Страница:
— Лампу вековую нашли? — спросил Иггельд, как и положено в таком месте, шепотом.
— Лампа есть, да уж не светится… — ответил один из младших жрецов, занятый зарисовкой рисунков. Известное дело — ведь все эти красоты могут и потускнеть через день-два, то ли от воздуха свежего, то ли от дыхания людского.
— Стало быть, много тысяч лет прошло, — рассудил Иггельд.
— Самая старая лампа светилась пять тысяч лет, — донесся старческий голос сзади. Иггельд повернулся — так и есть, неведомым образом Веяма, этот бродячий мудрец и знаток древнего, оказался там где надо. А ведь бродит по всем княжествам, где понимают родное слово, и в хиндейские, и в персидские захаживает. А сейчас — как почуял, где самое интересное!
— Я слышал о той лампе, — кивнул Иггельд, — ее свет был виден только в полной темноте!
— Может, и эта еще светится, — Веяма указал на шарообразную лампу, возвышающуюся под сводом пещеры, — но свет этот человеческим глазом неуловим, поскольку совсем слаб.
— Стало быть, кошку надо, пусть промяучит — есть свет, али нет, — шутканул Младояр.
— В каждой шутке есть доля шутки, только доля, — откликнулся Веяма, — может и не промяучит, но если хорошенько обдумать…
— Что же, будем считать, что одну дельную мысль подсказали, — заключил Иггельд, — но ведь ты звал меня не за тем?
— Понимаешь, иногда нужен лекарь…
— Им? — хихикнул княжич, указав на небольшие, аккуратно сложенные пирамидки из блиставших идеальной белизной черепов.
— Ну, во-первых, и им тоже, юноша, — усмехнулся старик, — ведь твой мудрый наставник без всякого колдовства скажет, от чего погиб тот или иной… Ну, а во-вторых, здесь есть работенка и посложнее, именно для Иггельда, только ему под силу… А в третьих…
— Что в третьих? — загорелся Младояр.
— В-третьих тебя неплохо было бы высечь, отроче, раз не уяснил до сей поры, что в твоем возрасте можно говорить, только когда взрослые, а тем паче, старики, тебя спрашивают! — закончил старец, наблюдая, как лицо княжича быстро приобретает цвет вареного рака — свет от ближайшего щита предательски бил прямо в лицо Младояра.
— Что же, посмотрим черепа, — кивнул Иггельд, решив, что княжич наказан достаточно — слова действовали на паренька сильнее ударов, — так, вот череп, очень интересный череп…
В ином случае Младояр уже кричал бы: «Что интересного? Где? Покажи! Расскажи!», но сейчас молчал, как воды в рот набравши. Пришлось Иггельду начать рассказывать и показывать так, без просьб…
— Во-первых, это череп старого человека, — погладив древнюю голову по куполу, начал старый лекарь-волхв, — как ты думаешь, Млад, почему я так решил?
— По зубам?
— Нет, зубы как раз, прекрасно сохранились, все на месте, вот только… — брови Иггельда поднялись от удивления, — да они же не настоящие, да, рукотворные! И вжились в кость! Чудеса…
— Наши ковали так не умеют!
— Так вот, почему череп старый… Смотри, Веяма, смотри, Млад — между костями нет зазоров, они полностью срослись. У человека срастается череп годам к восьмидесяти…
Младояр присел у пирамиды, руками не трогал, «перебирал» только глазами, разглядывая черепа и так, и эдак, не то, что голову наклоня — юноша даже снизу Вверх ухитрился заглянуть под крайний…
— Ну и что? — спросил лекарь.
— У них у всех, по крайней мере, у тех, что я вижу, — сразу поправился княжич, уже понимавший разницу между «как вижу» и «как есть». Иггельд как-то проучил отрока, привел к одному терему и спросил, какого он цвета. «Белого» не раздумывая, брякнул Младояр. Тогда наставник повел его вокруг — левая стена оказалась охряной, пошли дальше — выяснилось, что каждую из четырех стен странного строения хозяин выкрасил в другой цвет, — я их уже около дюжины осмотрел — у всех сплошная кость, без щелей.
— А теперь смотри сюда, — палец Иггельда указал на левую глазницу, — видишь малую дырочку?
— Так его убили перед требой? — предположил княжич, успевший забыть о недавнем назидании.
— Странно, если так, — засомневался Веяма, старик тоже успел забыть, кто из них кто — пришла пора ведовства, и каждое слово стало важным, неважно кем произнесенное — старым или малым, главное — что б помогло в поисках истины, — сомневаюсь, чтобы так можно вообще убивать…
— Нет, края дырки округленные, кость жила после этого ранения, стало быть, жил и человек. Это делали при жизни. Взгляни, княжич, нет ли у других? Руками все равно не трогай!
— Я помню! — откликнулся Младояр, коему не раз и не два повторялось, что к мертвому — руками не прикасаться, зараза — прилипчива!
На этот раз княжич возился дольше, свет зеркал поминутно тускнел — может, облака, а может — кто-то прохаживался меж зеркал… Наконец, Младояр встал, вид у него казался изумленным, как первый раз сокровенную часть любви увидевши!
У всех у них… Малая дырочка в левом глазу… Поближе к носу, в верхней части… — отрывисто доложил отрок.
— Лекарская наука знает, что будет, если это место продырявить? — спросил Веяма у Иггельда, коему теперь пришлось отвечать за всю «лекарскую науку».
— Нет, я не знаю, — покачал головой лекарь, — но могу предположить. Если туда сунуть длинное узкое лезвие, малость наклонив, можно рассечь пути между двумя половинами мозга. Ничего другого в голову не приходит…
— И что тогда? — спросил Веяма.
— Человек скотом становится, — вспомнил Иггельд, — где-то я читал, после такого ранения за воином, как за малым дитя, ходить приходится. Даже нос утирать…
— Но зачем превращать в беспомощные существа стариков? —удивился Веяма, — Они, по большей части, и так беспомощны…
— Но соображают, и приказать могут, коли князья, — объяснил лекарь, — а после такой раны человек слово силы уже не скажет. Да, и ведь не стариков так уродовали, нет — им, небось, в возрасте помоложе мозги дырявили! А потом они еще долго жили, я же показывал — дырочка подзаросла…
— Сделать человека беспомощным, а потом сопли подтирать ему до старости? — удивился Младояр, — Зачем? Может, так пожелали их боги?
— Или это были младшие братья князя тогдашнего, — предположил Иггельд, — слышал я о странах, где на гору власти взойдя, новый князь младших братьев своих ослепляет…
— Однако, многовато братьев было у древнего князя! — усомнился юноша.
— А кто тебе сказал, что эти пирамиды не собирались веками? — парировал Иггельд.
— По иному возражу, — молвил Веяма, — глянь — форма купола, очертания носовой дырки разные. Вот и скулы на этом черепе — выдаются вперед, а здесь — вширь. Стало быть — и лица у хозяев сих костей головных разные. Очень разные у них лица были! А у родичей — лица похожи.
— Ты прав, — признал Иггельд.
— Жаль, они уже ничего не расскажут, — брякнул Младояр.
— Они уже кое-что нам рассказали, как видишь, — напомнил Веяма, — и что старые были, и что в возрасте помоложе слабоумными их сделали посредством ножа… И даже что рукотворные зубы приживлять прямо в челюсть умели!
— И даже если эти черепа заговорили, они бы нам мало что поведали! — добавил Иггельд.
— Языка не поняли бы? — предположил княжич.
— Что языка не поняли бы, это — полбеды, можно и жестами изъясниться, — объяснил лекарь, — хуже другое. Они уже не люди были, так… Ели, пили, под себя ходили… Хотя поговорить было б мне интересно!
— Еще не все потеряно, — засуетился Веяма, — собственно, за тем и звали!
— Как так?! — в два голоса воскликнули Иггельд и Младояр.
— Да вот, лежит тут один в деревянной домовине, — Веяма приблизился к огромной каменной усыпальнице, — дерево внутри черное, не гниющее, снаружи красное, что янтарь пропитанное, окаменевшее. Потом домовина золотая. И снаружи — каменная!
— И ты… Осмелился притронуться?! — удивился Иггельд.
— Кощунство, оно понятно… — вздохнул Веяма, — Но ведь любопытство — оно страха сильнее, тебе ли, старый вояка, не знать? Дидомысл позволил…
— Тогда показывай!
— Нет, Асилуш пока не дозволяет, надо еще обряды провести, требы не все отданы. Сам знаешь, с Вием шутки не шутят, вот коли все пройдет гладко, боги навьи знака не подадут, что осерчали — тогда и приступим…
— А откуда же ты узнал, что там, коли Асилуш даже взглянуть не позволяет?
— Молодые жрецы крышку чуть сдвинули, дыханье задержав, как я им наказывал, да вон побежали, — улыбнулся Веяма, — а я, нос тряпицей с уксусом прикрыв, заглянул. Только зря опасался — прикрыто тело плитой хрустальной, плотно — видать. А он из-под прозрачного камня на меня и взглянул!
— Живой? — тихо спросил Младояр.
— Так мне показалось, — кивнул мудрец.
— Плиту, вижу, назад не задвинули? — кивнул Иггельд.
— Какое там…
— Так взглянуть нельзя?
— Пока нет, — молвил Веяма, — но завтра, думаю, позволят. А ты пока изготовься, лекарь. Все, что понадобится — сюда принеси. И вот еще… Коли оживет тот, что внутри… Они, слышал я, буйны после долгого сна! Ты лекарства приготовь, успокоительного.
— Кабы знал такие снадобья, — вздохнул лекарь, — окромя макового сока ничего в голову не приходит.
— И то — дело, — согласился ведун, — можно дымок использовать, сном сморить, если что…
— Или зараньше напустить, — вновь влез в разговор старших княжич, — прямо под плиту прозрачную… Мехом и дувануть!
— А что? — согласился Веяма, — Здесь есть разумное зерно — спящим и вынем, свяжем, а там — видно будет.
— Кого это вы вязать надумали? — к ведунам тихонько подобрался сам князь.
— А вот — его, — указал на каменную домовину Веяма.
— А справитесь? Волшба тут крута!
— Сначала одурманим, потом — повяжем, — объяснил Иггельд, — слышал когда-нибудь, князь, что б во сне ворожили?
— Во сне спят, — согласился Дидомысл, — но, все же — может, лучше не трогать?
— Уже потрогали, — усмехнулся Веяма, — еще когда ход открылся — считай, напасть пришла! И теперь дело надо до конца довести, все доподлинно узнать, только знание одно и способно опасность отвратить!
— Да уж, заткнувши уши, да глаза прикрыв — еще никто от врагов не ушел, — согласился Дидомысл, — хоть и не по душе мне это копанье — да видать, так уж пряжа пошла…
Выбравшись из пещер, Младояр и лекарь разом зажмурились — до чего же ярко Солнце. И воздух чист, дышится легко, река рядом, свежо! Княжич огляделся. Народ и не думал расходиться, люди толпились, окружая жертвенники. Каждый хотел знать, что скажут боги, но жрецы пока помалкивали. Разглядывают внутренности — и только головой покачивают, понимай как знаешь! Новое движение — народ устремился к реке. Младояр поддался инстинкту толпы, бросился вослед.
У берега, ноги по колени в воде, стоял Речной Старец. Молча смотрел на толпу, что кричали — не слушал. Младояр, не снимая сапог, прыгнул в реку, сразу зачерпнув голенищами водицы. Подошел к старцу.
— Ну, что там, как прядется нить? — спросил княжич.
Старик опомнился, видать — вопрос попал, как стрела, точно в цель.
— Ни одного узелка, княжич, — казалось, Видящий даже удивлен, — гладка пряжа, будто ничего и не было… И не будет!
— Князь повелел? — даже не удивился Иггельд.
— Нет, он не знает еще.
— Что, Асилуш так решил?
— Он тоже еще не ведает!
— А кто ж тогда ведает? — старик чуть наклонил голову, взглянул на княжича.
— Я!
— А ты откуда знаешь?
— Речной Старец мне шепнул, — гордо заявил Младояр, — сказал, что ничего не изменится!
— Эка мудрость, все знают, что все проходит и ничего не меняется, — махнул рукой Иггельд.
— Нет, он не о том, и не так говорил!
— Понимай, как знаешь, — отмахнулся Иггельд, — ты к пещере пойдешь?
— А как же… Вроде солнце высоко, дождика нет, в самый раз прогуляться, да волшебников в хрустальных домовинах попользовать-полечить!
Удивительно устроены люди! Казалось бы, дома дел по горло, сады да огороды, курята-поросята, опять же и любовью заняться — не грех. Так нет же, который день стоит толпа у пещер, мальчишки прибегают сюда, будто тут орехи раздают, да еще и на меду! Народ обсуждает то, да се, а сами — на пещеру глазами зыркают. Младояр уже слышал, дядя Яснополк балагурил, князю предлагал здесь теперь вече созывать, раз уж все горожане и так сюда хаживают!
Пока протискивались сквозь толпу, у Иггельда калиту срезали, счастье — было в ней всего два сребреника, да и те — затертые. Лекарь все больше к разговорам прислушивался, да и княжич — тоже, вот и не приметили вора. А сплетни, оно известно, впереди катятся. Не раз и не два доносилось — мол, сегодня живого мертвеца вынимать будут! Вот так, вот тебе и секреты тайные, знанья сокровенные, кои простому народу знать не положено. Как же! Будет он, народ, спрашивать — что положено, а что — нет? Мужи в чистые рубахи оделись, расшитые, синие да красные, девки щеки нарумянили, брови подвели, даже малышня беспортошная, и та — если не хари, то хоть носы умыла — местами…
Вот и пещера. Протиснулись, теперь не только стены мешают, народа набралось — что семечек в огурце. Да и сам огурец — не с грядки, а соленый, нет, в уксусе маринованный — дышать в этой пещере-кадушке нечем, духота да смрад…
— Что делать-то, Игг? — кинулся навстречу лекарю Веяма, голосок — беспомощный, — Домовину не вынести, а при всем этом народе плиту прозрачную снимать — непорядок. А вдруг да что? Опять же, пустим дурмана макового — сами надышимся, рядком уляжемся. Все заткнуто, последние зеркала то и дело закрывают задами-то!
— Я скажу князю, — буркнул Иггельд, разворачиваясь к выходу.
Нет, совсем не так представлял Младояр заботы ведовские, думал о том, что главное — заклятья да снадобья, оказалось же — наперед всего любопытных погнать, на то большая половина сил и уходит…
Княжич выбрался из пещеры, за ним — Веяма, мудрец, казалось, потерял все свое величие, временами норовя уцепиться за край рубахи паренька. Совсем старичок непривычен к толпе да толкотне, на рынок, небось, сам не ходит…
Вот и князь — головой вертит, не знает, видать — кого слушать, Иггельда ли, или все новых и новых просителей. Лекарь, завидев Веяма, поманил рукой.
— Вот, князь, слушай, что мудрец скажет! — громким голосом, стараясь перекричать толпу, сказанул Иггельд. А сам мудрецу и так, и эдак кажет — мол, давай, ругнись, и потверже!
— Князь, — собравшись с духом, рявкнул Веяма, вокруг так и стихли, вот уж не ожидали, — из пещеры надобно всех вывести, а мне в помощь четырех молодцов нехилых, да десяток дружинников с пиками серебряными!
Теперь смолкли все!
— И народ пусть отойдет подале, а то — как вырвется ракш, тьму лет просидевший, да наружу, наестся мяса человечьего, напьется кровушки…
Младояр едва не прыснул, стоявший недалече молодой жрец — то же едва сдержал улыбку. Зато остальные восприняли угрозу вполне серьезно, паники не было, но чистое пространство перед входом в пещеру начало само собой быстро увеличиваться. «Побегут или не побегут?» — гадал Младояр, — «Коли толпа испугается, затопчут многих. Зря Веяма так…».
— Ну, пока домовину не открывали, — раздался ясный голос Дидомысла, уж он-то понял задумку ведуна с ходу, — бояться нечего. А вот к полудню — отойдите, добрые жители Крутена, подальше! А еще лучше — в город идите, делами занимайтесь…
Ну, так его и послушали! Как же… Коли князь позвал бы на битву, али город защищать — враз бы за доспехами побежали. Ну, а отойти подальше — ладно, так и быть, разве что на пару шагов…
— Пошли, Игг, у нас дел по горло, — шепнул Веяма, — здесь и без нас управятся.
Младояр потянулся за стариками. Веяма вопросительно взглянул на лекаря — мол, а как с этим дружочком? Иггельд лишь кивнул — мол, пойдет с нами. Младояр юркнул в пещеру, на мгновение вообразив — вот сейчас, вот начнем! Да куда там… Битый час только и делали, что выпроваживали набившихся в колдовскую пещеру любопытных. Это посложней, чем там, на свежем воздухе. Ведь не может Младояр, в самом деле, в шею вытолкать собственного дядю, да еще и воеводу в придачу?! Дело продвинулось, когда в пещеру вошла четверка «нехилых» — каждый из молодцев не ниже сажени, да и плечи — соответственно. Затем протиснулись трое с пиками — наконечники со странным блеском, серебряные, что ли? Младояр вопросительно взглянул на Веяма — мол, а зачем серебро? За мудреца ответил Иггельд:
— Так уваженье внушает!
Оказалось, отец вновь предугадал все точно, только к полудню и навели порядок. Младояр, провозившись с жаровней, сам надышался макового дымка, теперь в глазах слегка поплыло, стало хорошо, да сонливо как-то… Иггельд приспособил небольшой мех, позаимствованный ради такого дела у златых дел мастера — кто ж лекарю откажет?! Потом каждый выпил по несколько капель из флакончика, Младояр знал, что в состав входит белена и еще что-то. Ядовито, конечно, но глаза прочищает!
Теперь, наконец-то, княжич сумел рассмотреть и домовину, и лежащего в ней. Тряпицы, прикрывавшие прозрачную крышку, сняли. Лежит, как живой, глаза прикрыты. А ведь Веяма рассказывал, что этот, безымянный, на него смотрел. Значит — может открывать и закрывать глаза. Но это ничего не значит. Младояр видел на рынке куклу работы заморской, та открывала глазки, да закрывала, коли уложишь… Чу — открыл глаза, взглянул на княжича, вновь прикрыл веки. Живой! Взгляд — осмысленный. А ведь те, чьи черепа пирамидкой сложены были — они все разума да воли лишены посредством ножа. А этот — понимает, взгляд разумный, внутрь проникает, волхв небось, колдун… И раны возле глазницы не видно — Младояр пригляделся — ни шрамика. Стало быть — настоящий владыка был…
Княжич решил повнимательнее осмотреть все. Ведь вечером надо записать — как видел, ничего не придумывая. Вот сама домовина. Выдолблена из единой глыбы, камень полупрозрачный, мутноватый, чуть желтоват. Или спекли усыпальницу из песка? Может быть. Домовина велика, длина сажень, да еще пара вершков, толщина в ладонь. Нет, так не годится, надо будет записать — толщина вершок с третью. Верхний край домовины стесан, отполирован, так что прозрачная крышка примыкает вплотную, без зазора. Кажись, между домовиной и крышкой какая-то мазь. Или клей… Если клей — трудно будет крышку сдвинуть! Теперь о крышке. Прозрачна, как вода. Это или кварц — хотя, сомнительно, где это видано, чтоб кристалл длиной почти в сажень? Да еще и стесать такой, отполировать? Скорее всего, это — стекло. Но — такого делать люди не умеют, уж слишком ровно да прозрачно. И велико. Но умение — дело наживное. Многие старые секреты мастерства утрачены ныне — так любой ведун скажет, да что ведун, и ремесленник каких историй про свое дело не поведает…
В каменную домовину вставлена деревянная, плотно сидит, без зазоров. Дерево окраски алой, явно пропитано какой-то смолой. Поверхность гладкая, полированная. Дальше идет домовина черного дерева, край на полвершка ниже красной каемки внешней домовины. Поверхность матовая, цвет глубокий — будто уголь, а не дерево. А дальше — последняя, металлическая часть усыпальницы. Цвет светло-желтый, возможно — сплав золота с серебром, или какой-то другой металл. Следов ржавчины нет, даже не потемнел нигде. Золотая домовина тонка, как лист дерева, на поверхности — тонкий узор: квадратики, треугольники…
Ладно, теперь осмотрим того, кто лежит внутри. Рост невелик, от сажени половина, да пядь. Лыс — что колено. Брови то ли выщипаны, то ли не растут вовсе. Цвет кожи — желтоватый, с пепельным оттенком. Может — оттого, что дышать ему нечем? Губы серовато-синие. Складки на коже. Одежда — вроде хитона, цвет серый, проглядывается местами узор — видать, от времени краски выцвели. Хотя — отчего им выцвести-то, сюда Солнце не заглядывало? Ноги босы, пальцы лишены ногтей. А, вот и на руках — тоже нет ногтей, что-то похоже на рубцы. Стало быть — вырвали ногти. Зачем? Погоди, погоди… Ногти да волосы растут даже у мертвецов, а уж спящий, да за века, весь волосами да ногтями изойдет!
— Отправляющийся в тысячелетнее путешествие должен избавиться от ногтей и волос, — произнес Младояр вслух.
— Разумеется, — кивнул Веяма.
— Ежику понятно! — недовольно буркнул Игг, у которого что-то не получалось с мехом, — Лучше бы мне помог, чем зря время терять.
— Он время зря не теряет, он изучает, — затупился за княжича мудрец.
— А что у него в левой руке? Это такой анк?
— Похоже, — согласился Веяма.
— А в правой? — не унимался Младояр, — Что за сосуд? Он ведь держит указательным пальцем за крышечку!
— Вот это — главное, чего я опасаюсь, — признался ведун, — там может быть яд, а может — и дух какой сидеть. Слишком смахивает на оружие — то ли убить себя, то ли — других. Потому и усыпим для начала…
— Вот не знаю, что сначала — усыплять, или уксусом кропить, — вновь подал голос старый лекарь, — что забуянить может, оно понятно. А вдруг зараза какая под крышкой угнездилась. Пока одурманивать будем, сами пыль тысячелетнюю вдохнем, мало ли там тогда чем хворали. Бывает и такая болезнь, что вмиг по всему городу разносится…
— Так что — сначала уксус? — спросил Веяма.
— Духи так разные, я понимаю, яды — тоже, но зараза — она опаснее, — подтвердил Иггельд, — первым уксус пойдет, да с солью, а уж потом — остальное…
Настал решающий момент. Все находящиеся в пещере, по команде Иггельда, завязали носы-рты тряпицами, острый запах уксуса ударил Младояру прямо в нос, княжич заметил, как брызнули слезы у одного из дружинников. «Нехилые ребята» осторожно подвели под торчащий край прозрачной крышки железный прут. Несколько усилий — и прозрачная плита подалась, сдвинулась.
Древний с интересом наблюдал за действиями крутенцев из-под своей крышки. Кажется, даже собирался что-то сказать. А тут — Иггельд брызнул в щель уксусом. Гримасы недовольства, разочарования и возмущения поочередно сменили друг друга, княжич чуть не рассмеялся, наблюдая за лицом пришельца из прошлого. «Он еще не знает, что ждет его дальше!» — беззвучно посмеивался Младояр, помогая наставнику набрать сладкого макового дыма в мех. Сунули в щель, пустили. Впервые услышали голос древнего, вернее — яростное рычание. Проклинал, небось… Ничего, вот тебе еще сладкого дыма. Глаза долгожителя медленно закрылись, но Иггельд так ему не поверил, пускал дым — еще и еще! Наконец, уверившись, что древний заснул, сняли крышку. Вновь уксус — окроплена одежда. Старики — Иггельд с Веямой — раздели спящего, осторожно подняли тщедушное тельце, перенесли из домовины на приготовленное ложе, хитон — а больше ничего на древнем не было — оставили, где лежал, крышку «нехилые ребята» тут же прикрыли.
Иггельд осматривал тело, лежащее перед ним, щупал морщинистую кожу, нюхал. Веяма, вооружившись зажигательным стеклом, разглядывал что-то на лице и губах спящего. Младояр не видел раньше, чтобы зажигательным стеклом так пользовались, и как он не догадался, что им можно не только пугать, поднося к глазу. Оказывается, оно — инструмент ученого! Княжич одернул себя — не о том задумался. Сейчас редкий случай — рассмотреть человека, жившего тысячи лет назад. Даже — дюжину тысяч, не меньше. Ведь, в самом деле, предки Младояра пришли сюда почти двенадцать тысяч лет назад, имя каждого князя, сидевшего на земле крутенской, известно — и на камне, и на досках дубленных хоть сейчас прочесть… И никого живым бессмертным не закапывали, тем паче — пирамиды их черепов стариковских не складывали, о таком предание осталось бы, да записи! А до того тысячи лет здесь льдом все покрыто стояло, в древних свитках писано — высотой в версту! Опять же, в эпоху холодов никого здесь закопать не могли. Страшно и представить себе, сколь долго пролежал этот древний, лишь глазами моргая. Нет, скорее всего — проспал. А тут разбудили, да и вновь усыпили — насильно! Вот ведь нелада какая с древним-то…
— Думаю, смесь каких-то смол, — сказал Иггельд.
— Да, похоже, — согласился Веяма, — и лицо тоже снадобьем уложено, тоже смолы, да запах другой.
— А зачем его просмолили? Что б не портился? — ляпнул Младояр.
Стоявшие рядом — серебрены пики наизготовку — дружинники загоготали. «Просмолили колдуна, засмолили…» — повторил кто-то из «нехилых» за спиной.
— Все правильно, — бодренько откликнулся Веяма, — смолы затем нанесены, чтобы ни черви, ни жучки, ни зараза другая, даже глазу невидимая, ущербу телу сего древнего старца не нанесла. Хорошая, видать, смесь, надо вызнать — тоже пользовать будем!
— А зачем? —спросил один из дружинников.
— Как же, старичков сохранять, помазал сучок в молодости — и любись до старости, — объяснил другой.
— Раны мазать, дурья башка! — огрызнулся Иггельд.
— Да и не только в деле лекарском, — дополнил Веяма, — любую снедь, мясо скажем, изжарил, да смолой покрыл — и храниться годами будет. А я бы попробовал яблоки мазать. А еще фрукты из стран жарких, их сюда не довезешь — портятся…
Хорошо поговорили, помечтали, — прервал рассуждения Веяма лекарь, — наш-то сейчас опомнится. Так что давайте, ребятки, за работу!
— Лампа есть, да уж не светится… — ответил один из младших жрецов, занятый зарисовкой рисунков. Известное дело — ведь все эти красоты могут и потускнеть через день-два, то ли от воздуха свежего, то ли от дыхания людского.
— Стало быть, много тысяч лет прошло, — рассудил Иггельд.
— Самая старая лампа светилась пять тысяч лет, — донесся старческий голос сзади. Иггельд повернулся — так и есть, неведомым образом Веяма, этот бродячий мудрец и знаток древнего, оказался там где надо. А ведь бродит по всем княжествам, где понимают родное слово, и в хиндейские, и в персидские захаживает. А сейчас — как почуял, где самое интересное!
— Я слышал о той лампе, — кивнул Иггельд, — ее свет был виден только в полной темноте!
— Может, и эта еще светится, — Веяма указал на шарообразную лампу, возвышающуюся под сводом пещеры, — но свет этот человеческим глазом неуловим, поскольку совсем слаб.
— Стало быть, кошку надо, пусть промяучит — есть свет, али нет, — шутканул Младояр.
— В каждой шутке есть доля шутки, только доля, — откликнулся Веяма, — может и не промяучит, но если хорошенько обдумать…
— Что же, будем считать, что одну дельную мысль подсказали, — заключил Иггельд, — но ведь ты звал меня не за тем?
— Понимаешь, иногда нужен лекарь…
— Им? — хихикнул княжич, указав на небольшие, аккуратно сложенные пирамидки из блиставших идеальной белизной черепов.
— Ну, во-первых, и им тоже, юноша, — усмехнулся старик, — ведь твой мудрый наставник без всякого колдовства скажет, от чего погиб тот или иной… Ну, а во-вторых, здесь есть работенка и посложнее, именно для Иггельда, только ему под силу… А в третьих…
— Что в третьих? — загорелся Младояр.
— В-третьих тебя неплохо было бы высечь, отроче, раз не уяснил до сей поры, что в твоем возрасте можно говорить, только когда взрослые, а тем паче, старики, тебя спрашивают! — закончил старец, наблюдая, как лицо княжича быстро приобретает цвет вареного рака — свет от ближайшего щита предательски бил прямо в лицо Младояра.
— Что же, посмотрим черепа, — кивнул Иггельд, решив, что княжич наказан достаточно — слова действовали на паренька сильнее ударов, — так, вот череп, очень интересный череп…
В ином случае Младояр уже кричал бы: «Что интересного? Где? Покажи! Расскажи!», но сейчас молчал, как воды в рот набравши. Пришлось Иггельду начать рассказывать и показывать так, без просьб…
— Во-первых, это череп старого человека, — погладив древнюю голову по куполу, начал старый лекарь-волхв, — как ты думаешь, Млад, почему я так решил?
— По зубам?
— Нет, зубы как раз, прекрасно сохранились, все на месте, вот только… — брови Иггельда поднялись от удивления, — да они же не настоящие, да, рукотворные! И вжились в кость! Чудеса…
— Наши ковали так не умеют!
— Так вот, почему череп старый… Смотри, Веяма, смотри, Млад — между костями нет зазоров, они полностью срослись. У человека срастается череп годам к восьмидесяти…
Младояр присел у пирамиды, руками не трогал, «перебирал» только глазами, разглядывая черепа и так, и эдак, не то, что голову наклоня — юноша даже снизу Вверх ухитрился заглянуть под крайний…
— Ну и что? — спросил лекарь.
— У них у всех, по крайней мере, у тех, что я вижу, — сразу поправился княжич, уже понимавший разницу между «как вижу» и «как есть». Иггельд как-то проучил отрока, привел к одному терему и спросил, какого он цвета. «Белого» не раздумывая, брякнул Младояр. Тогда наставник повел его вокруг — левая стена оказалась охряной, пошли дальше — выяснилось, что каждую из четырех стен странного строения хозяин выкрасил в другой цвет, — я их уже около дюжины осмотрел — у всех сплошная кость, без щелей.
— А теперь смотри сюда, — палец Иггельда указал на левую глазницу, — видишь малую дырочку?
— Так его убили перед требой? — предположил княжич, успевший забыть о недавнем назидании.
— Странно, если так, — засомневался Веяма, старик тоже успел забыть, кто из них кто — пришла пора ведовства, и каждое слово стало важным, неважно кем произнесенное — старым или малым, главное — что б помогло в поисках истины, — сомневаюсь, чтобы так можно вообще убивать…
— Нет, края дырки округленные, кость жила после этого ранения, стало быть, жил и человек. Это делали при жизни. Взгляни, княжич, нет ли у других? Руками все равно не трогай!
— Я помню! — откликнулся Младояр, коему не раз и не два повторялось, что к мертвому — руками не прикасаться, зараза — прилипчива!
На этот раз княжич возился дольше, свет зеркал поминутно тускнел — может, облака, а может — кто-то прохаживался меж зеркал… Наконец, Младояр встал, вид у него казался изумленным, как первый раз сокровенную часть любви увидевши!
У всех у них… Малая дырочка в левом глазу… Поближе к носу, в верхней части… — отрывисто доложил отрок.
— Лекарская наука знает, что будет, если это место продырявить? — спросил Веяма у Иггельда, коему теперь пришлось отвечать за всю «лекарскую науку».
— Нет, я не знаю, — покачал головой лекарь, — но могу предположить. Если туда сунуть длинное узкое лезвие, малость наклонив, можно рассечь пути между двумя половинами мозга. Ничего другого в голову не приходит…
— И что тогда? — спросил Веяма.
— Человек скотом становится, — вспомнил Иггельд, — где-то я читал, после такого ранения за воином, как за малым дитя, ходить приходится. Даже нос утирать…
— Но зачем превращать в беспомощные существа стариков? —удивился Веяма, — Они, по большей части, и так беспомощны…
— Но соображают, и приказать могут, коли князья, — объяснил лекарь, — а после такой раны человек слово силы уже не скажет. Да, и ведь не стариков так уродовали, нет — им, небось, в возрасте помоложе мозги дырявили! А потом они еще долго жили, я же показывал — дырочка подзаросла…
— Сделать человека беспомощным, а потом сопли подтирать ему до старости? — удивился Младояр, — Зачем? Может, так пожелали их боги?
— Или это были младшие братья князя тогдашнего, — предположил Иггельд, — слышал я о странах, где на гору власти взойдя, новый князь младших братьев своих ослепляет…
— Однако, многовато братьев было у древнего князя! — усомнился юноша.
— А кто тебе сказал, что эти пирамиды не собирались веками? — парировал Иггельд.
— По иному возражу, — молвил Веяма, — глянь — форма купола, очертания носовой дырки разные. Вот и скулы на этом черепе — выдаются вперед, а здесь — вширь. Стало быть — и лица у хозяев сих костей головных разные. Очень разные у них лица были! А у родичей — лица похожи.
— Ты прав, — признал Иггельд.
— Жаль, они уже ничего не расскажут, — брякнул Младояр.
— Они уже кое-что нам рассказали, как видишь, — напомнил Веяма, — и что старые были, и что в возрасте помоложе слабоумными их сделали посредством ножа… И даже что рукотворные зубы приживлять прямо в челюсть умели!
— И даже если эти черепа заговорили, они бы нам мало что поведали! — добавил Иггельд.
— Языка не поняли бы? — предположил княжич.
— Что языка не поняли бы, это — полбеды, можно и жестами изъясниться, — объяснил лекарь, — хуже другое. Они уже не люди были, так… Ели, пили, под себя ходили… Хотя поговорить было б мне интересно!
— Еще не все потеряно, — засуетился Веяма, — собственно, за тем и звали!
— Как так?! — в два голоса воскликнули Иггельд и Младояр.
— Да вот, лежит тут один в деревянной домовине, — Веяма приблизился к огромной каменной усыпальнице, — дерево внутри черное, не гниющее, снаружи красное, что янтарь пропитанное, окаменевшее. Потом домовина золотая. И снаружи — каменная!
— И ты… Осмелился притронуться?! — удивился Иггельд.
— Кощунство, оно понятно… — вздохнул Веяма, — Но ведь любопытство — оно страха сильнее, тебе ли, старый вояка, не знать? Дидомысл позволил…
— Тогда показывай!
— Нет, Асилуш пока не дозволяет, надо еще обряды провести, требы не все отданы. Сам знаешь, с Вием шутки не шутят, вот коли все пройдет гладко, боги навьи знака не подадут, что осерчали — тогда и приступим…
— А откуда же ты узнал, что там, коли Асилуш даже взглянуть не позволяет?
— Молодые жрецы крышку чуть сдвинули, дыханье задержав, как я им наказывал, да вон побежали, — улыбнулся Веяма, — а я, нос тряпицей с уксусом прикрыв, заглянул. Только зря опасался — прикрыто тело плитой хрустальной, плотно — видать. А он из-под прозрачного камня на меня и взглянул!
— Живой? — тихо спросил Младояр.
— Так мне показалось, — кивнул мудрец.
— Плиту, вижу, назад не задвинули? — кивнул Иггельд.
— Какое там…
— Так взглянуть нельзя?
— Пока нет, — молвил Веяма, — но завтра, думаю, позволят. А ты пока изготовься, лекарь. Все, что понадобится — сюда принеси. И вот еще… Коли оживет тот, что внутри… Они, слышал я, буйны после долгого сна! Ты лекарства приготовь, успокоительного.
— Кабы знал такие снадобья, — вздохнул лекарь, — окромя макового сока ничего в голову не приходит.
— И то — дело, — согласился ведун, — можно дымок использовать, сном сморить, если что…
— Или зараньше напустить, — вновь влез в разговор старших княжич, — прямо под плиту прозрачную… Мехом и дувануть!
— А что? — согласился Веяма, — Здесь есть разумное зерно — спящим и вынем, свяжем, а там — видно будет.
— Кого это вы вязать надумали? — к ведунам тихонько подобрался сам князь.
— А вот — его, — указал на каменную домовину Веяма.
— А справитесь? Волшба тут крута!
— Сначала одурманим, потом — повяжем, — объяснил Иггельд, — слышал когда-нибудь, князь, что б во сне ворожили?
— Во сне спят, — согласился Дидомысл, — но, все же — может, лучше не трогать?
— Уже потрогали, — усмехнулся Веяма, — еще когда ход открылся — считай, напасть пришла! И теперь дело надо до конца довести, все доподлинно узнать, только знание одно и способно опасность отвратить!
— Да уж, заткнувши уши, да глаза прикрыв — еще никто от врагов не ушел, — согласился Дидомысл, — хоть и не по душе мне это копанье — да видать, так уж пряжа пошла…
Выбравшись из пещер, Младояр и лекарь разом зажмурились — до чего же ярко Солнце. И воздух чист, дышится легко, река рядом, свежо! Княжич огляделся. Народ и не думал расходиться, люди толпились, окружая жертвенники. Каждый хотел знать, что скажут боги, но жрецы пока помалкивали. Разглядывают внутренности — и только головой покачивают, понимай как знаешь! Новое движение — народ устремился к реке. Младояр поддался инстинкту толпы, бросился вослед.
У берега, ноги по колени в воде, стоял Речной Старец. Молча смотрел на толпу, что кричали — не слушал. Младояр, не снимая сапог, прыгнул в реку, сразу зачерпнув голенищами водицы. Подошел к старцу.
— Ну, что там, как прядется нить? — спросил княжич.
Старик опомнился, видать — вопрос попал, как стрела, точно в цель.
— Ни одного узелка, княжич, — казалось, Видящий даже удивлен, — гладка пряжа, будто ничего и не было… И не будет!
* * *
— Закопают все обратно! — сообщил Младояр наставнику.— Князь повелел? — даже не удивился Иггельд.
— Нет, он не знает еще.
— Что, Асилуш так решил?
— Он тоже еще не ведает!
— А кто ж тогда ведает? — старик чуть наклонил голову, взглянул на княжича.
— Я!
— А ты откуда знаешь?
— Речной Старец мне шепнул, — гордо заявил Младояр, — сказал, что ничего не изменится!
— Эка мудрость, все знают, что все проходит и ничего не меняется, — махнул рукой Иггельд.
— Нет, он не о том, и не так говорил!
— Понимай, как знаешь, — отмахнулся Иггельд, — ты к пещере пойдешь?
— А как же… Вроде солнце высоко, дождика нет, в самый раз прогуляться, да волшебников в хрустальных домовинах попользовать-полечить!
Удивительно устроены люди! Казалось бы, дома дел по горло, сады да огороды, курята-поросята, опять же и любовью заняться — не грех. Так нет же, который день стоит толпа у пещер, мальчишки прибегают сюда, будто тут орехи раздают, да еще и на меду! Народ обсуждает то, да се, а сами — на пещеру глазами зыркают. Младояр уже слышал, дядя Яснополк балагурил, князю предлагал здесь теперь вече созывать, раз уж все горожане и так сюда хаживают!
Пока протискивались сквозь толпу, у Иггельда калиту срезали, счастье — было в ней всего два сребреника, да и те — затертые. Лекарь все больше к разговорам прислушивался, да и княжич — тоже, вот и не приметили вора. А сплетни, оно известно, впереди катятся. Не раз и не два доносилось — мол, сегодня живого мертвеца вынимать будут! Вот так, вот тебе и секреты тайные, знанья сокровенные, кои простому народу знать не положено. Как же! Будет он, народ, спрашивать — что положено, а что — нет? Мужи в чистые рубахи оделись, расшитые, синие да красные, девки щеки нарумянили, брови подвели, даже малышня беспортошная, и та — если не хари, то хоть носы умыла — местами…
Вот и пещера. Протиснулись, теперь не только стены мешают, народа набралось — что семечек в огурце. Да и сам огурец — не с грядки, а соленый, нет, в уксусе маринованный — дышать в этой пещере-кадушке нечем, духота да смрад…
— Что делать-то, Игг? — кинулся навстречу лекарю Веяма, голосок — беспомощный, — Домовину не вынести, а при всем этом народе плиту прозрачную снимать — непорядок. А вдруг да что? Опять же, пустим дурмана макового — сами надышимся, рядком уляжемся. Все заткнуто, последние зеркала то и дело закрывают задами-то!
— Я скажу князю, — буркнул Иггельд, разворачиваясь к выходу.
Нет, совсем не так представлял Младояр заботы ведовские, думал о том, что главное — заклятья да снадобья, оказалось же — наперед всего любопытных погнать, на то большая половина сил и уходит…
Княжич выбрался из пещеры, за ним — Веяма, мудрец, казалось, потерял все свое величие, временами норовя уцепиться за край рубахи паренька. Совсем старичок непривычен к толпе да толкотне, на рынок, небось, сам не ходит…
Вот и князь — головой вертит, не знает, видать — кого слушать, Иггельда ли, или все новых и новых просителей. Лекарь, завидев Веяма, поманил рукой.
— Вот, князь, слушай, что мудрец скажет! — громким голосом, стараясь перекричать толпу, сказанул Иггельд. А сам мудрецу и так, и эдак кажет — мол, давай, ругнись, и потверже!
— Князь, — собравшись с духом, рявкнул Веяма, вокруг так и стихли, вот уж не ожидали, — из пещеры надобно всех вывести, а мне в помощь четырех молодцов нехилых, да десяток дружинников с пиками серебряными!
Теперь смолкли все!
— И народ пусть отойдет подале, а то — как вырвется ракш, тьму лет просидевший, да наружу, наестся мяса человечьего, напьется кровушки…
Младояр едва не прыснул, стоявший недалече молодой жрец — то же едва сдержал улыбку. Зато остальные восприняли угрозу вполне серьезно, паники не было, но чистое пространство перед входом в пещеру начало само собой быстро увеличиваться. «Побегут или не побегут?» — гадал Младояр, — «Коли толпа испугается, затопчут многих. Зря Веяма так…».
— Ну, пока домовину не открывали, — раздался ясный голос Дидомысла, уж он-то понял задумку ведуна с ходу, — бояться нечего. А вот к полудню — отойдите, добрые жители Крутена, подальше! А еще лучше — в город идите, делами занимайтесь…
Ну, так его и послушали! Как же… Коли князь позвал бы на битву, али город защищать — враз бы за доспехами побежали. Ну, а отойти подальше — ладно, так и быть, разве что на пару шагов…
— Пошли, Игг, у нас дел по горло, — шепнул Веяма, — здесь и без нас управятся.
Младояр потянулся за стариками. Веяма вопросительно взглянул на лекаря — мол, а как с этим дружочком? Иггельд лишь кивнул — мол, пойдет с нами. Младояр юркнул в пещеру, на мгновение вообразив — вот сейчас, вот начнем! Да куда там… Битый час только и делали, что выпроваживали набившихся в колдовскую пещеру любопытных. Это посложней, чем там, на свежем воздухе. Ведь не может Младояр, в самом деле, в шею вытолкать собственного дядю, да еще и воеводу в придачу?! Дело продвинулось, когда в пещеру вошла четверка «нехилых» — каждый из молодцев не ниже сажени, да и плечи — соответственно. Затем протиснулись трое с пиками — наконечники со странным блеском, серебряные, что ли? Младояр вопросительно взглянул на Веяма — мол, а зачем серебро? За мудреца ответил Иггельд:
— Так уваженье внушает!
Оказалось, отец вновь предугадал все точно, только к полудню и навели порядок. Младояр, провозившись с жаровней, сам надышался макового дымка, теперь в глазах слегка поплыло, стало хорошо, да сонливо как-то… Иггельд приспособил небольшой мех, позаимствованный ради такого дела у златых дел мастера — кто ж лекарю откажет?! Потом каждый выпил по несколько капель из флакончика, Младояр знал, что в состав входит белена и еще что-то. Ядовито, конечно, но глаза прочищает!
Теперь, наконец-то, княжич сумел рассмотреть и домовину, и лежащего в ней. Тряпицы, прикрывавшие прозрачную крышку, сняли. Лежит, как живой, глаза прикрыты. А ведь Веяма рассказывал, что этот, безымянный, на него смотрел. Значит — может открывать и закрывать глаза. Но это ничего не значит. Младояр видел на рынке куклу работы заморской, та открывала глазки, да закрывала, коли уложишь… Чу — открыл глаза, взглянул на княжича, вновь прикрыл веки. Живой! Взгляд — осмысленный. А ведь те, чьи черепа пирамидкой сложены были — они все разума да воли лишены посредством ножа. А этот — понимает, взгляд разумный, внутрь проникает, волхв небось, колдун… И раны возле глазницы не видно — Младояр пригляделся — ни шрамика. Стало быть — настоящий владыка был…
Княжич решил повнимательнее осмотреть все. Ведь вечером надо записать — как видел, ничего не придумывая. Вот сама домовина. Выдолблена из единой глыбы, камень полупрозрачный, мутноватый, чуть желтоват. Или спекли усыпальницу из песка? Может быть. Домовина велика, длина сажень, да еще пара вершков, толщина в ладонь. Нет, так не годится, надо будет записать — толщина вершок с третью. Верхний край домовины стесан, отполирован, так что прозрачная крышка примыкает вплотную, без зазора. Кажись, между домовиной и крышкой какая-то мазь. Или клей… Если клей — трудно будет крышку сдвинуть! Теперь о крышке. Прозрачна, как вода. Это или кварц — хотя, сомнительно, где это видано, чтоб кристалл длиной почти в сажень? Да еще и стесать такой, отполировать? Скорее всего, это — стекло. Но — такого делать люди не умеют, уж слишком ровно да прозрачно. И велико. Но умение — дело наживное. Многие старые секреты мастерства утрачены ныне — так любой ведун скажет, да что ведун, и ремесленник каких историй про свое дело не поведает…
В каменную домовину вставлена деревянная, плотно сидит, без зазоров. Дерево окраски алой, явно пропитано какой-то смолой. Поверхность гладкая, полированная. Дальше идет домовина черного дерева, край на полвершка ниже красной каемки внешней домовины. Поверхность матовая, цвет глубокий — будто уголь, а не дерево. А дальше — последняя, металлическая часть усыпальницы. Цвет светло-желтый, возможно — сплав золота с серебром, или какой-то другой металл. Следов ржавчины нет, даже не потемнел нигде. Золотая домовина тонка, как лист дерева, на поверхности — тонкий узор: квадратики, треугольники…
Ладно, теперь осмотрим того, кто лежит внутри. Рост невелик, от сажени половина, да пядь. Лыс — что колено. Брови то ли выщипаны, то ли не растут вовсе. Цвет кожи — желтоватый, с пепельным оттенком. Может — оттого, что дышать ему нечем? Губы серовато-синие. Складки на коже. Одежда — вроде хитона, цвет серый, проглядывается местами узор — видать, от времени краски выцвели. Хотя — отчего им выцвести-то, сюда Солнце не заглядывало? Ноги босы, пальцы лишены ногтей. А, вот и на руках — тоже нет ногтей, что-то похоже на рубцы. Стало быть — вырвали ногти. Зачем? Погоди, погоди… Ногти да волосы растут даже у мертвецов, а уж спящий, да за века, весь волосами да ногтями изойдет!
— Отправляющийся в тысячелетнее путешествие должен избавиться от ногтей и волос, — произнес Младояр вслух.
— Разумеется, — кивнул Веяма.
— Ежику понятно! — недовольно буркнул Игг, у которого что-то не получалось с мехом, — Лучше бы мне помог, чем зря время терять.
— Он время зря не теряет, он изучает, — затупился за княжича мудрец.
— А что у него в левой руке? Это такой анк?
— Похоже, — согласился Веяма.
— А в правой? — не унимался Младояр, — Что за сосуд? Он ведь держит указательным пальцем за крышечку!
— Вот это — главное, чего я опасаюсь, — признался ведун, — там может быть яд, а может — и дух какой сидеть. Слишком смахивает на оружие — то ли убить себя, то ли — других. Потому и усыпим для начала…
— Вот не знаю, что сначала — усыплять, или уксусом кропить, — вновь подал голос старый лекарь, — что забуянить может, оно понятно. А вдруг зараза какая под крышкой угнездилась. Пока одурманивать будем, сами пыль тысячелетнюю вдохнем, мало ли там тогда чем хворали. Бывает и такая болезнь, что вмиг по всему городу разносится…
— Так что — сначала уксус? — спросил Веяма.
— Духи так разные, я понимаю, яды — тоже, но зараза — она опаснее, — подтвердил Иггельд, — первым уксус пойдет, да с солью, а уж потом — остальное…
Настал решающий момент. Все находящиеся в пещере, по команде Иггельда, завязали носы-рты тряпицами, острый запах уксуса ударил Младояру прямо в нос, княжич заметил, как брызнули слезы у одного из дружинников. «Нехилые ребята» осторожно подвели под торчащий край прозрачной крышки железный прут. Несколько усилий — и прозрачная плита подалась, сдвинулась.
Древний с интересом наблюдал за действиями крутенцев из-под своей крышки. Кажется, даже собирался что-то сказать. А тут — Иггельд брызнул в щель уксусом. Гримасы недовольства, разочарования и возмущения поочередно сменили друг друга, княжич чуть не рассмеялся, наблюдая за лицом пришельца из прошлого. «Он еще не знает, что ждет его дальше!» — беззвучно посмеивался Младояр, помогая наставнику набрать сладкого макового дыма в мех. Сунули в щель, пустили. Впервые услышали голос древнего, вернее — яростное рычание. Проклинал, небось… Ничего, вот тебе еще сладкого дыма. Глаза долгожителя медленно закрылись, но Иггельд так ему не поверил, пускал дым — еще и еще! Наконец, уверившись, что древний заснул, сняли крышку. Вновь уксус — окроплена одежда. Старики — Иггельд с Веямой — раздели спящего, осторожно подняли тщедушное тельце, перенесли из домовины на приготовленное ложе, хитон — а больше ничего на древнем не было — оставили, где лежал, крышку «нехилые ребята» тут же прикрыли.
Иггельд осматривал тело, лежащее перед ним, щупал морщинистую кожу, нюхал. Веяма, вооружившись зажигательным стеклом, разглядывал что-то на лице и губах спящего. Младояр не видел раньше, чтобы зажигательным стеклом так пользовались, и как он не догадался, что им можно не только пугать, поднося к глазу. Оказывается, оно — инструмент ученого! Княжич одернул себя — не о том задумался. Сейчас редкий случай — рассмотреть человека, жившего тысячи лет назад. Даже — дюжину тысяч, не меньше. Ведь, в самом деле, предки Младояра пришли сюда почти двенадцать тысяч лет назад, имя каждого князя, сидевшего на земле крутенской, известно — и на камне, и на досках дубленных хоть сейчас прочесть… И никого живым бессмертным не закапывали, тем паче — пирамиды их черепов стариковских не складывали, о таком предание осталось бы, да записи! А до того тысячи лет здесь льдом все покрыто стояло, в древних свитках писано — высотой в версту! Опять же, в эпоху холодов никого здесь закопать не могли. Страшно и представить себе, сколь долго пролежал этот древний, лишь глазами моргая. Нет, скорее всего — проспал. А тут разбудили, да и вновь усыпили — насильно! Вот ведь нелада какая с древним-то…
— Думаю, смесь каких-то смол, — сказал Иггельд.
— Да, похоже, — согласился Веяма, — и лицо тоже снадобьем уложено, тоже смолы, да запах другой.
— А зачем его просмолили? Что б не портился? — ляпнул Младояр.
Стоявшие рядом — серебрены пики наизготовку — дружинники загоготали. «Просмолили колдуна, засмолили…» — повторил кто-то из «нехилых» за спиной.
— Все правильно, — бодренько откликнулся Веяма, — смолы затем нанесены, чтобы ни черви, ни жучки, ни зараза другая, даже глазу невидимая, ущербу телу сего древнего старца не нанесла. Хорошая, видать, смесь, надо вызнать — тоже пользовать будем!
— А зачем? —спросил один из дружинников.
— Как же, старичков сохранять, помазал сучок в молодости — и любись до старости, — объяснил другой.
— Раны мазать, дурья башка! — огрызнулся Иггельд.
— Да и не только в деле лекарском, — дополнил Веяма, — любую снедь, мясо скажем, изжарил, да смолой покрыл — и храниться годами будет. А я бы попробовал яблоки мазать. А еще фрукты из стран жарких, их сюда не довезешь — портятся…
Хорошо поговорили, помечтали, — прервал рассуждения Веяма лекарь, — наш-то сейчас опомнится. Так что давайте, ребятки, за работу!