Джилли Купер
Белла
Глава первая
Белла читала все быстрее, пока не дошла до последней страницы, после чего, простонав от раздражения, швырнула книгу в угол. Едва не задев строй бутылок, книга с шумом упала в корзину для бумаг.
— Самое подходящее для нее место, — гневно высказалась Белла. — Это надо же быть такой занудой!
Ни в одной из книг, которые она читала, ей никак не удавалось поставить себя на место персонажей. На этот раз она вспылила из-за того, что героиня покорно вернулась домой к скучному мужу вместо того, чтобы последовать за своим умопомрачительным любовником вверх по Амазонке.
Она поежилась и стала думать, не выпустить ли из ванны воду и не налить ли погорячее, но вспомнила, что уже делала это четырежды. Кожа на пальцах у нее сморщилась и запачкалась краской от книги, а небо в окне ванной комнаты за то время, пока она лежала в воде, сгустилось от бледно-голубого до темного индиго: стало быть, час уже был поздний.
Она ополоснулась холодной водой, выбралась из ванны и, встав на коврик, почувствовала легкое головокружение. На ванне осталась темная полоска, но этим завтра займется приходящая работница.
Взяв транзистор, Белла прошла по валявшейся на полу одежде, собрала лежавшую в холле дневную почту и направилась в спальню.
Включив музыку, немного потанцевала и пропела несколько тактов, потом, увидев себя в зеркале с волосами, упрятанными в шапочку для душа, и красным, как у вареного рака, телом, подумала, ухмыльнувшись, что широкая британская публика испытала бы шок, увидев ее в таком виде.
Она сняла с головы шапочку и осмотрела себя повнимательнее. Высокий рост, великолепная фигура, длиннющие ноги. Широкий рот, большие, несколько сонные, широко поставленные желто-зеленые глаза. Светло-рыжая грива рассыпалась по плечам. Общее впечатление — как от лоснящейся красивой породистой лошади в лучшей кондиции.
Она вскрыла конверты. Одно из писем было от журналиста, который просил у нее интервью, другое от одного прежнего друга, пытавшегося к ней вернуться, и еще несколько — от поклонников, которые ей переправляла Би-би-си. В одном из них, написанном косым почерком, говорилось:
«Дорогая мисс Паркинсон, надеюсь, вы не будете ничего иметь против моего письма. Я знаю, что вы, должно быть, ведете очень занятую, светскую жизнь. Я считаю чудом, что с вашим именем никогда не было связано никакого скандала. Не могли бы вы послать мне вашу фотографию большого формата с подписью и некоторые биографические подробности?»
О, Господи, подумала Белла, если бы они только знали! Ей даже стало немного не по себе от этой мысли.
Последнее письмо оказалось деловым. На листе стоял гриф театра «Британия», директор которого, Роджер Филд, писал:
«Дорогая Белла, Если ты еще раз опоздаешь, мне придется тебя уволить. Разве ты не видишь, как это нервирует всю труппу? Хватит быть такой чудовищно эгоистичной.
С любовью, Роджер».
Белла знала, что Роджер слов на ветер не бросает. Посмотрев на будильник рядом с кроватью, она издала еще один стон. Было уже двадцать минут седьмого, а занавес поднимается в половине восьмого. Даже не успев как следует обтереться, она с невероятной скоростью оделась, выбежала за порог и, по счастью, почти тут же нашла такси.
Театр «Британия» был одним из самых успешных театральных предприятий последнего десятилетия. Он специализировался на Шекспире и более поздних классиках и давал три вечерних представления попеременно с тремя репетициями в неделю. Белла вступила в труппу год тому назад и за это время поднялась от статиста до небольшой роли в «Венецианском купце». Недавно она совершила свой первый настоящий прорыв, сыграв Дездемону в «Отелло». Критики исходили восторгами по поводу ее игры, и спектакль шел с аншлагом по три раза в неделю.
Откинувшись на сиденье и глядя через окно такси на деревья Гайд-парка, разворачивавшиеся веером на фоне неба цвета ржавчины, Белла старалась успокоиться. Теперь вплоть до самого выхода на сцену она будет потеть от нервного возбуждения, и страх перед публикой будет держать ее за горло, как хищный зверь. Она нарочно укорачивала это время насколько возможно, и когда ей придется надевать сценическое платье и гримироваться в такой спешке, впадать в панику будет просто некогда.
И все же, как ни странно, вполне спокойной она чувствовала себя только там, на сцене, когда представляла не себя, а какую-то другую личность.
Такси подъехало к театру в пять минут восьмого.
— Добрый вечер. Том, — отрывисто бросила Белла, проносясь мимо привратника.
Тот отложил свою вечернюю газету и посмотрел на часы.
— Вы как раз вовремя, мисс Паркинсон. Тут для вас письмо, а в вашей комнате новые цветы.
Не удостоив письмо взглядом, Белла через две ступеньки взлетела наверх и ворвалась в гримерную, которую делила со своей лучшей подругой Рози Хэсселл. Рози играла Бьянку.
— Опять опаздываешь, — сказала Рози, подкрашивая глаза. — Роджер уже заглядывал и поскрежетал зубами.
— Бог мой, — побледнела Белла, — я никак не могла найти такси, — солгала она и, бросив меховое манто на кресло, облачилась в халат.
— Я думаю, Фредди Диксон ко мне неравнодушен, — сказала Рози.
— Ты думаешь так про каждого, — заметила Белла, накладывая на лицо жирный крем.
— Я не… ну, во всяком случае, обычно я не ошибаюсь. Думаю, что насчет Фредди я права.
Фредди Диксон был красивым актером, который играл Кассио. Белла и Рози, обе были им увлечены и слегка уязвлены тем, что он не выказывал интереса ни к одной, ни к другой.
— Знаешь тот клинч[1], что у нас в четвертом акте? — сказала Рози, пришпиливая к концам волос черные колечки. — Так в прошлый раз он меня чуть не раздавил и до конца всей сцены не отнимал от меня рук.
— А он и не должен был их отнимать. Полагаю, Роджер велел ему играть сексуальнее.
— Это все, что ты знаешь, — самодовольно сказала Рози. — Посмотри, у тебя опять цветы от мастера Энрикеса, — добавила она, указав на огромный букет ландышей в банке из-под варенья на гримерном столике Беллы.
— О, какая прелесть! — воскликнула Белла, только теперь заметив цветы. — Интересно, какие у него намерения на сегодняшний вечер?
— Ты не собираешься читать его письмо? — спросила Рози.
— Можешь прочитать его сама, если тебе так интересно, — сказала Белла, подрисовывая себе брови.
Рози вынула листок из голубого конверта и начала читать:
— «Дорогая Белла», — немного фамильярно, прошлый раз была «дорогая мисс Паркинсон». «Желаю удачи. Буду сегодня вас смотреть. Ваш Руперт Энрикес». Похоже, он от тебя без ума. Это он в восьмой раз что ли смотреть будет?
— В девятый, — уточнила Белла.
— Ему теперь этот спектакль вот где, — предположила Рози. — А может быть, это ему необходимо, чтобы попасть в отличники?
— Ты думаешь, он так молод?
— Думаю, да, или же — он испорченный старичок. За актрисами ни один порядочный мужчина не бегает. Обычно у них своих девиц хватает.
Белла выудила из баночки с кремом муху и посмотрела на листок с запиской.
— Правда, у него красивый почерк. И Чичестер Террас — адрес вполне приличный.
В дверь постучали. Это была Куини, их костюмерша, которая принесла платья. Закоренелая кокни[2] с оранжевыми волосами и постоянно свисающей с пурпурных губ сигаретой, она вечно рассказывала про «великих актрис», которых когда-то одевала. Белла в ее теперешнем нервозном состоянии с большой охотой позволила той пуститься в очередные воспоминания.
— Внимание, осталось пять минут! Осталось пять минут! — послышался жалобный голос мальчика, приглашавшего актеров на сцену.
Выход Рози был позднее, и она занялась кроссвордом. Белла огляделась. Эта комната, несмотря на голый пол и затемненные окна, казалась уютной и привычной в сравнении с тем странным, ярко освещенным миром, в который ей теперь предстояло войти.
— Удачи, — пожелала ей Рози, когда она выходила. — Крепко поцелуй Фредди.
Они ждали своего выхода у открытой двери под тускло-желтой лампой — Брабанцио, Кассио и она. Уэсли Баррингтон, игравший Отелло, нервно ходил в сторонке. Это был могучий и красивый негр под два метра ростом. Нервный, как кошка, он расхаживал взад-вперед, бормоча про себя текст, словно какое-то проклятие.
Но вот актеры ушли, оставив ее одну. Она помолилась о том, чтобы ей справиться.
Теперь был слышен красивый размеренный голос Отелло:
— «Достопочтенные могучие и строгие синьоры…»
Сейчас ее очередь. К ней подошел Яго.
— Пошли, красавица, — шепнул он, — выше голову.
Началось. Она на сцене, красивая, нежная, немного стыдливая. Чуть осмотревшись, она медленно произнесла:
— «Я сознаю супружеский мой долг…»
Белла уходила за кулисы и вновь выходила на сцену; она немного пофлиртовала с Кассио, и потом снова появился Отелло. Здесь, где происходящее казалось ей в тысячу раз более реальным, чем обыденная жизнь, у нее имелись слова для выражения своих истинных чувств.
Но волшебство слишком быстро кончалось.
Прошла жуткая сцена убийства, и короткая, хотя и слишком насыщенная жизнь пьесы истекла.
Когда ее вызывали из-за занавеса, она почти исчерпала всю свою стойкость. Трижды Отелло и Яго выводили ее к публике, по щекам ее катились слезы, а шум аплодисментов все усиливался.
— Хорошо исполнено, — прокомментировал Уэсли Баррингтон своим глубоким басом.
Белла улыбнулась ему. Она была очень увлечена им на сцене, но теперь он вновь превратился в Уэсли, в примерного семьянина и отца троих детей.
Теперь Белла отправится с Рози в дешевый ресторанчик поужинать, а утром будет валяться в постели до самого обеда. Она избегала того самого занятого светского мира, к которому, по мнению ее поклонников, она якобы принадлежала. Для нее это был способ сохранить энергию для самого важного.
Но в гримерной она застала Рози в страшном возбуждении.
— Фредди пригласил меня пойти с ним в город.
— Полагаю, он хочет обсудить с тобой, как вам следует играть сцену, — предположила Белла. Она упала в кресло и почувствовала, как уныние оседает на нее, словно пыль на полированную поверхность стола.
Не то чтобы она хотела оказаться на месте Рози. Она уже давно решила, что курчавые волосы и неоновая улыбка Фредди не для нее. Но если он решил заняться Рози всерьез, тогда прощай уютные ужины вдвоем с подругой, их привычное сплетничанье обо всей труппе. Ну а Рози, конечно, ликовала.
— Что он тебе предложит, как думаешь?
— Что-нибудь дешевое. Он удивительно скуп.
— Как ты считаешь, одна серьга сексуально смотрится?
— Нет, вид дурацкий. Как будто другую потеряла.
В дверь постучали. Это был привратник Том.
— Там внизу какой-то мистер Энрикес, мисс Паркинсон. Спрашивает, можно ли пройти к вам.
— Ого, — Белла вдруг встрепенулась. — Как он выглядит?
— Выглядит что надо, — сказал Том, показывая пальцем на пятифунтовую купюру у себя в кармане.
— Не школьник?
Том покачал головой.
— Не испорченный старичок?
— Нет, парень на вид вполне порядочный. И вроде как не из простых. И голос подходящий, и костюм фунтов на пятьсот.
— Ой, слушай Белла, — сказала Рози. — А может, это классный тип.
— Ладно, — решила Белла. — Если не понравится, всегда можно выставить.
— Отлично! — сказала Рози. — Я закончу лицо в туалете.
— Нет! — нервно взвизгнула Белла. — Ты не можешь оставить меня одну.
В этот момент в дверях показалась костюмерша Куини.
— Вам лучше снять это платье, пока вы не обсыпали его пудрой, — посоветовала она Белле.
Та посмотрела на себя в зеркало. Ее загорелая кожа сверкала из-под белой с низким вырезом ночной сорочки как старая слоновая кость.
Ударим мистера Энрикеса наповал, подумала она.
— Можно, я побуду в нем еще немного, Куини?
— А мне, значит, торчать, здесь, пока вы не закончите, — кисло проговорила Куини.
— Да ладно тебе, старая карга, — сказала Рози и, взяв ее за руку, вытащила из гримерной. — Можешь для утешения глотнуть виски у Фредди.
Белла слегка опрыскалась духами, потом пустила несколько струй в воздух, поправила груди, чтобы они лучше смотрелись в сорочке Дездемоны, и, сев в кресло, стала расчесывать волосы.
В дверь постучали.
— Войдите, — произнесла она хорошо поставленным грудным голосом.
Когда она с улыбкой обернулась, лицо у нее вытянулось от изумления. Стоявший в дверях мужчина выглядел необыкновенно романтично: тонкие черты очень бледного лица, впалые щеки, черные горящие глаза и блестящие волосы цвета воронова крыла. Он был худощав и очень элегантен. Поверх смокинга на нем было наброшено великолепное меховое пальто золотистого цвета.
Какое-то время они молча смотрели друг на друга, потом он, слегка улыбнувшись, произнес:
— Можно войти? Надеюсь, я вас не побеспокою.
У него оказался приятный голос, говорил он негромко и медленно.
— Меня зовут Руперт Энрикес, — добавил он, как бы спохватившись.
— О, пожалуйста, входите, — Белла в волнении встала и увидела, что их глаза почти на одном уровне.
— Вы такая высокая, — заметил он с удивлением. — На сцене рядом с Отелло вы кажетесь совсем маленькой.
Смущенная Белла убрала с красного плюшевого дивана кучу одежды.
— Садитесь. Выпейте. — Она достала бутылку виски и пару стаканов. Ее злило, что у нее так дрожат руки. Стукнув бутылкой о стакан, она вылила в него чересчур много виски.
— Эй, поосторожнее, — сказал он. — Для меня это многовато.
Он долил стакан доверху водой из-под крана.
— Вы не против, если я закурю?
Она кивнула и с удовольствием заметила, что, когда он зажигал сигарету, руки у него тоже дрожали. Он не был таким уж невозмутимым, как показалось с первого взгляда.
Садясь, она столкнула на пол баночку с кремом. Оба кинулись ее поднимать, едва не столкнувшись при этом лбами.
Он посмотрел на нее и расхохотался.
— Похоже, вы так же нервничаете, как и я. Разве вы не привыкли принимать после каждого представления незнакомых мужчин?
Белла покачала головой.
— Я всегда боялась, что они разочаруются, увидев меня вне сцены.
— Разочаруются? — Он посмотрел на нее с недоверием. — Вы, должно быть, шутите.
Белла вдруг поняла, какой низкий вырез у ее платья.
— Цветы чудесные, — сказала она, краснея. — Как это вам удалось добыть такую прелесть посреди зимы?
— Опустошил оранжерею моей матери.
— Она не возражала?
— Не знаю. Она в Индии. Надеюсь, ее там проглотит какой-нибудь услужливый тигр, — сказал он, недобро улыбнувшись.
Белла хихикнула.
— Она вам не нравится?
— Не очень. А вы ладите с родителями?
— Они умерли, — бесстрастно ответила Белла и помолчала, ожидая обычных выражений сочувствия. Они не последовали.
— Вам повезло, — сказал Руперт Энрикес. — Хотел бы я быть сиротой: развлекайся сколько душе угодно и никого не бойся.
У него была забавная манера говорить: весьма ядовитые слова прозвучали совсем безобидно. Тем не менее, подумала она, он испорченный мальчишка. Он может быть и безжалостным, если пожелает.
Он взял со стола стакан.
— Сегодня вы играли даже лучше, чем обычно.
— Вам не надоело смотреть один и тот же спектакль много раз подряд?
Он усмехнулся.
— Это же не какой-нибудь фарс на Уайтхолле[3]. Единственное, из-за чего я так часто сюда прихожу, — это вы.
В дверь постучали.
— Черт! Надо непременно отвечать? — спросил он.
Это была Куини.
— Я мигом, — сказала ей Белла, а потом, обращаясь к Руперту добавила, — сожалею, но мне надо переодеться.
Он осушил стакан, встал и направился к двери.
— Я вот подумал, не могли бы вы как-нибудь поужинать со мной на следующей неделе?
Сегодня понедельник, подумала Белла. Не очень-то он увлечен, если может потерпеть еще целую неделю!
— Я очень занята, — сказала она, греша против правды.
— Что если во вторник?
— Во вторник вечером я работаю.
— Тогда в среду?
Она помедлила ровно столько, чтобы он забеспокоился, потом улыбнулась:
— Хорошо, это подойдет.
— Не думаю, что вам нравится опера.
— Обожаю оперу, — солгала Белла, твердо решив стоять на своем.
— Отлично. В следующую среду первое представление «Зигфрида». Постараюсь раздобыть билеты.
Уходя, он сказал:
— Сожалею, что мне пришлось знакомиться с вами таким неуклюжим способом, но я не знаю никого из ваших знакомых, кто мог бы представить нас друг другу, еще есть другой способ — это купить театр.
Только потом она поняла, что он шутил только наполовину. Семейство Энрикесов могло бы, не моргнув глазом, скупить все театры Лондона.
— Самое подходящее для нее место, — гневно высказалась Белла. — Это надо же быть такой занудой!
Ни в одной из книг, которые она читала, ей никак не удавалось поставить себя на место персонажей. На этот раз она вспылила из-за того, что героиня покорно вернулась домой к скучному мужу вместо того, чтобы последовать за своим умопомрачительным любовником вверх по Амазонке.
Она поежилась и стала думать, не выпустить ли из ванны воду и не налить ли погорячее, но вспомнила, что уже делала это четырежды. Кожа на пальцах у нее сморщилась и запачкалась краской от книги, а небо в окне ванной комнаты за то время, пока она лежала в воде, сгустилось от бледно-голубого до темного индиго: стало быть, час уже был поздний.
Она ополоснулась холодной водой, выбралась из ванны и, встав на коврик, почувствовала легкое головокружение. На ванне осталась темная полоска, но этим завтра займется приходящая работница.
Взяв транзистор, Белла прошла по валявшейся на полу одежде, собрала лежавшую в холле дневную почту и направилась в спальню.
Включив музыку, немного потанцевала и пропела несколько тактов, потом, увидев себя в зеркале с волосами, упрятанными в шапочку для душа, и красным, как у вареного рака, телом, подумала, ухмыльнувшись, что широкая британская публика испытала бы шок, увидев ее в таком виде.
Она сняла с головы шапочку и осмотрела себя повнимательнее. Высокий рост, великолепная фигура, длиннющие ноги. Широкий рот, большие, несколько сонные, широко поставленные желто-зеленые глаза. Светло-рыжая грива рассыпалась по плечам. Общее впечатление — как от лоснящейся красивой породистой лошади в лучшей кондиции.
Она вскрыла конверты. Одно из писем было от журналиста, который просил у нее интервью, другое от одного прежнего друга, пытавшегося к ней вернуться, и еще несколько — от поклонников, которые ей переправляла Би-би-си. В одном из них, написанном косым почерком, говорилось:
«Дорогая мисс Паркинсон, надеюсь, вы не будете ничего иметь против моего письма. Я знаю, что вы, должно быть, ведете очень занятую, светскую жизнь. Я считаю чудом, что с вашим именем никогда не было связано никакого скандала. Не могли бы вы послать мне вашу фотографию большого формата с подписью и некоторые биографические подробности?»
О, Господи, подумала Белла, если бы они только знали! Ей даже стало немного не по себе от этой мысли.
Последнее письмо оказалось деловым. На листе стоял гриф театра «Британия», директор которого, Роджер Филд, писал:
«Дорогая Белла, Если ты еще раз опоздаешь, мне придется тебя уволить. Разве ты не видишь, как это нервирует всю труппу? Хватит быть такой чудовищно эгоистичной.
С любовью, Роджер».
Белла знала, что Роджер слов на ветер не бросает. Посмотрев на будильник рядом с кроватью, она издала еще один стон. Было уже двадцать минут седьмого, а занавес поднимается в половине восьмого. Даже не успев как следует обтереться, она с невероятной скоростью оделась, выбежала за порог и, по счастью, почти тут же нашла такси.
Театр «Британия» был одним из самых успешных театральных предприятий последнего десятилетия. Он специализировался на Шекспире и более поздних классиках и давал три вечерних представления попеременно с тремя репетициями в неделю. Белла вступила в труппу год тому назад и за это время поднялась от статиста до небольшой роли в «Венецианском купце». Недавно она совершила свой первый настоящий прорыв, сыграв Дездемону в «Отелло». Критики исходили восторгами по поводу ее игры, и спектакль шел с аншлагом по три раза в неделю.
Откинувшись на сиденье и глядя через окно такси на деревья Гайд-парка, разворачивавшиеся веером на фоне неба цвета ржавчины, Белла старалась успокоиться. Теперь вплоть до самого выхода на сцену она будет потеть от нервного возбуждения, и страх перед публикой будет держать ее за горло, как хищный зверь. Она нарочно укорачивала это время насколько возможно, и когда ей придется надевать сценическое платье и гримироваться в такой спешке, впадать в панику будет просто некогда.
И все же, как ни странно, вполне спокойной она чувствовала себя только там, на сцене, когда представляла не себя, а какую-то другую личность.
Такси подъехало к театру в пять минут восьмого.
— Добрый вечер. Том, — отрывисто бросила Белла, проносясь мимо привратника.
Тот отложил свою вечернюю газету и посмотрел на часы.
— Вы как раз вовремя, мисс Паркинсон. Тут для вас письмо, а в вашей комнате новые цветы.
Не удостоив письмо взглядом, Белла через две ступеньки взлетела наверх и ворвалась в гримерную, которую делила со своей лучшей подругой Рози Хэсселл. Рози играла Бьянку.
— Опять опаздываешь, — сказала Рози, подкрашивая глаза. — Роджер уже заглядывал и поскрежетал зубами.
— Бог мой, — побледнела Белла, — я никак не могла найти такси, — солгала она и, бросив меховое манто на кресло, облачилась в халат.
— Я думаю, Фредди Диксон ко мне неравнодушен, — сказала Рози.
— Ты думаешь так про каждого, — заметила Белла, накладывая на лицо жирный крем.
— Я не… ну, во всяком случае, обычно я не ошибаюсь. Думаю, что насчет Фредди я права.
Фредди Диксон был красивым актером, который играл Кассио. Белла и Рози, обе были им увлечены и слегка уязвлены тем, что он не выказывал интереса ни к одной, ни к другой.
— Знаешь тот клинч[1], что у нас в четвертом акте? — сказала Рози, пришпиливая к концам волос черные колечки. — Так в прошлый раз он меня чуть не раздавил и до конца всей сцены не отнимал от меня рук.
— А он и не должен был их отнимать. Полагаю, Роджер велел ему играть сексуальнее.
— Это все, что ты знаешь, — самодовольно сказала Рози. — Посмотри, у тебя опять цветы от мастера Энрикеса, — добавила она, указав на огромный букет ландышей в банке из-под варенья на гримерном столике Беллы.
— О, какая прелесть! — воскликнула Белла, только теперь заметив цветы. — Интересно, какие у него намерения на сегодняшний вечер?
— Ты не собираешься читать его письмо? — спросила Рози.
— Можешь прочитать его сама, если тебе так интересно, — сказала Белла, подрисовывая себе брови.
Рози вынула листок из голубого конверта и начала читать:
— «Дорогая Белла», — немного фамильярно, прошлый раз была «дорогая мисс Паркинсон». «Желаю удачи. Буду сегодня вас смотреть. Ваш Руперт Энрикес». Похоже, он от тебя без ума. Это он в восьмой раз что ли смотреть будет?
— В девятый, — уточнила Белла.
— Ему теперь этот спектакль вот где, — предположила Рози. — А может быть, это ему необходимо, чтобы попасть в отличники?
— Ты думаешь, он так молод?
— Думаю, да, или же — он испорченный старичок. За актрисами ни один порядочный мужчина не бегает. Обычно у них своих девиц хватает.
Белла выудила из баночки с кремом муху и посмотрела на листок с запиской.
— Правда, у него красивый почерк. И Чичестер Террас — адрес вполне приличный.
В дверь постучали. Это была Куини, их костюмерша, которая принесла платья. Закоренелая кокни[2] с оранжевыми волосами и постоянно свисающей с пурпурных губ сигаретой, она вечно рассказывала про «великих актрис», которых когда-то одевала. Белла в ее теперешнем нервозном состоянии с большой охотой позволила той пуститься в очередные воспоминания.
— Внимание, осталось пять минут! Осталось пять минут! — послышался жалобный голос мальчика, приглашавшего актеров на сцену.
Выход Рози был позднее, и она занялась кроссвордом. Белла огляделась. Эта комната, несмотря на голый пол и затемненные окна, казалась уютной и привычной в сравнении с тем странным, ярко освещенным миром, в который ей теперь предстояло войти.
— Удачи, — пожелала ей Рози, когда она выходила. — Крепко поцелуй Фредди.
Они ждали своего выхода у открытой двери под тускло-желтой лампой — Брабанцио, Кассио и она. Уэсли Баррингтон, игравший Отелло, нервно ходил в сторонке. Это был могучий и красивый негр под два метра ростом. Нервный, как кошка, он расхаживал взад-вперед, бормоча про себя текст, словно какое-то проклятие.
Но вот актеры ушли, оставив ее одну. Она помолилась о том, чтобы ей справиться.
Теперь был слышен красивый размеренный голос Отелло:
— «Достопочтенные могучие и строгие синьоры…»
Сейчас ее очередь. К ней подошел Яго.
— Пошли, красавица, — шепнул он, — выше голову.
Началось. Она на сцене, красивая, нежная, немного стыдливая. Чуть осмотревшись, она медленно произнесла:
— «Я сознаю супружеский мой долг…»
Белла уходила за кулисы и вновь выходила на сцену; она немного пофлиртовала с Кассио, и потом снова появился Отелло. Здесь, где происходящее казалось ей в тысячу раз более реальным, чем обыденная жизнь, у нее имелись слова для выражения своих истинных чувств.
Но волшебство слишком быстро кончалось.
Прошла жуткая сцена убийства, и короткая, хотя и слишком насыщенная жизнь пьесы истекла.
Когда ее вызывали из-за занавеса, она почти исчерпала всю свою стойкость. Трижды Отелло и Яго выводили ее к публике, по щекам ее катились слезы, а шум аплодисментов все усиливался.
— Хорошо исполнено, — прокомментировал Уэсли Баррингтон своим глубоким басом.
Белла улыбнулась ему. Она была очень увлечена им на сцене, но теперь он вновь превратился в Уэсли, в примерного семьянина и отца троих детей.
Теперь Белла отправится с Рози в дешевый ресторанчик поужинать, а утром будет валяться в постели до самого обеда. Она избегала того самого занятого светского мира, к которому, по мнению ее поклонников, она якобы принадлежала. Для нее это был способ сохранить энергию для самого важного.
Но в гримерной она застала Рози в страшном возбуждении.
— Фредди пригласил меня пойти с ним в город.
— Полагаю, он хочет обсудить с тобой, как вам следует играть сцену, — предположила Белла. Она упала в кресло и почувствовала, как уныние оседает на нее, словно пыль на полированную поверхность стола.
Не то чтобы она хотела оказаться на месте Рози. Она уже давно решила, что курчавые волосы и неоновая улыбка Фредди не для нее. Но если он решил заняться Рози всерьез, тогда прощай уютные ужины вдвоем с подругой, их привычное сплетничанье обо всей труппе. Ну а Рози, конечно, ликовала.
— Что он тебе предложит, как думаешь?
— Что-нибудь дешевое. Он удивительно скуп.
— Как ты считаешь, одна серьга сексуально смотрится?
— Нет, вид дурацкий. Как будто другую потеряла.
В дверь постучали. Это был привратник Том.
— Там внизу какой-то мистер Энрикес, мисс Паркинсон. Спрашивает, можно ли пройти к вам.
— Ого, — Белла вдруг встрепенулась. — Как он выглядит?
— Выглядит что надо, — сказал Том, показывая пальцем на пятифунтовую купюру у себя в кармане.
— Не школьник?
Том покачал головой.
— Не испорченный старичок?
— Нет, парень на вид вполне порядочный. И вроде как не из простых. И голос подходящий, и костюм фунтов на пятьсот.
— Ой, слушай Белла, — сказала Рози. — А может, это классный тип.
— Ладно, — решила Белла. — Если не понравится, всегда можно выставить.
— Отлично! — сказала Рози. — Я закончу лицо в туалете.
— Нет! — нервно взвизгнула Белла. — Ты не можешь оставить меня одну.
В этот момент в дверях показалась костюмерша Куини.
— Вам лучше снять это платье, пока вы не обсыпали его пудрой, — посоветовала она Белле.
Та посмотрела на себя в зеркало. Ее загорелая кожа сверкала из-под белой с низким вырезом ночной сорочки как старая слоновая кость.
Ударим мистера Энрикеса наповал, подумала она.
— Можно, я побуду в нем еще немного, Куини?
— А мне, значит, торчать, здесь, пока вы не закончите, — кисло проговорила Куини.
— Да ладно тебе, старая карга, — сказала Рози и, взяв ее за руку, вытащила из гримерной. — Можешь для утешения глотнуть виски у Фредди.
Белла слегка опрыскалась духами, потом пустила несколько струй в воздух, поправила груди, чтобы они лучше смотрелись в сорочке Дездемоны, и, сев в кресло, стала расчесывать волосы.
В дверь постучали.
— Войдите, — произнесла она хорошо поставленным грудным голосом.
Когда она с улыбкой обернулась, лицо у нее вытянулось от изумления. Стоявший в дверях мужчина выглядел необыкновенно романтично: тонкие черты очень бледного лица, впалые щеки, черные горящие глаза и блестящие волосы цвета воронова крыла. Он был худощав и очень элегантен. Поверх смокинга на нем было наброшено великолепное меховое пальто золотистого цвета.
Какое-то время они молча смотрели друг на друга, потом он, слегка улыбнувшись, произнес:
— Можно войти? Надеюсь, я вас не побеспокою.
У него оказался приятный голос, говорил он негромко и медленно.
— Меня зовут Руперт Энрикес, — добавил он, как бы спохватившись.
— О, пожалуйста, входите, — Белла в волнении встала и увидела, что их глаза почти на одном уровне.
— Вы такая высокая, — заметил он с удивлением. — На сцене рядом с Отелло вы кажетесь совсем маленькой.
Смущенная Белла убрала с красного плюшевого дивана кучу одежды.
— Садитесь. Выпейте. — Она достала бутылку виски и пару стаканов. Ее злило, что у нее так дрожат руки. Стукнув бутылкой о стакан, она вылила в него чересчур много виски.
— Эй, поосторожнее, — сказал он. — Для меня это многовато.
Он долил стакан доверху водой из-под крана.
— Вы не против, если я закурю?
Она кивнула и с удовольствием заметила, что, когда он зажигал сигарету, руки у него тоже дрожали. Он не был таким уж невозмутимым, как показалось с первого взгляда.
Садясь, она столкнула на пол баночку с кремом. Оба кинулись ее поднимать, едва не столкнувшись при этом лбами.
Он посмотрел на нее и расхохотался.
— Похоже, вы так же нервничаете, как и я. Разве вы не привыкли принимать после каждого представления незнакомых мужчин?
Белла покачала головой.
— Я всегда боялась, что они разочаруются, увидев меня вне сцены.
— Разочаруются? — Он посмотрел на нее с недоверием. — Вы, должно быть, шутите.
Белла вдруг поняла, какой низкий вырез у ее платья.
— Цветы чудесные, — сказала она, краснея. — Как это вам удалось добыть такую прелесть посреди зимы?
— Опустошил оранжерею моей матери.
— Она не возражала?
— Не знаю. Она в Индии. Надеюсь, ее там проглотит какой-нибудь услужливый тигр, — сказал он, недобро улыбнувшись.
Белла хихикнула.
— Она вам не нравится?
— Не очень. А вы ладите с родителями?
— Они умерли, — бесстрастно ответила Белла и помолчала, ожидая обычных выражений сочувствия. Они не последовали.
— Вам повезло, — сказал Руперт Энрикес. — Хотел бы я быть сиротой: развлекайся сколько душе угодно и никого не бойся.
У него была забавная манера говорить: весьма ядовитые слова прозвучали совсем безобидно. Тем не менее, подумала она, он испорченный мальчишка. Он может быть и безжалостным, если пожелает.
Он взял со стола стакан.
— Сегодня вы играли даже лучше, чем обычно.
— Вам не надоело смотреть один и тот же спектакль много раз подряд?
Он усмехнулся.
— Это же не какой-нибудь фарс на Уайтхолле[3]. Единственное, из-за чего я так часто сюда прихожу, — это вы.
В дверь постучали.
— Черт! Надо непременно отвечать? — спросил он.
Это была Куини.
— Я мигом, — сказала ей Белла, а потом, обращаясь к Руперту добавила, — сожалею, но мне надо переодеться.
Он осушил стакан, встал и направился к двери.
— Я вот подумал, не могли бы вы как-нибудь поужинать со мной на следующей неделе?
Сегодня понедельник, подумала Белла. Не очень-то он увлечен, если может потерпеть еще целую неделю!
— Я очень занята, — сказала она, греша против правды.
— Что если во вторник?
— Во вторник вечером я работаю.
— Тогда в среду?
Она помедлила ровно столько, чтобы он забеспокоился, потом улыбнулась:
— Хорошо, это подойдет.
— Не думаю, что вам нравится опера.
— Обожаю оперу, — солгала Белла, твердо решив стоять на своем.
— Отлично. В следующую среду первое представление «Зигфрида». Постараюсь раздобыть билеты.
Уходя, он сказал:
— Сожалею, что мне пришлось знакомиться с вами таким неуклюжим способом, но я не знаю никого из ваших знакомых, кто мог бы представить нас друг другу, еще есть другой способ — это купить театр.
Только потом она поняла, что он шутил только наполовину. Семейство Энрикесов могло бы, не моргнув глазом, скупить все театры Лондона.
Глава вторая
Ровно в половине седьмого вечером в среду он приехал за ней.
— Вы смотритесь великолепно, — сказал он, обходя ее кругом.
— Вы тоже выглядите неплохо.
На нем был темно-серый костюм с красной шелковой рубашкой.
— Вам нравится? — он был польщен. — Мой портной закончил его только в понедельник, поэтому я и не мог пригласить вас на прошлой неделе.
Снаружи их ждал «астон-мартин». Из стереопроигрывателя неслась музыка, обогреватель был включен на полную мощность. Когда они тронулись, Белла незаметно опустила стекло. Ей не хотелось, чтобы от духоты у нее раскраснелось лицо.
Когда они остановились у светофора, Руперт, обернувшись, улыбнулся ей и сказал:
— Вам не следовало заставлять меня так долго ждать встречи с вами. Я так истомился, что стал невыносим для окружающих.
Даже в гуще аудитории первого представления, где бриллианты сверкали инеем, каждый оборачивался в их сторону. Руперт был, по-видимому, знаком со многими, но только кивал, а поболтать не останавливался.
Не прошло и пяти минут после поднятия занавеса, как Белла поняла, что Вагнер — это не для нее. Все эти величественные мужчины и женщины вопили, вытягивая из себя все жилы. Она заглянула в программу и с ужасом узнала, что ей предстоит выслушивать этот кошмар целых три акта.
Первый акт она решила все же как-нибудь вытерпеть. Это было странное ощущение — находиться по другую сторону занавеса.
— Ну как? Вам нравится? — спросил Руперт, пробившись к ней с напитками в антракте.
— О, чудесно, — с энтузиазмом солгала она.
Руперт поглядел на нее с сомнением.
— Ну, не знаю, это какой-то жуткий шум. Как только вам надоест, сразу же скажите, и мы уйдем.
Две серьезного вида женщины с уложенными на голове косами в ужасе обернулись в его сторону.
В течение второго акта Руперт становился все нетерпеливее, однако он успокоился, когда на сцене появилась Брунгильда.
— На вид вылитая моя мать, — громко прошептал он Белле, и она прыснула со смеху.
Какая-то толстая женщина перед ними обернулась и гневно шикнула на них. У Руперта затряслись плечи. Белла упорно старалась смотреть прямо перед собой, но так и не смогла удержаться от хихиканья.
Через минуту Руперт сказал:
— Послушайте, может быть, уйдем?
— Но мы не можем уйти посреди действия.
— Будьте добры, потише, — прошипела толстая женщина.
— Моя жена плохо себя чувствует, — сказал ей Руперт и, взяв Беллу за руку, потащил, ее по ряду, наступая всем на ноги.
Выйдя из театра, они посмотрели друг на друга и взорвались хохотом.
— Кошмар! — сказал он. — Я хотел произвести на вас впечатление, пригласив на первое представление, но похоже оно будет и последним.
Когда они шли между капустных листьев и гнилых яблок, оставшихся от рынка в Ковент-Гардене, он взял ее за руку.
— Вознаградим себя за это хорошим ужином.
Ужинали они в Сохо, в очень дорогом, как поняла Белла, ресторане. Меню с обложкой алого бархата с золотыми кисточками, розовые лепестки в чашках для мытья рук. Они сидели рядом на красной бархатной банкетке как на последнем ряду в кинотеатре.
— Что вам заказать? — спросил Руперт.
— Что угодно кроме селедки.
Он засмеялся.
— А почему не селедку?
— Когда я была ребенком, мать заставляла меня ее есть. Однажды меня заперли в столовой на двенадцать часов.
Руперт был поражен.
— Мне никогда не приходилось есть что не по вкусу.
— Тут хорошее место, — сказала Белла.
— Это прибежище моего отца. Он говорит, что это единственное место в Лондоне, где никогда не встретишь знакомых.
— Руперт, дорогой! — у их стола застыла красивая женщина с широко поставленными темно-синими глазами.
— Лавиния, — он встал и поцеловал ее, — как было на Ямайке?
— Чудесно. Не знаю даже, зачем я только домой вернулась.
— Ты не знакома с Беллой Паркинсон?
— Нет, не знакома. Как поживаете? — она осторожно посмотрела на Беллу. — Я, конечно, читала о вашей игре. Макбет, кажется? Мне надо посмотреть вас на сцене.
Она повернулась к Руперту и спросила как-то слишком небрежно:
— Как Ласло?
— В Буэнос-Айресе.
— Вот почему он не позвонил, — проговорила она с облегчением. — Когда он возвращается?
— Где-то на следующей неделе.
— Ну, передай ему от меня привет и скажи, чтобы позвонил мне, пока у меня не сошел загар.
Она отчалила, чтобы присоединиться к своему эскорту в другом конце зала.
— Красивая, — вздохнула Белла, любуясь ее ногами в элегантной обуви. — Она кто?
— Подружка Ласло.
— А он кто?
— Мой кузен, — Руперт понизил голос. — Кажется, Ласло пожаловался, что у нее слишком маленькая кровать, так она пошла в Хэрродс[4] и купила кровать втрое больше по размеру.
— Она от него без ума. Он привлекательный?
— Для женщин да. Я знаю его слишком хорошо. Мы вместе работаем.
— Где?
— Банковское дело. У нас банк в Сити. Но в основном наш бизнес связан с Южной Америкой. Мой отец председатель компании, но дела ведет Ласло.
— Вы сами немного похожи на латиноамериканца.
— Мой отец из Южной Америки. А мать, увы, чистая англичанка. В следующую пятницу она, к моему великому несчастью, возвращается. Хоть бы кто-нибудь угнал ее самолет. Она занимается слепыми, глухими, голодающими и всякой другой благотворительностью, в какую только может сунуть свой нос. Увы, в сердце у нее нет ни капли доброты. Вся жизнь ее посвящена сидению в разных комиссиях и моему отцу. — Он посмотрел на Беллу. — А у вас какие были родители?
У Беллы вспотели ладони. Она быстро сказала:
— Отец был библиотекарем. Но он умер, когда я была еще младенцем, и матери пришлось пойти на работу школьной учительницей. Мы всегда были страшно бедными.
Бедными, но порядочными. Она так часто рассказывала эту фальшивую историю, что сама почти поверила в нее.
Им подали первое блюдо — средиземноморские креветки и большая чашка майонеза. Белла слегка застонала от предвкушения.
Позднее, когда она почти управилась с уткой и неожиданно подняла глаза, Белла увидела, что Руперт смотрит на нее, так и не притронувшись к еде.
— Белла.
— Да.
— Ты не поужинаешь со мной завтра?
— С удовольствием, — ответила она без малейшего промедления. Единственное, что могло бы испортить для нее этот вечер, — это если бы он решил, что она немного скучновата.
После ужина они поехали к ней, чтобы немного выпить. Белла раздвинула занавески на окне гостиной, чтобы продемонстрировать Руперту вид. Перед ними светилась половина Лондона.
— Правда, великолепно? — сказала Белла с воодушевлением.
— Ничто в сравнении с тобой. У тебя самые красивые в мире волосы, — он взял одну прядь, — прямо как у Рапунсел.
— Кто это?
— Принцесса в башне, которая опустила волосы, и принц взобрался по ним наверх, чтобы спасти ее. Разве в детстве ты не читала сказок?
— Моя мать не одобряла сказки, — уныло ответила она.
Чуть нахмурившись, Руперт привлек ее к себе.
— Чем больше я узнаю про твое детство, тем меньше оно мне нравится.
Потом он стал очень крепко ее целовать. Через минуту он повалил ее на диван и начал возиться с молнией на платье.
— Не надо, — сказала она, напрягаясь.
— Почему? — прошептал он ей на ухо. — Господи, Белла, как я тебя хочу.
Белла глубоко вздохнула и расплакалась. Одним из ее лучших актерских достижений была способность по желанию пускать слезу. Стоило ей только представить себе несчастных псов в собачьем приемнике Баттерси, упорно ждущих хозяев, которые никогда не придут, и слезы начинали катиться у нее по щекам.
— Пожалуйста, не надо, — всхлипнула она.
Руперт теперь стоял перед ней на коленях.
— О, дорогая, прости. Пожалуйста, не плачь. Мне не следовало торопить события. Я вел себя по-свински.
Она посмотрела на него сквозь слезы.
— Теперь ты, наверное, не захочешь меня больше видеть?
Он тоскливо покачал головой.
— Я бы этого не смог, даже если бы попытался. Я слишком глубоко завяз.
После его ухода она посмотрела на себя в зеркало и медленно произнесла:
— Белла, какая же ты сука! Какая у тебя в голове каша!
Ей было нужно, чтобы мужчины ее хотели, но как только доходило до дела, она шла на попятную, боясь, что они узнают правду.
— Вы смотритесь великолепно, — сказал он, обходя ее кругом.
— Вы тоже выглядите неплохо.
На нем был темно-серый костюм с красной шелковой рубашкой.
— Вам нравится? — он был польщен. — Мой портной закончил его только в понедельник, поэтому я и не мог пригласить вас на прошлой неделе.
Снаружи их ждал «астон-мартин». Из стереопроигрывателя неслась музыка, обогреватель был включен на полную мощность. Когда они тронулись, Белла незаметно опустила стекло. Ей не хотелось, чтобы от духоты у нее раскраснелось лицо.
Когда они остановились у светофора, Руперт, обернувшись, улыбнулся ей и сказал:
— Вам не следовало заставлять меня так долго ждать встречи с вами. Я так истомился, что стал невыносим для окружающих.
Даже в гуще аудитории первого представления, где бриллианты сверкали инеем, каждый оборачивался в их сторону. Руперт был, по-видимому, знаком со многими, но только кивал, а поболтать не останавливался.
Не прошло и пяти минут после поднятия занавеса, как Белла поняла, что Вагнер — это не для нее. Все эти величественные мужчины и женщины вопили, вытягивая из себя все жилы. Она заглянула в программу и с ужасом узнала, что ей предстоит выслушивать этот кошмар целых три акта.
Первый акт она решила все же как-нибудь вытерпеть. Это было странное ощущение — находиться по другую сторону занавеса.
— Ну как? Вам нравится? — спросил Руперт, пробившись к ней с напитками в антракте.
— О, чудесно, — с энтузиазмом солгала она.
Руперт поглядел на нее с сомнением.
— Ну, не знаю, это какой-то жуткий шум. Как только вам надоест, сразу же скажите, и мы уйдем.
Две серьезного вида женщины с уложенными на голове косами в ужасе обернулись в его сторону.
В течение второго акта Руперт становился все нетерпеливее, однако он успокоился, когда на сцене появилась Брунгильда.
— На вид вылитая моя мать, — громко прошептал он Белле, и она прыснула со смеху.
Какая-то толстая женщина перед ними обернулась и гневно шикнула на них. У Руперта затряслись плечи. Белла упорно старалась смотреть прямо перед собой, но так и не смогла удержаться от хихиканья.
Через минуту Руперт сказал:
— Послушайте, может быть, уйдем?
— Но мы не можем уйти посреди действия.
— Будьте добры, потише, — прошипела толстая женщина.
— Моя жена плохо себя чувствует, — сказал ей Руперт и, взяв Беллу за руку, потащил, ее по ряду, наступая всем на ноги.
Выйдя из театра, они посмотрели друг на друга и взорвались хохотом.
— Кошмар! — сказал он. — Я хотел произвести на вас впечатление, пригласив на первое представление, но похоже оно будет и последним.
Когда они шли между капустных листьев и гнилых яблок, оставшихся от рынка в Ковент-Гардене, он взял ее за руку.
— Вознаградим себя за это хорошим ужином.
Ужинали они в Сохо, в очень дорогом, как поняла Белла, ресторане. Меню с обложкой алого бархата с золотыми кисточками, розовые лепестки в чашках для мытья рук. Они сидели рядом на красной бархатной банкетке как на последнем ряду в кинотеатре.
— Что вам заказать? — спросил Руперт.
— Что угодно кроме селедки.
Он засмеялся.
— А почему не селедку?
— Когда я была ребенком, мать заставляла меня ее есть. Однажды меня заперли в столовой на двенадцать часов.
Руперт был поражен.
— Мне никогда не приходилось есть что не по вкусу.
— Тут хорошее место, — сказала Белла.
— Это прибежище моего отца. Он говорит, что это единственное место в Лондоне, где никогда не встретишь знакомых.
— Руперт, дорогой! — у их стола застыла красивая женщина с широко поставленными темно-синими глазами.
— Лавиния, — он встал и поцеловал ее, — как было на Ямайке?
— Чудесно. Не знаю даже, зачем я только домой вернулась.
— Ты не знакома с Беллой Паркинсон?
— Нет, не знакома. Как поживаете? — она осторожно посмотрела на Беллу. — Я, конечно, читала о вашей игре. Макбет, кажется? Мне надо посмотреть вас на сцене.
Она повернулась к Руперту и спросила как-то слишком небрежно:
— Как Ласло?
— В Буэнос-Айресе.
— Вот почему он не позвонил, — проговорила она с облегчением. — Когда он возвращается?
— Где-то на следующей неделе.
— Ну, передай ему от меня привет и скажи, чтобы позвонил мне, пока у меня не сошел загар.
Она отчалила, чтобы присоединиться к своему эскорту в другом конце зала.
— Красивая, — вздохнула Белла, любуясь ее ногами в элегантной обуви. — Она кто?
— Подружка Ласло.
— А он кто?
— Мой кузен, — Руперт понизил голос. — Кажется, Ласло пожаловался, что у нее слишком маленькая кровать, так она пошла в Хэрродс[4] и купила кровать втрое больше по размеру.
— Она от него без ума. Он привлекательный?
— Для женщин да. Я знаю его слишком хорошо. Мы вместе работаем.
— Где?
— Банковское дело. У нас банк в Сити. Но в основном наш бизнес связан с Южной Америкой. Мой отец председатель компании, но дела ведет Ласло.
— Вы сами немного похожи на латиноамериканца.
— Мой отец из Южной Америки. А мать, увы, чистая англичанка. В следующую пятницу она, к моему великому несчастью, возвращается. Хоть бы кто-нибудь угнал ее самолет. Она занимается слепыми, глухими, голодающими и всякой другой благотворительностью, в какую только может сунуть свой нос. Увы, в сердце у нее нет ни капли доброты. Вся жизнь ее посвящена сидению в разных комиссиях и моему отцу. — Он посмотрел на Беллу. — А у вас какие были родители?
У Беллы вспотели ладони. Она быстро сказала:
— Отец был библиотекарем. Но он умер, когда я была еще младенцем, и матери пришлось пойти на работу школьной учительницей. Мы всегда были страшно бедными.
Бедными, но порядочными. Она так часто рассказывала эту фальшивую историю, что сама почти поверила в нее.
Им подали первое блюдо — средиземноморские креветки и большая чашка майонеза. Белла слегка застонала от предвкушения.
Позднее, когда она почти управилась с уткой и неожиданно подняла глаза, Белла увидела, что Руперт смотрит на нее, так и не притронувшись к еде.
— Белла.
— Да.
— Ты не поужинаешь со мной завтра?
— С удовольствием, — ответила она без малейшего промедления. Единственное, что могло бы испортить для нее этот вечер, — это если бы он решил, что она немного скучновата.
После ужина они поехали к ней, чтобы немного выпить. Белла раздвинула занавески на окне гостиной, чтобы продемонстрировать Руперту вид. Перед ними светилась половина Лондона.
— Правда, великолепно? — сказала Белла с воодушевлением.
— Ничто в сравнении с тобой. У тебя самые красивые в мире волосы, — он взял одну прядь, — прямо как у Рапунсел.
— Кто это?
— Принцесса в башне, которая опустила волосы, и принц взобрался по ним наверх, чтобы спасти ее. Разве в детстве ты не читала сказок?
— Моя мать не одобряла сказки, — уныло ответила она.
Чуть нахмурившись, Руперт привлек ее к себе.
— Чем больше я узнаю про твое детство, тем меньше оно мне нравится.
Потом он стал очень крепко ее целовать. Через минуту он повалил ее на диван и начал возиться с молнией на платье.
— Не надо, — сказала она, напрягаясь.
— Почему? — прошептал он ей на ухо. — Господи, Белла, как я тебя хочу.
Белла глубоко вздохнула и расплакалась. Одним из ее лучших актерских достижений была способность по желанию пускать слезу. Стоило ей только представить себе несчастных псов в собачьем приемнике Баттерси, упорно ждущих хозяев, которые никогда не придут, и слезы начинали катиться у нее по щекам.
— Пожалуйста, не надо, — всхлипнула она.
Руперт теперь стоял перед ней на коленях.
— О, дорогая, прости. Пожалуйста, не плачь. Мне не следовало торопить события. Я вел себя по-свински.
Она посмотрела на него сквозь слезы.
— Теперь ты, наверное, не захочешь меня больше видеть?
Он тоскливо покачал головой.
— Я бы этого не смог, даже если бы попытался. Я слишком глубоко завяз.
После его ухода она посмотрела на себя в зеркало и медленно произнесла:
— Белла, какая же ты сука! Какая у тебя в голове каша!
Ей было нужно, чтобы мужчины ее хотели, но как только доходило до дела, она шла на попятную, боясь, что они узнают правду.