Ламли Брайан. Тварь внутри тебя (Некроскоп - V)

   Конечно, многим из них он оказал немалые услуги - вряд ли возможно за них расплатиться, - а многие просто любили его, ценили его дружбу. Для них некроскоп - единственный проблеск в той вечной темноте, которая стала их уделом. Но даже они теперь остерегались его. Конечно, когда он был просто Гарри, чьи помыслы были чисты и ничем не омрачены - его прикосновения к их разуму не доставляли ничего, кроме радости. Но это было раньше. А теперь, когда он перестал быть прежним Гарри? Есть пределы, за которые страшно заглянуть даже мертвым...
   После того как Гарри уничтожил Яноша Ференци и плоды его деятельности, он был постоянно занят. Единственное дело, на которое он позволил себе отвлечься (кроме постоянно раздражавшего Пакстона), было дело Пенни. В Англии действует некромант, и Гарри не мог от этого отвернуться, потому что Пенни Сандерсон стала его другом, его подопечной, потому что он слишком живо представлял, через что прошли Пенни и другие жертвы некроманта.
   Гарри не сомневался, что стражи закона поймают и накажут убийцу, но они никогда не смогут предъявить ему обвинение в полном списке его злодеяний - у них нет мерки, чтобы измерить это. Нет наказаний, адекватных таким преступлениям.
   Только некроскоп знал, что совершил этот монстр. И его представления о возмездии были более жесткими, чем предусмотрено законом. Эта ярость жила в нем давно. Ее пламя вспыхнуло, когда убили его мать, и оно не угасло до сих пор. Око за око!
   Чем же занимался Гарри, после того как навсегда изгнал последнего Ференци, Яноша, из мира людей? Дела его были странными и загадочными, а мысли - еще более непостижимыми.
   Для начала он перенес с Родоса пепел Тревора Джордана. Лишенный тела телепат хотел этого, чтобы сохранить возможность общения с Гарри. Но даже Джордан не подозревал об истинных намерениях Гарри.
   Состав человеческого пепла не позволяет осуществить то, что задумал Гарри, - в нем не хватает некоторых солей. Поэтому перед тем как окончательно разрушить замок Ференци, Гарри воспользовался его запасами и унес некоторые снадобья, необходимые для своих целей, - Янош применял их в своих кошмарных занятиях некроманта.
   Гарри понимал, что не всякий мертвец согласится на воскрешение тем способом, который он разработал. Конечно, фракийский воин-царь Бодрок и его жена София были счастливы сжать друг друга в объятиях и вновь обратиться в прах - они более двух тысяч лет мечтали об этом. А те, кто умер недавно?
   Тревор Джордан, к примеру.
   На первый взгляд, самое простое - спросить у него самого. Но это как раз и было трудней всего. "Я хочу воскресить тебя. У меня есть аппаратура, которая позволяет сделать это, но ее надежность очень невелика. Я ее опробовал, но те, кто согласились, ждали этого сотни лет и готовы были рискнуть. Если все пройдет удачно, ты будешь таким, как прежде, но только вот что: ты будешь помнить, все, что испытал, когда выстрелил себе в голову. Не знаю, как это скажется на твоей психике. Если я увижу, что ты, восстав из пепла, превратился в бормочущего идиота, мне придется, как ни жаль, снова уничтожить тебя. Так что, если тебя вдохновляет такая перспектива..."
   Или с Пенни Сандерсон: "Пенни, я думаю, что смогу вернуть тебя. Но если я не сумею подобрать точный состав, ты, возможно, не будешь так же хороша, как прежде. Может быть, твоя кожа будет изрыта оспинами, возможно, твои черты исказятся. Когда я, к примеру, вызвал к жизни кое-каких тварей в замке Ференци, они оказались просто омерзительными, из них сочилась кровь и слизь. Если все пойдет плохо, я прекращу свой опыт, и ты опять уйдешь в небытие... Конечно, мы всегда можем попытаться еще раз, и тогда, может быть, все окончится удачей".
   Нет, нельзя, пока что нельзя, чтобы они узнали, что задумал Гарри. Если он обмолвится хоть словом, они вцепятся в него и будут выпытывать, пока не выпытают все в мельчайших подробностях. И с этого момента до самого воскрешения они будут терзаться страхами и вновь надеяться, чередуя дрожь волнения с дрожью ужаса, взлетать ввысь и низвергаться в черные озера отчаяния.
   "У меня есть лекарство, оно избавит вас от рака, но может заразить СПИДом".
   Именно такую альтернативу предлагал им Гарри; и все же это было не совсем так. Ведь у мертвых впереди ничего нет, так что самая малюсенькая надежда драгоценна. Или нет? Может, это просто ищет выхода цепкий вампир внутри него, рвущийся к бессмертию и думающий за него?
   Но что, если причина его колебаний совсем в другом? Возможно, что-то удерживало его, с его крохотным талантом (конечно, крохотным - в сравнении с неизмеримостью вселенной и бесчисленных параллельных миров), от того, чтобы соперничать с Великим Талантом того, кого люди зовут Богом.
   Многие великие некроманты, последним из которых был Янош, дерзали - и где они теперь? Как это было? Был ли послан карающий ангел, чтобы эти колдуны получили по заслугам? И будет ли послан ангел возмездия за ним?
   Гарри был некроскопом, и в него проник вампир, а теперь ему суждено стать еще и некромантом. Как он смеет, с одной стороны, разыскивать убийцу Пенни, чтобы покарать его, а с другой, творить то же черное дело? Не заслужил ли и сам он кары?
   Как знать, возможно, тетива уже натянута и палец лежит на спусковом крючке. Не слишком ли далеко зашел некроскоп, внося возмущение в хрупкое равновесие единоборства Бога и Дьявола? Похоже, он стал чересчур могущественным, чересчур заносчивым. Как говорится в старой поговорке: "Чем больше власть, тем больше соблазн". Смешно! Как же сам Бог избежал соблазна? Нет, человечьи изречения, как и их законы, только к людям и применимы.
   Этот бесконечный спор с самим собой, спор, который начался одновременно с его перерождением, сводил Гарри с ума. Но в минуты душевного спокойствия он понимал: нет, он не сумасшедший. Просто тварь, что сидела в нем и изменяла его, меняла его восприятие окружающего.
   В такие минуты он вспоминал, каким был раньше и каким хотел бы быть и впредь. Ведь по существу все его колебания - из-за его друзей-мертвецов. Просто он не мог позволить, чтобы Пенни и Тревор испытывали муки этой затяжной агонии, которая вела, возможно, к полному разочарованию. Принять смерть один раз более чем достаточно - об этом красноречиво свидетельствовала судьба многочисленных фракийских рабов из подземелий замка Ференци.
   А что касается Бога (если что-то такое существует, в чем Гарри никогда не был уверен), то почему бы не счесть, что Он и наделил некроскопа талантом, и надо лишь использовать этот талант в соответствии с его волей? Насколько это возможно.
   ***
   Гарри немало доводилось проводить времени в спорах, и не в последнюю очередь - с самим собой. Если какая-то вещь занимала его воображение - а это могло быть все что угодно, - он играл сам с собой в словесные игры, пока ум за разум не заходил. Но не только с самим собой - когда он спорил с мертвецами, он тоже не мог угомониться, даже чувствуя, что не прав.
   Похоже, он готов спорить ради спора, просто из духа противоречия. Он спорил о Боге; о добре и зле; о науке, псевдонауке и магии - их сходстве, разногласиях и двусмысленности. Пространство и время, единство пространства-времени влекли его к себе, а более всего - математика, ее непреложные законы и чистая логика. Сама незыблемость математических формул была радостью и опорой для теряющего себя некроскопа - его мозга и тела, испытывающих гнет чужой воли.
   Спустя день или два после возвращения из Греции он воспользовался пространством Мебиуса, чтобы очутиться в Лейпциге, и пообщаться с ученым. Мебиус был при жизни и оставался после смерти гениальным математиком и астрономом, чей гений не раз спасал жизнь некроскопу - с помощью того же пространства Мебиуса. Гарри просто собирался поблагодарить Мебиуса за то, что тот помог ему снова овладеть открытым им пространством, но кончилось дело большим диспутом.
   Великий ученый обмолвился, что размышляет над способом измерить вселенную, и, как только некроскоп услышал об этом, он очертя голову бросился спорить. Темой спора были Пространство, Время, Свет и Множественность миров.
   - Чем тебя не устраивает единая Вселенная? - недоумевал Мебиус.
   - Тем, - отвечал Гарри, - что существуют параллельные миры, как нам известно. Я же посетил один из них, помните?
   (Студенты из Восточной Германии со своими тетрадками с удивлением смотрели на чудака, который разговаривал сам с собой у могилы великого ученого).
   - Пусть так, но не лучше ли заняться тем миром, который нам более или менее известен, - логично рассуждал Мебиус. - То есть - этим.
   - Вы планируете измерить его?
   - Надеюсь.
   - Но если Вселенная непрерывно расширяется, как можно ее измерить?
   - Я предполагаю перенестись на самый край Вселенной, за которым ничего нет, а оттуда - мгновенно перенестись на противоположный край, за которым, надо полагать, тоже ничего нет, и таким способом измерить диаметр Вселенной. Затем я вернусь сюда и ровно через час повторю те же измерения, а еще через час - снова.
   - Ладно, - сказал Гарри, - но зачем? Зачем все это?
   - Ну, обладая этими сведениями, я смогу рассчитать истинные размеры Вселенной, какими они будут в любой заданный момент.
   Гарри умолк ненадолго, и неохотно сказал:
   - Я тоже размышлял на эту тему, но чисто теоретически, так как экспериментальное измерение величины, которая постоянно меняется, кажется мне бесплодным занятием. Другое дело - понять, какова динамика процесса, найти соотношение размера Вселенной и ее возраста - это, кстати, постоянная величина, - и так далее; - вот что, по-моему, достаточно любопытно.
   - Да, в самом деле, - Гарри, казалось, увидел, как сошлись над переносицей нахмуренные брови Мебиуса. - Ах, ты об этом размышлял? Чисто теоретически? И могу я узнать, каковы твои, с позволения сказать, выводы ?
   - Вы хотели бы узнать все о пространстве, времени, свете и параллельных Вселенных?
   - Если тебе на это хватит времени. - Мебиус был полон сарказма.
   - Достаточно ваших начальных измерений, - отвечал ему некроскоп, другие не понадобятся. Зная размер Вселенной - и, кстати, не только этой, но и параллельных - в любой момент времени, мы можем определить их возраст и скорость расширения, она для всех миров едина.
   - Объясни.
   - Немного теории, - предложил Гарри. - В начале не было ничего. Потом возник Первичный Свет! Возможно, он выплеснулся из пространства Мебиуса, а может быть, - он явился как следствие Большого Взрыва. Но он положил начало миру света. До света не было ничего, и он был началом Вселенной, расширяющейся со скоростью света - И что же?
   - Вы не согласны с этим?
   - С тем, что Вселенная расширяется со скоростью света?
   - На самом деле в два раза быстрее, - сказал Гарри. - Вы помните, конечно, мы с этим столкнулись, когда нужно было восстановить мою способность к мгновенным расчетам, чтобы снова овладеть пространством Мебиуса. Если два наблюдателя удалены от источника света на расстояние, которое свет проходит в одну секунду, естественно), то от одного наблюдателя до другого свет идет две секунды! Я вас убедил?
   - Конечно, нет! Первичный Свет, как и любой свет, действительно, распространяется именно так. Но Вселенная?
   - С той же скоростью! - воскликнул Гарри. - И продолжает расширяться с этой скоростью.
   - Объясни толком.
   - До того, как возник свет, не было ничего. Не было вселенной.
   - Согласен.
   - Ничто не может двигаться быстрее света, не так ли?
   - Да.., хотя нет! Может, но только в пространстве Мебиуса. Кроме того, я думаю, что мысль тоже распространяется мгновенно.
   - Теперь давайте рассуждать, - сказал Гарри. - Первичный Свет все еще расходится со скоростью сто восемьдесят шесть тысяч миль в секунду. Ответьте мне, существует ли что-нибудь по ту сторону расширяющегося светового фронта?
   - Конечно, нет, ни один материальный объект в нормальной среде не может перемещаться быстрее света.
   - Именно! Именно свет определяет масштабы вселенной! Это то, что я называю световой вселенной. И вот моя формула:
   Авс = rbc/c
   Вы согласны?
   Мебиус смотрел на формулу, которая была нацарапана на экране в сознании Гарри.
   - Возраст Вселенной равен ее радиусу, поделенному на скорость света. Мгновение спустя он спокойно добавил:
   - Да, согласен.
   - Ну вот, - сказал Гарри, - и не поспорили как следует.
   Мебиус расстроился. Да, талант Гарри, его способность к математическим выкладкам изумляет. Но откуда эта агрессивность и хвастливость? Некроскоп раньше таким не был. Что с ним случилось? Ладно, пусть продолжает. Может, удастся найти слабину в его рассуждениях и поставить мальчика на место.
   - А время? А параллельные миры? Но у Гарри был готов ответ:
   - Пространственно-временная Вселенная, чей возраст и размеры такие же, как у других параллельных миров, имеет форму конуса, его острие - точка (момент) Большого Взрыва или Первичного Света, с которой начался отсчет времени; а основание - нынешние пределы Вселенной. Нет возражений против такой логики?
   Отчаянно пытаясь найти ошибку в рассуждениях Гарри и не находя ее, Мебиус медлил с ответом.
   - Допустимо, но не обязательно правильно.
   - Но вы согласны, что это возможно, - сказал Гарри, - тогда скажите, что, по-вашему, находится вне конуса?
   - Ничего, поскольку Вселенная находится внутри него.
   - Неверно! Параллельные миры тоже имеют коническую форму, и эти конусы исходят из той же точки! Мебиус вызвал в своем воображении эту картинку.
   - Но.., тогда каждый такой конус соприкасается с рядом других конусов. Есть ли этому подтверждение?
   - Черные дыры, - тут же ответил Гарри. - Через них происходит обмен материей между мирами, обеспечивая необходимое равновесие. Материя перекачивается из мира, где ее плотность слишком высока, в соседний, менее плотный. Белая дыра - это изнанка черной. В пространственно-временном континууме это линии соприкосновения конусов, ну а в обычном пространстве, - он пожал плечами, - просто дыры.
   Мебиуса все это уже утомило, но он продолжал спорить:
   - Конус в сечении дает окружность. Три соседних образуют внутри пространство в виде вогнутого треугольника.
   Гарри кивнул:
   - Серые дыры. Одна из них - на дне Печорского ущелья, другая - в верховьях подземной реки в Румынии.
   Так он заставлял Мебиуса соглашаться по каждому пункту и, в конечном счете, выиграл в этом споре - если было что выигрывать. На самом деле он не был уверен в своей правоте, да его это и не волновало.
   Но волновало Мебиуса. Ученый никак не мог решить - прав или не прав Гарри. А может, то и другое вместе?
   ***
   В другой раз некроскоп беседовал с Пифагором. Гарри Киф горел желанием поблагодарить Пифагора (великий математик помог ему вторично овладеть утраченным искусством мгновенных вычислений), но кончилась встреча опять-таки спором.
   Гарри предполагал найти могилу грека либо в Метапонтуме, либо в южной Италии, в Кротоне. Но сумел разыскать лишь пару могил учеников Пифагора; затем, совершенно случайно, он наткнулся на заброшенное надгробие (ему было 2480 лет) члена Пифагорийского Братства на Хиосе. Надписи не сохранилось. Вокруг - скалы и рыжая земля, козлы, жующие чертополох, а в пятидесяти ядрах волны Эгейского моря плещутся о скалистый берег.
   - Пифагор? Только не здесь, - ответил ему голос, подобный шелесту сыплющегося песка, когда мертворечь некроскопа пробилась сквозь многовековое кружение мыслей. - Он ждет. Его время еще не пришло.
   - Его время?
   - Да, вскоре он возродится в живом, дышащем и чувствующем теле.
   - Но вы общаетесь? У вас есть с ним контакт?
   - Он иногда общается с нами, чтобы обсудить новые идеи.
   - С вами?
   - С Братством! Но я слишком много сказал, уходи, оставь меня в покое.
   - Что ж, как хотите. Но вряд ли он будет доволен, если узнает, что вы прогнали некроскопа.
   - Что? Некроскопа? - (Удивление сменил благоговейный ужас.) - Так ты тот самый, кто научил мертвецов разговаривать и общаться друг с другом?
   - Тот самый.
   - И ты хочешь учиться у Пифагора?
   - Я хочу научить его.
   - Это богохульство!
   - Богохульство? - Гарри поднял бровь. - Выходит, Пифагор - Бог? Тогда он довольно медлительный Бог. Посудите сами: я уже освоил метапсихоз. А теперь готовлюсь ко второй фазе, к очередному обновлению.
   - Твоя душа в процессе миграции?
   - Думаю, этого ждать не так долго. Потревоженный мертвец немного помолчал.
   - Я поговорю с нашим учителем, Пифагором, но если ты солгал - можешь быть уверен, он нашлет на тебя проклятие чисел. Э-э, нет, он и меня может покарать! Нет, я не осмелюсь. Сначала докажи, что ты не лжешь.
   - Что ж, я сам могу показать вам некоторые числа. - Гарри с трудом сдерживал нетерпение. - Член Братства должен оценить их значение.
   - Ты думаешь поразить меня своими убогими построениями? Ты, человек, чья жизнь так ничтожно коротка! Может ли твой разум представить, сколько чисел, формул, чертежей проанализировал я, сколько открытий удалось мне сделать за те две с лишним тысячи лет, что я лежу здесь, вдали от суеты и треволнений мира? Не знаю, некроскоп ли ты, но что ты слишком самонадеян, это точно!
   - Ты говоришь, самонадеян? - Гарри почувствовал, как в нем нарастает гнев. - Твои формулы и вычисления! Да я владею такими формулами, что тебе и не снились.
   Он развернул в своем сознании дисплей компьютера и вывел на него выкладки и формулы Мебиусовой математики. Потом приоткрыл дверь в пространство Мебиуса и позволил чванливому члену Пифагорийского Братства заглянуть на мгновение через порог: в никуда и в везде.
   Ошеломленный мертвец воскликнул:
   - Что.., что это?
   - Это Большой Ноль, - буркнул Гарри, свернув изображение. - Место, откуда берут начало все числа. Но я зря трачу время. Я пришел поговорить с учителем, а занимаюсь болтовней со студентом, причем не самым способным. Так ты можешь связать меня с Пифагором?
   - Он.., он на Самосе.
   - Там, где он родился?
   - Да. Он решил, что там его будут искать в последнюю очередь. - Вдруг мертвец опомнился. - О некроскоп! Заступись за меня! Я предал его! Он прогонит меня!
   - Ерунда, - проворчал Гарри добродушно. - Прогонит? Он возвысит тебя ведь тебе довелось увидеть число, открывающее доступ ко всем временам и пространствам. Сомневаешься? Дело твое. Во всяком случае, спасибо - и прощай.
   И, вызвав дверь Мебиуса, исчез в ней.
   Перенесясь на двадцать миль, некроскоп оказался на острове Самое, где две с половиной тысячи лет назад прошло детство Пифагора и куда был тайно перевезен его прах.
   Известно, что Пифагор был интравертом, личностью скрытной, замкнутой, не склонной вступать в общение с кем бы то ни было. Но Гарри был уверен, что он не сможет не отреагировать на мертворечь некроскопа, находящегося в непосредственной близости от него. Эти мысли Гарри уже были мертворечью, и великий затворник - еще более великий после смерти, чем при жизни действительно откликнулся:
   - Назови свое число!
   - Можешь выбрать для меня любое, - пожал плечами Гарри и обернулся в сторону, откуда донесся шепот великого мистика.
   Определив направление, он сделал еще один прыжок, перенесясь с пустынного берега, поросшего редким лесом, и небольшую оливковую рощу на склоне холма с крошечной белой церковью на его вершине. Чуть дальше, за искореженными ветром дубами, сквозь сосны, растущие ближе к берегу, проглядывала сверкающая серебристо-бирюзовая гладь бухты Тигани. Звуки музыки из таверны плыли в теплом и ясном летнем воздухе.
   В тени деревьев стояла прохлада, и некроскоп с удовольствием снял широкополую шляпу и темные очки, с которыми он теперь не расставался, щадя глаза. Пифагор молчал.
   - Числа? Их слишком много, чтобы о них беспокоиться, - сказал Гарри.
   - Не смей так говорить, - послышался взволнованный шепот. - Числа это Все. Боги есть Числа, но люди не догадываются об этом. Когда я разгадаю числа Богов, тогда начнется мой метапсихоз.
   - Долго же тебе придется ждать, - возразил Гарри. - Все числа, в любых комбинациях, от ничего до бесконечности, не помогут тебе. Ты можешь возиться с ними как угодно, делать с ними, что хочешь, играть, как малыши с кубиками, - твоя душа от этого не обретет новое тело. Тебе не поможет ни наука, ни магия.
   - Ха, - в голосе собеседника звучало не просто презрение, Пифагор был полон гнева. - Посмотрите на этого богохульника! И это тот самый некроскоп, который не так давно был бесплоден и не способен к простейшим вычислениям, для которого сумма любых чисел была тайной! Неужели ты тот, за кого меня молили легионы праха, бесчисленные мертвецы? Мебиус на коленях просил меня за тебя, и вот благодарность!
   Гарри это задело, но он не подал виду. "Тщеславный старый дурак!" подумал он, вслух же сказал:
   - Я пришел поблагодарить тебя за помощь. Без тебя я не восстановил бы свои способности и, как ты, был бы прахом. Хотя нет, меня бы не оставили в покое; кое-кто пытал бы мой труп, чтобы выведать мои секреты.
   - Некромант?
   - Да.
   - Это грязный дар!
   - Не обязательно. От него тоже бывает польза. То, чем я занимаюсь, тоже своего рода некромантия: я живой, и разговариваю с теми, кто мертв.
   Пифагор на мгновение задумался.
   - Я слышал твой разговор с одним из Братьев, - сказал он:
   - Большее богохульство трудно себе представить. Ты приписываешь себе реинкарнацию, трансмиграцию, метапсихоз.
   - Но это, тем не менее, факты, - ответил Гарри. - Я был человеком, существовавшем в теле, данном при рождении, но оно погибло - и я занял другое. Этот факт могут подтвердить тысячи мертвецов, им нет смысла лгать. Послушай, если твой пепел не содержит примесей, я могу вернуть тебя к жизни, без всяких чисел. И это не богохульство, Пифагор, это тоже факт. Хотя.., возможно, сама идея воскрешения, с твоей точки зрения, может, и богохульна. Тогда ты прав, я богохульствовал, но буду делать это и впредь.
   - Ты можешь восстановить меня из пепла?
   - Только если в нем нет примесей. Твой прах захоронили в глиняном сосуде?
   - Нет, меня похоронили в земле, тайно: здесь, у твоих ног, где мальчиком я бегал среди деревьев. Мои кости и плоть стали землей. Но я не верю тебе. Ты уповаешь на слова вместо чисел. Но слова - - порождение губ, они двусмысленны и лживы, тогда как числа рождены разумом, они вечны и неизменны.
   - Послушай, наша дискуссия имеет теперь чисто академический интерес. За две тысячи лет твои соли растворились в земле, и нет таких слов и, уж конечно, чисел, которые могли бы вернуть тебя.
   - Богохульство! И призыв к бунту! Ты хочешь восстановить моих учеников против меня? Гарри потерял терпение.
   - Ты шарлатан, Пифагор! В своем мире ты владел маленькими никому не нужными математическими секретами, которые теперь знает любой школьник, и думал, что это жизнь и смерть. И настоящая смерть тебя ничему не научила. Я дал тебе мертворечь, и ты мог бы общаться с более мудрыми и бескорыстными учителями, если бы захотел: Галилием, Ньютоном, Эйнштейном, Максвеллом...
   - Хватит! - гневно вскричал Пифагор. - Зря я послушал Мебиуса. Надо было...
   - Ты не мог отказать ему, - прервал в спою очередь Гарри. - Ты не осмелился...
   - Что ты сказал?!
   - Да, не осмелился, потому что.., потому что я знаю твой настоящий секрет... Ты мошенничал. Ты не только сделал дураками своих драгоценных Братьев при жизни, но продолжаешь дурачить их и после смерти. В числах нет мистики, Пифагор, ты не можешь не знать этого, ведь ты ученый. Если, конечно, ты настоящий ученый. Ты ведь сам сказал, что числа вечны, что они не способны изменяться. То есть они суть факты - голые жесткие факты, твердые, как камень, а не неуловимые, как эфир или магия. Камень факта, а не эфирная субстанция колдовства.
   - Лжец! Ты лжец, - бесился Пифагор. - Ты искажаешь слова, изменяешь их смысл!
   - Почему ты прячешься, даже от мертвецов?
   - Потому что они не понимают. Потому что их невежество заразно.
   - Нет, потому что они знают больше, чем ты. Твои последователи бросили бы тебя. Ты обещал им новое воплощение, обещал, что они вернутся к живым, встретятся с тобой в мире чистого Числа - но ты давно понял, что это фикция.
   - Я верил.
   - Но прошло две с половиной тысячи лет. И что? Сколько нужно времени, чтобы ты убедился в том, что был не прав?
   - Мне ведомы числа, что проклянут тебя.
   - Что ж, попробуй прокляни меня.
   Пифагор был вне себя. Он метнул в Гарри колоду чисел, но те отразились от ментального щита некроскопа. Однако это отрезвило Гарри: он вновь убедился, что им управляет тварь внутри него, обладающая извращенной логикой Вамфири.
   Гарри словно очнулся - он ведь старался никогда не причинять ни малейшего беспокойства мертвецам!
   - Прости..., прости меня.
   - Простить? Ты дьявол, - Пифагор едва сдерживал рыдания. - Но ты, наверное, прав.
   - Нет, я просто спорил. Я не знаю, прав я или нет. Но я не прав в том, что спорил ради спора. И потом, ты же видишь, в моих аргументах есть противоречия.
   - Что ты имеешь в виду?
   - Числа вовсе не неизменны, уж я-то это знаю.
   - О! - Долгий вздох. - Ты можешь это продемонстрировать?
   И тогда Гарри развернул в своем сознании экран, на котором поверхности Мебиуса ползли, сменяя друг друга, и уходили в бесконечность. Старый грек долго молчал, а потом устало сказал:
   - Я был умным ребенком, который думал, что знает все. Время прошло мимо меня.
   - Но оно тебя никогда не забудет, - живо возразил Гарри. - Мы помним твою теорему; о тебе написаны книги; даже сегодня существуют пифагорейцы.
   - Моя теорема? Мои числа? Если не я, так другие сделали бы это.
   - Но мы помним именно твое имя. Да и то, что ты говоришь, можно сказать о ком угодно.