Только принятие Бога без всяких ограничений, принятие жизни от Бога в любом обличье, вне зависимости от существующих представлений.
127
Иов - первый, кто прошел через опыт богооставленности. В мистической практике христианства это закономерный, обязательный опыт посвященных.
Если человек переживает реальную встречу с Богом, обретает помимо традиции, в которой он может быть воспитан, опыт личной веры, он в определенном смысле влюбляется в Бога. Влюбленности свойственна некоторая неуравновешенность, своего рода эйфория, повышенная возбужденность, аффектоподобные реакции. Когда это проходит, человек, если он действительно открывается Богу, переживает благодать - благодатный дар от Бога, он может при этом разрешить свои трудности, гармонизировать свои отношения с людьми, исцелиться от различных болезней. И если после этого человек не погружается в достаточно ограниченное эгоистическое состояние, а продолжает утверждать свои отношения с Богом, ищет Бога, познания, смысла, то он непременно должен познакомиться с опытом богооставленности, когда Бог оставляет человека без всякой защиты, и лишенный к этому времени эгоистической защищенности человек превращается в существо без кожи. Каждый шаг его жизни отзывается болью, и этой болью измеряется глубина человеческого принятия Бога.
В книге пророчеств Иова все оканчивается хорошо - Бог вознаграждает Иова сторицей за долготерпение и преданность. В жизни христианских подвижников часто бывало по-другому.
И наконец, последний архетипический символ богочеловеческих взаимоотношений - Мария, родившая миру Христа. Образ Марии - это образ плодотворности взаимоотношений, и не только потому, что она женщина и физически способна родить. Она очень женственна, потому что была способна вместить, принять новый, непознанный и пока не представимый смысл.
Чудо не в том, каким образом произошло зачатие ребенка, а в том, что человек, женщина по имени Мария,
128
была способна довериться Богу до такой степени, когда теряется всякий здравый смысл. Чудо в том, что Мария - это первый шаг человечества к подлинному, богоподобному творчеству. Бог творил мир из ничего, извлекая из себя различные смыслы, и только после того, как они были сотворены, материализовал их. Он ощущал, переживал, насколько они были хороши, и Мария вместила в себя неизведанный смысл, и, лишь когда он материализовался, она постепенно училась воспринимать, насколько хорош он.
Богу, чтобы творить мир, достаточно было извлечь из себя благодатные смыслы - и возникал удивительный мир материализованная реальность. Человек должен научиться богоподобному творчеству, чтобы стать равным в диалоге с Богом. Человек не содержит в себе благодатных смыслов, но он может их вмещать, чтобы потом сотворить их, как Бог, из ничего - из одного лишь благодатного смысла.
Очень часто люди называют творчеством то, что, по сути, творчеством не является, - искусство составления букета или коллаж. Человек лучше или хуже манипулирует тем, что ему доступно, - словом, красками, смыслами, материалами. Это не творчество, не богоподобное творчество. Мария была первым человеком, вместившим непознанный, парадоксальный, но благодатный смысл. Она сумела явить этот смысл миру, и начался новый этап в богочеловеческой истории - стал возможен диалог, ибо были рождены все его составляющие:
Авраам - внимание и доверие,
Иаков - сомнение и рвение,
Моисей - слово,
Давид - чувство,
Иов - ответственность,
Мария - творчество,
Христос - откровение.
129
Лекция 3 Четыре пути, или Ключ к самопознанию человека
Человек приходит в этот мир, и первый опыт его познания этого мира опыт беспокойства. Нет больше надежного чрева, защищающего его со всех сторон, нет чувства сытости без усилий, нет комфортной невесомости. Вместо всего этого - атмосферное давление, земное тяготение, незащищенность, холод, голод, чувство расторгнутости с главным (мать. Бог), автономная изолированность. Со всем этим нужно как-то справиться. Первая реакция - вернуться в состояние прежнего покоя. У многих людей эта первичная реакция такая сильная, что сохраняется на всю жизнь как доминирующая, проявляясь на различных уровнях: при любом беспокойстве, переживаемом в настоящем, возникает потребность вернуться в "благодатное" прошлое. Любое прошлое становится в этой ситуации благодатным по одной простой причине - тогда не было того, что вызывает у меня беспокойство сейчас. И подчас люди забывают, что тогда не было именно этого беспокойства, но было другое. То, другое, уже пережито и забыто, а новое, переживаемое, ощущается как самое главное, самое опасное беспокойство.
Реакция стремления в прошлое является лишь оттиском той первичной реакции на фрустрацию, переживаемую при рождении, фрустрацию как состояние поражения из-за неудовлетворенного желания, желания вернуть прежний покой. Полностью это желание, конечно, удовлетворить невозможно - нельзя вернуться вновь в утробу, но возможно предложить младенцу новую форму покоя - приложив его сразу к материнской груди, направив тем самым его энергию по конструктивному руслу - руслу развития. Получивший утешение ребенок, ребенок, которому продемонстрирована
130
новая форма жизни, получает правильный импульс к развитию. У ребенка, пережившего фрустрацию, этот импульс в той или иной степени деформирован. Деформация этого импульса всегда находится в прямой зависимости от фрустрации, от этой, первой, и от всех последующих. Это очень важно для будущего человека, поскольку опыт фрустрации это всегда опыт обиды, неприятия жизни, пассивное или активное отвержение, деструктивные реакции. И чем глубже этот опыт, чем разнообразнее, лучше сказать обширнее, тем меньше энергии тратится на конструктивные формы активности, на поступательное развитие.
Итак, рождение человека - это существенное усложнение его мира. Его первый опыт - опыт беспокойства. Научится ли человек проходить сквозь беспокойство к новым формам жизни? Научится ли не расплескивать свою энергию на обиду и другие деструктивные реакции? Насколько сохранным будет его импульс к развитию, насколько свободным от саморазрушения? Младенец, лежащий в колыбели, еще не владеет ни своим телом, ни своим пока еще очень простым психическим миром, но ему подвластно формирование отношения к этому миру, миру вокруг него, миру, из которого он не может выйти; он сам формирует отношение принятия и непринятия этого мира (что принимать, а что отвергать), отношение доверия и не- доверия на основании имеющегося опыта отношения к самому себе. И этот опыт он потом понесет по жизни, этот опыт окажет важнейшее значение в формировании его характера, его судьбы, этот опыт он передаст своим детям. Этот опыт продемонстрирует его будущим детям, каков этот мир и стоит ли ему доверять.
Младенец, лежащий в колыбели, фиксирует не только очевидную внешнюю форму любви или нелюбви к нему, но и скрытое, зачастую неясное для самих взрослых содержание этой любви, отражающее уровень беспокойства самих взрослых, их реакций на это беспокойство, уровень
131
их самоощущения отверженности в этой жизни. И если концентрация опыта отверженности у ребенка достаточно велика, происходит качественное изменение импульса развития. Можно выделить четыре основных направления в жизни ребенка, каждое из которых редко существует в чистом виде, однако можно наблюдать преобладание той или иной тенденции:
1. Эволюция.
2. Приспособление к жизни - конформизм.
3. Приспособление к жизни - революционность.
4. Инволюция - саморазрушение и разрушение жизни, самоубийство и убийство живого.
Рассмотрим устремленность к приспособлению, или конформизм.
В этом случае мир, жизнь отвергается не полностью, но частично. Отвергается все, что приносит или усиливает беспокойство, принимается все, что снимает его, ослабляет. Весь мир, лежащий за гранью личного покоя, в области беспокойства, нужно избежать, обмануть, спрятаться от многоликого беспокойства, замаскироваться, чтобы "оно" не заметило, прошло мимо.
Когда я плавала в Черном море, то видела рыбок, которые "прикидывались корягами", замечая мою тень, проплывающую над ними. Конечно, у рыбок это инстинкт выживания. Мне кажется, у людей часто формируются подобные жесткие конструкции - реакция на угрозу беспокойства, способ избежать беспокойства - застыть, "замаскироваться" под что-либо. Эти застылости в поведении человека, своего рода "маски", с которыми человеку трудно, а порой и невозможно расстаться. Такой нединамичный способ активности есть результат травмированного импульса развития, переродившегося в устремление к приспособлению.
Опыт фрустрации способствует формированию недоверия к миру, опыт усекновения мира до уровня "тихой
132
гавани", где мне покойно, а значит, противопоставлению "моего" и "не моего". При приближении "не моего" - реакция застылости, необходимость построения хорошо укрепленного "герметичного" укрытия на всякий случай возможной опасности. Вся внутренняя жизнь - это реакция на внешние маневры "противника", при очень смутном понимании самого "противника". Это превращается в напряженную навязчивость. Время от времени тот или иной внешний образ нагружается бременем "врага". Любое реальное или кажущееся противодействие может быть истолковано как вражеское проявление, спровоцировав перенесение всей тяжести такого отношения именно на этот образ.
Таким врагом может быть конкретный человек или группа людей, чья "вина" "доказана", может быть другая национальность, если ее представители заняли, как мне кажется, мое жизненное пространство, или другая раса, или другая вера, или другой климат, другая география, погода или кухня - любая мыслимая форма другого, отличного от "моего", то есть привычного, пространства. "Мое" всегда равно привычному, знакомому, испытанному, изведанному. И если общество или сообщество живет неблагополучно, а значит, его члены постоянно ощущают беспокойство, ему необходимы "ведьмы", которых нужно "сжечь", - конкретные образы, на которые можно взвалить все бремя своей деструктивной реакции.
Активность человека бывает двух видов: действие и реакция. Действие - это своего рода жертвоприношение самого себя - своего ума, энергии, нежности, то есть когда отдается лучшее, что имеется.
Реакция - это всегда ответное отражение, как в зеркале. Если то, что заглядывает в зеркало, враждебно, я защищаюсь, если дружелюбно-я милостиво улыбаюсь в ответ.
Действие - это всегда творчество и эволюция.
133
Реакция - это приспособление в любом из имеющихся образов (конформизм, революционность, инволюция). И если конформизм - это приспособление к имеющемуся в наличии, к уже существующему в жизни, то революционность - это приспособление самой жизни к моему "удобству".
Революционность - это активность без благоговения перед хрупкостью жизни. Я делаю, как считаю нужным. У меня есть образ -проявленный или туманный - того, что нужно, дабы мне было хорошо. И я начинаю его воплощать. Мой девиз - цель оправдывает средства. Такой целью может быть благо всего человечества (коммунизм), благо родственных мне людей (национал-социализм, фа- шизм), может быть просто эгоистический мир моего "я" или моей семьи.
Революционность - это всегда хирургическая активность: отрезать лишнее и пришить недостающее; это всегда рвение без разумения, рвение, сообразное собственному неразумению.
Революционность реакции - это такое последствие фрустрации, поражения из-за неудовлетворенного желания, когда человек решается не ожидать благоприятного поворота судьбы, который отразится в его душе, как в зеркале, и заставит его улыбнуться в ответ, - он решает проявить самостоятельность и создать себе тот благоприятный образ, который отразится в зеркале его души и заставит его улыбнуться в ответ. Революционер всегда сосредоточен на сугубом "созидании", конструировании этого благоприятного образа. Как правило, получается монстр или нечто негармоничное. Монстр обычно пожирает своего создателя. Негармоничное создание обычно слегка калечит создателя и убивает его потомство.
Последняя реакция на беспокойство - это инволюция, саморазрушение и разрушение жизни, самоубийство и убийство живого.
134
Бывает инволюция скрытая, бывает очевидная, бывает вялотекущая, и бывает реактивная, стремительная.
Как правило, любая инволюция - это маниакальное состояние, отданность определенному течению в такой степени, что когда возникает желание выбраться, то сделать это практически невозможно. Это похоже на ситуацию, когда человек ныряет в поток, о котором его предупреждали, что он опасен своим бурным течением, так как несет свои воды к гигантскому водопаду. Человек и верит, и не верит, его влечет к тому, что граничит со смертью, так как он почти не принимает жизни. Жизнь для него - это неизбежность страданий и беспокойства, его манит смерть как иная форма жизни - прекращение страданий и беспокойства. Он отдается потоку, который становится все более бурным по мере приближения к водопаду. И вот водопад близок человека бьет о камни с чудовищной силой. Он хочет выбраться, но уже не может.
Не все склонны к инволюции, не все решаются на самоубийство, то есть убивают себя своими руками. Большинство не могут переступить через чувство вины за нарушение табу и потому предпочитают опосредованное самоубийство, как бы не своими руками. Это может быть война, куда можно отправиться наемником, это может быть алкоголизм, наркомания или тип садомазохистского поведения (причинение мучительных страданий жертвам, в результате чего преступника общество наказывает смертью).
Почему люди избирают такой тип реакции? Как правило, это связано со значительным опытом отвержения, который испытал или продолжает испытывать человек. Это может быть психотравма, когда происходит своего рода вывих сознания, как вывих сустава. Человеку требуется специальная терапия, чтобы этот вывих вправить. Задача очень трудная, так как необходимо этот вывих еще и обнаружить, а не просто его последствия, то есть ложный сустав, который образовался вокруг невправленного
135
вывиха. Все это спрятано глубоко от глаз посторонних, но зачастую и от самого человека. Он надежно охраняет от других и от себя самого то, что вызвало этот вывих, так как даже приближение причиняет очень большую боль. Вынести ее не хватает сил. Жить с ней тоже почти невозможно. Она медленно отравляет, как пары ртути. Для такого человека жизнь означает боль. Он не знает других форм жизни. И он начинает жить, то есть болеть и приносить боль везде, где ступает его нога. Вот почему его так неотвратимо влечет в бурный поток, несущийся к водопаду. И может быть, когда он будет уже у врат смерти и у него останется лишь мгновение жизни, он сможет только тогда вступить в борьбу не с жизнью, а с болью. Жизнь уже почти отлетит от него, а боль будет все еще с ним. И он сможет "понять", что это не жизнь его мучила, а боль, порожденная несовершенством. И может быть, он сможет перенести нелюбовь с самой жизни на несовершенство ее, в том числе и в себе, отвергнуть несовершенство и устремиться к инобытию, подобно разбойнику на кресте.
136
* ИУДА *
Иуда... Таинственная личность. В чем заключается тайна его преступления?
Что привлекало людей ко Христу? Прежде всего - сила. Сила власти над земными силами - болезнью, голодом, одиночеством. Он явил им силу через чудеса, и они потянулись к Нему, прислушиваясь к Его странным речам. Он искал Святая Святых не в Иерусалимском храме за завесой, куда мог входить лишь первосвященник один раз в год, а в их душах. Своим взглядом Он распахивал их души, и они наполнялись светом, узнавая в своей глубине Свет Его глаз. Но стоило им отойти от Него, как тот же свет из вдохновляющего становился беспощадным, пугающим, казалось, нужно вынести огромную гору... А кто мог вынести всю тяжесть этой горы?
Христос звал последовать за Ним. Последовавшие стали Его учениками. Это те, которых интересовала не столько сама сила Его, сколько ее тайна. Я думаю. Иуда пленился возможностью овладеть этой силой, управлять ею, но при этом не вынося бездны ее тайны.
Для того чтобы причаститься этой тайне, нужно провалиться в ее бездну, потерять твердую почву под ногами, почву определенных убеждений, определенных исторических задач, определенных взаимоотношений. Кто решится на такой риск и не передумает? Иуда передумал, отступил, испугался. Оправдал и узаконил свой испуг: "Бездна нужна не для того, чтобы в нее заглядывать и погружаться, а для того, чтобы из нее черпать силу, силу для решения
137
весьма конкретных задач. Нужно только крепко зажмуриться, когда подходишь к ее краю... А когда нацедишь нужное количество, хорошо возвратиться домой, в мир привычных вещей, сесть в кресло и выпить чашку чая".
Преступление Иуды в том, что он не отдал себя до конца тайне, бездне Бога. Бог не лавочник, у которого можно купить нужный тебе товар за определенную плату.
Помню, в детстве у меня была одна привилегия - раз в год меня водили в "Детский мир" (самый крупный магазин детских товаров), где мне покупали то, что я выберу сама, но только что-нибудь одно. После нескольких мучительных попыток я отказалась от этой привилегии: я не могла выбрать из десяти плюшевых медведей только одного - они все меня звали. И как определить, что важнее: "снегурки" (белоснежные коньки) или набор красок, - для меня было важно и то и другое. Вот если бы можно было жить в "Детском мире"!
Иуда поступил наоборот: вместо того, чтобы выбрать все, он выбрал что-то отдельное... Атеизм Иуды - это не отрицание Бога, тем более Бога той традиции, в которой он вырос, а своего рода усекновение Бога и попытка манипулировать "этой усеченной частью". Это не просто греховное действие, это греховное состояние, цепь действий.
Чтобы провалиться в Бездну Бога, нужно не просто балансировать между доверием и недоверием к Богу, между надеждой доверия и всем опытом человека, сотканным из разочарований, обид, горечи потерь, боли, - опытом, сформировавшим жесткую позицию недоверия всем и каждому.
Доверие такое хрупкое, оно как желторотый птенец, который вечно голоден, всегда с открытым ртом, в который нужно постоянно кидать доказательства, что его не обманывают, не отвергают, что его любят.
Доверие должно вырасти и окрепнуть, превратиться в большую и сильную птицу, которая может совершать длительные перелеты без пищи, противостоять стихии. Только такая птица чувствует себя в небе, как дома, в Боге, как в небе. Молодые птицы лишь пробуют себя, ненадолго взмывая ввысь и тут же опускаясь на землю. Больные и раненые
138
и вовсе не могут летать. Христос учил своих учеников подлинному доверию, пребывая вместе с ними. Он был как колодец с ключевой водой, который всегда под рукой: захочешь напиться - лишь зачерпни воды.
Но подлинное доверие дается с трудом, и ученики то и дело тонули в волнах своего недоверия, как Петр в водах Генисаретского озера.
В какой-то момент недоверие Иуды переросло из очередной неудачной попытки в позицию. А любую позицию нужно оправдывать в своих глазах и утверждать перед лицом других.
Самая удобная позиция - гуманистическая - видимое бескорыстие ради блага других, социальное благо, историческое, этническое и т. д. И рождается знаменитая позиция всех времен и народов - "Цель оправдывает средства".
А значит, можно отделить кусочек Бога и использовать его по своему усмотрению. Например, силу Христа. Спровоцировать Его арест, чтобы Он явил эту силу, доказал Свою Божественность - Иуде, Риму, синедриону и всем маловерам.
И если так можно использовать Бога, то уж тем более природу и человека, массы людей.
Вот почему Иуда - это не только историческая фигура, а это еще и символ личного атеизма любого человека, символ победы недоверия к Богу, к жизни, оправдывающего и формирующего позицию манипулирования жизнью в себе и в других в различных масштабах.
Внутри любого из нас живет Иуда, до поры до времени он балансирует между доверием и недоверием Богу, жизни. Но рано или поздно недоверие может победить, и это совсем не означает полного отрицания Бога - на такое не способен даже дьявол. Обычно это усекновение Бога, дробление целостности, обожествление части - идеологизация жизни. Идея может быть более или менее сложной, четкой или едва угадываемой, ясно выраженной или завуалированной.
Но это всегда вивисекция (живосечение) Бога, ущемление Божественной полноты, покушение на жизнь.
139
Иуда ужаснулся, когда увидел последствия своего покушения, своей воплощенной идеи - крест на Голгофе, мучительную смерть Христа. Вряд ли в тот момент он был способен связать воедино эти последствия и их первопричину - свое победившее недоверие. Но зрелище смерти Бога на кресте было для него еще невыносимее от осознания своей причастности делу палачей. Ему, наверное, хотелось крикнуть Христу: "Ты обманул меня. Ты обманул всех нас. Ты безмолвно обещал явить миру силу, завоевать всех нас, маловеров, силой, а сам отдал себя в руки ничтожных людей, позволил им сделать с собой все, что им заблагорассудится... Я ведь только хотел ускорить события, я хотел, чтобы Твои безмолвные обещания воплотились, ведь у нас так мало сил, а у Тебя ее избыток, ведь Ты источник, а мы лишь черпали из источника. Да, Ты говорил нам, что Царство Божие внутри нас, но я не нашел внутри себя источника силы, подобной Твоей, я пытался победить свое недоверие, мне так хотелось верить Тебе, а может, и не Тебе вовсе, а тому, что Ты обещал явить, я хотел, чтобы это, явленное, победило мое недоверие, чтобы мне ничего больше не оста- валось делать, как только принять это. А Ты все время заставлял выращивать доверие изнутри, на пустом месте. Я так устал. Я так хотел пить, а Ты говорил: загляни в свою душу и напейся; но это все равно что вытащить себя самого за волосы из болота.
Ты... Ты все это специально подстроил, чтобы доказать мне и всем, что я не прав. Ты все время доказывал мне, что я не прав, что бы я ни делал. Я так устал спорить с Тобой, я не хочу слышать больше Твой голос..."
Жизнь и преступление Иуды - это не только историческая реальность, но и образ, яркий образ того, как происходит отторжение человеком его глубинной воли от источника бытия и к каким трагическим последствиям для самого человека и для всего мира это может привести.
Если человек способен остановить Иуду внутри себя, победить недоверие к Богу полностью, значит, он вступил в вечность.
140
* HOMO SOVETICUS *
В последнее время много говорят о "духовности", вернее, о бездуховности, подразумевая в противовес этому наличие некой духовности. Складывается впечатление, что у людей, часто употребляющих этот термин, весьма смутное представление о том, что же такое духовность. А между тем это весьма неоднозначное понятие. Духовность бывает разной природы. Духовность - это своего рода закваска, которая заставляет бродить или жить всю массу теста. Все в человеческой истории, что возвышается над обыденностью, великое прекрасное и великое ужасное, имеет в своей основе духовность или энергетику той или иной природы: духовность демократических завоеваний Америки, духовность инквизиции, духовность фашизма, духовность Ренессанса, духовность советского периода истории. В основе всех этих событий, процессов - духовность, но как различна природа этой духовности.
Еще в Писании сказано о необходимости различения духов. Я полагаю, что все воздыхания последнего времени о некой духовности основаны на представлении о наличии идеальной духовности, которое, скорее всего, проистекает от выведенного из евангельских истин понятия святодуховности. Что же такое святодуховность - тема для отдельного разговора. Стоит добавить, пожалуй, лишь несколько слов для ясности. Существует в иерархии мироздания и
141
иерархия духовности как совокупность духов, сил или энергий. В этой иерархии святодуховность, или Дух Снятый, занимает высшее положение. Отсюда следует, что существует и "низшая духовность".
Поговорим теперь о духовности советской. Советская история началась с гуманистического импульса в умах и душах революционно настроенных людей задолго до конкретного воплощения. Для остроты восприятия темы о духах нашего времени оставим в покое политический, социальный, культурный и экономический факторы. Сосредоточимся на духе.
Итак, исходный импульс советской истории - это гуманистические представления революционеров. Гуманизм как определенная система ценностей является порождением эпохи Ренессанса. В самом начале гуманизм был христианским. Его содержанием было освобождение творческих сил человека от излишней скованности и приниженности. Идеализм средневековой концепции построения Царства Божьего на практике оборачивался экстремистскими методами ее воплощения. Человек в этом процессе был скорее материалом, не самоцелью. Такое опосредованное участие исключало или ущемляло свободную волю, а значит, и творческую активность человека. Христианский гуманизм стремился уравновесить экстремизм Средневековья; в истории, отметившей новую эру рождением Богочеловека, не должно было быть принижения человека. Однако очень скоро гуманизм утратил богочеловеческое равновесие. Значение человека стало конкурировать со значением Бога, а затем и перевешивать. И, найдя другое для себя основание в природе мира сего, уже в постренессансную эпоху родился чисто атеистический гуманизм.
127
Иов - первый, кто прошел через опыт богооставленности. В мистической практике христианства это закономерный, обязательный опыт посвященных.
Если человек переживает реальную встречу с Богом, обретает помимо традиции, в которой он может быть воспитан, опыт личной веры, он в определенном смысле влюбляется в Бога. Влюбленности свойственна некоторая неуравновешенность, своего рода эйфория, повышенная возбужденность, аффектоподобные реакции. Когда это проходит, человек, если он действительно открывается Богу, переживает благодать - благодатный дар от Бога, он может при этом разрешить свои трудности, гармонизировать свои отношения с людьми, исцелиться от различных болезней. И если после этого человек не погружается в достаточно ограниченное эгоистическое состояние, а продолжает утверждать свои отношения с Богом, ищет Бога, познания, смысла, то он непременно должен познакомиться с опытом богооставленности, когда Бог оставляет человека без всякой защиты, и лишенный к этому времени эгоистической защищенности человек превращается в существо без кожи. Каждый шаг его жизни отзывается болью, и этой болью измеряется глубина человеческого принятия Бога.
В книге пророчеств Иова все оканчивается хорошо - Бог вознаграждает Иова сторицей за долготерпение и преданность. В жизни христианских подвижников часто бывало по-другому.
И наконец, последний архетипический символ богочеловеческих взаимоотношений - Мария, родившая миру Христа. Образ Марии - это образ плодотворности взаимоотношений, и не только потому, что она женщина и физически способна родить. Она очень женственна, потому что была способна вместить, принять новый, непознанный и пока не представимый смысл.
Чудо не в том, каким образом произошло зачатие ребенка, а в том, что человек, женщина по имени Мария,
128
была способна довериться Богу до такой степени, когда теряется всякий здравый смысл. Чудо в том, что Мария - это первый шаг человечества к подлинному, богоподобному творчеству. Бог творил мир из ничего, извлекая из себя различные смыслы, и только после того, как они были сотворены, материализовал их. Он ощущал, переживал, насколько они были хороши, и Мария вместила в себя неизведанный смысл, и, лишь когда он материализовался, она постепенно училась воспринимать, насколько хорош он.
Богу, чтобы творить мир, достаточно было извлечь из себя благодатные смыслы - и возникал удивительный мир материализованная реальность. Человек должен научиться богоподобному творчеству, чтобы стать равным в диалоге с Богом. Человек не содержит в себе благодатных смыслов, но он может их вмещать, чтобы потом сотворить их, как Бог, из ничего - из одного лишь благодатного смысла.
Очень часто люди называют творчеством то, что, по сути, творчеством не является, - искусство составления букета или коллаж. Человек лучше или хуже манипулирует тем, что ему доступно, - словом, красками, смыслами, материалами. Это не творчество, не богоподобное творчество. Мария была первым человеком, вместившим непознанный, парадоксальный, но благодатный смысл. Она сумела явить этот смысл миру, и начался новый этап в богочеловеческой истории - стал возможен диалог, ибо были рождены все его составляющие:
Авраам - внимание и доверие,
Иаков - сомнение и рвение,
Моисей - слово,
Давид - чувство,
Иов - ответственность,
Мария - творчество,
Христос - откровение.
129
Лекция 3 Четыре пути, или Ключ к самопознанию человека
Человек приходит в этот мир, и первый опыт его познания этого мира опыт беспокойства. Нет больше надежного чрева, защищающего его со всех сторон, нет чувства сытости без усилий, нет комфортной невесомости. Вместо всего этого - атмосферное давление, земное тяготение, незащищенность, холод, голод, чувство расторгнутости с главным (мать. Бог), автономная изолированность. Со всем этим нужно как-то справиться. Первая реакция - вернуться в состояние прежнего покоя. У многих людей эта первичная реакция такая сильная, что сохраняется на всю жизнь как доминирующая, проявляясь на различных уровнях: при любом беспокойстве, переживаемом в настоящем, возникает потребность вернуться в "благодатное" прошлое. Любое прошлое становится в этой ситуации благодатным по одной простой причине - тогда не было того, что вызывает у меня беспокойство сейчас. И подчас люди забывают, что тогда не было именно этого беспокойства, но было другое. То, другое, уже пережито и забыто, а новое, переживаемое, ощущается как самое главное, самое опасное беспокойство.
Реакция стремления в прошлое является лишь оттиском той первичной реакции на фрустрацию, переживаемую при рождении, фрустрацию как состояние поражения из-за неудовлетворенного желания, желания вернуть прежний покой. Полностью это желание, конечно, удовлетворить невозможно - нельзя вернуться вновь в утробу, но возможно предложить младенцу новую форму покоя - приложив его сразу к материнской груди, направив тем самым его энергию по конструктивному руслу - руслу развития. Получивший утешение ребенок, ребенок, которому продемонстрирована
130
новая форма жизни, получает правильный импульс к развитию. У ребенка, пережившего фрустрацию, этот импульс в той или иной степени деформирован. Деформация этого импульса всегда находится в прямой зависимости от фрустрации, от этой, первой, и от всех последующих. Это очень важно для будущего человека, поскольку опыт фрустрации это всегда опыт обиды, неприятия жизни, пассивное или активное отвержение, деструктивные реакции. И чем глубже этот опыт, чем разнообразнее, лучше сказать обширнее, тем меньше энергии тратится на конструктивные формы активности, на поступательное развитие.
Итак, рождение человека - это существенное усложнение его мира. Его первый опыт - опыт беспокойства. Научится ли человек проходить сквозь беспокойство к новым формам жизни? Научится ли не расплескивать свою энергию на обиду и другие деструктивные реакции? Насколько сохранным будет его импульс к развитию, насколько свободным от саморазрушения? Младенец, лежащий в колыбели, еще не владеет ни своим телом, ни своим пока еще очень простым психическим миром, но ему подвластно формирование отношения к этому миру, миру вокруг него, миру, из которого он не может выйти; он сам формирует отношение принятия и непринятия этого мира (что принимать, а что отвергать), отношение доверия и не- доверия на основании имеющегося опыта отношения к самому себе. И этот опыт он потом понесет по жизни, этот опыт окажет важнейшее значение в формировании его характера, его судьбы, этот опыт он передаст своим детям. Этот опыт продемонстрирует его будущим детям, каков этот мир и стоит ли ему доверять.
Младенец, лежащий в колыбели, фиксирует не только очевидную внешнюю форму любви или нелюбви к нему, но и скрытое, зачастую неясное для самих взрослых содержание этой любви, отражающее уровень беспокойства самих взрослых, их реакций на это беспокойство, уровень
131
их самоощущения отверженности в этой жизни. И если концентрация опыта отверженности у ребенка достаточно велика, происходит качественное изменение импульса развития. Можно выделить четыре основных направления в жизни ребенка, каждое из которых редко существует в чистом виде, однако можно наблюдать преобладание той или иной тенденции:
1. Эволюция.
2. Приспособление к жизни - конформизм.
3. Приспособление к жизни - революционность.
4. Инволюция - саморазрушение и разрушение жизни, самоубийство и убийство живого.
Рассмотрим устремленность к приспособлению, или конформизм.
В этом случае мир, жизнь отвергается не полностью, но частично. Отвергается все, что приносит или усиливает беспокойство, принимается все, что снимает его, ослабляет. Весь мир, лежащий за гранью личного покоя, в области беспокойства, нужно избежать, обмануть, спрятаться от многоликого беспокойства, замаскироваться, чтобы "оно" не заметило, прошло мимо.
Когда я плавала в Черном море, то видела рыбок, которые "прикидывались корягами", замечая мою тень, проплывающую над ними. Конечно, у рыбок это инстинкт выживания. Мне кажется, у людей часто формируются подобные жесткие конструкции - реакция на угрозу беспокойства, способ избежать беспокойства - застыть, "замаскироваться" под что-либо. Эти застылости в поведении человека, своего рода "маски", с которыми человеку трудно, а порой и невозможно расстаться. Такой нединамичный способ активности есть результат травмированного импульса развития, переродившегося в устремление к приспособлению.
Опыт фрустрации способствует формированию недоверия к миру, опыт усекновения мира до уровня "тихой
132
гавани", где мне покойно, а значит, противопоставлению "моего" и "не моего". При приближении "не моего" - реакция застылости, необходимость построения хорошо укрепленного "герметичного" укрытия на всякий случай возможной опасности. Вся внутренняя жизнь - это реакция на внешние маневры "противника", при очень смутном понимании самого "противника". Это превращается в напряженную навязчивость. Время от времени тот или иной внешний образ нагружается бременем "врага". Любое реальное или кажущееся противодействие может быть истолковано как вражеское проявление, спровоцировав перенесение всей тяжести такого отношения именно на этот образ.
Таким врагом может быть конкретный человек или группа людей, чья "вина" "доказана", может быть другая национальность, если ее представители заняли, как мне кажется, мое жизненное пространство, или другая раса, или другая вера, или другой климат, другая география, погода или кухня - любая мыслимая форма другого, отличного от "моего", то есть привычного, пространства. "Мое" всегда равно привычному, знакомому, испытанному, изведанному. И если общество или сообщество живет неблагополучно, а значит, его члены постоянно ощущают беспокойство, ему необходимы "ведьмы", которых нужно "сжечь", - конкретные образы, на которые можно взвалить все бремя своей деструктивной реакции.
Активность человека бывает двух видов: действие и реакция. Действие - это своего рода жертвоприношение самого себя - своего ума, энергии, нежности, то есть когда отдается лучшее, что имеется.
Реакция - это всегда ответное отражение, как в зеркале. Если то, что заглядывает в зеркало, враждебно, я защищаюсь, если дружелюбно-я милостиво улыбаюсь в ответ.
Действие - это всегда творчество и эволюция.
133
Реакция - это приспособление в любом из имеющихся образов (конформизм, революционность, инволюция). И если конформизм - это приспособление к имеющемуся в наличии, к уже существующему в жизни, то революционность - это приспособление самой жизни к моему "удобству".
Революционность - это активность без благоговения перед хрупкостью жизни. Я делаю, как считаю нужным. У меня есть образ -проявленный или туманный - того, что нужно, дабы мне было хорошо. И я начинаю его воплощать. Мой девиз - цель оправдывает средства. Такой целью может быть благо всего человечества (коммунизм), благо родственных мне людей (национал-социализм, фа- шизм), может быть просто эгоистический мир моего "я" или моей семьи.
Революционность - это всегда хирургическая активность: отрезать лишнее и пришить недостающее; это всегда рвение без разумения, рвение, сообразное собственному неразумению.
Революционность реакции - это такое последствие фрустрации, поражения из-за неудовлетворенного желания, когда человек решается не ожидать благоприятного поворота судьбы, который отразится в его душе, как в зеркале, и заставит его улыбнуться в ответ, - он решает проявить самостоятельность и создать себе тот благоприятный образ, который отразится в зеркале его души и заставит его улыбнуться в ответ. Революционер всегда сосредоточен на сугубом "созидании", конструировании этого благоприятного образа. Как правило, получается монстр или нечто негармоничное. Монстр обычно пожирает своего создателя. Негармоничное создание обычно слегка калечит создателя и убивает его потомство.
Последняя реакция на беспокойство - это инволюция, саморазрушение и разрушение жизни, самоубийство и убийство живого.
134
Бывает инволюция скрытая, бывает очевидная, бывает вялотекущая, и бывает реактивная, стремительная.
Как правило, любая инволюция - это маниакальное состояние, отданность определенному течению в такой степени, что когда возникает желание выбраться, то сделать это практически невозможно. Это похоже на ситуацию, когда человек ныряет в поток, о котором его предупреждали, что он опасен своим бурным течением, так как несет свои воды к гигантскому водопаду. Человек и верит, и не верит, его влечет к тому, что граничит со смертью, так как он почти не принимает жизни. Жизнь для него - это неизбежность страданий и беспокойства, его манит смерть как иная форма жизни - прекращение страданий и беспокойства. Он отдается потоку, который становится все более бурным по мере приближения к водопаду. И вот водопад близок человека бьет о камни с чудовищной силой. Он хочет выбраться, но уже не может.
Не все склонны к инволюции, не все решаются на самоубийство, то есть убивают себя своими руками. Большинство не могут переступить через чувство вины за нарушение табу и потому предпочитают опосредованное самоубийство, как бы не своими руками. Это может быть война, куда можно отправиться наемником, это может быть алкоголизм, наркомания или тип садомазохистского поведения (причинение мучительных страданий жертвам, в результате чего преступника общество наказывает смертью).
Почему люди избирают такой тип реакции? Как правило, это связано со значительным опытом отвержения, который испытал или продолжает испытывать человек. Это может быть психотравма, когда происходит своего рода вывих сознания, как вывих сустава. Человеку требуется специальная терапия, чтобы этот вывих вправить. Задача очень трудная, так как необходимо этот вывих еще и обнаружить, а не просто его последствия, то есть ложный сустав, который образовался вокруг невправленного
135
вывиха. Все это спрятано глубоко от глаз посторонних, но зачастую и от самого человека. Он надежно охраняет от других и от себя самого то, что вызвало этот вывих, так как даже приближение причиняет очень большую боль. Вынести ее не хватает сил. Жить с ней тоже почти невозможно. Она медленно отравляет, как пары ртути. Для такого человека жизнь означает боль. Он не знает других форм жизни. И он начинает жить, то есть болеть и приносить боль везде, где ступает его нога. Вот почему его так неотвратимо влечет в бурный поток, несущийся к водопаду. И может быть, когда он будет уже у врат смерти и у него останется лишь мгновение жизни, он сможет только тогда вступить в борьбу не с жизнью, а с болью. Жизнь уже почти отлетит от него, а боль будет все еще с ним. И он сможет "понять", что это не жизнь его мучила, а боль, порожденная несовершенством. И может быть, он сможет перенести нелюбовь с самой жизни на несовершенство ее, в том числе и в себе, отвергнуть несовершенство и устремиться к инобытию, подобно разбойнику на кресте.
136
* ИУДА *
Иуда... Таинственная личность. В чем заключается тайна его преступления?
Что привлекало людей ко Христу? Прежде всего - сила. Сила власти над земными силами - болезнью, голодом, одиночеством. Он явил им силу через чудеса, и они потянулись к Нему, прислушиваясь к Его странным речам. Он искал Святая Святых не в Иерусалимском храме за завесой, куда мог входить лишь первосвященник один раз в год, а в их душах. Своим взглядом Он распахивал их души, и они наполнялись светом, узнавая в своей глубине Свет Его глаз. Но стоило им отойти от Него, как тот же свет из вдохновляющего становился беспощадным, пугающим, казалось, нужно вынести огромную гору... А кто мог вынести всю тяжесть этой горы?
Христос звал последовать за Ним. Последовавшие стали Его учениками. Это те, которых интересовала не столько сама сила Его, сколько ее тайна. Я думаю. Иуда пленился возможностью овладеть этой силой, управлять ею, но при этом не вынося бездны ее тайны.
Для того чтобы причаститься этой тайне, нужно провалиться в ее бездну, потерять твердую почву под ногами, почву определенных убеждений, определенных исторических задач, определенных взаимоотношений. Кто решится на такой риск и не передумает? Иуда передумал, отступил, испугался. Оправдал и узаконил свой испуг: "Бездна нужна не для того, чтобы в нее заглядывать и погружаться, а для того, чтобы из нее черпать силу, силу для решения
137
весьма конкретных задач. Нужно только крепко зажмуриться, когда подходишь к ее краю... А когда нацедишь нужное количество, хорошо возвратиться домой, в мир привычных вещей, сесть в кресло и выпить чашку чая".
Преступление Иуды в том, что он не отдал себя до конца тайне, бездне Бога. Бог не лавочник, у которого можно купить нужный тебе товар за определенную плату.
Помню, в детстве у меня была одна привилегия - раз в год меня водили в "Детский мир" (самый крупный магазин детских товаров), где мне покупали то, что я выберу сама, но только что-нибудь одно. После нескольких мучительных попыток я отказалась от этой привилегии: я не могла выбрать из десяти плюшевых медведей только одного - они все меня звали. И как определить, что важнее: "снегурки" (белоснежные коньки) или набор красок, - для меня было важно и то и другое. Вот если бы можно было жить в "Детском мире"!
Иуда поступил наоборот: вместо того, чтобы выбрать все, он выбрал что-то отдельное... Атеизм Иуды - это не отрицание Бога, тем более Бога той традиции, в которой он вырос, а своего рода усекновение Бога и попытка манипулировать "этой усеченной частью". Это не просто греховное действие, это греховное состояние, цепь действий.
Чтобы провалиться в Бездну Бога, нужно не просто балансировать между доверием и недоверием к Богу, между надеждой доверия и всем опытом человека, сотканным из разочарований, обид, горечи потерь, боли, - опытом, сформировавшим жесткую позицию недоверия всем и каждому.
Доверие такое хрупкое, оно как желторотый птенец, который вечно голоден, всегда с открытым ртом, в который нужно постоянно кидать доказательства, что его не обманывают, не отвергают, что его любят.
Доверие должно вырасти и окрепнуть, превратиться в большую и сильную птицу, которая может совершать длительные перелеты без пищи, противостоять стихии. Только такая птица чувствует себя в небе, как дома, в Боге, как в небе. Молодые птицы лишь пробуют себя, ненадолго взмывая ввысь и тут же опускаясь на землю. Больные и раненые
138
и вовсе не могут летать. Христос учил своих учеников подлинному доверию, пребывая вместе с ними. Он был как колодец с ключевой водой, который всегда под рукой: захочешь напиться - лишь зачерпни воды.
Но подлинное доверие дается с трудом, и ученики то и дело тонули в волнах своего недоверия, как Петр в водах Генисаретского озера.
В какой-то момент недоверие Иуды переросло из очередной неудачной попытки в позицию. А любую позицию нужно оправдывать в своих глазах и утверждать перед лицом других.
Самая удобная позиция - гуманистическая - видимое бескорыстие ради блага других, социальное благо, историческое, этническое и т. д. И рождается знаменитая позиция всех времен и народов - "Цель оправдывает средства".
А значит, можно отделить кусочек Бога и использовать его по своему усмотрению. Например, силу Христа. Спровоцировать Его арест, чтобы Он явил эту силу, доказал Свою Божественность - Иуде, Риму, синедриону и всем маловерам.
И если так можно использовать Бога, то уж тем более природу и человека, массы людей.
Вот почему Иуда - это не только историческая фигура, а это еще и символ личного атеизма любого человека, символ победы недоверия к Богу, к жизни, оправдывающего и формирующего позицию манипулирования жизнью в себе и в других в различных масштабах.
Внутри любого из нас живет Иуда, до поры до времени он балансирует между доверием и недоверием Богу, жизни. Но рано или поздно недоверие может победить, и это совсем не означает полного отрицания Бога - на такое не способен даже дьявол. Обычно это усекновение Бога, дробление целостности, обожествление части - идеологизация жизни. Идея может быть более или менее сложной, четкой или едва угадываемой, ясно выраженной или завуалированной.
Но это всегда вивисекция (живосечение) Бога, ущемление Божественной полноты, покушение на жизнь.
139
Иуда ужаснулся, когда увидел последствия своего покушения, своей воплощенной идеи - крест на Голгофе, мучительную смерть Христа. Вряд ли в тот момент он был способен связать воедино эти последствия и их первопричину - свое победившее недоверие. Но зрелище смерти Бога на кресте было для него еще невыносимее от осознания своей причастности делу палачей. Ему, наверное, хотелось крикнуть Христу: "Ты обманул меня. Ты обманул всех нас. Ты безмолвно обещал явить миру силу, завоевать всех нас, маловеров, силой, а сам отдал себя в руки ничтожных людей, позволил им сделать с собой все, что им заблагорассудится... Я ведь только хотел ускорить события, я хотел, чтобы Твои безмолвные обещания воплотились, ведь у нас так мало сил, а у Тебя ее избыток, ведь Ты источник, а мы лишь черпали из источника. Да, Ты говорил нам, что Царство Божие внутри нас, но я не нашел внутри себя источника силы, подобной Твоей, я пытался победить свое недоверие, мне так хотелось верить Тебе, а может, и не Тебе вовсе, а тому, что Ты обещал явить, я хотел, чтобы это, явленное, победило мое недоверие, чтобы мне ничего больше не оста- валось делать, как только принять это. А Ты все время заставлял выращивать доверие изнутри, на пустом месте. Я так устал. Я так хотел пить, а Ты говорил: загляни в свою душу и напейся; но это все равно что вытащить себя самого за волосы из болота.
Ты... Ты все это специально подстроил, чтобы доказать мне и всем, что я не прав. Ты все время доказывал мне, что я не прав, что бы я ни делал. Я так устал спорить с Тобой, я не хочу слышать больше Твой голос..."
Жизнь и преступление Иуды - это не только историческая реальность, но и образ, яркий образ того, как происходит отторжение человеком его глубинной воли от источника бытия и к каким трагическим последствиям для самого человека и для всего мира это может привести.
Если человек способен остановить Иуду внутри себя, победить недоверие к Богу полностью, значит, он вступил в вечность.
140
* HOMO SOVETICUS *
В последнее время много говорят о "духовности", вернее, о бездуховности, подразумевая в противовес этому наличие некой духовности. Складывается впечатление, что у людей, часто употребляющих этот термин, весьма смутное представление о том, что же такое духовность. А между тем это весьма неоднозначное понятие. Духовность бывает разной природы. Духовность - это своего рода закваска, которая заставляет бродить или жить всю массу теста. Все в человеческой истории, что возвышается над обыденностью, великое прекрасное и великое ужасное, имеет в своей основе духовность или энергетику той или иной природы: духовность демократических завоеваний Америки, духовность инквизиции, духовность фашизма, духовность Ренессанса, духовность советского периода истории. В основе всех этих событий, процессов - духовность, но как различна природа этой духовности.
Еще в Писании сказано о необходимости различения духов. Я полагаю, что все воздыхания последнего времени о некой духовности основаны на представлении о наличии идеальной духовности, которое, скорее всего, проистекает от выведенного из евангельских истин понятия святодуховности. Что же такое святодуховность - тема для отдельного разговора. Стоит добавить, пожалуй, лишь несколько слов для ясности. Существует в иерархии мироздания и
141
иерархия духовности как совокупность духов, сил или энергий. В этой иерархии святодуховность, или Дух Снятый, занимает высшее положение. Отсюда следует, что существует и "низшая духовность".
Поговорим теперь о духовности советской. Советская история началась с гуманистического импульса в умах и душах революционно настроенных людей задолго до конкретного воплощения. Для остроты восприятия темы о духах нашего времени оставим в покое политический, социальный, культурный и экономический факторы. Сосредоточимся на духе.
Итак, исходный импульс советской истории - это гуманистические представления революционеров. Гуманизм как определенная система ценностей является порождением эпохи Ренессанса. В самом начале гуманизм был христианским. Его содержанием было освобождение творческих сил человека от излишней скованности и приниженности. Идеализм средневековой концепции построения Царства Божьего на практике оборачивался экстремистскими методами ее воплощения. Человек в этом процессе был скорее материалом, не самоцелью. Такое опосредованное участие исключало или ущемляло свободную волю, а значит, и творческую активность человека. Христианский гуманизм стремился уравновесить экстремизм Средневековья; в истории, отметившей новую эру рождением Богочеловека, не должно было быть принижения человека. Однако очень скоро гуманизм утратил богочеловеческое равновесие. Значение человека стало конкурировать со значением Бога, а затем и перевешивать. И, найдя другое для себя основание в природе мира сего, уже в постренессансную эпоху родился чисто атеистический гуманизм.