В мадоннах Леонардо - "созданный" покой, он рисует женщин, какой бы он хотел видеть свою мать, это ее идеальный образ. Мона Лиза очень андрогинна, через нее он
169
пытается нарисовать тот покой, которого хотел бы достичь, воссоединившись с той женственностью, которая его покинула. Само в себе это стремление духовное, но языческое по воплощению, по природе. У самого Леонардо не чувствуется личной религиозной почвы, он по-язычески ищет духовности, религиозную традицию он использует как суперобложку, он не понимает материнства Мадонны, вернее, он его понимает по-язычески. Мне кажется, что Леонардо мог бы быть хорошим другом, внимательным собеседником, но в нем есть некое бремя, которое не разрешено, не просветлено.
Если, условно говоря, Леонардо да Винчи "не дописывает" религиозность, то Рафаэль ее "переписывает", то есть присутствует некая перенасыщенность, что тоже делает его произведения не слишком духовными, он "пересахаривает" женские образы. Но "Сикстинская мадонна" очень хороша, при взгляде на нее с середины зала возникает совершенно удивительное присутствие невесомости, она будто парит к вам навстречу, заставляя отбросить и забыть все логические доводы.
Сальвадор Дали - трагичен в своем одиночестве, он напоминает замурованного в башне мальчика, который рисует на бумаге, а затем делает из этого самолетики и пускает по миру. У него великий художественный дар и как рисовальщика, и как колориста, некоторые искусствоведы сравнивают его "Тайную вечерю" с "Троицей" Рублева по колориту. Колористическая цельность - это единственное, что объединяет этих художников. В отличие от Рублева у Дали нет целостного восприятия. Он рисует свое разорванное восприятие, то, что он видит сквозь решетку башни, у него скорее защита от подлинного общения. Временами он рисует душераздирающие вещи: становится жалко не столько мир, сколько его самого.
Модильяни очень созвучен русскому духу, я бы сказала, что он культурный Венечка Ерофеев. У него "пьяное" видение мира, из-за чего он не может видеть реальность, его
170
душа страдает, и она не справляется с этим страданием и потому находится в состоянии опьянения. Он рисует "голубые глаза Родины", в которые каждый может плюнуть, изображается некая пьяная масса тела, в которой высвечиваются два озера - глаза. Модильяни я люблю за страдания.
"Лестница Иакова" из библейского цикла Шагала - "ветхое" сооружение, на которое страшно вставать, по ней можно подниматься только с риском для жизни, это не мраморная лестница. Она отображает характер самого Иакова, который все время рискует. Очень выразительно и сложно по форме красивое "месиво" Песни Песней. Вся красота персика ради косточки, вся пышность формы ради скрытого, нечитаемого смысла.
Можно много говорить о художниках, но я перечислила тех, кто в большей степени для меня передает образы диалогических устремлений.
Ипостасное миросозерцание - это плод мистического опыта. Неоднократный мистический опыт дает право предположить наличие мистической школы. Некое взаимодействие между опытом и Сергия Радонежского, и Андрея Рублева, и Серафима Саровского свидетельствует о духовной связи и потому о наличии мистической школы на Руси. Каждый раз мистический опыт дает некое откровение, которое позволяет расширить историческое пространство. Когда мистический опыт входит в исторический пласт, то он на него воздействует, и именно потому можно говорить о наличии определенной школы. Русскую мистическую школу сформировал Сергий Радонежский созерцанием Троицы, именно он внес основной вклад. Ипостасное миросозерцание - заслуга Сергия и его учеников. Мистический опыт можно охарактеризовать по тому действию, которое бывает вокруг. Тринитарное миросозерцание - сокровищница русской души. Сергием было создано поле или почва, которая дает основание для динамического единства, в нем заложено нечто, о чем можно сказать, что, во-первых, это простор и, во-вторых, это простор для
171
диалогического единения, которое в основе своей должно быть многоэлементно. Это не результат симбиоза, возникшего в силу необходимости, а устремление объять необъятное; и мы чувствуем его в созерцании Троицы.
От Сергия до Нила Сорского шло развитие мистической школы, затем появились иосифляне (последователи Иосифа Волоцкого), которые отбросили русскую духовность на уровень досергианского времени. Победа Иосифа Волоцкого - камень, которым был завален гроб Иисуса. Было объявлено торжество богатой церкви, отказывающейся от созерцания и идущей на союз с властью, то есть на приспособление христианских заповедей к политической целесообразности.
Тысячедневное стояние на камне Серафима Саровского было возвращением не только личной благодати, но и возвращением исторической благодати русской духовности. Он ввел молитвенное правило, которое было по силам человеку любого сословия. И как следствие этого - школа старчества. Можно сказать, что благодаря Серафиму была снова пробита брешь в небо.
С XIV по XVI век Россия жила Троицей; потом ее отодвинула идея Третьего Рима; но сейчас орлы без корон - для меня это символизирует идею объединения Востока и Запада на основе общего взаимопознания. Нужно создать центр интеллектуального напряжения, который мог бы дать новую традицию, новый импульс для создания богословия после Утопии, для создания философии старта и пути, которую я условно называю метареализмом. * * * Для меня познание - это увлекательное путешествие. Языком своего познания я считаю дискурсивную логику, что означает движение в виде развития причинно-следственной связи, а также метафору, которая является своего рода туннелем через гору, но метафору нельзя реализовы- вать, необходимо войти в контекст метафоры. Способ
172
своего познания я определяю как стремление к объемному видению, которое включает в себя антиномичное мышление в устремлении к гармоничному взаимодействию любви, познания и свободы.
Осмысление для западного человека я определила бы как составление плана. Западный мир чаще прибегает к линейному познанию, когда избирается определенная плоскость. Для восточного типа познания характерно наполнение смыслом каждого действия. Это очень чувственная позиция, но полнота чувств тоже вещь высокая и выводит в ту область, где нет смерти. Но вхождение в эту область не должно быть ни одноразовой практикой, ни одноразовым достижением; это не так, как спортсмен выигрывает Уимблдонский турнир и уезжает до следующего года. Это качественное переключение, из которого невозможно вернуться назад. Вопрос в том, как научиться в этом жить абсолютно без помощи стен "ашрама", то есть поклоняться Богу не "на горе и не в храме, а в духе и истине". Весь мир в ашрам не превратишь. Ашрам у Ошо (известного также под именем Багван Шри Раджниш) напоминает пятизвездочный отель. Конечно, это тоже путь, но все же это частичное достижение, потому что ашрам является своеобразной защитой в виде идеально построенной жизни - тишина, никто не ругается за окном, приятная музыка играет, можно полюбоваться на водопад. Любая форма защиты - это замкнутость, и научиться защищаться, не приобретая при этом замкнутого сознания, очень трудно. Потому Христос и не создавал "ашрамов". Ему негде было "голову приклонить".
Спасение не в создании нового типа замкнутости, а в том, чтобы разомкнуть всякую замкнутость беспредельно;
там нет страха, где нет перегородок. Страх возникает из-за перегородок, потому что за ними - враг. Потому абсурдно, когда сама спасительная идея используется как ограда.
Мы живем во времена взаимопереплетенности культур и народов. То, что раньше разделяло людей,
173
расстояния - теперь легко преодолимо. Не существует более изолированности культур, в том смысле, что каждый из нас может познакомиться с любой культурой мира через книги. Разрушена также стена, охраняющая сакральное знание. То, что раньше читали лишь посвященные, стало доступно многим.
В этой ситуации легко впасть в соблазн какой-нибудь утопической идеи или теории какого-нибудь искусственного объединения культур, но столь же опасно сужение позиции ради достижения неустойчивого равновесия.
В мире познания существует множество направлений, множество путей. Необходимость познания заключена уже в самом факте человеческого существования, пребывания человека в этом мире. Но почему же тогда при исходной равной потребности к познанию, так различны пути человеческого познания, так разнятся его результаты? Ответить на этот вопрос можно, только если перестать исключать из процесса познания саму ситуацию человека как существа познающего, то есть то пространство, которое мне бы хотелось обозначить как "Я-бытие".
"Я-бытие" - это пространство не физическое, а пространство душевно-духовное, пространство жизни конкретного "Я". Можно сказать, это область самоутверждения "Я", той его самости, которая дарована человеку в начале жизни, и воплощение ее в соответствии с той долей разумения, которую это конкретное "Я" вместило.
Личностный центр человека, его воля - это "вещь в себе". Как ей обнаружить себя, как доказать свое присутствие в этом мире? Ради этого воля вступает на путь самоутверждения самой себя. Это очень непростое дело. Всю эволюцию на земле можно рассматривать как метафору самоутверждения и самообнаружения творческой воли Бога. Через судьбу "конкретного" познает себя "Целое". Самоутверждение "конкретного" не праздное занятие, это его призвание. У всех творений на земле разные возможности самоутверждения, разные призвания.
174
"Я-бытие" человека - это область самоутверждения человека, область, отвоеванная конкретно им у небытия посредством обнаружения и развития таинственной воли быть, дарованной ему Создателем.
Самоутверждение человека - в данном контексте понятие не этическое, а онтологическое. Самоутверждение человека - это соучастие человека в универсальном, или Божественном, акте самоутверждения, который является первопричиной всякого частного самоутверждения.
"Я-бытие" - это фрагмент целостного Бытия. "Я-бытие" может быть просто некой частью, а значит, частным явлением, проявлением, как прообразом, который в очень сильной степени отличается от реальности задуманного творческой волей Бога. Как если бы Сущее выплеснулось словно волна, разбитая на сотни тысяч брызг, во множество существований, имеющих лицо конкретного существа. И если это существо замкнется на форме своего существования, пренебрегая своей родственностью с Целым, из лона которого оно было призвано к своему отдельному существованию, то оно останется сугубо частным явлением, потерянной частью Целого.
"Я-бытие" может стать явлением уникальным. Уникальное я-бытие это такое совершенное состояние самости, которое может стать ответным откровением Богу, это я-бытие в диалоге со Сверх-бытием. Если сравнивать частное я-бытие и универсальное я-бытие, то первое соотносится со вторым, как личинка и вылетевшая из нее бабочка. Частное я-бытие - это бытие, озабоченное самоутверждением, сосредоточенное на самоутверждении "вопреки", вопреки всему тому, что неизменно пытается ему в этом помешать. Поэтому частное я-бытие не освобождено от найденных в процессе самоутверждения способов достижения этого самоутверждения. Частное я-бытие не разделяет и не различает собственно самоутверждение и способы его достижения, частное я-бытие устанавливает ложную иерархию, когда
175
форма довлеет над содержанием, форма определяет содержание, когда качество зависит от количества.
Уникальное я-бытие проходит, не ломая, сквозь ту первичную форму самоутверждения, как сквозь прозрачную завесу, устанавливая иную иерархию, когда содержание определяет любую форму, качество порождает количество. Свобода такого я-бытия универсальна, как свобода духа, "который дышит, где хочет". Уникальное я-бытие -это полнота самопознания конкретного "я", предельная самореализация. Частное я-бытие обречено лишь на самопознание своей ситуации в отрыве от Целого. Уникальное я-бытие познает себя в соединении с Целым, через диалог с Ним.
Почти четыре столетия тому назад была предпринята первая серьезная попытка создать в познании принцип субъективной достоверности, то есть включение в процесс познания представления я-ситуации познающего, ситуации человека. Это придало новую динамику познанию (идеализму), открыло новые возможности, как если бы после наскальных рисунков мы увидели настенные храмовые росписи. Декарт нашел свой метод "cogito". Но Декарт так рационализировал человека, что ситуация его существования превратилась почти в математическую формулу, состоящую из мыслящей субстанции cogito,- неделимого духа - и делимой субстанции тела. Чувст- венный мир был словно разрезан надвое, часть его стала, в интерпретации Декарта, модусами неделимого духа, а часть была приписана к так называемой шишковидной железе, или некоему вместилищу передаваемых человеческими органами чувств.
Декарт создал определенный контекст для самопознания. Философия во многом до сих пор живет по инерции декартовского принципа субъективной достоверности, в русле его контекста самопознания. А как иначе можно интерпретировать примат интеллигибельности, примат разумного, сверхчувственного в теории познания Габриэля Марселя, нашего современника, философа-экзистенциалиста,
176
яркого приверженца идеалистического воззрения на мир? В своей работе "Экзистенция и объективность", где он выступает скорее как апологет принципа экзистенции в познании, он тем не менее пишет, что ".. .экзистенция как таковая нехарактеризуема... это значит лишь, что разум не может, не впадая в противоречие, занять в отношении нее позицию, которая требуется для того, чтобы охарактеризовать нечто" ("Экзистенция и объективность", Москва, Изд-во гуманитарной литературы, 1995, с. 61).
Для меня не понятно, как можно познать то, что не имеет вкуса? Мы познаем самим своим существованием. Качество человеческого существования, его вкус и есть наше познание. Человек "пробует" реальность на вкус почти так же, как он пробует различную пищу. Можно сказать иначе - человек погружается в реальность, и степенью этого погружения измеряется его познание. Если мы согласимся с "нехарактеризуемостью" нашего погружения, нашей экзистенции, мы обречем себя на познание с зажмуренными глазами. После всех открытий, сделанных человечеством в области философии, психологии и психологической практики, это делать по меньшей мере странно.
Экзистенция человека и есть его ситуация, ситуация его существования, а это не только описуемая реальность, но и поддающаяся анализу реальность. Я предлагаю ее рассматривать как Я-бытие. Почему именно Я-бытие? Мне кажется, что область "Я" очень трудно сделать понятием сугубо идеалистическим, неподвижным. "Я" всегда конкретно, всегда в динамике, всегда адресно, даже анонимное "Я" возможно расшифровать. Я-бытие - это вся сумма личностных устремлений самоутверждения конкретного "Я", это я-познание, я-свобода, я-любовь, это его ситуация. И если это частное Я-бытие еще не развито до уровня уникального Я-бытия, то. это всегда фрагмент познания, фрагмент свободы, фрагмент любви. И достоверность такого познания - это достоверность фрагмента,
177
подлинность такой свободы - подлинность фрагмента свободы, глубина такой любви - глубина относительная, до определенной отметки, где проходит граница данного конкретного Я-бытия.
Я-бытие - это состояние самости человека, переплетение трансцендентно-имманентного, имманентного объема бытия и трансцендентного объема небытия, того потенциала, еще не ставшего бытием, которое призвано по замыслу к становлению.
Имманентный объем бытия - это довольно значительный объем условий жизни данной конкретной сущности, это своего рода определенное содержание в определенной форме. Условно говоря, человеку, любому рожденному человеку, отводится некое пространство в общем, проявленном объеме бытия - это пространство географии и исторического времени его рождения, пространство национально-этнического, социального и культурно-языкового поля, на котором ему выделяется свой надел для реализации индивидуальных возможностей.
Трансцендентный объем неставшего - это некое пространство для эволюционного творчества человека, это его потенциальная свобода разделить судьбу Творца, это его возможность дорасти, а затем вступить в богочеловеческий диалог, это и право, и обязанность одновременно. Как только человек начинает претендовать на право участия в богочеловеческом диалоге, он тем самым возлагает на себя и труднейшую обязанность Вседержителя - ответственность за всякое проявление жизни и за всякое ее искажение. Конечно, ответственность человека по сравнению с ответственностью Творца имеет совсем иной объем, иное количество, она по-своему выражается, родство здесь определяется лишь по духу. Ответственность человека - это ответственность за неискажение импульса жизни в себе и по мере сил вокруг себя, причем второе всегда зависит от первого.
Как только человек пытается избавиться от тяжелейшего из бремен, пытается освободиться от этой ответственности,
178
он постепенно выпадает из фарватера общего потока эволюционного творчества, его, словно щепку, прибивает все ближе и ближе к твердому берегу, а затем он застревает где-то между камней, иногда - навсегда.
В объеме имманентного каждого конкретного человека всегда есть некое тайное хранилище трансцендентного. А это означает, что любая данность существования человека не приговор, а трамплин.
Трансцендентный объем неставшего - это духовная свобода человека, высшая свобода - возможность уподобиться Творцу, творить свой мир из ничего, из небытия. Небытие - это еще не ставшее бытие, но призванное к становлению, это некий материал, из которого можно творить бытие, это Божественное Ничто, которое оплодотворяется творческой волей и вызывается к жизни. Далеко не каждый человек в рамках своего имманентного объема бытия способен взрастить эту высшую творческую волю, которая могла бы оплодотворить дремлющий в нем трансцендентный объем небытия или хотя бы некоторую толику его, и тем самым вызвать небытие к бытию.
Высшая творческая воля проявляется в человеке лишь тогда, когда он достигает состояния, которое мы назовем я-идентичность, то есть когда он достигает тождественности творческого покоя Создателя.
Основной знак проявления человеческой жизни - это беспокойство. Человек встречает жизнь как опасность. Жизнь для него - это вызов. Он вдруг оказывается на просторе без охраняющих его рубежей. Представим себе такую ситуацию: живет себе человек в большом городе, он привык к регламентированной не им самим жизни, архи- тектор спланировал улицы, строители возвели дома, провели коммуникации, администрация города установила порядок, а наш герой живет себе в маленькой квартирке большого города, ходит каждый день на службу, подчиняется большинству правил поведения жителя большого города, получает зарплату и на свои деньги покупает себе маленькую
179
свободу тратить их по своему усмотрению. Каждый вечер наш герой засыпает в своей постели, чтобы утром встать с нее и продолжить привычную жизнь. Но в одно утро он вдруг обнаруживает себя не в своей постели, а... в голой степи! Справа и слева, спереди и сзади неизведанные просторы до горизонта. Что же ему делать? Если идти, то в какую сторону, если оставаться на месте, то что тогда делать? Нет привычных рубежей. Теперь его жизнь целиком и полностью зависит от него самого! Но как ею распорядиться? Как структурировать это бесконечное пространство и время? Рано или поздно человек начнет возводить себе укрытие, воспроизводить привычные рубежи и искать их. Открытое пространство, даже если в нем и нет очевидной опасности, вызывает беспокойство. Рубежи нужны для того, чтобы расчленить бесконечность, фрагмент легче исследовать и обжить, в нем меньше беспокойства. Человек многое в жизни использует как охранные рубежи, как укрытие от вездесущего беспокойства - это и любимый или любимая, это и семья, род, клан, сообщество, партия, церковь, государство. Многое достается ему по наследству, то есть некие рубежи, которые он не выбирает. Очень часто они бывают настолько обветшалыми, что уже не исполняют прежней роли, не укрывают от беспокойства, и человек начинает бороться за свободу от этих ненужных ему обветшавших покровов. Это не означает, что он созрел до высшей творческой воли. Он еще только на пути к ней. Дойдет ли он до этой цели, неизвестно. Он может остановиться на полпути, либо выбившись из сил, либо удовлетворившись достигнутым. Борьба за свободу политическую, социальную и даже религиозную лишь указывает направление, где лежит цель человека, но отнюдь не приводит к этой цели. Получается, что человек сначала борется с беспокойством, создавая рубежи и укрытия, потом он борется за свободу от устаревших рубежей и укрытий, создавая новые рубежи и укрытия. Его потомки или он сам через
180
некоторое время вновь почувствуют, что укрытие пришло в негодность. И так до бесконечности. Борьба иным людям дает забвение от беспокойства. Другие находят забвение пусть в несовершенном, но все-таки реальном укрытии. Главное для них - ни в коем случае не расширить это привычное пространство, не впустить ничего нового, а если и придется все-таки впустить, то это новое необходимо пометить, словно сделать ему прививку старого и привычного.
Бытие, явленное в нашем мире, неразделимо с небытием. Небытие присутствует в бытии как возможность дальнейшей актуализации творческой воли, и в этом процессе невозможно поставить точку. Через трансцендирование небытия в бытии происходит самоутверждение творческой воли, это вечно длящийся творческий акт, эволюция творения. Сущее через творчество изливается в конкретные существа и существования. И это только начало творческого процесса. Акт творения - это только старт, творчество продолжается через эволюцию творения. Можно сказать, что Сущее выплескивает часть творческой воли в существа и существования. Самостоятельное развитие некоторой части творческой воли Творца и есть рождение отдельного творения. Его же жизнь - это актуализация дарованной ему части творческой воли.
Все творения участвуют в эволюции, но их участие различно и по форме, и по содержанию. По сути, эволюция - это перерастание имманентных возможностей конкретного творения. Творческая воля актуализируется в конкретном творении, и вот миру явлена определенная форма имманентного бытия, то есть бытия в определенных границах, в недрах которого дремлет еще и определенная часть небытия или определенный творческий потенциал данного конкретного имманентного бытия. Получается, что любое творение - это имманентно-трансцендентное бытие. Настолько, насколько трансцендирование присутствует в жизни творения, оно эволюционирует.
181
У каждого творения есть свой эволюционный ритм, можно сказать иначе - у разных творений разные возможности эволюционировать. Творения различаются между собой тем, что вмещают совершенно различный потенциал творческой воли Творца и по количеству, и по качеству. Творения равны перед Творцом в своей сотворенности, в том, что факт их отдельности начинается с отделения части творческой воли Творца, но поскольку все отдельные части этой творческой воли уникальны, но не единственны, творения не равны между собой, они могут по-разному и в различной степени трансцендировать скрытое в их бытии зерно небытия.
Самые большие возможности у человека. Он может замедлить, остановить, интенсифицировать процесс эволюции в самом себе, процесс трансцендирования небытия в своем бытии. Потому-то в истории мифологии и существует образ человека как венца творения. Человеку доверен или дарован самый большой и самый сложный потенциал творческой воли Творца. Если обратиться к образу биологической эволюции жизни на земле, то можно сказать, что развитие шло в сторону усложнения имманентности бытия, усложнения формы бытия. Считается, что мотивом развития является приспособление к изменяющимся условиям жизни, но разве само изменение этих условий, причем постоянное, не являлось тем усложнением, на которое бытие отдельных сущностей не могло не реагировать? Эти изменения вынуждали раскрывать отсутствующие, на первый взгляд, потенциальные возможности этих отдельных сущностей, они трансцендировали небытие в рамках своего собственного бытия, трансцендирование было условием сохранения имманентного бытия. Можно сказать, эволюция - это постоянная трансценденция ради имманентности. Сущее, отделяя часть своей творческой воли, инициировало некое существование. Существование - это некая саморегулирующаяся система, своего рода ветвь эволюционного древа, в рамках которой существует множество существ родственных, но не
182
одинаковых. Саморегуляция существования заключается в способности ее существ к воспроизводству себе подобных имманентных сущностей. Первоначально, в доисторические времена, в древних имманентных сущностях был перевес бытия над небытием. И если так, то продолжительность их жизни зависит от неизменности внешних условий мира других имманентных сущностей.
Неизменность была бы возможна только в том случае, если во всех сущностях было бы заключено только бытие без скрытого внутри зерна небытия, а это было бы невоз- можно, так как творчество творений есть акт трансцендирования небытия в бытие.
Жизнь - это и есть длящийся акт трансцендирования небытия в бытие. Живой организм - это значит этап или фрагмент такого длящегося процесса. Условием любого проявления жизни является неизменный механизм трансцендирования небытия в бытие. Если бы Бог создал мир, в котором были бы сущности, заключающие в себе лишь бытие, то это был бы не живой мир, а нечто наподобие театра марионеток, и даже если внутри каждой марионетки был бы компьютер, прогнозирующий имитацию движения, то это была бы скучная жизнь, жизнь без новизны.
169
пытается нарисовать тот покой, которого хотел бы достичь, воссоединившись с той женственностью, которая его покинула. Само в себе это стремление духовное, но языческое по воплощению, по природе. У самого Леонардо не чувствуется личной религиозной почвы, он по-язычески ищет духовности, религиозную традицию он использует как суперобложку, он не понимает материнства Мадонны, вернее, он его понимает по-язычески. Мне кажется, что Леонардо мог бы быть хорошим другом, внимательным собеседником, но в нем есть некое бремя, которое не разрешено, не просветлено.
Если, условно говоря, Леонардо да Винчи "не дописывает" религиозность, то Рафаэль ее "переписывает", то есть присутствует некая перенасыщенность, что тоже делает его произведения не слишком духовными, он "пересахаривает" женские образы. Но "Сикстинская мадонна" очень хороша, при взгляде на нее с середины зала возникает совершенно удивительное присутствие невесомости, она будто парит к вам навстречу, заставляя отбросить и забыть все логические доводы.
Сальвадор Дали - трагичен в своем одиночестве, он напоминает замурованного в башне мальчика, который рисует на бумаге, а затем делает из этого самолетики и пускает по миру. У него великий художественный дар и как рисовальщика, и как колориста, некоторые искусствоведы сравнивают его "Тайную вечерю" с "Троицей" Рублева по колориту. Колористическая цельность - это единственное, что объединяет этих художников. В отличие от Рублева у Дали нет целостного восприятия. Он рисует свое разорванное восприятие, то, что он видит сквозь решетку башни, у него скорее защита от подлинного общения. Временами он рисует душераздирающие вещи: становится жалко не столько мир, сколько его самого.
Модильяни очень созвучен русскому духу, я бы сказала, что он культурный Венечка Ерофеев. У него "пьяное" видение мира, из-за чего он не может видеть реальность, его
170
душа страдает, и она не справляется с этим страданием и потому находится в состоянии опьянения. Он рисует "голубые глаза Родины", в которые каждый может плюнуть, изображается некая пьяная масса тела, в которой высвечиваются два озера - глаза. Модильяни я люблю за страдания.
"Лестница Иакова" из библейского цикла Шагала - "ветхое" сооружение, на которое страшно вставать, по ней можно подниматься только с риском для жизни, это не мраморная лестница. Она отображает характер самого Иакова, который все время рискует. Очень выразительно и сложно по форме красивое "месиво" Песни Песней. Вся красота персика ради косточки, вся пышность формы ради скрытого, нечитаемого смысла.
Можно много говорить о художниках, но я перечислила тех, кто в большей степени для меня передает образы диалогических устремлений.
Ипостасное миросозерцание - это плод мистического опыта. Неоднократный мистический опыт дает право предположить наличие мистической школы. Некое взаимодействие между опытом и Сергия Радонежского, и Андрея Рублева, и Серафима Саровского свидетельствует о духовной связи и потому о наличии мистической школы на Руси. Каждый раз мистический опыт дает некое откровение, которое позволяет расширить историческое пространство. Когда мистический опыт входит в исторический пласт, то он на него воздействует, и именно потому можно говорить о наличии определенной школы. Русскую мистическую школу сформировал Сергий Радонежский созерцанием Троицы, именно он внес основной вклад. Ипостасное миросозерцание - заслуга Сергия и его учеников. Мистический опыт можно охарактеризовать по тому действию, которое бывает вокруг. Тринитарное миросозерцание - сокровищница русской души. Сергием было создано поле или почва, которая дает основание для динамического единства, в нем заложено нечто, о чем можно сказать, что, во-первых, это простор и, во-вторых, это простор для
171
диалогического единения, которое в основе своей должно быть многоэлементно. Это не результат симбиоза, возникшего в силу необходимости, а устремление объять необъятное; и мы чувствуем его в созерцании Троицы.
От Сергия до Нила Сорского шло развитие мистической школы, затем появились иосифляне (последователи Иосифа Волоцкого), которые отбросили русскую духовность на уровень досергианского времени. Победа Иосифа Волоцкого - камень, которым был завален гроб Иисуса. Было объявлено торжество богатой церкви, отказывающейся от созерцания и идущей на союз с властью, то есть на приспособление христианских заповедей к политической целесообразности.
Тысячедневное стояние на камне Серафима Саровского было возвращением не только личной благодати, но и возвращением исторической благодати русской духовности. Он ввел молитвенное правило, которое было по силам человеку любого сословия. И как следствие этого - школа старчества. Можно сказать, что благодаря Серафиму была снова пробита брешь в небо.
С XIV по XVI век Россия жила Троицей; потом ее отодвинула идея Третьего Рима; но сейчас орлы без корон - для меня это символизирует идею объединения Востока и Запада на основе общего взаимопознания. Нужно создать центр интеллектуального напряжения, который мог бы дать новую традицию, новый импульс для создания богословия после Утопии, для создания философии старта и пути, которую я условно называю метареализмом. * * * Для меня познание - это увлекательное путешествие. Языком своего познания я считаю дискурсивную логику, что означает движение в виде развития причинно-следственной связи, а также метафору, которая является своего рода туннелем через гору, но метафору нельзя реализовы- вать, необходимо войти в контекст метафоры. Способ
172
своего познания я определяю как стремление к объемному видению, которое включает в себя антиномичное мышление в устремлении к гармоничному взаимодействию любви, познания и свободы.
Осмысление для западного человека я определила бы как составление плана. Западный мир чаще прибегает к линейному познанию, когда избирается определенная плоскость. Для восточного типа познания характерно наполнение смыслом каждого действия. Это очень чувственная позиция, но полнота чувств тоже вещь высокая и выводит в ту область, где нет смерти. Но вхождение в эту область не должно быть ни одноразовой практикой, ни одноразовым достижением; это не так, как спортсмен выигрывает Уимблдонский турнир и уезжает до следующего года. Это качественное переключение, из которого невозможно вернуться назад. Вопрос в том, как научиться в этом жить абсолютно без помощи стен "ашрама", то есть поклоняться Богу не "на горе и не в храме, а в духе и истине". Весь мир в ашрам не превратишь. Ашрам у Ошо (известного также под именем Багван Шри Раджниш) напоминает пятизвездочный отель. Конечно, это тоже путь, но все же это частичное достижение, потому что ашрам является своеобразной защитой в виде идеально построенной жизни - тишина, никто не ругается за окном, приятная музыка играет, можно полюбоваться на водопад. Любая форма защиты - это замкнутость, и научиться защищаться, не приобретая при этом замкнутого сознания, очень трудно. Потому Христос и не создавал "ашрамов". Ему негде было "голову приклонить".
Спасение не в создании нового типа замкнутости, а в том, чтобы разомкнуть всякую замкнутость беспредельно;
там нет страха, где нет перегородок. Страх возникает из-за перегородок, потому что за ними - враг. Потому абсурдно, когда сама спасительная идея используется как ограда.
Мы живем во времена взаимопереплетенности культур и народов. То, что раньше разделяло людей,
173
расстояния - теперь легко преодолимо. Не существует более изолированности культур, в том смысле, что каждый из нас может познакомиться с любой культурой мира через книги. Разрушена также стена, охраняющая сакральное знание. То, что раньше читали лишь посвященные, стало доступно многим.
В этой ситуации легко впасть в соблазн какой-нибудь утопической идеи или теории какого-нибудь искусственного объединения культур, но столь же опасно сужение позиции ради достижения неустойчивого равновесия.
В мире познания существует множество направлений, множество путей. Необходимость познания заключена уже в самом факте человеческого существования, пребывания человека в этом мире. Но почему же тогда при исходной равной потребности к познанию, так различны пути человеческого познания, так разнятся его результаты? Ответить на этот вопрос можно, только если перестать исключать из процесса познания саму ситуацию человека как существа познающего, то есть то пространство, которое мне бы хотелось обозначить как "Я-бытие".
"Я-бытие" - это пространство не физическое, а пространство душевно-духовное, пространство жизни конкретного "Я". Можно сказать, это область самоутверждения "Я", той его самости, которая дарована человеку в начале жизни, и воплощение ее в соответствии с той долей разумения, которую это конкретное "Я" вместило.
Личностный центр человека, его воля - это "вещь в себе". Как ей обнаружить себя, как доказать свое присутствие в этом мире? Ради этого воля вступает на путь самоутверждения самой себя. Это очень непростое дело. Всю эволюцию на земле можно рассматривать как метафору самоутверждения и самообнаружения творческой воли Бога. Через судьбу "конкретного" познает себя "Целое". Самоутверждение "конкретного" не праздное занятие, это его призвание. У всех творений на земле разные возможности самоутверждения, разные призвания.
174
"Я-бытие" человека - это область самоутверждения человека, область, отвоеванная конкретно им у небытия посредством обнаружения и развития таинственной воли быть, дарованной ему Создателем.
Самоутверждение человека - в данном контексте понятие не этическое, а онтологическое. Самоутверждение человека - это соучастие человека в универсальном, или Божественном, акте самоутверждения, который является первопричиной всякого частного самоутверждения.
"Я-бытие" - это фрагмент целостного Бытия. "Я-бытие" может быть просто некой частью, а значит, частным явлением, проявлением, как прообразом, который в очень сильной степени отличается от реальности задуманного творческой волей Бога. Как если бы Сущее выплеснулось словно волна, разбитая на сотни тысяч брызг, во множество существований, имеющих лицо конкретного существа. И если это существо замкнется на форме своего существования, пренебрегая своей родственностью с Целым, из лона которого оно было призвано к своему отдельному существованию, то оно останется сугубо частным явлением, потерянной частью Целого.
"Я-бытие" может стать явлением уникальным. Уникальное я-бытие это такое совершенное состояние самости, которое может стать ответным откровением Богу, это я-бытие в диалоге со Сверх-бытием. Если сравнивать частное я-бытие и универсальное я-бытие, то первое соотносится со вторым, как личинка и вылетевшая из нее бабочка. Частное я-бытие - это бытие, озабоченное самоутверждением, сосредоточенное на самоутверждении "вопреки", вопреки всему тому, что неизменно пытается ему в этом помешать. Поэтому частное я-бытие не освобождено от найденных в процессе самоутверждения способов достижения этого самоутверждения. Частное я-бытие не разделяет и не различает собственно самоутверждение и способы его достижения, частное я-бытие устанавливает ложную иерархию, когда
175
форма довлеет над содержанием, форма определяет содержание, когда качество зависит от количества.
Уникальное я-бытие проходит, не ломая, сквозь ту первичную форму самоутверждения, как сквозь прозрачную завесу, устанавливая иную иерархию, когда содержание определяет любую форму, качество порождает количество. Свобода такого я-бытия универсальна, как свобода духа, "который дышит, где хочет". Уникальное я-бытие -это полнота самопознания конкретного "я", предельная самореализация. Частное я-бытие обречено лишь на самопознание своей ситуации в отрыве от Целого. Уникальное я-бытие познает себя в соединении с Целым, через диалог с Ним.
Почти четыре столетия тому назад была предпринята первая серьезная попытка создать в познании принцип субъективной достоверности, то есть включение в процесс познания представления я-ситуации познающего, ситуации человека. Это придало новую динамику познанию (идеализму), открыло новые возможности, как если бы после наскальных рисунков мы увидели настенные храмовые росписи. Декарт нашел свой метод "cogito". Но Декарт так рационализировал человека, что ситуация его существования превратилась почти в математическую формулу, состоящую из мыслящей субстанции cogito,- неделимого духа - и делимой субстанции тела. Чувст- венный мир был словно разрезан надвое, часть его стала, в интерпретации Декарта, модусами неделимого духа, а часть была приписана к так называемой шишковидной железе, или некоему вместилищу передаваемых человеческими органами чувств.
Декарт создал определенный контекст для самопознания. Философия во многом до сих пор живет по инерции декартовского принципа субъективной достоверности, в русле его контекста самопознания. А как иначе можно интерпретировать примат интеллигибельности, примат разумного, сверхчувственного в теории познания Габриэля Марселя, нашего современника, философа-экзистенциалиста,
176
яркого приверженца идеалистического воззрения на мир? В своей работе "Экзистенция и объективность", где он выступает скорее как апологет принципа экзистенции в познании, он тем не менее пишет, что ".. .экзистенция как таковая нехарактеризуема... это значит лишь, что разум не может, не впадая в противоречие, занять в отношении нее позицию, которая требуется для того, чтобы охарактеризовать нечто" ("Экзистенция и объективность", Москва, Изд-во гуманитарной литературы, 1995, с. 61).
Для меня не понятно, как можно познать то, что не имеет вкуса? Мы познаем самим своим существованием. Качество человеческого существования, его вкус и есть наше познание. Человек "пробует" реальность на вкус почти так же, как он пробует различную пищу. Можно сказать иначе - человек погружается в реальность, и степенью этого погружения измеряется его познание. Если мы согласимся с "нехарактеризуемостью" нашего погружения, нашей экзистенции, мы обречем себя на познание с зажмуренными глазами. После всех открытий, сделанных человечеством в области философии, психологии и психологической практики, это делать по меньшей мере странно.
Экзистенция человека и есть его ситуация, ситуация его существования, а это не только описуемая реальность, но и поддающаяся анализу реальность. Я предлагаю ее рассматривать как Я-бытие. Почему именно Я-бытие? Мне кажется, что область "Я" очень трудно сделать понятием сугубо идеалистическим, неподвижным. "Я" всегда конкретно, всегда в динамике, всегда адресно, даже анонимное "Я" возможно расшифровать. Я-бытие - это вся сумма личностных устремлений самоутверждения конкретного "Я", это я-познание, я-свобода, я-любовь, это его ситуация. И если это частное Я-бытие еще не развито до уровня уникального Я-бытия, то. это всегда фрагмент познания, фрагмент свободы, фрагмент любви. И достоверность такого познания - это достоверность фрагмента,
177
подлинность такой свободы - подлинность фрагмента свободы, глубина такой любви - глубина относительная, до определенной отметки, где проходит граница данного конкретного Я-бытия.
Я-бытие - это состояние самости человека, переплетение трансцендентно-имманентного, имманентного объема бытия и трансцендентного объема небытия, того потенциала, еще не ставшего бытием, которое призвано по замыслу к становлению.
Имманентный объем бытия - это довольно значительный объем условий жизни данной конкретной сущности, это своего рода определенное содержание в определенной форме. Условно говоря, человеку, любому рожденному человеку, отводится некое пространство в общем, проявленном объеме бытия - это пространство географии и исторического времени его рождения, пространство национально-этнического, социального и культурно-языкового поля, на котором ему выделяется свой надел для реализации индивидуальных возможностей.
Трансцендентный объем неставшего - это некое пространство для эволюционного творчества человека, это его потенциальная свобода разделить судьбу Творца, это его возможность дорасти, а затем вступить в богочеловеческий диалог, это и право, и обязанность одновременно. Как только человек начинает претендовать на право участия в богочеловеческом диалоге, он тем самым возлагает на себя и труднейшую обязанность Вседержителя - ответственность за всякое проявление жизни и за всякое ее искажение. Конечно, ответственность человека по сравнению с ответственностью Творца имеет совсем иной объем, иное количество, она по-своему выражается, родство здесь определяется лишь по духу. Ответственность человека - это ответственность за неискажение импульса жизни в себе и по мере сил вокруг себя, причем второе всегда зависит от первого.
Как только человек пытается избавиться от тяжелейшего из бремен, пытается освободиться от этой ответственности,
178
он постепенно выпадает из фарватера общего потока эволюционного творчества, его, словно щепку, прибивает все ближе и ближе к твердому берегу, а затем он застревает где-то между камней, иногда - навсегда.
В объеме имманентного каждого конкретного человека всегда есть некое тайное хранилище трансцендентного. А это означает, что любая данность существования человека не приговор, а трамплин.
Трансцендентный объем неставшего - это духовная свобода человека, высшая свобода - возможность уподобиться Творцу, творить свой мир из ничего, из небытия. Небытие - это еще не ставшее бытие, но призванное к становлению, это некий материал, из которого можно творить бытие, это Божественное Ничто, которое оплодотворяется творческой волей и вызывается к жизни. Далеко не каждый человек в рамках своего имманентного объема бытия способен взрастить эту высшую творческую волю, которая могла бы оплодотворить дремлющий в нем трансцендентный объем небытия или хотя бы некоторую толику его, и тем самым вызвать небытие к бытию.
Высшая творческая воля проявляется в человеке лишь тогда, когда он достигает состояния, которое мы назовем я-идентичность, то есть когда он достигает тождественности творческого покоя Создателя.
Основной знак проявления человеческой жизни - это беспокойство. Человек встречает жизнь как опасность. Жизнь для него - это вызов. Он вдруг оказывается на просторе без охраняющих его рубежей. Представим себе такую ситуацию: живет себе человек в большом городе, он привык к регламентированной не им самим жизни, архи- тектор спланировал улицы, строители возвели дома, провели коммуникации, администрация города установила порядок, а наш герой живет себе в маленькой квартирке большого города, ходит каждый день на службу, подчиняется большинству правил поведения жителя большого города, получает зарплату и на свои деньги покупает себе маленькую
179
свободу тратить их по своему усмотрению. Каждый вечер наш герой засыпает в своей постели, чтобы утром встать с нее и продолжить привычную жизнь. Но в одно утро он вдруг обнаруживает себя не в своей постели, а... в голой степи! Справа и слева, спереди и сзади неизведанные просторы до горизонта. Что же ему делать? Если идти, то в какую сторону, если оставаться на месте, то что тогда делать? Нет привычных рубежей. Теперь его жизнь целиком и полностью зависит от него самого! Но как ею распорядиться? Как структурировать это бесконечное пространство и время? Рано или поздно человек начнет возводить себе укрытие, воспроизводить привычные рубежи и искать их. Открытое пространство, даже если в нем и нет очевидной опасности, вызывает беспокойство. Рубежи нужны для того, чтобы расчленить бесконечность, фрагмент легче исследовать и обжить, в нем меньше беспокойства. Человек многое в жизни использует как охранные рубежи, как укрытие от вездесущего беспокойства - это и любимый или любимая, это и семья, род, клан, сообщество, партия, церковь, государство. Многое достается ему по наследству, то есть некие рубежи, которые он не выбирает. Очень часто они бывают настолько обветшалыми, что уже не исполняют прежней роли, не укрывают от беспокойства, и человек начинает бороться за свободу от этих ненужных ему обветшавших покровов. Это не означает, что он созрел до высшей творческой воли. Он еще только на пути к ней. Дойдет ли он до этой цели, неизвестно. Он может остановиться на полпути, либо выбившись из сил, либо удовлетворившись достигнутым. Борьба за свободу политическую, социальную и даже религиозную лишь указывает направление, где лежит цель человека, но отнюдь не приводит к этой цели. Получается, что человек сначала борется с беспокойством, создавая рубежи и укрытия, потом он борется за свободу от устаревших рубежей и укрытий, создавая новые рубежи и укрытия. Его потомки или он сам через
180
некоторое время вновь почувствуют, что укрытие пришло в негодность. И так до бесконечности. Борьба иным людям дает забвение от беспокойства. Другие находят забвение пусть в несовершенном, но все-таки реальном укрытии. Главное для них - ни в коем случае не расширить это привычное пространство, не впустить ничего нового, а если и придется все-таки впустить, то это новое необходимо пометить, словно сделать ему прививку старого и привычного.
Бытие, явленное в нашем мире, неразделимо с небытием. Небытие присутствует в бытии как возможность дальнейшей актуализации творческой воли, и в этом процессе невозможно поставить точку. Через трансцендирование небытия в бытии происходит самоутверждение творческой воли, это вечно длящийся творческий акт, эволюция творения. Сущее через творчество изливается в конкретные существа и существования. И это только начало творческого процесса. Акт творения - это только старт, творчество продолжается через эволюцию творения. Можно сказать, что Сущее выплескивает часть творческой воли в существа и существования. Самостоятельное развитие некоторой части творческой воли Творца и есть рождение отдельного творения. Его же жизнь - это актуализация дарованной ему части творческой воли.
Все творения участвуют в эволюции, но их участие различно и по форме, и по содержанию. По сути, эволюция - это перерастание имманентных возможностей конкретного творения. Творческая воля актуализируется в конкретном творении, и вот миру явлена определенная форма имманентного бытия, то есть бытия в определенных границах, в недрах которого дремлет еще и определенная часть небытия или определенный творческий потенциал данного конкретного имманентного бытия. Получается, что любое творение - это имманентно-трансцендентное бытие. Настолько, насколько трансцендирование присутствует в жизни творения, оно эволюционирует.
181
У каждого творения есть свой эволюционный ритм, можно сказать иначе - у разных творений разные возможности эволюционировать. Творения различаются между собой тем, что вмещают совершенно различный потенциал творческой воли Творца и по количеству, и по качеству. Творения равны перед Творцом в своей сотворенности, в том, что факт их отдельности начинается с отделения части творческой воли Творца, но поскольку все отдельные части этой творческой воли уникальны, но не единственны, творения не равны между собой, они могут по-разному и в различной степени трансцендировать скрытое в их бытии зерно небытия.
Самые большие возможности у человека. Он может замедлить, остановить, интенсифицировать процесс эволюции в самом себе, процесс трансцендирования небытия в своем бытии. Потому-то в истории мифологии и существует образ человека как венца творения. Человеку доверен или дарован самый большой и самый сложный потенциал творческой воли Творца. Если обратиться к образу биологической эволюции жизни на земле, то можно сказать, что развитие шло в сторону усложнения имманентности бытия, усложнения формы бытия. Считается, что мотивом развития является приспособление к изменяющимся условиям жизни, но разве само изменение этих условий, причем постоянное, не являлось тем усложнением, на которое бытие отдельных сущностей не могло не реагировать? Эти изменения вынуждали раскрывать отсутствующие, на первый взгляд, потенциальные возможности этих отдельных сущностей, они трансцендировали небытие в рамках своего собственного бытия, трансцендирование было условием сохранения имманентного бытия. Можно сказать, эволюция - это постоянная трансценденция ради имманентности. Сущее, отделяя часть своей творческой воли, инициировало некое существование. Существование - это некая саморегулирующаяся система, своего рода ветвь эволюционного древа, в рамках которой существует множество существ родственных, но не
182
одинаковых. Саморегуляция существования заключается в способности ее существ к воспроизводству себе подобных имманентных сущностей. Первоначально, в доисторические времена, в древних имманентных сущностях был перевес бытия над небытием. И если так, то продолжительность их жизни зависит от неизменности внешних условий мира других имманентных сущностей.
Неизменность была бы возможна только в том случае, если во всех сущностях было бы заключено только бытие без скрытого внутри зерна небытия, а это было бы невоз- можно, так как творчество творений есть акт трансцендирования небытия в бытие.
Жизнь - это и есть длящийся акт трансцендирования небытия в бытие. Живой организм - это значит этап или фрагмент такого длящегося процесса. Условием любого проявления жизни является неизменный механизм трансцендирования небытия в бытие. Если бы Бог создал мир, в котором были бы сущности, заключающие в себе лишь бытие, то это был бы не живой мир, а нечто наподобие театра марионеток, и даже если внутри каждой марионетки был бы компьютер, прогнозирующий имитацию движения, то это была бы скучная жизнь, жизнь без новизны.