Страница:
«Только на меня это не распространяется», – подумал я уныло. Ято как раз только магию и видел; понастоящему разглядеть то, что под ней скрывалось, мне удавалось плохо.
Замечание Керена казалось вполне невинным, но все же заставило меня задуматься. Не чувствовал ли он чегото, говорящего о наличии у меня Взгляда? А может быть, такой способностью обладала его жена? Однако если это было так, как могли они спокойно согласиться остаться при дворе, вместо того чтобы разоблачить Лиссал? Или именно это они и собирались сделать, как только представится возможность?
Я думал и думал, пока не решил, что веду себя как параноик. Ничто в поведении Керена и его семейства не говорило о страхе. Ничто не говорило о том, что, встретившись с Лиссал, они испытали шок. Так почему я чувствовал такое беспокойство? В конце концов я решил, что смущает меня поведение Керена. Любое его движение свидетельствовало о несгибаемой целеустремленности. Когда он заговаривал со мной, мне хотелось опустить голову, чтобы защитить горло. Когда он подходил близко, мне казалось, что все мои перья встают дыбом. Не тот это человек, которому безопасно противоречить, решил я.
Мы дошли до кабинета управителя, и я оставил там семейство Керена, а сам отправился, чтобы заняться его размещением. На помещения во дворце всегда был большой спрос, и ктото уже поселился в апартаментах секурии, как только стало известно о его кончине. Мне пришлось выселять новых жильцов, и это им не понравилось; поэтому в кабинет управителя я вернулся не сразу.
Семейство ожидало меня в приемной; их дела с управителем были уже закончены. Дочь Керена, надутая и скучающая, сидела, сняв туфли и шевеля пальцами ног. Когда я улыбнулся ей, она раздраженно посмотрела на меня и поспешно сунула ноги в туфли. То, что я видел за пеленой магии, говорило о непривлекательной внешности и недовольной гримасе, которая, похоже, не сходила с ее лица.
– Как можно понять по татуировке у тебя на ухе, – сказал Керен по дороге в их новые покои, – ты с Цирказе. Давно ты тут?
Я покачал головой.
Он озадаченно посмотрел на меня, как будто чтото во мне его тревожило. На мгновение мне показалось, что он собирается высказать вслух свои сомнения или попросить у меня объяснений, но он передумал. Еще более растерянный, чем раньше, я гадал, какой мой поступок вызвал его подозрения.
Мы добрались до апартаментов бывшего секурии, и я распахнул дверь перед Кереном и его семейством. Когда мы вошли, Тризис ахнула. Роскошь убранства была поразительной даже для того, кто, как я, вырос во дворце суверена Цирказе. Прежний секурия был охотником, и пол представлял собой мозаику из различных сортов цветного дерева, изображающую охотничью сцену с людьми, собаками, загнанной дичью и пронзенными стрелами фазанами; не могу сказать, чтобы мне это так уж нравилось. Стены приемной покрывали барельефы на фарфоровых панелях, изображающие нагих женщин в соблазнительных позах.
– Ах, – обратился Керен к Тризис, – это очень поможет нам, если потребуется помощь в изучении женской анатомии.
Девенис спрятала усмешку. Тризис фыркнула:
– И по чьему вкусу тут все разукрашено? – спросила она меня, обводя рукой стены. Было ясно, что она не одобряет увиденного. – Властителя?
Я пожал плечами; я знал, что вкус властителя иной: из покоев Лиссал я видел часть его апартаментов, полных мраморных статуй обнаженных мужчин и очаровательных мальчиков.
– Эй, вы бы на это поглядели, – раздался голос Девенис из спальни. – Тут на потолке…
– Не думаю, чтобы стоило углубляться в детали, дорогая, – поспешно остановила ее Тризис. – Я могу себе представить…
Я сообщил все, что им нужно было знать о распорядке во дворце; когда я закончил, Тризис спросила:
– Ты не думал о том, чтобы обратиться к целителю по поводу затруднений в речи, сирконюший? Если причина носит физический характер, может быть, нам удалось бы тебя вылечить. Не хочешь ли, чтобы мы тебе помогли?
Ее доброта причинила мне боль. Мое молчание могло убить этих людей: они ведь не знали, что столкнулись с дунмагией. Керен и Девенис могли подвергнуться осквернению в любой момент, когда этого пожелает Лиссал.
И все же я молчал, опустив голову.
– Если мы тебе понадобимся, – сказал Керен, – тебе будет достаточно попросить.
Я кивнул, чувствуя себя червяком, ползучим ничтожеством.
Когда ночами мне не спалось, я бродил по дворцу. Стражники – а они стояли у каждой двери – меня, конечно, знали и никогда не останавливали. Моя свобода была следствием решительного заявления Лиссал о том, что я могу ходить куда захочу; его вызвал глупый случай: я не смог выполнить одно из ее приказаний, потому что меня задержал стражник. С тех пор я мог бывать в любых помещениях, от которых у меня были ключи, а ключи Лиссал были в моем распоряжении.
Я пользовался своей свободой для того, чтобы следить за ее действиями. К концу первого месяца пребывания на Брете я тревожился; к концу второго испытывал ужас. Все больше и больше молодых людей забирали служить стражниками, и не только в столице, но и по всему Брету. Лиссал намеревалась отдать эти отряды под команду оскверненных силвов. Она распорядилась увеличить добычу селитры и велела свозить ее в портовый город Ково, где алхимики трудились над ее очисткой. Она написала своему отцу на Цирказе, объявив о желании Брета закупать серу. Она отправила партии лесорубов в леса к северу от Бретбастиона заготовлять древесный уголь и рубить деревья для постройки кораблей. Она отрядила горняков на остров Айин на разведку месторождений цинка, меди и свинца. Она собрала со всего архипелага плавильщиков, кузнецов, плотников и корабелов, соблазнив высокой платой. И самое худшее – она отправила посланцев в Ступицу с предложением заплатить немыслимые деньги мастерам, которые делали для хранителей пушки и устанавливали их на кораблях, если те продадут чертежи и планы; ее, похоже, совсем не волновало, что подумает Совет хранителей, если об этом узнает.
Пораженный, я просматривал бумаги Лиссал и только теперь начинал понимать настоящий размах ее приготовлений и замыслов. Лиссал собиралась создать вооруженное до зубов государство, управляемое экссилвами, подчинявшимися ей.
К счастью, не все давалось ей легко. Из некоторых писем я узнал, что изготовление черного порошка и пушек было не таким простым процессом, как представляла себе Лиссал. Как очищать селитру, никто на Брете не знал. Черный порошок в неумелых руках оказывался ненадежен и взрывался, что часто приводило к жертвам. Пушки при выстреле иногда взрывались тоже. Неудивительно, что Лиссал в конце концов решила, что легче добьется своего, если купит секреты у мастеровхранителей. Однако из того, что мне удалось узнать, следовало, что даже и это оказалось не так просто, как ожидала Лиссал: хранители были верны своему государству. Замысел властительницы Брета был устрашающим, но ее практические успехи сильно отставали от мечты о власти злых колдунов.
Бывая в конторе дворцового нотариуса, я узнал, какую основу Лиссал закладывает для того, чтобы иметь возможность расплачиваться за свои военные приготовления. Начала она с того, что конфисковала состояние главного советника Икаана и его семьи, которое включало поместья по всему архипелагу от Ибаана до Аттиса и целый флот торговых кораблей. Потом Лиссал систематически принялась под разными притянутыми за уши предлогами грабить другие богатые семьи – семьи граждан других островов, поселившихся на Брете. Она знала, что это не вызовет особых протестов; напротив, местные купцы сразу поняли, что к чему: достаточно было донести на конкурентаиностранца, и конкуренции как не бывало. Заручившись поддержкой торговцев, Лиссал постепенно начала увеличивать налоги.
Все больше узнавая о происходящих на Брете переменах и памятуя о том, что Лиссал появилась здесь всего несколько недель назад, я чувствовал, как мои надежды тают. Лиссал в отличие от Мортреда не интересовалась пытками и издевательствами, она не наслаждалась гибелью своих жертв, но тем не менее действия ее были чудовищны. Даже если нам когданибудь удалось бы ее спасти, сделать ее такой, какой она была раньше, трудно было представить себе, что она сможет себя простить.
Однажды ночью, примерно через четыре недели после того, как в столицу привезли первых силвов, я отправился в кабинет нового секурии, желая узнать, сколько несчастных теперь содержится в камерах. У меня с собой был фонарь, который я поставил на стол, пока оглядывался и искал то, что мне было нужно. В этот момент я услышал звяканье. Я резко поднял голову. Ктото пытался проникнуть в комнату, открывая замок отмычкой.
Я взмахнул руками, пытаясь в панике взлететь, но не сумел оторваться от пола. Наткнувшись на стол, я постарался взять себя в руки и наконец сделал нечто разумное: задул фонарь и нырнул в единственное укрытие, где меня могли не заметить. Как во всех дворцовых помещениях, здесь имелись резные деревянные двери, выходящие на балкон. Я выскользнул наружу, прикрыл за собой створки и прижался к стене. Человек, находящийся в комнате, меня заметить не мог, но я оказывался на виду, если бы он решил выйти на балкон. Я стоял там и жалел, что лишился крыльев. Еще я обливался потом; такую человеческую особенность мне все еще трудно было считать нормальной.
Через мгновение я услышал голоса; разговаривали по крайней мере двое, но разобрать слов я не мог. Сквозь резьбу двери проникал тусклый голубоватый свет – свет колдовского огонька.
Я замер на месте.
Когда выяснилось, что никто не собирается выходить на балкон, я рискнул заглянуть в дырочку в двери. Мне это ничего не дало. Я видел силуэты двух человек, закутанных в плащи, которые просматривали свитки на столе; единственный огонек освещал только пергамент, который они читали. Я мог быть уверен лишь в одном: один из них был высоким, другой – маленьким, и никакого права быть там, где они были, они не имели. Все их повадки говорили о том, что они стремятся остаться незамеченными: тихие голоса, приглушенный свет, скрывающие фигуры плащи.
Тот факт, что они пользовались силвмагией, конечно, указывал на Керена и Девенис, но я и представления не имел о том, что они затеяли. Наверное, я мог войти в комнату и потребовать от них объяснений, но я этого не сделал. В душе я все еще оставался птицейдастелцем, привыкшим бояться людей с их размерами, агрессивностью, оружием.
К несчастью, истинное значение того, что они пользовались силвмагией, осталось мной совершенно не понятым.
Когда наконец они ушли, я немного подождал, а потом двинулся следом. Я не мог определить, что они искали, и я так и не выяснил, сколько же силвов заключено в камерах.
Я ведь никогда не утверждал, будто я храбр.
Дни проходили, в камерах на уровне Пиратов все прибавлялось пленников, и чувство вины во мне росло. Единственным, что меня утешало, было то обстоятельство, что из заключения не выходили толпы дунмагов. На самом деле из темницы не появлялся вообще никто. Я начал гадать: так ли сильна на самом деле Лиссал, как она думает…
Я снова побывал у гхемфов, но единственная новость, которую они мне сообщили, заключалась в том, что даже гхемфы из выводка Эйлсы не знали, где находилась Блейз.
Глава 17
Замечание Керена казалось вполне невинным, но все же заставило меня задуматься. Не чувствовал ли он чегото, говорящего о наличии у меня Взгляда? А может быть, такой способностью обладала его жена? Однако если это было так, как могли они спокойно согласиться остаться при дворе, вместо того чтобы разоблачить Лиссал? Или именно это они и собирались сделать, как только представится возможность?
Я думал и думал, пока не решил, что веду себя как параноик. Ничто в поведении Керена и его семейства не говорило о страхе. Ничто не говорило о том, что, встретившись с Лиссал, они испытали шок. Так почему я чувствовал такое беспокойство? В конце концов я решил, что смущает меня поведение Керена. Любое его движение свидетельствовало о несгибаемой целеустремленности. Когда он заговаривал со мной, мне хотелось опустить голову, чтобы защитить горло. Когда он подходил близко, мне казалось, что все мои перья встают дыбом. Не тот это человек, которому безопасно противоречить, решил я.
Мы дошли до кабинета управителя, и я оставил там семейство Керена, а сам отправился, чтобы заняться его размещением. На помещения во дворце всегда был большой спрос, и ктото уже поселился в апартаментах секурии, как только стало известно о его кончине. Мне пришлось выселять новых жильцов, и это им не понравилось; поэтому в кабинет управителя я вернулся не сразу.
Семейство ожидало меня в приемной; их дела с управителем были уже закончены. Дочь Керена, надутая и скучающая, сидела, сняв туфли и шевеля пальцами ног. Когда я улыбнулся ей, она раздраженно посмотрела на меня и поспешно сунула ноги в туфли. То, что я видел за пеленой магии, говорило о непривлекательной внешности и недовольной гримасе, которая, похоже, не сходила с ее лица.
– Как можно понять по татуировке у тебя на ухе, – сказал Керен по дороге в их новые покои, – ты с Цирказе. Давно ты тут?
Я покачал головой.
Он озадаченно посмотрел на меня, как будто чтото во мне его тревожило. На мгновение мне показалось, что он собирается высказать вслух свои сомнения или попросить у меня объяснений, но он передумал. Еще более растерянный, чем раньше, я гадал, какой мой поступок вызвал его подозрения.
Мы добрались до апартаментов бывшего секурии, и я распахнул дверь перед Кереном и его семейством. Когда мы вошли, Тризис ахнула. Роскошь убранства была поразительной даже для того, кто, как я, вырос во дворце суверена Цирказе. Прежний секурия был охотником, и пол представлял собой мозаику из различных сортов цветного дерева, изображающую охотничью сцену с людьми, собаками, загнанной дичью и пронзенными стрелами фазанами; не могу сказать, чтобы мне это так уж нравилось. Стены приемной покрывали барельефы на фарфоровых панелях, изображающие нагих женщин в соблазнительных позах.
– Ах, – обратился Керен к Тризис, – это очень поможет нам, если потребуется помощь в изучении женской анатомии.
Девенис спрятала усмешку. Тризис фыркнула:
– И по чьему вкусу тут все разукрашено? – спросила она меня, обводя рукой стены. Было ясно, что она не одобряет увиденного. – Властителя?
Я пожал плечами; я знал, что вкус властителя иной: из покоев Лиссал я видел часть его апартаментов, полных мраморных статуй обнаженных мужчин и очаровательных мальчиков.
– Эй, вы бы на это поглядели, – раздался голос Девенис из спальни. – Тут на потолке…
– Не думаю, чтобы стоило углубляться в детали, дорогая, – поспешно остановила ее Тризис. – Я могу себе представить…
Я сообщил все, что им нужно было знать о распорядке во дворце; когда я закончил, Тризис спросила:
– Ты не думал о том, чтобы обратиться к целителю по поводу затруднений в речи, сирконюший? Если причина носит физический характер, может быть, нам удалось бы тебя вылечить. Не хочешь ли, чтобы мы тебе помогли?
Ее доброта причинила мне боль. Мое молчание могло убить этих людей: они ведь не знали, что столкнулись с дунмагией. Керен и Девенис могли подвергнуться осквернению в любой момент, когда этого пожелает Лиссал.
И все же я молчал, опустив голову.
– Если мы тебе понадобимся, – сказал Керен, – тебе будет достаточно попросить.
Я кивнул, чувствуя себя червяком, ползучим ничтожеством.
Когда ночами мне не спалось, я бродил по дворцу. Стражники – а они стояли у каждой двери – меня, конечно, знали и никогда не останавливали. Моя свобода была следствием решительного заявления Лиссал о том, что я могу ходить куда захочу; его вызвал глупый случай: я не смог выполнить одно из ее приказаний, потому что меня задержал стражник. С тех пор я мог бывать в любых помещениях, от которых у меня были ключи, а ключи Лиссал были в моем распоряжении.
Я пользовался своей свободой для того, чтобы следить за ее действиями. К концу первого месяца пребывания на Брете я тревожился; к концу второго испытывал ужас. Все больше и больше молодых людей забирали служить стражниками, и не только в столице, но и по всему Брету. Лиссал намеревалась отдать эти отряды под команду оскверненных силвов. Она распорядилась увеличить добычу селитры и велела свозить ее в портовый город Ково, где алхимики трудились над ее очисткой. Она написала своему отцу на Цирказе, объявив о желании Брета закупать серу. Она отправила партии лесорубов в леса к северу от Бретбастиона заготовлять древесный уголь и рубить деревья для постройки кораблей. Она отрядила горняков на остров Айин на разведку месторождений цинка, меди и свинца. Она собрала со всего архипелага плавильщиков, кузнецов, плотников и корабелов, соблазнив высокой платой. И самое худшее – она отправила посланцев в Ступицу с предложением заплатить немыслимые деньги мастерам, которые делали для хранителей пушки и устанавливали их на кораблях, если те продадут чертежи и планы; ее, похоже, совсем не волновало, что подумает Совет хранителей, если об этом узнает.
Пораженный, я просматривал бумаги Лиссал и только теперь начинал понимать настоящий размах ее приготовлений и замыслов. Лиссал собиралась создать вооруженное до зубов государство, управляемое экссилвами, подчинявшимися ей.
К счастью, не все давалось ей легко. Из некоторых писем я узнал, что изготовление черного порошка и пушек было не таким простым процессом, как представляла себе Лиссал. Как очищать селитру, никто на Брете не знал. Черный порошок в неумелых руках оказывался ненадежен и взрывался, что часто приводило к жертвам. Пушки при выстреле иногда взрывались тоже. Неудивительно, что Лиссал в конце концов решила, что легче добьется своего, если купит секреты у мастеровхранителей. Однако из того, что мне удалось узнать, следовало, что даже и это оказалось не так просто, как ожидала Лиссал: хранители были верны своему государству. Замысел властительницы Брета был устрашающим, но ее практические успехи сильно отставали от мечты о власти злых колдунов.
Бывая в конторе дворцового нотариуса, я узнал, какую основу Лиссал закладывает для того, чтобы иметь возможность расплачиваться за свои военные приготовления. Начала она с того, что конфисковала состояние главного советника Икаана и его семьи, которое включало поместья по всему архипелагу от Ибаана до Аттиса и целый флот торговых кораблей. Потом Лиссал систематически принялась под разными притянутыми за уши предлогами грабить другие богатые семьи – семьи граждан других островов, поселившихся на Брете. Она знала, что это не вызовет особых протестов; напротив, местные купцы сразу поняли, что к чему: достаточно было донести на конкурентаиностранца, и конкуренции как не бывало. Заручившись поддержкой торговцев, Лиссал постепенно начала увеличивать налоги.
Все больше узнавая о происходящих на Брете переменах и памятуя о том, что Лиссал появилась здесь всего несколько недель назад, я чувствовал, как мои надежды тают. Лиссал в отличие от Мортреда не интересовалась пытками и издевательствами, она не наслаждалась гибелью своих жертв, но тем не менее действия ее были чудовищны. Даже если нам когданибудь удалось бы ее спасти, сделать ее такой, какой она была раньше, трудно было представить себе, что она сможет себя простить.
Однажды ночью, примерно через четыре недели после того, как в столицу привезли первых силвов, я отправился в кабинет нового секурии, желая узнать, сколько несчастных теперь содержится в камерах. У меня с собой был фонарь, который я поставил на стол, пока оглядывался и искал то, что мне было нужно. В этот момент я услышал звяканье. Я резко поднял голову. Ктото пытался проникнуть в комнату, открывая замок отмычкой.
Я взмахнул руками, пытаясь в панике взлететь, но не сумел оторваться от пола. Наткнувшись на стол, я постарался взять себя в руки и наконец сделал нечто разумное: задул фонарь и нырнул в единственное укрытие, где меня могли не заметить. Как во всех дворцовых помещениях, здесь имелись резные деревянные двери, выходящие на балкон. Я выскользнул наружу, прикрыл за собой створки и прижался к стене. Человек, находящийся в комнате, меня заметить не мог, но я оказывался на виду, если бы он решил выйти на балкон. Я стоял там и жалел, что лишился крыльев. Еще я обливался потом; такую человеческую особенность мне все еще трудно было считать нормальной.
Через мгновение я услышал голоса; разговаривали по крайней мере двое, но разобрать слов я не мог. Сквозь резьбу двери проникал тусклый голубоватый свет – свет колдовского огонька.
Я замер на месте.
Когда выяснилось, что никто не собирается выходить на балкон, я рискнул заглянуть в дырочку в двери. Мне это ничего не дало. Я видел силуэты двух человек, закутанных в плащи, которые просматривали свитки на столе; единственный огонек освещал только пергамент, который они читали. Я мог быть уверен лишь в одном: один из них был высоким, другой – маленьким, и никакого права быть там, где они были, они не имели. Все их повадки говорили о том, что они стремятся остаться незамеченными: тихие голоса, приглушенный свет, скрывающие фигуры плащи.
Тот факт, что они пользовались силвмагией, конечно, указывал на Керена и Девенис, но я и представления не имел о том, что они затеяли. Наверное, я мог войти в комнату и потребовать от них объяснений, но я этого не сделал. В душе я все еще оставался птицейдастелцем, привыкшим бояться людей с их размерами, агрессивностью, оружием.
К несчастью, истинное значение того, что они пользовались силвмагией, осталось мной совершенно не понятым.
Когда наконец они ушли, я немного подождал, а потом двинулся следом. Я не мог определить, что они искали, и я так и не выяснил, сколько же силвов заключено в камерах.
Я ведь никогда не утверждал, будто я храбр.
Дни проходили, в камерах на уровне Пиратов все прибавлялось пленников, и чувство вины во мне росло. Единственным, что меня утешало, было то обстоятельство, что из заключения не выходили толпы дунмагов. На самом деле из темницы не появлялся вообще никто. Я начал гадать: так ли сильна на самом деле Лиссал, как она думает…
Я снова побывал у гхемфов, но единственная новость, которую они мне сообщили, заключалась в том, что даже гхемфы из выводка Эйлсы не знали, где находилась Блейз.
Глава 17
РАССКАЗЧИК – ЭЛАРН
Я снова начал работать пловцом, совершая шесть путешествий в Ступицу в месяц. Я так никогда и не узнал, чему был обязан своим восстановлением в Гильдии – то ли вмешательству Датрика, то ли давлению верховного патриарха, за спиной которого стоял Райдер. Так или иначе, наконец это случилось. Когда я наткнулся на отца в коридоре Синода в день своего возвращения, он с подчеркнутой неприязнью повернулся на каблуке и пошел прочь. Я попытался не обращать на это внимания. В конце концов я снова располагал своим полозом, жил в здании Гильдии среди друзей и по милости Райдера зарабатывал больше денег, чем когдалибо раньше. Я каждую неделю виделся с Джесендой. Я даже умудрялся регулярно проскальзывать в ее спальню в доме на берегу; возбуждение от того, что я совершаю нечто незаконное, было почти столь же сильным, как и радость от свидания.
Кроме того, Джесенда продолжала учить меня, как пользоваться даром силва, и я скоро с некоторой растерянностью обнаружил, что приобрел изрядное искусство. Созданные мной иллюзии почти не уступали иллюзиям Джесенды, и мы начали вместе проникать в различные места в Ступице, подслушивая у дверей и шпионя за участниками собраний. Мы даже незаметно пробирались в кабинет главы Совета и читали его переписку. Мне ужасно нравился риск, сознание того, что стоит сделать одно неверное движение – и нас поймают. Наши занятия вызывали у меня нервный трепет, и я обнаружил, что наслаждаюсь им. Ставки в игре были высоки: наказанием за использование силвмагии, чтобы шпионить за другими силвами, являлся полный остракизм. Многочисленные примеры жульничества силвов в отношении тех, кто этим даром не обладал, считались терпимыми и даже забавными, но тому, кто использовал магию против собратасилва, приходилось плохо. Джесенда посмотрела на меня как на страдающего морской лихорадкой, когда я указал ей на двойные стандарты этики хранителей.
– Ради морского дьявола, Эларн, что, потвоему, более важно: быть верным интересам других силвовхранителей или похоронить свой талант, чтобы угодить всякому?
– Ну, нас нельзя назвать особенно верными другим силвам, – прошипел я ей на ухо. Дело происходило поздно вечером, и мы с ней прокрадывались в контору главного управляющего главы Совета.
– А вот и можно, – надменно ответила она. – Как могли бы мы работать на пользу островов Хранителей, если бы не знали, что происходит в руководстве? Как смогу я в будущем стать ответственным членом Совета, если не буду понимать, как управляются наши острова? Как ты сумеешь стать великим главой Гильдии, если не будешь видеть, какие силы движут политикой? – Она зажгла волшебный огонек. – Иди сюда, посмотрим на бумаги на столе. Я хочу знать, что предпринимается в отношении Девы Замка и той проклятой полукровки. Сразу скажи мне, если найдешь чтото насчет готовности кораблей и черного порошка для пушек…
В самом худшем случае то, что делали мы с Джесендой, можно было счесть изменой. Хотя большинство сведений, которые нам удавалось добыть, секретными не были и мы никому их не передавали, всетаки наше шпионство было незаконным. Загадка заключалась в том, что меня это совершенно не волновало. Риск действовал на меня как наркотик, и получаемое от него удовольствие еще и усиливалось тем, что мы с Джесендой занимались любовью в тех самых комнатах, куда не имели права входить. Если это было безумием, то я упивался им; хоть инициатором всегда бывала Джесенда, именно я опьянялся нашими проделками. Той ночью мы любили друг друга на столе главного управляющего, озаренном светом наших волшебных огней.
Когда на следующее утро я с волной отлива возвращался на Тенкор, я был счастлив, как никогда.
По пути мне встретились еще два корабля Совета хранителей, двигавшиеся в сторону Ступицы. Я уже и счет потерял судам, которые вооружали пушками у причалов. Это должно было бы вызвать у меня беспокойство – уж очень быстро рос военный потенциал островов Хранителей, – но я чувствовал только гордость. Пушки принадлежали моей стране, были ее силой и могуществом.
Впрочем, плавание требовало всего моего внимания, и скоро я перестал размышлять.
Джесенда, конечно, чрезвычайно интересовалась всем, чем я занимался с Райдером и Гилфитером. Она хотела знать в точности, что они пытаются узнать и как они это делают. Удовлетворять ее любопытство мне было трудно, потому что я и сам оставался в неведении.
В первый же день, когда я явился в Синод, где должен был встретиться с Райдером, мне навстречу из дверей вылетел Гилфитер с медицинской сумкой в руке.
– Ох, извини, паренек, – бросил он через плечо, – ребеночек вотвот появится. – С этими загадочными словами он убежал; только развевалось вокруг него его странное одеяние.
– Заходи, – позвал меня Райдер. – Он отправился принимать ребенка у женщины, обладающей Взглядом.
– Ох… – Я смотрел вслед Гилфитеру, мчавшемуся вниз по лестнице. – Он что, всегда ходит обмотанным куском ткани?
Райдер рассмеялся.
– Да, похоже, он предпочитает такую одежду. Этот кусок ткани называется тагард. Ладно, садись, и я расскажу тебе, что мы хотим сделать.
Я сел и огляделся. На столах и полках теснились бутылочки и горшочки всех форм и размеров, жаровни, щипцы, ножи, весы с гирьками, воронки, ножницы, увеличительные стекла в медных трубках и всякие вещи, назначение которых определить я не мог. Одно приспособление выглядело как маслобойка, приводимая в действие ножной педалью. Содержимое бутылочек было самым разнообразным – в них хранились и жидкости, и порошки, и кристаллы, а также засоленные образцы чегото непонятного.
– Это сепаратор, – объяснил Райдер, заметив, что я разглядываю маслобойку. – Если нажимать на педаль, чаша внутри начинает быстро вращаться. – Однако что должен разделять сепаратор, Райдер не сказал.
Думаю, что именно тогда я и начал догадываться, насколько важно затеянное ими дело. Та сумма, в которую обошлось все это оборудование, неопровержимо свидетельствовала, что Райдер и Гилфитер пользуются полной поддержкой менодианской патриархии и ее сокровищницы. Я снова перевел глаза на Райдера.
– Мы хотим, чтобы ты использовал силвмагию, а мы в это время попытаемся ее уловить. – Мой взгляд, должно быть, оказался очень скептическим, потому что Райдер добавил: – Я понимаю, что такое звучит… странно.
– Да уж… Уловить силвмагию?
– Мы иначе смотрим на магию, чем ты. Ты способен по желанию вызвать ее и знаешь, что с ее помощью можешь сделать, но обладающие Взглядом видят магию. И чуют. Гилфитер… ну, он тоже ее чует. Поэтому мы знаем, что магия может иметь разную выраженность. Она представляет собой измеримую реальность.
– Значит, вы хотите измерить магию?
– Да. И еще мы хотим… собрать ее. Я сразу же насторожился:
– Чтобы самим тоже ею пользоваться?
Отвращение, отразившееся на его лице, было таким неожиданным и безграничным, что я понял: моя догадка очень далека от истины.
– Нет. Мы хотим понять ее природу. Узнать, что она собой представляет.
– Зачем, если вы не собираетесь ее использовать? Райдер слегка улыбнулся:
– Ну, мы предпочли бы работать с дунмагией, но нам не удается найти столь же покладистого, как силв Эларн Джейдон, злого колдуна, так что приходится обходиться тем, что есть. Мы думаем, что, если нам удастся понять дунмагию, мы сможем ее победить… или излечить. Думаю, ты согласишься, что это благородная цель.
Я с изумлением подумал: он же циник, он вовсе не считает себя благородным. Это было странно; я никогда не думал, что горячая вера может сочетаться с цинизмом. В глубине души я все еще был уверен, что Райдер не все мне говорит. Я почувствовал укол беспокойства. Если их исследования дадут ему понимание силвмагии, не захочет ли он употребить свое знание против силвов? Я вспомнил вопрос, который он мне задавал: если бы я мог избавиться от дара силва, сделал бы я это? Райдер, должно быть, заметил мои сомнения, потому что добавил:
– У нас есть общий друг, у Гилфитера и у меня. Она – силв, оскверненная дунмагией, превращенная в злую колдунью могущественным дунмагом. Мы хотим найти для нее лекарство.
Это все хорошо объясняло… только я почемуто не поверил ни одному слову. Тогдато я и решил, что со временем обязательно докопаюсь до истины.
– Так чего вы хотите от меня? – спросил я.
– Для начала создай несколько простых иллюзий. А пока ты будешь этим заниматься, мы соберем образцы – твоего пота, выдыхаемого тобой воздуха, твоей слюны, твоей мочи. Пока этим дело и ограничится. Может быть, Гилфитеру понадобится и несколько капель твоей крови.
Все это казалось вполне простым, и мы взялись за работу.
Нельзя не признать: эти двое трудились не покладая рук. Кроме всего прочего, за Райдером сохранялись обязанности члена Высшего совета патриархии, а Гилфитер то и дело давал советы беременным женщинам и принимал у них роды. Сначала я думал, что этот его интерес не имел никакого отношения к магии, но скоро узнал, что дело обстоит иначе. Помогая появиться на свет младенцам матерей, обладающих Взглядом, Гилфитер собирал образцы последа для своих исследований. Я не очень хорошо представлял себе, что такое послед, пока он не принес его в свою лабораторию и все мне не объяснил. Гилфитер разглядывал чтото похожее на сырую печенку и одновременно читал мне лекцию о питании плода. Как я обнаружил, имея дело с Гилфитером, достаточно было заинтересованного взгляда и нескольких не слишком глупых вопросов, чтобы подвигнуть его на нескончаемые разговоры. Повидимому, он пытался выяснить, не передается ли дар Взгляда от матери к ребенку вместе с питательными веществами. Мне все это казалось очень таинственным.
Я, конечно, рассказывал Джесенде обо всем, что делал Гилфитер. Я сообщал ей все подробности, но она тоже не могла понять, чего Райдер с Гилфитером пытаются добиться. Мы с ней обсуждали мою новую работу, и Джесенда подбивала меня узнавать как можно больше и постараться войти в доверие к моим нанимателям. Я и так к этому стремился, вот только они не особенно шли мне навстречу.
У обоих были свои секреты, я в этом не сомневался. Райдер проводил очень много времени за молитвой – много даже для патриарха. Иногда он напоминал мне человека, лишившегося чегото очень ценного и неспособного примириться с потерей. Иногда я замечал, как он смотрит в пространство с выражением горького раздумья на лице. В этом человеке странным образом смешивались очень разные качества. Райдер обладал суховатым остроумием, хотя это редко выражалось в чемто, кроме лукавой улыбки. Судя по тому, что он делал для пострадавших дастелцев, он был способен на сострадание, но в других случаях оказывался нетерпимым, особенно когда сталкивался с глупостью подчиненных или других патриархов. И еще в нем сохранялась та тьма, которая вызывала во мне неловкость, как если бы я не мог дотянуться до того места, где чешется.
Разобраться в Гилфитере было еще труднее. На первый взгляд он казался наивным деревенщиной, впервые попавшим в город. Он удивленно восклицал, сталкиваясь с вещами настолько для меня обычными, что я их даже не замечал, – от продажи шоколада в лавках до ежедневной уборки мусора и наличия в домах канализации. В других же случаях он проявлял проницательность и сметливость, которые скорее ожидаешь встретить в портовой уличной девке. Он инстинктивно проникал в сущность человека. Я ожидал, что он окажется легкой добычей для мошенников, постоянно охотящихся на неосторожных чужестранцев, но такого никогда не случалось. Иногда у меня возникало чувство, будто он читает мои мысли, даже догадывается о моем намерении доносить обо всем, чем они занимаются. Он определенно старался не объяснять мне, как собирается использовать полученные знания.
Тем не менее, понимая, что в незнакомом месте Гилфитер должен чувствовать себя одиноким, я старался проявлять дружелюбие. Я брал его с собой на встречи с друзьями, однако в нашу компанию он не вписался. Его не интересовали ни выпивка, ни женщины, что, если не считать заплывов, больше всего занимало моих товарищей, так что, хоть он несколько раз и бывал со мной в портовых тавернах, удовольствия ему это явно не доставило. Странность заключалась в том, что Гилфитер заставил меня посмотреть на себя новым взглядом; в результате я начал сомневаться, действительно ли гулянки с Мартеном и остальными были такими увлекательными, как я раньше считал. Напиваться в стельку, лапать служанок в таверне… все это неожиданно стало казаться мне ребячеством, по крайней мере когда рядом оказывался Гилфитер. Конечно, на моих изменившихся взглядах могли отразиться и чувства, которые я питал к Джесенде…
Однажды, когда я с друзьями катался на волнах, я, выйдя на берег, обнаружил на пляже Гилфитера. Я подумал, что он дожидается меня, но он просто смотрел в морскую даль, и на лице его было отсутствующее выражение.
– Тебе нравится океан? – спросил я его, втыкая в песок свою доску, чтобы с нее стекла вода.
– Не особенно. Я вырос далеко от побережья. Нет, паренек, я просто люблю широкие открытые пространства, а море как раз такое. И еще я наслаждаюсь запахом южного ветра. Города для меня… слишком тесные. И слишком вонючие.
Я поднял полотенце и начал вытираться.
– Райдер говорил, что ты происходишь с Крыши Мекате. Он рассказывал, что это огромная травянистая равнина, где живет мало людей.
– Ага, так и есть. Только он, похоже, забыл сказать о том, что это лучшее место на всех Райских островах. – Гилфитер ухмыльнулся. – Он там не бывал, понимаешь ли.
– Если на Мекате так замечательно, почему ты покинул родные места?
Его улыбка погасла.
– Меня изгнали.
– За что?
– За убийство моей жены.
Я онемел. Если я в чем и был уверен, так как раз в том, что Келвин Гилфитер – мирный и мягкий человек. Он постоянно беспокоился о чувствах окружающих и совсем не выглядел супругом, способным поднять руку на свою половину. Наконец, собравшись с мыслями, я сказал:
Кроме того, Джесенда продолжала учить меня, как пользоваться даром силва, и я скоро с некоторой растерянностью обнаружил, что приобрел изрядное искусство. Созданные мной иллюзии почти не уступали иллюзиям Джесенды, и мы начали вместе проникать в различные места в Ступице, подслушивая у дверей и шпионя за участниками собраний. Мы даже незаметно пробирались в кабинет главы Совета и читали его переписку. Мне ужасно нравился риск, сознание того, что стоит сделать одно неверное движение – и нас поймают. Наши занятия вызывали у меня нервный трепет, и я обнаружил, что наслаждаюсь им. Ставки в игре были высоки: наказанием за использование силвмагии, чтобы шпионить за другими силвами, являлся полный остракизм. Многочисленные примеры жульничества силвов в отношении тех, кто этим даром не обладал, считались терпимыми и даже забавными, но тому, кто использовал магию против собратасилва, приходилось плохо. Джесенда посмотрела на меня как на страдающего морской лихорадкой, когда я указал ей на двойные стандарты этики хранителей.
– Ради морского дьявола, Эларн, что, потвоему, более важно: быть верным интересам других силвовхранителей или похоронить свой талант, чтобы угодить всякому?
– Ну, нас нельзя назвать особенно верными другим силвам, – прошипел я ей на ухо. Дело происходило поздно вечером, и мы с ней прокрадывались в контору главного управляющего главы Совета.
– А вот и можно, – надменно ответила она. – Как могли бы мы работать на пользу островов Хранителей, если бы не знали, что происходит в руководстве? Как смогу я в будущем стать ответственным членом Совета, если не буду понимать, как управляются наши острова? Как ты сумеешь стать великим главой Гильдии, если не будешь видеть, какие силы движут политикой? – Она зажгла волшебный огонек. – Иди сюда, посмотрим на бумаги на столе. Я хочу знать, что предпринимается в отношении Девы Замка и той проклятой полукровки. Сразу скажи мне, если найдешь чтото насчет готовности кораблей и черного порошка для пушек…
В самом худшем случае то, что делали мы с Джесендой, можно было счесть изменой. Хотя большинство сведений, которые нам удавалось добыть, секретными не были и мы никому их не передавали, всетаки наше шпионство было незаконным. Загадка заключалась в том, что меня это совершенно не волновало. Риск действовал на меня как наркотик, и получаемое от него удовольствие еще и усиливалось тем, что мы с Джесендой занимались любовью в тех самых комнатах, куда не имели права входить. Если это было безумием, то я упивался им; хоть инициатором всегда бывала Джесенда, именно я опьянялся нашими проделками. Той ночью мы любили друг друга на столе главного управляющего, озаренном светом наших волшебных огней.
Когда на следующее утро я с волной отлива возвращался на Тенкор, я был счастлив, как никогда.
По пути мне встретились еще два корабля Совета хранителей, двигавшиеся в сторону Ступицы. Я уже и счет потерял судам, которые вооружали пушками у причалов. Это должно было бы вызвать у меня беспокойство – уж очень быстро рос военный потенциал островов Хранителей, – но я чувствовал только гордость. Пушки принадлежали моей стране, были ее силой и могуществом.
Впрочем, плавание требовало всего моего внимания, и скоро я перестал размышлять.
Джесенда, конечно, чрезвычайно интересовалась всем, чем я занимался с Райдером и Гилфитером. Она хотела знать в точности, что они пытаются узнать и как они это делают. Удовлетворять ее любопытство мне было трудно, потому что я и сам оставался в неведении.
В первый же день, когда я явился в Синод, где должен был встретиться с Райдером, мне навстречу из дверей вылетел Гилфитер с медицинской сумкой в руке.
– Ох, извини, паренек, – бросил он через плечо, – ребеночек вотвот появится. – С этими загадочными словами он убежал; только развевалось вокруг него его странное одеяние.
– Заходи, – позвал меня Райдер. – Он отправился принимать ребенка у женщины, обладающей Взглядом.
– Ох… – Я смотрел вслед Гилфитеру, мчавшемуся вниз по лестнице. – Он что, всегда ходит обмотанным куском ткани?
Райдер рассмеялся.
– Да, похоже, он предпочитает такую одежду. Этот кусок ткани называется тагард. Ладно, садись, и я расскажу тебе, что мы хотим сделать.
Я сел и огляделся. На столах и полках теснились бутылочки и горшочки всех форм и размеров, жаровни, щипцы, ножи, весы с гирьками, воронки, ножницы, увеличительные стекла в медных трубках и всякие вещи, назначение которых определить я не мог. Одно приспособление выглядело как маслобойка, приводимая в действие ножной педалью. Содержимое бутылочек было самым разнообразным – в них хранились и жидкости, и порошки, и кристаллы, а также засоленные образцы чегото непонятного.
– Это сепаратор, – объяснил Райдер, заметив, что я разглядываю маслобойку. – Если нажимать на педаль, чаша внутри начинает быстро вращаться. – Однако что должен разделять сепаратор, Райдер не сказал.
Думаю, что именно тогда я и начал догадываться, насколько важно затеянное ими дело. Та сумма, в которую обошлось все это оборудование, неопровержимо свидетельствовала, что Райдер и Гилфитер пользуются полной поддержкой менодианской патриархии и ее сокровищницы. Я снова перевел глаза на Райдера.
– Мы хотим, чтобы ты использовал силвмагию, а мы в это время попытаемся ее уловить. – Мой взгляд, должно быть, оказался очень скептическим, потому что Райдер добавил: – Я понимаю, что такое звучит… странно.
– Да уж… Уловить силвмагию?
– Мы иначе смотрим на магию, чем ты. Ты способен по желанию вызвать ее и знаешь, что с ее помощью можешь сделать, но обладающие Взглядом видят магию. И чуют. Гилфитер… ну, он тоже ее чует. Поэтому мы знаем, что магия может иметь разную выраженность. Она представляет собой измеримую реальность.
– Значит, вы хотите измерить магию?
– Да. И еще мы хотим… собрать ее. Я сразу же насторожился:
– Чтобы самим тоже ею пользоваться?
Отвращение, отразившееся на его лице, было таким неожиданным и безграничным, что я понял: моя догадка очень далека от истины.
– Нет. Мы хотим понять ее природу. Узнать, что она собой представляет.
– Зачем, если вы не собираетесь ее использовать? Райдер слегка улыбнулся:
– Ну, мы предпочли бы работать с дунмагией, но нам не удается найти столь же покладистого, как силв Эларн Джейдон, злого колдуна, так что приходится обходиться тем, что есть. Мы думаем, что, если нам удастся понять дунмагию, мы сможем ее победить… или излечить. Думаю, ты согласишься, что это благородная цель.
Я с изумлением подумал: он же циник, он вовсе не считает себя благородным. Это было странно; я никогда не думал, что горячая вера может сочетаться с цинизмом. В глубине души я все еще был уверен, что Райдер не все мне говорит. Я почувствовал укол беспокойства. Если их исследования дадут ему понимание силвмагии, не захочет ли он употребить свое знание против силвов? Я вспомнил вопрос, который он мне задавал: если бы я мог избавиться от дара силва, сделал бы я это? Райдер, должно быть, заметил мои сомнения, потому что добавил:
– У нас есть общий друг, у Гилфитера и у меня. Она – силв, оскверненная дунмагией, превращенная в злую колдунью могущественным дунмагом. Мы хотим найти для нее лекарство.
Это все хорошо объясняло… только я почемуто не поверил ни одному слову. Тогдато я и решил, что со временем обязательно докопаюсь до истины.
– Так чего вы хотите от меня? – спросил я.
– Для начала создай несколько простых иллюзий. А пока ты будешь этим заниматься, мы соберем образцы – твоего пота, выдыхаемого тобой воздуха, твоей слюны, твоей мочи. Пока этим дело и ограничится. Может быть, Гилфитеру понадобится и несколько капель твоей крови.
Все это казалось вполне простым, и мы взялись за работу.
Нельзя не признать: эти двое трудились не покладая рук. Кроме всего прочего, за Райдером сохранялись обязанности члена Высшего совета патриархии, а Гилфитер то и дело давал советы беременным женщинам и принимал у них роды. Сначала я думал, что этот его интерес не имел никакого отношения к магии, но скоро узнал, что дело обстоит иначе. Помогая появиться на свет младенцам матерей, обладающих Взглядом, Гилфитер собирал образцы последа для своих исследований. Я не очень хорошо представлял себе, что такое послед, пока он не принес его в свою лабораторию и все мне не объяснил. Гилфитер разглядывал чтото похожее на сырую печенку и одновременно читал мне лекцию о питании плода. Как я обнаружил, имея дело с Гилфитером, достаточно было заинтересованного взгляда и нескольких не слишком глупых вопросов, чтобы подвигнуть его на нескончаемые разговоры. Повидимому, он пытался выяснить, не передается ли дар Взгляда от матери к ребенку вместе с питательными веществами. Мне все это казалось очень таинственным.
Я, конечно, рассказывал Джесенде обо всем, что делал Гилфитер. Я сообщал ей все подробности, но она тоже не могла понять, чего Райдер с Гилфитером пытаются добиться. Мы с ней обсуждали мою новую работу, и Джесенда подбивала меня узнавать как можно больше и постараться войти в доверие к моим нанимателям. Я и так к этому стремился, вот только они не особенно шли мне навстречу.
У обоих были свои секреты, я в этом не сомневался. Райдер проводил очень много времени за молитвой – много даже для патриарха. Иногда он напоминал мне человека, лишившегося чегото очень ценного и неспособного примириться с потерей. Иногда я замечал, как он смотрит в пространство с выражением горького раздумья на лице. В этом человеке странным образом смешивались очень разные качества. Райдер обладал суховатым остроумием, хотя это редко выражалось в чемто, кроме лукавой улыбки. Судя по тому, что он делал для пострадавших дастелцев, он был способен на сострадание, но в других случаях оказывался нетерпимым, особенно когда сталкивался с глупостью подчиненных или других патриархов. И еще в нем сохранялась та тьма, которая вызывала во мне неловкость, как если бы я не мог дотянуться до того места, где чешется.
Разобраться в Гилфитере было еще труднее. На первый взгляд он казался наивным деревенщиной, впервые попавшим в город. Он удивленно восклицал, сталкиваясь с вещами настолько для меня обычными, что я их даже не замечал, – от продажи шоколада в лавках до ежедневной уборки мусора и наличия в домах канализации. В других же случаях он проявлял проницательность и сметливость, которые скорее ожидаешь встретить в портовой уличной девке. Он инстинктивно проникал в сущность человека. Я ожидал, что он окажется легкой добычей для мошенников, постоянно охотящихся на неосторожных чужестранцев, но такого никогда не случалось. Иногда у меня возникало чувство, будто он читает мои мысли, даже догадывается о моем намерении доносить обо всем, чем они занимаются. Он определенно старался не объяснять мне, как собирается использовать полученные знания.
Тем не менее, понимая, что в незнакомом месте Гилфитер должен чувствовать себя одиноким, я старался проявлять дружелюбие. Я брал его с собой на встречи с друзьями, однако в нашу компанию он не вписался. Его не интересовали ни выпивка, ни женщины, что, если не считать заплывов, больше всего занимало моих товарищей, так что, хоть он несколько раз и бывал со мной в портовых тавернах, удовольствия ему это явно не доставило. Странность заключалась в том, что Гилфитер заставил меня посмотреть на себя новым взглядом; в результате я начал сомневаться, действительно ли гулянки с Мартеном и остальными были такими увлекательными, как я раньше считал. Напиваться в стельку, лапать служанок в таверне… все это неожиданно стало казаться мне ребячеством, по крайней мере когда рядом оказывался Гилфитер. Конечно, на моих изменившихся взглядах могли отразиться и чувства, которые я питал к Джесенде…
Однажды, когда я с друзьями катался на волнах, я, выйдя на берег, обнаружил на пляже Гилфитера. Я подумал, что он дожидается меня, но он просто смотрел в морскую даль, и на лице его было отсутствующее выражение.
– Тебе нравится океан? – спросил я его, втыкая в песок свою доску, чтобы с нее стекла вода.
– Не особенно. Я вырос далеко от побережья. Нет, паренек, я просто люблю широкие открытые пространства, а море как раз такое. И еще я наслаждаюсь запахом южного ветра. Города для меня… слишком тесные. И слишком вонючие.
Я поднял полотенце и начал вытираться.
– Райдер говорил, что ты происходишь с Крыши Мекате. Он рассказывал, что это огромная травянистая равнина, где живет мало людей.
– Ага, так и есть. Только он, похоже, забыл сказать о том, что это лучшее место на всех Райских островах. – Гилфитер ухмыльнулся. – Он там не бывал, понимаешь ли.
– Если на Мекате так замечательно, почему ты покинул родные места?
Его улыбка погасла.
– Меня изгнали.
– За что?
– За убийство моей жены.
Я онемел. Если я в чем и был уверен, так как раз в том, что Келвин Гилфитер – мирный и мягкий человек. Он постоянно беспокоился о чувствах окружающих и совсем не выглядел супругом, способным поднять руку на свою половину. Наконец, собравшись с мыслями, я сказал: