Страница:
Лес кончился несколькими кособокими березками, травка лишь прожилками зеленела на фоне светлого камня. Да что там трава — впереди, в лучах утренней зари, розовели Каменные Ворота. Тут и там стояли огромные — от сажени до трех — продолговатые камни, поставленные на попа. На большинстве гигантских валунов выбиты письмена, вершины некоторых превращены в головы животных, птиц, змей — но ни одной человеческой! Зато и тут и там стояли люди, все — в простых одеждах, понятное дело — из ближних деревень, здесь богато никогда не жили. Чем ближе подъезжали воины, тем грандиозней казались Врата, нависая, подобно каменной крепости, над головами людей. Младояр впервые воочию видел то, о чем так много рассказывали. Всего три глыбы — две стоймя, а третья — словно крышка над домиком, нет, забавнее — так складывают биты, играя в городки… Было б смешно, да только высота, на которую уложена «крыша», никак не менее пяти саженей. Скорее — семь… Ширина ворот — саженей четыре-пять, ну, больше дюжины шагов — точно. А вот и Скала Судьбы — тот самый качающийся камень. Трудно представить, если сам не увидишь. Теперь княжич мог рассмотреть это странное сочетание камней в подробностях — насколько можно окинуть взором то, что находится в двух сотнях шагов от тебя, да еще и на высоте семи саженей. Итак: камень-крыша имел шесть саженей в длину, а в ширину — не более двух, верхняя часть — ровная, чуть ли не приглаженная. Поверх камня-крыши лежит Скала Судьбы — цвета красного — гранит, что ли, плоская, как блин, но где-то посередине будто посаженная на некую ось. Разумеется, почти по центру тяжести. Скала Судьбы немаленькая — сажени четыре, по бокам свешивается над камнем-крышей. Но самое странное и удивительное — Скала подвижна, Младояру рассказывали, бывало, сядет ворона на приподнятый край камня —и веса ее оказывается достаточно, чтобы скала опрокинулась на тот край. Ветры то и дело ворочают Скалу Судьбы. Странно, и как только до сих пор не стерся тот острый шпиль, на котором поворачивается камень? И какой велет водрузил эти камни на такую высоту? И все пригнал?!
— Люди! — послышалось сверху, — Все ли видят меня? Все ли слышат?
Княжич задрал голову — да это же Белый Ведун, он уже наверху, забрался каким-то образом, нога по-хозяйски на краешке Скалы Судьбы. Почему каким-то образом? Вот, видно же — по одной из скал-ног бегут кругами вырубленные в камне уступчики, это же лестница. Ага, можно забраться наверх, а дальше — как раз с этого края Скала Судьбы на высоте человеческого роста. До колдуна не добраться, верно — он знает, как перебираться через вращающийся гранит!
Поверья — одно, знания — другое. Сколько страшных сказок сложено о безумцах, бросивших вызов богам и Судьбе, взбирались смельчаки на Каменные Врата, ступали на заколдованную скалу — и сбрасывались ею с высоты. Лишь жрецы, умилостивившие богов, могли пройти по Скале. Что же, и Белый Ведун знает древний секрет?!
— Подойдите поближе, добрые мужи, вы должны увидеть повелителя, у меня есть для вас Слово! — закричал колдун.
Народ двинулся вперед, поближе к Вратам. Сотни голубых, серых и карих глаз обращены вверх, на светящийся в вышине ореол Белого Ведуна. Еще бы не слепить глаза, если за тобой встает Солнце!?
— Не слушайте его, люди, он обманывает вас! — крикнул Иггельд, — Идите по домам, иначе колдун поведет вас на смерть!
— А вот и мои враги, — донеслось сверху, — хватайте их!
Вокруг Иггельда и Бегуни, уже спешившихся, образовалось кольцо. Воины — старый и юный — встали спинами друг к другу, ощетинились мечами. Младояр знал, что так просто их не достать, но зачем же лить кровь сородичей, пусть обманутых… Княжич мучительно искал решение — и не находил.
— Это же я, Иггельд, помните, как я лечил больных? — выкрикнул старый лекарь, — Говорю вам — не слушайте колдуна, заткните уши, идите по домам! Он обманывает вас!
— Я — повелитель, — послышалось сверху, — и, в доказательство — я знаю Слово, и скажу его!
— Я тоже знаю Слово! — воскликнул княжич, мучительно вспоминая то бессмысленное сочетание звуков, что шепнул ему на ушко мальчик, проходивший испытание в Большом Доме.
— Так слушайте же! — и Белый Ведун выкрикнул тайное Слово, но не он один — эхом откликнулся голос Младояра, после первого же слога княжич вспомнил Слово полностью, и к концу даже успел чуть опередить колдуна, создав впечатление, что это он говорит, а с Каменных Врат лишь повторяют.
— Убейте этих людей! — крикнул колдун сверху. Хуторяне схватились за колья.
— Не трогайте лекаря! — крикнул, в свою очередь, княжич. Колья опустились. Бедные землепашцы вертели головами, не понимая, чьи приказы слушать. Нападать на Иггельда и Бегуню они больше не пытались, но и кольцо не размыкали, как будто ожидая, чья сторона — колдуна или княжича — возьмет верх.
Эх, снять бы врага стрелой! Не получится — лишь краешек и видать, скрыт за камнем. Да и семь сажень вверх — ослабнет стрела, не утку бьешь… Выход один — надо добывать Белого Ведуна холодной сталью! И княжич бросился к той скале, что увита уступами-лестничками.
Что главное? Не смотреть вниз, да не терять равновесия. Эх, придется расстаться с луком — цепляется. Так, вот уже один виток проделан, пока невысоко — всего лишь с сажень.
— Куда ты, глупый? — смеется колдун сверху, — Все одно — не пройти смертному Скалы Судьбы…
Еще виток, так, ступенька плохо вырублена, нога чуть не соскользнула. Уже пять саженей от земли, упадешь — внизу сплошной камень, считай — калека, если жив останешься. Так, последние уступы… Фу… было гнездо, да теперь, считай — яичница… Вот и вершина. Княжич выпрямился. На другом конце камня-крыши стоит враг, ухмыляется. Еще бы — Скала Судьбы повернута к юноше так, что край ее — над головой. Прыжок! Руки цепляются за краешек камня, подтягиваемся, забрасываем ногу на камень… В глазах все завертелось — скала резко пошла вниз, да еще и прокрутилась. Младояр почувствовал, что падает со скалы, но теперь под ним уже не камень крышки Ворот, увы — юноша висит над пропастью. Княжич покачнулся, замах ногой — и двойная неудача. Нога соскользнула, к тому же любимый акинак, тот, что с головой сокола на рукояти — падает вниз. Теперь еще и без оружья…
— Говорили тебе, глупому, — смеется колдун, утреннее солнце слепит глаза, выглядывая из-под его протянутой руки, — издревле предсказано — не перейти Скалы Судьбы тому, кого женщина родила!
— Тогда плохи твои дела, колдун! — донеслось снизу, конечно, это голос наставника, — Княжич извлечен на свет вот этой рукой…
Белый Ведун на мгновение растерялся, только что собирался крутануть камень — а тут задачку подкинули! Как это — не женщина родила, не мужчина же?
Княжичу повезло более, хоть нога и соскользнула при втором замахе, камень, свободный от рук колдуна, развернулся еще раз — видать, Младояр, дернувшись, его подтолкнул. Часть скалы, только что удерживаемая руками врага, вырвалась, край приподнялся над головой Белого Ведуна, заставив того отпрянуть назад. Гранитовая поверхность со стороны княжича резко пошла вниз, юноша воспользовался моментом — и запрыгнул, нет — прямо-таки взлетел на своевольный камень. Новый поворот, все вертится под ногами Младояра, мир колеблется, вот она, семисаженная пропасть — рядом. Оказывается, даже в такой ситуации можно трезво мыслить. Какая часть камня всегда на одном уровне? Правильно, та, что над осью вращения, где-то посередине. И княжич бросился вверх, к центру, кожаные подошвы сапожек предательски соскользнули с поверхности, острые выступы оцарапали колена через ткань штанов. Ну и что! Главное — удержался. Теперь — ползти, во что бы то ни стало — к центру. Скала вновь покачнулась — но ничего — цель близка. Где-то здесь! Младояр вскочил на ноги, красный камень покачивался под ним, вроде — как в лодке стоишь. Ну, дело привычное! Напротив — ошеломленные глаза колдуна, до них всего-то три сажени. Вперед!
— Чем драться-то будем? — усмехается вражеская харя.
Ну да, конечно, лук сам же выбросил, лишь стрела заветная за поясом. Акинак выронил… Ну да — все одно, хоть и вдвоем со скалы — лишь бы вражину достать!
— И не надейся, — в руках Белого Ведуна каменный топор, никак — для треб древних, — мое место — наверху, твое — там, внизу!
Напасть! Он ударит. Можно уйти от топора, но и скала уйдет из-под ног. Есть всего одна попытка! Только бы добраться до врага, пусть приняв смертельный удар. Эх, нет меча… И от лука — лишь стрела. Но кто сказал, что стрела — оружие лишь при наличии лука?!
— А-а! — закричал Младояр, сбегая по Скале Судьбы — та сразу уступила, повернулась — и княжич бежит вниз.
Колдун выставил топор, следит за руками. Ну да, он рассчитывает на первый обманный удар, ведь его княжич непременно отмахнет, зато тут же — второй, и насмерть — с высоты вниз!
Именно из-за того, что Белый Ведун приберег силы на второй удар, первый замах был вполсилы. Но случилось неожиданное — паренек подставил грудь под топор. Эх, выдержала бы заветная кольчуга! Хрустнуло внутри — сломалась пара ребер? Но вот он, колдун, совсем рядом. Удивленные глаза — еще бы, в руках мальчишки стрела, и она — остра. Удар — глазницу насквозь, костяной наконечник — плоть Гориполка — ушел глубоко, поразил самый мозг! Оба зашатались — колдун — умирая, княжич — теряя силы. Взмахнул руками, вот она — бездна, рядом, притягивает Младояра. Прошелестело за спиной — юноша протянул руку, уже теряя надежду — и схватился за спасительную поверхность гранита. Вот она Скала — воистину — Судьбы. Спасла…
Грудь болит неимоверно. Но нужно закончить дело…
— Слушайте, люди, вот оно, Слово… — выкрикнул Младояр, — Идите по своим хуторам, да забудьте о Белом Ведуне, мертв он, и больше никому не хозяин…
Иггельд лишь головой качал, стоя в одиночестве под Каменными Вратами.
— И как только мы снимать тебя оттуда будем? — видать, в голове старика уже не осталось никаких мыслей…
Разумеется, княжич вскоре уже стоял внизу — наверху, в каменной нише, нашлась веревка. Насколько же все просто — не нужно знать никакого секрета, да и боги тут не при чем. Жрецы в древности попросту использовали веревочные лестницы, а те каменные уступы, по которым забирался часом назад княжич — предназначались для непосвященных смельчаков! И Белый Ведун, наверняка, забрался наверх по веревке…
Хуторяне разошлись по домам. Единственный трофей — Белый Ведун со сломанной шеей. Скорее всего, он падал, уже будучи мертв. Хотя — кто его знает? Иггельд тут же рассказал историю про воина, получившим ранение стрелой в глаз, да проживший потом в таком виде еще двадцать лет. Ну, стрелу, конечно, обломали у основания, тем не менее…
Младояр промолчал о том, что в той нише лежало еще кое что. Три огромных, с указательный палец княжича, блистающих кровью рубина, какие-то квадратики с письменами по металлу — легкому, без следов ржавчины, точно — как тот, из чего изготовлена кольчужка. И еще какие-то странные предметы, ни на что не похожие. Что трогать их нельзя, юноша смекнул сразу. Да и грудь болела неимоверно — кольчуга-то выдержала удар, но — прогнулась! Младояр порешил — лежат все эти божеские игрушки не одну тысячу лет — и ладно, пусть себе, а он, быть может, когда-нибудь…
Счастье — все живы, волшебная кольчуга уберегла Младояра от каменного топора, даже ребра не сломано — только синяк в полгруди цветет. Был бы удар посильнее — пришлось бы круче. Удивительно: попасть в такую переделку — и отделаться синяками!
Так, теперь княжич разговаривает со стрелой, вернее — с ее костяным наконечником. Иггельд не стал прислушиваться, в конце концов — это ведь между братьями, мало ли что один княжич обещал другому, пусть от последнего осталась всего лишь одна косточка. А теперь настал тот миг, когда и эта последняя часть покойного Гориполка исчезнет в пламени огня. Младояр прав, строго исполняя все обычаи, пусть для этого маленького кусочка и разведен целый погребальный костер. Иггельд задумался — в самом деле, кто убил Белого Ведуна — Младояр ли, пославший стрелу, или частичка Гориполка, воткнувшаяся ее жалом во вражью шею? Вот княжич, стоя на коленях, опускает стрелу в огонь. На острие все еще видна кровь — все как положено, ужо покойный насладится местью, пусть считает, что это он отомстил обидчику!
Бегуня подошел к Младояру, в протянутой ладони зажаты белые волосы, голова Белого Ведуна свешивается почти до земли, на зеленую траву капает черная жидкость. Драгоценный, и, одновременно, поганый трофей. Княжич не торопится принять доказательство своей победы, упорно прячет руки — что же удивительного, и лекарь бы на его месте побрезговал. Может, стоило снять с трупа только скальп? Нет, Бегуня прав — если уж вести в Крутен, так всю голову. Опять же, какая волшба ни была, покойник не воскреснет, коли отделенная от тела голова его увезена за десятки верст. Жрецы решат, куда ее поместить, или еще чего…
Отрок, не спеша, привязал поганую голову к седлу княжича, предварительно надев на трофей мешок. Мысли Иггельда, впервые за последние недели, приняли иное направление, он смотрел на Бегуню как бы другими глазами. «Хороший мальчонка, домовитый да услужливый, взять бы его с собой — ведь Младояру следующей весной — пятнадцать, по обычаю можно заводить себе отрока. Хотя нет — дружка надо брать лет двенадцати. Но что умеет двенадцатилетний? И будет ли верен княжичу? Хотя, что это я, о чем?!» — одернул себя ведун, — «Ведь на мальчике — вина за смерть Гориполка. Пусть и нет вины, но так это в моих глазах, да княжича. А вот Дидомысл и глазом не моргнет, велит казнить парня, нельзя Бегуне в Крутен, все одно, что на смерть! Лучше — если прямо сейчас уйдет. Мы — в одну сторону, он — в другую…».
— Уходи, Бегуня, — велел княжич, — и не приходи в Крутен, нельзя тебе туда!
— А и к лучшему. Если сказнят, куда теперь мне идти, порченому?
Младояр замялся, на помощь пришел Иггельд.
— Куда Судьба пошлет, туда и пойдешь, — ведун подошел поближе, заглянул в глаза отроку, — говорили тебе, иль нет — но знай, есть такой закон-обычай. Каждый должен пройти путь до конца, ибо Коло не по нраву те, кто сходит с тропинки жизни раньше, чем Судьба уготовила. А тем паче — мужчиной не стамши! Иди, отрок, иди по лесам, ищи старых ведунов-отшельников, учись мудрости, борись со злым мороком, Белым Ведуном наведенным… О полнолуниях помни, держись в те ночи подале от людей!
— Помню… — буркнул в ответ паренек, — А ты…
Бегуня обернулся к Младояру, в глазах отрока — слезы, видать — ждет последнего слова от княжича. Иггельд строго взглянул на воспитанника — прояви тот слабость, лишь намек — и побежит мальчишка за ним, как собачка. Младояр, сжав зубы, чуть ли не прошипел:
— Иди, Бегуня, иди! Наши пути расходятся, может, и встретимся, но не скоро!
Отрок опустил голову, даже что-то капнуло вниз, ишь — расплакался, что девка. Молча повернулся, ноги чуть ли не волочатся — но побрел прочь, как и приказали…
Младояр знал закон — не смотреть вслед при расставании. Мигом взлетел на жеребца, вскачь — да прочь! Иггельд немного отстал, прекрасно зная, что княжич попридержат скакуна.
А Бегуня все шел и шел вперед, у него появилось странное ощущение, будто жизнь уже окончилась, правда — впереди еще много чего-то, но все оно — пустое. А то, что полнокровное — то уже позади…
«Вот Гориполк, он бы не выгнал, он бы повез в Крутен, все бы князю объяснил. Пусть и бил, и надсмехался, зато — ласков был. Вот, Млад — прогнал, слова доброго на дорожку не сказав, а ведь он брат моему Гориполку единоутробный. Мой бы княжич обнял бы десять раз, да двадцать — поцеловал бы, прежде чем своего отрока невесть куда отправить. А этот — холодный. Добрый, не ударил ни разу, но внутри — что лед. И Иггельд его — не лучше, будто и не человек, а пустоглаз…»
Отрок все шел вперед, слезы быстро кончились, но на сердце не легчало. Был бы жив Белый Ведун — знал бы, о чем думать. А так — пусто впереди…
На тропе — медведь, пузо за лето набил, сам огромадный. Надо поздороваться, да дорогу уступить, лесные хозяева обычай чтут, летом мальчишек, Слова сказавших, не тронут. А может?! Вот и покончим с этим со всем, с этой жизнью! И Бегуня, решившись, не стал уступать дороги, двинувшись прямо навстречу зверю. Вот, сейчас ведмедь встанет, как водится, на задние лапы, да заломает парня… Бегуня твердо решил не закрывать глаза!
Медведь что-то пробурчал и слегка попятился, убирая задницу с тропы. Отрок так и прошел, слегка задев лесного хозяина. Тот за обиду не посчитал, лишь что-то буркнул…
— Ты, Млад, который раз хочешь спросить у меня что-то, да молчишь, — сказал Иггельд, — вроде меж нами секретов не было?
— Я хотел спросить, да не знаю, станешь ли ты сказывать…
— Про что?
— Про меня, как я родился, про мамку мою родную, да про то… Ведь мне четырнадцать лет, а ты — тоже четырнадцать весен как лекарь, ведь так?
— Не совсем, четырнадцать лет назад я на лекаря лишь выучиваться начал.
— Все едино, ведь все это связано, так? И то, что у меня кровавого близняшки не было — тоже!
— Точнее сказать — как и у всякого младенца, у тебя детское место было, да не до того в тот момент стало, чтоб послед из утробы извлекать…
— Расскажи, Игг, что не жаль? — в голосе княжича сквозила неуверенность, наконец вылившаяся в прямой вопрос, — Или нельзя мне того знать?
— Отчего же нельзя? Ты — уже взрослый, а меж ведунами стыдливых тем быть не должно… Слушай же… — Лекарь остановился, собираясь с мыслями.
— Ну давай, Игг, я слушаю!
— Не знаю, с чего и начать…
— Начни с моей мамы, я же ее не помню!
— Мать твоя красотой была женщина видная, высокая да стройная, любил ее твой отец, никаких других женщин не искал — ни тогда, ни потом… Крепка и сильна телом была баба, в девках с парнями боролась, не одного на лопатки укладывала. Оттого и вы, княжичи, телом крепки, вон, Крутомил — гордость дружины, настоящий богатырь. Да и тебя боги силушкой не обидели, для твоих-то четырнадцати — ведь у парней повзрослее, небось, девок отбивал?
Младояр промолчал, немало удивившись. Ну как об этом-то мог прознать наставник?
— В сем и благо, в сем и беда, — продолжил ведун, не дождавшись ответа от Младояра, — не всегда те бабы, что велики да сильны, рожают легко. Широка кость была у княгини, не всякий и запястье-то обхватить мог. Оттого и рожала в муках, да и сыновья — Крут да Гориполк — все крупненькими получались. Трудно ей, бедняжке, рожать было, оттого и не погодками вы шли, а через два года.Л Лекарь-то тогдашний княжий, не хочу даже имени вспоминать стервеца, он знал, объяснил, даже про запретные дни княгинюшке рассказал, да что толку? И она рожать хотела, и Дидомысл о сынах мечтал. Ну, да я в те времена о сем и не задумывался, мне уж сорок с хвостиком годков было, коли б не тот случай — воеводой бы стал. Ан нет! Ну, не знаю, что там лекарь делал, только когда нас призвали, княгиня умирала уже, не могла тобой разродиться — и все тут. Может, и не понимал лекарь, что ты поперек живота в утробе материнской встал. Или понял поздно, когда уж и не повернуть. Али еще что… Ну, бабки-жрицы, те только пуповину резать и умели, а как ребенку помочь — их руки бесполезны! А из мамки твоей уже кровь ручьем, сама лежит бледная, что полотно под солнцем, губки пепельные. Только и успела что-то муженьку шепнуть, да отошла. Князь криком кричал, да тут оказалось, что лекарь-то сбежал давно… Мы, други княжьи, стоим молча, глаза потупив, а Дидо с ума сходит. Жрицы тоже рядом, помалкивают. Князь женку мертвую обнимает, да вдруг как вскрикнет — мол, сыночек-то шевелится, стало быть, жив! На помощь позвал. А кому помогать, коли лекаря нет? Бабки только заклинания шепчут, да руками машут. А чего колдовать, руками сколько не маши, мертвая все одно — не родит. Ну, князь и молвил — так хоть ножом, но достаньте моего сына. Сам, я понял, не может, рука не поднимается. Смотрю — стоит рядом Ярополк, молод был еще воевода тогда, весь трясется. Остальные вои — не лучше, роды — не битва, тут другая отвага нужна. Не знаю, что на меня нашло. Положил я руку на плечо князю, он понял, отстранился. И как я решился тогда — до сих пор не понимаю, ведь все правильно сделал, хоть и не ведал, как да что у баб состроено. Может, в одной из предыдущих жизней лекарил — не знаю… Разрезал кожу, потом — женское место одним махом, как князь увидел тебя, еще в рубашечке, так и закричал — что б быстрей вынимал. Так мой нож тебя на свет и вывел, ну, а как ты закричал — тут жрицы подскочили, пуповину серебряным серпом обрезали, да все пошло, как заведено…
— А что потом?
— Ну, Дидомысл, после обряда, неделю запершись просидел… Оправившись, потихоньку за дела взялся. И меня позвал, сказал, что отныне — я в семье княжьей. И приговорил — что хошь, то и проси!
— И что ты попросил? — Младояру показалось, что ему рассказывают сказку. Может, у ней и конец какой-нибудь волшебный?
— Да все дни те о младенчике думал, понял, что теперь я — вроде второго отца. Так прямо князю и сказал. Мол, подрастет княжич — отдай мне его на воспитание! Дидо и думать не стал, расцеловал меня, да слов наговорил разных. Хороших… А уж в лекаря пойти я чуть позже решил, долго думал, оно почетно — коли в семью княжью вошел, воеводой буду, дружину в поход поведу. Однако ж, как хорошо мне стало, когда жизнь человеческую спас! Может, думаю, хватит убивать, пора начать долг обратно отдавать? Людей лечить, от смерти уберегать? И так мне эта мысль в голову втемяшилась, что пошел я снова к князю, да спросил позволенья. То-то он удивился, даже подумать попросил пару дней — это князь-то попросил меня разрешения подумать! А потом, позвав, молвил — так-то и так, представил я себя на твоем месте. Может, говорит, и мен бы в лекаря захотелось… Ну, пока тебе пяти лет не исполнилось, ходил я по княжествам, где речь внуков Сварожьих понимают, да по иным странам, где языки другие. И вернулся, выучившись, с целом возом свитков лекарских, да трав, да всего другого. Ну, и ты к тому времени подрос, остальное — и сам помнишь, небось?
— Ага, помню, — улыбнулся Младояр, — братьев моих драли крапивой, секли розгами, а ты — все словами меня корил, руку не поднимал… Такой мне второй отец попался!
Вот и терема пошли, Младояр все оглядывается, голова вертится то направо, то налево. Почти забыл в походе, а теперь — из головы не выходит. Эх, увидала бы сейчас его Сойка! На коне боевом, у ног — драгоценный трофей болтается, княжич даже мешочек снял — пусть все видят, чья голова у стремени! Все хорошо, вот бы она увидела… Сердце так и сжимается. Вот и терем ее отца, тут, рядом. Нет, не повезло. Говорят — не везет в жизни, повезет в любви. Младояру повезло — сделал невозможное, самого Белого Ведуна побил. Так что теперь — в любви удач не будет, что ль?!
Впереди послышалось ржание. Так — шум, топот, голоса. Младояр припустил жеребца, Иггельд, спохватившись — за ним. Вот оно что! Вся дружина верхом, в полном боевом облачении. Разве что враг напал? Не похоже — город спит себе, только коров поутру и гнали. Дружинники расступаются, слышны приветствия, хари — растягиваются в улыбках, показывают пальцами на младояров трофей. А вот и князь, рядом — Крутомил да воевода, дядя.
— Люди! — послышалось сверху, — Все ли видят меня? Все ли слышат?
Княжич задрал голову — да это же Белый Ведун, он уже наверху, забрался каким-то образом, нога по-хозяйски на краешке Скалы Судьбы. Почему каким-то образом? Вот, видно же — по одной из скал-ног бегут кругами вырубленные в камне уступчики, это же лестница. Ага, можно забраться наверх, а дальше — как раз с этого края Скала Судьбы на высоте человеческого роста. До колдуна не добраться, верно — он знает, как перебираться через вращающийся гранит!
Поверья — одно, знания — другое. Сколько страшных сказок сложено о безумцах, бросивших вызов богам и Судьбе, взбирались смельчаки на Каменные Врата, ступали на заколдованную скалу — и сбрасывались ею с высоты. Лишь жрецы, умилостивившие богов, могли пройти по Скале. Что же, и Белый Ведун знает древний секрет?!
— Подойдите поближе, добрые мужи, вы должны увидеть повелителя, у меня есть для вас Слово! — закричал колдун.
Народ двинулся вперед, поближе к Вратам. Сотни голубых, серых и карих глаз обращены вверх, на светящийся в вышине ореол Белого Ведуна. Еще бы не слепить глаза, если за тобой встает Солнце!?
— Не слушайте его, люди, он обманывает вас! — крикнул Иггельд, — Идите по домам, иначе колдун поведет вас на смерть!
— А вот и мои враги, — донеслось сверху, — хватайте их!
Вокруг Иггельда и Бегуни, уже спешившихся, образовалось кольцо. Воины — старый и юный — встали спинами друг к другу, ощетинились мечами. Младояр знал, что так просто их не достать, но зачем же лить кровь сородичей, пусть обманутых… Княжич мучительно искал решение — и не находил.
— Это же я, Иггельд, помните, как я лечил больных? — выкрикнул старый лекарь, — Говорю вам — не слушайте колдуна, заткните уши, идите по домам! Он обманывает вас!
— Я — повелитель, — послышалось сверху, — и, в доказательство — я знаю Слово, и скажу его!
— Я тоже знаю Слово! — воскликнул княжич, мучительно вспоминая то бессмысленное сочетание звуков, что шепнул ему на ушко мальчик, проходивший испытание в Большом Доме.
— Так слушайте же! — и Белый Ведун выкрикнул тайное Слово, но не он один — эхом откликнулся голос Младояра, после первого же слога княжич вспомнил Слово полностью, и к концу даже успел чуть опередить колдуна, создав впечатление, что это он говорит, а с Каменных Врат лишь повторяют.
— Убейте этих людей! — крикнул колдун сверху. Хуторяне схватились за колья.
— Не трогайте лекаря! — крикнул, в свою очередь, княжич. Колья опустились. Бедные землепашцы вертели головами, не понимая, чьи приказы слушать. Нападать на Иггельда и Бегуню они больше не пытались, но и кольцо не размыкали, как будто ожидая, чья сторона — колдуна или княжича — возьмет верх.
Эх, снять бы врага стрелой! Не получится — лишь краешек и видать, скрыт за камнем. Да и семь сажень вверх — ослабнет стрела, не утку бьешь… Выход один — надо добывать Белого Ведуна холодной сталью! И княжич бросился к той скале, что увита уступами-лестничками.
Что главное? Не смотреть вниз, да не терять равновесия. Эх, придется расстаться с луком — цепляется. Так, вот уже один виток проделан, пока невысоко — всего лишь с сажень.
— Куда ты, глупый? — смеется колдун сверху, — Все одно — не пройти смертному Скалы Судьбы…
Еще виток, так, ступенька плохо вырублена, нога чуть не соскользнула. Уже пять саженей от земли, упадешь — внизу сплошной камень, считай — калека, если жив останешься. Так, последние уступы… Фу… было гнездо, да теперь, считай — яичница… Вот и вершина. Княжич выпрямился. На другом конце камня-крыши стоит враг, ухмыляется. Еще бы — Скала Судьбы повернута к юноше так, что край ее — над головой. Прыжок! Руки цепляются за краешек камня, подтягиваемся, забрасываем ногу на камень… В глазах все завертелось — скала резко пошла вниз, да еще и прокрутилась. Младояр почувствовал, что падает со скалы, но теперь под ним уже не камень крышки Ворот, увы — юноша висит над пропастью. Княжич покачнулся, замах ногой — и двойная неудача. Нога соскользнула, к тому же любимый акинак, тот, что с головой сокола на рукояти — падает вниз. Теперь еще и без оружья…
— Говорили тебе, глупому, — смеется колдун, утреннее солнце слепит глаза, выглядывая из-под его протянутой руки, — издревле предсказано — не перейти Скалы Судьбы тому, кого женщина родила!
— Тогда плохи твои дела, колдун! — донеслось снизу, конечно, это голос наставника, — Княжич извлечен на свет вот этой рукой…
Белый Ведун на мгновение растерялся, только что собирался крутануть камень — а тут задачку подкинули! Как это — не женщина родила, не мужчина же?
Княжичу повезло более, хоть нога и соскользнула при втором замахе, камень, свободный от рук колдуна, развернулся еще раз — видать, Младояр, дернувшись, его подтолкнул. Часть скалы, только что удерживаемая руками врага, вырвалась, край приподнялся над головой Белого Ведуна, заставив того отпрянуть назад. Гранитовая поверхность со стороны княжича резко пошла вниз, юноша воспользовался моментом — и запрыгнул, нет — прямо-таки взлетел на своевольный камень. Новый поворот, все вертится под ногами Младояра, мир колеблется, вот она, семисаженная пропасть — рядом. Оказывается, даже в такой ситуации можно трезво мыслить. Какая часть камня всегда на одном уровне? Правильно, та, что над осью вращения, где-то посередине. И княжич бросился вверх, к центру, кожаные подошвы сапожек предательски соскользнули с поверхности, острые выступы оцарапали колена через ткань штанов. Ну и что! Главное — удержался. Теперь — ползти, во что бы то ни стало — к центру. Скала вновь покачнулась — но ничего — цель близка. Где-то здесь! Младояр вскочил на ноги, красный камень покачивался под ним, вроде — как в лодке стоишь. Ну, дело привычное! Напротив — ошеломленные глаза колдуна, до них всего-то три сажени. Вперед!
— Чем драться-то будем? — усмехается вражеская харя.
Ну да, конечно, лук сам же выбросил, лишь стрела заветная за поясом. Акинак выронил… Ну да — все одно, хоть и вдвоем со скалы — лишь бы вражину достать!
— И не надейся, — в руках Белого Ведуна каменный топор, никак — для треб древних, — мое место — наверху, твое — там, внизу!
Напасть! Он ударит. Можно уйти от топора, но и скала уйдет из-под ног. Есть всего одна попытка! Только бы добраться до врага, пусть приняв смертельный удар. Эх, нет меча… И от лука — лишь стрела. Но кто сказал, что стрела — оружие лишь при наличии лука?!
— А-а! — закричал Младояр, сбегая по Скале Судьбы — та сразу уступила, повернулась — и княжич бежит вниз.
Колдун выставил топор, следит за руками. Ну да, он рассчитывает на первый обманный удар, ведь его княжич непременно отмахнет, зато тут же — второй, и насмерть — с высоты вниз!
Именно из-за того, что Белый Ведун приберег силы на второй удар, первый замах был вполсилы. Но случилось неожиданное — паренек подставил грудь под топор. Эх, выдержала бы заветная кольчуга! Хрустнуло внутри — сломалась пара ребер? Но вот он, колдун, совсем рядом. Удивленные глаза — еще бы, в руках мальчишки стрела, и она — остра. Удар — глазницу насквозь, костяной наконечник — плоть Гориполка — ушел глубоко, поразил самый мозг! Оба зашатались — колдун — умирая, княжич — теряя силы. Взмахнул руками, вот она — бездна, рядом, притягивает Младояра. Прошелестело за спиной — юноша протянул руку, уже теряя надежду — и схватился за спасительную поверхность гранита. Вот она Скала — воистину — Судьбы. Спасла…
Грудь болит неимоверно. Но нужно закончить дело…
— Слушайте, люди, вот оно, Слово… — выкрикнул Младояр, — Идите по своим хуторам, да забудьте о Белом Ведуне, мертв он, и больше никому не хозяин…
Иггельд лишь головой качал, стоя в одиночестве под Каменными Вратами.
— И как только мы снимать тебя оттуда будем? — видать, в голове старика уже не осталось никаких мыслей…
Разумеется, княжич вскоре уже стоял внизу — наверху, в каменной нише, нашлась веревка. Насколько же все просто — не нужно знать никакого секрета, да и боги тут не при чем. Жрецы в древности попросту использовали веревочные лестницы, а те каменные уступы, по которым забирался часом назад княжич — предназначались для непосвященных смельчаков! И Белый Ведун, наверняка, забрался наверх по веревке…
Хуторяне разошлись по домам. Единственный трофей — Белый Ведун со сломанной шеей. Скорее всего, он падал, уже будучи мертв. Хотя — кто его знает? Иггельд тут же рассказал историю про воина, получившим ранение стрелой в глаз, да проживший потом в таком виде еще двадцать лет. Ну, стрелу, конечно, обломали у основания, тем не менее…
Младояр промолчал о том, что в той нише лежало еще кое что. Три огромных, с указательный палец княжича, блистающих кровью рубина, какие-то квадратики с письменами по металлу — легкому, без следов ржавчины, точно — как тот, из чего изготовлена кольчужка. И еще какие-то странные предметы, ни на что не похожие. Что трогать их нельзя, юноша смекнул сразу. Да и грудь болела неимоверно — кольчуга-то выдержала удар, но — прогнулась! Младояр порешил — лежат все эти божеские игрушки не одну тысячу лет — и ладно, пусть себе, а он, быть может, когда-нибудь…
* * *
Иггельд наблюдал за подростками, оба священнодействовали. Низко стоящее вечернее солнце ясно вырисовывало лица ребят на фоне столь же идеально смотрящихся зеленых ветвей деревьев — виден был каждый листик, а удлиняющаяся тень всего одна — от самого ведуна. Чтобы под вечер так светило, даже огня не небольшом костре, разведенном Младояром, не видать — редкий случай. А в руках Бегуни блестящий нож, солнечный зайчик отраженного света уже не раз попадал в глаза Иггельду. Отрок все примеривается, его губы что-то шепчут, паренек не спешит сделать первый надрез.Счастье — все живы, волшебная кольчуга уберегла Младояра от каменного топора, даже ребра не сломано — только синяк в полгруди цветет. Был бы удар посильнее — пришлось бы круче. Удивительно: попасть в такую переделку — и отделаться синяками!
Так, теперь княжич разговаривает со стрелой, вернее — с ее костяным наконечником. Иггельд не стал прислушиваться, в конце концов — это ведь между братьями, мало ли что один княжич обещал другому, пусть от последнего осталась всего лишь одна косточка. А теперь настал тот миг, когда и эта последняя часть покойного Гориполка исчезнет в пламени огня. Младояр прав, строго исполняя все обычаи, пусть для этого маленького кусочка и разведен целый погребальный костер. Иггельд задумался — в самом деле, кто убил Белого Ведуна — Младояр ли, пославший стрелу, или частичка Гориполка, воткнувшаяся ее жалом во вражью шею? Вот княжич, стоя на коленях, опускает стрелу в огонь. На острие все еще видна кровь — все как положено, ужо покойный насладится местью, пусть считает, что это он отомстил обидчику!
Бегуня подошел к Младояру, в протянутой ладони зажаты белые волосы, голова Белого Ведуна свешивается почти до земли, на зеленую траву капает черная жидкость. Драгоценный, и, одновременно, поганый трофей. Княжич не торопится принять доказательство своей победы, упорно прячет руки — что же удивительного, и лекарь бы на его месте побрезговал. Может, стоило снять с трупа только скальп? Нет, Бегуня прав — если уж вести в Крутен, так всю голову. Опять же, какая волшба ни была, покойник не воскреснет, коли отделенная от тела голова его увезена за десятки верст. Жрецы решат, куда ее поместить, или еще чего…
Отрок, не спеша, привязал поганую голову к седлу княжича, предварительно надев на трофей мешок. Мысли Иггельда, впервые за последние недели, приняли иное направление, он смотрел на Бегуню как бы другими глазами. «Хороший мальчонка, домовитый да услужливый, взять бы его с собой — ведь Младояру следующей весной — пятнадцать, по обычаю можно заводить себе отрока. Хотя нет — дружка надо брать лет двенадцати. Но что умеет двенадцатилетний? И будет ли верен княжичу? Хотя, что это я, о чем?!» — одернул себя ведун, — «Ведь на мальчике — вина за смерть Гориполка. Пусть и нет вины, но так это в моих глазах, да княжича. А вот Дидомысл и глазом не моргнет, велит казнить парня, нельзя Бегуне в Крутен, все одно, что на смерть! Лучше — если прямо сейчас уйдет. Мы — в одну сторону, он — в другую…».
— Уходи, Бегуня, — велел княжич, — и не приходи в Крутен, нельзя тебе туда!
— А и к лучшему. Если сказнят, куда теперь мне идти, порченому?
Младояр замялся, на помощь пришел Иггельд.
— Куда Судьба пошлет, туда и пойдешь, — ведун подошел поближе, заглянул в глаза отроку, — говорили тебе, иль нет — но знай, есть такой закон-обычай. Каждый должен пройти путь до конца, ибо Коло не по нраву те, кто сходит с тропинки жизни раньше, чем Судьба уготовила. А тем паче — мужчиной не стамши! Иди, отрок, иди по лесам, ищи старых ведунов-отшельников, учись мудрости, борись со злым мороком, Белым Ведуном наведенным… О полнолуниях помни, держись в те ночи подале от людей!
— Помню… — буркнул в ответ паренек, — А ты…
Бегуня обернулся к Младояру, в глазах отрока — слезы, видать — ждет последнего слова от княжича. Иггельд строго взглянул на воспитанника — прояви тот слабость, лишь намек — и побежит мальчишка за ним, как собачка. Младояр, сжав зубы, чуть ли не прошипел:
— Иди, Бегуня, иди! Наши пути расходятся, может, и встретимся, но не скоро!
Отрок опустил голову, даже что-то капнуло вниз, ишь — расплакался, что девка. Молча повернулся, ноги чуть ли не волочатся — но побрел прочь, как и приказали…
Младояр знал закон — не смотреть вслед при расставании. Мигом взлетел на жеребца, вскачь — да прочь! Иггельд немного отстал, прекрасно зная, что княжич попридержат скакуна.
А Бегуня все шел и шел вперед, у него появилось странное ощущение, будто жизнь уже окончилась, правда — впереди еще много чего-то, но все оно — пустое. А то, что полнокровное — то уже позади…
«Вот Гориполк, он бы не выгнал, он бы повез в Крутен, все бы князю объяснил. Пусть и бил, и надсмехался, зато — ласков был. Вот, Млад — прогнал, слова доброго на дорожку не сказав, а ведь он брат моему Гориполку единоутробный. Мой бы княжич обнял бы десять раз, да двадцать — поцеловал бы, прежде чем своего отрока невесть куда отправить. А этот — холодный. Добрый, не ударил ни разу, но внутри — что лед. И Иггельд его — не лучше, будто и не человек, а пустоглаз…»
Отрок все шел вперед, слезы быстро кончились, но на сердце не легчало. Был бы жив Белый Ведун — знал бы, о чем думать. А так — пусто впереди…
На тропе — медведь, пузо за лето набил, сам огромадный. Надо поздороваться, да дорогу уступить, лесные хозяева обычай чтут, летом мальчишек, Слова сказавших, не тронут. А может?! Вот и покончим с этим со всем, с этой жизнью! И Бегуня, решившись, не стал уступать дороги, двинувшись прямо навстречу зверю. Вот, сейчас ведмедь встанет, как водится, на задние лапы, да заломает парня… Бегуня твердо решил не закрывать глаза!
Медведь что-то пробурчал и слегка попятился, убирая задницу с тропы. Отрок так и прошел, слегка задев лесного хозяина. Тот за обиду не посчитал, лишь что-то буркнул…
* * *
До Крутена оставалось всего ничего. Светало, тут и там на траве проблескивала роса. Княжич покачивался в седле, будто — не от мира сего. О чем-то думал, иногда как-то по особому глядел на Иггельда.— Ты, Млад, который раз хочешь спросить у меня что-то, да молчишь, — сказал Иггельд, — вроде меж нами секретов не было?
— Я хотел спросить, да не знаю, станешь ли ты сказывать…
— Про что?
— Про меня, как я родился, про мамку мою родную, да про то… Ведь мне четырнадцать лет, а ты — тоже четырнадцать весен как лекарь, ведь так?
— Не совсем, четырнадцать лет назад я на лекаря лишь выучиваться начал.
— Все едино, ведь все это связано, так? И то, что у меня кровавого близняшки не было — тоже!
— Точнее сказать — как и у всякого младенца, у тебя детское место было, да не до того в тот момент стало, чтоб послед из утробы извлекать…
— Расскажи, Игг, что не жаль? — в голосе княжича сквозила неуверенность, наконец вылившаяся в прямой вопрос, — Или нельзя мне того знать?
— Отчего же нельзя? Ты — уже взрослый, а меж ведунами стыдливых тем быть не должно… Слушай же… — Лекарь остановился, собираясь с мыслями.
— Ну давай, Игг, я слушаю!
— Не знаю, с чего и начать…
— Начни с моей мамы, я же ее не помню!
— Мать твоя красотой была женщина видная, высокая да стройная, любил ее твой отец, никаких других женщин не искал — ни тогда, ни потом… Крепка и сильна телом была баба, в девках с парнями боролась, не одного на лопатки укладывала. Оттого и вы, княжичи, телом крепки, вон, Крутомил — гордость дружины, настоящий богатырь. Да и тебя боги силушкой не обидели, для твоих-то четырнадцати — ведь у парней повзрослее, небось, девок отбивал?
Младояр промолчал, немало удивившись. Ну как об этом-то мог прознать наставник?
— В сем и благо, в сем и беда, — продолжил ведун, не дождавшись ответа от Младояра, — не всегда те бабы, что велики да сильны, рожают легко. Широка кость была у княгини, не всякий и запястье-то обхватить мог. Оттого и рожала в муках, да и сыновья — Крут да Гориполк — все крупненькими получались. Трудно ей, бедняжке, рожать было, оттого и не погодками вы шли, а через два года.Л Лекарь-то тогдашний княжий, не хочу даже имени вспоминать стервеца, он знал, объяснил, даже про запретные дни княгинюшке рассказал, да что толку? И она рожать хотела, и Дидомысл о сынах мечтал. Ну, да я в те времена о сем и не задумывался, мне уж сорок с хвостиком годков было, коли б не тот случай — воеводой бы стал. Ан нет! Ну, не знаю, что там лекарь делал, только когда нас призвали, княгиня умирала уже, не могла тобой разродиться — и все тут. Может, и не понимал лекарь, что ты поперек живота в утробе материнской встал. Или понял поздно, когда уж и не повернуть. Али еще что… Ну, бабки-жрицы, те только пуповину резать и умели, а как ребенку помочь — их руки бесполезны! А из мамки твоей уже кровь ручьем, сама лежит бледная, что полотно под солнцем, губки пепельные. Только и успела что-то муженьку шепнуть, да отошла. Князь криком кричал, да тут оказалось, что лекарь-то сбежал давно… Мы, други княжьи, стоим молча, глаза потупив, а Дидо с ума сходит. Жрицы тоже рядом, помалкивают. Князь женку мертвую обнимает, да вдруг как вскрикнет — мол, сыночек-то шевелится, стало быть, жив! На помощь позвал. А кому помогать, коли лекаря нет? Бабки только заклинания шепчут, да руками машут. А чего колдовать, руками сколько не маши, мертвая все одно — не родит. Ну, князь и молвил — так хоть ножом, но достаньте моего сына. Сам, я понял, не может, рука не поднимается. Смотрю — стоит рядом Ярополк, молод был еще воевода тогда, весь трясется. Остальные вои — не лучше, роды — не битва, тут другая отвага нужна. Не знаю, что на меня нашло. Положил я руку на плечо князю, он понял, отстранился. И как я решился тогда — до сих пор не понимаю, ведь все правильно сделал, хоть и не ведал, как да что у баб состроено. Может, в одной из предыдущих жизней лекарил — не знаю… Разрезал кожу, потом — женское место одним махом, как князь увидел тебя, еще в рубашечке, так и закричал — что б быстрей вынимал. Так мой нож тебя на свет и вывел, ну, а как ты закричал — тут жрицы подскочили, пуповину серебряным серпом обрезали, да все пошло, как заведено…
— А что потом?
— Ну, Дидомысл, после обряда, неделю запершись просидел… Оправившись, потихоньку за дела взялся. И меня позвал, сказал, что отныне — я в семье княжьей. И приговорил — что хошь, то и проси!
— И что ты попросил? — Младояру показалось, что ему рассказывают сказку. Может, у ней и конец какой-нибудь волшебный?
— Да все дни те о младенчике думал, понял, что теперь я — вроде второго отца. Так прямо князю и сказал. Мол, подрастет княжич — отдай мне его на воспитание! Дидо и думать не стал, расцеловал меня, да слов наговорил разных. Хороших… А уж в лекаря пойти я чуть позже решил, долго думал, оно почетно — коли в семью княжью вошел, воеводой буду, дружину в поход поведу. Однако ж, как хорошо мне стало, когда жизнь человеческую спас! Может, думаю, хватит убивать, пора начать долг обратно отдавать? Людей лечить, от смерти уберегать? И так мне эта мысль в голову втемяшилась, что пошел я снова к князю, да спросил позволенья. То-то он удивился, даже подумать попросил пару дней — это князь-то попросил меня разрешения подумать! А потом, позвав, молвил — так-то и так, представил я себя на твоем месте. Может, говорит, и мен бы в лекаря захотелось… Ну, пока тебе пяти лет не исполнилось, ходил я по княжествам, где речь внуков Сварожьих понимают, да по иным странам, где языки другие. И вернулся, выучившись, с целом возом свитков лекарских, да трав, да всего другого. Ну, и ты к тому времени подрос, остальное — и сам помнишь, небось?
— Ага, помню, — улыбнулся Младояр, — братьев моих драли крапивой, секли розгами, а ты — все словами меня корил, руку не поднимал… Такой мне второй отец попался!
* * *
В город въезжали ранним утром. Крутен относился к тому небольшому числу немаленьких городов, у которых не поймешь — где пригород, а где сам град. На пути все чаще встречались хутора, деревеньки, затем домики пошли уже сплошняком. Крутенцы использовали каждую сажень, точнее — каждый локоть и, даже, вершок — лишь бы двор выходил на большую дорогу. Если нет крепостных стен — как понять, что ты уже в городе? По первому попавшемуся терему в три этажа? У большинства городов граница — это крепостная стена, позволяющая отсидеться в случае осады. Чем больше город — тем выше стена. Но есть ли крепости, которые ни разу не взял враг?! «Лучшая защита города — мужество его обитателей» — любят повторять крутенцы. Не без лукавства, само собой. Ведь мужеством должен обладать и тот, кто пожелает придти воевать этот городок. Летом, весной, осенью — чащи лесов, непроходимые болота. Только местный знает тропы, позволяющие обойти трясины, другими словами — для того, чтобы воевать эту землю, надо на ней родиться и вырасти. Зимой, оно конечно, все промерзает, свароговичи, живущие южнее, только зимой и воюют. Да вот в Крутен не любят походами хаживать — уж больно здесь студено! Иные города с моря берут, подплывет тьма тьмущая корабликов — и полонят. И тут Крутен всех обманул — море-то рядом, да между ним и городом — леса да топи. Торговать — пожалуйста! Проведи корабль с моря, меж двух озер каналом рукотворным — и ты в Крутене. А канал-то не широк, не захотят тебя пустить — лучше и не суйся, цепи, что по дну лежат, натянут — кораблики встанут, ни туда, ни сюда, потом поговорят-поговорят, ежели договорятся — твое счастье, а нет — так полетят стрелы огненные…Вот и терема пошли, Младояр все оглядывается, голова вертится то направо, то налево. Почти забыл в походе, а теперь — из головы не выходит. Эх, увидала бы сейчас его Сойка! На коне боевом, у ног — драгоценный трофей болтается, княжич даже мешочек снял — пусть все видят, чья голова у стремени! Все хорошо, вот бы она увидела… Сердце так и сжимается. Вот и терем ее отца, тут, рядом. Нет, не повезло. Говорят — не везет в жизни, повезет в любви. Младояру повезло — сделал невозможное, самого Белого Ведуна побил. Так что теперь — в любви удач не будет, что ль?!
Впереди послышалось ржание. Так — шум, топот, голоса. Младояр припустил жеребца, Иггельд, спохватившись — за ним. Вот оно что! Вся дружина верхом, в полном боевом облачении. Разве что враг напал? Не похоже — город спит себе, только коров поутру и гнали. Дружинники расступаются, слышны приветствия, хари — растягиваются в улыбках, показывают пальцами на младояров трофей. А вот и князь, рядом — Крутомил да воевода, дядя.