Лайл Гэвин. Успеть к полуночи

   - Месье Мерлен должен быть со мной в Лихтенштейне.
   - Да ради Бога, только мы не будем ему звонить, пока не перейдем границу. Отсюда никто никому не звонит. Я полностью запрещаю телефонные звонки из этого дома. - Я залпом допил виски и осторожно добавил: Впрочем, вчера вечером был один звонок из Динадана...
   Маганхард впился в меня взглядом.
   - Моя секретарша звонила моему партнеру в Лихтенштейн, - твердо заявил он.
   - Это она так говорит.
   - Вы хотите сказать, что она могла позвонить кому-то еще? - после паузы сказал он. - Это невозможно.
   - Я не слышал, так что откуда мне знать? Но если бы я хотел вас найти, то больше всего мне бы пригодилась помощь одного человека - вашего личного секретаря. - На этот раз я спокойно выдержал его взгляд.
   В этот момент открылась дверь и Морис с каменным выражением лица объявил:
   - Messieurs sont servi (Господа, кушать подано (фр.).).
   За столом нас было только трое: Жинетт, Маганхард и я. Судя по всему у Харви не было аппетита, а мисс Джармен уже спала.
   - Луи, что ты сделал с этой девочкой? - нахмурившись, спросила Жинетт.
   - Может быть, убивал людей в ее присутствии, - пожал я плечами.
   - Сегодня утром? Я кивнул.
   - На нас напали, едва мы выехали из Динадана. - Я глубоко вздохнул. Одним из них был Бернар. - Она знала его по Сопротивлению.
   Но она как ни в чем не бывало продолжала есть свой суп.
   - Я слышала, что он и Ален занимаются подобными вещами. Полагаю, после этого не имеет значения, кто убивает их.
   Я хотел было сказать, что это дело рук Харви, а не моих, но решил, что она и сама догадалась. В свое время она была высокого мнения обо мне, но вряд ли думала, что я смогу побить Бернара.
   Честно говоря, наш разговор не имел ничего общего с веселой непринужденной беседой, во время которой можно было затронуть такие темы, как весенние моды, последние разводы в среде мексиканских аристократов или очередная предвыборная кампания. Покончив с супом, мы принялись за omelete aux fines herbes (Омлет со специями (фр.).). За столом царила атмосфера, скорее подходящая для поминок в Приюте Для Неизлечимо Больных.
   К тому времени, когда Морис внес жаренную на гриле форель, мне оставалось либо сказать что-нибудь смешное, чтобы разрядить обстановку, либо выйти и посидеть полчаса у печки.
   - Слава Богу, что на свете есть рыба. Теперь мне не придется пить этот ваш "Пинель".
   Жинетт укоризненно посмотрела на меня, откинувшись на спинку стула.
   - Помнится, ты говорил, что форель - это единственная рыба, которую непростительно готовить со сложными приправами и соусами. Потому-то я ее и заказала.
   - О, я и сейчас так скажу. Любой, кто готовит форель со всяческими изысками, ничем не лучше осквернителя могил, растлителя детей или карточного шулера. Но здесь они были бы желанными гостями, поскольку это означает, что я не обязан пить твое ужасное вино.
   Закатив глаза в шутливом отчаянии, она с улыбкой взглянула на Маганхарда. Тот предусмотрительно не вступал в разговор, разделывая свою рыбу не хуже заправского хирурга, а возможно, и вспомнив, что не далее как вчера вечером назвал "Пинель" "перехваленным вином".
   - Какая прелесть! Слушать, как эти англичане высказывают свое мнение о вещах, в которых ничего не смыслят. Да еще с такой твердокаменной убежденностью!
   Маганхард быстро сунул в рот кусок форели.
   - В сущности, англичане - скромнейшие люди, - парировал я. - Они давно поняли, что было бы верхом высокомерия стараться быть во всем правыми. Поэтому они сосредоточили все усилия на том, чтобы в правдивости их слов никто не сомневался. На том и стоит английская аристократия, общеобразовательная система, да и вообще вся бывшая Империя.
   Склонившись над столом, Морис с легкой улыбкой налил мне в бокал белого вина. Похоже, английский он знал куда лучше, чем старался показать.
   - А что думают англичане о репутации французов в области логики и дипломатии? - спросила Жинетт. Я взмахнул вилкой.
   - Невыносимое чванство! Как бы то ни было, а британцы в это никогда не верили.
   - Я знаю, - вздохнула она. - Они все еще считают, что мы эмоционально неуравновешенные люди, которые только и умеют, что разбивать машины да давить виноград босыми ногами. Но, mon Louis (Мои Луи (фр.).), - она ткнула в мою сторону ножом, что выглядело совсем неподобающим для графини, теперь у вас появились конкуренты в лице американцев. Они тоже мастера по части безапелляционных высказывании.
   - Что верно, то верно. - Я попробовал новое вино - холодное кисловатое белое бургундское. - Но они делают это только на основании исследовательских программ стоимостью в миллионы долларов. Наш способ обходится куда дешевле. Тем более что мы не лезем в вопросы ядерной физики - но зато мы вдвойне правы насчет вина. Миллионы долларов никогда не докажут, что мы здесь ошибаемся. Тебе, Жинетт, стоит съездить в Лондон: ты даже не представляешь, как быстро сама в этом убедишься.
   Я взглянул на Маганхарда, но тот с легкой улыбкой уткнулся в тарелку.
   Жинетт со стуком положила нож.
   - Ах, мы уже это проходили: типично английские интрижки. Когда дела идут плохо, вы все сваливаете на Францию. Старая история. Стало быть, теперь англичане будут нас учить, как делать вино. Очень интересно. Ну-ну, Луи, продолжай, расскажи...
   - Моя дорогая Жинетт, положа руку на сердце я бы посоветовал тебе прекратить делать вино и засадить весь этот холм капустой. - Я кивнул на видневшиеся в окне виноградники позади дома. - Однако сотни лет назад де Мари поняли, что им никогда не удастся улучшить свой "Пинель", и тогда они бросили все силы на то, чтобы его прославить. Так что теперь ты могла бы продавать самую дорогую во Франции капусту, а следовательно, позволить гораздо лучшие сорта вин для своих гостей.
   Она невозмутимо улыбнулась и позвонила в колокольчик, стоявший у ее тарелки. Появился Морис и, собрав посуду, поставил на стол блюдо с сырами и бутылку "Пинеля". Я скорчил гримасу.
   Жинетт повернула бутылку, чтобы показать мне этикетку.
   - Луи, что скажешь о новом оформлении? Изображение замка исчезло теперь это была простая наклейка с золотым тисненым шрифтом на белом фоне, причем уже, но длиннее обычной. Бумага была толстой, но почти просвечивающей, как хорошая бумага с водяными знаками.
   - Не узнаешь? - вкрадчиво спросила она. Я с сомнением покачал головой. Что-то знакомое, но...
   - Старые английские пятифунтовые банкноты, - усмехнулась она. - Размер и количество надписей те же самые. Никогда не могла понять, почему вы перестали выпускать такие прекрасные деньги.
   - Говорят, их было слишком легко подделать, - сердито проворчал я. Теперь я понимаю, почему. - Я повернулся к Маганхарду. - В Сопротивлении Жинетт занималась подделкой документов: обычно это были пропуска, продовольственные карточки и тому подобное Приятно видеть, как навыки военных лет приносят пользу в мирное время; не правда ли?
   Он выдавил из себя слабую улыбку.
   - Мне кажется, мистер Кейн, что именно по этому принципу вы работаете на меня. - Он начал вставать из-за стола. - Прошу прощения, графиня, но я бы хотел отдохнуть. Кроме того, мне необходимо кое-что обдумать.
   Жинетт грациозно кивнула.
   - Морис вас проводит.
   - Постойте, - сказал я.
   Маганхард застыл, наполовину поднявшись со стула.
   - Я думаю, пришло время узнать чуть больше о том, зачем вы едете в Лихтенштейн.
   - Не вижу в этом необходимости, - буркнул он, но все же сел на место.
   - Тогда попытайтесь уяснить себе такую вещь: сегодня утром мы все должны были погибнуть. В определенных кругах Бернар котируется выше Харви Ловелла, и я полагаю, что те, кто был с ним, считаются покруче меня. К счастью, у них ничего не вышло, но это означает, что у кого-то чертовски серьезные намерения разделаться с вами. Это во-первых.
   Вторая проблема заключается в том, что они знают о ваших планах, а я нет. И оба этих факта дают им слишком много преимуществ. Нам уже дважды повезло, но в следующий раз... - Я выразительно пожал плечами.
   Маганхард продолжал неподвижно сидеть, уставившись на меня своими глазами стальной статуи. Наконец он спросил:
   - Что вас интересует?
   - Все, черт возьми!
   Глава 15
   Он, нахмурившись, посмотрел на Жинетт.
   - За нее я ручаюсь, - сказал я. - Мы оба умеем молчать.
   Он снова нахмурился, скорее всего вспомнив, что если бы она не умела молчать, то он был бы конченым человеком.
   Жинетт холодно улыбнулась и придвинула к нему блюдо с сыром. Он отрицательно дернул головой и повернулся ко мне.
   - Мистер Кейн, что вам известно о "Каспар-Актьенгезелльшафт"?
   - Только то, что это торговая и акционерная компания, зарегистрированная в Лихтенштейне, которая владеет пакетом акций во многих фирмах, производящих электронику в этой части Европы. И что вы каким-то образом имеете к ней отношение.
   - Довольно верно - пока что. Я владею тридцатью тремя процентами корпорации.
   - Одной третью.
   - Нет, мистер Кейн. - Он позволил себе едва заметную улыбку, что для него было равнозначно громкому хохоту. - Вы знаете другие преимущества регистрации в Лихтенштейне, помимо налоговых?
   Я пожал плечами.
   - Наверное, тайна владения.
   - Вы правы, - сдержанно кивнул он. - Постороннему вовсе не обязательно знать, кому принадлежит компания. Так вот, позвольте объяснить: я владею тридцатью тремя процентами. Весь пакет акций распределен следующим образом: тридцать три, тридцать три и тридцать четыре процента.
   Теперь он начинал получать удовольствие от моего невежества.
   - То есть голос владельца тридцати четырех процентов акций перевешивает ваш или второго совладельца, но не обоих. И кто же они?
   - Вторые тридцать три процента принадлежат герру Флецу, гражданину Лихтенштейна. Он также управляет повседневными делами компании, а кроме того, входит в совет директоров в соответствии с недавно принятым законом, по которому в совет директоров подобных компаний должен входить гражданин Лихтенштейна. - По его голосу я понял, что в этом и заключается единственная ценность герра Флеца.
   - И кто же владеет тридцатью четырьмя процентами? - спросил я, когда он умолк.
   - Видите ли, мистер Кейн, проблема в том и заключается, что мы сами этого точно не знаем.
   * * *
   Я сделал глоток "Пинеля", который, как выяснилось, мне налила Жинетт. Неплохо, но и не более того.
   - Извините, но я не понял, - покачал я головой. - На правах главных пайщиков вы можете поднять все документы "Каспара" и узнать имена всех владельцев. - Я застыл, пораженный внезапной догадкой. - Или мы говорим об акциях на предъявителя?
   - Так оно и есть, - мрачно кивнул Маганхард.
   - Господи, а я-то был уверен, что они канули в прошлое вместе с хористками, пившими шампанское из туфелек! Да-а, теперь вы и в самом деле можете рассчитывать на неприятности.
   Он помрачнел еще больше.
   - Мы пошли на это, чтобы избежать утечки информации. В любой компании есть управляющие, которые в той или иной степени в курсе их дел... А у них есть жены и дети, которым они могут проговориться. Но когда имеешь дело с акциями на предъявителя...
   - Я все это знаю.
   Акции на предъявителя. Кусочки бумаги - сертификаты - подтверждают право на владение таким-то количеством акций такой-то компании. Но без имени владельца, проставленного на сертификате или в документах компании. Клочки бумаги, которые могут принадлежать. любому, кому посчастливится ими завладеть, если только кому-то еще не удастся доказать свое право на них. Когда они переходят из рук в руки, это не фиксируется ни в каких документах, и никто не платит гербовый сбор. И практически невозможно доказать, что они поменяли владельца только потому, что кто-то сумел запустить руку в чужой карман.
   - Ну ладно, - кивнул я. - Кому должны принадлежать эти тридцать четыре процента? Маганхард тихо вздохнул.
   - Человеку, весьма желавшему сохранить свое имя в тайне. Максу Хайлигеру.
   Все ясно. Я о нем слышал, а взглянув на Жинетт, понял, что и она тоже. Один из тех таинственных и легендарных богачей, чьи племянники постоянно попадают в газеты в раздел светской хроники главным образом потому, что они его племянники. Но о самом Хайлигере не пишут ничего - даже если вам и удастся что-нибудь раскопать. Впрочем, не исключено, что вы можете также обнаружить, что ему принадлежит газета, в которой вы работаете.
   И тут я вспомнил о нем один факт, публикации которого даже он не сумел воспрепятствовать.
   - Он мертв, - сказал я. - Примерно неделю назад разбился в Альпах на своем самолете.
   На лице Маганхарда появилась печальная улыбка.
   - В том-то и беда, мистер Кейн. Через несколько дней после гибели Макса в Лихтенштейне появился человек с его сертификатом и потребовал важных изменений в делах "Каспара". Вы понимаете, что при голосовании его тридцать четыре процента перевесят тридцать три процента герра Флеца, если только там не будет меня.
   Когда речь идет об акциях на предъявителя, это означает, что никакого голосования по доверенности просто быть не может. Единственный способ, с помощью которого вы можете доказать, что являетесь пайщиком, это если вы там появитесь, размахивая своим сертификатом.
   - По правилам компании, - продолжал Маганхард, - любой из пайщиков может созвать в Лихтенштейне встречу вс"х совладельцев, объявив об этом не менее чем за семь суток, от полуночи до полуночи.
   - И когда должна состояться эта встреча?
   - Он назначил ее на самое ближайшее время. Она должна начаться завтра в полночь, точнее, в одну минуту первого. У нас осталось чуть больше тридцати шести часов.
   - Думаю, мы успеем, - сказал я. - Но если вдруг нет, то не могли бы вы еще через неделю созвать новую встречу и отменить все его решения?
   - Мистер Кейн, он требует продать все акции "Каспара". А это невозможно будет исправить. Я вновь отхлебнул вина.
   - То есть он хочет превратить все акции компании в наличные, и поминай как звали? Да, он и в самом деле не похож на законного наследника. Кто он?
   - По словам герра Флеца, он представился Галлероном, бельгийцем из Брюсселя. Я никогда о нем не слышал.
   Я посмотрел на Жинетт, но она отрицательно покачала головой.
   - И даже если суд решит, что Галлерон не имел права распоряжаться этим сертификатом, акции "Каспара" назад уже не вернешь, - холодно сказал Маганхард.
   - В какую сумму сейчас оцениваются акции "Каспара"?
   Он неопределенно пожал плечами.
   - Компании, которые мы контролируем, сами по себе стоят очень мало, поскольку основная часть прибыли идет "Каспару". Но нам пришлось бы продать не только наши акции, но и контроль над этими компаниями. Это может поднять цену раз в десять по сравнению с тем, сколько они стоят сейчас. По предварительным подсчетам - до тридцати миллионов фунтов.
   * * *
   Спустя некоторое время я слегка покачал головой, чтобы показать, что все понял. Хотя, конечно, на самом деле до этого было еще далеко. Невозможно до конца представить себе такую сумму, как тридцать миллионов фунтов. Не исключено, что ее не до конца представляли себе Маганхард, Хайлигер и Флец. Но когда начинаешь играть с такими деньгами в темных углах, то не надо удивляться, если будешь то и дело натыкаться там на различных малоприятных личностей.
   - Понятно, - медленно протянул я. - Тридцати четырех процентов от такой суммы вполне хватит на пиво и сигареты до самой пенсии.
   Маганхард встал.
   - Надеюсь, теперь вы понимаете, насколько мне важно вовремя попасть в Лихтенштейн?
   - Во всяком случае, теперь я гораздо лучше понимаю, каковы наши шансы туда не попасть.
   Он поклонился Жинетт, слегка нахмурившись, кивнул мне и вышел.
   Откинувшись на спинку стула, Жинетт пристально посмотрела на меня.
   - Итак, Луи?
   - Итак, Жинетт?
   - Насколько ты веришь во всю эту... сказку?
   - В рассказ Маганхарда? Готов поспорить, что это правда. И если у него есть хоть капля воображения, он понимает, какие неприятности ему грозят.
   - Но этот бельгиец... Галлерон... он и вправду может это сделать?
   - С акциями на предъявителя можно сделать чуть ли не все что угодно. Они снимают кучу проблем: тебе не надо доказывать, что ты их владелец пусть кто-нибудь другой доказывает, что ты им не являешься. Господи, да эти люди сами напросились на неприятности.
   Она озадаченно вскинула голову.
   - Люди типа Хайлигера и Маганхарда, - начал объяснять я, - всю свою жизнь только тем и занимаются, что переводят деньги в акции на предъявителя, регистрируют свои фирмы в Лихтенштейне, заводят анонимные счета в швейцарских банках - короче говоря, делают все возможное, чтобы спрятать свои деньги от налоговых органов. Потом они вдруг умирают - и никто не может эти деньги найти. От этих типов никто не получит даже наследства, потому что основная часть их капиталов достается банку. Как ты думаешь, почему швейцарские банки такие богатые? В некоторых по сей день лежат вклады гестапо, которые они отказались предать огласке. Ты думаешь, они хранят их для гестапо? Черта с два! Они их просто хранят.
   - Вот уж не думала, что ты столько знаешь о банках, Луи. Наверное, ты уже давно стал миллионером? Нет?--Она улыбнулась. - В таком случае, налей мне, пожалуйста, коньяка, только давай обойдемся без лекции на тему, как бы его делали англичане.
   Я рассмеялся и подошел к подносу с пыльными пузатыми бутылками, оставленному Морисом на длинной буфетной полке. Обнаружив на нем бутылку "Круазе" урожая 1914 года, я попытался налить из нее, но на дне оставались жалкие капли.
   - Увы, - сказал я. Мне тоже было жаль, поскольку я бы и сам не отказался от рюмочки. Я не особенно люблю современные сладкие бренди, но не имею ничего против старого "Круазе".
   - Бутылка была открыта только на прошлой неделе, - нахмурилась Жинетт. - Я выпиваю не больше рюмки в день.
   - Может быть, у Мориса тоже губа не дура. Она позвонила в свой колокольчик, и вскоре появился Морис. Я отошел в дальний конец комнаты к широкому французскому окну и, не слушая, принялся разглядывать долину.
   Сразу за посыпанной мелким гравием террасой начинался сад, заросший жесткой, коротко подстриженной травой, ковром покрывавшей весь пологий склон холма. Сад заканчивался густыми зарослями лавровых кустов и араукарий, скрывавших дорогу. Вдали - на другой стороне Роны - виднелась плавная гряда невысоких холмов, над которыми клубилась легкая голубоватая дымка. Тишина и покой. Отсюда не было видно мертвецов, искореженных машин и людей, потеющих у телефонов и размышляющих, как бы побольнее укусить друг друга.
   - Все выяснилось, Луи, - позвала меня Жинетт. - Морис предложил рюмку твоему другу мистеру Ловеллу, а тот выпил несколько.
   Она довольно улыбалась. Я же застыл на солнцепеке, чувствуя, как меня сотрясает озноб.
   - Только этого нам и не хватало, - хрипло прошептал я. - Только этого.
   Глава 16
   С виду казалось, что он просто сидит на террасе, греясь на солнышке, время от времени прихлебывая маленькими глотками виски из стакана и болтая с мисс Джармен. Да и почему, собственно, он должен был выглядеть как-то иначе? С какой стати я рассчитывал найти его где-нибудь в темном закутке, в обнимку с бутылкой? Ему вовсе не обязательно было быстро напиться. Все, что ему требовалось, - это пить непрерывно. Он так и будет прихлебывать, пока не развалится окончательно.
   Но в этом и состояло его единственное отличие от всех прочих алкоголиков.
   Лицо его как-то обвисло; рана, казалось, не беспокоила его. Он переоделся в черную шерстяную рубашку, которая скрывала повязку. Девушка устроилась по соседству, на металлическом садовом стульчике, выкрашенном белой краской, на ней была огненно-красная шелковая блузка и светло-коричневая юбка из дорогого твида.
   Когда мы подошли к ним, Харви поднялся. Двигался он плавно и размеренно.
   - Итак, мы снова разговелись? - заметил я.
   - Ну да, мы так долго ехали. - Он криво усмехнулся и предложил Жинетт свой стул. Она вежливо покачала головой и прислонилась к высокой цветочной вазе в форме греческой амфоры.
   - Ехали, да пока не доехали, - отозвался я. - Отправляемся сегодня в полночь. Он вскинул брови.
   - Как, мы не остаемся здесь ночевать?
   - Я хочу прибыть в Женеву на рассвете. Вы будете готовы?
   Мисс Джармен, нахмурившись, испытующе смотрела на меня.
   - Но он ведь ранен. Вам не кажется, что ему следует отдохнуть? Лично мне кажется.
   - По-моему, он не это имел в виду, - мягко заметил Харви.
   - Так что же вы имели в виду, мистер Кейн?
   - Да, Кейн, скажите нам, что вы имели в виду, - предложил Харви все с той же кривой ухмылкой.
   - Я имею в виду, что этот человек алкоголик! - резко бросил я. - И к полуночи его окончательно развезет, и он будет распевать слащавые трели!
   Главное - это, конечно, тонкий психологический подход.
   Девушка вскочила со стула подобно потоку, прорвавшему плотину.
   - Кто вам это сказал? - требовательно спросила она. - Почему бы ему не выпить? Он же ранен!
   Меня это удивило. Никак не ожидал встретить в ее лице адвоката Харви. Я слегка сбавил обороты.
   - Прекрасно. Итак, он ранен. Однако это не мешает ему быть запойным пьяницей. Она повернулась к нему.
   - Это правда, Харви?
   Он пожал плечами и ухмыльнулся.
   - Откуда мне знать? За исключением профессора Кейна, меня еще никто не подвергал психоанализу. Она вновь резко обернулась ко мне.
   - Тогда откуда у вас такая уверенность? Я устало покачал головой.
   - Вы вполне можете сами понаблюдать процесс в развитии и сделать собственные выводы. К полуночи от него будет не больше проку, чем от младенца с игрушечным пистолетиком.
   Казалось, Харви поежился - и вот уже дуло револьвера нацелилось мне в живот. Стакан в его левой руке даже не дрогнул. Полбутылки коньяка урожая 1914 года и слой шотландского виски поверх него, должно быть, слегка замедлили его реакцию - но по крайней мере он еще не достиг той стадии, когда сопротивляемость к алкоголю ослабевает и человек способен прошибить стратосферу уже после двух стаканов.
   Я медленно выдохнул и уставился на револьвер.
   - Попробуйте свои штучки как-нибудь в другой раз, когда я буду готов к тому, что мои же друзья наставят на меня пушки.
   - Например, в полночь? - хмыкнул он и, убрав револьвер обратно в кобуру на поясе, натянул поверх нее рубашку.
   Тут он, казалось, обратил внимание на воцарившееся молчание.
   Ибо в течение некоторого времени никто не произнес ни слова. Затем Жинетт вытащила руку из-за спины и метнула маленькие садовые ручные грабли в клумбу. Острия их с негромким глухим звуком вонзились в землю. Глаза Харви слегка округлились.
   Она невозмутимо заметила:
   - Я научилась играть в эти игры, когда вы еще и не начинали, мистер Ловелл, и когда они имели гораздо большее значение.
   Харви обвел всех нас внимательным взглядом. Мисс Джармен, нахмурившись, наблюдала за ним с несколько растерянным видом. Затем он залпом осушил свой стакан и кивнул.
   - Понимаю. Возможно, профессор оказался несколько проницательнее, чем мне представлялось. Итак... что будете делать, профессор? Собираетесь не спускать с меня глаз остаток дня?
   - Вы можете принять пару таблеток и отправиться в постель.
   - А вы не собираетесь слоняться поблизости и изображать из себя сторожевого пса?
   Я покачал головой. Мисс Джармен произнесла:
   - Харви... это правда?
   Он со стуком поставил стакан на металлический столик.
   - Если таково мнение профессора.
   Затем лицо его снова превратилось в неподвижную маску, и он вошел в дом через застекленную двустворчатую дверь.
   И вновь воцарилось молчание. Затем Жинетт отошла от цветочной вазы и протянула руку.
   - Луи, дай мне, пожалуйста, сигарету. Что я и сделал и закурил сам. Она медленно двинулась вниз к покатой лужайке. Мисс Джармен снова откинулась на спинку стула, не сводя глаз с застекленной двери, за которой скрылся Харви.
   - Не лучше ли кому-нибудь пойти и... последить за ним? - неуверенно спросила она. Я пожал плечами.
   - Не стану вам мешать. Но именно этого он и добивается: чтобы кто-то сидел рядом с ним и критиковал его, кто-то, кого он сможет в чем-нибудь обвинить, кто-то, на кого он может наставить пушку. Ему нужен человек, который олицетворял бы собой образ врага. Он не желает помнить, что со своим врагом он может справиться только сам.
   - Профессор Кейн, - бесстрастно произнесла она. - Послушать вас, так можно подумать, что все проблемы решаются сами собой.
   - Не решаются - всего лишь диагностируются. Вроде того доктора, который посоветовал больному ревматизмом превратиться в мышонка, поскольку мыши не страдают ревматизмом, я не утруждаю себя лишними подробностями.
   Следующий вопрос обрушился на меня подобно бомбе. Вот уж никак не ожидал удара с этой стороны, ибо задала его Жинетт.
   - И как же ты его лечишь, Луи? Я сделал глубокую затяжку.
   - Надо вдребезги разбить всю его жизнь, - медленно произнес я. Просто уничтожить ее - его прошлое, его работу, все, до чего сумеете добраться. Для данного метода лечения имеется более причудливое наименование, но суть от этого не меняется.
   - И зачем же необходимо все это проделать? - Жинетт говорила чуточку слишком спокойно и тихо, словно суфлер у края сцены. Может, она и в самом деле была таким суфлером.
   - Если в доме поселилась чума, вы сжигаете дом. Ведь где-то там, внутри, притаился смертоносный микроб. Поэтому вы сжигаете все: мебель, ковры, постели - все разом. То же самое и с алкоголиком - что-то в его жизни сделало из него пьяницу. Вот вы и рушите всю его жизнь. Возможно, в итоге он перестанет быть таковым.
   - Не верю, - холодно заметила мисс Джармен. Я сделал еще одну затяжку, пожал плечами, но возражать не стал. Она заявила: