– Кажется, вот он.
Луч упирался в дверной проем, заложенный серыми огрызками кирпичей, между которыми коряво пучился застывший цемент.
– И что? Выходит, зря одевались?
– Фиг тебе, – Кирюха отдал Юкки фонарик. – Свети.
Подошел к кирпичной кладке, надавил на нее ладонями. Поковырял цемент клинком.
– Да здравствует наш русский тяп-ляп... – пробормотал он и пнул неряшливо сложенный кирпичный заслон ногой. При свете фонарика прекрасно было видно, как пошатнулась стенка.
Кирюха разбежался и атаковал препятствие плечом, вложив в толчок массу собственного тела, помноженную на скорость. Заслон обрушился, Кирюха очутился на полу среди обломков кирпича. Юкки кинулась к нему, стуча об пол каблучками туфель:
– Живой?
– Как всегда! – он бодро вскочил на ноги.
Юкки посветила по сторонам.
Помещение с низким потолком было уставлено огромными агрегатами, в которых Кирюха узнал допотопные типографские станки. Кое-где валялись кипы газет, увязанные шпагатом. Под ногами хрустели осколки разбитых ламп.
– Заброшенная типография... – негромко проговорил Кирюха. Он вдруг замер на месте: – Тихо-тихо!
– Что? Думаешь, засада?
Парень крепко сжал в пальцах рукоять кинжала:
– Надеюсь, что нет, – он перешел на шепот. – Замолчи и не дыши. Прислушайся!
Юкки покорно замолкла. Едва настала тишина, фонарик в ее руках задрожал, затем заплясал – чутким ушком она уловила чей-то громкий вздох в нескольких шагах от себя.
– Стой на месте! – шикнул Кирюха. В отличие от подружки, он не стал паниковать, услыхав чужое дыхание – наоборот, почувствовал небывалую легкость: профессионал, засевший в засаде, не стал бы выдавать себя столь глупым образом – ни вздохом, ни кашлем, ни щелчком затвора. Это значит, что здесь, в пустом заброшенном здании прячется кто-то более-менее безопасный: бомж или наркоман, а может, зомби-алкоголик, вроде тех, что попытались убить Кирюху в «янтарном» доме. Словом, ничего страшного. Если кинется в драку – напорется на «Ладонь призрака», да так, что мало не покажется.
Дыхание стало громче. Невидимый обитатель заброшенной типографии приближался, шаги его были тихими – даже не шаги, а еле слышные щелчки.
Кирюха схватил Юкки за трясущуюся лапку и направил луч фонарика в сторону незнакомца. Он увидел невысокую – ростом с десятилетнего ребенка, но очень широкую тушу, что стояла на четырех ногах, занимая собой проход между рядами печатных станков, и громко дышала, раскрыв здоровенную пасть.
– Пес... – удивленно прошептал Кирюха.
– Пес?! – сдавленно воскликнула Юкки. – Это целый кабан!
Зверюга зарычала. Она не любила посторонних на своей территории.
Парень с девушкой, не сговариваясь, попятились назад. Сердитое негромкое рычание стало отчетливым и яростным: мол, уходить никто не разрешал, так что стойте и не рыпайтесь. Кирюха и Юкки замерли на месте. Собака замолчала и медленно зашагала к незваным гостям, готовая прыгнуть на них в любой момент.
– Она нас жрать будет! – пискнула Юкки.
– Пусть рискнет, – Кирюха прикидывал в уме шансы на победу. Они были невелики: когда огромное животное бросится на него и подомнет под себя, нужно успеть попасть ему клинком в горло. Промах означает смерть.
Собака приближалась, сощурив черные выпуклые глаза – жидкий свет слабенького фонарика не мог ослепить и остановить ее. Умная тварь не спешила с нападением – как и Кирюха, она обдумывала стратегию предстоящего боя. Каким-то собачьим чутьем зверь осознавал, что один из тех, кто вторгся в ее владения, вооружен и легкой добычей не станет.
– Юкки, поговори с ней, – потребовал Кирюха.
– Ты больной? – шепнула она.
«Если у тебя есть какие-то способности, даже если ты о них не подозреваешь, самое время их применить на деле», – подумал парень и сказал:
– Хорошо, давай вместе. Я начну, а ты присоединишься, – его язык шевелился в пересохшем рту медленно и неуклюже. – Здравствуй, собака! Привет... – произнеся это, он почти закричал: – Юкки, говори что-нибудь! Эта собака когда-то была домашней, она понимает человеческую речь, интонацию! Ее можно заболтать! Смотри ей прямо в глаза!
– Привет, собачка... Ты очень красивая... – пропищала Юкки.
«Во дура!» – мысленно выругался Кирюха и заговорил, стараясь, чтобы в голосе не было страха перед сильным зверем:
– Ты думаешь, мы пришли тебя грабить? Ошибаешься. Мы не грызем костей, тем более чужих. И твой дом нам не нужен. У нас свой есть.
– Нет, Кирюша! Она хочет нас жрать! – взвизгнула Юкки и затараторила: – Собачка, не надо нас кушать. Ведь ты же не людоед? У тебя когда-то тоже были хозяева. Папа и мама, а у них был ребеночек, да? Мальчик? Ты катала его на своей спине. Ведь ты бы не стала их есть? Ты их до сих пор любишь. Что случилось, почему ты здесь? – ее голос становился медленнее, тверже и уверенней. – Они тебя выгнали? Или погибли? Поехали всей семьей на юг и перевернулись в машине?
Собака стояла как вкопанная, не спуская глаз с чужаков. Кирюха сделал осторожный шажок в сторону – зверь рыкнул.
– Кисуня, не останавливайся! – воскликнул парень. – Кажется, ей нравится твой голос...
Юкки продолжала:
– Ты теперь одна живешь... А у меня тоже никого нету... Представляешь? Ни мамы, ни папы... Раньше были – теперь нет. Я никому не нужна, так же, как и ты. Кушай меня, если хочешь – никому от этого плохо не станет. А я просто хочу быть счатливой, зла никому не желаю. Если даже и делаю кому-то плохо, то стараюсь отработать... Кому-то даже нравится... Я очень маленькая и слабая, как мышка. Ну чем я могу тебе или кому-то еще навредить? Ты очень умная собака. Ты не станешь убивать того, кто слабее тебя. Да и мяса во мне никакого нет. Так, косточки...
Толстый собачий хвост дернулся: резко подпрыгнул и вновь опал. Фонарик в руке Юкки перестал дрожать:
– Ведь я тебе нравлюсь, зверюшка? Наверное, у твоих бывших хозяев была дочка, а не сын? Дочка? Она была очень похожа на меня... Как тебя звали? Матильда? Джесси? Дина? Я бы назвала тебя Диной. Мы с тобой играли... Я чесала тебе шею обеими руками – тебе так нравилось... Я хотела, чтобы ты научилась мне палочку приносить. Поднимала сухую веточку, давала тебе понюхать и швыряла. Говорила: «Ищи!» А ты смотрела на меня брезгливо: дескать, щас, бегу и падаю, нашла дуру! Приходилось весь сахарок самой съедать, потому что ты его не заслужила.
Кирюха не спускал глаз с хвоста огромной собаки – он маятником покачивался из стороны в сторону.
– Дина. Диночка. Ди-и-ина... – протянула Юкки. – Я буду звать тебя Дина. И без возражений у меня. Что за безобразная собака! – она громко топнула каблучком. – Вылезла, напугала, еще и рычит! Никакого воспитания!
Кирюха изумленно посмотрел на подружку, хотя и не мог разглядеть ее лица. Голос Юкки стал гневным, она уткнула руки в бока – луч фонаря при этом уперся в пол – затопала и закричала:
– Ах ты дрянь! Плохая собака! Завтрак бомжа! А ну пошла вон! Не хочу тебя больше видеть! Место! Место!
Кирюха торопливо вырвал из ее руки фонарик и снова осветил пространство перед собой – собаки не было.
– Быстрее! – вскричал он.
– Спокойно, – презрительным голосом бросила Юкки. – Бояться некого, – и вновь крикнула: – Вот, и сиди там, дрянная шавка! Только покажись еще раз мне на глаза!
К двери направились прогулочным шагом. Юкки держала Кирюху под руку, тот не разжимал пальцев, стискивавших рукоять кинжала.
Выход из помещения был заперт снаружи. Выбрались сквозь разбитое окно и долго бежали по темной уродливой улице. Перешли на шаг. Вокзал находился в другой части города, на расстоянии двух часов пешего хода.
Проснулись в электричке.
Вагон был пуст. Поезд подбирался к предпоследней станции – маленькому, всеми забытому, полумертвому Морошинску.
– Как себя чувствуешь, сладкий? – спросила Юкки. На ее коленях лежала опустевшая наполовину коробка конфет.
– Хреново... – бросил тот.
Он готов был ударить себя по лицу. Обещал себе не спать – и заснул! Предатель! Салага!
...Вокзал и поезд стали для него самым страшным испытанием.
Платформы были забиты народом, жаждавшим попасть на самую первую электричку. От камуфляжа рябило в глазах: охотники, рыбаки, грибники, «ягодники» – каждый обмундирован не хуже солдата регулярной армии. Вместо автоматов – дробовики в брезентовых чехлах, спиннинги, удочки, остроги, топорики, длинные ножи. Вместо вещмешков – огромные рюкзаки, бидоны, ведра, плетеные лукошки и корзины... Кирюха вклинился в человеческую массу, держа руку под курткой, на влажной рукояти кинжала... Он боялся, что среди камуфлированной толпы мелькнут черная борода и непрозрачные темные очки Аввакума. Да что Аввакум? Здесь любой может оказаться соглядатаем! Если те, кто преследует Юкки, действительно серьезные люди, то они просто обязаны расставить наблюдателей на всех выездах из города.
Электричку ждали, вклинившись между двумя компаниями.
Справа – группа пенсионеров, одетых так, словно на дворе минимум ноябрь. Едут за продуктами на базар в какую-то деревушку, не доверяют торговцам на городских рынках, а магазинам – и подавно. Громко дребезжат, как целая батарея будильников, спорят, ругают теперешнюю власть.
С другой стороны – семейство беженцев откуда-то из Средней Азии. Несколько женщин в цветастых одеждах – лица закрыты чадрами – с ними целый выводок совсем маленьких детей, которые истошно галдят и упорно не желают стоять на месте возле матерей. Словно черный горох рассыпался по платформе – и теперь без устали перекатывается с места на место, скачет, громко пищит... Один из малышей, не смутившись окружающих, даже справил нужду с края платформы.
В электричке места не досталось. Стояли в тамбуре. Юкки спряталась в углу, а Кирюха закрыл ее собой. Разговаривал с ней, целовал, щипал – делал все, чтобы не заснула.
Вскоре он смог усадить ее на скамью: не меньше половины пассажиров электрички вышли на станции «Масложиркомбинат», в основном это были взрослые, небрежно одетые мужчины с помятыми щетинистыми лицами, по виду – типичные пролетарии. Люди спешили на работу.
Девчонка уснула очень быстро, устроившись на плече Кирюхи. Тот крепился сколько мог, всматривался в окружающих, большинство из которых было стариками, обшаривал взглядом всех вновь вошедших, пытался вычислить возможных недругов... наконец махнул на все рукой и тоже погрузился в сладкое болото сна. Плевать на всех! Плевать! Долой пытку бессонницей! Убивайте, режьте, стреляйте! Меня это не касается... Я не умру – просто буду спать вечно...
Так все и было. Смалодушничал Кирилл Генрихович. Заснул. Как последний подонок. Не смог до дому дотерпеть.
– Свобода! – взвизгнула счастливая Юкки и обняла его: – Спасибо, мой милый. Что случилось? Почему такой серьезный?
– Боюсь я...
– Кого? Здесь никого нету. Все вышли. Некого бояться!
Кирюха еще раз огляделся: в вагоне ни души, кроме них самих, да и тамбуры пусты. Главное – оба до сих пор живы и все еще вместе. Пожалуй, можно и расслабиться чуток... Хотя стоп! Было кое-что, что до сих пор не давало Кирюхе покоя.
– Меня Федор беспокоит, кисуня. Вдруг он нас нарочно выпустил? А сам спокойно позвонил этим уродам и сказал: все, они вышли из общаги, можете ловить... да, и вознаграждение занести не забудьте!
– Не волнуйся. Ничего такого не будет.
– Почему?
Юкки беззаботно засмеялась, вытянула ножки, сладко потянулась:
– Потому что на самом деле все совсем не так, как ты думаешь.
Кирюха взял ее за плечи:
– Вот теперь, любовь моя, расскажи все как есть. Теперь-то можешь все объяснить?
– Могу. Но, сладкий... Я не уверена, что тебе понравится.
– Понравится – не понравится, какая разница? Я хочу знать, ради чего я столько времени рисковал собственной задницей.
Юкки заговорщически подмигнула:
– Да в том-то и дело...
Кирюха пристально посмотрел на нее:
– В чем?
– Так, Кирюша. Пообещай, что не убьешь меня на месте своим кинжалом.
– Обещаю.
Юкки громко вздохнула, зажмурилась, открыла глазки и продолжила:
– Начнем вот с чего. Расскажи свою версию всех этих событий.
– Ну... – Кирюха вспомнил разговор с Вовкой. – Допустим, тебя преследовали бандиты или спецслужбы или другие серьезные дяди...
Юкки рассмеялась:
– И ты думаешь, такая маленькая девчонка стоит того, чтобы за ней охотились серьезные дяди?
– Ну, и другая версия есть. Ты просто сбежала из дома...
Сзади раздались шаги. Кирюха резко обернулся. Юкки даже не шелохнулась.
По вагону быстро шел, почти бежал смуглый, тщательно выбритый парень в короткой кожаной куртке, не то кавказец, не то цыган. Из кармана серых брюк торчит мобильник, из другого – пачка дорогих сигарет. Мимо пролетел, не бросив в сторону беглецов даже короткого взгляда. «Сортир ищет, – решил Кирюха. – Приспичило».
– А если я сбежала из дома, почему меня милиция не ищет? – как ни в чем не бывало продолжала Юкки. – Любой родитель первым делом обратился бы в милицию...
– Ты сказать-то что хочешь? – Кирюха усмехнулся. – Что обманула меня?
– Не только тебя. Всех, кто в общаге жил. За мной никто не охотится.
– И думаешь, я поверю? А объяву кто повесил? Ты сама, что ли? Кто коменданту звонил? С кем я в сортире разговаривал?
– У меня был один-единственный сообщник. Из охранников.
– Константин или Федор? Может, Соломоныч?
– Ни тот, ни другой, ни третий. Ты его не знаешь. Он один был в курсе всего. Он звонил. Он объяву повесил. Он с тобой в сортире разговаривал – в кабинке, через стенку, так? Ты же не видел его лица! Он помог мне проникнуть в общагу – именно в твою комнату! Потому что мне был нужен ты.
Кирюха чувствовал, что бешенство охватывает его, но он сдерживался, чтобы не сорваться. За последние две недели он пережил столько, что научился справляться с любым состоянием:
– Я?! Зачем? Что все это значит?
– Все, что было, подстроено лично мной. Всего лишь ролевая игра. В главных ролях – мы с тобой. Я – сбежавшая принцесса, ты – мой защитник. Ты обратил внимание, как классно я сыграла свою роль? Ролевухи – это супер. Ведь мы с тобой познакомились именно на ролевухе!
– С тобой? Не помню...
– Ты прекрасно все помнишь. И сам мне рассказал. Про полигон у села Варварино.
Изумление Кирюхи было настолько велико, что ярость его тут же утихла:
– Женя? Это ты?
– Да, сладкий, – она смотрела очень ласково. – Та самая, которая из тебя мужика сделала. Тогда, той ночью, помнишь? Мне было очень холодно в той сарайке, я простудилась, сильно разболелась. Было подозрение на воспаление легких. Мои друзья сразу же увезли меня домой, потому-то мы и не встретились. Я потом тебя искала, никак не могла найти, встречала только людей, с тобой знакомых. Шнееман – такая редкая фамилия! И, главное, запоминается неплохо. Все говорили про тебя только хорошее. С их слов я составила твой окончательный портрет. Получился мой идеал!
Кирюха молчал с туповатым выражением лица.
– Кое в чем я тебя не обманула, Кирюша. Я действительно сбежала из дома, бродяжничала, путешествовала автостопом. И продолжала тебя искать. Когда вышла на тебя, стала думать, как завоевать твое сердце раз и навсегда...
– И что... Ты выбрала именно ТАКОЙ способ?
– А почему бы нет? Я же знала, что ты не можешь без экстрима, без приключений. И подарила тебе несколько дней самого настоящего экстрима! Правда, с Дамиром глупо получилось... Не ожидала, что он такой хлипкий...
– А зачем ты – с ним?..
– Это входило в программу. Все мои выходки – тест для тебя. Я решила так: если ты прогонишь меня или настучишь коменданту – то ты не тот, кто мне нужен. Тогда я исчезну, и ты легко обо мне забудешь. Но ты понял, как со мной надо, и все вытерпел! А я – я в любом случае ничем не рисковала. Мой друг охранник мне всегда помогал. Предупредил, когда на меня устроили облаву. Познакомил с Соломонычем. Помог – знаешь, с каким риском! – стырить деньги у коменданта...
– Последний вопрос: тот дядька, Аввакум – тоже твой сообщник?
– Нет, Кирюша. Я вообще не знаю, что это за дядька. Просто оказался там поблизости. А уж я придумала легенду про него. Сделала вид, что испугалась. Я старая ролевушница, играю получше любой актрисы!
Мрачный Кирюха проговорил:
– Да уж. Это ты умеешь.
– Все плохое кончилось раз и навсегда. Забудь все страхи, Кирюша. Ведь я люблю тебя. И ты тоже любишь. Меня.
– Люблю? Тебя?!
– Да. И теперь уже не сможешь без меня, – она упала ему на колени – как в тот вечер, когда Кирюха застал ее в своей кровати – и стала целовать сладкими от шоколада губами.
Целовались, пока поезд не подъехал к перрону.
Кирюха надел рюкзак и вынес Юкки на руках. При этом они продолжали целоваться.
Он оторвал свои губы от губ девчонки, поставил ее на бетон:
– Глупая же ты, кисуня... – впервые за утро он улыбнулся.
– Ты меня любишь, мой сладкий?
– Да, – признался Кирюха с грустной улыбкой. – Кажется, есть такой грешок.
– Люби. Заслужил. Познакомишь меня с родителями? Скажешь: вот, прицепилась какая-то. Стал прогонять – не уходит. Пришлось домой вести...
– И как тебя представить? Женя или Юля?
– Юкки, так и представь. Это мое тусовочное и самое любимое имя.
Сразу за платформой начиналась тропинка, которая шла через редкий лес.
– Ты знаешь дорогу?
Кирюха выпятил обе ладони и весело прокричал:
– Как все свои десять пальцев!
Юкки нежно смотрела на него:
– Ведь ты нисколько не сердишься на меня за всю эту историю?
– Нисколько! – он подпрыгнул на метр в воздух вместе с нелегким рюкзаком. – Я чувствую себя так, будто с меня тысячетонный камень сняли!
– Тогда догоняй! – девчонка скинула туфельки. Визжа и смеясь, побежала по пыльной дороге. Кирюха захохотал, глядя на грязные пятки Юкки, и кинулся вслед за подружкой.
Запнувшись обо что-то – Кирюха не заметил, обо что, – Юкки упала и покатилась по дорожке. Он подбежал к ней:
– Ай, какая же ты неловкая!.. – и осекся.
На оранжевой майке Юкки, словно большой цветок, алела кровавая дыра.
Кирюха обернулся.
В его сторону смотрел длинный тонкий глушитель, выраставший из толстого кургузого ствола черного пистолета.
Борода. Камуфляж. Темные очки, за которыми нет глаз.
Аввакум.
Стоит возле березы. Поворачивается спиной. Исчезает за деревьями.
Оторвав взгляд от того места, где только что стоял убийца, Кирюха посмотрел на Юкки. На ее остекленевшие глаза, залитую кровью грудь, вцепившиеся в землю пальчики...
Пальцы! Ему захотелось плакать и орать во все горло. Пальцы! Как же он мог забыть страшную подробность той самой ночи на полигоне близ Варварино!
...В кромешной темноте, где глаза бессильны, он видел Женю руками, как видит слепой. Руками и губами. Гладил колючую бритую голову, целовал шею, плечи, предплечья, запястья, ладони... Ощутив неладное, вздрогнул:
– А где же мизинчик?
Женя виновато спрятала левую руку:
– Нету. Старая история из детства... Собака укусила...
Кирюха вновь отыскал ее руку. Притянул к себе, стал целовать...
Вспоминая об этом, он сидел на дороге и беспомощно глядел на Юкки. Она валялась в пыли, уронив голову набок, приоткрыв рот, из которого струилась кровь, уродливо скрючив все свои десять пальцев.
2004–2005
Луч упирался в дверной проем, заложенный серыми огрызками кирпичей, между которыми коряво пучился застывший цемент.
– И что? Выходит, зря одевались?
– Фиг тебе, – Кирюха отдал Юкки фонарик. – Свети.
Подошел к кирпичной кладке, надавил на нее ладонями. Поковырял цемент клинком.
– Да здравствует наш русский тяп-ляп... – пробормотал он и пнул неряшливо сложенный кирпичный заслон ногой. При свете фонарика прекрасно было видно, как пошатнулась стенка.
Кирюха разбежался и атаковал препятствие плечом, вложив в толчок массу собственного тела, помноженную на скорость. Заслон обрушился, Кирюха очутился на полу среди обломков кирпича. Юкки кинулась к нему, стуча об пол каблучками туфель:
– Живой?
– Как всегда! – он бодро вскочил на ноги.
Юкки посветила по сторонам.
Помещение с низким потолком было уставлено огромными агрегатами, в которых Кирюха узнал допотопные типографские станки. Кое-где валялись кипы газет, увязанные шпагатом. Под ногами хрустели осколки разбитых ламп.
– Заброшенная типография... – негромко проговорил Кирюха. Он вдруг замер на месте: – Тихо-тихо!
– Что? Думаешь, засада?
Парень крепко сжал в пальцах рукоять кинжала:
– Надеюсь, что нет, – он перешел на шепот. – Замолчи и не дыши. Прислушайся!
Юкки покорно замолкла. Едва настала тишина, фонарик в ее руках задрожал, затем заплясал – чутким ушком она уловила чей-то громкий вздох в нескольких шагах от себя.
– Стой на месте! – шикнул Кирюха. В отличие от подружки, он не стал паниковать, услыхав чужое дыхание – наоборот, почувствовал небывалую легкость: профессионал, засевший в засаде, не стал бы выдавать себя столь глупым образом – ни вздохом, ни кашлем, ни щелчком затвора. Это значит, что здесь, в пустом заброшенном здании прячется кто-то более-менее безопасный: бомж или наркоман, а может, зомби-алкоголик, вроде тех, что попытались убить Кирюху в «янтарном» доме. Словом, ничего страшного. Если кинется в драку – напорется на «Ладонь призрака», да так, что мало не покажется.
Дыхание стало громче. Невидимый обитатель заброшенной типографии приближался, шаги его были тихими – даже не шаги, а еле слышные щелчки.
Кирюха схватил Юкки за трясущуюся лапку и направил луч фонарика в сторону незнакомца. Он увидел невысокую – ростом с десятилетнего ребенка, но очень широкую тушу, что стояла на четырех ногах, занимая собой проход между рядами печатных станков, и громко дышала, раскрыв здоровенную пасть.
– Пес... – удивленно прошептал Кирюха.
– Пес?! – сдавленно воскликнула Юкки. – Это целый кабан!
Зверюга зарычала. Она не любила посторонних на своей территории.
Парень с девушкой, не сговариваясь, попятились назад. Сердитое негромкое рычание стало отчетливым и яростным: мол, уходить никто не разрешал, так что стойте и не рыпайтесь. Кирюха и Юкки замерли на месте. Собака замолчала и медленно зашагала к незваным гостям, готовая прыгнуть на них в любой момент.
– Она нас жрать будет! – пискнула Юкки.
– Пусть рискнет, – Кирюха прикидывал в уме шансы на победу. Они были невелики: когда огромное животное бросится на него и подомнет под себя, нужно успеть попасть ему клинком в горло. Промах означает смерть.
Собака приближалась, сощурив черные выпуклые глаза – жидкий свет слабенького фонарика не мог ослепить и остановить ее. Умная тварь не спешила с нападением – как и Кирюха, она обдумывала стратегию предстоящего боя. Каким-то собачьим чутьем зверь осознавал, что один из тех, кто вторгся в ее владения, вооружен и легкой добычей не станет.
– Юкки, поговори с ней, – потребовал Кирюха.
– Ты больной? – шепнула она.
«Если у тебя есть какие-то способности, даже если ты о них не подозреваешь, самое время их применить на деле», – подумал парень и сказал:
– Хорошо, давай вместе. Я начну, а ты присоединишься, – его язык шевелился в пересохшем рту медленно и неуклюже. – Здравствуй, собака! Привет... – произнеся это, он почти закричал: – Юкки, говори что-нибудь! Эта собака когда-то была домашней, она понимает человеческую речь, интонацию! Ее можно заболтать! Смотри ей прямо в глаза!
– Привет, собачка... Ты очень красивая... – пропищала Юкки.
«Во дура!» – мысленно выругался Кирюха и заговорил, стараясь, чтобы в голосе не было страха перед сильным зверем:
– Ты думаешь, мы пришли тебя грабить? Ошибаешься. Мы не грызем костей, тем более чужих. И твой дом нам не нужен. У нас свой есть.
– Нет, Кирюша! Она хочет нас жрать! – взвизгнула Юкки и затараторила: – Собачка, не надо нас кушать. Ведь ты же не людоед? У тебя когда-то тоже были хозяева. Папа и мама, а у них был ребеночек, да? Мальчик? Ты катала его на своей спине. Ведь ты бы не стала их есть? Ты их до сих пор любишь. Что случилось, почему ты здесь? – ее голос становился медленнее, тверже и уверенней. – Они тебя выгнали? Или погибли? Поехали всей семьей на юг и перевернулись в машине?
Собака стояла как вкопанная, не спуская глаз с чужаков. Кирюха сделал осторожный шажок в сторону – зверь рыкнул.
– Кисуня, не останавливайся! – воскликнул парень. – Кажется, ей нравится твой голос...
Юкки продолжала:
– Ты теперь одна живешь... А у меня тоже никого нету... Представляешь? Ни мамы, ни папы... Раньше были – теперь нет. Я никому не нужна, так же, как и ты. Кушай меня, если хочешь – никому от этого плохо не станет. А я просто хочу быть счатливой, зла никому не желаю. Если даже и делаю кому-то плохо, то стараюсь отработать... Кому-то даже нравится... Я очень маленькая и слабая, как мышка. Ну чем я могу тебе или кому-то еще навредить? Ты очень умная собака. Ты не станешь убивать того, кто слабее тебя. Да и мяса во мне никакого нет. Так, косточки...
Толстый собачий хвост дернулся: резко подпрыгнул и вновь опал. Фонарик в руке Юкки перестал дрожать:
– Ведь я тебе нравлюсь, зверюшка? Наверное, у твоих бывших хозяев была дочка, а не сын? Дочка? Она была очень похожа на меня... Как тебя звали? Матильда? Джесси? Дина? Я бы назвала тебя Диной. Мы с тобой играли... Я чесала тебе шею обеими руками – тебе так нравилось... Я хотела, чтобы ты научилась мне палочку приносить. Поднимала сухую веточку, давала тебе понюхать и швыряла. Говорила: «Ищи!» А ты смотрела на меня брезгливо: дескать, щас, бегу и падаю, нашла дуру! Приходилось весь сахарок самой съедать, потому что ты его не заслужила.
Кирюха не спускал глаз с хвоста огромной собаки – он маятником покачивался из стороны в сторону.
– Дина. Диночка. Ди-и-ина... – протянула Юкки. – Я буду звать тебя Дина. И без возражений у меня. Что за безобразная собака! – она громко топнула каблучком. – Вылезла, напугала, еще и рычит! Никакого воспитания!
Кирюха изумленно посмотрел на подружку, хотя и не мог разглядеть ее лица. Голос Юкки стал гневным, она уткнула руки в бока – луч фонаря при этом уперся в пол – затопала и закричала:
– Ах ты дрянь! Плохая собака! Завтрак бомжа! А ну пошла вон! Не хочу тебя больше видеть! Место! Место!
Кирюха торопливо вырвал из ее руки фонарик и снова осветил пространство перед собой – собаки не было.
– Быстрее! – вскричал он.
– Спокойно, – презрительным голосом бросила Юкки. – Бояться некого, – и вновь крикнула: – Вот, и сиди там, дрянная шавка! Только покажись еще раз мне на глаза!
К двери направились прогулочным шагом. Юкки держала Кирюху под руку, тот не разжимал пальцев, стискивавших рукоять кинжала.
Выход из помещения был заперт снаружи. Выбрались сквозь разбитое окно и долго бежали по темной уродливой улице. Перешли на шаг. Вокзал находился в другой части города, на расстоянии двух часов пешего хода.
Проснулись в электричке.
Вагон был пуст. Поезд подбирался к предпоследней станции – маленькому, всеми забытому, полумертвому Морошинску.
– Как себя чувствуешь, сладкий? – спросила Юкки. На ее коленях лежала опустевшая наполовину коробка конфет.
– Хреново... – бросил тот.
Он готов был ударить себя по лицу. Обещал себе не спать – и заснул! Предатель! Салага!
...Вокзал и поезд стали для него самым страшным испытанием.
Платформы были забиты народом, жаждавшим попасть на самую первую электричку. От камуфляжа рябило в глазах: охотники, рыбаки, грибники, «ягодники» – каждый обмундирован не хуже солдата регулярной армии. Вместо автоматов – дробовики в брезентовых чехлах, спиннинги, удочки, остроги, топорики, длинные ножи. Вместо вещмешков – огромные рюкзаки, бидоны, ведра, плетеные лукошки и корзины... Кирюха вклинился в человеческую массу, держа руку под курткой, на влажной рукояти кинжала... Он боялся, что среди камуфлированной толпы мелькнут черная борода и непрозрачные темные очки Аввакума. Да что Аввакум? Здесь любой может оказаться соглядатаем! Если те, кто преследует Юкки, действительно серьезные люди, то они просто обязаны расставить наблюдателей на всех выездах из города.
Электричку ждали, вклинившись между двумя компаниями.
Справа – группа пенсионеров, одетых так, словно на дворе минимум ноябрь. Едут за продуктами на базар в какую-то деревушку, не доверяют торговцам на городских рынках, а магазинам – и подавно. Громко дребезжат, как целая батарея будильников, спорят, ругают теперешнюю власть.
С другой стороны – семейство беженцев откуда-то из Средней Азии. Несколько женщин в цветастых одеждах – лица закрыты чадрами – с ними целый выводок совсем маленьких детей, которые истошно галдят и упорно не желают стоять на месте возле матерей. Словно черный горох рассыпался по платформе – и теперь без устали перекатывается с места на место, скачет, громко пищит... Один из малышей, не смутившись окружающих, даже справил нужду с края платформы.
В электричке места не досталось. Стояли в тамбуре. Юкки спряталась в углу, а Кирюха закрыл ее собой. Разговаривал с ней, целовал, щипал – делал все, чтобы не заснула.
Вскоре он смог усадить ее на скамью: не меньше половины пассажиров электрички вышли на станции «Масложиркомбинат», в основном это были взрослые, небрежно одетые мужчины с помятыми щетинистыми лицами, по виду – типичные пролетарии. Люди спешили на работу.
Девчонка уснула очень быстро, устроившись на плече Кирюхи. Тот крепился сколько мог, всматривался в окружающих, большинство из которых было стариками, обшаривал взглядом всех вновь вошедших, пытался вычислить возможных недругов... наконец махнул на все рукой и тоже погрузился в сладкое болото сна. Плевать на всех! Плевать! Долой пытку бессонницей! Убивайте, режьте, стреляйте! Меня это не касается... Я не умру – просто буду спать вечно...
Так все и было. Смалодушничал Кирилл Генрихович. Заснул. Как последний подонок. Не смог до дому дотерпеть.
– Свобода! – взвизгнула счастливая Юкки и обняла его: – Спасибо, мой милый. Что случилось? Почему такой серьезный?
– Боюсь я...
– Кого? Здесь никого нету. Все вышли. Некого бояться!
Кирюха еще раз огляделся: в вагоне ни души, кроме них самих, да и тамбуры пусты. Главное – оба до сих пор живы и все еще вместе. Пожалуй, можно и расслабиться чуток... Хотя стоп! Было кое-что, что до сих пор не давало Кирюхе покоя.
– Меня Федор беспокоит, кисуня. Вдруг он нас нарочно выпустил? А сам спокойно позвонил этим уродам и сказал: все, они вышли из общаги, можете ловить... да, и вознаграждение занести не забудьте!
– Не волнуйся. Ничего такого не будет.
– Почему?
Юкки беззаботно засмеялась, вытянула ножки, сладко потянулась:
– Потому что на самом деле все совсем не так, как ты думаешь.
Кирюха взял ее за плечи:
– Вот теперь, любовь моя, расскажи все как есть. Теперь-то можешь все объяснить?
– Могу. Но, сладкий... Я не уверена, что тебе понравится.
– Понравится – не понравится, какая разница? Я хочу знать, ради чего я столько времени рисковал собственной задницей.
Юкки заговорщически подмигнула:
– Да в том-то и дело...
Кирюха пристально посмотрел на нее:
– В чем?
– Так, Кирюша. Пообещай, что не убьешь меня на месте своим кинжалом.
– Обещаю.
Юкки громко вздохнула, зажмурилась, открыла глазки и продолжила:
– Начнем вот с чего. Расскажи свою версию всех этих событий.
– Ну... – Кирюха вспомнил разговор с Вовкой. – Допустим, тебя преследовали бандиты или спецслужбы или другие серьезные дяди...
Юкки рассмеялась:
– И ты думаешь, такая маленькая девчонка стоит того, чтобы за ней охотились серьезные дяди?
– Ну, и другая версия есть. Ты просто сбежала из дома...
Сзади раздались шаги. Кирюха резко обернулся. Юкки даже не шелохнулась.
По вагону быстро шел, почти бежал смуглый, тщательно выбритый парень в короткой кожаной куртке, не то кавказец, не то цыган. Из кармана серых брюк торчит мобильник, из другого – пачка дорогих сигарет. Мимо пролетел, не бросив в сторону беглецов даже короткого взгляда. «Сортир ищет, – решил Кирюха. – Приспичило».
– А если я сбежала из дома, почему меня милиция не ищет? – как ни в чем не бывало продолжала Юкки. – Любой родитель первым делом обратился бы в милицию...
– Ты сказать-то что хочешь? – Кирюха усмехнулся. – Что обманула меня?
– Не только тебя. Всех, кто в общаге жил. За мной никто не охотится.
– И думаешь, я поверю? А объяву кто повесил? Ты сама, что ли? Кто коменданту звонил? С кем я в сортире разговаривал?
– У меня был один-единственный сообщник. Из охранников.
– Константин или Федор? Может, Соломоныч?
– Ни тот, ни другой, ни третий. Ты его не знаешь. Он один был в курсе всего. Он звонил. Он объяву повесил. Он с тобой в сортире разговаривал – в кабинке, через стенку, так? Ты же не видел его лица! Он помог мне проникнуть в общагу – именно в твою комнату! Потому что мне был нужен ты.
Кирюха чувствовал, что бешенство охватывает его, но он сдерживался, чтобы не сорваться. За последние две недели он пережил столько, что научился справляться с любым состоянием:
– Я?! Зачем? Что все это значит?
– Все, что было, подстроено лично мной. Всего лишь ролевая игра. В главных ролях – мы с тобой. Я – сбежавшая принцесса, ты – мой защитник. Ты обратил внимание, как классно я сыграла свою роль? Ролевухи – это супер. Ведь мы с тобой познакомились именно на ролевухе!
– С тобой? Не помню...
– Ты прекрасно все помнишь. И сам мне рассказал. Про полигон у села Варварино.
Изумление Кирюхи было настолько велико, что ярость его тут же утихла:
– Женя? Это ты?
– Да, сладкий, – она смотрела очень ласково. – Та самая, которая из тебя мужика сделала. Тогда, той ночью, помнишь? Мне было очень холодно в той сарайке, я простудилась, сильно разболелась. Было подозрение на воспаление легких. Мои друзья сразу же увезли меня домой, потому-то мы и не встретились. Я потом тебя искала, никак не могла найти, встречала только людей, с тобой знакомых. Шнееман – такая редкая фамилия! И, главное, запоминается неплохо. Все говорили про тебя только хорошее. С их слов я составила твой окончательный портрет. Получился мой идеал!
Кирюха молчал с туповатым выражением лица.
– Кое в чем я тебя не обманула, Кирюша. Я действительно сбежала из дома, бродяжничала, путешествовала автостопом. И продолжала тебя искать. Когда вышла на тебя, стала думать, как завоевать твое сердце раз и навсегда...
– И что... Ты выбрала именно ТАКОЙ способ?
– А почему бы нет? Я же знала, что ты не можешь без экстрима, без приключений. И подарила тебе несколько дней самого настоящего экстрима! Правда, с Дамиром глупо получилось... Не ожидала, что он такой хлипкий...
– А зачем ты – с ним?..
– Это входило в программу. Все мои выходки – тест для тебя. Я решила так: если ты прогонишь меня или настучишь коменданту – то ты не тот, кто мне нужен. Тогда я исчезну, и ты легко обо мне забудешь. Но ты понял, как со мной надо, и все вытерпел! А я – я в любом случае ничем не рисковала. Мой друг охранник мне всегда помогал. Предупредил, когда на меня устроили облаву. Познакомил с Соломонычем. Помог – знаешь, с каким риском! – стырить деньги у коменданта...
– Последний вопрос: тот дядька, Аввакум – тоже твой сообщник?
– Нет, Кирюша. Я вообще не знаю, что это за дядька. Просто оказался там поблизости. А уж я придумала легенду про него. Сделала вид, что испугалась. Я старая ролевушница, играю получше любой актрисы!
Мрачный Кирюха проговорил:
– Да уж. Это ты умеешь.
– Все плохое кончилось раз и навсегда. Забудь все страхи, Кирюша. Ведь я люблю тебя. И ты тоже любишь. Меня.
– Люблю? Тебя?!
– Да. И теперь уже не сможешь без меня, – она упала ему на колени – как в тот вечер, когда Кирюха застал ее в своей кровати – и стала целовать сладкими от шоколада губами.
Целовались, пока поезд не подъехал к перрону.
Кирюха надел рюкзак и вынес Юкки на руках. При этом они продолжали целоваться.
Он оторвал свои губы от губ девчонки, поставил ее на бетон:
– Глупая же ты, кисуня... – впервые за утро он улыбнулся.
– Ты меня любишь, мой сладкий?
– Да, – признался Кирюха с грустной улыбкой. – Кажется, есть такой грешок.
– Люби. Заслужил. Познакомишь меня с родителями? Скажешь: вот, прицепилась какая-то. Стал прогонять – не уходит. Пришлось домой вести...
– И как тебя представить? Женя или Юля?
– Юкки, так и представь. Это мое тусовочное и самое любимое имя.
Сразу за платформой начиналась тропинка, которая шла через редкий лес.
– Ты знаешь дорогу?
Кирюха выпятил обе ладони и весело прокричал:
– Как все свои десять пальцев!
Юкки нежно смотрела на него:
– Ведь ты нисколько не сердишься на меня за всю эту историю?
– Нисколько! – он подпрыгнул на метр в воздух вместе с нелегким рюкзаком. – Я чувствую себя так, будто с меня тысячетонный камень сняли!
– Тогда догоняй! – девчонка скинула туфельки. Визжа и смеясь, побежала по пыльной дороге. Кирюха захохотал, глядя на грязные пятки Юкки, и кинулся вслед за подружкой.
Запнувшись обо что-то – Кирюха не заметил, обо что, – Юкки упала и покатилась по дорожке. Он подбежал к ней:
– Ай, какая же ты неловкая!.. – и осекся.
На оранжевой майке Юкки, словно большой цветок, алела кровавая дыра.
Кирюха обернулся.
В его сторону смотрел длинный тонкий глушитель, выраставший из толстого кургузого ствола черного пистолета.
Борода. Камуфляж. Темные очки, за которыми нет глаз.
Аввакум.
Стоит возле березы. Поворачивается спиной. Исчезает за деревьями.
Оторвав взгляд от того места, где только что стоял убийца, Кирюха посмотрел на Юкки. На ее остекленевшие глаза, залитую кровью грудь, вцепившиеся в землю пальчики...
Пальцы! Ему захотелось плакать и орать во все горло. Пальцы! Как же он мог забыть страшную подробность той самой ночи на полигоне близ Варварино!
...В кромешной темноте, где глаза бессильны, он видел Женю руками, как видит слепой. Руками и губами. Гладил колючую бритую голову, целовал шею, плечи, предплечья, запястья, ладони... Ощутив неладное, вздрогнул:
– А где же мизинчик?
Женя виновато спрятала левую руку:
– Нету. Старая история из детства... Собака укусила...
Кирюха вновь отыскал ее руку. Притянул к себе, стал целовать...
Вспоминая об этом, он сидел на дороге и беспомощно глядел на Юкки. Она валялась в пыли, уронив голову набок, приоткрыв рот, из которого струилась кровь, уродливо скрючив все свои десять пальцев.
2004–2005