Мне очень нравится прозрачное и в то же время емкое определение Григория Померанца о том, что такое русская культура. "Русская культура означает думать о Боге и говорить по-русски". Фраза быстро стала крылатой, сейчас ее уже очень многие повторяют. Для меня она стала своего рода системой координат для размышления об одном из аспектов самопознания - о моей национальной принадлежности. Правда, национальное сейчас очень часто сужается до этнического, почти до племенного уровня. Для меня национальное - это скорее культурное и языковое пространство. Что же это за таинственное пространство - язык, на котором я говорю и думаю? Русский язык это водная гладь, на которой проступают откуда-то из глубины знаки, выражающие определенный образ мышления - менталитет, как принято сейчас выражаться.
156
Соответственно любой язык - это зеркало национального или, лучше сказать, определенного менталитета.
Русская культура входит в великую европейскую коалицию культур. Но есть существенное отличие русского языка от языков романо-германской группы, языков, на которых говорят ведущие культуры Европы. Это языки, в которых основополагающую роль играют глагольные структуры. Действие - вот ключевое понятие такого образа мышления. Русский язык - это язык главным образом номинативный, то есть называющий предметы, явления, качества, состояния, действия и т. д. Основой такого образа мышления является созерцание или просто наблюдение. Конечно, это не означает, что все, кто говорит по-русски, - созерцатели, а те, кто говорит по-немецки или по-английски, - деятели. Просто доминанта национального образа мышления является одной из формирующих личность и характер любого конкретного человека. Каждый человек рождается в определенное время, в определенной точке пространства. Его сознание отпечатывает все, что он видит и слышит вокруг. Так начинает складываться его мировоззрение.
Что же такое русское мировоззрение или миросозерцание? Прежде всего - это российские просторы. Причем, чтобы ощутить это, не обязательно быть путешественником или сельским жителем. Песни, стихи, картины, и не обязательно в подлинниках, а даже плохого качества репродукции в учебниках, географические карты - все это формирует представление о бескрайних просторах, о такой удаленности границ - вплоть до ощущения их отсутствия.
Такая масштабность пространства воспитывает чувство растождествления с конкретной почвой, к тому же нет определенности ни географической, ни политической, ни духовной. И все это не столько имперскость, сколько беспочвенность. Какая-либо другая нация, которая живет в замкнутом географическом пространстве, четко знает свои границы. В России же нет постоянства: то Средняя Азия
157
наша, то нет, так же Кавказ, Польша и т. д. Неопределенность географическая способствует формированию духа беспочвенности. Никто из народов не говорит о своей стране: "Эта страна", "Надоела мне эта страна" и т. п. Такие слова являются психологическим рефреном для многих людей, живущих в России.
Россия - это особое место; я бы сказала, это патологическое место свободы. Никто из народов мира не дерзнул на такую свободу от Бога, как Россия. Это странное место, как черная дыра, это возможность, а не реальность. Русские люди могут проявляться только в духовности, но в материальной реальности - нет. Психологически такое состояние сознания можно объяснить тем, что когда-то "на глазах" у молодого государства, коим была Русь, рухнула Византийская империя, что можно сравнить с гибелью родителей на глазах подростка, такое потрясение и обусловило чувство растождествления с конкретной почвой, породило переживание бездны, в которую все рушится, и одновременно определило устремление к поиску смысла - именно поэтому наша страна богата на идеи, а на налаженное производство нет.
Русскость - это открытость, и очень символично, что именно здесь, на Руси, был установлен Сергием Радонежским праздник Святой Троицы, которая несет в себе дух диалогического единства. Культура Троицы самая неукорененная вещь в сознании и на Западе, и на Востоке;
если бы она укоренилась, не было бы такой раздробленности и вражды в мире. Сознание, принимающее разные ипостаси Бога, не может воевать с разными представлениями об истине. Если Бог может быть так парадоксален в Своем Единстве, то так же может быть парадоксальным проявление истины. Христиане признают этот догмат, но не переживают. Заслуга Сергия в том, что он укоренен в этом, потому так силен импульс, данный ученикам, но в России он еще не пережит, слабо интерпретируется, в лучшем случае как дух Пятидесятницы.
158
Сам догмат о Троице - Византийское порождение. Святые Отцы, которые хорошо знали греческую культуру, но были христианами, сделали прорыв к пониманию, что есть вещи неслиянные и нераздельные. Культура греческого познания и чисто иудейского духовного устремления к спасению и дала фантастический плод как учение о Троице. Греческая философия и христианская идея различны сами в себе, но Отцы Церкви синтезировали их, в результате чего и возникло понятие неслиянности и нераздельности. Догмат существует, но тринитарного сознания нет, потому что переживание от просто принятия сильно отличается. А людям свойственно принимать, но не отдаваться, и, принимая высокую идею, человек далеко не всегда становится ее носителем. Потому так важно отдаться духу диалога, для чего необходимо преодолеть ограниченность родового мышления. Бог не должен быть родовым идолом. Истиннее представление о Боге как о бездне.
Национализм - это тип родового мышления, способ аутоидентификации "я". Ребенок, делая первые шаги в жизни, обнаруживает некое "злое" сопротивление в жизни. Сопротивление предметов, о которые он ударяется, сопротивление людей, которым он на улице доверчиво глядит в глаза, а они не улыбаются в ответ, и многое другое. Чувства ребенка обобщаются в понятие о наличии "зла" некоего мира, который живет отдельной от него жизнью, и с ней, с этой жизнью, нельзя слиться. Итак, в сознании образовались две некие области, две своего рода бытийственные категории: одна- там, где я и все, что мне не противоречит, и вторая - там, где сосредоточено все, что со "мной" не соединимо (и люди, и предметы, и явления).
Позднее, когда ребенок знакомится с нравственными критериями добра и зла, ему внушается, что добро предпочтительнее зла и, следовательно, он должен быть добрым, жить в мире добра. Очень редко воспитательный процесс развивается без искажений - так, чтобы ребенок мог усвоить не механическое отношение и отнесенность к
159
добру, а активно волевое. Вот почему, даже когда ребенку в случае провинности говорят "ты злой", он часто воспринимает это не как откровение о наличии зла в нем или о своей причастности ко злу, а как проявление враждебности к самому себе, напоминание о существовании некоего мира оппозиции.
В сознании маленького человечка происходит своего рода интерференция, наложение двух понятий - понятия мира, который мне не принадлежит, то есть мира, со мной не соединенного, и понятия нравственного зла, так как одно фактически исключено из моей жизни, а другое должно быть исключено. В результате такой интерференции рождается психология местной ограниченности, и в сознании может укрепиться архетип: "Все, что мое, -то хорошо, а не мое - плохо". Если сознание не развивается, не расширяется, то это обобщение сохраняется на всю жизнь, является основой, на которую накладываются все краски жизни.
Национализм (не как констатация национальных особенностей индивидуального типа культуры, а именно воинственный национализм) является как раз таким типом сознания, сознания, в котором "я" и мой род сливаются с понятием добра. Отталкиваясь от некоего основания, человек выводит понятие зла в другом "я" и другом роде.
Проблема агрессивного национализма существует во всем мире. Человечество в основной своей массе не преодолело ограниченности родового типа мышления.
Взять для примера хотя бы такую форму устного народного творчества, как анекдоты, - как много в них национализма! Французы подсмеиваются над англичанами, англичане над французами, русские над чукчами, украинцы над русскими и т. д. А ведь это самая безобидная форма национализма.
Высмеивают не просто глупость как таковую, а именно неразвитого чукчу, не просто скупость, а жадного болгарина. Если вычленить зло в чистом виде, тогда его легко
160
заметить и в самом себе, но этого человек не хочет, и потому национализм удобен, он нужен человечеству, как нужен чердак для того, чтобы в нем складывать всякий хлам. Проблема национализма -это проблема не личной, а чьей-то еще ответственности за существующее в мире зло. Как хочется человеку быть всегда ребенком и воскликнуть: "Я только что пришел в этот мир, а вы тут уже без меня столько натворили". Понятие "вы" меняется в зависимости от географии. Это и евреи, которые распяли "нашего" Христа, и русские, которые везде совались со "своим" коммунизмом, и немцы, которые для многих до сих пор еще фашисты.
Самая сильная страсть человека - страх. Советская тема для журналистов на Западе была настоящей "кормушкой", потому что эта тема работала на страх: "Вот придут люди из Советского Союза и все ваши хорошие дома и отели разрушат". Это был рычаг для воздействия. Безнадежность чужого эгоизма угнетает и вызывает страх у людей как при личностном взаимодействии, так и на уровне взаимодействия народов. Демократия хороша тогда, когда все демократы, но стоит одному быть недемократом, как автоматически создается почва для насилия. Поэтому демократия - это всегда только процесс; "осуществившаяся демократия", как в Советском Союзе, - это тоталитаризм. Демократия, как более широкое поле действия для эгоизмов многих, противостоит тоталитаризму, как полю действия для эгоизма одного или одной партии. Демократия защищает большинство от безумия меньшинства. Само реализованное стремление к демократии и есть собственно демократия.
Мы долгое время жили в тоталитарном "коммунальном" обществе, находясь под прессом партийной элиты. Как бывает в коммунальной квартире, соседи из-за долгой совместной жизни привыкают друг к другу и при расставании чувствуют, что их жизнь как-то обеднела, но есть и
161
такие, которые совсем не породнились и расстаются с озлоблением.
Если это сравнение перенести на взаимоотношения между народами, населявшими нашу страну, то можно проследить некоторое психологическое сходство. Национальность у человека - это такая же данность, как его физическое тело; и человек не должен ее угнетать. Нация - это больше чем просто племенная гордость, это самосознание, умение трезво видеть свое отображение в зеркале истории.
Наша Россия - как сильный сосед, превосходящий других как в физическом смысле, так и в духовном. В России есть центр тяжести, притягивающий разные народы. К примеру, Украина не может изменить свойство России быть центром Евразии, ибо это составляет миссию именно России. У Украины другая роль. Но она долго может страдать комплексом младшего брата, которому приходилось донашивать одежды старшего. Чтобы развиваться, ей нужно найти свою уникальную роль. Если она не примет своей уникальности, то будет обречена "гнаться" за Россией, мерить свои успехи успехами и неуспехами России.
Каждый народ имеет свой "эпитет". Эпитет Украины - богатая, но не великая. Белоруссия смотрит на Украину и иногда заражается ее настроениями, но врагом она никогда не станет. Просто в зависимости от ситуации будет подчеркиваться либо что они БЕЛОрусы, либо что они белоРУСЫ. Прибалты - это те соседи, с которыми можно и нужно торговать, но они более похожи на непороднившихся соседей, у которых можно занять соли, но с обязательной отдачей; а в гости их звать, по всей видимости, не стоит. Напротив, с Грузией Россия должна дружить. Брак Грибоедова с Ниной Чавчавадзе - знаменательный союз. Русские поэты всегда "дружили" с Кавказом, там "выросли" многие наши поэты.
Армяне, грузины - культурные народы, поэтому соприкосновение с ними может быть не только на уровне рынка, но и на уровне менталитета. К прибалтам может быть
162
симпатия скорее на уровне культуры быта. На уровне менталитета есть, впрочем, линия связи с Литвой - Ю. Балтрушайтис олицетворяет собой эту связь, также Чюрленис, Карсавин. Подобные размышления можно распространить на всех наших соседей, но главное, что хотелось бы выразить, это то, что форма, в которую человеку свойственно облекать свою жизнь, не должна жестко властвовать. Форма, границы должны быть, но они должны по мере возможности становиться прозрачными для общения и диалога.
Универсализм - это чувство Единого, целостного, чувство, способное различать за многообразием общее, чувство, которое не отрицает различие единичного, но знает закон согласования единичного в Целом. Это чувство, которое может родиться от знания, но не от информированности. Оно может существовать на интуитивном уровне, но сильным становится, когда оно знает. Знание дает силу чувству. Не достаточно быть проинформированным о буддизме, конфуцианстве, христианстве, чтобы сделать вывод о единстве.
Стремление к глубине -это оптимальная форма экуменизма, а не поиск удачных формулировок. На духовной глубине люди разных религий ближе друг к другу, чем на поверхности члены одной конфессии. И если проповедовать примирение, то нужно идти не по пути языковых идиом, потому что другой человек всегда скажет на чужую метафору:
"А почему, собственно?" В ответ на христианский экуменизм, призывающий к единению в любви, буддист скажет:
"Мы тоже почитаем путь любви, но знание для нас важнее, давайте примиримся в чистом знании". Даос: "Давайте примиримся в вечно текущем..." Собственно, метафоры под образами и сравнениями содержат в себе подтекстом мировоззренческие, стилевые, общекультурные и другие установки (то есть вполне определенный культурный комплекс), который явно не фигурирует в образах самой метафоры. Поэтому человеку другой культуры для восприятия этих метафор требуются знания и представления, соответствующие
163
этому культурному комплексу. Если таковых знаний нет, то степень восприятия метафор и образов, а также философских аспектов данной культуры значительно снижается. Одна культура может задавать другой вопросы, которая эта, другая, культура вообще перед собой никогда не ставила. На уровне слов, метафор между людьми происходит столкновение смыслов, что создает серьезные психологические барьеры, сопровождаемые для большинства людей значительными эмоциональными перегрузками вплоть до полного нежелания понимать другого, порой доходящего до кровопролития.
Преимущество должно отстаиваться не догматически, а степенью укорененности, степенью глубины, когда ценностные установки, выраженные в мифах и метафорах, преображены в переживание, в невыразимый комплекс психического состояния, которое можно определить как смысл без слов. В Едином действительно можно объединиться, если человек дошел до главного, но люди в большинстве своем за главное почитают второстепенное. И тот, кто призывает к объединению, часто не понимает, что он со своей достаточно поверхностной религиозностью сам является помехой к этому объединению. И именно потому должен быть диалог, а не объединение.
Бог - это знак абсолютной целостности.
Целостность - понятие не количественное, а качественное, это не набор, где винегрет соседствует с пылесосом и наушничеством и т. д. Целостность - это некое волевое ядро; динамика или жизнь такого ядра всегда органична и осмысленна, никогда не механична.
Абсолютная целостность заключает в себе все смыслы. Смыслы - это наиболее тонкая материя. Смыслы порождают содержания, содержания уплотняются в формы. Абсолютная целостность может быть описана единосущным и равночестным триединством: любовь-познание-свобода. И каждая из ипостасей этой тринитарной целостности - неслиянна и нераздельна.
164
Бог выдыхает смыслы, которые тринитарны по своей природе. Смыслы образуют поле вокруг ядра, волны этого поля - содержания, которые, двигаясь к периферии поля, образуют формы. Форма- это своего рода граница двух миров, когда дух материализуется в привычном для нас смысле слова - осязаемо, видимо, слышимо и т. д.
Человеку трудно быть в диалоге, потому что участники диалога люди не только разной судьбы, но и с разным эволюционным рисунком и разным эволюционным уровнем, и все это вместе обусловливает импульс, с которым они идут по жизни. Импульс - вещь более сложная, чем состояние сознания, это своего рода сжатый контекст жизни, сжатый контекст логики эволюционного рисунка. Контекст одного человека отличается от контекста другого человека. То, что логично для него в контексте его жизни, то совсем не логично для другого, а порой и нонсенс. А как найти точки соприкосновения с другим человеком, не нарушая при этом логики своего контекста и логики чужого, - это задача человека.
Диалог возможен только с теми, кто в пути от периферии к центру, где сходятся все линии, - с остановившимся человеком диалог невозможен. Люди, меряющие мир только своим опытом, не могут чувствовать других, это та замкнутость, из которой им не хочется вылезать. Погружать другого человека в свою замкнутость - это неуважение чувств другого. Развитие определяется с точки зрения взаимодействия с другими людьми. Взаимодействие двух людей на примитивном физическом уровне - это прирост населения, а взаимодействие двух личностей на более высоком уровне - это "прирост" духовный. Интересно экзистенциальное прозрение другого человека. Чужой опыт, если он превосходит мой, расширяет мою жизнь, а превосходить может любой опыт, если он связан с экзистенциальным прозрением; но более всего интересен опыт, который превосходит ввысь, а не вширь.
165
Другой человек - это повод для исследования собственного масштаба. Любой человек бессознательно ставит такую цель - исследование собственных возможностей. У Бога бесконечно пластичное сознание, у человека состояние сознания привязано к пространству и времени. Для Бога не существует границ пространства и времени. Бог может быть во всех точках бытия сразу. А человеческое сознание - тяжелое сознание, ползающее, как сороконожка. Подвижное сознание решает каждый раз заново, а косное сознание пользуется наработками, которые созданы в детстве, юности, принимает решения, которые когда-то срабатывали. Если человек неподвижен в своем сознании, то он "схоластичен" в любой сфере. Еще до того, как Фома Аквинский или Карл Маркс начинают философствовать, они уже знают ответ, знают "истину", поэтому дальнейшие рассуждения носят форму предвзятой аргументации. Вот почему в философии важнее вопросы, чем ответы, так как вопрос расширяет границы познания. А чтобы эти вопросы возникали, человеку необходимо научиться "спрашивать себя о себе самом", как говорил Сократ. Человеку нужно знать мотив и "инструмент" своего познания, то есть предварительные установки, аксиомы, принципы и задачи. Иными словами - осмысление своей воли. Как сейчас говорят психологи, "кто не разговаривает сам с собой, тот шизофреник".
Когда я была маленькой, меня учили ходить на помочах; так вот, условно говоря, философ должен увидеть свои "помочи", с помощью которых он научился передвигаться в сфере познания, с помощью которых сформировалось его мировоззрение. И если он не отбросил свои "помочи", если они "проступают" в его воззрениях, то он никогда не испытает радости и восторга перед новой свободой. Истина вечна в своем развитии, а этап, возведенный в канон, - это предательство истины. Готовность увидеть новое должна быть и у старца. Открытость - это когда человек не воспринимает другого как резервуар для своих мыслей. Взаимодействие - это когда тебе дали то, что тебе важно, а другому
166
человеку - то, что ему нужно. Необходимо выходить на такой уровень взаимодействия, когда я даю потребное для твоего развития, а ты даешь потребное для моего развития.
Прежде всего, если хочешь общаться с человеком, надо показать ему свое расположение - это как рукопожатие. При общении нужно стремиться к максимальному уважению и не удовлетворять патологию своей воли. Есть логия, есть и патология, то есть смысл и нарушение смысла, причем важно помнить, что патология быстрее материализуется и более воплощается. Из-за патологии общения диалог у людей даже не "хромает", он просто не "ночует". Поэтому человечество в мифах выразило гораздо больше, чем смогло осознать, так как осознание напрямую связано с самопознанием и со способностью вступать в диалог. Эта способность - результат длительной эволюции. Вне ее, вне духовного становления мир не имел бы смысла. "Плодитесь, размножайтесь", пока не дорастете до чего-то большего, иными словами, "не грызите" друг друга, а любите, хотя бы таким не самым сложным видом любви. Но если человек способен только воспроизводить потомство, то стоило ли ради этого затевать мир? За рождением смерть, за рождением - смерть... Бог не мазохист, чтобы все время чувствовать горечь потери. Ветхий Завет нужно воспринимать как длящийся процесс адаптации человеческого сознания к Божественному, это первый шаг от биологии к психологии. Достижение Ветхого Завета - Бог не объект, а всеобъемлющий Дух, Идея.
Если принять эволюцию как первый закон основания бытия, то вторым законом следует считать - диалог. Основным мотивом эволюции является коммуникативная сущность человека. Он создан как существо коммуникативное, как "телефон" своего рода. Но коммуникативные возможности человека сильно затруднены, ибо материя груба, свобода ограниченна. Но это не отменяет того, что человек призван из небытия к коммуникации с природой, с другими людьми и с Богом.
167
Нарастание диалогичности ведет к тринитарной динамике, и результатом эволюционного развития человека является тринитарное сознание. Тринитарная динамика - это третий закон основания бытия. Тринитарное сознание включает в себя взаимодействие частного и общего, фрагмента и целого, постепенно осуществляя переход от психологии к спиритологии. Когда закончится развитие, будет только динамика.
На интеллектуальном уровне могут быть разработаны представления о человеке, об истории на основе тринитарного сознания, но само тринитарное сознание интеллектуально разработать нельзя, потому что это духовная Целостность. Очень важно не терять ее при исследованиях. Целостность не запрещает воспринимать частности, но требует постоянное созерцание себя (целостности) сквозь частности. Созерцание Троицы дает очень простое и емкое представление об этой Целостности. Ипостасное мышление проходит через века в виде образов, созданных в великих произведениях искусства и в философских текстах, если они представляют собой внутренне диалогичную структуру. Например, для Сократа познание - это "диалог души с самой собой". В живописи для меня наиболее полным отображением диало- гического единства является "Троица" Рублева, в ней пока- зана та реальность, в которой человек пока не может суще- ствовать, но к которой он должен стремиться. Проявление внутренней духовной динамики я ощущаю и в произведени- ях западноевропейской живописи.
В картинах Эль Греко есть некая деформация, но это не деформация авангардистов, которые словно "корежат" на- туру, подобно тому как грубые крестьянские руки замеши- вают хлеб в примитивной квашне, у Эль Греко - другое, он очень музыкален, в его работах присутствует не только пластика движения, но и сам процесс движения; кажется, что его герои слышат музыку флейты. "Благовещение" Эль Греко - как танец, настолько в нем много музыки и дви
168
жения. Мне кажется, что у Эль Греко была благородная душа, беседующая с Богом.
При созерцании работы Фра Беато Анжелико "Иоанн Креститель" у меня возникло чувство подвижного покоя. В этой небольшой по размеру работе нет обычной церковной сусальности. Если бы художник увидел только трагедию человека, которого он изобразил, то это было бы "точеч- ное" видение, но он видит объемность, космическую зна- чимость случившегося, через это он вступает в диалог с Богом.
Дюрер - художник-интеллектуал, через свои портреты он сам смотрит в мир, взгляд его внимателен и объемен. Когда я была в Дрезденской галерее, у меня возникло некое волнение, еще до того как я вошла в зал с его работами. Я не знала, что именно в этом зале Дюрер. Я оглянулась на одну из его работ и испытала мистическое чувство встречи взглядов. Книжные репродукции не передают диалогичность его произведений.
Микеланджело для меня в некотором роде "культурист" в живописи, где мускулы заслоняют содержание, но он гениален в скульптуре, там это уместно и не только не ме- шает диалогу, а, наоборот, делает его более объемным. В его живописи я ощущаю больше предвосхищения тринитарной динамики через интересные позы, неожиданные повороты, когда человек словно разворачивается к диалогу.
Рембрандт пишет темноту, из которой высвечиваются образы. В этой темноте много красок, она подобна творческому духу, присутствующему в утробе, в которой Бог творит жизнь, и эта жизнь "подвластна" Рембрандту. Но есть что-то "натужное" в его творчестве, чувствуется натянутость какой-то "жилы". Это похоже на усталость, которая бывает у роженицы, когда она вытолкнула плод и переживает освобождение, но еще не испытывает радости от рождения.
156
Соответственно любой язык - это зеркало национального или, лучше сказать, определенного менталитета.
Русская культура входит в великую европейскую коалицию культур. Но есть существенное отличие русского языка от языков романо-германской группы, языков, на которых говорят ведущие культуры Европы. Это языки, в которых основополагающую роль играют глагольные структуры. Действие - вот ключевое понятие такого образа мышления. Русский язык - это язык главным образом номинативный, то есть называющий предметы, явления, качества, состояния, действия и т. д. Основой такого образа мышления является созерцание или просто наблюдение. Конечно, это не означает, что все, кто говорит по-русски, - созерцатели, а те, кто говорит по-немецки или по-английски, - деятели. Просто доминанта национального образа мышления является одной из формирующих личность и характер любого конкретного человека. Каждый человек рождается в определенное время, в определенной точке пространства. Его сознание отпечатывает все, что он видит и слышит вокруг. Так начинает складываться его мировоззрение.
Что же такое русское мировоззрение или миросозерцание? Прежде всего - это российские просторы. Причем, чтобы ощутить это, не обязательно быть путешественником или сельским жителем. Песни, стихи, картины, и не обязательно в подлинниках, а даже плохого качества репродукции в учебниках, географические карты - все это формирует представление о бескрайних просторах, о такой удаленности границ - вплоть до ощущения их отсутствия.
Такая масштабность пространства воспитывает чувство растождествления с конкретной почвой, к тому же нет определенности ни географической, ни политической, ни духовной. И все это не столько имперскость, сколько беспочвенность. Какая-либо другая нация, которая живет в замкнутом географическом пространстве, четко знает свои границы. В России же нет постоянства: то Средняя Азия
157
наша, то нет, так же Кавказ, Польша и т. д. Неопределенность географическая способствует формированию духа беспочвенности. Никто из народов не говорит о своей стране: "Эта страна", "Надоела мне эта страна" и т. п. Такие слова являются психологическим рефреном для многих людей, живущих в России.
Россия - это особое место; я бы сказала, это патологическое место свободы. Никто из народов мира не дерзнул на такую свободу от Бога, как Россия. Это странное место, как черная дыра, это возможность, а не реальность. Русские люди могут проявляться только в духовности, но в материальной реальности - нет. Психологически такое состояние сознания можно объяснить тем, что когда-то "на глазах" у молодого государства, коим была Русь, рухнула Византийская империя, что можно сравнить с гибелью родителей на глазах подростка, такое потрясение и обусловило чувство растождествления с конкретной почвой, породило переживание бездны, в которую все рушится, и одновременно определило устремление к поиску смысла - именно поэтому наша страна богата на идеи, а на налаженное производство нет.
Русскость - это открытость, и очень символично, что именно здесь, на Руси, был установлен Сергием Радонежским праздник Святой Троицы, которая несет в себе дух диалогического единства. Культура Троицы самая неукорененная вещь в сознании и на Западе, и на Востоке;
если бы она укоренилась, не было бы такой раздробленности и вражды в мире. Сознание, принимающее разные ипостаси Бога, не может воевать с разными представлениями об истине. Если Бог может быть так парадоксален в Своем Единстве, то так же может быть парадоксальным проявление истины. Христиане признают этот догмат, но не переживают. Заслуга Сергия в том, что он укоренен в этом, потому так силен импульс, данный ученикам, но в России он еще не пережит, слабо интерпретируется, в лучшем случае как дух Пятидесятницы.
158
Сам догмат о Троице - Византийское порождение. Святые Отцы, которые хорошо знали греческую культуру, но были христианами, сделали прорыв к пониманию, что есть вещи неслиянные и нераздельные. Культура греческого познания и чисто иудейского духовного устремления к спасению и дала фантастический плод как учение о Троице. Греческая философия и христианская идея различны сами в себе, но Отцы Церкви синтезировали их, в результате чего и возникло понятие неслиянности и нераздельности. Догмат существует, но тринитарного сознания нет, потому что переживание от просто принятия сильно отличается. А людям свойственно принимать, но не отдаваться, и, принимая высокую идею, человек далеко не всегда становится ее носителем. Потому так важно отдаться духу диалога, для чего необходимо преодолеть ограниченность родового мышления. Бог не должен быть родовым идолом. Истиннее представление о Боге как о бездне.
Национализм - это тип родового мышления, способ аутоидентификации "я". Ребенок, делая первые шаги в жизни, обнаруживает некое "злое" сопротивление в жизни. Сопротивление предметов, о которые он ударяется, сопротивление людей, которым он на улице доверчиво глядит в глаза, а они не улыбаются в ответ, и многое другое. Чувства ребенка обобщаются в понятие о наличии "зла" некоего мира, который живет отдельной от него жизнью, и с ней, с этой жизнью, нельзя слиться. Итак, в сознании образовались две некие области, две своего рода бытийственные категории: одна- там, где я и все, что мне не противоречит, и вторая - там, где сосредоточено все, что со "мной" не соединимо (и люди, и предметы, и явления).
Позднее, когда ребенок знакомится с нравственными критериями добра и зла, ему внушается, что добро предпочтительнее зла и, следовательно, он должен быть добрым, жить в мире добра. Очень редко воспитательный процесс развивается без искажений - так, чтобы ребенок мог усвоить не механическое отношение и отнесенность к
159
добру, а активно волевое. Вот почему, даже когда ребенку в случае провинности говорят "ты злой", он часто воспринимает это не как откровение о наличии зла в нем или о своей причастности ко злу, а как проявление враждебности к самому себе, напоминание о существовании некоего мира оппозиции.
В сознании маленького человечка происходит своего рода интерференция, наложение двух понятий - понятия мира, который мне не принадлежит, то есть мира, со мной не соединенного, и понятия нравственного зла, так как одно фактически исключено из моей жизни, а другое должно быть исключено. В результате такой интерференции рождается психология местной ограниченности, и в сознании может укрепиться архетип: "Все, что мое, -то хорошо, а не мое - плохо". Если сознание не развивается, не расширяется, то это обобщение сохраняется на всю жизнь, является основой, на которую накладываются все краски жизни.
Национализм (не как констатация национальных особенностей индивидуального типа культуры, а именно воинственный национализм) является как раз таким типом сознания, сознания, в котором "я" и мой род сливаются с понятием добра. Отталкиваясь от некоего основания, человек выводит понятие зла в другом "я" и другом роде.
Проблема агрессивного национализма существует во всем мире. Человечество в основной своей массе не преодолело ограниченности родового типа мышления.
Взять для примера хотя бы такую форму устного народного творчества, как анекдоты, - как много в них национализма! Французы подсмеиваются над англичанами, англичане над французами, русские над чукчами, украинцы над русскими и т. д. А ведь это самая безобидная форма национализма.
Высмеивают не просто глупость как таковую, а именно неразвитого чукчу, не просто скупость, а жадного болгарина. Если вычленить зло в чистом виде, тогда его легко
160
заметить и в самом себе, но этого человек не хочет, и потому национализм удобен, он нужен человечеству, как нужен чердак для того, чтобы в нем складывать всякий хлам. Проблема национализма -это проблема не личной, а чьей-то еще ответственности за существующее в мире зло. Как хочется человеку быть всегда ребенком и воскликнуть: "Я только что пришел в этот мир, а вы тут уже без меня столько натворили". Понятие "вы" меняется в зависимости от географии. Это и евреи, которые распяли "нашего" Христа, и русские, которые везде совались со "своим" коммунизмом, и немцы, которые для многих до сих пор еще фашисты.
Самая сильная страсть человека - страх. Советская тема для журналистов на Западе была настоящей "кормушкой", потому что эта тема работала на страх: "Вот придут люди из Советского Союза и все ваши хорошие дома и отели разрушат". Это был рычаг для воздействия. Безнадежность чужого эгоизма угнетает и вызывает страх у людей как при личностном взаимодействии, так и на уровне взаимодействия народов. Демократия хороша тогда, когда все демократы, но стоит одному быть недемократом, как автоматически создается почва для насилия. Поэтому демократия - это всегда только процесс; "осуществившаяся демократия", как в Советском Союзе, - это тоталитаризм. Демократия, как более широкое поле действия для эгоизмов многих, противостоит тоталитаризму, как полю действия для эгоизма одного или одной партии. Демократия защищает большинство от безумия меньшинства. Само реализованное стремление к демократии и есть собственно демократия.
Мы долгое время жили в тоталитарном "коммунальном" обществе, находясь под прессом партийной элиты. Как бывает в коммунальной квартире, соседи из-за долгой совместной жизни привыкают друг к другу и при расставании чувствуют, что их жизнь как-то обеднела, но есть и
161
такие, которые совсем не породнились и расстаются с озлоблением.
Если это сравнение перенести на взаимоотношения между народами, населявшими нашу страну, то можно проследить некоторое психологическое сходство. Национальность у человека - это такая же данность, как его физическое тело; и человек не должен ее угнетать. Нация - это больше чем просто племенная гордость, это самосознание, умение трезво видеть свое отображение в зеркале истории.
Наша Россия - как сильный сосед, превосходящий других как в физическом смысле, так и в духовном. В России есть центр тяжести, притягивающий разные народы. К примеру, Украина не может изменить свойство России быть центром Евразии, ибо это составляет миссию именно России. У Украины другая роль. Но она долго может страдать комплексом младшего брата, которому приходилось донашивать одежды старшего. Чтобы развиваться, ей нужно найти свою уникальную роль. Если она не примет своей уникальности, то будет обречена "гнаться" за Россией, мерить свои успехи успехами и неуспехами России.
Каждый народ имеет свой "эпитет". Эпитет Украины - богатая, но не великая. Белоруссия смотрит на Украину и иногда заражается ее настроениями, но врагом она никогда не станет. Просто в зависимости от ситуации будет подчеркиваться либо что они БЕЛОрусы, либо что они белоРУСЫ. Прибалты - это те соседи, с которыми можно и нужно торговать, но они более похожи на непороднившихся соседей, у которых можно занять соли, но с обязательной отдачей; а в гости их звать, по всей видимости, не стоит. Напротив, с Грузией Россия должна дружить. Брак Грибоедова с Ниной Чавчавадзе - знаменательный союз. Русские поэты всегда "дружили" с Кавказом, там "выросли" многие наши поэты.
Армяне, грузины - культурные народы, поэтому соприкосновение с ними может быть не только на уровне рынка, но и на уровне менталитета. К прибалтам может быть
162
симпатия скорее на уровне культуры быта. На уровне менталитета есть, впрочем, линия связи с Литвой - Ю. Балтрушайтис олицетворяет собой эту связь, также Чюрленис, Карсавин. Подобные размышления можно распространить на всех наших соседей, но главное, что хотелось бы выразить, это то, что форма, в которую человеку свойственно облекать свою жизнь, не должна жестко властвовать. Форма, границы должны быть, но они должны по мере возможности становиться прозрачными для общения и диалога.
Универсализм - это чувство Единого, целостного, чувство, способное различать за многообразием общее, чувство, которое не отрицает различие единичного, но знает закон согласования единичного в Целом. Это чувство, которое может родиться от знания, но не от информированности. Оно может существовать на интуитивном уровне, но сильным становится, когда оно знает. Знание дает силу чувству. Не достаточно быть проинформированным о буддизме, конфуцианстве, христианстве, чтобы сделать вывод о единстве.
Стремление к глубине -это оптимальная форма экуменизма, а не поиск удачных формулировок. На духовной глубине люди разных религий ближе друг к другу, чем на поверхности члены одной конфессии. И если проповедовать примирение, то нужно идти не по пути языковых идиом, потому что другой человек всегда скажет на чужую метафору:
"А почему, собственно?" В ответ на христианский экуменизм, призывающий к единению в любви, буддист скажет:
"Мы тоже почитаем путь любви, но знание для нас важнее, давайте примиримся в чистом знании". Даос: "Давайте примиримся в вечно текущем..." Собственно, метафоры под образами и сравнениями содержат в себе подтекстом мировоззренческие, стилевые, общекультурные и другие установки (то есть вполне определенный культурный комплекс), который явно не фигурирует в образах самой метафоры. Поэтому человеку другой культуры для восприятия этих метафор требуются знания и представления, соответствующие
163
этому культурному комплексу. Если таковых знаний нет, то степень восприятия метафор и образов, а также философских аспектов данной культуры значительно снижается. Одна культура может задавать другой вопросы, которая эта, другая, культура вообще перед собой никогда не ставила. На уровне слов, метафор между людьми происходит столкновение смыслов, что создает серьезные психологические барьеры, сопровождаемые для большинства людей значительными эмоциональными перегрузками вплоть до полного нежелания понимать другого, порой доходящего до кровопролития.
Преимущество должно отстаиваться не догматически, а степенью укорененности, степенью глубины, когда ценностные установки, выраженные в мифах и метафорах, преображены в переживание, в невыразимый комплекс психического состояния, которое можно определить как смысл без слов. В Едином действительно можно объединиться, если человек дошел до главного, но люди в большинстве своем за главное почитают второстепенное. И тот, кто призывает к объединению, часто не понимает, что он со своей достаточно поверхностной религиозностью сам является помехой к этому объединению. И именно потому должен быть диалог, а не объединение.
Бог - это знак абсолютной целостности.
Целостность - понятие не количественное, а качественное, это не набор, где винегрет соседствует с пылесосом и наушничеством и т. д. Целостность - это некое волевое ядро; динамика или жизнь такого ядра всегда органична и осмысленна, никогда не механична.
Абсолютная целостность заключает в себе все смыслы. Смыслы - это наиболее тонкая материя. Смыслы порождают содержания, содержания уплотняются в формы. Абсолютная целостность может быть описана единосущным и равночестным триединством: любовь-познание-свобода. И каждая из ипостасей этой тринитарной целостности - неслиянна и нераздельна.
164
Бог выдыхает смыслы, которые тринитарны по своей природе. Смыслы образуют поле вокруг ядра, волны этого поля - содержания, которые, двигаясь к периферии поля, образуют формы. Форма- это своего рода граница двух миров, когда дух материализуется в привычном для нас смысле слова - осязаемо, видимо, слышимо и т. д.
Человеку трудно быть в диалоге, потому что участники диалога люди не только разной судьбы, но и с разным эволюционным рисунком и разным эволюционным уровнем, и все это вместе обусловливает импульс, с которым они идут по жизни. Импульс - вещь более сложная, чем состояние сознания, это своего рода сжатый контекст жизни, сжатый контекст логики эволюционного рисунка. Контекст одного человека отличается от контекста другого человека. То, что логично для него в контексте его жизни, то совсем не логично для другого, а порой и нонсенс. А как найти точки соприкосновения с другим человеком, не нарушая при этом логики своего контекста и логики чужого, - это задача человека.
Диалог возможен только с теми, кто в пути от периферии к центру, где сходятся все линии, - с остановившимся человеком диалог невозможен. Люди, меряющие мир только своим опытом, не могут чувствовать других, это та замкнутость, из которой им не хочется вылезать. Погружать другого человека в свою замкнутость - это неуважение чувств другого. Развитие определяется с точки зрения взаимодействия с другими людьми. Взаимодействие двух людей на примитивном физическом уровне - это прирост населения, а взаимодействие двух личностей на более высоком уровне - это "прирост" духовный. Интересно экзистенциальное прозрение другого человека. Чужой опыт, если он превосходит мой, расширяет мою жизнь, а превосходить может любой опыт, если он связан с экзистенциальным прозрением; но более всего интересен опыт, который превосходит ввысь, а не вширь.
165
Другой человек - это повод для исследования собственного масштаба. Любой человек бессознательно ставит такую цель - исследование собственных возможностей. У Бога бесконечно пластичное сознание, у человека состояние сознания привязано к пространству и времени. Для Бога не существует границ пространства и времени. Бог может быть во всех точках бытия сразу. А человеческое сознание - тяжелое сознание, ползающее, как сороконожка. Подвижное сознание решает каждый раз заново, а косное сознание пользуется наработками, которые созданы в детстве, юности, принимает решения, которые когда-то срабатывали. Если человек неподвижен в своем сознании, то он "схоластичен" в любой сфере. Еще до того, как Фома Аквинский или Карл Маркс начинают философствовать, они уже знают ответ, знают "истину", поэтому дальнейшие рассуждения носят форму предвзятой аргументации. Вот почему в философии важнее вопросы, чем ответы, так как вопрос расширяет границы познания. А чтобы эти вопросы возникали, человеку необходимо научиться "спрашивать себя о себе самом", как говорил Сократ. Человеку нужно знать мотив и "инструмент" своего познания, то есть предварительные установки, аксиомы, принципы и задачи. Иными словами - осмысление своей воли. Как сейчас говорят психологи, "кто не разговаривает сам с собой, тот шизофреник".
Когда я была маленькой, меня учили ходить на помочах; так вот, условно говоря, философ должен увидеть свои "помочи", с помощью которых он научился передвигаться в сфере познания, с помощью которых сформировалось его мировоззрение. И если он не отбросил свои "помочи", если они "проступают" в его воззрениях, то он никогда не испытает радости и восторга перед новой свободой. Истина вечна в своем развитии, а этап, возведенный в канон, - это предательство истины. Готовность увидеть новое должна быть и у старца. Открытость - это когда человек не воспринимает другого как резервуар для своих мыслей. Взаимодействие - это когда тебе дали то, что тебе важно, а другому
166
человеку - то, что ему нужно. Необходимо выходить на такой уровень взаимодействия, когда я даю потребное для твоего развития, а ты даешь потребное для моего развития.
Прежде всего, если хочешь общаться с человеком, надо показать ему свое расположение - это как рукопожатие. При общении нужно стремиться к максимальному уважению и не удовлетворять патологию своей воли. Есть логия, есть и патология, то есть смысл и нарушение смысла, причем важно помнить, что патология быстрее материализуется и более воплощается. Из-за патологии общения диалог у людей даже не "хромает", он просто не "ночует". Поэтому человечество в мифах выразило гораздо больше, чем смогло осознать, так как осознание напрямую связано с самопознанием и со способностью вступать в диалог. Эта способность - результат длительной эволюции. Вне ее, вне духовного становления мир не имел бы смысла. "Плодитесь, размножайтесь", пока не дорастете до чего-то большего, иными словами, "не грызите" друг друга, а любите, хотя бы таким не самым сложным видом любви. Но если человек способен только воспроизводить потомство, то стоило ли ради этого затевать мир? За рождением смерть, за рождением - смерть... Бог не мазохист, чтобы все время чувствовать горечь потери. Ветхий Завет нужно воспринимать как длящийся процесс адаптации человеческого сознания к Божественному, это первый шаг от биологии к психологии. Достижение Ветхого Завета - Бог не объект, а всеобъемлющий Дух, Идея.
Если принять эволюцию как первый закон основания бытия, то вторым законом следует считать - диалог. Основным мотивом эволюции является коммуникативная сущность человека. Он создан как существо коммуникативное, как "телефон" своего рода. Но коммуникативные возможности человека сильно затруднены, ибо материя груба, свобода ограниченна. Но это не отменяет того, что человек призван из небытия к коммуникации с природой, с другими людьми и с Богом.
167
Нарастание диалогичности ведет к тринитарной динамике, и результатом эволюционного развития человека является тринитарное сознание. Тринитарная динамика - это третий закон основания бытия. Тринитарное сознание включает в себя взаимодействие частного и общего, фрагмента и целого, постепенно осуществляя переход от психологии к спиритологии. Когда закончится развитие, будет только динамика.
На интеллектуальном уровне могут быть разработаны представления о человеке, об истории на основе тринитарного сознания, но само тринитарное сознание интеллектуально разработать нельзя, потому что это духовная Целостность. Очень важно не терять ее при исследованиях. Целостность не запрещает воспринимать частности, но требует постоянное созерцание себя (целостности) сквозь частности. Созерцание Троицы дает очень простое и емкое представление об этой Целостности. Ипостасное мышление проходит через века в виде образов, созданных в великих произведениях искусства и в философских текстах, если они представляют собой внутренне диалогичную структуру. Например, для Сократа познание - это "диалог души с самой собой". В живописи для меня наиболее полным отображением диало- гического единства является "Троица" Рублева, в ней пока- зана та реальность, в которой человек пока не может суще- ствовать, но к которой он должен стремиться. Проявление внутренней духовной динамики я ощущаю и в произведени- ях западноевропейской живописи.
В картинах Эль Греко есть некая деформация, но это не деформация авангардистов, которые словно "корежат" на- туру, подобно тому как грубые крестьянские руки замеши- вают хлеб в примитивной квашне, у Эль Греко - другое, он очень музыкален, в его работах присутствует не только пластика движения, но и сам процесс движения; кажется, что его герои слышат музыку флейты. "Благовещение" Эль Греко - как танец, настолько в нем много музыки и дви
168
жения. Мне кажется, что у Эль Греко была благородная душа, беседующая с Богом.
При созерцании работы Фра Беато Анжелико "Иоанн Креститель" у меня возникло чувство подвижного покоя. В этой небольшой по размеру работе нет обычной церковной сусальности. Если бы художник увидел только трагедию человека, которого он изобразил, то это было бы "точеч- ное" видение, но он видит объемность, космическую зна- чимость случившегося, через это он вступает в диалог с Богом.
Дюрер - художник-интеллектуал, через свои портреты он сам смотрит в мир, взгляд его внимателен и объемен. Когда я была в Дрезденской галерее, у меня возникло некое волнение, еще до того как я вошла в зал с его работами. Я не знала, что именно в этом зале Дюрер. Я оглянулась на одну из его работ и испытала мистическое чувство встречи взглядов. Книжные репродукции не передают диалогичность его произведений.
Микеланджело для меня в некотором роде "культурист" в живописи, где мускулы заслоняют содержание, но он гениален в скульптуре, там это уместно и не только не ме- шает диалогу, а, наоборот, делает его более объемным. В его живописи я ощущаю больше предвосхищения тринитарной динамики через интересные позы, неожиданные повороты, когда человек словно разворачивается к диалогу.
Рембрандт пишет темноту, из которой высвечиваются образы. В этой темноте много красок, она подобна творческому духу, присутствующему в утробе, в которой Бог творит жизнь, и эта жизнь "подвластна" Рембрандту. Но есть что-то "натужное" в его творчестве, чувствуется натянутость какой-то "жилы". Это похоже на усталость, которая бывает у роженицы, когда она вытолкнула плод и переживает освобождение, но еще не испытывает радости от рождения.