Страница:
– Насморк, – применил он тактический ход, – мне бы фельдшера.
– Насморк – это серьезно, – нахмурился зоотехник, – вы даже не представляете, сколько опасных хронических заболеваний может вытечь из столь невинного, казалось, заболевания!
Кирилл представил, как вместе с насморком из его организма вытекают опасные хронические заболевания и пожалел, что давно не страдал этим полезным недугом.
– Это вам в райцентр надо, и как можно срочнее, сегодня ФАП уже работать не будет.
Кирилла кольнуло словечко «срочнее», и он решил, что его собеседник не так интеллигентен, как показалось поначалу. «Наверное, не зоотехник, а ветеринар», – догадался он, не утруждая себя размышлениями о том, чем собственно отличается ветеринар от зоотехника.
– А почему? – выдал он после сложных умозаключений.
– У акушерки корова вот-вот отелиться должна, а Калерия в город уехала.
– А вы идете к акушерке помогать принимать роды? – «поиграл» дедукцией Кирилл.
– Я возвращаюсь домой после трудового дня, – не дал насладиться ему триумфом ветеринар, – Я скажу Калерии, она забежит, – добавил он уже тише.
– А вы кто? – уж совсем бестактно поинтересовался Кирилл.
– Ничего-ничего, – предупредил его извинения ветеринар, – я человек незаметный, меня никто с первого раза не запоминает. Я отец Калерии, Иван Федорович Белокуров.
– Отец Калерии? – повторил Кирилл медленно.
Надо же! Кажется, Костик говорил, что что отец медсестры – водитель, а не ветеринар? Странно.
– Калерия у ехала в город, скоро вернется, – повторил Иван Федорович, пытаясь заполнить чем-то неловкую паузу.
– За бинтами? – догадался Кирилл.
– Нет. В кафе какое-то, – пожал плечами отец девушки. – Все время забываю, в какое. Может, кормят там хорошо? Больно уж часто катается. Замуж ей надо.
– Не припомните хотя бы приблизительное название кафе? – сам не поняв зачем, задал вопрос Кирилл.
– Что-то про дружбу народов. Не то Международное, не то Интернациональное.
– Интернет-кафе? – не подумав, ляпнул Кирилл.
– Во-во, – обрадовался Иван Федорович. – Именно интеренет. Только вы не говорите, что я вам рассказал, – тут же стушевался он, – она очень просила меня никому не говорить. Я и вам только потому, что дочка вас любит. И вы не причините ей зла.
"Любит… интернет-кафе… не причиню зла… любит… постоянно мотается… странная стала… любит… " – крутился незамысловатый хоровод из обрывков фраз отца Калерии в голове Кирилла. Услышанное так его потрясло, что он совершенно забыл про собеседника. Иван Федорович немного потоптался на месте, поправил шапку и тихо ушел. Он привык, что на него редко обращают внимание.
Кирилл заспешил домой. Неизвестно еще, когда придет Калерия. Он обязательно должен быть дома к ее приходу. Калерия пришла вечером. Она уверено, как дома прошла к буфету, выудила оттуда старенькую алюминиевую кастрюльку с одной ручкой и стала выкладывать из кастрюли, принесенной с собой, жаркое. Потом укутала кастрюлю старым ватником, убрала все лишнее и только после этого обратилась к Кириллу.
– Хорошо, что еще на рассвете мясо приготовила. Сейчас только картошку начистила, да все вместе потушила. Ты сейчас поешь, или подождешь?
Как ни ждал ее Кирилл, растерялся.
– Сейчас.
Тут же он представил, как придется есть при Калерии, сглотнул слюну и взял себя в руки.
– Подожду.
– Смотри, а то простынет. Раздевайся, я тебя послушаю.
– Да чего там слушать, – махнул рукой Кирилл, – обычный насморк. Мне даже неудобно. Или вы тоже, как ваш отец, скажете, что последствия насморка ужасны и необратимы?
– Скажу. Только не насморка, а воспаления легких. Купание в ледяной жиже и пневмония – близнецы-сестры, если вы не морж и не губернатор.
– А какая связь между моржом и губернатором? – не особо удивился осведомленности девушки Кирилл.
– Одни различия. Морж купается в проруби ради собственного удовольствия, а губернатор ради позерства.
– А я? – не удержался Кирилл.
– А вы из доверчивости. Давно пора понять, что у сестрички переходный возраст, и находиться рядом с ней все равно, что пытаться поужинать тротиловой шашкой вместо сосиски.
– Вы уже знаете? Зачем она так со мной?
– Не сердитесь на нее. Девочка не так уж и виновата. Просто еще в раннем детстве ей приснился дивный сон. И с тех пор она живет только мечтой о воплощении этого сна в реальность. Для этого и копит деньги. Ей, глупышке, заплатили за то, чтобы она утопила вас в проруби. Вот она и согласилась. Но она имеет право на снисхождение. Топила она вас без риска для жизни. Исход был бы гораздо печальнее, если бы она привела вас к Чертовому Омуту и утопила там. Чертов Омут – опасное место.
– И что за мечта? – спросил Кирилл почти без интереса в голосе.
Сейчас он мог думать только о заказчике покушения. Кто он? Знает ли Калерия о том6 кто нанял ее сестру?
– Девочке приснилось, что она плюнула в Ниагарский водопад.
– Что-о-о?
– И теперь она копит деньги на поездку в Северную Америку.
Пока Кирилл пытался осмыслить услышанное, Калерия произнесла самое главное.
– И на Савскую не сердитесь. Скоро весна, у нее обычное обострение. Бедные шизофреники и так мучаются в межсезонье.
Из лекций Виктора Августиновича Кирилл понял, что человека, начавшего откровенничать, прерывать нельзя. Если он почует интерес к своим словам, то может либо замкнуться, либо перейти на сплошные эмоции. Поэтому он молчал, с участием смотря девушке в глаза.
– А насчет денег не бойтесь. Я убедила девочку вернуть гонорар, который заплатила ей Ариадна Федоровна за покушение на вас.
– И как вам это удалось? – с содроганием вспомнил Кирилл алчный взгляд девчушки.
– Легко. С сказала, что нельзя идти к мечте через обман. Непорядочно брать деньги за работу, которую не выполнила. Савская просила замочить, а не намочить вас.
– Спасибо, – дурашливо поклонился Кирилл, – надеюсь, вы не предлагали девочке добить меня из честности?
– Я же медсестра, – без улыбки ответила Калерия, – и я все-таки обязана вас послушать и осмотреть. Задерите рубашку.
У Кирилла не было оснований не верить Калерии. Во-первых, он ее ни о чем не спрашивал. А если человека не спрашивают, то зачем ему врать? Только затем, чтобы перевести подозрение с себя на кого-то другого.
– Где вы были, Калерия, – произнес одними губами он.
Сейчас девушка стояла напротив него. Стояла она близко-близко, насколько позволяла трубка фонендоскопа.
– Не разговаривайте. Вы мне мешаете. И не дышите.
Кирилл набрал в легкие побольше воздуха и раздул щеки. Калерия сосредоточенно прислушивалась к звучанию организма юноши и тихо шевелила губами, словно повторяла таблицу умножения. Она была так близко, что дыхание ее слегка шевелило вихор Кирилла, а аромат тела обволакивал его подобно коварной и всепроникающей тьме из «Туманности Андромеды».
– Все с вами в порядке, – наконец подняла она глаза, – будете жить. Пейте витамины и полощите горло на всякий случай. А где я была – касается только меня и еще одного человека. И этот человек – не вы.
Малец запечатал письмо в конверт, немного подумал и написал на конверте: «Труженицкий район, совхоз имени Но-Пасарана, озеро Чертов Омут, Рыбьему Глазу. Индекс не знаю, наверное, местный». Потом почесал ручкой переносицу, отчего к его боевой раскраске добавилось еще пара живописных штрихов и приписал: «Простите, местный индекс я тоже не знаю».
Глава 14
– Насморк – это серьезно, – нахмурился зоотехник, – вы даже не представляете, сколько опасных хронических заболеваний может вытечь из столь невинного, казалось, заболевания!
Кирилл представил, как вместе с насморком из его организма вытекают опасные хронические заболевания и пожалел, что давно не страдал этим полезным недугом.
– Это вам в райцентр надо, и как можно срочнее, сегодня ФАП уже работать не будет.
Кирилла кольнуло словечко «срочнее», и он решил, что его собеседник не так интеллигентен, как показалось поначалу. «Наверное, не зоотехник, а ветеринар», – догадался он, не утруждая себя размышлениями о том, чем собственно отличается ветеринар от зоотехника.
– А почему? – выдал он после сложных умозаключений.
– У акушерки корова вот-вот отелиться должна, а Калерия в город уехала.
– А вы идете к акушерке помогать принимать роды? – «поиграл» дедукцией Кирилл.
– Я возвращаюсь домой после трудового дня, – не дал насладиться ему триумфом ветеринар, – Я скажу Калерии, она забежит, – добавил он уже тише.
– А вы кто? – уж совсем бестактно поинтересовался Кирилл.
– Ничего-ничего, – предупредил его извинения ветеринар, – я человек незаметный, меня никто с первого раза не запоминает. Я отец Калерии, Иван Федорович Белокуров.
– Отец Калерии? – повторил Кирилл медленно.
Надо же! Кажется, Костик говорил, что что отец медсестры – водитель, а не ветеринар? Странно.
– Калерия у ехала в город, скоро вернется, – повторил Иван Федорович, пытаясь заполнить чем-то неловкую паузу.
– За бинтами? – догадался Кирилл.
– Нет. В кафе какое-то, – пожал плечами отец девушки. – Все время забываю, в какое. Может, кормят там хорошо? Больно уж часто катается. Замуж ей надо.
– Не припомните хотя бы приблизительное название кафе? – сам не поняв зачем, задал вопрос Кирилл.
– Что-то про дружбу народов. Не то Международное, не то Интернациональное.
– Интернет-кафе? – не подумав, ляпнул Кирилл.
– Во-во, – обрадовался Иван Федорович. – Именно интеренет. Только вы не говорите, что я вам рассказал, – тут же стушевался он, – она очень просила меня никому не говорить. Я и вам только потому, что дочка вас любит. И вы не причините ей зла.
"Любит… интернет-кафе… не причиню зла… любит… постоянно мотается… странная стала… любит… " – крутился незамысловатый хоровод из обрывков фраз отца Калерии в голове Кирилла. Услышанное так его потрясло, что он совершенно забыл про собеседника. Иван Федорович немного потоптался на месте, поправил шапку и тихо ушел. Он привык, что на него редко обращают внимание.
Кирилл заспешил домой. Неизвестно еще, когда придет Калерия. Он обязательно должен быть дома к ее приходу. Калерия пришла вечером. Она уверено, как дома прошла к буфету, выудила оттуда старенькую алюминиевую кастрюльку с одной ручкой и стала выкладывать из кастрюли, принесенной с собой, жаркое. Потом укутала кастрюлю старым ватником, убрала все лишнее и только после этого обратилась к Кириллу.
– Хорошо, что еще на рассвете мясо приготовила. Сейчас только картошку начистила, да все вместе потушила. Ты сейчас поешь, или подождешь?
Как ни ждал ее Кирилл, растерялся.
– Сейчас.
Тут же он представил, как придется есть при Калерии, сглотнул слюну и взял себя в руки.
– Подожду.
– Смотри, а то простынет. Раздевайся, я тебя послушаю.
– Да чего там слушать, – махнул рукой Кирилл, – обычный насморк. Мне даже неудобно. Или вы тоже, как ваш отец, скажете, что последствия насморка ужасны и необратимы?
– Скажу. Только не насморка, а воспаления легких. Купание в ледяной жиже и пневмония – близнецы-сестры, если вы не морж и не губернатор.
– А какая связь между моржом и губернатором? – не особо удивился осведомленности девушки Кирилл.
– Одни различия. Морж купается в проруби ради собственного удовольствия, а губернатор ради позерства.
– А я? – не удержался Кирилл.
– А вы из доверчивости. Давно пора понять, что у сестрички переходный возраст, и находиться рядом с ней все равно, что пытаться поужинать тротиловой шашкой вместо сосиски.
– Вы уже знаете? Зачем она так со мной?
– Не сердитесь на нее. Девочка не так уж и виновата. Просто еще в раннем детстве ей приснился дивный сон. И с тех пор она живет только мечтой о воплощении этого сна в реальность. Для этого и копит деньги. Ей, глупышке, заплатили за то, чтобы она утопила вас в проруби. Вот она и согласилась. Но она имеет право на снисхождение. Топила она вас без риска для жизни. Исход был бы гораздо печальнее, если бы она привела вас к Чертовому Омуту и утопила там. Чертов Омут – опасное место.
– И что за мечта? – спросил Кирилл почти без интереса в голосе.
Сейчас он мог думать только о заказчике покушения. Кто он? Знает ли Калерия о том6 кто нанял ее сестру?
– Девочке приснилось, что она плюнула в Ниагарский водопад.
– Что-о-о?
– И теперь она копит деньги на поездку в Северную Америку.
Пока Кирилл пытался осмыслить услышанное, Калерия произнесла самое главное.
– И на Савскую не сердитесь. Скоро весна, у нее обычное обострение. Бедные шизофреники и так мучаются в межсезонье.
Из лекций Виктора Августиновича Кирилл понял, что человека, начавшего откровенничать, прерывать нельзя. Если он почует интерес к своим словам, то может либо замкнуться, либо перейти на сплошные эмоции. Поэтому он молчал, с участием смотря девушке в глаза.
– А насчет денег не бойтесь. Я убедила девочку вернуть гонорар, который заплатила ей Ариадна Федоровна за покушение на вас.
– И как вам это удалось? – с содроганием вспомнил Кирилл алчный взгляд девчушки.
– Легко. С сказала, что нельзя идти к мечте через обман. Непорядочно брать деньги за работу, которую не выполнила. Савская просила замочить, а не намочить вас.
– Спасибо, – дурашливо поклонился Кирилл, – надеюсь, вы не предлагали девочке добить меня из честности?
– Я же медсестра, – без улыбки ответила Калерия, – и я все-таки обязана вас послушать и осмотреть. Задерите рубашку.
У Кирилла не было оснований не верить Калерии. Во-первых, он ее ни о чем не спрашивал. А если человека не спрашивают, то зачем ему врать? Только затем, чтобы перевести подозрение с себя на кого-то другого.
– Где вы были, Калерия, – произнес одними губами он.
Сейчас девушка стояла напротив него. Стояла она близко-близко, насколько позволяла трубка фонендоскопа.
– Не разговаривайте. Вы мне мешаете. И не дышите.
Кирилл набрал в легкие побольше воздуха и раздул щеки. Калерия сосредоточенно прислушивалась к звучанию организма юноши и тихо шевелила губами, словно повторяла таблицу умножения. Она была так близко, что дыхание ее слегка шевелило вихор Кирилла, а аромат тела обволакивал его подобно коварной и всепроникающей тьме из «Туманности Андромеды».
– Все с вами в порядке, – наконец подняла она глаза, – будете жить. Пейте витамины и полощите горло на всякий случай. А где я была – касается только меня и еще одного человека. И этот человек – не вы.
* * *
«Дарагой Рыбий Глас! – выводил нетвердой рукой малец с измазанной фиолетовой пастой мордашкой. – Спасиба тебе за папку. Вот уже месяц, как папка и пальцем не забижает мамку. Вчера, правда, она плакала, но говорит, что от радосте. А знаешь, какая радасть? Папка вчера на нее гавкнул, а она на него вобратную. А он даже и ничего. Мамка сказала мне наушко, что теперь на него всегда гавкать будет, если и он на нее первый начнет. Приходи к нам чай пить, если тибе разрешат. А лучше я тебе завтра к вечеру в почтовом ящике жувачку положу. Если жувать тебе нечем, то хоть наклейка пригодиться. А у тибя дети есть? Я бы хотел с ними дружить. Это ничего, что они не человеки, главное, чтобы говорить могли. А если и говорить не могут, то ты их писать научи. Ниабизательно так красиво, как ты, я же тоже никрасиво пишу. Главное, чтобы понятна. Я тибя люблю, Рыбий Глас. Ты хороший. Досвидания. Павлик».Малец запечатал письмо в конверт, немного подумал и написал на конверте: «Труженицкий район, совхоз имени Но-Пасарана, озеро Чертов Омут, Рыбьему Глазу. Индекс не знаю, наверное, местный». Потом почесал ручкой переносицу, отчего к его боевой раскраске добавилось еще пара живописных штрихов и приписал: «Простите, местный индекс я тоже не знаю».
Глава 14
Курьер РГ
Собранная информация давила, душила, рвалась наружу, требовала немедленного использования. Давненько в его лапах не было столь ценной добычи. Бес широко раздувал ноздри в предвкушении кровавой заварушки. Состояния нетерпения, подобное этому, он уже не испытывал давно. А он-то думал, что отошел от дел, что стал способен лишь на мелкую крысиную возню, да жалкое подобие настоящего дела!
И все-таки чего-то не хватает. Штриха, который явился бы мостиком между знаниями, полученными им, и ударом. Может, пришло время обратиться к… Нет, рано, рано!
Он ощущал это не разумом, а своей драной и залатанной эскулапами шкурой, своим волчьим нюхом, тем, что дамы называют интуицией, а он называл чутьем. А Бес научился себе верить. Научился после того, как несколько раз принебрег предупреждениями этого самого чутья, по звучанию похожими на скрип оконного стекла под когтями оборотня.
«Подождем», – решил Бес.
«Ждать больше нельзя», – решил человек, сидящий рядом с ним на концерте художественной самодеятельности в но-пасаранском доме престарелых.
В глубине души, Костик, конечно, хотел «случайно» встретить Василису, а не ее братьев. Но не мог же он так прямо и откровенно признаться себе в этом! По закону подлости, первыми встретились ему именно Андрей и Лешка Куркулевы.
– О, дядя Костя, – обрадовались они, – а где ваш козел?
Костю несколько смутило фамильярное «дядя», но он принял тон мальчиков.
– Я ему велел дома оставаться, – поделился он, – мне в школу зайти надо, а ваша тетя Ася – уборщица строгая, с Мухтаром не пустит.
– В школу? – мальчишки проглотили наживку, – Павку арестовывать? А только его там нет. Он скрывается. Вы к тетке его съездите, в соседнее село. Он к ней грозился удрать.
Братья активизировали все актерские способности, отпущенные им природой и попытались сделать «честные» глаза. Видимо, природа по-подлому отвалила ничтожно мало этих самых способностей Бирючатам, поэтому глаза у них получились не честные, а какие-то рыбьи – лишенные не только света правды, но и какого-либо света вообще.
– Павку я решил на первый раз простить, – заплатил взятку Комаров братьям, – преступление его не такое уж и тяжкое, если он поклянется его не повторять, то лишение свободы в ближайшее время ему не грозит.
Костя понятия не имел, кто есть Павка и что за грех лежит на его совести, но виду не подал. Сельский участковый должен знать все. В рыбьих глазах братьев мелькнула тень разочарования, смешанного с облегчением и недоумением.
– А за кем вы тогда?
– Не за кем, а к кому, – решил, что настало время немного приоткрыть карты Комаров, – в райцентре компьютер завис, думаю, Людмила Николаевна поможет. Она, все-таки, информатику преподает, разбирается.
– Она-то? – презрительно фыркнул Лешка, – да она только в ерунде всякой разбирается. В формулах, графиках, таблицах. Мамка наша ее в два счета за пояс заткнет.
– Вера Степановна? А где она научилась работать с компьютером?
– Да дома. Целыми днями перед ним сидит. Ноем, ноем, чтобы нам поиграть дала, никакого толку. Нет, вы к Болотниковой не ходите. Только время зря потеряете. Вы сразу – к мамке.
– Заметано, – кивнул головой Костик. – Только мне еще принтер нужен. Ну, машинка такая, которая печатает. У вас все равно такой нет.
Братья переглянулись и, перебивая друг-друга, завопили:
– Как это нет?
– Еще как есть!
– Мамка на ней всем письма отправляет.
– Чуть не каждый день.
– Замучились за конвертами на почту бегать.
– А письма тоже вы не почту относите? – успел вставить слово Костик.
На улице был далеко не май месяц, но он почувствовал, как переносица взмокла у него от выступивших капелек пота, а по спине даже побежал тоненький липкий ручеек.
– Ни фига. Письма она нам не доверяет, только конверты. Боится, что прочитаем. Раньше посылала нас, а нам любопытно, что она пишет – родственников-то у нас мало, а писем она ляпает полно, вот мы одно и распечатали над чайником. А она нас застукала и париком отходила. А он знаете, как парик больно хлещется?
– И что было в том письме? – совершенно непедагогично пискнул Костик.
– А мы ничего не поняли. Что-то про изменщика.
– Про ребенка внебрачного.
– Про деньги.
– Сериалов насмотрелась, вот и плетет чушь всякую.
– А папка потакает.
– «Мать ваша – удивительная женщина» – передразнил отца Андрюха, – «сейчас вы еще слишком малы, а подрастете, будете гордиться ею. Она еще прославит фамилию Куркулевых. Нас еще зауважают».
Костя слушал затаив дыхание, боясь спугнуть ангела откровенности, присевшего отдохнуть на плечи мальчиков. Но удача не может вечно сопровождать труженика свистка и пистолета. Иначе зазнается. Поэтому она вложила в руки одноклассника Куркулевых крепкий, сбитый снежок и запустила в ничего не подозревающего ангела. Тот упал, подмяв под себя сломанные крылья, а Леха с Андрюхой с проклятиями помчались за его убийцей, желая не столько отомстить, сколько просто выпустить наружу энергию, томившуюся в теле пять мучительных школьных часов.
– Не говорите матери, что я хотел прийти, – успел крикнуть им вслед Комаров, – пусть это будет для нее сюрпризом!
Ложь, выданная братьям Куркулевым, натолкнула Костика на дельную мысль, и ему действительно пришлось обратиться за помощью к Болотниковой. Только по другому вопросу.
– Людочка, солнышко, вы не позволите мне на полчасика воспользоваться вашим компьютером?
Голос Костика был таким жалобным, а выражение лица столь умоляющим, что Болотникова не очень рассердилась за «Людочку» и за «солнышко».
– Если бы компьютеры были мои.., – позволила себе немного поломаться она, – то я и минуты не раздумывала бы, но они школьные. Государство доверило их мне и я не могу…
– Людмила Николаевна, – быстренько сменил тактику Комаров, – я прошу не для себя, а для дела. Как я подозреваю, вы тоже заинтересованы в том, чтобы наша Родина поскорее избавилась от пережитка прошлого в форме преступности. Так что объединение и совместная деятельность в наших же интересах.
Людмила вытянулась в струночку, покрепче затянула узлы пионерского галстука, посветлела лицом и проникновенно ответила:
– Всегда готова! У меня как раз «окно», вам никто не помешает. Хотите я даже сниму пионеров с уроков для почетного караула?
– Нет. Мне может понадобиться ваша помощь. Будет достаточно, если вы просто посидите где-нибудь в уголочке. Кстати, у вас принтера нет? – наугад «прощупал» он.
– Принтера нет, – вздохнула девушка. – в нем нет острой необходимости, вот никак и не купим.
Костя спросил о принтере вовсе не для того, чтобы проверить причастность Болотниковой к деятельности Рыбьего Глаза. Просто возникла необходимость переписать информацию с дискеты бабушки Пелагеи, а вручную это делать было долго и бессмысленно.
«Ладно, – решил Костик, – возьму на заметку несколько фамилий односельчан, самых миролюбивых и дружественно ко мне настроенных, начну с них. Может, достаточно будет обойти несколько дворов. А там посмотрим».
Комарову трудно было точно сформулировать, чего он ждет от бесед с жертвами Рыбьего Глаза. Но он чувствовал, что разгадка бродит где-то возле простеньких почтовых конвертов. Если письма не приходят по почте, если их элементарно подкидывают, то методом методичного, скучного и мучительного опроса жертв Глаза можно выяснить, не замечали ли они непосредственно перед получением письма возле своего дома или своей персоны Веру Степановну Куркулеву.
Если получится разговорить хоть часть из армии грешников, если хоть треть из них вспомнит, что видели непосредственно перед получением письма Бирючиху, то… тьфу, тьфу, тьфу. Не будем радоваться. Все-таки, она мать Василисы. И девушка ее по-своему любит.
Комарову разработал довольно незамысловатый план добычи нужной ему информации. С каждым из механизаторов предстояло поработать по схеме:
а. настроить на фривольную волну, кинув для затравки парочку сальных анекдотов (Костя мучительно пытался вспомнить хоть один из них, но на ум приходили только истории про хомячков и ежиков),
б. поделиться впечатлениями о собственных похождениях (интересно, сможет ли он сочинить убедительную байку на тему «Как Комаров плейбоем был»?),
в. вызвать на откровенность, поселив в сердце желание похвастать, припереть к стенке и заставить признать факт шантажа.
А если учесть, что Костик наметил расспросить не только неверных механизаторов, но и прочих преступников, то плести истории про хомячков ему придется до пенсии. Да. Нелегко ты достаешься, хлеб простого сельского участкового.
– Здравствуйте, Константин Дмитриевич, – отвлек его от разработки стратегических планов дребезжащий голосок.
– Здравствуйте, Евдокия Андреевна, – шутейно поклонился Костик, – никто больше вашу кошку не обижает? С чучела пиджак не снимает? Мужик во окно за вами не подглядывает?
Евдокия Андреевна любила изводить участкового поручениями. Однажды она приметила, что ее тощая трехцветная Мурка ходит «чегой-то смурная». Бабушка заподозрила, что ее любимицу кто-то обижает, и проела плешь Комарову просьбами «выследить оскорбителя». А спустя время, прибежала вся в слезах с заявлением на «усатого мужчину», который, якобы, «глядить» на нее в окошко длинными зимними сумерками. Костик заработал себе мучительный насморк, пролеживая вечера в сугробах близ дома старушки, пока не понял, что усатый мужик находится не снаружи, а внутри дома Евдокии Андреевны. Пару месяцев назад внучка привезла ей постер с изображением Никиты Михалкова. Постер спокойно висел себе на стене, а вечерами, когда за окном становилось темно, отражался в оконном стекле.
Так что временами Костику хотелось повторить преступление Раскольникова и поднять топор на старушку, а временами она даже забавляла его.
– Все спокойненько, вашими молитвами, – ответила на его вопрос Евдокия Андреевна, – а вот кем бы вам поинтересоваться, так это Васькой-Мельницей. Вчерась возле него Коля-Болеро так и вился, так и вился, а уж Коленька наш грешников за версту чует, не зря они его не любят. Проявите бдительность, обратите внимание.
– Чует? – заинтересовался Костик, – первый раз об этом слышу. И как это он их чует? Запах от них особый исходит или сияние?
– И-и-и, милай, – обрадовалась бабушка внимательному собеседнику, – Коленька-то наш блаженный, а блаженный – он навроде как святой. Он все про всех знает.
– Неужели все? – продолжал провоцировать Комаров разговорчивую сельчанку, – и кто чего на ужин ест? И кому какие сны снятся?
– Не упрощай, – щегольнула «умным» словечком Евдокия Андреевна, – Коля тайное видит, а не явное. То, что от самого человека скрыто бывает. И не просто видит, а предупреждает: «Вот де, не одумаешься, поздно будет. Настигнет тебя кара Господняя».
– Интересно. Он что же, прямо подходит к человеку и грозит пальчиком? «Ужо тебе»?
– Не пальчиком грозит, а всем своим видом. Примета у нас такая: возле кого Коля долго крутится, на того скоро кара Рыбьего Глаза падет. Как чует он, Коленька, грехи наши!
– И этот дар в нем открылся недавно, – скорее констатировал, чем спросил Костик.
– Недавно. Святыми ведь кто становятся? Страдальцы. Коленька всегда страдальцем был – Бог разумом его обделил. А пока сполна не настрадался – не было ему дара.
– Настрадался? – подтолкнул Костя собеседницу.
– Ну. Хотели его, милого, в сумасшедший дом отобрать. Приехала комиссия: «Не положено, говорят, сумасшедшему с беззащитными старушками существовать. Мало ли что ему в голову придет. Покрошит всех, как на салат, и взять с него нечего». Уж их и так, и эдак умоляли, и концерт им показали, и варежек надавали – ни в какую. Твердят, как скворцы, свою «неположену» и руками разводят. Дурищи. Коленька и сбежал. Тогда у них только-только заведующая новая появилась. Она и накричала на комиссию, ногами натопала, прогнала их то есть. Грозились, что Коленьку оставляют под ее личную отес… отсет…
– Ответственность?
– Ага. Ну вот. Тогда он три дня в лесу пропадал. А потом пришел сдаваться. Упал в белы ноженьки Инессе Васильевне, плачет.
Как иллюстрация трогательной сцены по глубокой борозде морщины от глаза к носу побежала жидкая старческая слезка. Евдокия Андреевна привычно вытерла ее лепестком платка и перешла на тоненький, плаксиво-былинный тембр.
– А она и говорит ему: «Живи, дружочек Коленька Степанович Собакин, никакая собака тебя больше не обидит». С тех пор и пошло. Сначала не замечали люди, а потом поняли: снизошел на нашего Колю дар свыше. Стал он предвестником Рыбьего Глаза. Чтобы для человека предупреждение было. А ведь что самое главное-то, – заторопилась старушка, – часто Коля только подойдет к человеку, только поговорит с ним, а тот уже быстренько-быстренько бросается какой-нибудь грешок искуплять. Даже письма от Рыбьего Глаза не дожидается.
Так-то лучше получается, подешевше. Штраф не надо платить.
Ты чего загорюнился-то? – продолжила она уже без всякого перехода, – никак, Коля-Болеро и к тебе подходил?
– Ко мне? – машинально переспросил Костик, продолжая думать о своем.
– Ты у меня спроси, – воровато оглядываясь, зашептала Евдокия Андреевна, – я все таксы Глаза знаю. Своровал чего? Или обидел кого? Говори, не стесняйся. Лучше заранее вину искупить – точно тебе говорю. Дешевше.
– Спасибо, Евдокия Андреевна, я подумаю, – поблагодарил Костик.
– И чего думать-то? – сердито пробубнила старушка ему вслед, – повинился бы сейчас. И мне занимательно, и тебе пользительно. Вот молодежь! Пока жареный петух в попу не клюнет, не пошевелятся.
– Значит, Коля-Болеро, который, судя по всему, подкидывает письма Рыбьего Глаза и его сестра Вера Степановна Куркулева, которая сутками печатает письма на компьютере, заставляет покупать детей конверты пачками, но не просит их относить готовые письма на почту. Кстати, Коля постоянно проживает в доме престаелых, который является скопищем сплетен о сельчанах. Кстати, Куркулевы считаются на селе обеспеченными людьми, хотя Вера Степановна не работает, и у них на иждивении трое детей. Кстати, та же Вера Степановна помешана на сериалах и теледетективах. И помешательство ее отражается на всем, что ее окружает. Например, после участия в страданиях аргентинских буржуев, она потребовала с мужа бассейн, который он начал доблестно выкапывать и даже выкладывать полиэтиленовой пленкой и обломками кирпича. Кто сможет гарантировать, что Бирючихе не приспичило «поиграть» в некого Всеслышащего Ока, Всевидящего Глаза, уполномоченного карать виновных и вознаграждать обиженных?
Костик, как это часто с ним бывает, разговаривал вслух и совершенно не замечал, куда несут его ноги. Ему вообще лучше думалось на ходу и вслух. Даже не заметив, прошел он мимо Крестной Бабки и Ваньки-Пензяка, которые подпирали друг друга возле дверей сельпо.
– Вишь, вишь, не признал, – толкнул Пелагею в бок Пензяк, – значит ненатуральный.
– Много ты понимаешь. Не поздоровался потому, что не заметил. А не заметил потому, что увлекся. Когда наш Константин Дмитриевич увлекается, он всегда ничего не замечает и вслух говорит, – не согласилась Пелагея. Надо быстрее какую-нибудь примету запомнить, пока мы его распознали.
– Одежа, – попытался реабилитироваться Пензяк, – у них одежа разная, я заметил.
И все-таки чего-то не хватает. Штриха, который явился бы мостиком между знаниями, полученными им, и ударом. Может, пришло время обратиться к… Нет, рано, рано!
Он ощущал это не разумом, а своей драной и залатанной эскулапами шкурой, своим волчьим нюхом, тем, что дамы называют интуицией, а он называл чутьем. А Бес научился себе верить. Научился после того, как несколько раз принебрег предупреждениями этого самого чутья, по звучанию похожими на скрип оконного стекла под когтями оборотня.
«Подождем», – решил Бес.
«Ждать больше нельзя», – решил человек, сидящий рядом с ним на концерте художественной самодеятельности в но-пасаранском доме престарелых.
* * *
Прорваться в дом Куркулевых Костику не удалось. В этот дом вообще было сложно попасть: Бирюк и его супруга не любили чужих, а чужими для них были все живые существа, что обитали за оградой их «усадьбы». Комаров со вздохом решил, что это к лучшему и направился к школе – в ней самой или в ее окрестностях вполне можно было отловить куркулевских сыновей-погодков. «Случайная» встреча вообще была более желательна, чем официальный визит. Визит, а так же свое любопытство по поводу компьютера, необходимо было чем-то обосновать, а ни к чему не обязывающая болтовня на улице выглядела более естественно и, следовательно, не могла вызвать подозрений.В глубине души, Костик, конечно, хотел «случайно» встретить Василису, а не ее братьев. Но не мог же он так прямо и откровенно признаться себе в этом! По закону подлости, первыми встретились ему именно Андрей и Лешка Куркулевы.
– О, дядя Костя, – обрадовались они, – а где ваш козел?
Костю несколько смутило фамильярное «дядя», но он принял тон мальчиков.
– Я ему велел дома оставаться, – поделился он, – мне в школу зайти надо, а ваша тетя Ася – уборщица строгая, с Мухтаром не пустит.
– В школу? – мальчишки проглотили наживку, – Павку арестовывать? А только его там нет. Он скрывается. Вы к тетке его съездите, в соседнее село. Он к ней грозился удрать.
Братья активизировали все актерские способности, отпущенные им природой и попытались сделать «честные» глаза. Видимо, природа по-подлому отвалила ничтожно мало этих самых способностей Бирючатам, поэтому глаза у них получились не честные, а какие-то рыбьи – лишенные не только света правды, но и какого-либо света вообще.
– Павку я решил на первый раз простить, – заплатил взятку Комаров братьям, – преступление его не такое уж и тяжкое, если он поклянется его не повторять, то лишение свободы в ближайшее время ему не грозит.
Костя понятия не имел, кто есть Павка и что за грех лежит на его совести, но виду не подал. Сельский участковый должен знать все. В рыбьих глазах братьев мелькнула тень разочарования, смешанного с облегчением и недоумением.
– А за кем вы тогда?
– Не за кем, а к кому, – решил, что настало время немного приоткрыть карты Комаров, – в райцентре компьютер завис, думаю, Людмила Николаевна поможет. Она, все-таки, информатику преподает, разбирается.
– Она-то? – презрительно фыркнул Лешка, – да она только в ерунде всякой разбирается. В формулах, графиках, таблицах. Мамка наша ее в два счета за пояс заткнет.
– Вера Степановна? А где она научилась работать с компьютером?
– Да дома. Целыми днями перед ним сидит. Ноем, ноем, чтобы нам поиграть дала, никакого толку. Нет, вы к Болотниковой не ходите. Только время зря потеряете. Вы сразу – к мамке.
– Заметано, – кивнул головой Костик. – Только мне еще принтер нужен. Ну, машинка такая, которая печатает. У вас все равно такой нет.
Братья переглянулись и, перебивая друг-друга, завопили:
– Как это нет?
– Еще как есть!
– Мамка на ней всем письма отправляет.
– Чуть не каждый день.
– Замучились за конвертами на почту бегать.
– А письма тоже вы не почту относите? – успел вставить слово Костик.
На улице был далеко не май месяц, но он почувствовал, как переносица взмокла у него от выступивших капелек пота, а по спине даже побежал тоненький липкий ручеек.
– Ни фига. Письма она нам не доверяет, только конверты. Боится, что прочитаем. Раньше посылала нас, а нам любопытно, что она пишет – родственников-то у нас мало, а писем она ляпает полно, вот мы одно и распечатали над чайником. А она нас застукала и париком отходила. А он знаете, как парик больно хлещется?
– И что было в том письме? – совершенно непедагогично пискнул Костик.
– А мы ничего не поняли. Что-то про изменщика.
– Про ребенка внебрачного.
– Про деньги.
– Сериалов насмотрелась, вот и плетет чушь всякую.
– А папка потакает.
– «Мать ваша – удивительная женщина» – передразнил отца Андрюха, – «сейчас вы еще слишком малы, а подрастете, будете гордиться ею. Она еще прославит фамилию Куркулевых. Нас еще зауважают».
Костя слушал затаив дыхание, боясь спугнуть ангела откровенности, присевшего отдохнуть на плечи мальчиков. Но удача не может вечно сопровождать труженика свистка и пистолета. Иначе зазнается. Поэтому она вложила в руки одноклассника Куркулевых крепкий, сбитый снежок и запустила в ничего не подозревающего ангела. Тот упал, подмяв под себя сломанные крылья, а Леха с Андрюхой с проклятиями помчались за его убийцей, желая не столько отомстить, сколько просто выпустить наружу энергию, томившуюся в теле пять мучительных школьных часов.
– Не говорите матери, что я хотел прийти, – успел крикнуть им вслед Комаров, – пусть это будет для нее сюрпризом!
Ложь, выданная братьям Куркулевым, натолкнула Костика на дельную мысль, и ему действительно пришлось обратиться за помощью к Болотниковой. Только по другому вопросу.
– Людочка, солнышко, вы не позволите мне на полчасика воспользоваться вашим компьютером?
Голос Костика был таким жалобным, а выражение лица столь умоляющим, что Болотникова не очень рассердилась за «Людочку» и за «солнышко».
– Если бы компьютеры были мои.., – позволила себе немного поломаться она, – то я и минуты не раздумывала бы, но они школьные. Государство доверило их мне и я не могу…
– Людмила Николаевна, – быстренько сменил тактику Комаров, – я прошу не для себя, а для дела. Как я подозреваю, вы тоже заинтересованы в том, чтобы наша Родина поскорее избавилась от пережитка прошлого в форме преступности. Так что объединение и совместная деятельность в наших же интересах.
Людмила вытянулась в струночку, покрепче затянула узлы пионерского галстука, посветлела лицом и проникновенно ответила:
– Всегда готова! У меня как раз «окно», вам никто не помешает. Хотите я даже сниму пионеров с уроков для почетного караула?
– Нет. Мне может понадобиться ваша помощь. Будет достаточно, если вы просто посидите где-нибудь в уголочке. Кстати, у вас принтера нет? – наугад «прощупал» он.
– Принтера нет, – вздохнула девушка. – в нем нет острой необходимости, вот никак и не купим.
Костя спросил о принтере вовсе не для того, чтобы проверить причастность Болотниковой к деятельности Рыбьего Глаза. Просто возникла необходимость переписать информацию с дискеты бабушки Пелагеи, а вручную это делать было долго и бессмысленно.
«Ладно, – решил Костик, – возьму на заметку несколько фамилий односельчан, самых миролюбивых и дружественно ко мне настроенных, начну с них. Может, достаточно будет обойти несколько дворов. А там посмотрим».
Комарову трудно было точно сформулировать, чего он ждет от бесед с жертвами Рыбьего Глаза. Но он чувствовал, что разгадка бродит где-то возле простеньких почтовых конвертов. Если письма не приходят по почте, если их элементарно подкидывают, то методом методичного, скучного и мучительного опроса жертв Глаза можно выяснить, не замечали ли они непосредственно перед получением письма возле своего дома или своей персоны Веру Степановну Куркулеву.
Если получится разговорить хоть часть из армии грешников, если хоть треть из них вспомнит, что видели непосредственно перед получением письма Бирючиху, то… тьфу, тьфу, тьфу. Не будем радоваться. Все-таки, она мать Василисы. И девушка ее по-своему любит.
* * *
«Какой адский труд мне предстоит!» – размышлял Костик, широко вышагивая по направлению к МТС. Мастерская по численности любителей адюльтера стояла на первом месте среди рабочих коллективов совхоза. Костик все рассчитал правильно: супружеская измена – проступок противоречивый. Его необходимо как можно тщательнее утаить от жены, им не грешно прихвастнуть в среде товарищей и сослуживцев. Если бы Комаров пришел выспрашивать о походах «налево» домой, где даже стены имеют уши, то вряд ли бы он смог достичь желаемого. Разглагольствовать в родимых стенах о своих похождениях – святотатство. Трепаться о том же в родном коллективе – святая обязанность.Комарову разработал довольно незамысловатый план добычи нужной ему информации. С каждым из механизаторов предстояло поработать по схеме:
а. настроить на фривольную волну, кинув для затравки парочку сальных анекдотов (Костя мучительно пытался вспомнить хоть один из них, но на ум приходили только истории про хомячков и ежиков),
б. поделиться впечатлениями о собственных похождениях (интересно, сможет ли он сочинить убедительную байку на тему «Как Комаров плейбоем был»?),
в. вызвать на откровенность, поселив в сердце желание похвастать, припереть к стенке и заставить признать факт шантажа.
А если учесть, что Костик наметил расспросить не только неверных механизаторов, но и прочих преступников, то плести истории про хомячков ему придется до пенсии. Да. Нелегко ты достаешься, хлеб простого сельского участкового.
– Здравствуйте, Константин Дмитриевич, – отвлек его от разработки стратегических планов дребезжащий голосок.
– Здравствуйте, Евдокия Андреевна, – шутейно поклонился Костик, – никто больше вашу кошку не обижает? С чучела пиджак не снимает? Мужик во окно за вами не подглядывает?
Евдокия Андреевна любила изводить участкового поручениями. Однажды она приметила, что ее тощая трехцветная Мурка ходит «чегой-то смурная». Бабушка заподозрила, что ее любимицу кто-то обижает, и проела плешь Комарову просьбами «выследить оскорбителя». А спустя время, прибежала вся в слезах с заявлением на «усатого мужчину», который, якобы, «глядить» на нее в окошко длинными зимними сумерками. Костик заработал себе мучительный насморк, пролеживая вечера в сугробах близ дома старушки, пока не понял, что усатый мужик находится не снаружи, а внутри дома Евдокии Андреевны. Пару месяцев назад внучка привезла ей постер с изображением Никиты Михалкова. Постер спокойно висел себе на стене, а вечерами, когда за окном становилось темно, отражался в оконном стекле.
Так что временами Костику хотелось повторить преступление Раскольникова и поднять топор на старушку, а временами она даже забавляла его.
– Все спокойненько, вашими молитвами, – ответила на его вопрос Евдокия Андреевна, – а вот кем бы вам поинтересоваться, так это Васькой-Мельницей. Вчерась возле него Коля-Болеро так и вился, так и вился, а уж Коленька наш грешников за версту чует, не зря они его не любят. Проявите бдительность, обратите внимание.
– Чует? – заинтересовался Костик, – первый раз об этом слышу. И как это он их чует? Запах от них особый исходит или сияние?
– И-и-и, милай, – обрадовалась бабушка внимательному собеседнику, – Коленька-то наш блаженный, а блаженный – он навроде как святой. Он все про всех знает.
– Неужели все? – продолжал провоцировать Комаров разговорчивую сельчанку, – и кто чего на ужин ест? И кому какие сны снятся?
– Не упрощай, – щегольнула «умным» словечком Евдокия Андреевна, – Коля тайное видит, а не явное. То, что от самого человека скрыто бывает. И не просто видит, а предупреждает: «Вот де, не одумаешься, поздно будет. Настигнет тебя кара Господняя».
– Интересно. Он что же, прямо подходит к человеку и грозит пальчиком? «Ужо тебе»?
– Не пальчиком грозит, а всем своим видом. Примета у нас такая: возле кого Коля долго крутится, на того скоро кара Рыбьего Глаза падет. Как чует он, Коленька, грехи наши!
– И этот дар в нем открылся недавно, – скорее констатировал, чем спросил Костик.
– Недавно. Святыми ведь кто становятся? Страдальцы. Коленька всегда страдальцем был – Бог разумом его обделил. А пока сполна не настрадался – не было ему дара.
– Настрадался? – подтолкнул Костя собеседницу.
– Ну. Хотели его, милого, в сумасшедший дом отобрать. Приехала комиссия: «Не положено, говорят, сумасшедшему с беззащитными старушками существовать. Мало ли что ему в голову придет. Покрошит всех, как на салат, и взять с него нечего». Уж их и так, и эдак умоляли, и концерт им показали, и варежек надавали – ни в какую. Твердят, как скворцы, свою «неположену» и руками разводят. Дурищи. Коленька и сбежал. Тогда у них только-только заведующая новая появилась. Она и накричала на комиссию, ногами натопала, прогнала их то есть. Грозились, что Коленьку оставляют под ее личную отес… отсет…
– Ответственность?
– Ага. Ну вот. Тогда он три дня в лесу пропадал. А потом пришел сдаваться. Упал в белы ноженьки Инессе Васильевне, плачет.
Как иллюстрация трогательной сцены по глубокой борозде морщины от глаза к носу побежала жидкая старческая слезка. Евдокия Андреевна привычно вытерла ее лепестком платка и перешла на тоненький, плаксиво-былинный тембр.
– А она и говорит ему: «Живи, дружочек Коленька Степанович Собакин, никакая собака тебя больше не обидит». С тех пор и пошло. Сначала не замечали люди, а потом поняли: снизошел на нашего Колю дар свыше. Стал он предвестником Рыбьего Глаза. Чтобы для человека предупреждение было. А ведь что самое главное-то, – заторопилась старушка, – часто Коля только подойдет к человеку, только поговорит с ним, а тот уже быстренько-быстренько бросается какой-нибудь грешок искуплять. Даже письма от Рыбьего Глаза не дожидается.
Так-то лучше получается, подешевше. Штраф не надо платить.
Ты чего загорюнился-то? – продолжила она уже без всякого перехода, – никак, Коля-Болеро и к тебе подходил?
– Ко мне? – машинально переспросил Костик, продолжая думать о своем.
– Ты у меня спроси, – воровато оглядываясь, зашептала Евдокия Андреевна, – я все таксы Глаза знаю. Своровал чего? Или обидел кого? Говори, не стесняйся. Лучше заранее вину искупить – точно тебе говорю. Дешевше.
– Спасибо, Евдокия Андреевна, я подумаю, – поблагодарил Костик.
– И чего думать-то? – сердито пробубнила старушка ему вслед, – повинился бы сейчас. И мне занимательно, и тебе пользительно. Вот молодежь! Пока жареный петух в попу не клюнет, не пошевелятся.
– Значит, Коля-Болеро, который, судя по всему, подкидывает письма Рыбьего Глаза и его сестра Вера Степановна Куркулева, которая сутками печатает письма на компьютере, заставляет покупать детей конверты пачками, но не просит их относить готовые письма на почту. Кстати, Коля постоянно проживает в доме престаелых, который является скопищем сплетен о сельчанах. Кстати, Куркулевы считаются на селе обеспеченными людьми, хотя Вера Степановна не работает, и у них на иждивении трое детей. Кстати, та же Вера Степановна помешана на сериалах и теледетективах. И помешательство ее отражается на всем, что ее окружает. Например, после участия в страданиях аргентинских буржуев, она потребовала с мужа бассейн, который он начал доблестно выкапывать и даже выкладывать полиэтиленовой пленкой и обломками кирпича. Кто сможет гарантировать, что Бирючихе не приспичило «поиграть» в некого Всеслышащего Ока, Всевидящего Глаза, уполномоченного карать виновных и вознаграждать обиженных?
Костик, как это часто с ним бывает, разговаривал вслух и совершенно не замечал, куда несут его ноги. Ему вообще лучше думалось на ходу и вслух. Даже не заметив, прошел он мимо Крестной Бабки и Ваньки-Пензяка, которые подпирали друг друга возле дверей сельпо.
– Вишь, вишь, не признал, – толкнул Пелагею в бок Пензяк, – значит ненатуральный.
– Много ты понимаешь. Не поздоровался потому, что не заметил. А не заметил потому, что увлекся. Когда наш Константин Дмитриевич увлекается, он всегда ничего не замечает и вслух говорит, – не согласилась Пелагея. Надо быстрее какую-нибудь примету запомнить, пока мы его распознали.
– Одежа, – попытался реабилитироваться Пензяк, – у них одежа разная, я заметил.