Страница:
Кирилл подергал за ручку дверь самой последней комнаты. КПЗ была, естественно, заперта, а искать ключ на связке Кириллу было уже неинтересно. Скорее всего, местный «обезьянник» тоже не представлял из себя ничего интересного.
Когда юноша вышел, на улице было совсем светло. Народу было по столичным меркам мало, до дома ему встретились всего человек десять-двенадцать, не больше. Все эти люди смотрели на него как-то странно, при приближении почему-то здоровались и интересовались здоровьем.
«Что у них тут, прикол что-ли такой, со всеми здороваться и про самочувствие спрашивать?» – недоумевал он. Когда третья старушка спросила у него, не болит ли голова, Кирилл остановился, картинно развел руками, низко поклонился и объявил на всю улицу:
– Болит! Легче вам теперь?
Симпатичная маленькая старушка всплеснула руками и быстро засеменила прочь.
Следующая старушка, обратившая внимания на Кирилла, была совсем не симпатичная: с ярко намалеванными губами, с голубыми кругами вокруг глаз, с черными стрелками, уходящими куда-то в теменную область и с длинными бусами поверх старой искусственной шубенки. При виде юноши она оглушительно взвизгнула, прижала руки к груди и хриплым голосом проворковала:
– Вы нехороший. Вы меня забыл. Почему вы меня не берете в плен? Мое тело жаждет пыток! Моя душа жаждет искупления! Мою грудь теснят стоны и рыдания! Возьми меня в темницу!
Сильный, ироничный Кирилл с детства боялся сумасшедших.
– Идите, идите, гражданочка, – сухо потребовал он, пытаясь обойти дамочку.
– Гражданочка? – на глаза старушки навернулись слезы, – и это вы говорите мне? Невинной девушке? После всех ваших обещаний?
– Ставлю на Арьку, – принял решение один из мужичков, стоящих неподалеку, – она сегодня на подъеме, заговорит участкового.
– Эт ты нечестно, – закапризничал другой, – ясно же видно, прихворал участковый. Куды ему с больной головой супротив Арьки Савской?
– А пистолет? – привел аргумент первый, с тревогой наблюдая, как юноша пытается обойти рассвирепевшую Савскую. – Он же может ей пистолетом двинуть?
– Против Арьки не токо пистолет, но и ружо не поможет, – стоял на своем второй. – А с участковым и правда непорядок. Давно уж пора привыкнуть ему к Арьке, а он все шарахается, как черт от ладана. Нет, не буду ставить.
Мужики проводили взглядом улепетывающего от Савской Кирилла, почесали затылки и сбросились на вожделенную поллитру. То, что они не успели сделать ставки – еще не повод для вступления в общество трезвости. Не те времена, понимаешь.
На Савской старушки не закончились. Навстречу Кириллу попалась целая группа не менее странных, чем экс-актриса, старушек. Все они были одеты во вполне приличные, но не самые дорогие шубейки, головы их украшали пуховые шали с длинным, кудрявым пухом, валеночки каждой были просто на загляденье: с веселыми вышивками, ковбойской бахромой, аппликациями из оленьего меха.
– Ансамбль что-ли какой? – поинтересовался любознательный Кирилл.
– Ха-ха-ха, – закатились на разные тона старушки:
– Какой мы ансамбль!
– Вы еще не слышали, как пленники поют!
– И вообще, мы на вас обиделись! Не любите вы старушек!
– К нам не заходите.
– Вот бросим вас и удерем всем составом в колонию.
– А если так не возьмут, то даже преступлениев насовершаем, – пригрозила последняя. И все хором прокричали:
– Так что не забывайте нашу «Улыбку», а то хуже будет!
После этих слов старушки-веселушки с девичьим хихиканием засеменили дальше.
– Такие улыбки разве забудешь, – бубнил под нос Кирилл. – Вон как зубы у всех сверкают! Как на рекламе «Блендамета». И где только столько старушек набрало столько вставных челюстей?
Последней каплей был какой-то лохматый, высоченный дед, настигший его уже возле самого дома. Дед поймал его за воротник дубленки, притянул к себе и жарко зашептал в самое ухо:
– Уймись, трясовица, а не то прокляну, ты, колючка, остановись, а не то сошлю в преисподнюю, ты, свербеж, прекратись, а не то утоплю, ты, стрельба, прекратись, а не то засмолю, ты, огневица, охладись, а не то заморожу, ты, колотье притупись, а не то распилю тебя на кусочки, ты, дергание, воротись, а не то запружу тобою плотину, ты, морганье, окрутись, а не то в печи засушу, ты, слепота, скорчись, а не то утоплю тебя в дегте, ты, глухота, исчезни, а не то засмолю тебя в бочку, ты, немочь, отвяжись, а не то будешь воду толочь. Все недуги откачнитесь от раба
Божьего…
– Да вы что, очумели тут все? – оттолкнул от себя назойливого деда Кирилл, – нового человека, что ли давно не видели? Джунгли какие-то. Бросаются, гадости на ухо шепчут. Брысь! И чтобы духу вашего рядом со мной не было!
Высоченный лохматый дед обиженно выкатил губу, насупил брови и пробормотал:
– Я те покажу, как с Ванькой-Пензяком свориться. Иш, заважничал! Я те покажу!
После этого он забормотал что-то монотонно и глухо, не отводя взгляда от калитки, в которую зашел Кирилл.
– Ну, первое и второе – понятно, – веселился Костик, – забыл тебя предупредить, что в селе надо здороваться с каждым встречным, даже если ты чужак. Насчет мерзкой собаки тоже ясно. Звание самой мерзкой собаки Но-Пасарана носит некая Мальвина, болонка бывшей актрисы Савской. В таком случае найти твою потерю можно, но отдадут ли ее собака и хозяйка – большой вопрос. А кто тебе гадости говорил?
– Дед какой-то на шею бросился. Высокий, заросший весь, глаза дикие. Ужас просто.
– Ничего ужасного, – хитро улыбнулся Костя, – обыкновенный колдун. В каждом уважающем себя селе такие есть.
– Колдун? – поднял брови Кирилл, – шутишь?
– Нисколечко! Ванька-Пензяк – самый настоящий колдун с дипломом. Сам проверял. Колдовал-то он всю жизнь, сколько себя помнит, а диплом получил недавно, после городских курсов.
– И чего? Насылает бури, пожары, привораживает девиц, пьет кровь невинных младенцев?
– Невинных будущих адвокатов, – припугнул Костя. – А вообще – милейшая личность. Заговаривает бородавки, пытается от алкоголизма кодировать, изгоняет всякую шушеру из домов. Вот лопнет мое терпение, попрошу Печного изгнать.
– Кто еще первый попросит, – буркнул голос с печи, – ты Ваньке кто? Никто! Самая настоящая шушера. А я ему товарищ, можно так сказать. Меня он лучше послушает.
– Ага, товарищ, – не сдавался Костя, – по несчастью товарищ. Представляешь, – обратился он уже к Кириллу, – чуть не насмерть бьются из-за любви бабушки Пелагеи. А она – как стена. Холодна, неприступна, жестока.
– Так уж и насмерть, – засопел на печи дед, – это вы, молодые, чуть что – в кулаки. А мы, мудрые, больше телектом друг друга душим. А у меня этого телекта поболее, чем у Ваньки будет. Все-таки я чуток постарше.
– А что за старушки какие-то ненастоящие на меня напали? Одеты с иголочки, зубастые, веселые, одинаковые. И говорят как-то странно.
– Так это, наверное, «Улыбка» – догадался Костя.
– Что-то про улыбки они говорили.
– Дом престарелых «Улыбка». Веселые старушки. А заведующая у них просто замечательная: находит каких-то спонсоров, выбивает деньги, лечит своих стариков. Умница! Ну, хватит о пустяках. Лучше скажи, готов к Белокуровой идти?
– А чего тут готовиться? – пожал плечами Кирилл, – скажусь стажером, студенческий у меня с собой, начну интеллигентную беседу, потихонечку подведу к главному. Что мне, впервые?
– Смотри, она дама опасная и не совсем глупая. И детки еще те. Зиту и Гиту не бойся, наши люди, а вот Митропия – девица опасная. Ограбит, да еще шантажировать будет.
– Кто-кто? – вытянулся навстречу брату Кирилл, – Зита и Гита? Митропия?
– Они самые, – расплылся в широкой улыбке Костя. – Белокурова всех дитей так называет. А их у нее бесчетное количество. Так не забудь начсет Митропии. И с бабушкой не больно-то общайся. На весь день настроение испортит.
– Запугал! В Москве с рецидивистами, маньяками и киллерами общаюсь, а здесь должен бабки и дедки бояться. Жди. Приду или на щите, или под щитом.
В загранице и было все дело. Почти полгода назад пришла на мелькрупкомбинат гуманитарная помощь из Америки для пенсионеров с комбината. Груз пришел на имя директора, бумаги все при нем остались, какой же дурак будет отдавать такую гору высококачественных продуктов, если никто не узнает? И ведь что обидно, сколько времени прошло, все тихо было, а когда уничтожило семейство директора последнюю банку заграничного продукта, так и пришло оно, письмо. И ведь не пожалел, гад, ладно только ограничился бы продуктами самого комбината – мучицы там, гречки, гороха, а то заставил ведь подкупать все то, что предназначалось пенсионерам и сверху того крупой оделить. А ведь еще и штраф!
Никакой совести нет у человека, или кто он там. Никакой совести, – злился директор, с улыбкой вручая ошарашенным бывшим работникам мелькрупкомбината коробки с гуманитарной помощью его ли самого, заграницы ли, или кого третьего, оставшегося неизвестным.
Глава 5
Когда юноша вышел, на улице было совсем светло. Народу было по столичным меркам мало, до дома ему встретились всего человек десять-двенадцать, не больше. Все эти люди смотрели на него как-то странно, при приближении почему-то здоровались и интересовались здоровьем.
«Что у них тут, прикол что-ли такой, со всеми здороваться и про самочувствие спрашивать?» – недоумевал он. Когда третья старушка спросила у него, не болит ли голова, Кирилл остановился, картинно развел руками, низко поклонился и объявил на всю улицу:
– Болит! Легче вам теперь?
Симпатичная маленькая старушка всплеснула руками и быстро засеменила прочь.
Следующая старушка, обратившая внимания на Кирилла, была совсем не симпатичная: с ярко намалеванными губами, с голубыми кругами вокруг глаз, с черными стрелками, уходящими куда-то в теменную область и с длинными бусами поверх старой искусственной шубенки. При виде юноши она оглушительно взвизгнула, прижала руки к груди и хриплым голосом проворковала:
– Вы нехороший. Вы меня забыл. Почему вы меня не берете в плен? Мое тело жаждет пыток! Моя душа жаждет искупления! Мою грудь теснят стоны и рыдания! Возьми меня в темницу!
Сильный, ироничный Кирилл с детства боялся сумасшедших.
– Идите, идите, гражданочка, – сухо потребовал он, пытаясь обойти дамочку.
– Гражданочка? – на глаза старушки навернулись слезы, – и это вы говорите мне? Невинной девушке? После всех ваших обещаний?
– Ставлю на Арьку, – принял решение один из мужичков, стоящих неподалеку, – она сегодня на подъеме, заговорит участкового.
– Эт ты нечестно, – закапризничал другой, – ясно же видно, прихворал участковый. Куды ему с больной головой супротив Арьки Савской?
– А пистолет? – привел аргумент первый, с тревогой наблюдая, как юноша пытается обойти рассвирепевшую Савскую. – Он же может ей пистолетом двинуть?
– Против Арьки не токо пистолет, но и ружо не поможет, – стоял на своем второй. – А с участковым и правда непорядок. Давно уж пора привыкнуть ему к Арьке, а он все шарахается, как черт от ладана. Нет, не буду ставить.
Мужики проводили взглядом улепетывающего от Савской Кирилла, почесали затылки и сбросились на вожделенную поллитру. То, что они не успели сделать ставки – еще не повод для вступления в общество трезвости. Не те времена, понимаешь.
На Савской старушки не закончились. Навстречу Кириллу попалась целая группа не менее странных, чем экс-актриса, старушек. Все они были одеты во вполне приличные, но не самые дорогие шубейки, головы их украшали пуховые шали с длинным, кудрявым пухом, валеночки каждой были просто на загляденье: с веселыми вышивками, ковбойской бахромой, аппликациями из оленьего меха.
– Ансамбль что-ли какой? – поинтересовался любознательный Кирилл.
– Ха-ха-ха, – закатились на разные тона старушки:
– Какой мы ансамбль!
– Вы еще не слышали, как пленники поют!
– И вообще, мы на вас обиделись! Не любите вы старушек!
– К нам не заходите.
– Вот бросим вас и удерем всем составом в колонию.
– А если так не возьмут, то даже преступлениев насовершаем, – пригрозила последняя. И все хором прокричали:
– Так что не забывайте нашу «Улыбку», а то хуже будет!
После этих слов старушки-веселушки с девичьим хихиканием засеменили дальше.
– Такие улыбки разве забудешь, – бубнил под нос Кирилл. – Вон как зубы у всех сверкают! Как на рекламе «Блендамета». И где только столько старушек набрало столько вставных челюстей?
Последней каплей был какой-то лохматый, высоченный дед, настигший его уже возле самого дома. Дед поймал его за воротник дубленки, притянул к себе и жарко зашептал в самое ухо:
– Уймись, трясовица, а не то прокляну, ты, колючка, остановись, а не то сошлю в преисподнюю, ты, свербеж, прекратись, а не то утоплю, ты, стрельба, прекратись, а не то засмолю, ты, огневица, охладись, а не то заморожу, ты, колотье притупись, а не то распилю тебя на кусочки, ты, дергание, воротись, а не то запружу тобою плотину, ты, морганье, окрутись, а не то в печи засушу, ты, слепота, скорчись, а не то утоплю тебя в дегте, ты, глухота, исчезни, а не то засмолю тебя в бочку, ты, немочь, отвяжись, а не то будешь воду толочь. Все недуги откачнитесь от раба
Божьего…
– Да вы что, очумели тут все? – оттолкнул от себя назойливого деда Кирилл, – нового человека, что ли давно не видели? Джунгли какие-то. Бросаются, гадости на ухо шепчут. Брысь! И чтобы духу вашего рядом со мной не было!
Высоченный лохматый дед обиженно выкатил губу, насупил брови и пробормотал:
– Я те покажу, как с Ванькой-Пензяком свориться. Иш, заважничал! Я те покажу!
После этого он забормотал что-то монотонно и глухо, не отводя взгляда от калитки, в которую зашел Кирилл.
* * *
– Чудные у вас тут все какие-то, – жаловался Кирилл, – смотрят, как на мартышку в зоопарке, здороваются все без разбору, гадости говорят. Собаки мерзкие без намордников бегают. Смотри, рукавицу уволокла.– Ну, первое и второе – понятно, – веселился Костик, – забыл тебя предупредить, что в селе надо здороваться с каждым встречным, даже если ты чужак. Насчет мерзкой собаки тоже ясно. Звание самой мерзкой собаки Но-Пасарана носит некая Мальвина, болонка бывшей актрисы Савской. В таком случае найти твою потерю можно, но отдадут ли ее собака и хозяйка – большой вопрос. А кто тебе гадости говорил?
– Дед какой-то на шею бросился. Высокий, заросший весь, глаза дикие. Ужас просто.
– Ничего ужасного, – хитро улыбнулся Костя, – обыкновенный колдун. В каждом уважающем себя селе такие есть.
– Колдун? – поднял брови Кирилл, – шутишь?
– Нисколечко! Ванька-Пензяк – самый настоящий колдун с дипломом. Сам проверял. Колдовал-то он всю жизнь, сколько себя помнит, а диплом получил недавно, после городских курсов.
– И чего? Насылает бури, пожары, привораживает девиц, пьет кровь невинных младенцев?
– Невинных будущих адвокатов, – припугнул Костя. – А вообще – милейшая личность. Заговаривает бородавки, пытается от алкоголизма кодировать, изгоняет всякую шушеру из домов. Вот лопнет мое терпение, попрошу Печного изгнать.
– Кто еще первый попросит, – буркнул голос с печи, – ты Ваньке кто? Никто! Самая настоящая шушера. А я ему товарищ, можно так сказать. Меня он лучше послушает.
– Ага, товарищ, – не сдавался Костя, – по несчастью товарищ. Представляешь, – обратился он уже к Кириллу, – чуть не насмерть бьются из-за любви бабушки Пелагеи. А она – как стена. Холодна, неприступна, жестока.
– Так уж и насмерть, – засопел на печи дед, – это вы, молодые, чуть что – в кулаки. А мы, мудрые, больше телектом друг друга душим. А у меня этого телекта поболее, чем у Ваньки будет. Все-таки я чуток постарше.
– А что за старушки какие-то ненастоящие на меня напали? Одеты с иголочки, зубастые, веселые, одинаковые. И говорят как-то странно.
– Так это, наверное, «Улыбка» – догадался Костя.
– Что-то про улыбки они говорили.
– Дом престарелых «Улыбка». Веселые старушки. А заведующая у них просто замечательная: находит каких-то спонсоров, выбивает деньги, лечит своих стариков. Умница! Ну, хватит о пустяках. Лучше скажи, готов к Белокуровой идти?
– А чего тут готовиться? – пожал плечами Кирилл, – скажусь стажером, студенческий у меня с собой, начну интеллигентную беседу, потихонечку подведу к главному. Что мне, впервые?
– Смотри, она дама опасная и не совсем глупая. И детки еще те. Зиту и Гиту не бойся, наши люди, а вот Митропия – девица опасная. Ограбит, да еще шантажировать будет.
– Кто-кто? – вытянулся навстречу брату Кирилл, – Зита и Гита? Митропия?
– Они самые, – расплылся в широкой улыбке Костя. – Белокурова всех дитей так называет. А их у нее бесчетное количество. Так не забудь начсет Митропии. И с бабушкой не больно-то общайся. На весь день настроение испортит.
– Запугал! В Москве с рецидивистами, маньяками и киллерами общаюсь, а здесь должен бабки и дедки бояться. Жди. Приду или на щите, или под щитом.
* * *
В местном магазине директор мелькрупкомбината покупать продукты не стал. Купишь – мигом разговоры пойдут. И так узнали, кому не надо. В райцентре тоже небезопасно. Там тоже но-пасаранцы шмыгают. Пришлось ехать в город. Хорошо, что брат подсказал на оптовку податься. Там и выписал директор пятнадцать банок лосося, пятнадцать – консервированных ананасов в собственном соку, пятнадцать упаковок вафель в шоколаде, пятнадцать банок свиной китайской тушенки. А чечевицу покупать не стал, сохранилась у него чечевица, все пятнадцать пакетов. И чего только в этой гадости за границей находят?В загранице и было все дело. Почти полгода назад пришла на мелькрупкомбинат гуманитарная помощь из Америки для пенсионеров с комбината. Груз пришел на имя директора, бумаги все при нем остались, какой же дурак будет отдавать такую гору высококачественных продуктов, если никто не узнает? И ведь что обидно, сколько времени прошло, все тихо было, а когда уничтожило семейство директора последнюю банку заграничного продукта, так и пришло оно, письмо. И ведь не пожалел, гад, ладно только ограничился бы продуктами самого комбината – мучицы там, гречки, гороха, а то заставил ведь подкупать все то, что предназначалось пенсионерам и сверху того крупой оделить. А ведь еще и штраф!
Никакой совести нет у человека, или кто он там. Никакой совести, – злился директор, с улыбкой вручая ошарашенным бывшим работникам мелькрупкомбината коробки с гуманитарной помощью его ли самого, заграницы ли, или кого третьего, оставшегося неизвестным.
Глава 5
Визит в святое семейство
– Оформить как престарелого я вас не могу, сами понимаете, – развела руками Инесса Васильевна, заведующая «Улыбки», – но пожить у нас какое-то время вы вполне можете даже и без документов. Жить будете в мужском крыле, вместе с Колей-Болеро. Не напрягайтесь, он не сумасшедший, он блаженный. К тому же свободных помещений у нас так и так больше нет. Мы только планируем отстраиваться. Естественно, будете выполнять кое-какую работу. Не в качестве платы за питание, просто у нас так принято.
– Вы заставляете беспомощных стариков работать? – поднял брови «домиком» Бес.
– Я разрешаю им работать, а это разные вещи. Для этих бабушек труд необходим как воздух. Эта привычка, лишившись которой они сразу зачахнут. Они не будут жить, если перестанут работать.
– И для той, что в кресле-каталке тоже?
– Вы что, думаете, что я им предлагаю бетон месить? – возмутилась Инесса Васильевна, – они вяжут варежки, поливают цветы, протирают пыль, кормят кур. И делают это, поверьте, с удовольствием. Пожалуй, даже с большим, чем играют.
– Играют?
Бес почему-то представил, как маленькие чистенькие старушки шалят в детской комнате, лепят куличики в песочнице и бьются в вышибалы.
– У нас есть неплохие настольные игры, не требующие особых затрат энергии. Например, бильярд и «лото», как они его называют.
– Сдаюсь, сдаюсь, – дурашливо поднял руки Бес. – Здесь действительно макет земного Рая. Мне идти бетон месить или варежки вязать?
– Можете чистить снег с Колей?
– С удовольствием.
– Топить печь умеете?
– Виртуозно!
– Неужели и дрова рубите?
– Почти профессионально.
– Отлично. Это и будет входить в ваши обязанности. По рукам?
– По рукам!
Бес немного задержал руку Инессы Васильевны в своей руке и пристально посмотрел ей в глаза. Немолодая женщина с легкой иронией поймала его взгляд и высвободила руку. Если бы она только знала, какого волка запустила к своим бедным робким овечкам!
– День добрый, бабушка, – приветливо, как учил его Костик, поздоровался Кирилл.
– Носит вас тут нечистая, – вежливо ответила старушка, – Фиску расстроишь, на неделю озвереет.
«Бабушка Белокуровых», – понял Кирилл.
– Никакие Фиски меня не интересуют, – сделал строгое лицо Кирилл, – а вот с Анфисой Афанасьевной я бы поговорил. Она дома?
– Анфиса Афанасьевна не дома, – послала Кириллу ядовитый взгляд старушка, – а дочь моя, Фиска, тама. Чего хочут, то и делают. Хочут – ходют на работу, хочут – не ходют. Жаль, не тридцать седьмой. Сама бы в отдел отвела. А детенышей – в колонию. И на тебя бы управу нашла.
– Спасибо, добрая женщина на ласковом слове, – низко поклонился Кирилл, – пройти-то можно?
– Да коли я могла бы не пустить, – плаксивым голосом пожаловалась старушка, – а то чего толку? Все равно пройдешь. Иди уж, от греха.
Кирилл еще раз горячо поблагодарил бабушку Белокуровых, поднялся на крыльцо, долго, с ярко выраженным недоумением искал кнопку дверного звонка и не найдя ее, постучал. Дверь ему открыла симпатичная конопатая девчонка с тонюсенькими, туго заплетенными косками. На плечи ее была поспешно наброшена видавшая виды фуфайка, из голиафских валенок торчали худенькие голые ножки.
– Здрасти, – давно не виделись, – явно обрадовалась она, – баксы с тобой?
Кирилл никогда не лез за словом в карман. На его памяти просто не было случая, чтобы он не смог найти остроумный, хлесткий и правильный ответ на заданный ему вопрос. Но Но-Пасаран со всеми его жителями просто ставил его в тупик. Поэтому он не нашел ничего умнее и остроумнее, как просто спросить:
– Какие еще баксы?
– Зелененькие такие, – противным голоском объяснила ему девочка, – прямоугольные. Я за так ничего не скажу. И за деревянные тоже. Я коплю.
– И мамку за так не позовешь?
– Лаяться будете? – подобно херувиму, сложила девочка ладошки домиком, – если лаяться, то позову. Только подождите, мы с братьями ставки на вас сделаем. Кто кого. Вы маменьку, или она вас. А то просто слушать неинтересно.
– Митропия, – осенило вдруг Кирилла.
Он вспомнил предостережения брата против трудной дочери Белокуровой. Следующая мысль, которая пришла ему в голову, была о том, что именно Митропия была тем самым ребенком, которому могло быть продиктовано письмо. Когда подворачивается неплохой случай снять образец почерка, то почему бы им не воспользоваться?
– Ставки? – сделал заинтересованное лицо он, – интересно. И как вы их делаете? Устно, или письменно?
– Ишь, чего захотел, – презрительно зыркнула на него девочка, – ищи дурака, устно ставки делать! У меня целый журнал есть. Без журнала с этих жлобов ни копейки не сдерешь. А в журнале – нате тебе: все расписано, и подписи. Не отречешься.
– Врешь, – схитрил Кирилл, – не может такая маленькая девочка быть такой умной.
Она одарила уничтожающим взглядом молодого человека и исчезла за дверью. Но спустя минуту вернулась, держа под мышкой мутно-желтого цвета большую тетрадь с напечатаным на обложке типографским шрифтом заголовком: «Дневник комиссии по работе среди женщин профорганизации». Этот заголовок был аккуратно, по линейке зачеркнут оранжевым фломастером, а под ним был сделан другой: «Кто чего мне должен». Кирилл раскрыл тетрадь, заинтересованно перелистнул одну страницу, другую, потом, не отрываясь от написанного, поинтересовался:
– А если не лаяться, а поговорить по-хорошему, за сколько позовешь?
– Тогда три доллара, – вздохнула девочка. – Только с маменькой нельзя по-хорошему. Это ты очень сильно заблуждаешься.
– Зови, – решился Кирилл. – Если будет скандал – квиты, если не будет – плачу валютой.
Валюты у него не было, но он надеялся как-нибудь вывернуться из этого положения.
Пока Митропия бегала за маменькой, Кирилл безжалостно вырвал второй лист из «Дневника», быстро спрятал его за пазуху и снова с невинным видом принялся рассматривать ровненькие столбики ставок, выигрышей и проигрышей, расписки должников маленькой, но алчной девочки Митропии. Когда он поднял глаза, перед ним стояла дама солидной комплекции с однозначно недобрым взглядом.
– Здравствуйте! – Кирилл бесстрашно оскалился а голливудской улыбке, – вы Анфиса Афанасьевна Белокурова?
– Дальше что, – сквозь зубы пробасила дама.
– Вас-то мне и надо, – не испугался Кирилл. – Дело в том, что я прохожу стажировку в одной из московских прокуратур и мне просто необходимо собрать несколько примеров из жизни сельских тружеников для зачета. Вы же, как мне рассказали, женщина умная и чрезвычайно осведомленная обо всем, что происходит в вашем совхозе. Мне очень нужен ваш совет!
Для достоверности своей искренности Кирилл прижал руку к сердцу.
– Глумишься, – утвердительно сказала Белокурова.
– Что вы! И не думаю. Мне действительно очень хочется с вами пообщаться. А знаете что? Позвольте мне пригласить вас на чашечку кофе с ликером. Где у вас тут можно посидеть?
– В Ассоль-Продукты-Принц, – вынырнула из-за спины Миртопия, – только там не кофе, а шашлыки и водка, а еще я с вами пойду.
– Ассоль-чего? – не совсем понял Кирилл.
– Шашлычная такая. Там дальнобойщики харчатся со своим кралями, ой!
Безвозмездные объяснения девочки прервал подзатыльник матери. Может, она не хотела, чтобы дочь шла с ними. Может, побоялась, что юношу спугнет определение «краля», может не хотела, чтобы любимая дочь забесплатно выдавала какую ни есть информацию.
– Шашлыки, так шашлыки, – расщедрился Кирилл, – ну, так как?
Ответом ему послужила столь мощная оплеуха, что он слетел с крыльца и утонул лицом в том самом белоснежном, так пленившем его снегу.
– Ничего не понимаю, – Кирилл снял с лица налипший снег и действительно удивленно посмотрел на все так же молча стоящую на крыльце Белокурову. – Вы тут чего все, обкурившиеся что ли? Нормальных человеческих отношений не понимаете. Дурдом на колесиках.
– Дурдом? – прорезался голос у Анфисы Афанасьевны, – да как только наглая твоя рожа посмела к дому моему приблизиться, да как только мерзкие твои губы посмели такое предложение мне сделать, да как только свинячьи твои глазенки в мои ясные очи взглянуть решились? Дочь соблазнял, соблазнял, теперь за мать принялся? У-у-у, супостат!
Кирилл торопливо, но бесстрашно зашагал прочь от дома Белокуровых. Чего разговаривать с людьми, когда они не понимают нормального человеческого языка? Он не видел, как на крыльцо выбежали трое мальцов младшего школьного возраста, возглавляемые Митропией. Заметил он их лишь тогда, когда первый снежок ударил его в спину.
– Бей его, – тоненьким голоском кричала Митропия, – Созонт, заходи справа, Леонардо, в голову целься, Орест, по ногам стреляй! Не уйдет!
– Ничего себе! – присвистнул Кирилл, набирая скорость, – и кто это сказал, что бороться с международной мафией труднее, чем с сельскими тетками? И откуда это она взяла, что я соблазнял эту пигалицу, ее дочь Митропию? Или я чего-то не понимаю, или в селе живут поистине прелюбопытнейшие типажи! Вот где океан материала для психологов!
Так и шел Кирилл по улице: весь обляпанный снегом, с мокрой, красной физиономией, с одной рукавицей, бормоча себе чего-то под нос. Встречные люди с любопытством поглядывали на него, но проходили мимо, коротко и испуганно кивая головой. Какая-то пожилая женщина громко и жалобно всхлипнула.
«Странное дело, – усмехался про себя Кирилл, – а еще говорят, что в селе люди больше пьют. Да пройди по городу человек, заляпанный снегом, никто и внимания не обратит. В крайнем случае, решат, что перебрал. А здесь смотрят, как на больного белой горячкой в период обострения».
Костик долго потешался над бедствиями брата. Ему было немного приятно, что Кирилл, который всегда шел на пол-шага впереди него, не смог справиться с Белокуровой и Митропией. В какой-то момент он даже решил подольше «поболеть», чтобы брат хлебнул сполна сельской экзотики и не отзывался больше так пренебрежительно о выборе Кости.
– Ладно, сквозь смех выговорил он, авось к завтрашнему дню зеленка побледнеет, и мы с тобой пойдем другим путем. Прямо с утра начнем искать кляузника по почерку.
Костя немного помолчал и опять взорвался мальчишеским смехом. Если бы он знал, какая смута назревает в Но-Пасаране, то смеялся бы еще громче. А может, и не смеялся бы вообще.
– А чего он толкается? – оправдывался Ванька-Пензяк, – кто мне с уважением – и я с уважением. Жаль, в лягву превращать не умею. Посмотрел бы он у меня.
– В лягву? – всплеснула руками старушка, – да ты чего городишь-то? За мелкую обиду – и сразу в лягву? Рыбьего Глаза на тебя нету! Это что бы у нас в совхозе творилось, если бы ты всех обидчиков в лягушек превращал? Ужас просто. Ты это прекрати. Нельзя нам нового участкового, никак нельзя. Тебе бы наоборот – приворожить там чем, приманить, а ты – порчу наслал! Нет, Ваня, никак я от тебя такой глупости не ожидала.
– Да я уж и сам, – несколько смущенно повинился дед, – как домой пришел, так и раскаялся. Горячий я у тебя, Пелагея.
– У меня? – бабушка Пелагея улыбнулась и веселые морщинки лучиками разбежались у нее из глаз, – ну и словоблуд ты, Ваня! Не зря я в свое время замуж за тебя не пошла. Думаешь, растрогаешь меня своими словами? Как бы не так. Никакого снисхождения тебе нету. Человеку и так плохо, а ты на него – проклятие. Как все случилось-то?
– Так я, вроде помочь хотел, полечить. С рассветом ко мне Трошка прискакал, грит, участковый какой-то не такой ходит. Ни с кем не здоровается, спрашивает, как в отделение пройти. Будто помутнение нашло. Говорят, даже видели, как он Мальвинку приласкать хотел. Как будто и не помнит, сколько страданиев ему эта стерва принесла.
– Не ругайся! – одернула его Пелагея.
– Я нечаянно, – без следа искреннего раскаяния извинился дед, – ну, так вот. Чем дальше – тем хуже. Чуть позже ко мне две бабы прибежали. Говорят, и на лицо он дурной стал. Будто на себя личиной похож, а будто и нет. И все путается.
– Осподи, всплеснула руками Пелагея, – никак сглазили! А ты еще, деспот, и добавил!
– Говорю же, нечаянно! Я было к нему подошел, сглаз-то снять, только начал, а он как взбрыкнет! Сгинь, кричит, нечистая, чтобы духу твоего тут не было, и даже ударил.
– Костя Комаров ударил? – не поверила старушка.
– Святой тебе истинный крест, – почти правда!
– Никак это черная сила его заставила, – поняла Пелагея и глубоко задумалась. – Вот что я тебе скажу, – решила она наконец, ежели не сымешь проклятие, которое на него наслал, народ против тебя подниму. Так и будет. Я сказала.
Хоть и не верил Пензяк в посулы бабушки Пелагеи, но немного струхнул. Большим авторитетом пользовалась Пелагея в Но-Пасаране. Никто не мог объяснить, что за сила скрывалась в этом симпатичной, доброй старушке, но тот факт, что именно она формировала общественное мнение Но-Пасарана, был неоспорим. За это и звали бабушку Пелагею Крестной Бабкой. С самым ярким представителем Главарей мафиозных кланов у нее было мало общего, но того, кто первый дал ей это прозвище, сходство мало волновало. Главное, что в Но-Пасаране была своя Крестная Бабка, и ладно.
– Ну, сниму, сниму, чего раскочегарилась? – немного раздосадовался колдун, – будто это так легко – проклятие снять. Много усилиев потребуется. А человек я немолодой, здоровье уже не то. Может, поживешь у меня, пока я буду проклятие снимать? Харчи, там, ласка, забота. Поможешь, так сказать.
– Не спекулируй! – от былой веселости Крестной Бабки не осталось и следа. – не спекулируй на чувствах! Как наслал проклятие, так и сыми. Не мое дело. Народ волнуется.
– Ладно, попробую, – согласился, наконец, Пензяк. – Есть у меня два способа. Один – неподходящий, потому как нет у меня одной травки для этого дела. В Пензу надо за ней ехать, и то – летом. А до лета ты мне плешь проешь. Второй – подходящий, потому что никуда ехать не надо. Скажи, чтобы добыли мне три волоса с его головы. Только добыть их надо тайком, не спрашивась. А то никакой силы в таких волосах не будет. Сделаешь?
– Как сказал, так и сделаю, – посветлела лицом бабушка Пелагея, – лишь бы Костика нашего опять вернуть в свой образ. Жди волосы, Ваня.
– Не забудь, три, не меньше, – крикнул вслед ей Пензяк.
– Помню, – еле слышно донеслось до него.
Для начала Кирилл отправился на мелькрупкомбинат «Пробуждение». Именно там работала основная масса но-пасаранцев. Уже на проходной ему не понравился нехороший взгляд заспанной рыжей вахтерши. При виде его персоны, она мгновенно тряхнула головой, попыталась придать глазам осмысленное выражение и закричала:
– Стой, милок, чегой-то а волосах застряло.
Пока она с трудом пробиралась через «вертушку», Кирилл напряженно соображал, что же такое крупное и явное могла увидеть прозорливая женщина даже через шапку. Наконец вахтерша справилась с непокорной железкой, доковыляла до Кирилла, по-свойски сняла с него шапку и запустила сосискообразную пятерню в его шевелюру.
– Вы заставляете беспомощных стариков работать? – поднял брови «домиком» Бес.
– Я разрешаю им работать, а это разные вещи. Для этих бабушек труд необходим как воздух. Эта привычка, лишившись которой они сразу зачахнут. Они не будут жить, если перестанут работать.
– И для той, что в кресле-каталке тоже?
– Вы что, думаете, что я им предлагаю бетон месить? – возмутилась Инесса Васильевна, – они вяжут варежки, поливают цветы, протирают пыль, кормят кур. И делают это, поверьте, с удовольствием. Пожалуй, даже с большим, чем играют.
– Играют?
Бес почему-то представил, как маленькие чистенькие старушки шалят в детской комнате, лепят куличики в песочнице и бьются в вышибалы.
– У нас есть неплохие настольные игры, не требующие особых затрат энергии. Например, бильярд и «лото», как они его называют.
– Сдаюсь, сдаюсь, – дурашливо поднял руки Бес. – Здесь действительно макет земного Рая. Мне идти бетон месить или варежки вязать?
– Можете чистить снег с Колей?
– С удовольствием.
– Топить печь умеете?
– Виртуозно!
– Неужели и дрова рубите?
– Почти профессионально.
– Отлично. Это и будет входить в ваши обязанности. По рукам?
– По рукам!
Бес немного задержал руку Инессы Васильевны в своей руке и пристально посмотрел ей в глаза. Немолодая женщина с легкой иронией поймала его взгляд и высвободила руку. Если бы она только знала, какого волка запустила к своим бедным робким овечкам!
* * *
Возле дома Белокуровых маячила высокая унылая фигура.– День добрый, бабушка, – приветливо, как учил его Костик, поздоровался Кирилл.
– Носит вас тут нечистая, – вежливо ответила старушка, – Фиску расстроишь, на неделю озвереет.
«Бабушка Белокуровых», – понял Кирилл.
– Никакие Фиски меня не интересуют, – сделал строгое лицо Кирилл, – а вот с Анфисой Афанасьевной я бы поговорил. Она дома?
– Анфиса Афанасьевна не дома, – послала Кириллу ядовитый взгляд старушка, – а дочь моя, Фиска, тама. Чего хочут, то и делают. Хочут – ходют на работу, хочут – не ходют. Жаль, не тридцать седьмой. Сама бы в отдел отвела. А детенышей – в колонию. И на тебя бы управу нашла.
– Спасибо, добрая женщина на ласковом слове, – низко поклонился Кирилл, – пройти-то можно?
– Да коли я могла бы не пустить, – плаксивым голосом пожаловалась старушка, – а то чего толку? Все равно пройдешь. Иди уж, от греха.
Кирилл еще раз горячо поблагодарил бабушку Белокуровых, поднялся на крыльцо, долго, с ярко выраженным недоумением искал кнопку дверного звонка и не найдя ее, постучал. Дверь ему открыла симпатичная конопатая девчонка с тонюсенькими, туго заплетенными косками. На плечи ее была поспешно наброшена видавшая виды фуфайка, из голиафских валенок торчали худенькие голые ножки.
– Здрасти, – давно не виделись, – явно обрадовалась она, – баксы с тобой?
Кирилл никогда не лез за словом в карман. На его памяти просто не было случая, чтобы он не смог найти остроумный, хлесткий и правильный ответ на заданный ему вопрос. Но Но-Пасаран со всеми его жителями просто ставил его в тупик. Поэтому он не нашел ничего умнее и остроумнее, как просто спросить:
– Какие еще баксы?
– Зелененькие такие, – противным голоском объяснила ему девочка, – прямоугольные. Я за так ничего не скажу. И за деревянные тоже. Я коплю.
– И мамку за так не позовешь?
– Лаяться будете? – подобно херувиму, сложила девочка ладошки домиком, – если лаяться, то позову. Только подождите, мы с братьями ставки на вас сделаем. Кто кого. Вы маменьку, или она вас. А то просто слушать неинтересно.
– Митропия, – осенило вдруг Кирилла.
Он вспомнил предостережения брата против трудной дочери Белокуровой. Следующая мысль, которая пришла ему в голову, была о том, что именно Митропия была тем самым ребенком, которому могло быть продиктовано письмо. Когда подворачивается неплохой случай снять образец почерка, то почему бы им не воспользоваться?
– Ставки? – сделал заинтересованное лицо он, – интересно. И как вы их делаете? Устно, или письменно?
– Ишь, чего захотел, – презрительно зыркнула на него девочка, – ищи дурака, устно ставки делать! У меня целый журнал есть. Без журнала с этих жлобов ни копейки не сдерешь. А в журнале – нате тебе: все расписано, и подписи. Не отречешься.
– Врешь, – схитрил Кирилл, – не может такая маленькая девочка быть такой умной.
Она одарила уничтожающим взглядом молодого человека и исчезла за дверью. Но спустя минуту вернулась, держа под мышкой мутно-желтого цвета большую тетрадь с напечатаным на обложке типографским шрифтом заголовком: «Дневник комиссии по работе среди женщин профорганизации». Этот заголовок был аккуратно, по линейке зачеркнут оранжевым фломастером, а под ним был сделан другой: «Кто чего мне должен». Кирилл раскрыл тетрадь, заинтересованно перелистнул одну страницу, другую, потом, не отрываясь от написанного, поинтересовался:
– А если не лаяться, а поговорить по-хорошему, за сколько позовешь?
– Тогда три доллара, – вздохнула девочка. – Только с маменькой нельзя по-хорошему. Это ты очень сильно заблуждаешься.
– Зови, – решился Кирилл. – Если будет скандал – квиты, если не будет – плачу валютой.
Валюты у него не было, но он надеялся как-нибудь вывернуться из этого положения.
Пока Митропия бегала за маменькой, Кирилл безжалостно вырвал второй лист из «Дневника», быстро спрятал его за пазуху и снова с невинным видом принялся рассматривать ровненькие столбики ставок, выигрышей и проигрышей, расписки должников маленькой, но алчной девочки Митропии. Когда он поднял глаза, перед ним стояла дама солидной комплекции с однозначно недобрым взглядом.
– Здравствуйте! – Кирилл бесстрашно оскалился а голливудской улыбке, – вы Анфиса Афанасьевна Белокурова?
– Дальше что, – сквозь зубы пробасила дама.
– Вас-то мне и надо, – не испугался Кирилл. – Дело в том, что я прохожу стажировку в одной из московских прокуратур и мне просто необходимо собрать несколько примеров из жизни сельских тружеников для зачета. Вы же, как мне рассказали, женщина умная и чрезвычайно осведомленная обо всем, что происходит в вашем совхозе. Мне очень нужен ваш совет!
Для достоверности своей искренности Кирилл прижал руку к сердцу.
– Глумишься, – утвердительно сказала Белокурова.
– Что вы! И не думаю. Мне действительно очень хочется с вами пообщаться. А знаете что? Позвольте мне пригласить вас на чашечку кофе с ликером. Где у вас тут можно посидеть?
– В Ассоль-Продукты-Принц, – вынырнула из-за спины Миртопия, – только там не кофе, а шашлыки и водка, а еще я с вами пойду.
– Ассоль-чего? – не совсем понял Кирилл.
– Шашлычная такая. Там дальнобойщики харчатся со своим кралями, ой!
Безвозмездные объяснения девочки прервал подзатыльник матери. Может, она не хотела, чтобы дочь шла с ними. Может, побоялась, что юношу спугнет определение «краля», может не хотела, чтобы любимая дочь забесплатно выдавала какую ни есть информацию.
– Шашлыки, так шашлыки, – расщедрился Кирилл, – ну, так как?
Ответом ему послужила столь мощная оплеуха, что он слетел с крыльца и утонул лицом в том самом белоснежном, так пленившем его снегу.
– Ничего не понимаю, – Кирилл снял с лица налипший снег и действительно удивленно посмотрел на все так же молча стоящую на крыльце Белокурову. – Вы тут чего все, обкурившиеся что ли? Нормальных человеческих отношений не понимаете. Дурдом на колесиках.
– Дурдом? – прорезался голос у Анфисы Афанасьевны, – да как только наглая твоя рожа посмела к дому моему приблизиться, да как только мерзкие твои губы посмели такое предложение мне сделать, да как только свинячьи твои глазенки в мои ясные очи взглянуть решились? Дочь соблазнял, соблазнял, теперь за мать принялся? У-у-у, супостат!
Кирилл торопливо, но бесстрашно зашагал прочь от дома Белокуровых. Чего разговаривать с людьми, когда они не понимают нормального человеческого языка? Он не видел, как на крыльцо выбежали трое мальцов младшего школьного возраста, возглавляемые Митропией. Заметил он их лишь тогда, когда первый снежок ударил его в спину.
– Бей его, – тоненьким голоском кричала Митропия, – Созонт, заходи справа, Леонардо, в голову целься, Орест, по ногам стреляй! Не уйдет!
– Ничего себе! – присвистнул Кирилл, набирая скорость, – и кто это сказал, что бороться с международной мафией труднее, чем с сельскими тетками? И откуда это она взяла, что я соблазнял эту пигалицу, ее дочь Митропию? Или я чего-то не понимаю, или в селе живут поистине прелюбопытнейшие типажи! Вот где океан материала для психологов!
Так и шел Кирилл по улице: весь обляпанный снегом, с мокрой, красной физиономией, с одной рукавицей, бормоча себе чего-то под нос. Встречные люди с любопытством поглядывали на него, но проходили мимо, коротко и испуганно кивая головой. Какая-то пожилая женщина громко и жалобно всхлипнула.
«Странное дело, – усмехался про себя Кирилл, – а еще говорят, что в селе люди больше пьют. Да пройди по городу человек, заляпанный снегом, никто и внимания не обратит. В крайнем случае, решат, что перебрал. А здесь смотрят, как на больного белой горячкой в период обострения».
Костик долго потешался над бедствиями брата. Ему было немного приятно, что Кирилл, который всегда шел на пол-шага впереди него, не смог справиться с Белокуровой и Митропией. В какой-то момент он даже решил подольше «поболеть», чтобы брат хлебнул сполна сельской экзотики и не отзывался больше так пренебрежительно о выборе Кости.
– Ладно, сквозь смех выговорил он, авось к завтрашнему дню зеленка побледнеет, и мы с тобой пойдем другим путем. Прямо с утра начнем искать кляузника по почерку.
Костя немного помолчал и опять взорвался мальчишеским смехом. Если бы он знал, какая смута назревает в Но-Пасаране, то смеялся бы еще громче. А может, и не смеялся бы вообще.
* * *
– Нехорошо это, Ваня, – строго отчитывала Пензяка маленькая, красивая старушка со светлыми глазами. – Рази можно из-за мелкой обиды на всю деревню горе насылать?– А чего он толкается? – оправдывался Ванька-Пензяк, – кто мне с уважением – и я с уважением. Жаль, в лягву превращать не умею. Посмотрел бы он у меня.
– В лягву? – всплеснула руками старушка, – да ты чего городишь-то? За мелкую обиду – и сразу в лягву? Рыбьего Глаза на тебя нету! Это что бы у нас в совхозе творилось, если бы ты всех обидчиков в лягушек превращал? Ужас просто. Ты это прекрати. Нельзя нам нового участкового, никак нельзя. Тебе бы наоборот – приворожить там чем, приманить, а ты – порчу наслал! Нет, Ваня, никак я от тебя такой глупости не ожидала.
– Да я уж и сам, – несколько смущенно повинился дед, – как домой пришел, так и раскаялся. Горячий я у тебя, Пелагея.
– У меня? – бабушка Пелагея улыбнулась и веселые морщинки лучиками разбежались у нее из глаз, – ну и словоблуд ты, Ваня! Не зря я в свое время замуж за тебя не пошла. Думаешь, растрогаешь меня своими словами? Как бы не так. Никакого снисхождения тебе нету. Человеку и так плохо, а ты на него – проклятие. Как все случилось-то?
– Так я, вроде помочь хотел, полечить. С рассветом ко мне Трошка прискакал, грит, участковый какой-то не такой ходит. Ни с кем не здоровается, спрашивает, как в отделение пройти. Будто помутнение нашло. Говорят, даже видели, как он Мальвинку приласкать хотел. Как будто и не помнит, сколько страданиев ему эта стерва принесла.
– Не ругайся! – одернула его Пелагея.
– Я нечаянно, – без следа искреннего раскаяния извинился дед, – ну, так вот. Чем дальше – тем хуже. Чуть позже ко мне две бабы прибежали. Говорят, и на лицо он дурной стал. Будто на себя личиной похож, а будто и нет. И все путается.
– Осподи, всплеснула руками Пелагея, – никак сглазили! А ты еще, деспот, и добавил!
– Говорю же, нечаянно! Я было к нему подошел, сглаз-то снять, только начал, а он как взбрыкнет! Сгинь, кричит, нечистая, чтобы духу твоего тут не было, и даже ударил.
– Костя Комаров ударил? – не поверила старушка.
– Святой тебе истинный крест, – почти правда!
– Никак это черная сила его заставила, – поняла Пелагея и глубоко задумалась. – Вот что я тебе скажу, – решила она наконец, ежели не сымешь проклятие, которое на него наслал, народ против тебя подниму. Так и будет. Я сказала.
Хоть и не верил Пензяк в посулы бабушки Пелагеи, но немного струхнул. Большим авторитетом пользовалась Пелагея в Но-Пасаране. Никто не мог объяснить, что за сила скрывалась в этом симпатичной, доброй старушке, но тот факт, что именно она формировала общественное мнение Но-Пасарана, был неоспорим. За это и звали бабушку Пелагею Крестной Бабкой. С самым ярким представителем Главарей мафиозных кланов у нее было мало общего, но того, кто первый дал ей это прозвище, сходство мало волновало. Главное, что в Но-Пасаране была своя Крестная Бабка, и ладно.
– Ну, сниму, сниму, чего раскочегарилась? – немного раздосадовался колдун, – будто это так легко – проклятие снять. Много усилиев потребуется. А человек я немолодой, здоровье уже не то. Может, поживешь у меня, пока я буду проклятие снимать? Харчи, там, ласка, забота. Поможешь, так сказать.
– Не спекулируй! – от былой веселости Крестной Бабки не осталось и следа. – не спекулируй на чувствах! Как наслал проклятие, так и сыми. Не мое дело. Народ волнуется.
– Ладно, попробую, – согласился, наконец, Пензяк. – Есть у меня два способа. Один – неподходящий, потому как нет у меня одной травки для этого дела. В Пензу надо за ней ехать, и то – летом. А до лета ты мне плешь проешь. Второй – подходящий, потому что никуда ехать не надо. Скажи, чтобы добыли мне три волоса с его головы. Только добыть их надо тайком, не спрашивась. А то никакой силы в таких волосах не будет. Сделаешь?
– Как сказал, так и сделаю, – посветлела лицом бабушка Пелагея, – лишь бы Костика нашего опять вернуть в свой образ. Жди волосы, Ваня.
– Не забудь, три, не меньше, – крикнул вслед ей Пензяк.
– Помню, – еле слышно донеслось до него.
* * *
Позорное бегство Кирилла со свидания с Белокуровой не загасило молодого энтузиазма братьев. Ну и что, что не вышло? Даже на памяти Виктора Августиновича не было случая, чтобы работа сыщика с первой попытки могла принести положительный результат. Значит, надо идти путем более сложным, унылым, кропотливым, но и более проверенным – искать анонимщика по почерку, как и делал это в первый раз Костя.Для начала Кирилл отправился на мелькрупкомбинат «Пробуждение». Именно там работала основная масса но-пасаранцев. Уже на проходной ему не понравился нехороший взгляд заспанной рыжей вахтерши. При виде его персоны, она мгновенно тряхнула головой, попыталась придать глазам осмысленное выражение и закричала:
– Стой, милок, чегой-то а волосах застряло.
Пока она с трудом пробиралась через «вертушку», Кирилл напряженно соображал, что же такое крупное и явное могла увидеть прозорливая женщина даже через шапку. Наконец вахтерша справилась с непокорной железкой, доковыляла до Кирилла, по-свойски сняла с него шапку и запустила сосискообразную пятерню в его шевелюру.