Родители - самые большие манипуляторы, потому что стараются "подстричь" ребенка под себя. Бывает любовная
   17
   манипуляция, на уровне "английского садика", но все равно это не природа, это не подлинная любовь. "Но я же хочу для тебя, как лучше", - говорит мать сыну, имея в виду свой рай. "А я видел это все в гробу, в белых тапках", - говорит или думает сын, потому что у него другой тип эгоистического рая. Поэтому эгоистического рая и не может быть, ибо он учитывает только одного человека, он не учитывает других. В духовном смысле не важно, чем один человек не дает жить другому своей эгоистической любовью или автоматом Калашникова.
   Такой же тип взаимоотношений распространяется и на политические, и на социальные сферы. Человек не может вступать в диалог с другими людьми, не может руководить своей свободой, поэтому его эгоизм нуждается в ограничении, для чего и создаются правила и ритуалы. В книге "Дао-дэ-цзин" говорится, что "Ритуал - это признак отсутствия доверия и преданности. В ритуале начало смуты" ( 38).
   Через ритуал создается видимость принятия, это та форма, которая направляет эгоизм по наиболее безопасному для других людей руслу. Человек не может "случайно" преодолеть эгоизм, для этого нужно направление воли. Хаму нужны жесткие границы, потому что, не имея хозяина, он вторгается во владения других, ибо он неразвит и не знает, что делать с собой. Законы существуют для того, чтобы агрессию человека вывести в форму "шипения". Любви так мало в мире именно потому, что очень мало развитых личностей. На авансцене - агрессия материального мира, который разлучен со своим высшим содержанием.
   Страх, малое пространство собственного "я", манипулирование - это три кита, на которых стоит человеческая злоба, это своего рода истоки, предметы войны, и борьба между людьми идет за свой способ манипулирования, за свое малое пространство, за защиту от страха.
   18
   Большинство людей живут, как пчелы; это структурирует их жизнь, и люди принимают такое положение вещей как должное. И у них нет потребности в поиске смысла жизни, для большинства смысл содержание того ритуала, который они исполняют. Любовь как ритуал неинтересна, это все равно что интересоваться, кто в какой позе совокупляется. Любовь интересна как размыкание границ. Опыт любви Тристана и Изольды интересен не только своими последствиями, а еще и тем, как человек размыкает свою замкнутость, насколько он преодолевает ритуал и выходит из кокона.
   Любовь - это сверхъестественное состояние, это священнодействие, это разделение внутреннего состояния другого.
   Многие вещи по отдельности имеют отношение к любви: страсть, ухаживание, флирт, дружба, привязанность родителей к детям, но это далеко не всегда любовь как объемное чувство, это только имеет отношение к любви, как дикий паслен имеет отношение к помидорам. "Я тебя хочу" правит миром во всех сферах - в сексе, в политике, в социальной жизни: депутата хотят или не хотят, начальника хотят или не хотят, мужчину, женщину хотят или не хотят. Манипуляция правит до тех пор, пока "я тебя хочу" не перерастает в "я тебя люблю". Если этого не происходит, то любовное переживание неминуемо будет связано с горечью невстречи.
   Одна из фундаментальных потребностей для физической жизни человека - это дышать воздухом, для психологической жизни такой же степенью важности обладает взаимность. Любое движение души это либо отклик на действие другого, либо собственное действие в надежде на отклик другого. Взаимодействие - это создание пространства, в котором происходит встреча одной души с другой. В идеале это отношения Я и Ты, по образу религиозных:
   19
   Весь мир объял великий вечер. Горит и тает в далях дым, И все пространство - место встречи Души с Создателем своим. (3. Миркина)
   Для того чтобы такая встреча произошла, необходимо наличие очень развитого "Я". Но это большая редкость. В разомкнутом пространстве маленькое "я" теряется, его сковывает страх. Так, для большинства людей местом встречи может являться только очень определенная часть пространства, например здание специальной постройки, называемое храмом, в который входят люди в специальной одежде, говорящие специальные слова. Чрезмерная сосредоточенность на соблюдении всех этих правил приводит к тому, что сама встреча не происходит, а только профанируется. Такая профанация - типичная игра для двоящегося сознания, когда несильное стремление к абсолютному благу нейтрализуется гораздо более сильным нестремлением к этому благу, воплощенному в стремлении к благу относительному, осязаемому, легко представимому, соразмерному маленькому неразвитому "я". Место встречи становится важнее самой встречи, внешний ритуал забирает всю энергию маленького "я" на себя, а на саму встречу не остается сил. Это своего рода неосознанно планируемый обман. Это очень похоже на ситуацию, как если бы девушка готовилась весь день к вечернему свиданию, стирала и гладила бы свой наряд, сооружала бы прическу, мечтала бы о самой встрече, делала бы маникюр, педикюр, макияж и так бы умаялась, бедная, за целый день, что к вечеру бы заснула, и вместо того, чтобы идти на свидание, она видит его лишь во сне.
   Игра - это способ двойного взаимодействия, когда есть форма, видимость взаимодействия, но нет реального содержания, нет встречи, когда человек тратит все силы на создание и соблюдение определенных правил ради встречи с
   20
   другим "я", но сам на встречу не является. Игра - это взаимодействие лишь по форме, а по содержанию - это отказ от взаимодействия по тем или иным причинам.
   Такая игра превращается в самообман со всеми вытекающими отсюда последствиями. И плохо здесь не то, что создаются определенные игры. В мире, где большая часть - это неразвитые и одичавшие от одиночества маленькие "я", нужны правила для обуздания разрушительных сил, а также для постепенного научения, но вот беда - сосредоточенность лишь на правилах превращает сами правила в капкан, удерживающий от творческого развития. Чтобы освободиться от него, со временем придумывают какие-нибудь антиправила, которые тоже постепенно превращаются в капкан, и так до бесконечности. Стремление к свободе превращается в поиск удобного капкана.
   В чем фарисеи - отличники по исполнению правил - обвиняли Христа? В нарушении правила сосредоточенности на правилах. Если люди не увидели, что Христу не нужны правила, - они слепцы. Застывшее, жестко фиксированное состояние сознания, зацикленное на исполнении правил, отсутствие динамики вступило в противоречие с божественной динамикой, в которой правило и содержание находятся в единстве. Сила дьявола не в злой морде, а в том, что он постоянно соблазняет человека на ограниченное бытие, возбуждая желание малого пространства, потому что малое пространство подчиняемо: достаточно создать правила игры. Бог - господин великого пространства. Он его не подчиняет, потому мир так красив; есть структурирующие силы, но нет скованности геометрической фигуры, форма наполнена динамическим содержанием. Христос учил людей, не пренебрегая уже созданными правилами, сосредоточиваться на их содержании, преодолевая волевую раздвоенность - "суббота для человека, а не человек для субботы", "пусть слово ваше будет да-да, нет-нет, а все остальное от лукавого".
   Реальность человека - это состояние его сознания, то есть уровень его проникновения в знание бытия, в сущее, в
   21
   источник бытия, импульсом которого вызван и он сам к жизни. И чем меньше человек погружен в бытие, тем более частным, ограниченным является состояние его реальности. Свой опыт человек всегда выдает за правила, нормы жизни. Если человек жестко придерживается "неизменных правил своей жизни", это означает скудный жизненный опыт, косность сознания. Его жизнь похожа на жизнь дворового пса, живущего на привязи. И чем больше этих "неизменных" правил, чем более они конкретны, тем поверхностней существование человека. И чем меньше человек вносит поправок и дополнений в эти "свои" правила, тем более он привязан к поверхности своего существования. Можно сказать, что в определенном смысле в самом человеке происходит Голгофа, растянутая во времени и пространстве, как замедленная киносъемка, ибо в нем реальная жизнь распинается правилами, живой Бог в человеке убивается ложной личностью. Крест по форме, но не по содержанию, ибо не всякий воскресает; в человеке должна быть заложена сила раскаявшегося раба.
   Правилом должна стать духовная импровизация, "дух дышит, где хочет", это божественная игра, где нет пустого повтора, игра, где форма и суть одно. Удел же "не духа" - "дышать" лишь в строго отведенном месте, когда после длительной подготовки на сам вдох уже нет сил, есть лишь силы на то, чтобы открывать рот, подобно рыбе, выброшенной на берег, есть лишь силы на правила дыхания, на пустые игры.
   К сожалению, такие пустые игры являются основным видом взаимодействия большинства людей, и это касается не только отношений с Богом, это отношения мужчины и женщины, родителей и детей, отношения коллег, друзей, отношения членов одной партии, одной церкви, вообще любые взаимоотношения, в которых не происходит встречи, взаимоприятия двух или более "я" друг другом. По сути, такие игры - это волевое замирание на периферии своего "я", когда практически отсутствует самопознание, а
   22
   значит, отсутствует или искажается всякое познание. Разве возможно принять другого, когда человек не принимает большую часть самого себя, когда он отторгнут от собственной глубины? Разве возможно увидеть и принять мир, когда человек сосредоточен на усилиях по сохранению этого неустойчивого и неестественного с точки зрения подлинного бытия равновесия? Разве возможно обрести свободу, не выходя из темницы такого неестественного положения? Самая главная несвобода человека - это зависимость от раздвоенного сознания, от раздвоения воли, и она, словно плодовитая самка, снова и снова рождает детей- мутантов, а это - все существующие формы несвобод в мире.
   Такое волевое замирание на периферии и есть результат раздвоенного сознания, раздваивающегося в стремлении и одновременно нестремлении к абсолютному благу, к абсо- лютной незамутненной реальности. Всем известна притча об ослике, умирающем от голода между двух стогов сена из-за невозможности сделать выбор, к какому же из них подойти. В бытийственном смысле волевое замирание также убийственно для человека и всего человечества в целом, как и для ослика из притчи.
   Волевое замирание на периферии собственного "я" делает сложным общение не только с Богом, но и с любым другим "я". Требуются особые ухищрения, чтобы "взаимодействовать", не нарушая своей волевой неподвижности. И если учитывать тот факт, что другой человек также замер на периферии своего "я", то взаимодействие получается весьма условным, по касательной. Такое мгновенное касание - вот содержание большинства человеческих взаимодействий, хотя само мгновение может быть растянуто во времени. Для того чтобы состоялось хотя бы это, люди прибегают к различным ритуальным играм. Существуют определенные архетипические сценарии для таких игр (см.:
   Эрик Берн. "Игры, в которые играют люди"). За свою жизнь человек, как плохой или хороший актер, может сыграть
   23
   лишь весьма ограниченное количество ролей в этих сценариях. Ограничение проистекает из его волевой раздвоенности и порожденного ею неустойчивого периферий-ного равновесия. Чтобы зафиксировать это периферийное равновесие, человек создает нечто вроде сценария всей своей жизни. И в дальнейшем он участвует лишь в тех играх, сценарии которых соотносятся с базовым сценарием его жизни.
   Но иногда случается, что люди теряют и это хрупкое равновесие, они начинают путаться в своих ролях и, словно актеры, внезапно потерявшие память, начинают играть нечто по совершенно новому сценарию, в котором есть своя логика и свой смысл, но это неизвестно никому, кроме них самих. Эта внезапная или постепенная перемена сценария и есть сползание в болезнь - следующая форма существования раздвоенного сознания. Другие актеры недоумевают, они не знают, что говорить и что делать. Да и сам виновник происходящего не вполне отдает себе в этом отчет. Он озабочен лишь тем, чтобы найти вновь то неустойчивое равновесие, которое он утратил, прежняя форма этого равновесия по той или иной причине уже не удерживает человека на оболочке его души.
   Иногда болезнь удается обуздать, вернувшись в позицию изначального равновесия, чаще всего лечение заключается во включении болезни внутрь интерьера своей души, подобно бабушкиному сундуку, который невозможно выбросить, хотя он и нарушает современный ансамбль. Периферийное равновесие из неустойчивого превращается в олезненно-неустойчивое, пограничное. Такого рода болезнь не обязательно может иметь клиническую картину, когда группа признаков (симптомов) вписывается во вполне определенное болезненное состояние организма (синдром). Большинство людей проживает всю жизнь в пограничном состоянии во многом благодаря различным институтам, приспосабливающим любое проявление жизни, даже болезненное, к продолжительному существованию.
   24
   Иногда болезнь, подобно вирусу гриппа, блуждает по определенной местности, поражая ослабленных и уязвимых. Наиболее распространенный вирус - это этнопаранойя, этническая одержимость. Националистические эпидемии вспыхивают то здесь, то там, принимая форму погромов, резни, расовых преследований. Кажется почти невероятным, как на первый взгляд добропорядочные граждане могут впасть в такое невменяемое состояние и сладострастно избивать стариков, раскраивать черепа детям, заживо сжигать молодых девушек. Тем не менее эта возможность заразиться вирусом этнопаранойи была у них всегда. Неустойчивое равновесие раздвоенного сознания - попытка победить недоверие к непознаваемому Богу доверием к вполне постижимой формуле, как надо жить. Обычно в такую формулу обязательно включается защита от врагов, это не всегда проговаривается, но всегда подразумевается. Это и враги личные, и враги рода, клана, церкви или партии, враги образа жизни, а также и враждебность к непознаваемости Бога, непознаваемости смысла бытия, так как непознанное всегда ощущается как скрытая или явная враждебность. И когда на такое сознание попадает вирус - разрешение на проявление в открытую своей враждебности, то на сокрушаемого врага - этнического врага рода - переносится вся сумма враждебности, и до этого внешне порядочные люди теряют человеческий образ.
   Природа душевно-духовной агрессии - это отвержение личности ребенка со стороны родителей. Человек рождается, и на него накладывается "некрофильское одеяло" - это своего рода физиологическая заботливость при отвержении личности ребенка. Родители с удовольствием принимают "кукловидность" ребенка, потому что он очень сильно расширяет их эмоциональное поле, а сложность личности начинают забивать, не замечать, ибо принять личностные проявления - это значит принять все тяготы духовного роста, принять мучения, связанные со
   25
   страданиями личности. В ребенке мучительно рождается мир, и нужно вместе с ним выносить трудности роста, - это и есть ответственность. Но в большинстве своем родители сами находятся на уровне самосознания детей и потому помочь не могут, они рождают ребенка для того, чтобы он им что-то дал. Таким родителям ребенок дает максимальное эмоциональное чувство в раннем возрасте, он дает им ощущение власти и значимости. Постепенно эта власть становится все более относительной и ребенок перестает "давать" в том объеме, в котором ожидалось. Далее ребенок начинает покушаться на пространство, на доходы, на время - у родителей возникает эмоциональное разочарование, у них исчезает радость за ребенка. "Кислотный дождь запретов", к которому в основном сводится воспитание, создает почву для фрустрации, для подавления и ущемления личностных проявлений, действия ребенка уважаются только как реакция на действие родителей, а не как его собственная активность. Иными словами, закладывается механизм, работающий на оппозиционность, на реакцию, а не на активное действие, которое является способом организации жизни.
   Особо пагубно это отражается на мужском начале, ибо "мужское" по природе своей - это проявить инициативу, выдвинуться, высунуться вперед, достойно устоять. Воспитание "мужского" - это воспитание ответственной и содержательной инициативности. Когда "все нельзя", у ребенка формируются только реакции, у него нет самостоятельного действия, и если к этому еще добавить наказания не за провинность, а за неумелость - все вместе создает почву для деформации мужского начала. К примеру, импотенция - это страх собственного неуспеха. Гиперпотенция, синдром Казановы - это недоверие качеству инициативности, требующее опровержения все новыми и новыми актами. Мужская агрессия выражается в беспричинном нападении, в демонстрации силы над более слабыми, в изнасиловании. Беспричинное нападение -это инициативность, не проявленная вовремя и ставшая злокачественной, некое содержание, испорченное от длительного хранения. Демонстрация силы над более слабыми - это криминальные наклонности, желание воспользоваться чужой слабостью, личной или ситуативной. Изнасилование, как правило, это опосредованная месть матери через какую-либо женщину, это агрессивное пренебрежение ее чувствами, ее словами и действиями.
   "Насилие" родителей в борьбе со "зловредностью" ребенка деформирует и женское начало - любовное принятие, ибо "женское" - это вместить, зачать, выносить и родить. Воспитание "женского" - это умение различать достойное содержание для вмещения и зачатия, умение не вмещать недостойное содержание, вынашивать с любовью. Деформация "женского" приводит, например, к фригидности, которая в основе своей - нелюбовь к проникновению, вовлекающему в процесс зачатия, вынашивания и рождения, нелюбовь и неприятие всего этого процесса, зафиксированное на его старте. Деформация "мужского" и "женского" имеет не только физическое проявление, но и психологическое. Например, проституция психологическая имеет в своей основе нелюбовь к целому процессу, который включает в себя вмещение, зачатие, вынашивание и рождение, даже, более того, боязнь этого процесса, компенсируемая сферой сексуальной, эротической, социальной (даже монахи часто становятся "проститутками" своего начальства, содержанками богатого господина - церкви). Женская агрессивность - это месть за изнасилование, тиражирование в детях воспитанного в ней самой нормативного уровня изнасилованное . Эта месть выражается в холодности - механическом исполнении обязанностей, в пренебрежении - это игнорирование связи с ребенком, игнорирование его беззащитности, своей ответственности за него, а также агрессивность в виде нерасторжимости с ребенком: "Мой ребенок - это я, не существует его отдельности,
   27
   он - это дополнительное пространство, данное в компенсацию отнятого у меня".
   Можно сказать, что любой человек в той или иной степени "натерпелся" от близких, и он на неблизких или тех, кто стали близкими, начинает вымещать свои обиды, потому что не может выместить на родителях, и чем более "святы" родители, тем больше агрессивной реакции на других людей, потому что человеку необходимо отреагировать на травмы. Человек часто, разговаривая с другими людьми, разговаривает с родителями, выбирая то, чем его задели родители, и начинает при этом продуцировать агрессию Порой эта задетость сопутствует всей жизни человека, психическая реакция сохраняется гораздо дольше физической, она даже в определенном смысле запаздывает. Подобно тому, как если бы человека сильно толкнули в транспорте, и уже прошло два дня после этого, психика его все еще продолжает продуцировать возбуждение, и, общаясь с таким человеком, вы попадаете в поле его возбуждения, и он, разговаривая с вами, говорит с кем-то еще, кто его задел. Обида - это своего рода мини-убийство, это очень устойчивый психологический рефлекс, многие люди живут всю жизнь в состоянии вечной обиды.
   У некоторых детей ощущение материнского духовного холода переживается как обида, как мини-убийство и потому становится аффективным, у них наступает психологический озноб, который нельзя согреть, укутав физическим одеялом. Искаженное представление о мире, порожденное духовным холодом матери, становится прочной реальностью. Ребенок строит защиту против деструктивной силы, против некрофильской энергетики, а характер приспособления становится источником его болезни. Болезнь - это проявление внутренней драмы, так как переживания подобного рода не просто оседают, а формируют человека; многих людей сформировала психотравма.
   Невроз, по определению Юнга, "это редуцированная форма бытия, когда сужается бытийственная ориентация
   28
   из-за страха бытия". Бытия легко испугаться - ребенок увидел пьяного отца, склонившегося над колыбелькой, и для него этого достаточно, потому что у ребенка жестко фиксированная точка зрения. В нем начинает жить страх, как некая субстанция, как объективная реальность, такая же реальная, как дерево. Природа невроза - испуг перед реальностью, а далее сужение реальности, где "мне" не больно, ибо зафиксированная однажды враждебность бытия порождает бегство в ограниченное бытие.
   Интерпретация бытия как фатально страшного и есть бегство от Бога, это и есть подмена биофилии, любви к жизни, некрофилией, любовью к смерти. Задача некрофила - принизить реальность до того уровня, на котором он сам существует. Это болезненное проявление сознания имеет разные степени деструктивизма. Бывает некрофилия как пассивность, неразвитие, сохранение того, что есть. Это проявление условно можно обозначить как состояние "ветоши". "Ветошь" не убивает жизнь, но жизнь в ней словно иссыхает, когда человек свою единственную и неповторимую жизнь постепенно "вкатывает" в состояние "дрожащей твари". Бывает некрофилия, носящая более активный характер. Есть люди, которые портят настроение другим с удовольствием и специально. Некрофилия как злокачественный деструктивизм выражается в устойчивом стремлении к саморазрушению, либо к разрушению других.
   В определенном смысле вполне можно смотреть на дерево и при этом не быть счастливым, потому что дерево детерминированно, программированно, а у человека независимое сознание. Дерево не свободно в любви, оно не может не пить соков земли, а человек может не пить "соков" Бога. Голод зверя очень конкретен, а человек может духовно голодать. Основа преступления человека - это духовный голод, который он не знает, как удовлетворить, не знает, как удовлетворить потребность в любви, в диалоге. У него нет органов. И тогда человек идет
   29
   на преступление и впадает в зависимость от способ удовлетворения своего голода. У дерева проблема сломанной ветки решается изгибом ствола, а у человека духовной аномалией. К примеру, маньяк - это яркая печать "нелюбви" родителей. У него нет опыта любить, давая, поэтому он пытается завладеть человеком криминальным образом украсть, но сначала убить, а потом завладев потому что иначе он завладеть не может и не умеет. Маньяк убивает проституток, потому что их поведение - символ отсутствия любви, отожествляемое с отсутствием любви матери, которой он не может отомстить. Он также совершает преступление перед жизнью, которая ему не принадлежит, как и его мать совершила духовное пресотупление перед ним (отторжение его личности в духовном смысле равноценно уничтожению). Проститутка - психологический эквивалент духовного холода, от которого его еще в детстве сотряс ужас, ставший затем составной частью его больной психики. Его душа живет каменном мешке, без света, без звука, и, прежде чем уме реть, такой человек словно "сходит с ума" от ощущени несправедливости мира. Женская война по отторжении личности порождает убийц, жаждущих военных действий поэтому очень важно в детстве не деформировать образ эволюционного развития.
   Враждебность - это всегда симптом болезни раздвоенного сознания. Существует множество форм реализации духа враждебности. Многие из них настолько укоренены в общественном сознании, что даже и не почитаются за очевидные проявления враждебности. Больше всего такой скрытой враждебности оседает в семье, в отношениях родителей и детей, родителей между собой и других родственников. Дети впитывают всю эту враждебность как норму и несут ее по миру, тиражируя в своих занятиях, передавая по наследству уже своим детям. И так до бесконечности.
   Человек может, однако, вырасти не благодаря, а вопреки - меня обижают, а я не буду; то есть он защищается таким образом, что перестает множить энергетику убийства. Перестать множить дух враждебности - значит победить болезнь и смерть.
   Развитие, а следовательно, излечение связано с поиском корней личной ненависти. Освобождение - в том месте, где человек выбрал, что ему любить, а что ненавидеть. Выбор человека делается раньше, прежде чем наступает момент, когда этот выбор становится материальным знаком. Конфликтность, если не разрешается, "тухнет", потом "гниет", потому так мало благообразных пожилых людей; в основном это образ неразрешенных конфликтов, продукт распада.
   Но бывает "болезнь не к смерти", не как выражение внутреннего конфликта раздвоенного сознания, а как некая промежуточная ступень между несовершенством и совершенством, когда через страдание и болезнь в человеке приводится в движение определенный пласт его внутреннего мира, и если он доводит этот процесс до конца, до результата, словно проходя сквозь черноту ночи, то он выбирается к свету. По мысли Г. Померанца, книга Иова - не трагедия. Она была бы трагедией, если бы мученик проклял Бога и умер. Но после голоса из бури Иов преобразился, он почувствовал Бога в самом себе и познал себя как каплю вечности, в которой заключена вся вечность. И в этой внутренней вечности потонуло его страдание. Иов впустил Бога вовнутрь себя самого, иначе нельзя 'было выдержать все то, что выпало на его долю.