ни в чем не бывало поблагодарил ее, и мы поехали.
«Как ни в чем не бывало», потому что Джек и Боб, еще не выезжая из отеля, сразу после звонка Наташи узнали по своим полицейским каналам и адрес Фрумкиных, и их телефон. А Боб по специальной карте того района просчитал все возможные подъезды к дому этого фрумкинского Фокса. Еще и Питу Морено сообщили — на всякий случай...
— Пока не добрались до Эллочки и Сая, я должна рассказать всем вам историю их фокстерьера Зигги, — сказала Наташа. — Правда, дома его зовут Зигеле...
Нервы у нас у всех четверых были напряжены до предела, и слушать в эту минуту историю какого-то Собака с явно еврейским именем — Зигеле было настолько не в жилу, что и не высказать!..
Но мы все сделали вид, что развесили уши. Фальшак — абсолютный! Каждый из нас только и думал о том, что сейчас происходит вокруг нашего бунгало.
Однако так как пока, наверное, еще ничего не происходило, а ехать было достаточно далеко, то мы постепенно, волей-неволей, стали врубаться в то, что рассказывала Наташа. Но всего лишь со второй половины. Выглядело это примерно так:
—...а из Чикаго Саю звонит один его приятель и спрашивает:
— Фрумкин, тебе фокстерьер не нужен?
— Нет, — отвечает Сай. — На кой черт мне фокстерьер?!
— Жаль... — говорит приятель. — А то они собрались уже его усыплять.
На вопрос Сая «Кто собрался?» приятель называет фамилию их общего знакомого.
— Но почему?! — спрашивает Сай. — Он что, неизлечимо болен?
— Кто? — не понимает приятель.
— Фокстерьер, естественно! — раздражается Сай.
— А-а... Нет. Фоксик совершенно здоров.
— Так какого же черта они собираются его умертвить?! — начинает орать Сай.
— Они купили новый дом и кардинально сменили всю мебель на темный мореный дуб. Сейчас это очень модно. А фокстерьер, его зовут Зигги, обычного песочного цвета с белым брюшком. И теперь он ни по колориту, ни по дизайну не подходит к новому дому и темной мебели... Вот они и решили усыпить этого фоксика Зигги. Я еле упросил их подождать до завтра, чтобы успеть позвонить тебе. Потому что я со своими тремя собаками и двумя котами уже, как говорится, на пределе...
— Немедленно первым же самолетом отправь в мой адрес этого фокса!!! — закричал Сай Фрумкин из Лос-Анджелеса так громко, что его можно было услышать в Чикаго и без телефона. — Все расходы до последнего цента я беру на себя!..
Вечером этого же дня фокстерьер Зигги прибыл в Лос-Анджелес.
Так как Сай Фрумкин не только журналист, но и крупный общественный деятель всяких еврейских организаций, то в порядке трепа Зигги был немедленно переименован в Зигеле. Новая кличка понравилась ему самому настолько, что когда кто-то по старинке назвал его Зигги, Зигеле даже не откликнулся.
Элла с первой же секунды их общения, еще в аэропорту влюбилась в этого Зигеле намертво! Уж очень он оказался похожим на самого Сая Фрумкина... Мягким и добрым и в то же время с неуступчивым характером, внимательными и мудрыми глазами и — что совершенно поразительно — абсолютно одинаковыми усами!..
Единственное их различие было в том, что Зигеле не носил очки.
Однажды Элла взяла Зигеле с собой в Дом престарелых инвалидов, где она, и еще несколько добровольцев бесплатно ухаживали за несчастными одинокими калеками — стариками и старухами, печально доживающими свой тяжкий век под одной общественной крышей.
Появление Зигеле в этом грустном стариковско-старушечьем Доме произвело фурор!!!
Нужно было только видеть, как вспыхнули Жизнью и Надеждой, казалось бы, уже навсегда погасшие, прозрачные от старости, слезящиеся глаза полуживых и полумертвых стариков и старух... Иссохшие старческие лапки со вздутыми синими склеротическими венами тянулись к фокстерьеру Зигеле, и он, чуткая и добрая душа, неожиданно понял — ЧТО ОН ДЛЯ НИХ ЗНАЧИТ!.. И сам подлезал под их ладони, пальцы, вставал на задние лапки, терся носом о почти безжизненные, часто парализованные, старушечьи лица, с такой мукой растягивающиеся в счастливых беззубых улыбках...
Теперь Элла возит Зигеле в Дом престарелых инвалидов чуть ли не ежедневно. Ему сшили форменную жилеточку, точно такую, какие носят все добровольцы, ухаживающие за одинокими стариками-калеками.
Он, Зигеле, единственное Живое существо из числа приходящих добровольцев, принят в небольшой и небогатый штат Дома и получает маленькую заработную плату на свое собственное содержание.
Все это произошло потому, что главный врач этого богоугодного заведения, проведя свое собственное исследование, заявил, что с начала появления фокстерьера Зигеле в Доме престарелых инвалидов смертность среди несчастного старичья сократилась чуть ли не вдвое!
... Непрошеная слеза, затаившаяся в уголке моего глаза, была готова вот-вот скатиться по переносице и капнуть на сиденье. Я незаметно смахнул ее правой лапой и сделал вид, что внимательно разглядываю один из своих когтей. С понтом, будто проверяю боеготовность личного оружия.
Старею, что ли? Сутки уже не трахался — очень нездоровый симптом. Сентиментален стал, как беременная Кошка на сносях... История с Зигеле — ну просто комок в горле!
— Приехали, — негромко сказал Боб.
* * *
— Ой, Кыся! — радостно по-Животному сказал мне Зигеле сразу же после ритуального обнюхивания. — Я так рад, что ты приехал ко мне в гости! Я столько раз видел тебя в телевизоре — и в «Новостях», и в других передачах...Мне ужасно понравилось, что он сразу назвал меня «Кыся». Не «Мартын», не «мистер Плоткин-Истлейк фон Тифенбах», а просто — «Кыся».
— А мы от Наташи Векслер слышали про тебя такую историю — обалдеть можно! — немедленно сказал я, чтобы не остаться в долгу.
— Не обращай внимания, плюнь, — скромно сказал Зигеле. — Нормальная работа. Я тут недавно среди знакомых Собак и нескольких соседских Котов организовал и, не скрою, возглавил небольшое «Общество защиты Людей». Можешь быть принят туда Почетным членом. Идет?
— Почту за честь!
Я в каком-то фильме из старинной жизни слышал эту фразу, и она мне жутко понравилась. Но я тут же спросил:
— А Кошки там будут?
— Надеюсь, — ответил Зигеле. — Пока мы только разворачиваемся. Так ты согласен?
— Нет вопросов.
Зигеле как-то странно принюхался ко мне и стеснительно возразил:
— Есть...
— Валяй, старик! — сказал я в манере Шуры Плоткина.
Уж больно нравился мне этот Фокс! Хотя я и чувствовал, что в общении со мной его что-то да сковывает...
— Ради Бога, только не сочти мой вопрос за проявление расизма! — поторопился предупредить меня Зигеле. — Поверь, я с искренним уважением отношусь к любому Животному Виду. Ты уж прости меня, пожалуйста...
— Я же сказал тебе — давай свой вопрос и получай исчерпывающий и честный ответ, — заверил я его. — С кем с кем, а с тобой я темнить не стану!
А сам испуганно подумал — а что, если он спросит меня про компакт-диск, вклеенный в «Маркиза де Кюстина»? Что тогда?..
Но этого, к счастью, не произошло. Зигеле помялся и робко спросил:
— Скажи, Кыся, ты... Ты действительно КОТ?..
— Оф кос! — вздохнул я с облегчением. — Конечно!
— А почему же ты так сильно и жутковато пахнешь ДИКИМ КУГУАРОМ?.. В смысле — ПУМОЙ... Еще раз прости меня, ты — полукровка, да?..
— А-а-а...
Наконец-то я понял, что смущало нормального интеллигентного Фокса в хамоватом Коте с разорванным ухом, намного превосходящем его — Фокса Зигеле — размерами, да еще вдобавок исторгающем запах ДИКОГО ХИЩНИКА!.. Причем для такого небольшого Собака, как Зигеле, — запах ОГРОМНОГО ДИКОГО ХИЩНИКА.
— Нет, Зиг, не дрейфь. Я — чистокровный беспородный Котяра, — поторопился я успокоить Зигеле. — И я не ПАХНУ Кугуаром. Я им ПРОПАХ! Ну, ПРОВОНЯЛ, понимаешь? От общения. Я тут недавно принял на работу настоящего Дикого Кугуара в качестве Сотрудника нашей Безопасности, и пока он еще не очень врубился в понимание своих обязанностей — с ним многовато возни. Отсюда и его запах на мне.
— Ах, вот в чем дело! — успокоился Зигеле и вежливо добавил: — Кстати, должен сказать, этот запах тебе очень идет!
— Спасибо! — сказал я, и вдруг неожиданно из меня поперло ужасающее хвастовство: — А что такое Кугуар?! Что такое — Пума?.. Что такое, в конце концов, — Тигр, Леопард, Пантера?! Это же все КОТЫ И КОШКИ!!! Практически они же все произошли от МЕНЯ!.. Уж если на то пошло — это ОНИ должны пахнуть МНОЙ! Просто, наверное, они реже моются...
— Наверное, ты прав, — поспешил прервать меня Зигеле, явно почувствовав неловкость за всплеск моего безудержного чванства. — Скорее всего ты безусловно прав. Хотя я и побаиваюсь такой категоричности. И по своим убеждениям — либерал...
И вот как он сказал это слово — «либерал», я так и присел. Так меня придавила моя дворово-уличная ущербность, отсутствие систематических знаний, явная недостаточность телевизионного образования... Я в полной мере ощутил собственную неполноценность, но не восстановился (как это бывало с Людьми, которые, как говорил Шура, потом совершали «революции»...) против мудрого и знающего Зигеле, а, наоборот, проникся к нему еще большим уважением.
Ну, наверное, как Браток — ко мне...
Хорошо, что в эту секунду к нам подошел Тимурчик и на вполне приличном (способный, чертенок, — ну просто слов нет!..) не шелдрейсовском, а на НАСТОЯЩЕМ Животном языке укоризненно сказал:
— Ребята, вас ждут к столу, а вы здесь треплетесь...
Тут уж от удивления на свою бежевую меховую попку уселся Зигеле. Ротик открылся, глазки округлились, поскреб у себя за ухом задней лапкой в полной растерянности, ошарашенно посмотрел на моего Тимурку и — куда только делась изысканность речи хорошо воспитанного Собака?! — сказал, как обычная Дворняга с нашего питерского пустыря:
— Обалдеть!.. Полный отпад...
И от этого стал мне еще симпатичнее.
* * *
Очень милой и, не побоюсь этого слова, красивой показалась мне жена Сая — Элла. Я бы даже поставил ее на твердое второе место сразу после нашей Рут Истлейк.Сай Фрумкин действительно умудрился быть поразительно похожим на своего Зигеле. И вызывал те же самые чувства уважения, правда, как я потом сообразил, по несколько иным причинам...
Понравился мне и Александр Половец — не то главный редактор, не то издатель, не то хозяин такой русскобуквенной толстятины, как альманах «Панорама». Короче — приятель Наташи Векслер и друг Эллы, Сая и Зигеле Фрумкиных.
На частых пресс-конференциях, в интервью и во время съемок телевизионных сюжетов я уже привык к вопросам типа:
1. Нравятся ли вам Кошки Америки и каково их сексуальное отличие от Кошек России?
2. Как вы лично боролись с давлением Кремля во время вашей жизни в Петербурге и насколько свободнее вам дышится здесь, под звездно-полосатым флагом Соединенных Штатов?
Так вот, Половец ничего такого не спрашивал. Мы просто болтали о жизни Котов и Людей вообще. Говорил больше я. Он внимательно слушал, иногда слегка спорил со мной, а когда я ему возражал — с утроенным вниманием относился к моим возражениям...
Только лишь спустя некоторое время я заметил, что всю эту нашу болтовню Половец пишет на маленький диктофон. У моего Шуры Плоткина теперь точно такой же.
— Это что же?.. — спросил я у Половца через Тимурчика. — Интервью?
— Да как вам сказать? — пожал плечами Половец. — Скорее всего — беседа. А вы как думаете?
Краем глаза я видел, а кончиком рваного уха слышал, как весело щебетала Элла, как всячески занимала и тормошила нашего Джека Наташа Векслер (в девичестве — Мутикова...), как совершенно на равных Сай и Боб чирикали об истории мира, иудаизме и сегодняшней журналистике, и наш полицейско-китайский Бобик обнаруживал такие глубины знаний, что бедный Сай только лапами... Тьфу, ч-ч-черт!.. Только руками и всплескивал!..
И жрачка, надо отдать ей должное, была первоклассной.
Только я было собрался поведать об этом Зигеле, как все ОКРУЖАЮЩЕЕ вдруг РАСТВОРИЛОСЬ всего лишь в одном-единственном слове:
— ШЕФ!.. — услышал я приглушенный хрипатый зов Братка.
* * *
... Глаза мои мгновенно привыкли к темноте нашего отельного садика.Под животом и лапами не было никакой твердой опоры, но я все-таки на чем-то лежал (???), плотно прижав уши к голове. Хвост мой сам по себе тянулся в струнку, кончик его нервно вибрировал, а верхняя губа самостоятельно приподнималась к носу, угрожающе топорща усы и обнажая клыки, готовые к бою... А про шерсть на загривке и говорить нечего!!!
Наверное, я МЫСЛЕННО завис в воздухе на высоте примерно в два Человеческих роста над землей. Точнее — в два Джековых роста, так что не очень высоко, но для наблюдения позиция была превосходной!..
Чуть выше и неподалеку от себя, сквозь густую листву я поначалу учуял, а потом и разглядел лежащего на толстой ветке Братка. Браток потрясающе сливался с деревом и практически был невидим. Для всех, кроме меня.
В густом, прогретом вечернем воздухе резко пахло посторонними Людьми и оружием. По когтям на передних лапах я быстренько подсчитал шесть незнакомых мне запахов. А всего — девять.
Два запаха Убивцев — эти запахи я запомнил навсегда. И один, прямо-таки ставший родным и близким, — Пита Морено. Хотя запах Пита был сильно замутнен резким пистолетно-наручниковым запахом.
— ГДЕ ОНИ? — БЕЗЗВУЧНО СПРОСИЛ Я БРАТКА.
— В ТУАЛЕТЕ ШУРУЮТ... — МОЛЧА ОТВЕТИЛ МНЕ БРАТОК.
— А НАШИ?
— ШЕФ! ВЫ ЧТО ТАМ, СОВСЕМ ОБОЖРАЛИСЬ НА ХАЛЯВУ?! — ВОЗМУТИЛСЯ БРАТОК. — НАШИ ЖЕ ВМЕСТЕ С ВАМИ В ГОСТЯХ У КАКОГО-ТО НЕСЪЕДОБНОГО ФОКСА!..
— НЕ ХАМИ, — СТРОГО ЦЫКНУЛ Я НА БРАТКА. — ГОВОРЯ «НАШИ», Я ИМЕЛ В ВИДУ ПОЛИЦИЮ.
_ А-А-А... ТОЖЕ МНЕ — «НАШИ»!.. ЗДЕСЬ ГДЕ-ТО. Я И САМ ИХ НИ ХРЕНА ЕЩЕ НЕ ВИДЕЛ. НУЖНЫ ОНИ МНЕ, КАК ПУЛЯ В СРАКУ! САМ СПРАВЛЮСЬ В ЛУЧШЕМ ВИДЕ.
— ТОЛЬКО БЕЗ САМОДЕЯТЕЛЬНОСТИ! — ПРИКАЗАЛ Я БРАТКУ. — А ТО ПРИШЬЮТ В ОДНОЧАСЬЕ...
Я проплыл сквозь стену (!!!) в гостиную, оттуда через кабинет Джека в коридор и невидимо поплыл к открытой двери нашего второго туалета...
Боженька ж ты мой! Сколько же раз я уже сталкивался с этими двумя жуткими Типами?!
Впервые я увидел их в судовом баре, когда мы с Водилой плыли из Ленинграда в Гамбург. Это ОНИ тогда по приказу Бармена вышвырнули из бара какого-то пьянчугу и освободили место у стойки для моего Водилы и меня...
Это ОНИ же, по рассказу судового Кота Рудольфа, безжалостно расстреляли Бармена, когда мы с Водилой сорвали ихней компахе переброску ста килограммов кокаина...
Это ИХ мы с Тимурчиком засекли в Нью-Йорке, на углу Пятой авеню и Сорок шестой улицы в праздничный День святого Патрика...
Это ОНИ летели с нами в одном самолете и убили Павловского...
Это ОНИ обшарили позавчера весь наш номер, за который мы платим пятьсот долларов в сутки!..
Это ОНИ сейчас, подсвечивая себе узеньким, остреньким лучиком тоненького, но сильного электрического фонарика, рассматривали книжку Астольфа де Кюстина «Николаевская Россия 1839 года». Убедившись, что одна сторона обложки сгибается свободно, а вторая пружинит из-за вклеенного туда компакт-диска — удовлетворенно переглянулись.
Как же! Теперь они задвинут этот компакт-диск тем исламским психам-террористам за четыре миллиона долларов, а те, суки, сотворят наш российский ОКУЯН (напоминаю: Оптический Квантовый Усилитель с Ядерной Накачкой) в своих гнуснейших целях и, как говорил брат Джека — Морт Пински, устроят Америке триста тридцать три каких-то «Хиросимы»! Что это — я не знаю и знать не хочу. А только вот накася — выкуси!..
Как говорят почти все мои близкие, даже Браток: «И мы не пальцем деланные».
Наверное, кому-нибудь и придет в голову упрекнуть меня в частых повторах: уж слишком много раз я вспоминаю этих двух Убивцев. Но это со мной происходит, ей-богу, невольно...
Казалось бы, все, кому положено по сюжету, уже счастливо воссоединились и зажили спокойно и радостно. Вот скоро и Джекочку Пински тоже, надеюсь, пристроим...
Вроде бы это нам за все. За наши тяжкие мытарства, за все страдания. По справедливости. А вот не покидает мыслишка, что совсем рядом с нами существует УГРОЗА. И не только нам лично, а буквально всем на Земле!
Ну как тут не повториться от волнения?..
... Кстати, как выяснил Пит Морено через Интерпол, один из Убивцев, Немец, был не германского, а чисто казахстанского розлива. Так вот он передал Маркизову книжку Русскому и негромко сказал:
— ЗАНЫКАЙ. ЕСЛИ ЧТО — Я ТЕБЯ ПРИКРОЮ.
Русский спрягал книжку за пазуху и стал первым выходить в коридор.
А Немец вынул из-за спины пистолет с глушителем (я их по телевизору насмотрелся до одури!) и осторожно пошел за Русским.
Я тоже, кажется, развернулся в воздухе, чуть не задел за люстру, просвистел сквозь все стены нашего бунгало и вылетел в сад, чтобы опередить этих Гадов и предупредить Братка — кого постараться придержать для полиции, а кого выпустить с книжкой на волю. В надежде на то, что отпущенный впоследствии выведет группу Пита на этих подоняр — террористов-исламистов...
Рассчитывать на чистосердечные признания задержанного не имело никакого смысла. Как сказал детектив Джек Пински, такие «профи» молчат до смерти. Так что лучше его изолировать.
Мне показалось, что я облетел вокруг ветки, на которой лежал Браток, и только успел ему прошептать:
— ПЕРВОГО ПРОПУСКАЙ, ВТОРОГО ПОПЫТАЙСЯ ТОРМОЗНУТЬ! НИ ПУХА, БРАТАН...
А дальше я, кажется, завис в воздухе и без малейшей надежды, что сидящий где-то в засаде Пит Морено меня УСЛЫШИТ, а тем более и ПОЙМЕТ, я по-шелдрейсовски завопил что было мочи:
— ПИТ!!! ПИТ!.. ПЕРВЫЙ ИДЕТ С КНИЖКОЙ!!! ПЕРВЫЙ ИДЕТ С НАШЕЙ КНИЖКОЙ!.. НЕ ТРОГАЙТЕ ЕГО!!! ТЫ МЕНЯ СЛЫШИШЬ, ПИТ МОРЕНО?!
Но конечно, Пит не откликнулся... А те — Русский и Немец — уже выходили из нашего бунгало в сад!
— ВСЕ, ШЕФ, В СТОРОНКУ!.. — скомандовал мне Браток и диким глазом зыркнул вниз на крадущихся Убивцев. — НУ, БЛЯ, ДЕРЖИТЕСЬ, КОЗЛЫ ЕБУЧИЕ, В НЮХ ВАС И В ЖОПУ, ЧТОБ ШТАНЫ НЕ ПАДАЛИ!..
И я ВИДЕЛ, ВИДЕЛ, ВИДЕЛ, как Браток четко пропустил под собой Русского — с желчной и остроумной книжкой французского маркиза за пазухой, — а затем мягко и стремительно отделился от дерева и примерно с высоты второго хрущевского этажа точнехонько спрыгнул всеми своими ста десятью килограммами на широченные плечи Казахского Немца!!!
От страшного удара Немец охнул, с маху шарахнулся лицом и телом о землю, но здоровенный и тренированный, сволочь, мгновенно перевернулся на спину и тут же ВЫСТРЕЛИЛ в Братка!..
Если бы не огонь из ствола, могло бы показаться, что кто-то наступил на сухую щепку. Вот что такое хороший глушитель!
А в ответ на выстрел — короткий и жуткий взрык Братка, молниеносный взмах передней лапы, глухой удар и...
* * *
— Мя-а-а-а!!! — орал я как сумасшедший.И сам очнулся от своего чудовищного и панического «мява»...
Как я оказался под потолком на шкафу во фрумкинской спальне — понятия не имею!..
Очухался и вижу — все стоят подо мной внизу, перепуганные, взволнованные...
Тимурчик — по-шелдрейсовски, Зигеле — по-Животному, Боб, на нервной почве, — на какой-то Англо-Китайско-Шелдро-Животной смеси, Саша Половец — по-русски, Сай с Эллой — исключительно по-английски, — все спрашивают: что со мной случилось, что произошло?!
Только Наташа Векслер, самая худенькая, самая маленькая, протягивает мне снизу руки и потрясенно бормочет:
— Кисанька... Кисанька...
И слышу — Джек уже говорит по СВОЕМУ телефону:
— О’кей, Пит. Выезжаем...
А из меня так и рвется крик на всех языках:
— Братка убили!!! Братка убили!..
* * *
— Смерть наступила почти мгновенно. Перелом основания черепа, моментальное кровоизлияние в мозг и... — глухо проговорил Пит Морено.Мы стояли в Джековом кабинете нашего бунгало. Тимурчик держал меня на руках, гладил, успокаивал.
В полном отчаянии я трагически обхватил передними лапами шею Тимура, зажмурился и горестно спрятал свою морду у него под подбородком...
Господи... Господи Боже мой!.. Что же я наделал?!
На кой Собачий хер мне нужно было своими Котовыми неквалифицированными любительскими упражнениями корректировать четкую полицейскую профессиональную разработку? Ну зачем, зачем я втянул в это дело ни в чем не повинного Братка?..
Немым укором всю мою оставшуюся жизнь будет преследовать меня светлый образ этого красавца Кугуара, этого могучего Пума, этого Горного, как говорится, Льва, этого Кота-гиганта...
Никогда не выветрится из моей обонятельной памяти его неповторимый Запах, который так напугал бедняжку Зигеле!
Вот и сейчас я так явственно чувствую этот незабываемый Запах преданного Мне и всем Нам Хищника — будто он все еще здесь, рядом с нами, наш дорогой, погибший в неравных разборках, мужественный и самоотверженный дружище Браток...
Пусть земля тебе будет пухом, дорогой наш Братман. Спи спокойно и знай, что память о Тебе никогда не...
— Где ОН? — спросил я у Пита срывающимся от горя голосом.
— В морге, естественно.
Когда-то я целый фильм про это заведение видел...
— О, черт вас всех подери! — заорал я в отчаянии. — Братку-то зачем ваш морг?!
— Какому еще «Братку»?! — вылупился па меня Пит Морено.
— То есть как это «КАКОМУ»?! К которому ты раввина Моше приводил, которому ты сам индюков таскал!
Я был вне себя от такой внезапной мерзкой забывчивости, граничащей с предательством.
— Да при чем здесь БРАТОК?! Мать твою за ногу, мистер Мартын-Кыся Плоткин-Истлейк фон... как тебя там дальше, суперстар Кошачий!.. — в свою очередь, заорал на меня Пит.
Достойно ответить я не успел. В моем мозгу, скорее всего С ТОГО СВЕТА, возник «биопарателепсихопатологический», но почему-то очень виноватый голос Братка:
— ШЕФ... ЭТО Я — БРАТОК... НЕ ТЯНИТЕ НА ПИТА. Я ЗДЕСЬ... В СПАЛЬНЕ У ТИМУРЧИКА. ПОД КРОВАТЬЮ...
— Ой!!! — вякнул я от неожиданности, уж и не помню по-каковски.
Какая-то неведомая сила подбросила меня вверх, ударила задницей об потолочный плафон с тремя лампочками, откуда я шмякнулся на Джека, кувыркнулся через Пита Морено и с бешеной скоростью рванул в спальню...
Одновременно со мной под кроватью оказался Тимурчик. Реакция у пацана — фантастическая! Как у хорошего Кота.
Насмерть перепуганный Браток, сжавшись от ужаса чуть ли не до моих размеров (это при ста десяти килограммах-то?!), мелко-мелко дрожал, забившись в угол, образованный прикроватной тумбой и стенкой.
— Брато-о-о-о-к!.. — хором заверещали мы с Тимуром и наперебой стали облизывать Братковую морду.
Собственно говоря, облизывал его я, а Тимур, конечное дело, все норовил поцеловать Братка в нос и его меховые щеки.
Но тут я вспомнил, что я — Начальник Братка, и строго спросил:
— Что же ты, паскуда, молчал, когда мы там на говно исходили по поводу твоей гибели? Я чуть сознание не потерял!
— И я, — сказал Тимур.
— Ребята... — еле ворочая языком, проговорил Браток. — Я ЧЕЛОВЕКА УБИЛ...
Мы так и заткнулись. Хоть уже и знали, а что тут скажешь?.. Но долго так продолжаться не могло, и я решительно произнес:
— Если бы ты знал — КОГО ты убил, ты бы и еще ЭТО не раз сделал. И потом, ты же сам мне говорил, что ты — Хищник.
— Но не до такой же степени, Шеф?.. — прошептал Браток.
Вот когда Тимур, лежа под кроватью, прижался лицом к его морде и сказал единственно точную фразу, которая мне никак не приходила на ум:
— Браток, родненький... Не бери в голову. Ты замочил гораздо более сильного и страшного ХИЩНИКА, чем ты сам. Он просто по ошибке назывался ЧЕЛОВЕКОМ.
Помолчал и добавил:
— Когда-то я и сам прошел через это, что сейчас испытываешь ты...
Он отодвинулся от Братка, отер щеку ладонью, и я увидел, что ладошка у него вся в крови!..
— Ой, что это?.. Ты ранен? — испугался Тимур.
Я тут же вспомнил свое ВИДЕНИЕ: прыжок Братка с дерева, падение Немца-Убивца, его молниеносный переворот на спину, тихий выстрел, взмах лапы Братка и...
— Так он в тебя ТОГДА все-таки попал?..
— Попал, — тихо сказал Браток. — Я бы и сам зализал, но мне туда не дотянуться.
Мы с Тимуром вгляделись и увидели, что кончик левого уха Братка был отстрелен и сочился кровью.
В эту секунду Браток был невероятно похож на боксера-тяжеловеса Холифельда (забыл, как его звали...), которому его противник Майк Тайсон отгрыз на ринге во время боя одно ухо и пытался сожрать другое. За что и был дисквалифицирован.
Мы с Шурой и Тимом смотрели эту передачу из Лас-Вегаса и, помню, очень сочувствовали Холифельду.
— Лежи, не двигайся, — приказал я Братку. — Положи морду на лапы. Вечные с тобой заморочки!.. То ты в капкан угодишь, то харю под пулю подставишь. Лежи, раздолбай!
И стал по-нашему, по-Котовому зализывать Братку его ухо...
Через минуту, на глазах у Тимура, кровь перестала сочиться из раны. Браток малость пришел в себя, перестал трястись, несмело оглядел меня и заявил с туповатым тщеславием: