---------------------------------------------------------------
© Copyright Леонид Латынин
Date: 08 Mar 2006
Трилогия "Русская правда"
книга первая
Изд. "Водолей Publishers", Томск - Москва, 2003
---------------------------------------------------------------
Се начнем книгу сию... - И когда дал имя Господь и часу, и дню недели,
и месяцу, и году: И дал имя востоку, и югу, и западу, и северу, И весне, и
лету, и осени, и зиме, И утру, и дню, и вечеру, и ночи, И детству, и юности,
и зрелости, и старости, И праву, и низу, и леву, и верху, И дал имя цвету,
звуку, слову и запаху и человеку, зная, что все происходит всегда и движение
есть только иллюзия. Чтобы не пугать человека, сделал он вращающуюся землю в
воображении его - неподвижной. А неподвижное время показал человеку
движущимся и дал летосчисление - и было оно таково в человеческом смысле:
одну тысячу лет жили боги. И через тысячу лет были сотворены человеки и
погибли боги или стали тем, что называем мы животным - зверем, птицей,
рыбой, небом, звездой, водой, огнем, горой, ветром, воздухом или другим
именем жизни. И когда был сотворен человек на севере - именем Ждан, на юге -
именем Али, на западе - именем Адам, на востоке - именем Дао. Положил Бог
начало человеческой истории, и было это за 9444 год до рождения пророка
Будды, за 10000 год до рождения пророка Иисуса, за 10570 год до рождения
пророка Магомета, за 10980 год до рождения Емели, первым именем Медведко. И
были к тому времени, как он родился, земли на севере, юге, востоке и западе.
На востоке прошлые и настоящие: Персия, Бактрия, Сирия, Вавилон, Кордуна,
Ассирия, Месопотамия, Аравия, Елиманс, Индия, Аравия, Колия, Комагина,
Финикия и Китай. На юге земли прошлые и настоящие: Египет, Эфиопия, Фивы,
Ливия, Мармария, Спирт, Нумидия, Масурия, Мавритания, Киликия, Памфилия,
Писидия, Мизия, Ликаония, Фригия, Камалия, Ликия, Кария, Лидия, Троада,
Эолида, Вифиния, Сардиния, Крит, Кипр. На западе земли прошлые и настоящие:
Албания, Армения, Каппадокия, Пафлагония, Галатия, Колхида, Босфор, Меоты,
Деревия, Сарматия, Скифия, Македония, Далматия, Малосия, Фессалия, Локрида,
Пеления, Аркадия, Эпир, Иллирия, Лихнития, Адриакия, Британия, Сицилия,
Америка верхняя и нижняя, Эвбея, Родос, Хиос, Лесбос, Китира, Закинф,
Кефаллиния, Итака, Корсика, Галлия, Германия, Чехия. На севере земли прошлые
и настоящие: Руссия, Карелы, Моравия, Славия, Чудь, Меря, Мурома, Мордва,
Весь, Обры, Дулебы, Заволочь, Пермь, Печера, Ямь, Угра, Литва, Зимгола,
Эсты, Корсь, Летгола, Ливы, Ляхи, Ставросары, Прусы, Шведы, Варяги, Волохи,
Галичь.
глава 1
Москва, год 980... Родился Емеля 24 березозола, или, иначе, марта 980
год через 10 тысяч и 980 год от сотворения Дао, Адама, Али и Ждана, в день
пробуждающегося медведя. В тот год, Владимир вернулся в Новгород с варягами
и сказал посадникам Ярополка:
"Идите к брату моему и скажите ему: "Владимир идет на тебя, готовься с
ним биться". - И сел в Новгороде. А потом собрал Владимир много воинов своих
- варягов, славян, чуди и кривичей и пошел на Ярополка, брата своего. А был
Владимир робичич и холопище, сын Малуши Любечанки, что служила ключницей у
Ольги и Святослава, великого князя Киевского, и племянник Добрынин, который
много способствовал его посланию князем наместником в городок на озере
Ильмень. Ярополк же в ту пору затворился в Киеве вместе с воинами своими и
Блудом, воеводой их. Владимир же послал к Блуду с такими словами: - Будь мне
другом. Если убью брата моего, то буду почитать тебя, как отца, и честь
большую получишь от меня, не я ведь начал убивать братьев, но он. И Блуд
ответил: - Буду с тобой в любви и дружбе. И сказал Блуд Ярополку: - Киевляне
посылают к Владимиру, говорят: "Приступай к городу, предадим-де тебе
Ярополка. Беги же из города". И послушался его Ярополк, бежал из Киева и
затворился в городе Родне, в устье реки Роси. И осадил Родню Владимир, и был
такой голод, что ходит поговорка и до наших дней: "Беда, как в Родне"; и
сказал Блуд Ярополку: - Пойди к брату твоему и скажи: "Что ты мне ни дашь,
то я приму". И пришел Ярополк к Владимиру, когда же входил в двери, два
варяга подняли его на мечи под пазуху, Владимир же стал жить с женою своего
брата - гречанкой, и была она беременна, и родился от нее Святополк. От
греховного же корня плод зол бывает. Во-первых, была его мать монахиней, а
во-вторых, Владимир жил с ней не в браке, а как прелюбодей. Поэтому-то и не
любил Святополк отца, что был он от двух отцов: от Ярополка и от Владимира.
И вошел Владимир в Киев и стал там княжить один. И поставил кумиры на холме
за теремным двором: деревянного Перуна с серебряной головой и золотыми
усами, затем Хорса, Даждьбога, Стрибога, Симаргла и Мокошь. И приносили им
жертвы, называя их богами, и приводили к ним своих сыновей и дочерей". -
Главы о зачатии Емели от двух отцов - медведя, именем Дед, и волхва
Волоса
глава 2
Так писал Емеля, когда пришел ему час и видеть, и слышать, и сказать
это слушающим и читающим его. А в тот год родился он на свет, не понимая,
что он, какая земля вокруг, и что есть князь, и что есть смерд, родился, как
проснулся, и закричал громко и больно, как кричат все, кто вышел из тьмы и
увидел свет. И было то в 980 год, и родился Емеля на медвежьей шкуре, в мех
которой вцепившись красными пальцами, рожала Емелю мать его Лета,
единоутробная Добрынина сестра. И рядом стоял отец его Волос, и было это 24
березозола, или марта иного имени месяца. В первый день нового года
пробуждающегося Медведя и в дни общего равноденствия. И когда, извиваясь,
вытолкнула из чрева своего Лета Емелю и услышала крик его, уснула она тут же
и увидела тот день и тот час, когда стояла возле их Дуба, который рос над
обрывом у Москвы-реки, на месте, которое еще назовут Лобным, и будут по
обычаю приносить там жертвы человеками тысячу лет, а поляну вокруг назовут
Красной площадью, но это потом, а прежде она будет именем Пожара, ибо оттуда
тыщу лет Москва гореть будет и последний пожар 2017 году станет. Но всего
этого Лета не узнает - это Емелины сны, а Лете видится дуб, куда она
принесла полотенце свое, вышитое крестами да ромбами, квадратами да
кольцами, а в центре - Берегиня в ладье, с лошадиными головами,
приговаривая: "И деревья рода моего, Мугай-птица, птица рода моего. Пошли
мне, Бог мой, зеленый дом большой, из дерева крепкого, дом с крышей высокой
да лубяной, пошли мне косу длинную да волос бел, пошли мне мужа моего, что
ростом высок, силой силен, голосом густ да кровью горяч". Но не успела
домолиться до конца о желании своем, не успела как следует расправить на
ветвях Дуба полотенце свое с бахромой красной, пропитанной овечью кровью, а
была полночь 24 кресеня, или, иначе, июня, был Купала, как почувствовала,
как кто-то обнял ее сзади, и почувствовала она на шее своей шерсть мягкую,
густую, и почувствовала на груди своей лапу сильную, и острый коготь провел
по рубахе ее, и распалась одежда, и горячо стало Лете, и закричала она от
испуга и истомы, ждала она жениха и дождалась. Он поспел, не погодил, а тут
же под деревом святым пришел ее жених, и покатились ее очи по поляне в траве
зеленой, и обняли тело огромное и теплое руки ее белые, и огонь опалил ее
колени, и брызнула кровь ее алая, и смешалась с морошкой раздавленной, и
застонала Лета, и вцепилась в мех жениха своего, как сейчас, когда рожала
Емелю, а когда очнулась, рядом лежал в траве Волос, и тут увидела Лета, что
нага она и луна светит ярко, и устыдилась наготы своей, но сил не было
укрыть себя, и увидела кровь на коленях своих. "Вот и первая жертва", -
сказал Волос и положил руку на грудь ее, которая была нежна, как бывает
нежна и ярка луна в ночное время, когда ветра нет и она сама широка и
медленна, почти неподвижна, и внизу далеко была вода Москвы-реки, и рядом с
Волосом было тело Леты, в их глазах были звезды, а Волос был совсем не похож
на жениха ее, что явился к ней час назад, и никогда более и похоже не было
так истомно Лете, как было в эту ночь, а над головой ее ветер тихо перебирал
бахрому полотенца, на котором Берегиня плыла в своей ладье, и, как флаг, на
ветру вместе с ее полотенцем тихо шевелились кони, и ладьи, и деревья,
птицы, и всадники, и до конца ночи, пока не взошло солнце, любил ее Волос, и
Лета, вцепившись в траву возле тела ее, кричала от боли и нежности,
накопленной любви, и выходила эта любовь криком и стоном, и смехом
русалочьим, который слышала луна, видело дерево и укрывала ночь своим нежным
светом, и звезды висли над головой серебряной синей крышей.
глава 3
Подходила к концу великая ночь зачатия, которую отмечают испокон Отец и
Мать. А чтобы не спутать день, пока жена не узнает в себе новую жизнь, не
трогает ее муж, и этот день - их тайный праздник для двоих. Ночь зачатия
праздновали и чудины, что жили здесь перед Емелиным родом вятичей, ибо
начало жизни - не на свету, куда выходит ребенок, а в ночи, когда
соединяются небо и земля, когда человек подымает свои забытые крылья и
летает до тех пор, пока не погаснут звезды, пока не уснет душа, пока не
растает музыка, пока не наступит новая жизнь, пока - внутри, но уже - вовне,
которой дано изменить этот мир. И было начало - в ночь Купалы, возле дуба
святого Велеса, и три крови вышли, как родник, наружу и стали в Лете в один
поток - кровь Волоса, и кровь Леты, и кровь жениха мохнатого, потому и имя
их сына сначала Медведко и лишь потом, по крещении, Емеля. И потом, после
спасал его не раз жених Леты, когда не стало Волоса на свете, потому что
можно убить человека, но не зверя, ибо зверь безымянен, а человек гибнет
разом со своим именем, но то случилось потом, а сейчас Емеля видит медвежью
шкуру - внизу, крышу - над головой, руки и бороду Волоса, мать на шкуре,
голую и в крови, она спит, видит и никогда не вспомнит, что видит, разве что
во сне, во сне все доступно человеку, что с ним может и не может случиться.
Ибо сон - это земля и небо, прошлое и настоящее, и будущее, то, что человек
выдумать не может. Во сне нет грани земли, времени, а значит, во сне-то и
есть главная жизнь, ибо во сне равны и раб, и царь, и бог, и зверь, и даже
он, Емеля, хотя не умеет говорить, ходить, петь, мыслить, а умеет только
кричать, и есть, и еще болеть, и не понимать этого, и все-таки жить, как
живет дерево, солнце, птица, медведь и его мать Лета, и его отец Волос, и
его первый отец, мохнатый жених. И потому первой молитве научит Емелю голос
русского Бога. И то будет молитва Ему. Вот начало ее:
Глава молитвы Емели о сне
глава 4
"Пошли мне сон, Господи, - защиту от врага моего, врага брата моего, и
врага сестры моей, от руки, и закона, и власти, и силы, и слов малых, и
больших владык, летящих как мотыльки на огонь власти и сгорающих в ней; от
голода и чумы, от пожара и нашествия, метели и бури, от волн на море, что
топят суда и лодки в пучине своей, защиту от зверя жадного и гада жалящего.
Защити от четырех черных стихий, живущих вокруг и во мне; болезней невидимых
- от зависти ближнего и зависти во мне, от ненависти ближнего и ненависти во
мне. От безумия ближнего и безумия во мне, от суеты ближнего и суеты во мне,
Господи. Ибо там, во сне, нет воли иной, чем Твоя, власти иной, чем Твоя,
мира иного, чем Твой, там карают и милуют, ведут и оставляют лишь по знаку
Твоему, Господи. И нет там жизни земной, в которой люди, болея совестью
своей, страхом своим, любовью своей еще более убивают и лгут, крадут и
предают, и мстят, и доносят, не понимая друг друга и себя тоже, Господи.
Закрой сном и эту жизнь, и эту смерть, хоть на час ночной опусти над ними
железный занавес, что легче пера голубиного, легче пуха тополиного, легче
паутины летящей, и пошли мне видеть мир, где законы человеков спят, где не
имеет человек вред врагу и другу своему; даже если он палач или разбойник,
плут или вор, владыка или исполнитель воли злой или закона злого. Где каждый
свободен и нечаян в поступке и мысли своей, как свободно и нечаянно облако,
гонимое ветром, как свободен и нечаян водопад, падающий с утеса, как огонь в
лесном пожаре, как свободна трава, пробивающая камень, где все то, что не
здесь, и все здесь, что там, и человек одинок, как один был вылеплен и
рожден. И человек все, что все. Он - весь, и все - он, и нет связи с тем,
что ему дано не Тобой, но все есть то, что не он, а я. И сон мой - это жизнь
того, что еще не пришло, что было или, что то же, есть всегда и что никуда
не уйдет. И сон, как одна из четырех белых стихий, дарован человеку, как
любовь, как боль, как страх, не руководим волей и мыслью власти земной. Иже
сон - все. И сон - огонь, а жизнь - часть сна, как часть огня - оставшийся,
остывший, холодный пепел. Сном я спасен и спасусь. Сном я свободен, и сном я
- часть неведомого, имя которому сначала - смерть, а потом - все, что потом.
Пошли мне сон, Господи, как пеплу посылаешь землю и воду, и свет, чтобы
взошел хлеб и накормил прах мой, чтобы я был и видел между жизнью и смертью
то, что неведомо, но знакомо, что непонимаемо, но видимо, что мучительно, но
не смертельно, что доступно, но не разгадано, что явлено, но не уловлено,
что существует и недоступно, как сам ты, Господи! .."
Главы, повествующие о Москве и ее обитателях в день рождения Емели 24
марта 980 год.
глава 5
Лета уснула, ее сестра спустилась с горы к Москве-реке, набрала кожаное
ведро воды, бросила туда листок со священного дуба, нитку из полотенца, что
вышивала Лета, когда ворожила жениха себе. Поднялась сестра по горе опять,
родильным священным полотенцем обмыла тело Леты, укрыла ее холстом белым с
красной полосой и отошла в сторону и стала смотреть, как спит в люльке
спеленутый ею Емеля и как спит Лета, устав от муки и боли, и крика, и стала
слушать, как вокруг их дома скачет Волос, наряженный в медвежью шкуру, и
волхвует, колдует, чтобы жил Емеля тыщу лет, чтобы был он счастлив в судьбе
своей и враги его погибли от Велесовой кары, и чтобы любил он своего отца,
как отец почитал своего отца, деда Емели, Щура и Пращура, и чтобы Емеля
выучил молитву от всех бед: "Чур меня, чур меня", и когда было страшно,
чтобы свистел Емеля и отгонял и духов, и бесов прочих. И сестра Леты
завороженно уснула, околдована песней Волоса. Вот песня Волоса:
глава 6
"Велес - бог мой по отцу моему, дерево рода моего. Род - бог мой по
деду моему, птица Мугай - по матери моей, и птица Мугай - по жене моей,
Мокошь - по деду жены моей, и Лета - по прадеду жены моей, вы всемогущи и вы
всевышни, вы растворены в солнце, в туче и воде. Вот лежит сын мой,
Медведко, именем мужа великого, именем моего деда названный. Войдите в его
глаза, уши, руки и ноги его, в сердце и плечи его. Пусть он живет столько,
сколько род его живет. А живет он тысячу лет, пусть он ест столько, сколько
ел мой дед, пусть он знает и холод, и голод, как знал дед мой. Пусть он
переживет и меня, и мать мою, и пусть, если и ранит его зверь в лесу, стрела
в поле, нож на родине и на чужбине, то до смерти не убьет. И ты,
Москва-река, не оставляй без воды тело его, горло его и кожу его. Берегите
сына моего, и те боги, которых имени не знаю, но которые - есть..." Вот так
пел и бил в бронзовые громотушки отец Емели - Волос и жег коренья и травы. В
медвежьей шкуре, подпоясанный белым поясом, и в мягких сапогах, и подол
рубахи его белел, выглядывая из-под медвежьей шкуры. А кругом пели птицы,
внизу бежала Москва-река, и стояло двенадцать домов на берегу, как раз где
сегодня Кремль, на холме, на месте Успенского собора и Ивановской площади, и
из каждого дома шел дым, то готовили праздничную рожденную еду в честь
рождения у волхва Волоса, что при храме Велеса, сына Медведко от жены его -
чародейки Леты.
глава 7
В доме, что рядом с храмом, справа, на восток, жил Ставр и семя его -
пять сыновей с женами. И у всех у них было семь сыновей и трое внуков. В
доме правее храма жил Святко. И у него было шесть сыновей, у троих - жены, а
трое - еще малы для женитьбы, и пять внуков. А еще правее от храма жил
Малюта, и имел он трех сыновей, с женами, и десять внуков.
глава 8
А слева от храма жил Добр со своими. И было у него сыновей числом семь,
у двоих - жены, и пять внуков. А за этим домом еще далее влево храма -
Третьяк со своими. И было у него шесть сыновей, и у них - пять жен и
двенадцать внуков. Еще левее храма на запад жил Мал, с семью сыновьями, и
четыре из них имели жен, и было еще девять внуков.
глава 9
Выше храма на север, после дома Волоса, стоял дом Ждана с тремя
сыновьями, тремя женами и семью их внуками. А выше еще дома Ждана от храма
стоял дом Кожемяки, в котором жили девять сыновей и семь жен их, и было у
Кожемяки пятнадцать внуков. А ниже храма на юг стоял самый большой дом, и
жил в нем Боян, с двенадцатью сыновьями, десятью женами их и двадцатью
внуками Бояновыми. Еще ниже от храма возле толстой сосны жил Храбр. И имел
он всего двоих сыновей с двумя женами их и семью внуками. И совсем низко от
храма возле ракитового куста стоял дом Нечая. У него было пять сыновей, три
жены их и пять внуков Нечаевых.
глава 10
И была жена Ставра именем Чернава. У Святко - именем Досада. У Малюты -
именем Милава. У Добра - жена именем Купава. У Мала - именем Бажена. У
Волоса жена именем Лета. У Ждана - именем Людмила. У Кожемяки - именем
Малуша. У Бояна жена - именем Доброва. У Храбра - именем Забава. И было
дочерей у Ставра три, именем Белуха, Истома и Неулыба. У Святко - тоже три
дочери, именем Несмеяна, Богдана да Зима. У Малюты две дочери, именем Смеяна
да Некраса. У Добра - четыре дочери, именем - Краса, Люба, Немила да Ждана.
У Третьяка пять дочерей - именем Молчана, Улыба, Злоба, Правда да Тула. У
Мала всего одна - именем Лада. У Ждана три дочери, именем - Бессона, Горяна,
Хотена. У Кожемяки одна дочь - именем Поляна. У Бояна две дочери - именем
Сорока да Десна. У Храбра четыре дочери - именем Карела, Правда, Береза,
Лиса да Голуба. У Нечая две дочери - именем Горазда да Мила. И все они
готовили, жарили и варили в воде Москвы-реки еду, чтобы отпраздновать
рождение на свет Медведко, который родился в доме, где жил Волос и жена его
чародейка Лета. И это был первый день жизни Емели, и это был праздник
пробуждающегося Медведя, который стоял возле крайнего дома и слушал, как
кричала жена Волоса, и ушел, когда стихла она и закричал Емеля.
Глава о первых летах жизни Емели в Москве, и первых словах, сказанных
им.
глава 11
И началась жизнь Емели. Каждую зиму спал он до первой капели, летом
ходил с Летой за травами, по ягоды да грибы, сначала за спиной у матери,
потом рядом, сначала, ползая, собирал травы, ягоды, а потом - и на ногах
своих, и отцу помогал Емеля. То погремушку медную почистит, то медвежью
шкуру - порвется - починит, то пояс, расшитый крестами, в Москве-реке
постирает, вот только молчал Емеля. До восьми лет ни слова. Уж отец и мать
бились над ним и так, и этак, все дети вокруг как дети, уже петь умели, не
то что складно говорить, а этот все понимает, что ни скажешь - сделает, а
молчит. Ему уж и мать: "Скажи да скажи - Лета" или отец: "Я - Волос, скажи,
как меня зовут". А Емеля насупится, голова вниз, глаза в землю и молчит. Уж
его и бил отец, и била мать, и лаской, и пряником - все молчит. А в восемь
лет, в пятницу, главный день недели, случилось вот что. Дома были малые дети
да бабы, а все, кто постарше, и Ставр с сыновьями да родственниками в лесу
были, со стрелой, да ножом, да топором на охоту пошел, Святко с сыновьями да
родственниками с посудой под мед, и пчелам на зиму мед заготавливать. "Увы -
не погнетши пчел, меду не едать". Лета с бабами по грибы да по ягоды, а сама
еще и травы ищет, разрыв-трава от головы да груди, мята - от зубов хороша. А
и Волос ей помогал травы собирать, только уж он один ходил, такие травы
знал, что и руку, и ногу вылечит, и живот болеть перестанет, а если надо, то
и врагу такую боль устроит, что по земле кататься будет, и орать что есть
мочи, а то и вовсе окочуриться может. Разошлись так вот по лесу, кто где,
бабы песни поют, мужики, те, наоборот, затаились, зайца, кабана или оленя
ждут, ветер идет ласково, солнышко светит ясно. Теплынь. Серпень, или август
иначе. День седьмой - яблочный день вечером праздновать будут. А в то время
пока они делом заняты, пока девки "плыли уточками, да с милым селезнем"
поют, Лета заводит, а девки в разноголосьи вторят: "А по реке Москве, словно
по морю", - в это время в доме Ставра пожар случился. Сначала-то крыша у
Ставра загорелась, а потом и соседний дом Святко, а потом и соседний Малюты,
а там и другие огнем пошли, дети орут, бабы воду носят из Москвы, а Емеля
вскочил да в лес побежал, бежит через поле к лесу и орет во все горло:
"Пожар, пожар... Волос, Лета, пожар..." В лес вбежал, споткнулся да лбом о
березу, и затих, много ли, мало ли прошло, очнулся, а вокруг его медведь, и
над головой медведь, и за спиной медведь, и внизу медведь, и вверху медведь.
- Ах, дитятко, - говорит медведь, - зашибся, давай я тебя донесу, не туда
бежишь, не в ту сторону, - и сам тоже бежит, как только до баб добежали,
поставил медведь Емелю на землю. - А теперь кричи, - говорит, и сам ушел.
Емеля слабый, в голове гудит, а закричал опять сильно, вспомнил: - Пожар, -
кричит. Бабы петь перестали, Лету позвали, к Емеле подбежала мать.
- Пожар, - говорит Емеля и сомлел. Бабы мужиков покликали, в деревню
все бросились, а только три дома спасли, да еще в центре самом - храм
Велеса, у него только крыша тлеть начала, да и то немного: сверху земли было
насыпано порядком. А когда все в себя пришли, когда мужики в лес ушли, с
топорами, опять избы ставить, а бабы занялись каждая своим делом, спросил
Волос Емелю, что же он это восемь лет молчал, а Емеля и скажи ему: - А о
чем, отец, говорить-то было. Помолчал Волос, подумал и как бы про себя
сказал: - Может, и мое место займешь, вот если б ты еще и зимой не спал. Но
Емеля опять только голову нагнул. А через месяц другая беда пришла, едва
только избы поставили да оставшиеся подлатали.
Глава о том, как мор в очередной раз пришед в Москву
глава 12
Стали умирать люди. Сначала в семье Малюты один сын умер, потом и жена
за ним, а потом у Святко сноха, а потом и у Ставра сразу трое: два дитенка
да жена. Прошла неделя, пятница на носу, "один камень много горшков
перебьет", а уж десять человек как не бывало, а то хлопотно, каждого сожги,
да не одного - петуха с ним или курицу, а то и птицу какую, что в лесу
убили, каждому положи рядом глиняного Велеса да Мокошь глиняную, а уж Волосу
сколько работы, каждого в дальний путь проводи, каждому заклинание положи. И
Лета не без работы, за пазуху траву райскую сунуть каждому надо, чтобы было
с чего в раю землю вспомнить. Горят костры, а кругом люди кричат, поют,
пляшут, а уж еще пятеро животом маются, тяжелая пора. Солнце, тепло, трава
зелена, кой-где листья у берез да кленов золотые да красные, как седина на
голове леса. Рубахи на всех белые, все вроде и любят друг друга - "Где
любовь, там жито живет", а мрут люди. Как ни скакал Волос, как ни бил в
колотушки да громотушки, не помогало. Потом и чародейка Лета за свое дело
принялась. Четыре дня в четыре чары, в каждую из четырех речек воду
собирала. А потом встала меж них на колени. На все четыре стороны света чары
смотрят. В каждой чаре по четыре воды. А воды Москвы нет ни в одной. В
первой чаре Проток да Капля, Пахорка да Ольховец от ветра словно как рябью
подернуты. В другой чаре Студенец да Ходынка, Клязьма да Копытовка плещутся.
В третьей чаре Сивка да Пресня течет, да Кокуй с Черторыем смешаны. А в
четвертой чаре Хинка с Неглинкой, с Серебрянкой да Яузой друг о друга
трутся. Лета глаза закрыла, сначала руки крест-накрест в север да юг
окунула, потом стряхнула да на обратный крест-накрест в восток да запад
пальцы опустила, а сама приговаривает: "Вода, водушка, вода чистая, светлая
да холодная. Ты нас в жару спасала, ты нам просо растила, ты нам жито дарила
и ты, Пехорка, да Капля, и ты, Ольховец, да Проток. Помоги, вода-водушка,
людей поднять, как ты в жару просо да жито подымала. И ты, Ходынка, и ты,
Студенец, и ты, Клязьма, да ты, Копытовка. Совсем голова к земле клонится: а
ты брызнешь дождичком в Велесов день, и опять, смотри, стоит поле ровное. Ты
течешь туда, куда мне путь закрыт, в море Черное, море страшное, где мертва
вода, и ты, Черторый, и ты, Кокуй, да и ты, Пресня с Сивкою. Ты пришла ко
мне из тех земель, где волк не живет, где птицы нет, где лежит волна моря
Белого, моря тихого и студеного, где жива вода плещется. Там Хинка была да
Неглинка была, Серебрянка была да Яуза. Помоги мне, вода-водушка, я тебе
жизнь отдам, отдам силу свою, милая, а ты разлетись брызгами, покропи моих
сродников мертвой водой да потом живой. На кого капля падет, пусть тот жив
будет. Кто болен был, выздоровеет. Хворь да хвороба, недуг да боль в лес
уйдут да березе достанутся". И берет чаши Лета, несет по кругу, и на каждого
водой пригоршней брызг, а у самой глаза как не здесь. А к тому, кто лежит и
подняться не может, подойдет и тоже покропит. Умирать стало меньше, но все
еще мрут, и тогда-то и пришел час Леты. Болезнь эта всех съест. И Волос, и
Лета, и их волхвование, и колдовство слабы против врага их. Знает Лета, и
знает Волос, что дальше делать. Ничего друг другу не сказали, только
посмотрел Волос на Лету, а она на него. И медведь тут как тут - подошел к
храму, и стоит, и плачет, а потом опять ушел. И откладывать некуда.
Последняя ночь у Леты только и осталась. Подошла она к Емеле, ничего не
сказала снаружи, а внутри все сказала такое, что Емеля сердцем вздрогнул,
как на овцу клеймо выжигом ставят, так и свой знак в сердце Емели оставила,
да еще желудь с Велесова дуба в руку ему сунула, и пальцы его своими
пальцами в кулак зажала. И отошла. А Волос уже по домам ходит. В каждом дому
Лете по мужу на последнюю ночь выбирает, а утром на заре, как солнце взойдет
© Copyright Леонид Латынин
Date: 08 Mar 2006
Трилогия "Русская правда"
книга первая
Изд. "Водолей Publishers", Томск - Москва, 2003
---------------------------------------------------------------
Се начнем книгу сию... - И когда дал имя Господь и часу, и дню недели,
и месяцу, и году: И дал имя востоку, и югу, и западу, и северу, И весне, и
лету, и осени, и зиме, И утру, и дню, и вечеру, и ночи, И детству, и юности,
и зрелости, и старости, И праву, и низу, и леву, и верху, И дал имя цвету,
звуку, слову и запаху и человеку, зная, что все происходит всегда и движение
есть только иллюзия. Чтобы не пугать человека, сделал он вращающуюся землю в
воображении его - неподвижной. А неподвижное время показал человеку
движущимся и дал летосчисление - и было оно таково в человеческом смысле:
одну тысячу лет жили боги. И через тысячу лет были сотворены человеки и
погибли боги или стали тем, что называем мы животным - зверем, птицей,
рыбой, небом, звездой, водой, огнем, горой, ветром, воздухом или другим
именем жизни. И когда был сотворен человек на севере - именем Ждан, на юге -
именем Али, на западе - именем Адам, на востоке - именем Дао. Положил Бог
начало человеческой истории, и было это за 9444 год до рождения пророка
Будды, за 10000 год до рождения пророка Иисуса, за 10570 год до рождения
пророка Магомета, за 10980 год до рождения Емели, первым именем Медведко. И
были к тому времени, как он родился, земли на севере, юге, востоке и западе.
На востоке прошлые и настоящие: Персия, Бактрия, Сирия, Вавилон, Кордуна,
Ассирия, Месопотамия, Аравия, Елиманс, Индия, Аравия, Колия, Комагина,
Финикия и Китай. На юге земли прошлые и настоящие: Египет, Эфиопия, Фивы,
Ливия, Мармария, Спирт, Нумидия, Масурия, Мавритания, Киликия, Памфилия,
Писидия, Мизия, Ликаония, Фригия, Камалия, Ликия, Кария, Лидия, Троада,
Эолида, Вифиния, Сардиния, Крит, Кипр. На западе земли прошлые и настоящие:
Албания, Армения, Каппадокия, Пафлагония, Галатия, Колхида, Босфор, Меоты,
Деревия, Сарматия, Скифия, Македония, Далматия, Малосия, Фессалия, Локрида,
Пеления, Аркадия, Эпир, Иллирия, Лихнития, Адриакия, Британия, Сицилия,
Америка верхняя и нижняя, Эвбея, Родос, Хиос, Лесбос, Китира, Закинф,
Кефаллиния, Итака, Корсика, Галлия, Германия, Чехия. На севере земли прошлые
и настоящие: Руссия, Карелы, Моравия, Славия, Чудь, Меря, Мурома, Мордва,
Весь, Обры, Дулебы, Заволочь, Пермь, Печера, Ямь, Угра, Литва, Зимгола,
Эсты, Корсь, Летгола, Ливы, Ляхи, Ставросары, Прусы, Шведы, Варяги, Волохи,
Галичь.
глава 1
Москва, год 980... Родился Емеля 24 березозола, или, иначе, марта 980
год через 10 тысяч и 980 год от сотворения Дао, Адама, Али и Ждана, в день
пробуждающегося медведя. В тот год, Владимир вернулся в Новгород с варягами
и сказал посадникам Ярополка:
"Идите к брату моему и скажите ему: "Владимир идет на тебя, готовься с
ним биться". - И сел в Новгороде. А потом собрал Владимир много воинов своих
- варягов, славян, чуди и кривичей и пошел на Ярополка, брата своего. А был
Владимир робичич и холопище, сын Малуши Любечанки, что служила ключницей у
Ольги и Святослава, великого князя Киевского, и племянник Добрынин, который
много способствовал его посланию князем наместником в городок на озере
Ильмень. Ярополк же в ту пору затворился в Киеве вместе с воинами своими и
Блудом, воеводой их. Владимир же послал к Блуду с такими словами: - Будь мне
другом. Если убью брата моего, то буду почитать тебя, как отца, и честь
большую получишь от меня, не я ведь начал убивать братьев, но он. И Блуд
ответил: - Буду с тобой в любви и дружбе. И сказал Блуд Ярополку: - Киевляне
посылают к Владимиру, говорят: "Приступай к городу, предадим-де тебе
Ярополка. Беги же из города". И послушался его Ярополк, бежал из Киева и
затворился в городе Родне, в устье реки Роси. И осадил Родню Владимир, и был
такой голод, что ходит поговорка и до наших дней: "Беда, как в Родне"; и
сказал Блуд Ярополку: - Пойди к брату твоему и скажи: "Что ты мне ни дашь,
то я приму". И пришел Ярополк к Владимиру, когда же входил в двери, два
варяга подняли его на мечи под пазуху, Владимир же стал жить с женою своего
брата - гречанкой, и была она беременна, и родился от нее Святополк. От
греховного же корня плод зол бывает. Во-первых, была его мать монахиней, а
во-вторых, Владимир жил с ней не в браке, а как прелюбодей. Поэтому-то и не
любил Святополк отца, что был он от двух отцов: от Ярополка и от Владимира.
И вошел Владимир в Киев и стал там княжить один. И поставил кумиры на холме
за теремным двором: деревянного Перуна с серебряной головой и золотыми
усами, затем Хорса, Даждьбога, Стрибога, Симаргла и Мокошь. И приносили им
жертвы, называя их богами, и приводили к ним своих сыновей и дочерей". -
Главы о зачатии Емели от двух отцов - медведя, именем Дед, и волхва
Волоса
глава 2
Так писал Емеля, когда пришел ему час и видеть, и слышать, и сказать
это слушающим и читающим его. А в тот год родился он на свет, не понимая,
что он, какая земля вокруг, и что есть князь, и что есть смерд, родился, как
проснулся, и закричал громко и больно, как кричат все, кто вышел из тьмы и
увидел свет. И было то в 980 год, и родился Емеля на медвежьей шкуре, в мех
которой вцепившись красными пальцами, рожала Емелю мать его Лета,
единоутробная Добрынина сестра. И рядом стоял отец его Волос, и было это 24
березозола, или марта иного имени месяца. В первый день нового года
пробуждающегося Медведя и в дни общего равноденствия. И когда, извиваясь,
вытолкнула из чрева своего Лета Емелю и услышала крик его, уснула она тут же
и увидела тот день и тот час, когда стояла возле их Дуба, который рос над
обрывом у Москвы-реки, на месте, которое еще назовут Лобным, и будут по
обычаю приносить там жертвы человеками тысячу лет, а поляну вокруг назовут
Красной площадью, но это потом, а прежде она будет именем Пожара, ибо оттуда
тыщу лет Москва гореть будет и последний пожар 2017 году станет. Но всего
этого Лета не узнает - это Емелины сны, а Лете видится дуб, куда она
принесла полотенце свое, вышитое крестами да ромбами, квадратами да
кольцами, а в центре - Берегиня в ладье, с лошадиными головами,
приговаривая: "И деревья рода моего, Мугай-птица, птица рода моего. Пошли
мне, Бог мой, зеленый дом большой, из дерева крепкого, дом с крышей высокой
да лубяной, пошли мне косу длинную да волос бел, пошли мне мужа моего, что
ростом высок, силой силен, голосом густ да кровью горяч". Но не успела
домолиться до конца о желании своем, не успела как следует расправить на
ветвях Дуба полотенце свое с бахромой красной, пропитанной овечью кровью, а
была полночь 24 кресеня, или, иначе, июня, был Купала, как почувствовала,
как кто-то обнял ее сзади, и почувствовала она на шее своей шерсть мягкую,
густую, и почувствовала на груди своей лапу сильную, и острый коготь провел
по рубахе ее, и распалась одежда, и горячо стало Лете, и закричала она от
испуга и истомы, ждала она жениха и дождалась. Он поспел, не погодил, а тут
же под деревом святым пришел ее жених, и покатились ее очи по поляне в траве
зеленой, и обняли тело огромное и теплое руки ее белые, и огонь опалил ее
колени, и брызнула кровь ее алая, и смешалась с морошкой раздавленной, и
застонала Лета, и вцепилась в мех жениха своего, как сейчас, когда рожала
Емелю, а когда очнулась, рядом лежал в траве Волос, и тут увидела Лета, что
нага она и луна светит ярко, и устыдилась наготы своей, но сил не было
укрыть себя, и увидела кровь на коленях своих. "Вот и первая жертва", -
сказал Волос и положил руку на грудь ее, которая была нежна, как бывает
нежна и ярка луна в ночное время, когда ветра нет и она сама широка и
медленна, почти неподвижна, и внизу далеко была вода Москвы-реки, и рядом с
Волосом было тело Леты, в их глазах были звезды, а Волос был совсем не похож
на жениха ее, что явился к ней час назад, и никогда более и похоже не было
так истомно Лете, как было в эту ночь, а над головой ее ветер тихо перебирал
бахрому полотенца, на котором Берегиня плыла в своей ладье, и, как флаг, на
ветру вместе с ее полотенцем тихо шевелились кони, и ладьи, и деревья,
птицы, и всадники, и до конца ночи, пока не взошло солнце, любил ее Волос, и
Лета, вцепившись в траву возле тела ее, кричала от боли и нежности,
накопленной любви, и выходила эта любовь криком и стоном, и смехом
русалочьим, который слышала луна, видело дерево и укрывала ночь своим нежным
светом, и звезды висли над головой серебряной синей крышей.
глава 3
Подходила к концу великая ночь зачатия, которую отмечают испокон Отец и
Мать. А чтобы не спутать день, пока жена не узнает в себе новую жизнь, не
трогает ее муж, и этот день - их тайный праздник для двоих. Ночь зачатия
праздновали и чудины, что жили здесь перед Емелиным родом вятичей, ибо
начало жизни - не на свету, куда выходит ребенок, а в ночи, когда
соединяются небо и земля, когда человек подымает свои забытые крылья и
летает до тех пор, пока не погаснут звезды, пока не уснет душа, пока не
растает музыка, пока не наступит новая жизнь, пока - внутри, но уже - вовне,
которой дано изменить этот мир. И было начало - в ночь Купалы, возле дуба
святого Велеса, и три крови вышли, как родник, наружу и стали в Лете в один
поток - кровь Волоса, и кровь Леты, и кровь жениха мохнатого, потому и имя
их сына сначала Медведко и лишь потом, по крещении, Емеля. И потом, после
спасал его не раз жених Леты, когда не стало Волоса на свете, потому что
можно убить человека, но не зверя, ибо зверь безымянен, а человек гибнет
разом со своим именем, но то случилось потом, а сейчас Емеля видит медвежью
шкуру - внизу, крышу - над головой, руки и бороду Волоса, мать на шкуре,
голую и в крови, она спит, видит и никогда не вспомнит, что видит, разве что
во сне, во сне все доступно человеку, что с ним может и не может случиться.
Ибо сон - это земля и небо, прошлое и настоящее, и будущее, то, что человек
выдумать не может. Во сне нет грани земли, времени, а значит, во сне-то и
есть главная жизнь, ибо во сне равны и раб, и царь, и бог, и зверь, и даже
он, Емеля, хотя не умеет говорить, ходить, петь, мыслить, а умеет только
кричать, и есть, и еще болеть, и не понимать этого, и все-таки жить, как
живет дерево, солнце, птица, медведь и его мать Лета, и его отец Волос, и
его первый отец, мохнатый жених. И потому первой молитве научит Емелю голос
русского Бога. И то будет молитва Ему. Вот начало ее:
Глава молитвы Емели о сне
глава 4
"Пошли мне сон, Господи, - защиту от врага моего, врага брата моего, и
врага сестры моей, от руки, и закона, и власти, и силы, и слов малых, и
больших владык, летящих как мотыльки на огонь власти и сгорающих в ней; от
голода и чумы, от пожара и нашествия, метели и бури, от волн на море, что
топят суда и лодки в пучине своей, защиту от зверя жадного и гада жалящего.
Защити от четырех черных стихий, живущих вокруг и во мне; болезней невидимых
- от зависти ближнего и зависти во мне, от ненависти ближнего и ненависти во
мне. От безумия ближнего и безумия во мне, от суеты ближнего и суеты во мне,
Господи. Ибо там, во сне, нет воли иной, чем Твоя, власти иной, чем Твоя,
мира иного, чем Твой, там карают и милуют, ведут и оставляют лишь по знаку
Твоему, Господи. И нет там жизни земной, в которой люди, болея совестью
своей, страхом своим, любовью своей еще более убивают и лгут, крадут и
предают, и мстят, и доносят, не понимая друг друга и себя тоже, Господи.
Закрой сном и эту жизнь, и эту смерть, хоть на час ночной опусти над ними
железный занавес, что легче пера голубиного, легче пуха тополиного, легче
паутины летящей, и пошли мне видеть мир, где законы человеков спят, где не
имеет человек вред врагу и другу своему; даже если он палач или разбойник,
плут или вор, владыка или исполнитель воли злой или закона злого. Где каждый
свободен и нечаян в поступке и мысли своей, как свободно и нечаянно облако,
гонимое ветром, как свободен и нечаян водопад, падающий с утеса, как огонь в
лесном пожаре, как свободна трава, пробивающая камень, где все то, что не
здесь, и все здесь, что там, и человек одинок, как один был вылеплен и
рожден. И человек все, что все. Он - весь, и все - он, и нет связи с тем,
что ему дано не Тобой, но все есть то, что не он, а я. И сон мой - это жизнь
того, что еще не пришло, что было или, что то же, есть всегда и что никуда
не уйдет. И сон, как одна из четырех белых стихий, дарован человеку, как
любовь, как боль, как страх, не руководим волей и мыслью власти земной. Иже
сон - все. И сон - огонь, а жизнь - часть сна, как часть огня - оставшийся,
остывший, холодный пепел. Сном я спасен и спасусь. Сном я свободен, и сном я
- часть неведомого, имя которому сначала - смерть, а потом - все, что потом.
Пошли мне сон, Господи, как пеплу посылаешь землю и воду, и свет, чтобы
взошел хлеб и накормил прах мой, чтобы я был и видел между жизнью и смертью
то, что неведомо, но знакомо, что непонимаемо, но видимо, что мучительно, но
не смертельно, что доступно, но не разгадано, что явлено, но не уловлено,
что существует и недоступно, как сам ты, Господи! .."
Главы, повествующие о Москве и ее обитателях в день рождения Емели 24
марта 980 год.
глава 5
Лета уснула, ее сестра спустилась с горы к Москве-реке, набрала кожаное
ведро воды, бросила туда листок со священного дуба, нитку из полотенца, что
вышивала Лета, когда ворожила жениха себе. Поднялась сестра по горе опять,
родильным священным полотенцем обмыла тело Леты, укрыла ее холстом белым с
красной полосой и отошла в сторону и стала смотреть, как спит в люльке
спеленутый ею Емеля и как спит Лета, устав от муки и боли, и крика, и стала
слушать, как вокруг их дома скачет Волос, наряженный в медвежью шкуру, и
волхвует, колдует, чтобы жил Емеля тыщу лет, чтобы был он счастлив в судьбе
своей и враги его погибли от Велесовой кары, и чтобы любил он своего отца,
как отец почитал своего отца, деда Емели, Щура и Пращура, и чтобы Емеля
выучил молитву от всех бед: "Чур меня, чур меня", и когда было страшно,
чтобы свистел Емеля и отгонял и духов, и бесов прочих. И сестра Леты
завороженно уснула, околдована песней Волоса. Вот песня Волоса:
глава 6
"Велес - бог мой по отцу моему, дерево рода моего. Род - бог мой по
деду моему, птица Мугай - по матери моей, и птица Мугай - по жене моей,
Мокошь - по деду жены моей, и Лета - по прадеду жены моей, вы всемогущи и вы
всевышни, вы растворены в солнце, в туче и воде. Вот лежит сын мой,
Медведко, именем мужа великого, именем моего деда названный. Войдите в его
глаза, уши, руки и ноги его, в сердце и плечи его. Пусть он живет столько,
сколько род его живет. А живет он тысячу лет, пусть он ест столько, сколько
ел мой дед, пусть он знает и холод, и голод, как знал дед мой. Пусть он
переживет и меня, и мать мою, и пусть, если и ранит его зверь в лесу, стрела
в поле, нож на родине и на чужбине, то до смерти не убьет. И ты,
Москва-река, не оставляй без воды тело его, горло его и кожу его. Берегите
сына моего, и те боги, которых имени не знаю, но которые - есть..." Вот так
пел и бил в бронзовые громотушки отец Емели - Волос и жег коренья и травы. В
медвежьей шкуре, подпоясанный белым поясом, и в мягких сапогах, и подол
рубахи его белел, выглядывая из-под медвежьей шкуры. А кругом пели птицы,
внизу бежала Москва-река, и стояло двенадцать домов на берегу, как раз где
сегодня Кремль, на холме, на месте Успенского собора и Ивановской площади, и
из каждого дома шел дым, то готовили праздничную рожденную еду в честь
рождения у волхва Волоса, что при храме Велеса, сына Медведко от жены его -
чародейки Леты.
глава 7
В доме, что рядом с храмом, справа, на восток, жил Ставр и семя его -
пять сыновей с женами. И у всех у них было семь сыновей и трое внуков. В
доме правее храма жил Святко. И у него было шесть сыновей, у троих - жены, а
трое - еще малы для женитьбы, и пять внуков. А еще правее от храма жил
Малюта, и имел он трех сыновей, с женами, и десять внуков.
глава 8
А слева от храма жил Добр со своими. И было у него сыновей числом семь,
у двоих - жены, и пять внуков. А за этим домом еще далее влево храма -
Третьяк со своими. И было у него шесть сыновей, и у них - пять жен и
двенадцать внуков. Еще левее храма на запад жил Мал, с семью сыновьями, и
четыре из них имели жен, и было еще девять внуков.
глава 9
Выше храма на север, после дома Волоса, стоял дом Ждана с тремя
сыновьями, тремя женами и семью их внуками. А выше еще дома Ждана от храма
стоял дом Кожемяки, в котором жили девять сыновей и семь жен их, и было у
Кожемяки пятнадцать внуков. А ниже храма на юг стоял самый большой дом, и
жил в нем Боян, с двенадцатью сыновьями, десятью женами их и двадцатью
внуками Бояновыми. Еще ниже от храма возле толстой сосны жил Храбр. И имел
он всего двоих сыновей с двумя женами их и семью внуками. И совсем низко от
храма возле ракитового куста стоял дом Нечая. У него было пять сыновей, три
жены их и пять внуков Нечаевых.
глава 10
И была жена Ставра именем Чернава. У Святко - именем Досада. У Малюты -
именем Милава. У Добра - жена именем Купава. У Мала - именем Бажена. У
Волоса жена именем Лета. У Ждана - именем Людмила. У Кожемяки - именем
Малуша. У Бояна жена - именем Доброва. У Храбра - именем Забава. И было
дочерей у Ставра три, именем Белуха, Истома и Неулыба. У Святко - тоже три
дочери, именем Несмеяна, Богдана да Зима. У Малюты две дочери, именем Смеяна
да Некраса. У Добра - четыре дочери, именем - Краса, Люба, Немила да Ждана.
У Третьяка пять дочерей - именем Молчана, Улыба, Злоба, Правда да Тула. У
Мала всего одна - именем Лада. У Ждана три дочери, именем - Бессона, Горяна,
Хотена. У Кожемяки одна дочь - именем Поляна. У Бояна две дочери - именем
Сорока да Десна. У Храбра четыре дочери - именем Карела, Правда, Береза,
Лиса да Голуба. У Нечая две дочери - именем Горазда да Мила. И все они
готовили, жарили и варили в воде Москвы-реки еду, чтобы отпраздновать
рождение на свет Медведко, который родился в доме, где жил Волос и жена его
чародейка Лета. И это был первый день жизни Емели, и это был праздник
пробуждающегося Медведя, который стоял возле крайнего дома и слушал, как
кричала жена Волоса, и ушел, когда стихла она и закричал Емеля.
Глава о первых летах жизни Емели в Москве, и первых словах, сказанных
им.
глава 11
И началась жизнь Емели. Каждую зиму спал он до первой капели, летом
ходил с Летой за травами, по ягоды да грибы, сначала за спиной у матери,
потом рядом, сначала, ползая, собирал травы, ягоды, а потом - и на ногах
своих, и отцу помогал Емеля. То погремушку медную почистит, то медвежью
шкуру - порвется - починит, то пояс, расшитый крестами, в Москве-реке
постирает, вот только молчал Емеля. До восьми лет ни слова. Уж отец и мать
бились над ним и так, и этак, все дети вокруг как дети, уже петь умели, не
то что складно говорить, а этот все понимает, что ни скажешь - сделает, а
молчит. Ему уж и мать: "Скажи да скажи - Лета" или отец: "Я - Волос, скажи,
как меня зовут". А Емеля насупится, голова вниз, глаза в землю и молчит. Уж
его и бил отец, и била мать, и лаской, и пряником - все молчит. А в восемь
лет, в пятницу, главный день недели, случилось вот что. Дома были малые дети
да бабы, а все, кто постарше, и Ставр с сыновьями да родственниками в лесу
были, со стрелой, да ножом, да топором на охоту пошел, Святко с сыновьями да
родственниками с посудой под мед, и пчелам на зиму мед заготавливать. "Увы -
не погнетши пчел, меду не едать". Лета с бабами по грибы да по ягоды, а сама
еще и травы ищет, разрыв-трава от головы да груди, мята - от зубов хороша. А
и Волос ей помогал травы собирать, только уж он один ходил, такие травы
знал, что и руку, и ногу вылечит, и живот болеть перестанет, а если надо, то
и врагу такую боль устроит, что по земле кататься будет, и орать что есть
мочи, а то и вовсе окочуриться может. Разошлись так вот по лесу, кто где,
бабы песни поют, мужики, те, наоборот, затаились, зайца, кабана или оленя
ждут, ветер идет ласково, солнышко светит ясно. Теплынь. Серпень, или август
иначе. День седьмой - яблочный день вечером праздновать будут. А в то время
пока они делом заняты, пока девки "плыли уточками, да с милым селезнем"
поют, Лета заводит, а девки в разноголосьи вторят: "А по реке Москве, словно
по морю", - в это время в доме Ставра пожар случился. Сначала-то крыша у
Ставра загорелась, а потом и соседний дом Святко, а потом и соседний Малюты,
а там и другие огнем пошли, дети орут, бабы воду носят из Москвы, а Емеля
вскочил да в лес побежал, бежит через поле к лесу и орет во все горло:
"Пожар, пожар... Волос, Лета, пожар..." В лес вбежал, споткнулся да лбом о
березу, и затих, много ли, мало ли прошло, очнулся, а вокруг его медведь, и
над головой медведь, и за спиной медведь, и внизу медведь, и вверху медведь.
- Ах, дитятко, - говорит медведь, - зашибся, давай я тебя донесу, не туда
бежишь, не в ту сторону, - и сам тоже бежит, как только до баб добежали,
поставил медведь Емелю на землю. - А теперь кричи, - говорит, и сам ушел.
Емеля слабый, в голове гудит, а закричал опять сильно, вспомнил: - Пожар, -
кричит. Бабы петь перестали, Лету позвали, к Емеле подбежала мать.
- Пожар, - говорит Емеля и сомлел. Бабы мужиков покликали, в деревню
все бросились, а только три дома спасли, да еще в центре самом - храм
Велеса, у него только крыша тлеть начала, да и то немного: сверху земли было
насыпано порядком. А когда все в себя пришли, когда мужики в лес ушли, с
топорами, опять избы ставить, а бабы занялись каждая своим делом, спросил
Волос Емелю, что же он это восемь лет молчал, а Емеля и скажи ему: - А о
чем, отец, говорить-то было. Помолчал Волос, подумал и как бы про себя
сказал: - Может, и мое место займешь, вот если б ты еще и зимой не спал. Но
Емеля опять только голову нагнул. А через месяц другая беда пришла, едва
только избы поставили да оставшиеся подлатали.
Глава о том, как мор в очередной раз пришед в Москву
глава 12
Стали умирать люди. Сначала в семье Малюты один сын умер, потом и жена
за ним, а потом у Святко сноха, а потом и у Ставра сразу трое: два дитенка
да жена. Прошла неделя, пятница на носу, "один камень много горшков
перебьет", а уж десять человек как не бывало, а то хлопотно, каждого сожги,
да не одного - петуха с ним или курицу, а то и птицу какую, что в лесу
убили, каждому положи рядом глиняного Велеса да Мокошь глиняную, а уж Волосу
сколько работы, каждого в дальний путь проводи, каждому заклинание положи. И
Лета не без работы, за пазуху траву райскую сунуть каждому надо, чтобы было
с чего в раю землю вспомнить. Горят костры, а кругом люди кричат, поют,
пляшут, а уж еще пятеро животом маются, тяжелая пора. Солнце, тепло, трава
зелена, кой-где листья у берез да кленов золотые да красные, как седина на
голове леса. Рубахи на всех белые, все вроде и любят друг друга - "Где
любовь, там жито живет", а мрут люди. Как ни скакал Волос, как ни бил в
колотушки да громотушки, не помогало. Потом и чародейка Лета за свое дело
принялась. Четыре дня в четыре чары, в каждую из четырех речек воду
собирала. А потом встала меж них на колени. На все четыре стороны света чары
смотрят. В каждой чаре по четыре воды. А воды Москвы нет ни в одной. В
первой чаре Проток да Капля, Пахорка да Ольховец от ветра словно как рябью
подернуты. В другой чаре Студенец да Ходынка, Клязьма да Копытовка плещутся.
В третьей чаре Сивка да Пресня течет, да Кокуй с Черторыем смешаны. А в
четвертой чаре Хинка с Неглинкой, с Серебрянкой да Яузой друг о друга
трутся. Лета глаза закрыла, сначала руки крест-накрест в север да юг
окунула, потом стряхнула да на обратный крест-накрест в восток да запад
пальцы опустила, а сама приговаривает: "Вода, водушка, вода чистая, светлая
да холодная. Ты нас в жару спасала, ты нам просо растила, ты нам жито дарила
и ты, Пехорка, да Капля, и ты, Ольховец, да Проток. Помоги, вода-водушка,
людей поднять, как ты в жару просо да жито подымала. И ты, Ходынка, и ты,
Студенец, и ты, Клязьма, да ты, Копытовка. Совсем голова к земле клонится: а
ты брызнешь дождичком в Велесов день, и опять, смотри, стоит поле ровное. Ты
течешь туда, куда мне путь закрыт, в море Черное, море страшное, где мертва
вода, и ты, Черторый, и ты, Кокуй, да и ты, Пресня с Сивкою. Ты пришла ко
мне из тех земель, где волк не живет, где птицы нет, где лежит волна моря
Белого, моря тихого и студеного, где жива вода плещется. Там Хинка была да
Неглинка была, Серебрянка была да Яуза. Помоги мне, вода-водушка, я тебе
жизнь отдам, отдам силу свою, милая, а ты разлетись брызгами, покропи моих
сродников мертвой водой да потом живой. На кого капля падет, пусть тот жив
будет. Кто болен был, выздоровеет. Хворь да хвороба, недуг да боль в лес
уйдут да березе достанутся". И берет чаши Лета, несет по кругу, и на каждого
водой пригоршней брызг, а у самой глаза как не здесь. А к тому, кто лежит и
подняться не может, подойдет и тоже покропит. Умирать стало меньше, но все
еще мрут, и тогда-то и пришел час Леты. Болезнь эта всех съест. И Волос, и
Лета, и их волхвование, и колдовство слабы против врага их. Знает Лета, и
знает Волос, что дальше делать. Ничего друг другу не сказали, только
посмотрел Волос на Лету, а она на него. И медведь тут как тут - подошел к
храму, и стоит, и плачет, а потом опять ушел. И откладывать некуда.
Последняя ночь у Леты только и осталась. Подошла она к Емеле, ничего не
сказала снаружи, а внутри все сказала такое, что Емеля сердцем вздрогнул,
как на овцу клеймо выжигом ставят, так и свой знак в сердце Емели оставила,
да еще желудь с Велесова дуба в руку ему сунула, и пальцы его своими
пальцами в кулак зажала. И отошла. А Волос уже по домам ходит. В каждом дому
Лете по мужу на последнюю ночь выбирает, а утром на заре, как солнце взойдет