Страница:
— Эм-Джей, наверно, хорошо, что ты не женат, ибо тебе присуща самоуверенность человека, которым никогда не помыкали. Да и вообще женщина, я считаю, пробуждает в мужчине самые худшие инстинкты — страсть к обладанию, к общественному положению, к заработкам, к покою. Ведь недаром диктаторы любят, чтобы их соратники были женаты, так они менее опасны. Ты согласен со мной?
— Согласен, но только отчасти.
— Ас чем ты не согласен?
— Кое с чем, но мы поговорим об этом в другой раз. Объективности ради следует сказать, что Митчелл Джарвис Пейтон давным-давно понял, что настоящему разведчику присущи совершенно иные особенности и свойства. Это прежде всего — выдержка, спокойствие, вежливость, умение слушать собеседника. Пейтон вырабатывал в себе эти качества, понимая что неврастеникам нет места там, где приходится принимать важные государственные решения и распоряжаться судьбами людей.
Весь его облик являл собой олицетворение уверенности и собранности. И одевался он в спокойные сине-серые тона.
Он не страдал недержанием речи, мало ел и очень мало пил спиртного на приемах и званых обедах. Он никогда не выказывал раздражения или явного удивления.
У него с годами выработалась интересная манера вести разговор: сначала неторопливая беседа, вопросы, ответы, а потом вдруг неожиданный вопрос, сформулированный так, что при любом ответе на него была отчетливо видна позиция отвечающего.
Вряд ли можно назвать опытным разведчиком, асом разведки человека, который сам ни разу не работал «в поле», не встречался с агентурой в боевых условиях, не вербовал агентов и не докладывал добытую самим информацию в центр. Пейтон был убежден, что тот, кто не нюхал настоящей разведывательной работы, страдает, как правило, комплексом неполноценности, а отсутствие конкретного опыта пытается компенсировать показной строгостью, жесткими подходами и неразумной мелочной требовательностью. Такие люди могут быть хорошими организаторами, неплохими аналитиками, но понять душу и проблему «полевого» работника им не дано.
Приученный долгой службой в разведке выяснять все подробности, он привык взвешивать каждое сказанное слово и не давать произвольного выхода своим эмоциям.
Однако весьма мощная проверка его привычек состоялась, когда в Вашингтон приехала своевольная дочь его любимых друзей. В Кембридже, штат Массачусетс, где она училась, с ней жестоко однажды обошлись, и она решила посвятить свою жизнь — иди часть жизни — борьбе с ненавистью и насилием, раздиравшими на части страны Средиземноморья.
Девушка была хорошо образованна, свободно владела английским и французским — так же, как арабским. Теперь она изучала идиш и одновременно иврит. Эм-Джей предложил ей поступить в Корпус мира. [39]
— Ну уж нет! Я не ребенок, дядя Митч. И у меня начисто отсутствуют благотворительные поползновения. Меня волнует только моя родина. Если ты не найдешь мне применения, найдутся другие...
— Возможно, и найдутся... Но куда они тебя заведут, вот вопрос!
— Тогда возьми меня к себе на работу!
— Придется посоветоваться с твоими родителями.
— Ни в коем случае! Они на пенсии, тихо живут себе под Балтимором. Будут только тревожиться за меня и понаделают кучу проблем. Дай мне переводы или работу по консультированию экспортеров... Ты же можешь это устроить! Боже мой, дядя Митч, ты же работал на неполной ставке консультанта в университете и мы никогда ничего не говорили!
— Моя милая, ты всего не знала...
— Не знала?! Да ты что! Сколько раз приходилось сидеть в своей комнате, когда к тебе кто-то приезжал. А один раз, помнишь, ввалились трое с пистолетами у пояса... Конечно, я ничего этого не видела...
— Эти визиты были вызваны чрезвычайными обстоятельствами. Твой отец понимал...
— Тогда и ты пойми меня! Дядя Митч, я хочу получить хоть какую-то работу.
— Ну хорошо, — сдался Митчелл Пейтон. — Теперь твоя очередь понять меня. Придется пройти курс интенсивного обучения в Фэрфаксе. Это в штате Вирджиния. В городишке, которого, между прочим, нет ни на одной карте. Если не выдержишь, помочь тебе не смогу.
— Договорились, — сказала Адриенна Калейла Рашад. — Хочешь пари? — Она улыбнулась.
— Только не с тобой, юная вымогательница. Пошли-ка, пообедаем. Ты, кажется, не пьешь?
— Вообще-то нет.
— А я, пожалуй, выпью...
И то, что Пейтон не заключил с ней пари, обернулось пользой для его кошелька. Кандидат за номером 1344 оказалась первой по результатам прохождения изнурительного десятинедельного курса в тренировочном лагере. К черту женскую эмансипацию! Она, условно говоря, положила на обе лопатки двадцать шесть курсантов. Митчелл Пейтон тогда подумал, что у нее есть на то основание, какого нет у остальных. Калейла Рашад была наполовину арабкой.
Все это происходило более девяти лет назад. Но в нынешний вечер в пятницу Митчелл Джарвис Пейтон пришел в смятение. Оперативная разведчица Калейла Рашад, выполняющая задание на западе Средиземноморья, только что позвонила с телефона-автомата из отеля «Хилтон». Что она делает здесь, в Вашингтоне? Почему самовольно покинула свой пост? Офицеры, приданные Отделу спецопераций, не имеют права действовать без его одобрения. В особенности это касается офицера Рашад. Это просто немыслимо! Почему-то остерегается появиться в Лэнгли, настаивает на встрече с ним в какой-то забегаловке в Арлингтоне. Видите ли, для нее жизненно важно не налететь на кого-либо из знакомых... Дядя Митч, дядя Митч... Она не называла его так лет пять. Что-то случилось. Но что?..
Меса-Верде жил-поживал для удобства фермеров, сезонных рабочих и заядлых путешественников, которые неминуемо теряли дорогу, колеся по Нью-Мексико и Аризоне. Аномалия в виде аэропорта существовала для комфорта десятка зажиточных граждан, обустроивших для себя житье-бытье в глуши. Эти провинциальные ротшильды редко наезжали в Меса-Верде. Все необходимое им доставляли самолетами.
Конгрессмен Эван Кендрик представлял собой исключение. Он вдруг ударился в политику. Многие пришли к заключению, что он дал маху, решив, будто здесь можно собрать голоса избирателей. Это было бы справедливо, проводись выборы среди населения к югу от реки Рио-Гранде.
Вараку, однако, очень хотелось увидеть ту часть дороги, которую местные называли Меса-Верде. Или просто Верде, как ее прозвал Эммануил Вайнграсс. Его интересовало все — как здесь одевались, как повлиял сельский труд на телосложение местных жителей. Работа, которую ему предстояло проделать, в каком-то смысле удручала, но ее надо было сделать, и все тут! Если именно здесь обитал предатель дела общества «Инвер Брасс», он, Милош Варак, обязан найти его... или ее.
После полуторачасовой езды на машине он увидел вывеску кафе «Пальчики оближешь!» Припарковав машину, Милош снял пиджак и направился не в кафе, а в соседний магазин.
— Что-то я вас раньше тут не видел! — сказал престарелый владелец магазина, расставлявший на полке пакеты с рисом. — Всегда приятно поболтать с новеньким. В Нью-Мексико путь держите? Хотите, покажу дорогу, можете даже ничего здесь не покупать. Я всем это говорю, но почему-то те, кто за рулем чувствуют себя обязанными расстаться с наличностью, а им всего-то и надо, что узнать, в какую сторону ехать.
— Сэр, вы очень любезны! — ответил Милош. — Но я-то непременно расстанусь с денежками... Только не со своими, а с хозяйскими. Надо купить у вас риса. Из Денвера продукты получили, а риса там не оказалось. Забыли, надо думать...
— А-а-а, вон оно что! Возьми, сынок, что тебе нужно. Правда, я уже не тащу товар к машине. Силы не те...
— Я и не думал об этом.
— А вы небось иностранец?
— Я из Скандинавии, — сказал Варак, — я здесь временно. Шофер болен, так я за него. — Милош взял три пакета риса, отнес их к кассе. Старикан последовал за ним.
— А рис-то кому?
— Кендрику, но он меня еще не видел...
— Имеете в виду Эвана? Это наш собственный конгрессмен... Герой Омана. Им можно гордиться, как говорит президент. Кендрик наведывался сюда пару раз. Хороший человек. Он вам понравится. Крепко стоит на ногах.
— Не имел возможности познакомиться с ним.
— Ну да! Но если бываете у него дома, должны знать Мэнни. Это уж точно! Настоящий сорвиголова, правда? Я вам скажу, этот сумасшедший еврей — это что-то...
— Согласен.
— Вся покупка, сэр, шесть долларов и тридцать один цент. Если нет мелкой монетки, не страшно. Можете не искать.
— Думаю, найду... — Варак пошарил по карманам. — А мистер... Мэнни здесь бывает?
— Два-три раза в месяц. Приезжает с одной из своих сиделок... А как только та отвернется, он уже в кафе... Вот сдача, сынок.
— Благодарю вас, сэр! — Милош забрал пакеты с рисом и направился было к выходу, но старикан окликнул его:
— Сэр, сиделки-медсестры за Мэнни углядеть не поспевают, а его не мешало бы приструнить, как-никак при конгрессмене, а то тяпнет стаканчик-другой... Да вы сами знаете!
— Да уж! — Варак с улыбкой оглянулся на владельца магазина. — А что, частенько он позволяет себе?
— Да вот хоть вчера... Я увидел его, крикнул, мол, привет домашним, а он гаркнул в ответ что-то вроде «дорогуша», отмахнулся и в кафе. Тут-то я и заметил машину... Прямо стелется по улице, а парень за рулем что-то в трубку говорит, говорит... В машинах теперь кое у кого есть телефоны. А потом машина встала напротив кафе через улицу, а парень за рулем, смотрю, наблюдает за входной дверью. Потом он опять поговорил по телефону и пошел к Гонсалесу. В кафе больше никто не входил, тут-то до меня и дошло, что парень за рулем шпионит за Мэнни.
— Спасибо, обязательно предупрежу, чтобы были поосторожнее, — сказал Милош. — А у этого, что за рулем, волосы темные?
— Нет! Он рыжий, как лисица... Весь такой прилизанный.
— Ах, этот! — воскликнул Варак. — Моего роста, да?
— Не сказал бы, — покачал головой старикан. — Повыше...
— Это уж как водится! — улыбнулся Милош. — Мы склонны считать, что все кругом пигмеи, одни мы — великаны. Он такой худощавый, да?
— Вот-вот! — кивнул старик. — Мяса-то у него на костях совсем немного.
— А он, случайно, не на коричневом «линкольне»?
— Машина большая и синяя, а какая марка... уже не различаю.
— Ну, спасибо! Обязательно передам у Кендрика, чтобы там держали ушки на макушке. Не стоит все-таки обижать Мэнни.
— Не думайте, будто я ничего не петрю. Мне кажется, Мэнни с Кендриком заодно, так что если Эван сочтет, что за Мэнни надо присмотреть, я готов. Знаете, ведь этот Мэнни — сущий дьявол. Гонсалес у себя в кафе, когда удается, разбавляет ему виски водой.
— Еще раз спасибо! Проинформирую конгрессмена о вашем предложении насчет сотрудничества.
— А я-то подумал, будто вы незнакомы с ним.
— Это когда я встречусь с ним. До свидания.
Милош Варак включил зажигание, а спустя пару минут он, выехав на дорогу, сбросил скорость и поехал медленно, посматривая по сторонам.
— Придется, — возразила Калейла, глядя на своего названого дядюшку в упор. — А что вообще ты знал об Омане?
Они сидели за столиком, покрытом скатертью в красно-белую клеточку, в глубине итальянского ресторана в Арлингтоне.
— Ну, во-первых, то, что операция «4-0» на федеральном уровне. Во-вторых, что связь осуществляет Лестер Кроуфорд. Ему потребовался перечень наших людей со списком всех их контактов в Юго-Западной Азии. Пожалуй, это все, что мне было известно.
— Ты не упомянул, что вся страна стояла на ушах, чтобы спасти жизнь заложников.
— А я, между прочим, оказался меж двух огней по причине твоей дружбы с султаном Ахматом и его женой. Понимаешь, мне не хотелось сдавать тебя Лестеру, но этого требовала твоя прошлая работа в Отделе спецопераций и твои контакты с семьей султана Омана. Кроме того, я понимал, что, если не включу тебя в перечень, а ты об этом узнаешь, я окажусь у тебя на крючке.
— Это уж точно!
— Однако хочу признаться в маленьком грехе, — печально улыбаясь, сказал Пейтон. — Когда кризис с заложниками благополучно разрешился, я зашел к шефу всего управления, этому Кроуфорду, и довел до сведения, что правила игры я принимаю, но мне необходимо знать, что с тобой все в порядке. Он поднял на меня свои рыбьи глаза и сказал, что ты возвратилась в Каир. Думаю, и этого ему не хотелось говорить... А теперь именно ты мне рассказываешь, что эта дьявольская операция раскрыта кем-то из наших! Операция под кодом «4-0» останется тайной за семью печатями в течение многих лет, даже десятилетий! К примеру, кое-какие сведения о Второй мировой войне не подлежат огласке до середины будущего столетия, если не позже.
— Эм-Джей, а кто за это отвечает? Я хочу сказать, кто обеспечивает неразглашение?
— Документы хранятся в специальных бункерах, разбросанных по всей стране. Задействованы высокотехнологичные охранные системы. Сигнал тревоги немедленно поступает к нам в Вашингтон — в Госдепартамент, в министерство обороны и в особую службу Белого дома. С развитием компьютеров стало возможным хранить информацию в банках данных с кодами доступа, вырабатываемыми, как минимум, тремя разведслужбами и в Овальном зале. Там, где принимается решение относительно того, какие из документов являются жизненно важными, они опечатываются и запаковываются. Это и есть временное забвение, моя дорогая, с абсолютной защитой от похищения и дураков.
Адриенна откинулась на спинку стула и начала свой рассказ. Она выложила «дяде Митчу» все, даже интимное происшествие, случившееся в Бахрейне.
— Не могу сказать, что сожалею об этом, профессионально или как-то еще. Мы оба были загнаны в угол и испуганы. А он оказался порядочным человеком. Я убедилась в этом еще раз сегодня утром в Мэриленде.
— В постели?
— О Господи, нет, конечно! Он объяснил мне, чего добивается, почему сделал то, что сделал, даже почему стал конгрессменом. Теперь он не хочет быть им, как я тебе уже рассказывала. Между прочим, все думают, будто он кроткий агнец, но я бы никому не посоветовала доводить его до точки кипения.
— Наконец-то у моей племянницы появился друг, сумевший задеть ее за живое...
— Было бы лицемерием отрицать это, но сомневаюсь, что это надолго. Мы с ним в каком-то смысле похожи. Но мы слишком поглощены каждый своим делом, а чувства у нас лишь на втором месте. И все же он мне нравится, очень нравится. Представляешь, он заставляет меня смеяться, но, разумеется, не над ним, а вместе с ним.
— Это необыкновенно важно, — задумчиво произнес Пейтон. — А я так и не встретил никого, кто бы по-настоящему заставил меня смеяться. Вместе с ним... с ней. Но эта трещина в фасаде собственного здания — моя вина. Я, наверное, слишком многого требую.
— При чем тут требовательность? — пожала плечами Калейла. — Просто у тебя работа такая.
— Твоему отцу совсем не трудно рассмешить твою маму. Временами я завидовал им.
— А мама всегда считала, произнеси он трижды слово «развод», как это принято на Востоке, и им придется расстаться.
— Чушь! Он ее обожает. А почему Кендрик настаивал на анонимности, как главном условии? Ты мне уже рассказывала, но повтори-ка еще раз.
— Ты что-то не в меру подозрителен, дядя Митч. Объяснение весьма логично. Он намеревался вернуться в Оман и взяться за то, что бросил пять-шесть лет назад. Но ведь в Омане с его именем теперь связано многое! Понимаешь, его голова нужна всем. А те, кто ему помогал, боятся до смерти оказаться раскрытыми. То, что случилось с ним за последние два дня, лишь доказывает его правоту. Вернуться ему никто не позволит.
Пейтон нахмурился:
— Моя дорогая, я все понимаю, но дело в том, что ты полагаешься лишь на его слова. Он хотел, он хочет вернуться... Это слова, а нужны факты.
— Я ему верю, — сказала Калейла.
— Возможно, он и сам в это верит, — пожал плечами Пейтон. — Сейчас верит... Хорошенько обдумал ситуацию и поверил.
— Эм-Джей, ты говоришь загадками. Что ты имеешь в виду?
— Может быть, это и мелочь, но на ней стоит остановиться особо. Если у человека действительно не лежит душа к службе в конгрессе, он не станет сражаться с пентагоновскими тяжеловесами по телевидению, не станет выступать в воскресной телепрограмме на всю страну. А эта его пресс-конференция? Он заведомо знал, что она произведет эффект разорвавшейся бомбы. И зачем, скажи на милость, на слушаниях специально созданного подкомитета по контролю за разведкой задавать жесткие вопросы? Ведь это не способствует положительному имиджу в глазах общественности, хотя, конечно, делает его весьма популярным. Подытоживая, могу сказать: поступки не характеризуют его как человека, решившего бросить политику и те преимущества, которые она предоставляет. Здесь что-то не стыкуется. Как, на твой взгляд?
Калейла кивнула:
— Я задавала ему эти и другие подобные вопросы, подумав, а не страдает ли он заниженной самооценкой. В ответ он взрывался, отрицал такие мотивы своего поведения, настаивая на том, что его единственное желание — вырваться из Вашингтона.
— А не является ли это желание плодом его долгих размышлений? — предположил Пейтон. — Я задаю этого вопрос без всякой задней мысли. К примеру, эта весьма удачливая личность поражена вирусом с берегов реки Потомак, то есть великими амбициями. И вот он ставит перед собой большие цели и идет к ним, используя все свои козырные карты, включая его успех в Омане. Потом он спохватывается и думает: «Боже мой, что я наделал? Что я здесь забыл? Я чужак среди этих людей...» Такое происходит сплошь и рядом. Мы потеряли многих наших лучших людей, кто пришел к подобному заключению. Кстати, большинство из них теперь абсолютно независимые люди, добившиеся успеха в той или иной области. Исключаем из этого числа тех, кто жаждет могущества лишь для удовлетворения своего "я". А твое внутреннее чутье наверняка исключает Кендрика, поскольку он не принадлежит к когорте лиц, обожающих всякие дебаты и бесконечные компромиссы, являющиеся побочным продуктом нашей системы. Не есть ли это приблизительный портрет нашего конгрессмена?
— Внутреннее чутье подсказывает мне, что это его точный портрет.
— Тогда этот твой весьма привлекательный молодой человек...
— Да ну тебя, Эм-Джей! — оборвала его Калейла. — Ты прямо как кисейная барышня!
— Я хотел сказать «ухажер», но передумал.
— Ну ты даешь!
— Ну хорошо! Предположим, твой друг проснулся в один прекрасный день и сказал себе: «Я совершил ужасную ошибку, сделав из себя героя, надо ее исправить».
— Сказал бы, если бы был лжецом, а он честный и искренний...
— Но в манере его поведения просматривается противоречивость. Он делает прямо противоположное тому, что заявляет.
— А я настаиваю, что это не так! Он не врет ни себе, ни мне...
— Я пытаюсь рассмотреть его в разных ракурсах до того, как мы приступим к поискам какого-то негодяя, с которым — если ты права — вошел в контакт другой негодяй, какой-то блондин... А не рассказывал ли тебе Кендрик, почему он при всем честном народе выступил против Пентагона, да и вообще всей оборонки, не говоря уж о его, конечно, сдержанной, но передающейся из уст в уста критике нашей собственной разведки.
— Потому что его положение обязывает высказывать все, что он считает нужным и должным.
— Значит, вот так он это объясняет?
— Значит, вот так...
— Тогда ему действительно повезло с комитетом Партриджа со специальным подкомитетом по разведке. Политики домогаются таких постов, такие должности с неба не падают, за них борются. Как он это объясняет?
— Никак. Ему все это как раз упало с неба. Он скорее боролся против этих назначений.
— Не понял?! — Пейтон приподнял брови.
— Кендрик сказал, что, если я ему не верю, могу спросить у его старшего помощника, который долго уговаривал его согласиться с назначением в комитет Партриджа, да хоть бы и у спикера палаты. Кендрик и слышать об этих должностях не хотел, но ему объяснили, что, если он не даст согласия, тогда у него не будет возможности выступить по поводу своего преемника, следующего конгрессмена от девятого округа штата Колорадо. А это для него очень важно, поэтому он и согласился. Он не без труда отделался от одного казнокрада и не хочет, чтобы на его место пришел еще один коррупционер.
Пейтон откинулся на спинку стула, обхватил горстью подбородок и прищурился. За долгие годы Адриенна научилась когда надо, молчать, не прерывая хода мыслей наставника. Она так и поступила, готовая к любой реакции, но не к той, которая последовала.
— Это совсем другая игра, моя милая. Если не ошибаюсь, ты сказала Кендрику, будто кто-то считает, что он заслуживает награды за то, что делает. Тут все гораздо сложнее, как мне кажется. Нашего конгрессмена ведут...
— Боже мой, кто, с какой целью?
— Не знаю, но это стоит выяснить. Потихоньку и осторожно. Здесь мы имеем дело с чем-то весьма необычным.
Ряд закрашенных сверху мельчайших отверстий в нижней части окантовки окон распылял методом вспрыскивания газообразное вещество, способное «вырубать» взломщика на довольно длительное время. Это изобретение использовалось дипломатами в проблемных странах, где нередко нападение недругов заканчивалось допросами, чрезвычайно информативными и оперативными. Во время внезапных налетов система приводилась в действие водителем либо сигнализацией, если в машине никого не было. Среди богатых это устройство пользовалось огромным спросом, и говорили, что фирмы-производители завалены заказами.
Варак оглянулся, быстро подошел к машине со стороны багажника, достал из кармана какой-то предмет и лег под выхлопную трубу. Он сразу принялся за дело. Менее чем через полторы минуты он уже бежал к лесу.
Началась охота, и, как следствие, началось ожидание.
Минут через сорок он увидел мужчину высокого роста, худощавого, шагающего вдоль дороги. На нем был темный костюм, пальто нараспашку и никакого головного убора, так что его рыжие волосы были видны издалека. Шефу этого следопыта стоило бы ознакомиться с основами косметической методологии. Рыжий на задании! Обхохочешься. Рыжий между тем обогнул капот седана и сел за руль. Он включил зажигание. Двигатель зачихал, потом раздался сильный скрежет, глушитель с выхлопной трубой улетел в кусты, из-под днища повалил пар. Прижав к лицу носовой платок, Варак пригнулся. Он дождался, когда пар рассеялся, потом выпрямился.
Водитель седана сидел в хирургической маске и с пистолетом в руке. Он вертел головой в разные стороны. Вероятно, вычислял, откуда может грозить нападение, решил Варак. Прошла минута, еще одна, и замешательство рыжего стало очевидным. Он поднял телефонную трубку, потом положил на место. Милош понял почему. Если проблема с машиной заключается в поломке, и он доложит о происшествии своим шефам, находящимся, скажем, у черта на рогах, его по головке не погладят. Рыжий включил зажигание. Звук заработавшего мотора ударил по барабанным перепонкам. Рыжий выключил мотор.
И что дальше? Варак решил подождать. Он ждал минут двадцать. «Хоть и рыжий, но профессионал!» — подумал он, когда тот осторожно выбрался из машины и пошел к багажнику, держа в одной руке пистолет, а в другой фонарь. Варак в это время полз по-пластунски среди густой травы. Рыжий наклонился и посветил фонариком под днище машины. Милош понял, что у него в запасе лишь считанные секунды. Вот сейчас рыжий обнаружит подпил и тогда... Варак встал на колено, вскинул пневматический пистолет, заряженный стрелой, и выстрелил. Стрела-игла с наркотиком попала в цель — прямо рыжему в шею. Тот повернулся, уронил фонарь и стал вытаскивать стрелу-иглу. Но не тут-то было! Чем интенсивнее он двигался, тем быстрее кровь приливала к голове. Когда Варак досчитал до восьми, рыжий упал.
— Согласен, но только отчасти.
— Ас чем ты не согласен?
— Кое с чем, но мы поговорим об этом в другой раз. Объективности ради следует сказать, что Митчелл Джарвис Пейтон давным-давно понял, что настоящему разведчику присущи совершенно иные особенности и свойства. Это прежде всего — выдержка, спокойствие, вежливость, умение слушать собеседника. Пейтон вырабатывал в себе эти качества, понимая что неврастеникам нет места там, где приходится принимать важные государственные решения и распоряжаться судьбами людей.
Весь его облик являл собой олицетворение уверенности и собранности. И одевался он в спокойные сине-серые тона.
Он не страдал недержанием речи, мало ел и очень мало пил спиртного на приемах и званых обедах. Он никогда не выказывал раздражения или явного удивления.
У него с годами выработалась интересная манера вести разговор: сначала неторопливая беседа, вопросы, ответы, а потом вдруг неожиданный вопрос, сформулированный так, что при любом ответе на него была отчетливо видна позиция отвечающего.
Вряд ли можно назвать опытным разведчиком, асом разведки человека, который сам ни разу не работал «в поле», не встречался с агентурой в боевых условиях, не вербовал агентов и не докладывал добытую самим информацию в центр. Пейтон был убежден, что тот, кто не нюхал настоящей разведывательной работы, страдает, как правило, комплексом неполноценности, а отсутствие конкретного опыта пытается компенсировать показной строгостью, жесткими подходами и неразумной мелочной требовательностью. Такие люди могут быть хорошими организаторами, неплохими аналитиками, но понять душу и проблему «полевого» работника им не дано.
Приученный долгой службой в разведке выяснять все подробности, он привык взвешивать каждое сказанное слово и не давать произвольного выхода своим эмоциям.
Однако весьма мощная проверка его привычек состоялась, когда в Вашингтон приехала своевольная дочь его любимых друзей. В Кембридже, штат Массачусетс, где она училась, с ней жестоко однажды обошлись, и она решила посвятить свою жизнь — иди часть жизни — борьбе с ненавистью и насилием, раздиравшими на части страны Средиземноморья.
Девушка была хорошо образованна, свободно владела английским и французским — так же, как арабским. Теперь она изучала идиш и одновременно иврит. Эм-Джей предложил ей поступить в Корпус мира. [39]
— Ну уж нет! Я не ребенок, дядя Митч. И у меня начисто отсутствуют благотворительные поползновения. Меня волнует только моя родина. Если ты не найдешь мне применения, найдутся другие...
— Возможно, и найдутся... Но куда они тебя заведут, вот вопрос!
— Тогда возьми меня к себе на работу!
— Придется посоветоваться с твоими родителями.
— Ни в коем случае! Они на пенсии, тихо живут себе под Балтимором. Будут только тревожиться за меня и понаделают кучу проблем. Дай мне переводы или работу по консультированию экспортеров... Ты же можешь это устроить! Боже мой, дядя Митч, ты же работал на неполной ставке консультанта в университете и мы никогда ничего не говорили!
— Моя милая, ты всего не знала...
— Не знала?! Да ты что! Сколько раз приходилось сидеть в своей комнате, когда к тебе кто-то приезжал. А один раз, помнишь, ввалились трое с пистолетами у пояса... Конечно, я ничего этого не видела...
— Эти визиты были вызваны чрезвычайными обстоятельствами. Твой отец понимал...
— Тогда и ты пойми меня! Дядя Митч, я хочу получить хоть какую-то работу.
— Ну хорошо, — сдался Митчелл Пейтон. — Теперь твоя очередь понять меня. Придется пройти курс интенсивного обучения в Фэрфаксе. Это в штате Вирджиния. В городишке, которого, между прочим, нет ни на одной карте. Если не выдержишь, помочь тебе не смогу.
— Договорились, — сказала Адриенна Калейла Рашад. — Хочешь пари? — Она улыбнулась.
— Только не с тобой, юная вымогательница. Пошли-ка, пообедаем. Ты, кажется, не пьешь?
— Вообще-то нет.
— А я, пожалуй, выпью...
И то, что Пейтон не заключил с ней пари, обернулось пользой для его кошелька. Кандидат за номером 1344 оказалась первой по результатам прохождения изнурительного десятинедельного курса в тренировочном лагере. К черту женскую эмансипацию! Она, условно говоря, положила на обе лопатки двадцать шесть курсантов. Митчелл Пейтон тогда подумал, что у нее есть на то основание, какого нет у остальных. Калейла Рашад была наполовину арабкой.
Все это происходило более девяти лет назад. Но в нынешний вечер в пятницу Митчелл Джарвис Пейтон пришел в смятение. Оперативная разведчица Калейла Рашад, выполняющая задание на западе Средиземноморья, только что позвонила с телефона-автомата из отеля «Хилтон». Что она делает здесь, в Вашингтоне? Почему самовольно покинула свой пост? Офицеры, приданные Отделу спецопераций, не имеют права действовать без его одобрения. В особенности это касается офицера Рашад. Это просто немыслимо! Почему-то остерегается появиться в Лэнгли, настаивает на встрече с ним в какой-то забегаловке в Арлингтоне. Видите ли, для нее жизненно важно не налететь на кого-либо из знакомых... Дядя Митч, дядя Митч... Она не называла его так лет пять. Что-то случилось. Но что?..
* * *
Милош Варак сошел с самолета в Дуранго, небольшом городе на юго-западе штата Колорадо. В зале прилета он сразу направился к стоике агентства проката и аренды автомобилей. Предъявив фальшивое водительское удостоверение и, соответственно, фальшивую кредитную карточку, он подписал договор о прокате машины, получил ключи и был направлен на стоянку, где его дожидался «форд». У него в портфеле лежала детальная карта штата Колорадо с указанием отелей, мотелей и ресторанов, большинство из которых находились в окрестностях таких городов, как Кортес, Хесперас, Марвел и далее на восток города Дуранго. Местечко под названием Меса-Верде воспринималось сознанием как просто географическая точка. Вся индустрия развлечений, как нынче принято говорить, состояла из универсального магазина, парикмахерской, небольшого частного аэропорта за пределами городка и кафе под названием «Пальчики оближешь!».Меса-Верде жил-поживал для удобства фермеров, сезонных рабочих и заядлых путешественников, которые неминуемо теряли дорогу, колеся по Нью-Мексико и Аризоне. Аномалия в виде аэропорта существовала для комфорта десятка зажиточных граждан, обустроивших для себя житье-бытье в глуши. Эти провинциальные ротшильды редко наезжали в Меса-Верде. Все необходимое им доставляли самолетами.
Конгрессмен Эван Кендрик представлял собой исключение. Он вдруг ударился в политику. Многие пришли к заключению, что он дал маху, решив, будто здесь можно собрать голоса избирателей. Это было бы справедливо, проводись выборы среди населения к югу от реки Рио-Гранде.
Вараку, однако, очень хотелось увидеть ту часть дороги, которую местные называли Меса-Верде. Или просто Верде, как ее прозвал Эммануил Вайнграсс. Его интересовало все — как здесь одевались, как повлиял сельский труд на телосложение местных жителей. Работа, которую ему предстояло проделать, в каком-то смысле удручала, но ее надо было сделать, и все тут! Если именно здесь обитал предатель дела общества «Инвер Брасс», он, Милош Варак, обязан найти его... или ее.
После полуторачасовой езды на машине он увидел вывеску кафе «Пальчики оближешь!» Припарковав машину, Милош снял пиджак и направился не в кафе, а в соседний магазин.
— Что-то я вас раньше тут не видел! — сказал престарелый владелец магазина, расставлявший на полке пакеты с рисом. — Всегда приятно поболтать с новеньким. В Нью-Мексико путь держите? Хотите, покажу дорогу, можете даже ничего здесь не покупать. Я всем это говорю, но почему-то те, кто за рулем чувствуют себя обязанными расстаться с наличностью, а им всего-то и надо, что узнать, в какую сторону ехать.
— Сэр, вы очень любезны! — ответил Милош. — Но я-то непременно расстанусь с денежками... Только не со своими, а с хозяйскими. Надо купить у вас риса. Из Денвера продукты получили, а риса там не оказалось. Забыли, надо думать...
— А-а-а, вон оно что! Возьми, сынок, что тебе нужно. Правда, я уже не тащу товар к машине. Силы не те...
— Я и не думал об этом.
— А вы небось иностранец?
— Я из Скандинавии, — сказал Варак, — я здесь временно. Шофер болен, так я за него. — Милош взял три пакета риса, отнес их к кассе. Старикан последовал за ним.
— А рис-то кому?
— Кендрику, но он меня еще не видел...
— Имеете в виду Эвана? Это наш собственный конгрессмен... Герой Омана. Им можно гордиться, как говорит президент. Кендрик наведывался сюда пару раз. Хороший человек. Он вам понравится. Крепко стоит на ногах.
— Не имел возможности познакомиться с ним.
— Ну да! Но если бываете у него дома, должны знать Мэнни. Это уж точно! Настоящий сорвиголова, правда? Я вам скажу, этот сумасшедший еврей — это что-то...
— Согласен.
— Вся покупка, сэр, шесть долларов и тридцать один цент. Если нет мелкой монетки, не страшно. Можете не искать.
— Думаю, найду... — Варак пошарил по карманам. — А мистер... Мэнни здесь бывает?
— Два-три раза в месяц. Приезжает с одной из своих сиделок... А как только та отвернется, он уже в кафе... Вот сдача, сынок.
— Благодарю вас, сэр! — Милош забрал пакеты с рисом и направился было к выходу, но старикан окликнул его:
— Сэр, сиделки-медсестры за Мэнни углядеть не поспевают, а его не мешало бы приструнить, как-никак при конгрессмене, а то тяпнет стаканчик-другой... Да вы сами знаете!
— Да уж! — Варак с улыбкой оглянулся на владельца магазина. — А что, частенько он позволяет себе?
— Да вот хоть вчера... Я увидел его, крикнул, мол, привет домашним, а он гаркнул в ответ что-то вроде «дорогуша», отмахнулся и в кафе. Тут-то я и заметил машину... Прямо стелется по улице, а парень за рулем что-то в трубку говорит, говорит... В машинах теперь кое у кого есть телефоны. А потом машина встала напротив кафе через улицу, а парень за рулем, смотрю, наблюдает за входной дверью. Потом он опять поговорил по телефону и пошел к Гонсалесу. В кафе больше никто не входил, тут-то до меня и дошло, что парень за рулем шпионит за Мэнни.
— Спасибо, обязательно предупрежу, чтобы были поосторожнее, — сказал Милош. — А у этого, что за рулем, волосы темные?
— Нет! Он рыжий, как лисица... Весь такой прилизанный.
— Ах, этот! — воскликнул Варак. — Моего роста, да?
— Не сказал бы, — покачал головой старикан. — Повыше...
— Это уж как водится! — улыбнулся Милош. — Мы склонны считать, что все кругом пигмеи, одни мы — великаны. Он такой худощавый, да?
— Вот-вот! — кивнул старик. — Мяса-то у него на костях совсем немного.
— А он, случайно, не на коричневом «линкольне»?
— Машина большая и синяя, а какая марка... уже не различаю.
— Ну, спасибо! Обязательно передам у Кендрика, чтобы там держали ушки на макушке. Не стоит все-таки обижать Мэнни.
— Не думайте, будто я ничего не петрю. Мне кажется, Мэнни с Кендриком заодно, так что если Эван сочтет, что за Мэнни надо присмотреть, я готов. Знаете, ведь этот Мэнни — сущий дьявол. Гонсалес у себя в кафе, когда удается, разбавляет ему виски водой.
— Еще раз спасибо! Проинформирую конгрессмена о вашем предложении насчет сотрудничества.
— А я-то подумал, будто вы незнакомы с ним.
— Это когда я встречусь с ним. До свидания.
Милош Варак включил зажигание, а спустя пару минут он, выехав на дорогу, сбросил скорость и поехал медленно, посматривая по сторонам.
* * *
— Этого не может быть! — сказал с расстановкой Митчелл Джарвис Пейтон. — Не могу в это поверить!— Придется, — возразила Калейла, глядя на своего названого дядюшку в упор. — А что вообще ты знал об Омане?
Они сидели за столиком, покрытом скатертью в красно-белую клеточку, в глубине итальянского ресторана в Арлингтоне.
— Ну, во-первых, то, что операция «4-0» на федеральном уровне. Во-вторых, что связь осуществляет Лестер Кроуфорд. Ему потребовался перечень наших людей со списком всех их контактов в Юго-Западной Азии. Пожалуй, это все, что мне было известно.
— Ты не упомянул, что вся страна стояла на ушах, чтобы спасти жизнь заложников.
— А я, между прочим, оказался меж двух огней по причине твоей дружбы с султаном Ахматом и его женой. Понимаешь, мне не хотелось сдавать тебя Лестеру, но этого требовала твоя прошлая работа в Отделе спецопераций и твои контакты с семьей султана Омана. Кроме того, я понимал, что, если не включу тебя в перечень, а ты об этом узнаешь, я окажусь у тебя на крючке.
— Это уж точно!
— Однако хочу признаться в маленьком грехе, — печально улыбаясь, сказал Пейтон. — Когда кризис с заложниками благополучно разрешился, я зашел к шефу всего управления, этому Кроуфорду, и довел до сведения, что правила игры я принимаю, но мне необходимо знать, что с тобой все в порядке. Он поднял на меня свои рыбьи глаза и сказал, что ты возвратилась в Каир. Думаю, и этого ему не хотелось говорить... А теперь именно ты мне рассказываешь, что эта дьявольская операция раскрыта кем-то из наших! Операция под кодом «4-0» останется тайной за семью печатями в течение многих лет, даже десятилетий! К примеру, кое-какие сведения о Второй мировой войне не подлежат огласке до середины будущего столетия, если не позже.
— Эм-Джей, а кто за это отвечает? Я хочу сказать, кто обеспечивает неразглашение?
— Документы хранятся в специальных бункерах, разбросанных по всей стране. Задействованы высокотехнологичные охранные системы. Сигнал тревоги немедленно поступает к нам в Вашингтон — в Госдепартамент, в министерство обороны и в особую службу Белого дома. С развитием компьютеров стало возможным хранить информацию в банках данных с кодами доступа, вырабатываемыми, как минимум, тремя разведслужбами и в Овальном зале. Там, где принимается решение относительно того, какие из документов являются жизненно важными, они опечатываются и запаковываются. Это и есть временное забвение, моя дорогая, с абсолютной защитой от похищения и дураков.
Адриенна откинулась на спинку стула и начала свой рассказ. Она выложила «дяде Митчу» все, даже интимное происшествие, случившееся в Бахрейне.
— Не могу сказать, что сожалею об этом, профессионально или как-то еще. Мы оба были загнаны в угол и испуганы. А он оказался порядочным человеком. Я убедилась в этом еще раз сегодня утром в Мэриленде.
— В постели?
— О Господи, нет, конечно! Он объяснил мне, чего добивается, почему сделал то, что сделал, даже почему стал конгрессменом. Теперь он не хочет быть им, как я тебе уже рассказывала. Между прочим, все думают, будто он кроткий агнец, но я бы никому не посоветовала доводить его до точки кипения.
— Наконец-то у моей племянницы появился друг, сумевший задеть ее за живое...
— Было бы лицемерием отрицать это, но сомневаюсь, что это надолго. Мы с ним в каком-то смысле похожи. Но мы слишком поглощены каждый своим делом, а чувства у нас лишь на втором месте. И все же он мне нравится, очень нравится. Представляешь, он заставляет меня смеяться, но, разумеется, не над ним, а вместе с ним.
— Это необыкновенно важно, — задумчиво произнес Пейтон. — А я так и не встретил никого, кто бы по-настоящему заставил меня смеяться. Вместе с ним... с ней. Но эта трещина в фасаде собственного здания — моя вина. Я, наверное, слишком многого требую.
— При чем тут требовательность? — пожала плечами Калейла. — Просто у тебя работа такая.
— Твоему отцу совсем не трудно рассмешить твою маму. Временами я завидовал им.
— А мама всегда считала, произнеси он трижды слово «развод», как это принято на Востоке, и им придется расстаться.
— Чушь! Он ее обожает. А почему Кендрик настаивал на анонимности, как главном условии? Ты мне уже рассказывала, но повтори-ка еще раз.
— Ты что-то не в меру подозрителен, дядя Митч. Объяснение весьма логично. Он намеревался вернуться в Оман и взяться за то, что бросил пять-шесть лет назад. Но ведь в Омане с его именем теперь связано многое! Понимаешь, его голова нужна всем. А те, кто ему помогал, боятся до смерти оказаться раскрытыми. То, что случилось с ним за последние два дня, лишь доказывает его правоту. Вернуться ему никто не позволит.
Пейтон нахмурился:
— Моя дорогая, я все понимаю, но дело в том, что ты полагаешься лишь на его слова. Он хотел, он хочет вернуться... Это слова, а нужны факты.
— Я ему верю, — сказала Калейла.
— Возможно, он и сам в это верит, — пожал плечами Пейтон. — Сейчас верит... Хорошенько обдумал ситуацию и поверил.
— Эм-Джей, ты говоришь загадками. Что ты имеешь в виду?
— Может быть, это и мелочь, но на ней стоит остановиться особо. Если у человека действительно не лежит душа к службе в конгрессе, он не станет сражаться с пентагоновскими тяжеловесами по телевидению, не станет выступать в воскресной телепрограмме на всю страну. А эта его пресс-конференция? Он заведомо знал, что она произведет эффект разорвавшейся бомбы. И зачем, скажи на милость, на слушаниях специально созданного подкомитета по контролю за разведкой задавать жесткие вопросы? Ведь это не способствует положительному имиджу в глазах общественности, хотя, конечно, делает его весьма популярным. Подытоживая, могу сказать: поступки не характеризуют его как человека, решившего бросить политику и те преимущества, которые она предоставляет. Здесь что-то не стыкуется. Как, на твой взгляд?
Калейла кивнула:
— Я задавала ему эти и другие подобные вопросы, подумав, а не страдает ли он заниженной самооценкой. В ответ он взрывался, отрицал такие мотивы своего поведения, настаивая на том, что его единственное желание — вырваться из Вашингтона.
— А не является ли это желание плодом его долгих размышлений? — предположил Пейтон. — Я задаю этого вопрос без всякой задней мысли. К примеру, эта весьма удачливая личность поражена вирусом с берегов реки Потомак, то есть великими амбициями. И вот он ставит перед собой большие цели и идет к ним, используя все свои козырные карты, включая его успех в Омане. Потом он спохватывается и думает: «Боже мой, что я наделал? Что я здесь забыл? Я чужак среди этих людей...» Такое происходит сплошь и рядом. Мы потеряли многих наших лучших людей, кто пришел к подобному заключению. Кстати, большинство из них теперь абсолютно независимые люди, добившиеся успеха в той или иной области. Исключаем из этого числа тех, кто жаждет могущества лишь для удовлетворения своего "я". А твое внутреннее чутье наверняка исключает Кендрика, поскольку он не принадлежит к когорте лиц, обожающих всякие дебаты и бесконечные компромиссы, являющиеся побочным продуктом нашей системы. Не есть ли это приблизительный портрет нашего конгрессмена?
— Внутреннее чутье подсказывает мне, что это его точный портрет.
— Тогда этот твой весьма привлекательный молодой человек...
— Да ну тебя, Эм-Джей! — оборвала его Калейла. — Ты прямо как кисейная барышня!
— Я хотел сказать «ухажер», но передумал.
— Ну ты даешь!
— Ну хорошо! Предположим, твой друг проснулся в один прекрасный день и сказал себе: «Я совершил ужасную ошибку, сделав из себя героя, надо ее исправить».
— Сказал бы, если бы был лжецом, а он честный и искренний...
— Но в манере его поведения просматривается противоречивость. Он делает прямо противоположное тому, что заявляет.
— А я настаиваю, что это не так! Он не врет ни себе, ни мне...
— Я пытаюсь рассмотреть его в разных ракурсах до того, как мы приступим к поискам какого-то негодяя, с которым — если ты права — вошел в контакт другой негодяй, какой-то блондин... А не рассказывал ли тебе Кендрик, почему он при всем честном народе выступил против Пентагона, да и вообще всей оборонки, не говоря уж о его, конечно, сдержанной, но передающейся из уст в уста критике нашей собственной разведки.
— Потому что его положение обязывает высказывать все, что он считает нужным и должным.
— Значит, вот так он это объясняет?
— Значит, вот так...
— Тогда ему действительно повезло с комитетом Партриджа со специальным подкомитетом по разведке. Политики домогаются таких постов, такие должности с неба не падают, за них борются. Как он это объясняет?
— Никак. Ему все это как раз упало с неба. Он скорее боролся против этих назначений.
— Не понял?! — Пейтон приподнял брови.
— Кендрик сказал, что, если я ему не верю, могу спросить у его старшего помощника, который долго уговаривал его согласиться с назначением в комитет Партриджа, да хоть бы и у спикера палаты. Кендрик и слышать об этих должностях не хотел, но ему объяснили, что, если он не даст согласия, тогда у него не будет возможности выступить по поводу своего преемника, следующего конгрессмена от девятого округа штата Колорадо. А это для него очень важно, поэтому он и согласился. Он не без труда отделался от одного казнокрада и не хочет, чтобы на его место пришел еще один коррупционер.
Пейтон откинулся на спинку стула, обхватил горстью подбородок и прищурился. За долгие годы Адриенна научилась когда надо, молчать, не прерывая хода мыслей наставника. Она так и поступила, готовая к любой реакции, но не к той, которая последовала.
— Это совсем другая игра, моя милая. Если не ошибаюсь, ты сказала Кендрику, будто кто-то считает, что он заслуживает награды за то, что делает. Тут все гораздо сложнее, как мне кажется. Нашего конгрессмена ведут...
— Боже мой, кто, с какой целью?
— Не знаю, но это стоит выяснить. Потихоньку и осторожно. Здесь мы имеем дело с чем-то весьма необычным.
* * *
Варак сразу увидел большую темно-синюю машину, припаркованную на обочине извилистой трехполосной дороги, прорезывающей лес в нескольких сотнях метров от дома Кендрика. В машине никого не было. Он уже миновал огороженные владения конгрессмена, где все еще толклась группа настойчивых репортеров вместе с командой операторов. Варак хотел вовремя добраться до мотеля в пригороде Кортеса. Однако темно-синий автомобиль изменил его планы. Доехав до ближайшего поворота, он свернул на опушку леса и спрятал машину в кустах. Из атташе-кейса Варак достал кое-какие приспособления, которые могли понадобиться, и рассовал их по карманам. Он вылез из машины, тихо прикрыл дверцу и направился к синему седану. Подобравшись к задней дверце со стороны леса, Варак обследовал машину на предмет возможных ловушек, способных включить сигнализацию. Он обнаружил две ловушки. Одна оказалась настолько серьезной, что говорила сама за себя: секретные устройства в этом седане были во много раз ценнее некоторых драгоценностей и кое-каких деловых бумаг.Ряд закрашенных сверху мельчайших отверстий в нижней части окантовки окон распылял методом вспрыскивания газообразное вещество, способное «вырубать» взломщика на довольно длительное время. Это изобретение использовалось дипломатами в проблемных странах, где нередко нападение недругов заканчивалось допросами, чрезвычайно информативными и оперативными. Во время внезапных налетов система приводилась в действие водителем либо сигнализацией, если в машине никого не было. Среди богатых это устройство пользовалось огромным спросом, и говорили, что фирмы-производители завалены заказами.
Варак оглянулся, быстро подошел к машине со стороны багажника, достал из кармана какой-то предмет и лег под выхлопную трубу. Он сразу принялся за дело. Менее чем через полторы минуты он уже бежал к лесу.
Началась охота, и, как следствие, началось ожидание.
Минут через сорок он увидел мужчину высокого роста, худощавого, шагающего вдоль дороги. На нем был темный костюм, пальто нараспашку и никакого головного убора, так что его рыжие волосы были видны издалека. Шефу этого следопыта стоило бы ознакомиться с основами косметической методологии. Рыжий на задании! Обхохочешься. Рыжий между тем обогнул капот седана и сел за руль. Он включил зажигание. Двигатель зачихал, потом раздался сильный скрежет, глушитель с выхлопной трубой улетел в кусты, из-под днища повалил пар. Прижав к лицу носовой платок, Варак пригнулся. Он дождался, когда пар рассеялся, потом выпрямился.
Водитель седана сидел в хирургической маске и с пистолетом в руке. Он вертел головой в разные стороны. Вероятно, вычислял, откуда может грозить нападение, решил Варак. Прошла минута, еще одна, и замешательство рыжего стало очевидным. Он поднял телефонную трубку, потом положил на место. Милош понял почему. Если проблема с машиной заключается в поломке, и он доложит о происшествии своим шефам, находящимся, скажем, у черта на рогах, его по головке не погладят. Рыжий включил зажигание. Звук заработавшего мотора ударил по барабанным перепонкам. Рыжий выключил мотор.
И что дальше? Варак решил подождать. Он ждал минут двадцать. «Хоть и рыжий, но профессионал!» — подумал он, когда тот осторожно выбрался из машины и пошел к багажнику, держа в одной руке пистолет, а в другой фонарь. Варак в это время полз по-пластунски среди густой травы. Рыжий наклонился и посветил фонариком под днище машины. Милош понял, что у него в запасе лишь считанные секунды. Вот сейчас рыжий обнаружит подпил и тогда... Варак встал на колено, вскинул пневматический пистолет, заряженный стрелой, и выстрелил. Стрела-игла с наркотиком попала в цель — прямо рыжему в шею. Тот повернулся, уронил фонарь и стал вытаскивать стрелу-иглу. Но не тут-то было! Чем интенсивнее он двигался, тем быстрее кровь приливала к голове. Когда Варак досчитал до восьми, рыжий упал.