— Рой, ни с места!
Томи прошептал это совершенно спокойно. Взгляды всего класса были устремлены на инспектора, все ожидали, что он скажет.
Но инспектор даже не раскрыл рта. Он вышел из прохода и, миновав Муурикки, подошел к доске, взял мел и начал вычислять.
Это был профессионал не хуже Муурикки. Вычислял он так быстро, словно писал скорописью.
Все, как загипнотизированные, смотрели на доску. Когда решение первой задачи было закончено, результат оказался плюс двадцать восемь.
Инспектор огласил его во всеуслышание.
— А во второй задаче минус четыре, — произнесла Муурикки. — Я тем временем подсчитала.
Воззрился ли Рой на Йони из-под курток? Если нет, то он был единственным исключением в классе. Все остальные сделали именно это.
— У тебя поразительная способность считать в уме, — сказал от двери директор.
— Безусловно, — подтвердил инспектор и положил мелок в желоб у доски. — Блестящий успех!
В дверь постучали и тут же распахнули ее. В класс заглянула секретарша:
— Прошу прощения — звонит школьный советник!
— Спасибо, сейчас идем, — сказал человек, стоявший рядом с директором. Затем он повернулся к Муурикки: — Поздравляю вас, госпожа учительница! У вас замечательный математический класс. Доброй весны вам всем!
Когда гости удалялись, весь класс поднялся.
Как только дверь за ними захлопнулась, в классе раздалось громогласное «ура».
Потрясенный Томи во все глаза глядел на Муурикки. Она тоже кричала «ура» вместе со всеми! Она тоже была своей среди них.
Только после третьего «ура» наступила тишина.
Теперь уже Муурикки во все глаза смотрела на Томи.
— Как ты сумел добиться, чтобы собака так тихо лежала на месте?
Томи почесал Роя и разрешил ему подняться из-под курток.
— Так уж мы доверяем друг другу. Каждый на слово верит другому. Она поняла, что надо притаиться и молчать, и не спрашивала зачем.
Муурикки продолжала пристально глядеть на него. Ее губы шевельнулись, как будто она сглотнула что-то. Глухим, сдавленным голосом она сказала:
— Знаете ли вы, что бы я отдала за то, чтобы и между нами было такое же доверие!
Последние слова она произнесла с хрипотцой. И выбежала из класса.
Глава пятая
Глава шестая
Томи прошептал это совершенно спокойно. Взгляды всего класса были устремлены на инспектора, все ожидали, что он скажет.
Но инспектор даже не раскрыл рта. Он вышел из прохода и, миновав Муурикки, подошел к доске, взял мел и начал вычислять.
Это был профессионал не хуже Муурикки. Вычислял он так быстро, словно писал скорописью.
Все, как загипнотизированные, смотрели на доску. Когда решение первой задачи было закончено, результат оказался плюс двадцать восемь.
Инспектор огласил его во всеуслышание.
— А во второй задаче минус четыре, — произнесла Муурикки. — Я тем временем подсчитала.
Воззрился ли Рой на Йони из-под курток? Если нет, то он был единственным исключением в классе. Все остальные сделали именно это.
— У тебя поразительная способность считать в уме, — сказал от двери директор.
— Безусловно, — подтвердил инспектор и положил мелок в желоб у доски. — Блестящий успех!
В дверь постучали и тут же распахнули ее. В класс заглянула секретарша:
— Прошу прощения — звонит школьный советник!
— Спасибо, сейчас идем, — сказал человек, стоявший рядом с директором. Затем он повернулся к Муурикки: — Поздравляю вас, госпожа учительница! У вас замечательный математический класс. Доброй весны вам всем!
Когда гости удалялись, весь класс поднялся.
Как только дверь за ними захлопнулась, в классе раздалось громогласное «ура».
Потрясенный Томи во все глаза глядел на Муурикки. Она тоже кричала «ура» вместе со всеми! Она тоже была своей среди них.
Только после третьего «ура» наступила тишина.
Теперь уже Муурикки во все глаза смотрела на Томи.
— Как ты сумел добиться, чтобы собака так тихо лежала на месте?
Томи почесал Роя и разрешил ему подняться из-под курток.
— Так уж мы доверяем друг другу. Каждый на слово верит другому. Она поняла, что надо притаиться и молчать, и не спрашивала зачем.
Муурикки продолжала пристально глядеть на него. Ее губы шевельнулись, как будто она сглотнула что-то. Глухим, сдавленным голосом она сказала:
— Знаете ли вы, что бы я отдала за то, чтобы и между нами было такое же доверие!
Последние слова она произнесла с хрипотцой. И выбежала из класса.
Глава пятая
В эту субботу все, что только могло, пошло вкривь и вкось.
Томи рассчитывал отправиться в долгую прогулку на лыжах, но проспал и поссорился из-за этого с матерью.
— Ты каждое утро, надо не надо, стаскиваешь с меня одеяло, а когда предстоит что-нибудь дельное, позволяешь спать хоть до вечера.
Перебранка могла бы затянуться, если бы грозный взгляд отца поверх газеты не пресек ее.
Отправляясь кататься на коньках — назло матери не поев, хотя она всячески уговаривала его, — Томи вооружился двумя клюшками, шайбами и мячами, так как не знал, во что именно будут играть его товарищи.
Все это снаряжение он принес на каток зазря. Сначала недоставало игроков, а потом, когда пришел Яксю с несколькими ребятами из других домов-башен и можно было начать игру, на каток явилась какая-то команда юниоров, и ее тренер заявил, что сейчас отведенное им время, и выгнал всех с катка.
Когда Томи со всем снаряжением возвращался домой, настроение у него было такое, что не хотелось ни с кем встречаться по крайней мере в течение нескольких часов.
Перед тем как выехать на свою улицу, он замедлил ход и, остановившись у последних ивовых кустов, обозрел улицу из конца в конец.
Несколько нажимов на педали — и он достиг хозяйства дедушки Жестянщика и завернул во двор. Дедушка был в своей мастерской. Там все сверкало и искрилось, как фейерверк в Монте-Карло. Этому сопутствовали какая-то трескотня, шипение и проклятия самого дедушки Жестянщика.
— Что ты делаешь?
— Печку для бани.
Их встречи всегда были одинаковы: они без долгих слов продолжались с того места, на котором закончилась предыдущая, так, словно он и дедушка Жестянщик вовсе не расставались.
В дедушке Жестянщике было нечто неизменное, постоянное. Томи всегда знал его таким.
Сноп искр вылетал, как из огнемета, и падал на обветренные, продубленные руки сварщика, но он, казалось, не замечал этого.
— Ты обожжешь себя.
— От этого не умирают.
— Но тебе, наверное, больно?
— Известное дело, есть малость… Уже привык…
Бабушка Жестянщица открыла кухонное окно и позвала старика обедать. К счастью, она не заметила велосипеда Томи. Он не питал пристрастия к ее стряпне. Сегодня на обед у них были щи.
— Да иди же! — крикнула бабушка. — Ведь сегодня суббота…
— Последний шов! — прокричал дедушка Жестянщик.
Томи задумался над словами бабушки.
— Стоит ли тебе жертвовать для работы субботой? Сейчас такая хорошая погода…
— Конечно, не стоит, — донеслось с кряхтением из-за световой завесы, на которую нельзя было смотреть, до того становилось больно глазам. — Сборщики налогов все забирают. На содержание вашей школы!
Злое облако искр сопровождало ворчбу дедушки… Раз ему приходится так вкалывать, он имеет право требовать, чтобы все учились хотя бы на восьмерку…
Пожалуй, нужно потихоньку подаваться отсюда.
Дедушка Жестянщик был в настроении поговорить о налогах. Теперь из него скоро посыплются отборные истины о министрах и депутатах парламента.
Однако на этот раз он, видимо, решил остановиться на школьных делах.
— И у тебя успеваемость упала на целый балл!
Дедушка Жестянщик встал. Закрыл газовый баллон и принялся подтаскивать шланг и тележку с баллоном поближе к стене.
Томи помог ему.
Поставив сварочный аппарат на место, дедушка возвратился к печурке. Он работал в спокойном, неторопливом ритме.
— А может, и больше, чем на один балл?
Уж он-то умел без конца долбить одно и то же!
— Да, больше, — подтвердил Томи. Горечь неудачного дня начала угнетать его. — Я вообще изменился во всех отношениях. Стал уже совсем не тем, каким был год назад… Ты ничего не заметил?
Дедушка Жестянщик выпрямился и потянулся. Белки глаз на его почерневшем от копоти и грязи лице казались огромными, как у негра.
— А ты сам бы заметил, если бы Рой стал вдруг все время ходить задом наперед, хрюкать, как свинья, и беспрестанно подмигивать левым глазом?… Перемены примерно одного разряда!
Томи уставился на дедушку:
— А что я могу с этим поделать?
Дедушкина трубка зашипела. Он вытер ее рукавом.
— Тебе ничего и не надо делать… Так полагается в твоем возрасте. Это у каждого почти так… Как будто вдруг попал под пресс и вышел оттуда отштампованный. Пять тысяч кусочков, и ни одного на своем месте. Кроме нескольких, что пропали вообще.
Дедушка Жестянщик поднял свою черную руку, и его указательный палец оставил след на кончике носа Томи.
— Так было, есть и будет со всеми поколениями… Тут ничего не добьешься, если станешь рассматривать собственный пуп, как делают многие. И придется немало помучиться, если начнешь пережевывать эту жвачку снова и снова.
— А что же делать, раз увязаешь в этом?
Дедушка Жестянщик усмехнулся.
— Человек, когда возьмет себя в руки, многое может. Захочет — так всегда справится с собой. Не падай духом… Хоть теперь и трубят о том, что финн не должен плакать и сгибаться, это вовсе не значит, что иногда он не может и всплакнуть.
Томи остановился в дверях мастерской.
Густая тень покрыла его лицо, прежде чем он ступил на залитый солнцем двор.
Дедушка стоял совсем рядом с ним, статный, крепкий и какой-то удивительно сильный. Если бы Томи захотел сравнить его с чем-нибудь, он, ни секунды не колеблясь, сказал бы, что дедушка похож на гору.
Дедушка дружески постучал Томи по плечу.
— Пойдем поедим! Бабушка приготовила вкусные щи.
Томи отрицательно покачал головой:
— Меня мутит от одного их запаха.
Дедушка улыбнулся и наклонился к нему:
— Скажи это так, чтобы бабушка услышала.
Томи взялся за руль велосипеда.
— Ну уж нет! — усмехнулся он.
Хотя дедушка Жестянщик и рассмеялся, но в его глазах Томи прочел озабоченность.
Йони ехал ему навстречу с двумя пустыми сумками.
— По субботам и воскресеньям я подменяю разносчика столичных газет, — объяснил Йони. — Городская газета доставляется лишь два раза в неделю.
Они составили вместе свои велосипеды, не касаясь ногами земли.
— Юку, куда ты деваешь заработанные деньги? Яксю, один мой товарищ из домов-башен, купил себе мопед «Обезьяну». Его отец дал ему половину денег, а вторую Яксю заработал сам.
У Йони были хорошие зубы. Крепкие и красивые. Они так и сверкали, когда Йони широко улыбался.
— Меня не интересуют мопеды!
Томи хотел было спросить, верно ли он угадал, что Йони интересует стереофоническая радиоаппаратура, но слова застряли у него в горле, когда он увидел Роя, бросившегося к ним из-за угла.
Собака уже издали неистово залаяла и, приближаясь, поднимала все больше шуму.
— Что это с ней?
Йони немного побаивался большой овчарки и поднял ногу повыше с той стороны, с которой она подбегала. Как будто бы это могло спасти его, если бы Рой решил позавтракать им…
— Ты мог бы пойти ко мне, раз забрался в эти места. У нас, наверное, найдется, что поесть… — предложил Томи.
Йони колебался:
— Через полчаса мне тоже надо быть дома. Мы договорились, что будем обедать в это время.
— Так завернем пока ко мне, я чего-нибудь перекушу, а потом провожу тебя к твоим.
Йони кивнул:
— Идет!
— Ну так поехали!
Они быстро направились к Томи. Рой весело бежал впереди.
Возвращаться, как оказалось, и не стоило: мать приготовила капустную запеканку. Ее запах чувствовался уже в передней.
— Бабушка Жестянщица приготовила на обед щи. Там был такой же запах, — недовольно проговорил Томи, бросая в чулан клюшки и другие спортивные принадлежности.
Войдя в комнату, Томи увидел, что отец уже пообедал и прилег отдохнуть.
— Это Йони, мой одноклассник!
— Присядь с Томи за компанию, — радушно сказала мать, собирая на стол. — Еды хватит на двоих.
— Спасибо, я поеду обедать домой. Как раз успею к обеду. Я подожду Томи, и мы поедем вместе.
Томи сел и принялся делать бутерброд.
— Скажи прямо, Йони, что такую еду не положит в рот ни один нормальный человек. Это как запаренный корм для коровы. Силос… Можешь послушать в моей комнате музыку. Через наушники, потому что отец спит. Там есть одна новая запись Линды. И превосходный Бонн М.
— Не хлопочи так вокруг меня!
— Я скоро… А ну ее, эту запеканку. Съем пару бутербродов, вот и все.
Мать обиделась.
Ну и пусть обижается! Зачем она всегда готовит то, чего он и в рот не берет. Собственно говоря, не стоило тратить время и на бутерброды. Он мог бы проглотить походя пару сосисок у киоска.
Йони все же остался на кухне и присел на первую попавшуюся табуретку.
Ну и ладно. Тем скорее управимся.
Томи бросил два большущих куска колбасы Рою, который пускал слюну, не смея подойти к столу. Конечно, его не следовало кормить таким образом, чтобы не научился попрошайничать.
Ну хоть бы мать не шумела, но ей надо все выведать у Йони. И потом еще удивляться:
— А вы, оказывается, раньше не учились вместе! Если бы рот Томи не был набит хлебом, он бы ответил за Йони. К тому же Томи успел хлебнуть молока, так что говорить он не мог.
— Я поступил к ним в школу всего несколько недель назад.
— Вы поселились где-нибудь поблизости отсюда?
«До чего же отвратительны женщины в своем любопытстве!»
— Не совсем поблизости. В избушке на садовом участке.
Мать во все глаза уставилась на Йони.
— Как?! Всей семьей?
— Чего ты его экзаменуешь? — вставил Томи, проглотив наконец хлеб.
Никто даже не слушал его. И Йони тоже.
— Я живу там с бабушкой. Матерью отца.
Этого не знал даже Томи!
Лицо матери приняло выражение, как у члена общества «Спасите детей». Когда Томи видел это выражение, ему всегда хотелось удрать куда подальше.
— И бабушка заботится о тебе?
— Не хватает еще псалма! — Томи встал. — Допрос окончен! Пошли, Йони…
«Что случилось с твоими родителями? И много ли у вас денег в банке? И есть ли фамильное серебро и знаменитые родственники? К черту!»
— Мой отец умер, а мать снова вышла замуж.
— Вот если бы и у нас было так! — Томи подтолкнул Йони вперед. — Мы уходим. Чао!
— Томи! Что ты сказал? Я…
— Рой, ко мне!
Рывок Роя из угла и поспешное «до свидания» Йони заглушили слова матери.
— Может, тебе нужно было бы рассказать что-нибудь своей матери? — спросил Йони.
— Да ведь она сама выпытала все, как на полицейском допросе.
Хотя Томи весь кипел от возмущения, он все-таки не забыл помахать рукой бабушке Сааринен и Марке, которые как раз возвращались к себе домой от соседей. Томи стремительно выехал со двора на улицу, Рой бежал рядом. Йони ничего не оставалось, как последовать за ними.
Томи рассчитывал отправиться в долгую прогулку на лыжах, но проспал и поссорился из-за этого с матерью.
— Ты каждое утро, надо не надо, стаскиваешь с меня одеяло, а когда предстоит что-нибудь дельное, позволяешь спать хоть до вечера.
Перебранка могла бы затянуться, если бы грозный взгляд отца поверх газеты не пресек ее.
Отправляясь кататься на коньках — назло матери не поев, хотя она всячески уговаривала его, — Томи вооружился двумя клюшками, шайбами и мячами, так как не знал, во что именно будут играть его товарищи.
Все это снаряжение он принес на каток зазря. Сначала недоставало игроков, а потом, когда пришел Яксю с несколькими ребятами из других домов-башен и можно было начать игру, на каток явилась какая-то команда юниоров, и ее тренер заявил, что сейчас отведенное им время, и выгнал всех с катка.
Когда Томи со всем снаряжением возвращался домой, настроение у него было такое, что не хотелось ни с кем встречаться по крайней мере в течение нескольких часов.
Перед тем как выехать на свою улицу, он замедлил ход и, остановившись у последних ивовых кустов, обозрел улицу из конца в конец.
Несколько нажимов на педали — и он достиг хозяйства дедушки Жестянщика и завернул во двор. Дедушка был в своей мастерской. Там все сверкало и искрилось, как фейерверк в Монте-Карло. Этому сопутствовали какая-то трескотня, шипение и проклятия самого дедушки Жестянщика.
— Что ты делаешь?
— Печку для бани.
Их встречи всегда были одинаковы: они без долгих слов продолжались с того места, на котором закончилась предыдущая, так, словно он и дедушка Жестянщик вовсе не расставались.
В дедушке Жестянщике было нечто неизменное, постоянное. Томи всегда знал его таким.
Сноп искр вылетал, как из огнемета, и падал на обветренные, продубленные руки сварщика, но он, казалось, не замечал этого.
— Ты обожжешь себя.
— От этого не умирают.
— Но тебе, наверное, больно?
— Известное дело, есть малость… Уже привык…
Бабушка Жестянщица открыла кухонное окно и позвала старика обедать. К счастью, она не заметила велосипеда Томи. Он не питал пристрастия к ее стряпне. Сегодня на обед у них были щи.
— Да иди же! — крикнула бабушка. — Ведь сегодня суббота…
— Последний шов! — прокричал дедушка Жестянщик.
Томи задумался над словами бабушки.
— Стоит ли тебе жертвовать для работы субботой? Сейчас такая хорошая погода…
— Конечно, не стоит, — донеслось с кряхтением из-за световой завесы, на которую нельзя было смотреть, до того становилось больно глазам. — Сборщики налогов все забирают. На содержание вашей школы!
Злое облако искр сопровождало ворчбу дедушки… Раз ему приходится так вкалывать, он имеет право требовать, чтобы все учились хотя бы на восьмерку…
Пожалуй, нужно потихоньку подаваться отсюда.
Дедушка Жестянщик был в настроении поговорить о налогах. Теперь из него скоро посыплются отборные истины о министрах и депутатах парламента.
Однако на этот раз он, видимо, решил остановиться на школьных делах.
— И у тебя успеваемость упала на целый балл!
Дедушка Жестянщик встал. Закрыл газовый баллон и принялся подтаскивать шланг и тележку с баллоном поближе к стене.
Томи помог ему.
Поставив сварочный аппарат на место, дедушка возвратился к печурке. Он работал в спокойном, неторопливом ритме.
— А может, и больше, чем на один балл?
Уж он-то умел без конца долбить одно и то же!
— Да, больше, — подтвердил Томи. Горечь неудачного дня начала угнетать его. — Я вообще изменился во всех отношениях. Стал уже совсем не тем, каким был год назад… Ты ничего не заметил?
Дедушка Жестянщик выпрямился и потянулся. Белки глаз на его почерневшем от копоти и грязи лице казались огромными, как у негра.
— А ты сам бы заметил, если бы Рой стал вдруг все время ходить задом наперед, хрюкать, как свинья, и беспрестанно подмигивать левым глазом?… Перемены примерно одного разряда!
Томи уставился на дедушку:
— А что я могу с этим поделать?
Дедушкина трубка зашипела. Он вытер ее рукавом.
— Тебе ничего и не надо делать… Так полагается в твоем возрасте. Это у каждого почти так… Как будто вдруг попал под пресс и вышел оттуда отштампованный. Пять тысяч кусочков, и ни одного на своем месте. Кроме нескольких, что пропали вообще.
Дедушка Жестянщик поднял свою черную руку, и его указательный палец оставил след на кончике носа Томи.
— Так было, есть и будет со всеми поколениями… Тут ничего не добьешься, если станешь рассматривать собственный пуп, как делают многие. И придется немало помучиться, если начнешь пережевывать эту жвачку снова и снова.
— А что же делать, раз увязаешь в этом?
Дедушка Жестянщик усмехнулся.
— Человек, когда возьмет себя в руки, многое может. Захочет — так всегда справится с собой. Не падай духом… Хоть теперь и трубят о том, что финн не должен плакать и сгибаться, это вовсе не значит, что иногда он не может и всплакнуть.
Томи остановился в дверях мастерской.
Густая тень покрыла его лицо, прежде чем он ступил на залитый солнцем двор.
Дедушка стоял совсем рядом с ним, статный, крепкий и какой-то удивительно сильный. Если бы Томи захотел сравнить его с чем-нибудь, он, ни секунды не колеблясь, сказал бы, что дедушка похож на гору.
Дедушка дружески постучал Томи по плечу.
— Пойдем поедим! Бабушка приготовила вкусные щи.
Томи отрицательно покачал головой:
— Меня мутит от одного их запаха.
Дедушка улыбнулся и наклонился к нему:
— Скажи это так, чтобы бабушка услышала.
Томи взялся за руль велосипеда.
— Ну уж нет! — усмехнулся он.
Хотя дедушка Жестянщик и рассмеялся, но в его глазах Томи прочел озабоченность.
Йони ехал ему навстречу с двумя пустыми сумками.
— По субботам и воскресеньям я подменяю разносчика столичных газет, — объяснил Йони. — Городская газета доставляется лишь два раза в неделю.
Они составили вместе свои велосипеды, не касаясь ногами земли.
— Юку, куда ты деваешь заработанные деньги? Яксю, один мой товарищ из домов-башен, купил себе мопед «Обезьяну». Его отец дал ему половину денег, а вторую Яксю заработал сам.
У Йони были хорошие зубы. Крепкие и красивые. Они так и сверкали, когда Йони широко улыбался.
— Меня не интересуют мопеды!
Томи хотел было спросить, верно ли он угадал, что Йони интересует стереофоническая радиоаппаратура, но слова застряли у него в горле, когда он увидел Роя, бросившегося к ним из-за угла.
Собака уже издали неистово залаяла и, приближаясь, поднимала все больше шуму.
— Что это с ней?
Йони немного побаивался большой овчарки и поднял ногу повыше с той стороны, с которой она подбегала. Как будто бы это могло спасти его, если бы Рой решил позавтракать им…
— Ты мог бы пойти ко мне, раз забрался в эти места. У нас, наверное, найдется, что поесть… — предложил Томи.
Йони колебался:
— Через полчаса мне тоже надо быть дома. Мы договорились, что будем обедать в это время.
— Так завернем пока ко мне, я чего-нибудь перекушу, а потом провожу тебя к твоим.
Йони кивнул:
— Идет!
— Ну так поехали!
Они быстро направились к Томи. Рой весело бежал впереди.
Возвращаться, как оказалось, и не стоило: мать приготовила капустную запеканку. Ее запах чувствовался уже в передней.
— Бабушка Жестянщица приготовила на обед щи. Там был такой же запах, — недовольно проговорил Томи, бросая в чулан клюшки и другие спортивные принадлежности.
Войдя в комнату, Томи увидел, что отец уже пообедал и прилег отдохнуть.
— Это Йони, мой одноклассник!
— Присядь с Томи за компанию, — радушно сказала мать, собирая на стол. — Еды хватит на двоих.
— Спасибо, я поеду обедать домой. Как раз успею к обеду. Я подожду Томи, и мы поедем вместе.
Томи сел и принялся делать бутерброд.
— Скажи прямо, Йони, что такую еду не положит в рот ни один нормальный человек. Это как запаренный корм для коровы. Силос… Можешь послушать в моей комнате музыку. Через наушники, потому что отец спит. Там есть одна новая запись Линды. И превосходный Бонн М.
— Не хлопочи так вокруг меня!
— Я скоро… А ну ее, эту запеканку. Съем пару бутербродов, вот и все.
Мать обиделась.
Ну и пусть обижается! Зачем она всегда готовит то, чего он и в рот не берет. Собственно говоря, не стоило тратить время и на бутерброды. Он мог бы проглотить походя пару сосисок у киоска.
Йони все же остался на кухне и присел на первую попавшуюся табуретку.
Ну и ладно. Тем скорее управимся.
Томи бросил два большущих куска колбасы Рою, который пускал слюну, не смея подойти к столу. Конечно, его не следовало кормить таким образом, чтобы не научился попрошайничать.
Ну хоть бы мать не шумела, но ей надо все выведать у Йони. И потом еще удивляться:
— А вы, оказывается, раньше не учились вместе! Если бы рот Томи не был набит хлебом, он бы ответил за Йони. К тому же Томи успел хлебнуть молока, так что говорить он не мог.
— Я поступил к ним в школу всего несколько недель назад.
— Вы поселились где-нибудь поблизости отсюда?
«До чего же отвратительны женщины в своем любопытстве!»
— Не совсем поблизости. В избушке на садовом участке.
Мать во все глаза уставилась на Йони.
— Как?! Всей семьей?
— Чего ты его экзаменуешь? — вставил Томи, проглотив наконец хлеб.
Никто даже не слушал его. И Йони тоже.
— Я живу там с бабушкой. Матерью отца.
Этого не знал даже Томи!
Лицо матери приняло выражение, как у члена общества «Спасите детей». Когда Томи видел это выражение, ему всегда хотелось удрать куда подальше.
— И бабушка заботится о тебе?
— Не хватает еще псалма! — Томи встал. — Допрос окончен! Пошли, Йони…
«Что случилось с твоими родителями? И много ли у вас денег в банке? И есть ли фамильное серебро и знаменитые родственники? К черту!»
— Мой отец умер, а мать снова вышла замуж.
— Вот если бы и у нас было так! — Томи подтолкнул Йони вперед. — Мы уходим. Чао!
— Томи! Что ты сказал? Я…
— Рой, ко мне!
Рывок Роя из угла и поспешное «до свидания» Йони заглушили слова матери.
— Может, тебе нужно было бы рассказать что-нибудь своей матери? — спросил Йони.
— Да ведь она сама выпытала все, как на полицейском допросе.
Хотя Томи весь кипел от возмущения, он все-таки не забыл помахать рукой бабушке Сааринен и Марке, которые как раз возвращались к себе домой от соседей. Томи стремительно выехал со двора на улицу, Рой бежал рядом. Йони ничего не оставалось, как последовать за ними.
Глава шестая
Старые избушки на садовых участках были, откровенно говоря, очень интересные. Невероятно маленькие, но какие-то замысловатые. Комнаты словно в игрушечном домишке. Хорошо еще, что кровать всегда вмещалась у какой-нибудь стены.
Они с самого начала были задуманы как летние домики, но в войну, когда люди лишались крова над головой в результате бомбежек, их иногда приспосабливали и под зимнее жилье. И в некоторых домишках до сих пор люди жили круглый год. Главным образом старики, хотя избушки, пожалуй, меньше всего подходили для них. Однако это позволяло им жить, ни от кого не завися.
Крайние избушки, что на участках, примыкавших к берегу водоотводной канавы Тиитинен, были самые лучшие. Все здесь напоминало деревню: у берега мостки, миниатюрные бани, амбары.
Йони обитал в двухэтажном домике с балконом.
— Увидев в первый раз эту избушку, я не поверил своим глазам, — рассказывал Йони, когда они остановились в воротах. — Избушка словно из сказки. Когда какой-то городской чиновник показывал мне это место, она была по самый балкон заметена снегом.
— Помню, раньше здесь никто не жил, — кивнул Томи. — Я несколько раз ездил на лыжах в середине зимы по той лыжне, что идет по льду.
— У меня ушла неделя на то, чтобы откопать все из-под снега и так прогреть и просушить дом, чтобы можно было привезти сюда бабушку… — Йони взглянул на него. — Она лежачая больная. Совершенно не двигается, не может дойти даже до уборной.
Томи во все глаза глядел на своего школьного товарища.
— Но вообще-то по характеру она мировая бабушка. Я знаю, что ей больно, но никогда не слышал от нее никаких жалоб.
Томи, конечно, помнил, как раздражало его любопытство матери, но все-таки не удержался и спросил:
— А почему вы уехали из деревни?
У Йони дрогнул подбородок.
— Они начали поедом есть бабушку. Мать и ее новый муж. Хотя дом спокон веку принадлежал бабушке. Ее родной дом, в который дедушка пришел зятем. Но он оставил такое несуразное завещание моему отцу, единственному сыну, что когда отец умер и моя мать очень скоро снова вышла замуж, то настоящая хозяйка дома и слова не могла сказать ей поперек. Бабушка-то по завещанию была на пожизненном содержании у новых хозяев, да только кто же станет жить в доме и выслушивать их попреки… Когда они совсем извели бабушку и она стала без конца плакать, а я наконец понял, что происходит, то сказал бабушке, что мы проживем и в другом месте. И так мы ушли из дому.
Томи поискал глазами Роя, который рыскал из стороны в сторону, обнюхивая все вокруг. Вот он достиг берега.
— Как бы он не наделал там беспорядка, — забеспокоился Томи.
— Ничего такого там случиться не может. Разве что заберется в мою купальную прорубь.
— Куда-куда?
— Я купаюсь после бани в десяти метрах отсюда — в этакой глубокой яме. Вон там, в канаве. Вода очень чистая.
Про воду Томи знал уже раньше. Ребята всегда купались в двух самых теплых заливчиках бокового протока канавы Тиитинен.
Даже если прорубь не замерзла, Рой не захочет сейчас купаться.
В глазах Йони зажегся огонек.
— Слушай, я знаю, что нам делать! Мы натопим баню и искупаемся.
— Вот здорово!.. — Томи хотел было спросить, а можно ли это, но тут же вспомнил: ведь Йони хозяин дома. Он распоряжается тут всем и за все отвечает. — Ну что ж, давай искупаемся и поплаваем!
Томи пошел сначала поздороваться с бабушкой. Хотя они с Йони и условились — пока тот будет готовить еду для себя и для бабушки, Томи натопит баню.
Седоволосая, с морщинистым лицом старушка была такая опрятная — прямо как из какого-нибудь фильма.
— Сначала было просто ужасно, но человек постепенно ко всему привыкает, — рассказывал позже Йони. — Я иногда зажимал нос и выбегал на улицу — меня тошнило. Но я все время помнил, что и я не мог ходить в нужник собственными ногами пятнадцать лет назад. Тогда бабушка нянчила меня, как рассказывали, совсем одна: у невестки были слишком нежные руки, чтобы ходить за ребенком и стирать пеленки.
Как это ни странно, бабушка Йони была похожа на современную, даже молодую, женщину. Хорошо, что Томи поговорил с ней.
Выходя наконец вместе с Роем на улицу, Томи спросил, сколько воды нужно принести.
— Ты искупаешься, бабушка? Нас теперь двое, так что ты в два счета будешь в бане.
— Я немножко гриппую и побаиваюсь, хоть мне и охота, конечно, попариться, — ответила внуку бабушка из своей комнатушки. — Купайтесь уж лучше вы, мужчины…
Томи посмотрел на Йони.
Правда ли это или бабушка просто хотела дать им возможность одним вдосталь насладиться субботней баней?
Йони сделал пальцем движение в сторону бани. Уж он-то наверное знал. Вслух он сказал:
— Нам вполне хватит половины котла горячей воды. А холодная вон там в ушате в углу, я уверен: ее наверняка хватит.
Затопить баню было парой пустяков.
На береговой гряде царила весенняя благодать. С сосулек, наросших на свесе крыши бани, падали капли. Томи носил дрова, воду, разводил огонь в каменке и под котлом с водой.
Рой был рад хлопотам по растопке бани не меньше, чем сам Томи. Он сопровождал Томи каждый раз, как тот шел по воду и колол дрова, и, склонив голову набок, следил, как Томи разводит огонь.
— Уж я-то знаю, старик, как тебе хочется выглядеть умным, — подтрунивал над ним Томи. — Но ведь ты городская собака. Опустившаяся нюхательница асфальта, попытайся показать, насколько ты понятливая собака! Посмотри, какие у тебя лапы!
Но Рой и не думал смотреть. Хотя и надо бы: его лапы то и дело застревали в щелях двух деревянных решеток, выстилавших пол в бане, и собака стояла в совершенно неестественной позе — составив вместе передние лапы, а задние как-то странно расставив в стороны. И все же Рой предпочитал деревянную решетку льду, тонкой коркой покрывавшему цементный пол бани — такой скользкий и холодный он был.
Когда пришел Йони, труба уже начала тянуть вовсю и в обоих очагах гудело пламя. Томи и Рой, размякшие, сидели перед баней на нагретой солнцем скамье и наслаждались царящим вокруг покоем.
— Ну, бродяги, съешьте-ка бифштексы из печенки. Действительно, хорошие, хотя их и нахваливает сам повар.
Йони держал поднос, на котором была тарелка, стакан молока и бумажный сверток.
— Сейчас же ешь, пока они горячие! — Йони пристроил поднос на коленях у Томи и поставил стакан молока рядом с ним на скамью, одновременно сунув ему в руку пластмассовую вилку. — Ешь, а я тем временем угощу холодной печенкой эту волосатую морду. Ну, что скажешь?
— Здорово!
— Ну, а сливочная подливка?
— Ее я хочу слизать с тарелки под самый конец!
Томи не помнил, когда он в последний раз ел что-нибудь столь же вкусное. Он даже не разговаривал за едой, а с жадностью уплетал свою долю, пока она еще не успела остыть.
Только вылизав тарелку и выпив молоко, Томи выразил свою мысль вслух:
— Вот уж не подумал бы, что ты умеешь так здорово готовить.
— Отец был хороший повар. Я с пятилетнего возраста ходил с ним на рыбалку и на охоту. И дома был при нем повсюду, где что-нибудь делалось. Вплоть до убоя скотины. Отец учил меня всему… Как будто предчувствовал, что недолго уже ему быть моим наставником.
— Когда он умер?
— Три года назад. Мне тогда было двенадцать лет.
После долгого молчания Томи спросил:
— Как же вы перебиваетесь?
Уголки рта Йони тронула улыбка.
— Ничего. Бабушка получает народную пенсию, а я подрабатываю на сборе утиля и доставке газет. Будущим летом я приведу все это хозяйство в полный порядок.
Утеплю окна, заделаю щели в стенах и окрашу избушку снаружи. Бабушке здесь хорошо. Все у нас почти так же, как когда-то дома… Пока бабушка жива, мы останемся здесь. А потом я уеду в Швецию.
Томи изумился:
— Лауронен думает о том же. Он, вероятно, уедет уже нынешней весной, когда занятия в школе кончатся.
Томи хотел было добавить, что Лауронена поджидает там отец, но в последний момент проглотил свои слова.
— Вот почему я учусь шведскому так упорно, как только могу.
— Но ведь ты прекрасный математик!
— Я люблю математику и хорошо считаю в уме. Другие предметы меня ни капельки не интересуют. По истории и географии я читаю все, что касается Швеции, остальное меня не интересует.
— Разве что Финляндия.
Йони перестал почесывать Роя. Томи послышалось, что его одноклассник вздохнул:
— Финляндия интересует меня не больше, чем вот эта сосулька.
Йони пинком отшвырнул в тающий снег упавшую с крыши и вмерзшую в землю сосульку.
— Учителя в школе могут говорить, что хотят, но они прекрасно знают, что Финляндия для нас никакая не родина. Во всяком случае, не для меня. Нам уже не раз официально объявляли, что иметь от шести до восьми процентов безработных целесообразно, что безработица имеет тенденцию повышаться до восьми процентов. Ты, наверно, читал?
Томи смешался:
— Я читаю в газетах только спортивные новости. Да и то не всегда.
— И конечно, смотришь по телику все эти дурацкие многосерийные фильмы.
До Томи дошла ирония Йони.
— Более или менее.
— Так из тебя довольно скоро получится настоящий дурак.
— Возможно… Я не питаю никаких иллюзий насчет себя. Если они когда и были, то все испарились в школе!
Йони уставился на него.
— Ты предвидишь будущее так же, как и я, но не смеешь признаться себе в этом… — Йони огляделся вокруг. Скользнул взглядом по крыше бани. Затем еще ниже склонился к Томи… — Можешь смеяться надо мной сколько угодно, но я намерен бежать!
— Бежать?
Томи мельком взглянул на Роя, как бы ожидая от него подтверждения услышанному. Но конечно, ничего не прочел на его морде.
— Бежать откуда? — уточнил он свой вопрос.
— Из Алькатраса! [14]«Неужто Йони сошел с ума?»
— Пойдем подбросим дров в очаг, и я тем временем расскажу тебе все.
Йони встал. Томи и Рой последовали за ним в баню. Баня уже начала прогреваться. Влажность чувствовалась сильнее, по мере того как тепло растапливало пней и лед в углах и на полу.
Дрова уже почти прогорели. Томи и Йони подложили еще дров и стали глядеть на пламя под котлом с водой, бившее из очага, перед которым была съемная дверца. Йони оставил очаг открытым.
— Садись на эту табуретку, чтобы тебе было теплей от огня. И попробуй усадить Роя на дрова. Лед растаял, но пол скользкий и холодный.
Томи ждал, ничего не говоря.
— Ты можешь считать меня рехнувшимся. Или форменным щенком. Но теперь, когда… Я затеял эту игру, когда мне было лет двенадцать, после того как я прочитал где-то о беглеце из тюрьмы Алькатраса.
— Об этом даже фильм поставили.
— Я смотрел… Фильм чем-то меня захватил… Мне всю жизнь было отвратительно всяческое рабство. Будь то кандалы или власть одного над другим… Я теперь уже позабыл, из-за чего они вообще попали в заключение, и думаю лишь о той ситуации. И о побеге. — Йони бросил на Томи беглый взгляд. — До тебя не доходит?
— Нет, пока не доходит, — отозвался тот. — Моя любимая книга — «Граф Монте Кристо». Была в то время, когда я еще читал.
— Та книга написана с таким же блеском… Меня она сразу захватила. В восьмилетнем возрасте я решил, что непременно убегу.
— Откуда?
Йони засмеялся:
— Я и сам не знал этого в течение нескольких лет…
Томи был взволнован. Йони молодец во всех отношениях, с какой стороны ни взять. Человек совершенно иной породы, чем наш брат. Но конечно, ему с бабушкой приходилось туго. И это неудивительно. Сперва он шел в школу, потом хлопотал по хозяйству, а потом разносил газеты, чтобы прокормить себя, а также и бабушку, конечно, — разве одной пенсии хватит…
— Ты слушаешь?
Томи покраснел.
— Прости, похоже, я был занят своими мыслями…
Йони внимательно изучал выражение его лица.
— Ты думал о том, что парень не в своем уме.
Лицо Томи выдало его.
Йони ткнул Томи пальцем в колено.
— Постарайся запомнить, что я сказал: вначале была игра.
— Вначале?
— Да! — Йони кивнул и носком башмака протолкнул несколько поленьев дальше в очаг под котел. — Но чем старше я становился, тем яснее видел, что восьмилетний мальчик был до жути прав… Тебе еще неясно?
Томи все это время пытался ухватиться хоть за какую-нибудь ниточку.
«Вначале была игра…»
А теперь уже нет?
Томи повертел пальцем. При этом Рой заинтересованно поднял голову и пошевелил ушами.
Они с самого начала были задуманы как летние домики, но в войну, когда люди лишались крова над головой в результате бомбежек, их иногда приспосабливали и под зимнее жилье. И в некоторых домишках до сих пор люди жили круглый год. Главным образом старики, хотя избушки, пожалуй, меньше всего подходили для них. Однако это позволяло им жить, ни от кого не завися.
Крайние избушки, что на участках, примыкавших к берегу водоотводной канавы Тиитинен, были самые лучшие. Все здесь напоминало деревню: у берега мостки, миниатюрные бани, амбары.
Йони обитал в двухэтажном домике с балконом.
— Увидев в первый раз эту избушку, я не поверил своим глазам, — рассказывал Йони, когда они остановились в воротах. — Избушка словно из сказки. Когда какой-то городской чиновник показывал мне это место, она была по самый балкон заметена снегом.
— Помню, раньше здесь никто не жил, — кивнул Томи. — Я несколько раз ездил на лыжах в середине зимы по той лыжне, что идет по льду.
Томи во все глаза глядел на своего школьного товарища.
— Но вообще-то по характеру она мировая бабушка. Я знаю, что ей больно, но никогда не слышал от нее никаких жалоб.
Томи, конечно, помнил, как раздражало его любопытство матери, но все-таки не удержался и спросил:
— А почему вы уехали из деревни?
У Йони дрогнул подбородок.
— Они начали поедом есть бабушку. Мать и ее новый муж. Хотя дом спокон веку принадлежал бабушке. Ее родной дом, в который дедушка пришел зятем. Но он оставил такое несуразное завещание моему отцу, единственному сыну, что когда отец умер и моя мать очень скоро снова вышла замуж, то настоящая хозяйка дома и слова не могла сказать ей поперек. Бабушка-то по завещанию была на пожизненном содержании у новых хозяев, да только кто же станет жить в доме и выслушивать их попреки… Когда они совсем извели бабушку и она стала без конца плакать, а я наконец понял, что происходит, то сказал бабушке, что мы проживем и в другом месте. И так мы ушли из дому.
Томи поискал глазами Роя, который рыскал из стороны в сторону, обнюхивая все вокруг. Вот он достиг берега.
— Как бы он не наделал там беспорядка, — забеспокоился Томи.
— Ничего такого там случиться не может. Разве что заберется в мою купальную прорубь.
— Куда-куда?
— Я купаюсь после бани в десяти метрах отсюда — в этакой глубокой яме. Вон там, в канаве. Вода очень чистая.
Про воду Томи знал уже раньше. Ребята всегда купались в двух самых теплых заливчиках бокового протока канавы Тиитинен.
Даже если прорубь не замерзла, Рой не захочет сейчас купаться.
В глазах Йони зажегся огонек.
— Слушай, я знаю, что нам делать! Мы натопим баню и искупаемся.
— Вот здорово!.. — Томи хотел было спросить, а можно ли это, но тут же вспомнил: ведь Йони хозяин дома. Он распоряжается тут всем и за все отвечает. — Ну что ж, давай искупаемся и поплаваем!
Томи пошел сначала поздороваться с бабушкой. Хотя они с Йони и условились — пока тот будет готовить еду для себя и для бабушки, Томи натопит баню.
Седоволосая, с морщинистым лицом старушка была такая опрятная — прямо как из какого-нибудь фильма.
— Сначала было просто ужасно, но человек постепенно ко всему привыкает, — рассказывал позже Йони. — Я иногда зажимал нос и выбегал на улицу — меня тошнило. Но я все время помнил, что и я не мог ходить в нужник собственными ногами пятнадцать лет назад. Тогда бабушка нянчила меня, как рассказывали, совсем одна: у невестки были слишком нежные руки, чтобы ходить за ребенком и стирать пеленки.
Как это ни странно, бабушка Йони была похожа на современную, даже молодую, женщину. Хорошо, что Томи поговорил с ней.
Выходя наконец вместе с Роем на улицу, Томи спросил, сколько воды нужно принести.
— Ты искупаешься, бабушка? Нас теперь двое, так что ты в два счета будешь в бане.
— Я немножко гриппую и побаиваюсь, хоть мне и охота, конечно, попариться, — ответила внуку бабушка из своей комнатушки. — Купайтесь уж лучше вы, мужчины…
Томи посмотрел на Йони.
Правда ли это или бабушка просто хотела дать им возможность одним вдосталь насладиться субботней баней?
Йони сделал пальцем движение в сторону бани. Уж он-то наверное знал. Вслух он сказал:
— Нам вполне хватит половины котла горячей воды. А холодная вон там в ушате в углу, я уверен: ее наверняка хватит.
Затопить баню было парой пустяков.
На береговой гряде царила весенняя благодать. С сосулек, наросших на свесе крыши бани, падали капли. Томи носил дрова, воду, разводил огонь в каменке и под котлом с водой.
Рой был рад хлопотам по растопке бани не меньше, чем сам Томи. Он сопровождал Томи каждый раз, как тот шел по воду и колол дрова, и, склонив голову набок, следил, как Томи разводит огонь.
— Уж я-то знаю, старик, как тебе хочется выглядеть умным, — подтрунивал над ним Томи. — Но ведь ты городская собака. Опустившаяся нюхательница асфальта, попытайся показать, насколько ты понятливая собака! Посмотри, какие у тебя лапы!
Но Рой и не думал смотреть. Хотя и надо бы: его лапы то и дело застревали в щелях двух деревянных решеток, выстилавших пол в бане, и собака стояла в совершенно неестественной позе — составив вместе передние лапы, а задние как-то странно расставив в стороны. И все же Рой предпочитал деревянную решетку льду, тонкой коркой покрывавшему цементный пол бани — такой скользкий и холодный он был.
Когда пришел Йони, труба уже начала тянуть вовсю и в обоих очагах гудело пламя. Томи и Рой, размякшие, сидели перед баней на нагретой солнцем скамье и наслаждались царящим вокруг покоем.
— Ну, бродяги, съешьте-ка бифштексы из печенки. Действительно, хорошие, хотя их и нахваливает сам повар.
Йони держал поднос, на котором была тарелка, стакан молока и бумажный сверток.
— Сейчас же ешь, пока они горячие! — Йони пристроил поднос на коленях у Томи и поставил стакан молока рядом с ним на скамью, одновременно сунув ему в руку пластмассовую вилку. — Ешь, а я тем временем угощу холодной печенкой эту волосатую морду. Ну, что скажешь?
— Здорово!
— Ну, а сливочная подливка?
— Ее я хочу слизать с тарелки под самый конец!
Томи не помнил, когда он в последний раз ел что-нибудь столь же вкусное. Он даже не разговаривал за едой, а с жадностью уплетал свою долю, пока она еще не успела остыть.
Только вылизав тарелку и выпив молоко, Томи выразил свою мысль вслух:
— Вот уж не подумал бы, что ты умеешь так здорово готовить.
— Отец был хороший повар. Я с пятилетнего возраста ходил с ним на рыбалку и на охоту. И дома был при нем повсюду, где что-нибудь делалось. Вплоть до убоя скотины. Отец учил меня всему… Как будто предчувствовал, что недолго уже ему быть моим наставником.
— Когда он умер?
— Три года назад. Мне тогда было двенадцать лет.
После долгого молчания Томи спросил:
— Как же вы перебиваетесь?
Уголки рта Йони тронула улыбка.
— Ничего. Бабушка получает народную пенсию, а я подрабатываю на сборе утиля и доставке газет. Будущим летом я приведу все это хозяйство в полный порядок.
Утеплю окна, заделаю щели в стенах и окрашу избушку снаружи. Бабушке здесь хорошо. Все у нас почти так же, как когда-то дома… Пока бабушка жива, мы останемся здесь. А потом я уеду в Швецию.
Томи изумился:
— Лауронен думает о том же. Он, вероятно, уедет уже нынешней весной, когда занятия в школе кончатся.
Томи хотел было добавить, что Лауронена поджидает там отец, но в последний момент проглотил свои слова.
— Вот почему я учусь шведскому так упорно, как только могу.
— Но ведь ты прекрасный математик!
— Я люблю математику и хорошо считаю в уме. Другие предметы меня ни капельки не интересуют. По истории и географии я читаю все, что касается Швеции, остальное меня не интересует.
— Разве что Финляндия.
Йони перестал почесывать Роя. Томи послышалось, что его одноклассник вздохнул:
— Финляндия интересует меня не больше, чем вот эта сосулька.
Йони пинком отшвырнул в тающий снег упавшую с крыши и вмерзшую в землю сосульку.
— Учителя в школе могут говорить, что хотят, но они прекрасно знают, что Финляндия для нас никакая не родина. Во всяком случае, не для меня. Нам уже не раз официально объявляли, что иметь от шести до восьми процентов безработных целесообразно, что безработица имеет тенденцию повышаться до восьми процентов. Ты, наверно, читал?
Томи смешался:
— Я читаю в газетах только спортивные новости. Да и то не всегда.
— И конечно, смотришь по телику все эти дурацкие многосерийные фильмы.
До Томи дошла ирония Йони.
— Более или менее.
— Так из тебя довольно скоро получится настоящий дурак.
— Возможно… Я не питаю никаких иллюзий насчет себя. Если они когда и были, то все испарились в школе!
Йони уставился на него.
— Ты предвидишь будущее так же, как и я, но не смеешь признаться себе в этом… — Йони огляделся вокруг. Скользнул взглядом по крыше бани. Затем еще ниже склонился к Томи… — Можешь смеяться надо мной сколько угодно, но я намерен бежать!
— Бежать?
Томи мельком взглянул на Роя, как бы ожидая от него подтверждения услышанному. Но конечно, ничего не прочел на его морде.
— Бежать откуда? — уточнил он свой вопрос.
— Из Алькатраса! [14]«Неужто Йони сошел с ума?»
— Пойдем подбросим дров в очаг, и я тем временем расскажу тебе все.
Йони встал. Томи и Рой последовали за ним в баню. Баня уже начала прогреваться. Влажность чувствовалась сильнее, по мере того как тепло растапливало пней и лед в углах и на полу.
Дрова уже почти прогорели. Томи и Йони подложили еще дров и стали глядеть на пламя под котлом с водой, бившее из очага, перед которым была съемная дверца. Йони оставил очаг открытым.
— Садись на эту табуретку, чтобы тебе было теплей от огня. И попробуй усадить Роя на дрова. Лед растаял, но пол скользкий и холодный.
Томи ждал, ничего не говоря.
— Ты можешь считать меня рехнувшимся. Или форменным щенком. Но теперь, когда… Я затеял эту игру, когда мне было лет двенадцать, после того как я прочитал где-то о беглеце из тюрьмы Алькатраса.
— Об этом даже фильм поставили.
— Я смотрел… Фильм чем-то меня захватил… Мне всю жизнь было отвратительно всяческое рабство. Будь то кандалы или власть одного над другим… Я теперь уже позабыл, из-за чего они вообще попали в заключение, и думаю лишь о той ситуации. И о побеге. — Йони бросил на Томи беглый взгляд. — До тебя не доходит?
— Нет, пока не доходит, — отозвался тот. — Моя любимая книга — «Граф Монте Кристо». Была в то время, когда я еще читал.
— Та книга написана с таким же блеском… Меня она сразу захватила. В восьмилетнем возрасте я решил, что непременно убегу.
— Откуда?
Йони засмеялся:
— Я и сам не знал этого в течение нескольких лет…
Томи был взволнован. Йони молодец во всех отношениях, с какой стороны ни взять. Человек совершенно иной породы, чем наш брат. Но конечно, ему с бабушкой приходилось туго. И это неудивительно. Сперва он шел в школу, потом хлопотал по хозяйству, а потом разносил газеты, чтобы прокормить себя, а также и бабушку, конечно, — разве одной пенсии хватит…
— Ты слушаешь?
Томи покраснел.
— Прости, похоже, я был занят своими мыслями…
Йони внимательно изучал выражение его лица.
— Ты думал о том, что парень не в своем уме.
Лицо Томи выдало его.
Йони ткнул Томи пальцем в колено.
— Постарайся запомнить, что я сказал: вначале была игра.
— Вначале?
— Да! — Йони кивнул и носком башмака протолкнул несколько поленьев дальше в очаг под котел. — Но чем старше я становился, тем яснее видел, что восьмилетний мальчик был до жути прав… Тебе еще неясно?
Томи все это время пытался ухватиться хоть за какую-нибудь ниточку.
«Вначале была игра…»
А теперь уже нет?
Томи повертел пальцем. При этом Рой заинтересованно поднял голову и пошевелил ушами.