— Я сую свой нос куда не надо, извини.
   — Все нормально, — ответила она. — Мужчины всегда интересуются, о чем думает профи. — Внезапно ее голос стал жестким. — Все мужчины, только не тот. Он не нуждался в расспросах, потому что сам мог все узнать. Потом, когда убьет.
   Теперь некроскоп не сомневался, что она захочет все рассказать.
   — Как все было? — спросил он.
   И она рассказала.
* * *
   Это случилось в пятницу вечером. Я пошла на танцы. Я была вольный стрелок, сама решала, куда пойти и что делать. Мне не нужен был сводник, который отнимает то, что я заработала, и приводит своих дружков — попользоваться задаром.
   Я жила за городом, в нескольких милях. После полуночи такси стоит дорого, так что Золушке нужна была карета, чтобы попасть домой.
   С этим обычно проблем не возникало: всегда находились ребята, которые не отказывались подвезти девушку домой и потискать ее в машине. Если парень был не слишком нахальным, я могла позволить ему не только потискать. Как говорится, поехали и приехали.
   В тот вечер я выбрала не того парня. Нет, это был не он, не убийца, но тоже фрукт. Как только я села в машину, его вежливость как ветром сдуло. Он не знал, кто я, думал, что нарвался на простушку. Ему так приспичило, что он с трудом вел машину. В каждом тупике норовил остановиться. На мне было дорогое платье, и я не хотела, чтобы его порвали. И вообще, он мне не нравился.
   Он сказал, что знает одно местечко, неподалеку от шоссе, и свернул на дорогу к Эдинбургу раньше, чем я успела сказать, что мне это не нужно. Он загнал машину под деревья и принялся за работу, за что и получил коленкой промеж ног. Придя в себя, он сел за руль и свалил, а меня оставил там.
   Неподалеку была бензоколонка, в четверти мили по шоссе. Я добралась до нее и выпила кофе. Я не так уж была выбита из колеи, просто хотелось пить. Слишком много выпила джина-с-чем-то-там на танцах.
   И тут ко мне в кабинку подсел какой-то шофер. Вот так он и появился: водитель-дальнобойщик, который зашел выпить кофе, чтобы не спать за рулем.
   Не спрашивай, как он выглядел: во мне было слишком много джина, а свет хозяева из экономии почти выключили, потому что зал был почти пустой, да я и не смотрела на него, понимаешь?
   По крайней мере, он выглядел прилично и не приставал. Когда он выпил кофе и встал, я спросила, в какую сторону он едет.
   — А куда тебе нужно?
   Он говорил вполне дружелюбно.
   Я сказала, где живу, он знал, как туда доехать.
   — Тебе повезло, — сказал он. — Это по пути. Миль пять отсюда, верно? Там есть съезд, я тебя высажу в паре сотен ярдов от твоих дверей. Ближе не могу, у меня контролируют мили и горючее. Может, тебе лучше вызвать такси?
   Но я не из тех, кто смотрит дареному коню в зубы.
   Мы вышли из кафетерия и пошли к стоянке грузовиков. Он был спокоен, не возбужден и не торопился. Я чувствовала себя в безопасности с ним. Я даже не думала ни о чем таком. У него была большая фура с прицепом, мы подошли сбоку. По шоссе как раз проехала машина, и фары осветили его грузовик. Вдоль борта шла голубая полоса с белыми буквами “Экспресс-морозильники”. Я хорошо запомнила, потому что одна буква облезла, получилось “Эспресс”.
   Потом он остановился у задней двери, посмотрел на меня и сказал:
   — Минутку, мне надо проверить запор на задней двери.
   Я стояла сзади него, он откатил вверх дверь-штору во всю ширину грузовика. Оттуда ударила волна морозного воздуха, так что я задрожала от холода.
   Внутри висели ряды каких-то темных штуковин, в темноте было не разглядеть. Он сунул руки в кузов, что-то сделал, оглянулся на меня через плечо и сообщил:
   — Порядок.
   И я вдруг подумала тогда, что не видела его улыбки. Ни разу.
   Он показал мне, чтобы я шла в кабину, и начал толкать дверь вниз, а я повернулась спиной к нему. И вдруг он схватил меня сзади. Одной рукой он сжал мне горло, другую поднес ко рту. Мне пришлось вдохнуть. Это, конечно, был хлороформ.
   Я пробовала вырваться, я лягалась, но от этого только сильнее вдыхала хлороформ! А потом... потеряла сознание.
   Когда пришла в себя, я лежала на льду и скользила куда-то. Чем-то пахло, но я не могла сообразить чем, потому что совсем замерзла, все мои чувства онемели. От хлороформа подташнивало и кружилась голова.
   Потом все вспомнила. Я поняла, что лежу в грузовике, у дверей, и скольжу, когда он тормозит или разгоняется. И еще я поняла, что попала в беду, в большую беду. Я не знала, что задумал шофер, но знала, что не сумею ему помешать. И он скорее всего не выпустит меня живой. Я видела грузовик и могла описать его внешность. Он убьет меня, не сейчас, так потом. Шансов никаких. Со мной покончено.
   Я прислонилась к одному из углов темной камеры рефрижератора и попыталась как-то согреться: дула на руки, обнимала себя за плечи. Но у меня было мало сил — и от холода, и от воздействия хлороформа. Я была слаба, как котенок.
   Потом — не знаю, сколько прошло времени, наверное, минут пятнадцать, — дорога стала ухабистой, водитель все время притормаживал. Я так и не знаю, что это было за место, потому что выглянуть наружу мне уже не довелось. Грузовик остановился, вскоре дверь откатилась. Снаружи было темно. Какая-то фигура, тяжело дыша, вскарабкалась в кузов, дверь снова закрылась. Он включил внутренний свет — маленькую тусклую лампочку под потолком. И двинулся ко мне.
   Этот человек был в длинном темном кожаном пальто на меховой подкладке; он подошел и, сняв пальто, кинул его мне.
   — Надень, — приказал он.
   Я слышала его тяжелое возбужденное дыхание. Но голос был не теплее этого хранилища замороженного мяса, куда он меня затащил. Кругом на крюках висели мерзлые туши, серые, красные, коричневые. И слой льда на полу был пропитан замерзшей кровью.
   — Пожалуйста, не делай ничего плохого, — взмолилась я. — Все будет, как ты скажешь.
   Мне было холодно, но я расстегнула пальто и подняла юбку, чтобы он увидел мои кружевные трусики.
   Он опустил взгляд, как всегда, без улыбки, и я заметила, что лицо у него одутловатое и обрюзгшее, а маленькие глазки — как блестящие кусочки угля на багровой маске лица.
   — Как я скажу? — повторил он мои слова.
   — Все, что захочешь. Клянусь, тебе понравится. Только не делай мне больно. И можешь мне доверять, я никому ничего не скажу. — Я врала не задумываясь. Я хотела жить.
   — Сними, — выдохнул он. — Все это.
   Боже, какой бездушный голос, какие мертвые глаза! Просто механизм с паровым приводом внутри, который заставляет двигаться тело и гоняет по жилам лихорадящую кровь. От него исходила сила, и он был мало похож на обычных людей.
   — Быстро, — сказал, будто каркнул, а лицо его выдавало напряжение и нетерпеливое волнение.
   Мне надо было поскорее сделать, как он хочет, чтобы он не рассердился, но окоченевшие пальцы не слушались. Я не могла сама раздеться. Он опустился на одно колено, пальто распахнулось, я увидела стальной блеск инструментов у него на поясе. Там был крюк, на каких висят мясные туши, он отцепил его и показал мне!
   Я ахнула и в ужасе отвернулась, а он рывком сорвал с меня жакет вместе с блузкой. Потом зацепил крюком верх моей юбки и рванул так, что лопнул ремень и разорвалась ткань. Точно так же он разорвал мои трусики. А я... Я была так же беспомощна, как это тряпье, и промерзла, как туши на крюках. И все время думала: “Что, если он этим крюком и меня?” Но я ошиблась. Это был не крюк.
   Потом он стал срывать одежду с себя. Не всю, только штаны. Я решила, что сейчас он набросится на меня. Он здоровущий и ненормальный, он может сделать мне больно, изувечить. Надо помочь ему, чтобы уберечь себя. Я раздвинула ноги, погладила кустик замерзших волос. И Бог свидетель, я пыталась улыбаться ему.
   — Вот, — слова замерзали на лету, — это все для тебя.
   — Да? — пробурчал он. Его пенис раздулся, дергался, как будто жил собственной жизнью. — Все для меня? Для Джонни? Все это? — И вот тут он впервые улыбнулся. И достал еще один инструмент.
   Инструмент был похож на нож, но только полый, в виде стальной трубки, диаметром дюйма полтора, срезанной наискось, с острым концом и краями, как бритва.
   — О Боже, — ахнула я, не в силах сдерживать свой ужас. Я сжалась и попыталась закрыться руками. Но водитель, мой без минуты убийца, эта... тварь — он только смеялся. Его смех не выражал никаких эмоций — просто смех, и все.
   — Да прикройся ты. — Он давился и булькал, слюна сбегала с кривящихся губ. — Прикройся, детка. Потому что Джонни не хочет твоей страшненькой дырки. Джонни сам делает дырки для себя!
   Он подступил ближе, его плоть дергалась и рвалась ко мне. А потом... А потом...
* * *
   — Все, хватит. — Гарри больше не мог этого слышать. Теперь его голос дрожал и прерывался. — Я знаю, что было потом. Ты сказала достаточно. Этого мне хватит, чтобы достать его.
   Памела заплакала, она изливала свою несчастную искалеченную душу, вся ее задиристость испарилась, когда она пережила снова весь этот ужас, заставляя себя все вспомнить.
   — Он... он изуродовал мое тело! — всхлипывала она. — Он делал во мне дырки, он входил туда, пока я была жива, и потом, когда я умерла, я тоже чувствовала, как он рычит и терзает мое тело. Так нельзя. Нельзя, чтобы и после смерти кто-то тебя мучил, Гарри.
   — Все в порядке, успокойся. — Это все, что он мог сказать. Но он понимал, что это не так, это будет правдой только тогда, когда он сам приведет все в порядок.
   Она почувствовала его решимость, и ее гнев присоединился к его ярости.
   — Достань его ради меня, Гарри! Достань этого собачьего ублюдка ради меня!
   — И ради меня тоже, — ответил он. — Потому что пока я его не достану, он всегда будет, как слизь, поганить мое сознание. Но послушай, Памела...
   — Да?
   — Убить эту тварь — слишком просто. Нет, этого мало! Но ты, можешь мне помочь, если согласишься. Памела, ты была сильной, ты и сейчас, после смерти, сильная. Вот что я придумал, и уверен, это тебя порадует.
   Он объяснил, что имел в виду. Девушка помолчала, потом сказала задумчиво:
   — Да, теперь мне понятно, почему мертвые тебя боятся, Гарри. — И добавила: — Это правда, что ты вампир?
   — Да. Вернее, нет! — поправился он. — Это не совсем то. По крайней мере, не сейчас. И не здесь. Но когда-нибудь и где-то в другом месте это может меня настичь.
   — Да. — Гарри почувствовал, как она кивнула. — По-моему, это должно случиться с тобой — рано или поздно. Потому что ни одному человеку такое не может прийти в голову. Если он полностью человек.
   — Но ты поможешь?
   — Да, да, — ответила она ему с мрачной энергией. — Кем или чем бы ты ни был, Гарри Киф, вампир, некроскоп, я сделаю все, что бы ты ни попросил. Все что угодно, чего бы это ни стоило. И когда угодно. Только скажи...
   Гарри кивнул.
   — Так тому и быть, — сказал он.
* * *
   В течение ближайших тридцати часов или около того некроскоп был занят; но не он один, отдел экстрасенсорики тоже. На следующий день, теплым майским вечером, министр по особым поручениям задействовал систему экстренного сбора.
   В первую очередь он, основываясь на скандальных известиях, полученных от Джеффри Пакстона (в том числе сообщалось, что Дарси Кларк отправил некие папки с документами Гарри Кифу), освободил Кларка от всех его обязанностей, устроив ему что-то вроде домашнего ареста в его собственной квартире в северной части Лондона. Во-вторых, он сообщил, что будет присутствовать на собрании оперативной группы, организованном им в штаб-квартире. Затевается что-то серьезное: будут присутствовать все агенты, с какими удалось связаться.
   Пакстон приехал заранее и встретил министра в вестибюле. Они обменивались приветствиями, когда вращающиеся двери повернулись и пропустили Бена Траска. Он явился прямо с задания и выглядел усталым, даже изможденным. Министр отвел его в сторону, и с минуту они о чем-то тихо беседовали. Пакстон знал достаточно, и потому не совал нос. Потом они поднялись на лифте и прошли в зал заседаний.
   Вызванные агенты сидели молча и ждали прихода министра. Он поднялся на подиум и обвел глазами лица экстрасенсов, а они тем временем глядели на него. Он знал их всех по фотографиям в досье, но лично встречался только с Дарси Кларком и Беном Траском; и с Пакстоном, конечно.
   Если бы здесь был Дарси Кларк, он, возможно, встал бы в знак уважения, а остальные, наверное, последовали бы его примеру. А может, и нет. С этими ребятами главная проблема в том, что они считают себя особенными. Но сегодня министру не надо было притворяться — они и в самом деле были особенными, даже чересчур!
   Он глядел на них и размышлял. Вот они, физики и метафизики, опытнейшие агенты и романтики, солдаты и призраки. Две стороны одной медали. Что реальнее? Наука или парапсихология? Мирское или сверхъестественное? Он пытался определить, что же их отличает. Разве телефон и радио — не колдовство? Когда можно поговорить с кем-то на другой стороне Земли или на Луне? И разве существовало когда-нибудь что-нибудь более могущественное и ужасное, чем заклинание, “Е = mc2” ?
   Об этом и многом другом думал министр, разглядывая лица экстрасенсов и в мыслях листая их досье.
   Вот Бен Траск, человек — детектор лжи: большой, тяжелый, плечи опущены, волосы пепельные, зеленые глаза на угрюмой физиономии. Возможно, выражение его лица объяснялось тем, что ему лучше других известно, как изолгался этот мир: если не все, то чертовски много народу — по сути лжецы. Его дар — распознавать фальшь. Покажите или скажите ему неправду, и он тут же распознает ее. Правду он мог и не определить, но притворство видел сразу. Никакой красивый фасад, даже самый хитроумный, не мог его одурачить. Полиция нередко пользовалась его услугами, чтобы расколоть убийц. Его услуги были незаменимы и когда заключались международные сделки, и когда важно было знать, все ли карты выложил на стол партнер.
   Молодой Дэвид Чанг из Лондона, мыслелокатор высочайшей квалификации. Он работал с магическим кристаллом и мог отыскать чье угодно местонахождение. Худой, жилистый, с косым разрезом глаз и желтой кожей, как и все его сородичи, он был верноподданным британцем. У него был фантастической силы дар. Он с одинаковой легкостью прослеживал путь “невидимых” советских подлодок, террористов ИРА, международных наркокурьеров. Особенно их. Родители Чанга погибли от наркотиков. Тогда и обнаружился его талант, и экстрасенс продолжал совершенствоваться.
   Анна Мария Инглиш. Уникальное явление! (А остальные?) Девица двадцати трех лет, безвкусно одетая, бледная, с невыразительным лицом — явно не Английская роза. Такая внешность была прямым результатом ее дара — чувствовать планету. “Я единое целое с Землей” — так она это называла. Она чувствовала, как гибнут леса Амазонки, ощущала протяженность озоновых дыр в стратосфере, наступление пустынь на плодородные земли. Выветривание горных массивов и эрозия почвы причиняли ей физическую боль. У нее было шестое чувство — экологическое. Основываясь на ее данных, Гринпис мог бы развернуть грандиозную компанию, только кто бы ей поверил? А верил ей отдел, и ее использовали, как и Дэвида Чанга, для выслеживания. Она узнавала о запрещенных взрывах атомных бомб, загрязнениях окружающей среды, предупреждала о нашествиях колорадского жука, голландской болезни вязов или филоксеры. Она горевала по поводу вымирания китов, дельфинов или слонов. Ей достаточно было глянуть в зеркало, чтобы понять, насколько больна эта планета, и как прогрессирует ее болезнь.
   И наконец Джеффри Пакстон, один из телепатов. Неприятный тип, думал министр, но весьма полезный. Для сотворения мира нужны всякие твари. Он был с претензиями, хотел всего сразу. Лучше использовать его и держать под наблюдением, чем позволить заняться крупным шантажом или допустить, чтобы его завербовала какая-то иностранная держава. Да... надо будет потом проследить за его продвижением.
   Итак, здесь, под этой крышей, собралось шестнадцать человек, еще одиннадцать разбросаны по разным частям света. Они приглядывали за этим миром. Им щедро платили за их таланты. И это окупалось, до последнего пенни. Гораздо дороже обошлось бы, если бы они ушли из отдела и работали сами на себя.
   Их было шестнадцать. Министр разглядывал их, а они изучали его — человека, который держался в тени и предпочел бы там и оставаться, если бы не случилось что-то чрезвычайное. Лет сорока пяти, невысокого роста, он был щеголевато одет; темные волосы зализаны назад. Лицо бесстрастное. Темно-синий костюм с голубым галстуком. Черные лакированные туфли. Лицо чистое, гладкое, лишь несколько морщин прорезали лоб. И ясный взгляд блестящих голубых глаз. Правда, сейчас, после беседы с Беном Траском, этот взгляд выражал некоторую растерянность.
   — Леди, джентльмены, — он не любил начинать издалека, — то, что я должен вам сообщить, показалось бы невероятным любому вне этих стен, как, впрочем, и все остальное, что слышали эти стены. Не буду утомлять вас рассказом о том, что вы и так знаете. Собрал я вас в первую очередь для того, чтобы сообщить, что у нас возникла серьезная проблема. Сначала о том, как все это произошло и как нам об этом стало известно. Потом я хотел бы услышать ваше мнение, как с этим справиться. Не секрет, что у любого из вас гораздо больше опыта, чем у меня. Вы единственные в мире специалисты в подобного рода вещах, так что кроме вас эту проблему решать некому.
   Он глубоко вздохнул, потом продолжил:
   — Некоторое время назад главой отдела был назначен человек, который оказался предателем. Да, я имею в виду Уэллесли. Его разоблачили, так что это позади. Но я не имел права допустить, чтобы такое повторилось вновь. Короче говоря, пришлось найти человека, который бы шпионил за шпионами. Я, конечно, знаю, что у вас есть неписаный закон: друг за другом не шпионить. Так что никто из сотрудников не годился для моих целей. Пришлось убрать отсюда одного из вас и перевести непосредственно в мое подчинение. Причем, надо было сделать это раньше, чем он станет членом команды и проникнется ее духом. И я выбрал Джеффри Пакстона, более или менее новичка, и поручил ему сторожить сторожей.
   Он сделал предупреждающий жест, предвидя возмущение, но пока никто не протестовал.
   — Я не подозревал никого из вас, в самом деле никого. Но после Уэллесли я не имел права допустить даже малейшую возможность измены. Тем не менее я хочу, чтобы вы знали, что ваша личная жизнь остается вашей личной жизнью, не может быть и речи о каком-то вмешательстве. У Пакстона была строжайшая инструкция: не влезать ни во что постороннее, его должны были касаться только дела отдела. Безопасность отдела. Несколько недель назад мы проводили операцию в Средиземном море. Двое наших агентов, Лейрд и Джордан, столкнулись с определенными сложностями. Это было более чем неприятное дело, хотя и не первое в этом роде. Глава отдела, Дарси Кларк, отправился туда с Гарри Кифом и Сандрой Маркхэм посмотреть на месте, что можно сделать. Потом к ним присоединились Траск и Чанг, им помогали и другие отделы. Что касается их квалификации, у Кларка и Траска был опыт в подобных вещах, а Киф... ну, Киф — это Киф. Лучше бы он утратил свои таланты, отдел бы от этого только выиграл. Но он отправился туда как наблюдатель и советник, ведь никто лучше него не знаком с вампиризмом... — он многозначительно умолк. — Мы все еще не знаем в точности, что именно произошло на Родосе и в Румынии, но ясно одно: мы потеряли Тревора Джордана, Кена Лейрда и Сандру Маркхэм. Они погибли! Они, по-видимому, столкнулись с серьезной проблемой. Дарси Кларк, впрочем, утверждает, что все позади, проблемы больше не существует. Конечно, Гарри Киф мог бы рассказать все, но он не очень-то делится информацией.
   Аудитория слушала затаив дыхание, слышно было чье-то сопение; в задних рядах кто-то привстал было и снова сел; над собранием царил полумрак, поскольку люстра горела лишь над подиумом, и министр прищурился, пытаясь разглядеть человека в глубине зала. Да, он узнал его, высокого, тощего предсказателя.
   — Да, мистер Гудли?
   — Господин министр!
   У него был тонкий звенящий голос, и это почему-то сочеталось с его обликом.
   — Я думаю, вы не обидитесь и не будете искать в моих словах то, чего там нет. Я хочу сказать то, что мы услышали, было сказано откровенно и честно, без уверток. Ваши слова, несомненно, идут от сердца, вы говорите то, что думаете, руководствуясь лучшими намерениями. Наверное, все здесь понимают это, и понимают, что только храбрый человек мог решиться прийти сюда и все это высказать, тем более, что здесь хватает людей, которые могут сами забраться к вам в мозги и в момент обчистить их.
   Министр кивнул:
   — Не знаю, как насчет храбрости, но в остальном все верно. В самом деле, как вы сказали, нет смысла подозревать меня в недомолвках и увертках. Вы и сами, ребята, видите, что у меня нет ни к кому претензий. Итак, к чему вы клоните, мистер Гудли?
   — Я к тому, что претензии есть у меня, сэр, — спокойно ответил Гудли. — И у всех нас тоже. Я думаю, следует обсудить вопрос об обидах и претензиях. Конечно, не к вам лично, — я предвижу, что вы еще долго останетесь на своем посту, так что какой смысл? Речь не о том, что вы сказали или подумали, а о том, что вы предприняли и собираетесь предпринять. Или о том, что собираетесь предложить нам. Если, конечно, у вас не найдется чертовски убедительных объяснений.
   — Нельзя ли пояснее? — Замешательство министра росло. — И покороче, потому что мне еще нужно много чего сказать.
   — Объяснить нетрудно. — Это еще кто-то вскочил на ноги — нет, вскочила: Миллисент Клири, очаровательная юная телепатка, чей талант еще только развивался. Она мельком глянула на министра и яростно уставилась в затылок Пакстону, сидевшему в первом ряду. — Кое-что, во всяком случае. Да, можно понять, что это было необходимо — проверять нас иногда. Но... этот? — Она в ярости дернула подбородком в сторону Пакстона, и указала на него рукой.
   — Мисс, э-э... — Министр от смущения забыл, как ее зовут, хотя всегда гордился тем, что не забывает имен. Посмотрел на нее, потом на Пакстона.
   — Клири, — ответила она. — Миллисент... — и в волнении продолжила: — Пакстон наплевал на ваши инструкции, на ваши указания. Безопасность отдела! Дела отдела! Да, вы дали ему удобную отговорку, хотя он едва ли в ней нуждается. Чужие дела — вот что его волновало. Вот куда он совал свой нос!
   Министр нахмурился и сурово глянул на Пакстона.
   — Нельзя ли поконкретнее, мисс Клири?
   Но она не захотела уточнять. Могла, но не захотела. Не рассказывать же всем присутствующим, что, когда Пакстон только-только поступил работать в отдел, она поймала как-то ночью в своем мозгу этого серого дрянного мышонка, который забавлялся сам с собой под мурлыканье ее вибратора.
   — Он подглядывал за нами всеми, — пришел ей на выручку чей-то громыхающий звучный голос. — Он высматривал пикантные сцены, ведь у каждого они бывают, не будем отрицать, и делал это задолго до того, как вы дали ему свои указания. Думаю, что он и вас, как бы сказать, поизучал всласть.
   И снова зазвучал напряженный голос Гудли:
   — Господин министр, если бы вы не вывели Пакстона из команды, это сделали бы мы. Ему можно доверять не больше, чем порванному презервативу. Если бы СПИД был психическим заболеванием, у всех нас мозги были бы полны дерьма! У всех без исключения! — Он помолчал, как бы осмысливая сказанное, потом продолжил: — Выглядит все это так, как будто вы отняли у нас единственного человека, которому мы доверяем, и приставили пса, который кусает тех, кто его кормит. И выбрали к тому же чертовски неудачный момент. — Он второй раз чертыхнулся — на Гудли это было совсем не похоже, он никогда не употреблял брани.
   Пакстон до сих пор спокойно чистил ногти, очевидно, не слишком переживая, но теперь его уши слегка порозовели. Он встал, повернулся и поглядел в их осуждающие глаза.
   — Мой дар... неуправляем! — выпалил он. — Он рвется из меня, не то что у вас, ленивых ублюдков. Я изучаю свои возможности, экспериментирую. Это вам не дурацкое карликовое дерево, которое принимает любую форму!
   Все не сговариваясь покачали головами: вот уж их-то не стоило пытаться надуть! Его объяснения не убедили их. Наконец Бен Траск поднялся, чтобы придать материальную форму тому, что думали они все.
   — Ты лжешь, Пакстон, — просто промолвил он. Поскольку это сказал Бен Траск, можно было ничего не добавлять и не объяснять.
   Министр чувствовал себя так, будто потревожил осиное гнездо. Эмоции, обуревавшие его (и остальных), уводили от главного, он не мог этого допустить. Он скрестил руки на груди и внушительно проговорил:
   — Ради Бога, отложите в сторону вражду и страсти! Хотя бы до тех пор, пока я не закончу. Кем бы ни был любой из вас, в одном сомневаться не приходится: все вы люди!
   Конец фразы обрушился на них как гиря. Пользуясь тем, что привлек их внимание, министр обратился к Бену Траску.
   — Мистер Траск — только спокойно, ради Бога, — вам не трудно повторить то, что вы сообщили мне внизу?
   Траск взглянул на него раздраженно, однако все же кивнул:
   — Но мне придется сначала закончить то, о чем вы начали говорить. Присутствующие в основном почти все знают, а об остальном, возможно, догадались, так что я перейду к сути. И будет проще, если все услышат это от меня.
   — Давайте, — ответил министр, с облегчением вздохнув.
   И Траск начал:
   — В средиземноморской операции нам помогала Зек Фёнер. Если вы заглянете в документы по некроскопу, то узнаете подробнее, кто она такая и что случилось в Печорске и на Темной стороне. Она сильнейший телепат, одна из лучших во всем мире, но, как и Гарри Киф, не служит плащу и кинжалу.