Страница:
— И как сильно удалось изменить положение?
— Жасмин все еще любит Северина, и, судя по всему, она в конце концов добьется того, что свадьбы не будет. Я боюсь, что Северина очень легко соблазнить.
— Вы боитесь?
— Нет, это просто выражение такое. Я не боюсь — я надеюсь.
Глория поднесла карандаш к папке.
— Тогда все, в общем-то, движется в нужном направлении. Что же мы еще можем сделать для вас?
— Вы правы. — Лицо Фалька расплылось в очаровательной улыбке. — Фрау Геран, вы, несомненно, правы. Боюсь, что у меня плохо получается лгать и лицемерить. Я уже знаю, что Жасмин Кандель приехала в Пеерхаген по вашему поручению. Думаю, что вы не станете этого отрицать.
Глория улыбнулась и отложила папку на журнальный столик.
— Если вы пришли сюда, чтобы выяснить именно этот факт, то не буду ничего отрицать.
Привлекательный молодой человек вновь улыбнулся. Глория не могла не согласиться с Николь, что этот мужчина мог легко вскружить голову.
— И, кроме того, — продолжал Розеншток-младший, — вы упоминали о каком-то электронном письме, которое, кстати, не имеет ко мне никакого отношения. Но это письмо побудило вас послать к нам вашу сотрудницу Жасмин Кандель.
Кто прислал вам это письмо?
— Секрет фирмы.
— Вы так легко не отделаетесь, фрау Геран. — Фальк Розеншток сидел, уперевшись локтями в колени, и пронзительно смотрел на нее своими черными глазами. Ему больше была по душе открытая война, чем ложь и увертки.
— Давайте перейдем к делу, господин Розеншток, — невозмутимо сказала Глория. — Мне известно, что ваша многоуважаемая мать управляет брачным агентством «Золотая Роза», которое хорошо известно в Берлине. Мне также рассказали, что последнее время у нее во время свадеб происходили нелепые случаи.
— Ах, тогда, возможно, вам только что звонил никакой не столяр, а… дайте угадаю: Жасмин Кандель.
— И вы теперь ищете крайних, — продолжала Глория, не обращая внимания на его замечания, полные иронии. —
Вы случайно вышли на нас. И теперь думаете, что мы…
— У меня больше доказательств, чем вы думаете, — перебил он ее, стараясь оставаться вежливым.
— Неужели? — с холодной любезностью спросила Глория. — И какие?
Молодой человек загадочно улыбнулся.
— А это останется пока моим секретом. Но Жасмин должна покинуть наш дом.
— Но ведь вы сами хотите, чтобы наше агентство помогло вам!
— Чепуха! Я должен признаться, что пришел к вам с мнимым договором. Таким образом я надеялся разузнать больше о ваших методах, чтобы заявить на ваше агентство в суд. Но вас предупредили. Тем не менее я уверяю вас, что располагаю достоверными доказательствами, чтобы заставить вас занервничать.
— Ну-ну, — спокойно произнесла Глория.
— А это значит, что вы должны быть готовы возместить нам ущерб.
Глория нахмурилась.
— И за что же?
— За обманутых клиентов моей матери, у которых не состоялись намеченные свадьбы. В общей сложности их было две за последних полгода. Я не говорю о событиях прошлого года. Мы возбудим дело по каждому отдельному случаю.
Знаете, если отношения, которые мы помогли завязать, как-то не ладятся и через некоторое время люди расходятся, то клиенты понимают, что мы свое дело все же выполнили. Но если невеста убегает от жениха во время торжественной церемонии или рвет отношения прямо перед свадьбой, то наши клиенты считают, что их обманули. Нас в свою очередь охраняет закон, но и судьи не всегда могут все просчитать. Есть люди, которые до сих пор воспринимают брачное агентство как учреждение, обеспечивающее девочек по вызову, и думают найти в договорах пункты, противоречащие морали, хотя на самом деле там все честно. Чтобы избежать такого рода гласности, моей матери приходится отказываться от денег.
— У вас что, общий бизнес с матерью?
— Я ее сын, и этим все сказано. Я могу быть опасным для вас. Знаете ли, я готов на все, если речь идет о моей матери.
Глория невольно рассмеялась. Она ничего не могла поделать с собой — этот симпатичный грубиян ей нравился.
— И я не думаю, что ваши действия в отношении граждан законны, — продолжал Фальк. — Но я легко представляю, как на такое агентство, как ваше, отреагировало бы общество. Работа интриганок одного берлинского агентства по разрыву отношений могла бы стать хорошей темой для воскресного приложения любой газеты. И вы сами прекрасно знаете, что за этим последует. Если что-нибудь подобное хоть раз промелькнет в газете, вы оглохнете от звонков радиорепортеров. Вами заинтересуется телевидение с предложениями на съемки, вас пригласят на ток-шоу, а «желтая пресса» будет пестреть заголовками типа: «Разлучницы не дремлют». А если какому-то политическому деятелю однажды довелось обратиться к вам за помощью, он будет вынужден подать в отставку.
— И на какой сумме мы могли бы с вами сойтись? — спокойно спросила Глория. Ей было безумно приятно озадачить этим вопросом враждебно настроенного парня.
— Вы хотите мне заплатить?
— Вообще-то, нет. Кто же захочет платить, если, по большому счету, не должен этого делать. Шантаж всегда в цене.
Но вы же не считаете меня безнравственной шантажисткой? Если бы вы и получили что-то от меня, то такая сумма для вас ничто.
— Ваше доверие делает мне честь, — едко усмехнувшись, ответил Фальк.
— И тем не менее, — настойчиво произнесла Глория, — я бы лучше предложила вам сделку. Мы как раз располагаем некоторыми сведениями о невесте вашего брата, которые в значительной степени могли бы заинтересовать вас и вашу семью.
Фальк наморщил лоб.
— Что за сведения?
— В обмен на них вы должны пообещать мне, что откажетесь от ваших претензий к нам и забудете о прессе и телевидении.
Он кивнул.
— Вы можете мне доверять.
— Прекрасно. Тогда я могу вам сообщить, что отец Николь, Карл Хайнц Тиллер, банкрот. И это еще не все. Как показывает наше негласное расследование, он вот уже несколько лет занимается строительными сооружениями, которых нет в природе. Он обманывает банки, предоставляющие ему кредит, декларирует капиталовложения, которых нет, и оттягивает признание своего банкротства, наступившего несколько лет назад. И никому не известно, какие еще законы он нарушает. Сейчас у нас на руках только эти сведения. Но конечно же, все это лишь вопрос времени. Когда всплывут на поверхность махинации Тиллера, он попадет в тюрьму.
Лицо Розенштока-младшего как будто разгладилось. «Человек, который не умеет скрывать свои чувства», — удовлетворенно констатировала Глория. На лице Фалька проявлялся каждый порыв его темпераментного и страстного разума.
Сначала он растерялся, потом не мог скрыть своего раздражения и в конечном счете был готов осознать чудовищные выводы, следовавшие из их продолжительной беседы.
— У вас есть доказательства? — незамедлительно спросил он.
— В польском Министерстве по транспорту никто даже не слышал о каких-либо путях ремонта… ремонте путей…
— О сооружениях для ремонта железнодорожных путей, — помог ей Фальк.
— Да-да, именно так. Сооружения для ремонта путей, которые должна была использовать польская железнодорожная сеть. Но там никто не знает фамилию Тиллер. По сведениям отдела проектов немецкой железной дороги, Тиллер не является деловым партнером «Дойче Бана». Ремонтом железнодорожных путей Германии занимаются другие фирмы. И здравый смысл подсказывает, что ремонтные сооружения Тиллера нигде не задействованы. Мы сделали всего два звонка, чтобы это выяснить. Странно, как Тиллеру все это сходило с рук на протяжении стольких лет, ведь вся его бухгалтерия — чистой воды фикция. Наверное, его долги достигают миллионов.
— А фрау Кандель об этом известно?
Глория терпеливо улыбнулась.
— Вы поймите…
Фальк отрицательно покачал головой.
— Я могу взглянуть на документы?
— У нас так не принято…
Фальк полез в пиджак, вытащил из кармана бумажник и достал один еврочек. Из другого внутреннего кармана он выудил ручку. Потом он нагнулся, положил чек на стеклянную поверхность стола и начал заполнять его. Сначала он поставил дату и указал место, потом слева в строке для цифр вывел пятерку. За пятеркой последовало два ноля, потом еще один.
Глория не шевелилась.
Он дописал еще один ноль. Глория затаила дыхание. Пока он водил ручкой по бумаге, она задавалась вопросом: неужели он мог бы сделать из пятидесяти тысяч евро пятьсот тысяч, добавив очередной ноль?
— Фрау Геран, я предлагаю два варианта: или вы звоните своему сотруднику, который это все раскопал, и он здесь и сейчас передает мне все документы, подтверждения телефонных переговоров — короче, все, что ему удалось собрать о Тиллере, и вы получаете этот чек, или… — Он помахал голубой бумажкой. — Или я сам выловлю служащих агентства, когда они вечером будут идти домой. Кто-нибудь да поможет мне в этом деле, когда увидит мой чек. Только не говорите, что ваши люди неподкупны. Я в любой момент могу дописать еще один ноль. Вы ведь не думаете, что ваш сотрудник сможет противостоять такому соблазну?
Глория улыбнулась и встала.
— Я считаю, что вам нужно поговорить с Рольфом, который работал по этому делу. А чек можете передать ему сами.
Только, пожалуйста, не делайте из этого шума.
Фальк тут же поднялся со своего места.
— Однако же дорого обошелся вам визит к нам, — заметила Глория, провожая его до двери.
Фальк думал несколько иначе, поскольку чек еще не был подписан.
Когда он увидел Рольфа, то ни капли не сожалел об этом. Высокомерный парень с трехдневной щетиной вместо волос, с ухмылкой, заменяющей вежливую улыбку, и алчностью, которая, похоже, была его основной чертой характера, сразу вызвал у Фалька неприятие. Чрезмерно амбициозный Рольф сразу же попался на его удочку. Ну кто же сегодня расплачивается чеками? Рольф должен был настоять, чтобы Фальк немедленно, прямо в офисе, сделал перевод по интернету.
И этот недотепа был, по всей видимости, парнем Жасмин. Если, конечно, она рассказывала тогда за ужином правду.
Помнится, она говорила, что они оба занимаются журналистикой. Значит, если Рольф был ее любовником, то она начала охоту на жениха Николь не по личным причинам, а исключительно из деловых соображений. А Фальк готов был поклясться, что она по уши была влюблена в Северина. Какая же она отъявленная негодяйка!
Расталкивая толпу туристов, Фальк спешил на Николайфиртель, к своей машине, которую он оставил на парковке возле Красной ратуши.
В час пик он выехал на кольцевую дорогу, оставив город позади. На автобане, прибавив скорость, он задумался.
Если отца Николь посадят в тюрьму, то она останется без средств. Знала ли она это? Спорным было и то, согласится ли глава семейства Понтер Розеншток на свадьбу, если узнает, какая шумиха ожидает его невестку и всех Розенштоков. Одно было точно: Северин не тот человек, который пойдет против воли отца и, рискуя лишиться наследства, женится на нищей женщине.
Почему тоща Жасмин тянет время и не идет со своим компроматом к его отцу? Ведь лучшую месть своей безнадежной подруге Николь и Северину и придумать нельзя. Или она ждет момента? Но какого именно? Может, она просто хотела обольстить Северина и выйти за него замуж? В этом случае Жасмин даже не подозревает, что жизнь с Северином была бы самым большим наказанием за ее коварную игру. Но она поняла бы это слишком поздно. К счастью, браки заключают сейчас не на всю жизнь, а до поры, пока не начинаешь осознавать, какую ошибку ты совершил.
«Вообще-то, надо было поручить Глории Геран помешать свадьбе Жасмин и Северина, — думал Фальк, проезжая мимо ветряных установок Виттенштока и Мекленбургской Швейцарии. — „Найти и показать трещину в отношениях, которая, рано или поздно, приведет к разрыву“ — так, кажется, любят повторять в этом агентстве?»
Когда Жасмин вернулась в Пеерхаген, в доме была одна Зиглинда, которая работала в кухне. Жасмин поздоровалась с ней, налила себе стакан апельсинового сока и отправилась на террасу. Она села, положив ноги на стул, стоящий напротив, и задумалась.
По небу проплывали величественные белые облака, подсвеченные солнцем. Стая уток, громко крякая, летела в теплые края. Внизу ярким пятном выделялись розы Адельтрауд. Тихо гудели пчелы. Вдалеке, за бескрайним лесом, поблескивала синяя поверхность моря. Если бы тут жить!
Не успела Жасмин сделать глоток апельсинового сока, как зазвонил мобильный. Высветился рабочий номер Глории.
Внутри Жасмин все напряглось, когда она взяла трубку.
— Ты можешь говорить?
Жасмин посмотрела на приоткрытую дверь, встала и негромко произнесла:
— Да. — Она стала спускаться по лестнице и вышла на лужайку. Здесь только розы могли подслушать ее.
— Золотце, а ты ведь все это время лгала мне, — без обиняков заявила Глория. Когда она говорила «золотце», это означало, что ее вывели из себя.
— Что ты имеешь в виду? — как ни в чем не бывало спросила Жасмин. Она придерживалась правила: никогда не начинай оправдываться и извиняться, пока точно не узнаешь, какую именно ложь тебе ставят в вину.
— Николь — твоя старая школьная подруга. И у тебя когда-то была связь с Северином. Поэтому ты и поехала в Пеерхаген, руководствуясь исключительно личными побуждениями. Ты с самого начала притворялась.
— С самого начала, — возразила Жасмин, — я хотела взять отпуск, чтобы решить свои личные дела. Это ты сделала из этого поручение для меня.
— Ты ведь ни разу не обмолвилась, что хочешь уладить какие-то свои проблемы.
— А разве я должна докладывать о том, чем я занимаюсь в отпуске?
Наступила пауза. Глория молчала.
— Нет, золотце, ты не обязана говорить, чем занимаешься в отпуске. Но если сугубо личные интересы пересекаются с интересами агентства и при этом за его же счет решаются личные дела сотрудника, то он обязан отчитаться перед шефом.
— Тем не менее, — возразила Жасмин, — я еще не выставила тебе счет.
— Разве для получения нужной тебе информации и решения своих дел ты не воспользовалась результатами расследования Рольфа и методами фирмы?
— Конечно, нет, — сказала Жасмин. — Никаких дополнительных сведений. Вам что-то известно о Тиллере?
— Ты об этом узнаешь, как только снова вернешься на работу в Берлин.
Жасмин растерялась, чувствуя, как к горлу подступил ком.
— Ты меня отстраняешь от дела?
— После того как Фальк Розеншток раскусил нас, а вернее, тебя, нам больше ничего не остается, золотце.
— Что же он тебе рассказал?
— Он знал, что ты приехала в Пеерхаген по поручению агентства.
Жасмин понимала, что допустила серьезную ошибку: ей следовало спрятать куда-нибудь подальше свой мобильник. И она не могла упрекнуть Глорию в том, что та ошибочно предположила, кто автор анонимного письма. Кроме того, разоблачающее сообщение, что заказчик найден, не должно было попасться на глаза Фальку.
— Но, — пыталась поправить положение Жасмин, — как я вижу, Фальк Розеншток очень даже мог быть тем, кто освободил бы Северина от Николь: он как раз по уши влюблен в нее. И если он считает мое поведение неприемлемым, то ему это только на руку. Он не из тех, кто обращается к прессе с целью донести на кого-то.
— Мы это можем спокойно обсудить, когда ты снова будешь в Берлине.
— Но…
— Золотце, никаких «но». Завтра я хочу видеть тебя в своем кабинете.
— Глория, мне очень жаль, но я должна довести это дело до конца. К тому же у меня еще есть почти две недели отпуска.
— Нет, Жасмин. Я имею право вызвать тебя из отпуска, если для фирмы это жизненно необходимо. А ты нам просто срочно нужна. Ты помнишь того мужчину в Гамбурге, которого нужно было соблазнить, чтобы у его супруги появилась причина устроить скандал и развестись? К сожалению, ни Рольф, ни Ванесса не заметили, что он гей. Когда появилась наша Джульетта, то он сразу понял, в чем дело. Этот мужчина в открытую заявил жене, что она заказала девушку для его соблазнения, чтобы потом сыграть роль обманутой жены. Теперь наша клиентка просто вне себя от злости. А мы не можем допустить, чтобы заказчик был недоволен.
— Но доказать гомосексуальность мужа можно только внутри семьи, — заметила Жасмин. — В крайнем случае с помощью нашего Ромео-гомосексуалиста. Тогда у нашей клиентки повод развестись уже в кармане и ей остается только пролить как можно больше слез, чтобы при бракоразводном процессе получить максимальную сумму.
— Жасмин, вот именно поэтому ты нам и нужна. Ванесса все испортила. Ты должна поехать в Гамбург и поговорить с заказчицей.
— Глория, но я сейчас не могу. При всем своем желании не могу. Пожалуйста, попытайся понять меня. Я всю жизнь любила Северина. Ты хочешь разрушить мое счастье?
Глория засмеялась. Ее смех звучал почти издевательски.
— Дитя мое! Мы ведь обе прекрасно знаем, что такое большая любовь. Уже послезавтра на горизонте появится другое счастье и любовь всей жизни окажется ошибкой. О Боже! Жасмин, неужели ты забыла, что это наша ежедневная работа!
— Если Северин и есть ошибка моей жизни, — настаивала Жасмин, — то я должна понять это сама. По-другому я не могу.
— Даже если ты рискуешь всем: своей работой, друзьями?
— Ты хочешь поставить меня перед таким выбором? А нельзя ли обойтись без давления?
— Возможно, когда-нибудь тебе и придется взять на себя обязанности управления делами, золотце. Но пока я твоя начальница. А ты обманула мое доверие самым непростительным образом. Никогда не думала, что именно ты способна на подобную глупость. Большая любовь! Не смеши меня! Я считала, что ты уже переросла это. И вот, пожалуйста. Тогда, будь добра, приготовься ответить за свои огрехи. У тебя есть выбор: или ты завтра приезжаешь в Берлин, или можешь считать, что ты уволена.
ГЛАВА 13
— Жасмин все еще любит Северина, и, судя по всему, она в конце концов добьется того, что свадьбы не будет. Я боюсь, что Северина очень легко соблазнить.
— Вы боитесь?
— Нет, это просто выражение такое. Я не боюсь — я надеюсь.
Глория поднесла карандаш к папке.
— Тогда все, в общем-то, движется в нужном направлении. Что же мы еще можем сделать для вас?
— Вы правы. — Лицо Фалька расплылось в очаровательной улыбке. — Фрау Геран, вы, несомненно, правы. Боюсь, что у меня плохо получается лгать и лицемерить. Я уже знаю, что Жасмин Кандель приехала в Пеерхаген по вашему поручению. Думаю, что вы не станете этого отрицать.
Глория улыбнулась и отложила папку на журнальный столик.
— Если вы пришли сюда, чтобы выяснить именно этот факт, то не буду ничего отрицать.
Привлекательный молодой человек вновь улыбнулся. Глория не могла не согласиться с Николь, что этот мужчина мог легко вскружить голову.
— И, кроме того, — продолжал Розеншток-младший, — вы упоминали о каком-то электронном письме, которое, кстати, не имеет ко мне никакого отношения. Но это письмо побудило вас послать к нам вашу сотрудницу Жасмин Кандель.
Кто прислал вам это письмо?
— Секрет фирмы.
— Вы так легко не отделаетесь, фрау Геран. — Фальк Розеншток сидел, уперевшись локтями в колени, и пронзительно смотрел на нее своими черными глазами. Ему больше была по душе открытая война, чем ложь и увертки.
— Давайте перейдем к делу, господин Розеншток, — невозмутимо сказала Глория. — Мне известно, что ваша многоуважаемая мать управляет брачным агентством «Золотая Роза», которое хорошо известно в Берлине. Мне также рассказали, что последнее время у нее во время свадеб происходили нелепые случаи.
— Ах, тогда, возможно, вам только что звонил никакой не столяр, а… дайте угадаю: Жасмин Кандель.
— И вы теперь ищете крайних, — продолжала Глория, не обращая внимания на его замечания, полные иронии. —
Вы случайно вышли на нас. И теперь думаете, что мы…
— У меня больше доказательств, чем вы думаете, — перебил он ее, стараясь оставаться вежливым.
— Неужели? — с холодной любезностью спросила Глория. — И какие?
Молодой человек загадочно улыбнулся.
— А это останется пока моим секретом. Но Жасмин должна покинуть наш дом.
— Но ведь вы сами хотите, чтобы наше агентство помогло вам!
— Чепуха! Я должен признаться, что пришел к вам с мнимым договором. Таким образом я надеялся разузнать больше о ваших методах, чтобы заявить на ваше агентство в суд. Но вас предупредили. Тем не менее я уверяю вас, что располагаю достоверными доказательствами, чтобы заставить вас занервничать.
— Ну-ну, — спокойно произнесла Глория.
— А это значит, что вы должны быть готовы возместить нам ущерб.
Глория нахмурилась.
— И за что же?
— За обманутых клиентов моей матери, у которых не состоялись намеченные свадьбы. В общей сложности их было две за последних полгода. Я не говорю о событиях прошлого года. Мы возбудим дело по каждому отдельному случаю.
Знаете, если отношения, которые мы помогли завязать, как-то не ладятся и через некоторое время люди расходятся, то клиенты понимают, что мы свое дело все же выполнили. Но если невеста убегает от жениха во время торжественной церемонии или рвет отношения прямо перед свадьбой, то наши клиенты считают, что их обманули. Нас в свою очередь охраняет закон, но и судьи не всегда могут все просчитать. Есть люди, которые до сих пор воспринимают брачное агентство как учреждение, обеспечивающее девочек по вызову, и думают найти в договорах пункты, противоречащие морали, хотя на самом деле там все честно. Чтобы избежать такого рода гласности, моей матери приходится отказываться от денег.
— У вас что, общий бизнес с матерью?
— Я ее сын, и этим все сказано. Я могу быть опасным для вас. Знаете ли, я готов на все, если речь идет о моей матери.
Глория невольно рассмеялась. Она ничего не могла поделать с собой — этот симпатичный грубиян ей нравился.
— И я не думаю, что ваши действия в отношении граждан законны, — продолжал Фальк. — Но я легко представляю, как на такое агентство, как ваше, отреагировало бы общество. Работа интриганок одного берлинского агентства по разрыву отношений могла бы стать хорошей темой для воскресного приложения любой газеты. И вы сами прекрасно знаете, что за этим последует. Если что-нибудь подобное хоть раз промелькнет в газете, вы оглохнете от звонков радиорепортеров. Вами заинтересуется телевидение с предложениями на съемки, вас пригласят на ток-шоу, а «желтая пресса» будет пестреть заголовками типа: «Разлучницы не дремлют». А если какому-то политическому деятелю однажды довелось обратиться к вам за помощью, он будет вынужден подать в отставку.
— И на какой сумме мы могли бы с вами сойтись? — спокойно спросила Глория. Ей было безумно приятно озадачить этим вопросом враждебно настроенного парня.
— Вы хотите мне заплатить?
— Вообще-то, нет. Кто же захочет платить, если, по большому счету, не должен этого делать. Шантаж всегда в цене.
Но вы же не считаете меня безнравственной шантажисткой? Если бы вы и получили что-то от меня, то такая сумма для вас ничто.
— Ваше доверие делает мне честь, — едко усмехнувшись, ответил Фальк.
— И тем не менее, — настойчиво произнесла Глория, — я бы лучше предложила вам сделку. Мы как раз располагаем некоторыми сведениями о невесте вашего брата, которые в значительной степени могли бы заинтересовать вас и вашу семью.
Фальк наморщил лоб.
— Что за сведения?
— В обмен на них вы должны пообещать мне, что откажетесь от ваших претензий к нам и забудете о прессе и телевидении.
Он кивнул.
— Вы можете мне доверять.
— Прекрасно. Тогда я могу вам сообщить, что отец Николь, Карл Хайнц Тиллер, банкрот. И это еще не все. Как показывает наше негласное расследование, он вот уже несколько лет занимается строительными сооружениями, которых нет в природе. Он обманывает банки, предоставляющие ему кредит, декларирует капиталовложения, которых нет, и оттягивает признание своего банкротства, наступившего несколько лет назад. И никому не известно, какие еще законы он нарушает. Сейчас у нас на руках только эти сведения. Но конечно же, все это лишь вопрос времени. Когда всплывут на поверхность махинации Тиллера, он попадет в тюрьму.
Лицо Розенштока-младшего как будто разгладилось. «Человек, который не умеет скрывать свои чувства», — удовлетворенно констатировала Глория. На лице Фалька проявлялся каждый порыв его темпераментного и страстного разума.
Сначала он растерялся, потом не мог скрыть своего раздражения и в конечном счете был готов осознать чудовищные выводы, следовавшие из их продолжительной беседы.
— У вас есть доказательства? — незамедлительно спросил он.
— В польском Министерстве по транспорту никто даже не слышал о каких-либо путях ремонта… ремонте путей…
— О сооружениях для ремонта железнодорожных путей, — помог ей Фальк.
— Да-да, именно так. Сооружения для ремонта путей, которые должна была использовать польская железнодорожная сеть. Но там никто не знает фамилию Тиллер. По сведениям отдела проектов немецкой железной дороги, Тиллер не является деловым партнером «Дойче Бана». Ремонтом железнодорожных путей Германии занимаются другие фирмы. И здравый смысл подсказывает, что ремонтные сооружения Тиллера нигде не задействованы. Мы сделали всего два звонка, чтобы это выяснить. Странно, как Тиллеру все это сходило с рук на протяжении стольких лет, ведь вся его бухгалтерия — чистой воды фикция. Наверное, его долги достигают миллионов.
— А фрау Кандель об этом известно?
Глория терпеливо улыбнулась.
— Вы поймите…
Фальк отрицательно покачал головой.
— Я могу взглянуть на документы?
— У нас так не принято…
Фальк полез в пиджак, вытащил из кармана бумажник и достал один еврочек. Из другого внутреннего кармана он выудил ручку. Потом он нагнулся, положил чек на стеклянную поверхность стола и начал заполнять его. Сначала он поставил дату и указал место, потом слева в строке для цифр вывел пятерку. За пятеркой последовало два ноля, потом еще один.
Глория не шевелилась.
Он дописал еще один ноль. Глория затаила дыхание. Пока он водил ручкой по бумаге, она задавалась вопросом: неужели он мог бы сделать из пятидесяти тысяч евро пятьсот тысяч, добавив очередной ноль?
— Фрау Геран, я предлагаю два варианта: или вы звоните своему сотруднику, который это все раскопал, и он здесь и сейчас передает мне все документы, подтверждения телефонных переговоров — короче, все, что ему удалось собрать о Тиллере, и вы получаете этот чек, или… — Он помахал голубой бумажкой. — Или я сам выловлю служащих агентства, когда они вечером будут идти домой. Кто-нибудь да поможет мне в этом деле, когда увидит мой чек. Только не говорите, что ваши люди неподкупны. Я в любой момент могу дописать еще один ноль. Вы ведь не думаете, что ваш сотрудник сможет противостоять такому соблазну?
Глория улыбнулась и встала.
— Я считаю, что вам нужно поговорить с Рольфом, который работал по этому делу. А чек можете передать ему сами.
Только, пожалуйста, не делайте из этого шума.
Фальк тут же поднялся со своего места.
— Однако же дорого обошелся вам визит к нам, — заметила Глория, провожая его до двери.
Фальк думал несколько иначе, поскольку чек еще не был подписан.
Когда он увидел Рольфа, то ни капли не сожалел об этом. Высокомерный парень с трехдневной щетиной вместо волос, с ухмылкой, заменяющей вежливую улыбку, и алчностью, которая, похоже, была его основной чертой характера, сразу вызвал у Фалька неприятие. Чрезмерно амбициозный Рольф сразу же попался на его удочку. Ну кто же сегодня расплачивается чеками? Рольф должен был настоять, чтобы Фальк немедленно, прямо в офисе, сделал перевод по интернету.
И этот недотепа был, по всей видимости, парнем Жасмин. Если, конечно, она рассказывала тогда за ужином правду.
Помнится, она говорила, что они оба занимаются журналистикой. Значит, если Рольф был ее любовником, то она начала охоту на жениха Николь не по личным причинам, а исключительно из деловых соображений. А Фальк готов был поклясться, что она по уши была влюблена в Северина. Какая же она отъявленная негодяйка!
Расталкивая толпу туристов, Фальк спешил на Николайфиртель, к своей машине, которую он оставил на парковке возле Красной ратуши.
В час пик он выехал на кольцевую дорогу, оставив город позади. На автобане, прибавив скорость, он задумался.
Если отца Николь посадят в тюрьму, то она останется без средств. Знала ли она это? Спорным было и то, согласится ли глава семейства Понтер Розеншток на свадьбу, если узнает, какая шумиха ожидает его невестку и всех Розенштоков. Одно было точно: Северин не тот человек, который пойдет против воли отца и, рискуя лишиться наследства, женится на нищей женщине.
Почему тоща Жасмин тянет время и не идет со своим компроматом к его отцу? Ведь лучшую месть своей безнадежной подруге Николь и Северину и придумать нельзя. Или она ждет момента? Но какого именно? Может, она просто хотела обольстить Северина и выйти за него замуж? В этом случае Жасмин даже не подозревает, что жизнь с Северином была бы самым большим наказанием за ее коварную игру. Но она поняла бы это слишком поздно. К счастью, браки заключают сейчас не на всю жизнь, а до поры, пока не начинаешь осознавать, какую ошибку ты совершил.
«Вообще-то, надо было поручить Глории Геран помешать свадьбе Жасмин и Северина, — думал Фальк, проезжая мимо ветряных установок Виттенштока и Мекленбургской Швейцарии. — „Найти и показать трещину в отношениях, которая, рано или поздно, приведет к разрыву“ — так, кажется, любят повторять в этом агентстве?»
Когда Жасмин вернулась в Пеерхаген, в доме была одна Зиглинда, которая работала в кухне. Жасмин поздоровалась с ней, налила себе стакан апельсинового сока и отправилась на террасу. Она села, положив ноги на стул, стоящий напротив, и задумалась.
По небу проплывали величественные белые облака, подсвеченные солнцем. Стая уток, громко крякая, летела в теплые края. Внизу ярким пятном выделялись розы Адельтрауд. Тихо гудели пчелы. Вдалеке, за бескрайним лесом, поблескивала синяя поверхность моря. Если бы тут жить!
Не успела Жасмин сделать глоток апельсинового сока, как зазвонил мобильный. Высветился рабочий номер Глории.
Внутри Жасмин все напряглось, когда она взяла трубку.
— Ты можешь говорить?
Жасмин посмотрела на приоткрытую дверь, встала и негромко произнесла:
— Да. — Она стала спускаться по лестнице и вышла на лужайку. Здесь только розы могли подслушать ее.
— Золотце, а ты ведь все это время лгала мне, — без обиняков заявила Глория. Когда она говорила «золотце», это означало, что ее вывели из себя.
— Что ты имеешь в виду? — как ни в чем не бывало спросила Жасмин. Она придерживалась правила: никогда не начинай оправдываться и извиняться, пока точно не узнаешь, какую именно ложь тебе ставят в вину.
— Николь — твоя старая школьная подруга. И у тебя когда-то была связь с Северином. Поэтому ты и поехала в Пеерхаген, руководствуясь исключительно личными побуждениями. Ты с самого начала притворялась.
— С самого начала, — возразила Жасмин, — я хотела взять отпуск, чтобы решить свои личные дела. Это ты сделала из этого поручение для меня.
— Ты ведь ни разу не обмолвилась, что хочешь уладить какие-то свои проблемы.
— А разве я должна докладывать о том, чем я занимаюсь в отпуске?
Наступила пауза. Глория молчала.
— Нет, золотце, ты не обязана говорить, чем занимаешься в отпуске. Но если сугубо личные интересы пересекаются с интересами агентства и при этом за его же счет решаются личные дела сотрудника, то он обязан отчитаться перед шефом.
— Тем не менее, — возразила Жасмин, — я еще не выставила тебе счет.
— Разве для получения нужной тебе информации и решения своих дел ты не воспользовалась результатами расследования Рольфа и методами фирмы?
— Конечно, нет, — сказала Жасмин. — Никаких дополнительных сведений. Вам что-то известно о Тиллере?
— Ты об этом узнаешь, как только снова вернешься на работу в Берлин.
Жасмин растерялась, чувствуя, как к горлу подступил ком.
— Ты меня отстраняешь от дела?
— После того как Фальк Розеншток раскусил нас, а вернее, тебя, нам больше ничего не остается, золотце.
— Что же он тебе рассказал?
— Он знал, что ты приехала в Пеерхаген по поручению агентства.
Жасмин понимала, что допустила серьезную ошибку: ей следовало спрятать куда-нибудь подальше свой мобильник. И она не могла упрекнуть Глорию в том, что та ошибочно предположила, кто автор анонимного письма. Кроме того, разоблачающее сообщение, что заказчик найден, не должно было попасться на глаза Фальку.
— Но, — пыталась поправить положение Жасмин, — как я вижу, Фальк Розеншток очень даже мог быть тем, кто освободил бы Северина от Николь: он как раз по уши влюблен в нее. И если он считает мое поведение неприемлемым, то ему это только на руку. Он не из тех, кто обращается к прессе с целью донести на кого-то.
— Мы это можем спокойно обсудить, когда ты снова будешь в Берлине.
— Но…
— Золотце, никаких «но». Завтра я хочу видеть тебя в своем кабинете.
— Глория, мне очень жаль, но я должна довести это дело до конца. К тому же у меня еще есть почти две недели отпуска.
— Нет, Жасмин. Я имею право вызвать тебя из отпуска, если для фирмы это жизненно необходимо. А ты нам просто срочно нужна. Ты помнишь того мужчину в Гамбурге, которого нужно было соблазнить, чтобы у его супруги появилась причина устроить скандал и развестись? К сожалению, ни Рольф, ни Ванесса не заметили, что он гей. Когда появилась наша Джульетта, то он сразу понял, в чем дело. Этот мужчина в открытую заявил жене, что она заказала девушку для его соблазнения, чтобы потом сыграть роль обманутой жены. Теперь наша клиентка просто вне себя от злости. А мы не можем допустить, чтобы заказчик был недоволен.
— Но доказать гомосексуальность мужа можно только внутри семьи, — заметила Жасмин. — В крайнем случае с помощью нашего Ромео-гомосексуалиста. Тогда у нашей клиентки повод развестись уже в кармане и ей остается только пролить как можно больше слез, чтобы при бракоразводном процессе получить максимальную сумму.
— Жасмин, вот именно поэтому ты нам и нужна. Ванесса все испортила. Ты должна поехать в Гамбург и поговорить с заказчицей.
— Глория, но я сейчас не могу. При всем своем желании не могу. Пожалуйста, попытайся понять меня. Я всю жизнь любила Северина. Ты хочешь разрушить мое счастье?
Глория засмеялась. Ее смех звучал почти издевательски.
— Дитя мое! Мы ведь обе прекрасно знаем, что такое большая любовь. Уже послезавтра на горизонте появится другое счастье и любовь всей жизни окажется ошибкой. О Боже! Жасмин, неужели ты забыла, что это наша ежедневная работа!
— Если Северин и есть ошибка моей жизни, — настаивала Жасмин, — то я должна понять это сама. По-другому я не могу.
— Даже если ты рискуешь всем: своей работой, друзьями?
— Ты хочешь поставить меня перед таким выбором? А нельзя ли обойтись без давления?
— Возможно, когда-нибудь тебе и придется взять на себя обязанности управления делами, золотце. Но пока я твоя начальница. А ты обманула мое доверие самым непростительным образом. Никогда не думала, что именно ты способна на подобную глупость. Большая любовь! Не смеши меня! Я считала, что ты уже переросла это. И вот, пожалуйста. Тогда, будь добра, приготовься ответить за свои огрехи. У тебя есть выбор: или ты завтра приезжаешь в Берлин, или можешь считать, что ты уволена.
ГЛАВА 13
Не прошло и трех секунд, как снова зазвонил телефон. Это была Лаура.
— Я бы хотела вам кое-что рассказать, — не здороваясь, сказала она.
— Что же?
— Только не по телефону. Никогда не знаешь, кто тебя может подслушать.
«Боже мой», — тяжело вздыхая, подумала Жасмин.
— Ну хорошо. Я приеду.
В принципе, Жасмин не возражала, чтобы сейчас чем-нибудь заняться. Возможно, тогда ей удастся отвлечься и не думать о том, как она должна поступить — следовать указаниям Глории или прислушаться к своему сердцу.
Уже в третий раз за сегодня колеса ее «Форда», подпрыгивая на неровной булыжной мостовой, мчали ее на улицу Нойе Рае, и вскоре она вошла в мрачный холл гостиницы «Хус Ахтерн Бум». Лаура ждала ее в комнате с табличкой на двери: «Посторонним вход воспрещен». В этот раз корзины с бельем куда-то исчезли, журналы были аккуратно сложены в стопку.
— Кофе или чай? — вежливо спросила Лаура.
Было видно, что она позаботилась о своем внешнем виде: ее темные волосы были заплетены в косички, а сама она облачилась в цветастую светло-зеленую блузку с красивой отделкой, шелковый жилет и длинную юбку до щиколоток с большим количеством складок, собранных шелковыми лентами.
— Чай, — ответила Жасмин, увидев чайник, стоявший на подставке с подогревом.
— Только это чай пуэр, — бросив на нее испытующий взгляд, поспешила предупредить Лаура.
— Хорошо.
Хорошо было то, что чашка уже стояла на столе и не надо было рассчитывать на медлительную до тошноты Лауру, ожидая, когда она принесет чашку чаю. Не услышав приглашения, Жасмин села в одно из мягких лубовых кресел с темно-зеленым рисунком.
— Роня рассказывала, что вы журналистка, — неожиданно начала Лаура. — Это она дала мне номер вашего мобильного.
— Да. — Жасмин налила себе чаю.
— Я хочу, чтобы то, о чем вы сейчас услышите, попало в вашу газету. Но только без упоминания моего имени.
— Да, это можно сделать анонимно, — сказала Жасмин. — Но зачем такая секретность?
— Потому что общественность должна наконец узнать всю правду о Розенштоках. Фальк пытался убить своего брата Северина. Я этому свидетель. Конечно, все это удалось скрыть. Никто не станет трогать Розенштоков, так как это может навредить экономическому положению Мекленбург-Передней Померании.
Историю, рассказанную Лаурой со свойственным ей безразличием, Жасмин уже не раз слышала от Адельтрауд, но в несколько иной интерпретации. Когда Розенштоки поселились в Пеерхагене, мальчики решили покорить Восточную Германию спортивными автомобилями и вечеринками.
— Они вовсю баловались наркотиками. На Востоке это тоже было в новинку, — говорила Лаура.
Техно-вечеринки организовывались очень часто, и ни одна из них не проходила без экстази. Однажды на выходные приехал Ахим из Гамбурга, и они вчетвером поместились в «Гольфе-GTI»: Северин, Лаура, Ахим и Фальк. Фальк был самый младший, он еще учился в гимназии и был на то время несовершеннолетним.
— Но мы не могли не взять его, — объяснила Лаура, — а то бы он выдал Северина родителям. Фальк просто по уши втрескался в меня и до безумия ревновал к Северину, хотя между нами ничего и не было. — На миг Лаура подняла глаза, будто хотела убедиться, что Жасмин ее поняла, и снова уставилась в одну точку, куда-то между стопкой журналов и чайником. — Фальк всегда должен был иметь то, что было у Северина. Но у нас с Северином ничего не было. Это произошло, когда Северин уехал в Гейдельберг на зимний семестр. Фальк напоил меня какой-то дрянью, подмешав что-то в колу, — так бы я с ним никогда не переспала.
«Ну да, конечно», — подумала Жасмин.
— Я сразу же забеременела. Естественно, Фальк об этом и слышать не хотел. Тогда я пошла к Северину.
— К Северину?
Маленькие глаза Лауры уставились на Жасмин.
— Но кто-то же должен был оплачивать расходы. Фальк только заканчивал гимназию, и у него ничего не было. Он, разумеется, не собирался ни о чем рассказывать своему отцу. Они хотели это скрыть — и Северин, и Фальк. Они настаивали, чтобы я сделала аборт.
Насколько Жасмин поняла, Лаура получила деньги. Деньги за молчание.
— Потом Фальк попытался убить своего брата.
— Да? И почему же?
— Потому что Северин хотел рассказать отцу, что я забеременела от Фалька.
— Неужели?
— Вы мне не верите. Вы не хотите поверить мне. И так всегда. Только богатые люди с Запада пользуются доверием.
Тихий и немного сбивчивый рассказ Лауры заключался в следующем: одним воскресным майским вечером должна была состояться вечеринка на пляже между Кюлюнгсборном и Хайлигендаммом. Костер, музыка, вино в больших количествах, пиво, водка и много экстази, которого хватило бы на целый Love-парад.
— Я не знаю, кто постоянно покупал наркотики. Возможно, Ахим привозил их из Гамбурга. Понятия не имею. Из-за беременности я ничего не принимала. Но я отчетливо помню, как Фальк из кармана своих брюк вытащил маленький пакетик с таблетками оранжевого цвета и передал Северину. Тот хотел взять только одну, но Фальк убедил его взять две. Спустя час Северин потерял сознание.
Потом, по словам Лауры, поднялась паника. Жасмин прекрасно представляла ситуацию. Подростки, накачанные амфетаминами, не знали, что делать. У всех одни и те же признаки: частое сердцебиение, невероятный прилив сил, отсутствие чувства голода, усталости и жажды. Температура тела человека, принявшего экстази, могла за считанные минуты подняться до сорока градусов. И вот Северин лежал на песке, горячий, как печка, с пульсом, достигающим двести ударов в минуту. До Кюлюнгсборна было далеко. Пока приехал бы врач, прошло значительное время. Мобильных телефонов тогда не было.
— Мы притащили его к морю, чтобы охладить, — продолжала Лаура. — К счастью, он пришел в себя, и мы заставили его пить воду. Но с тех пор у Северина развился порок сердца. Фалька тогда интересовало только одно: как бы замести следы. Он приказал нам все убрать и ни в коем случае не оставлять личных вещей. Никаких бутылок, сигарет, платков — вообще ничего. И мы никому не должны были об этом рассказывать. Но кто-то все же, наверное, не удержался, так как некоторое время полицейские расспрашивали нас. Братья Розеншток держали язык за зубами, а другие слишком сильно их боялись, чтобы рассказать о происшедшем.
Так же неожиданно, как она начала рассказ, Лаура вдруг замолчала. Ее взгляд застыл на чашке с чаем, и она снова уставилась в одну точку, накручивая локоны на указательный палец.
Жасмин украдкой посмотрела на часы. Появление в Пеерхагене полицейских свидетельствовало о том, что братья всегда держались вместе — никто ни на кого не ябедничал, — и именно поэтому рассказ Лауры никак не мог соответствовать действительности, во всяком случае не все было правдой.
— И о чем вы хотели бы прочитать в газете? — спросила Жасмин.
Лаура медленно повернула к ней голову и посмотрела на нее затуманенными глазами.
— Правду. Фальк всегда ревновал меня к Северину. Потом он сделал мне ребенка. А вскоре попытался убрать с дороги своего брата. И обо всем этом умалчивается. Напишите, как было на самом деле.
— В журналистике принято, — подчеркнула Жасмин, — перепроверять достоверность услышанных историй, какими бы правдоподобными они ни казались на первый взгляд.
Лаура вопросительно посмотрела на нее.
— Мне придется спросить об этом Северина и Фалька, — пояснила Жасмин.
— Ни в коем случае! Тогда они сразу поймут, что обо всем рассказала я. Думаете, мне потом хоть цент дадут на Роню?
— Я бы хотела вам кое-что рассказать, — не здороваясь, сказала она.
— Что же?
— Только не по телефону. Никогда не знаешь, кто тебя может подслушать.
«Боже мой», — тяжело вздыхая, подумала Жасмин.
— Ну хорошо. Я приеду.
В принципе, Жасмин не возражала, чтобы сейчас чем-нибудь заняться. Возможно, тогда ей удастся отвлечься и не думать о том, как она должна поступить — следовать указаниям Глории или прислушаться к своему сердцу.
Уже в третий раз за сегодня колеса ее «Форда», подпрыгивая на неровной булыжной мостовой, мчали ее на улицу Нойе Рае, и вскоре она вошла в мрачный холл гостиницы «Хус Ахтерн Бум». Лаура ждала ее в комнате с табличкой на двери: «Посторонним вход воспрещен». В этот раз корзины с бельем куда-то исчезли, журналы были аккуратно сложены в стопку.
— Кофе или чай? — вежливо спросила Лаура.
Было видно, что она позаботилась о своем внешнем виде: ее темные волосы были заплетены в косички, а сама она облачилась в цветастую светло-зеленую блузку с красивой отделкой, шелковый жилет и длинную юбку до щиколоток с большим количеством складок, собранных шелковыми лентами.
— Чай, — ответила Жасмин, увидев чайник, стоявший на подставке с подогревом.
— Только это чай пуэр, — бросив на нее испытующий взгляд, поспешила предупредить Лаура.
— Хорошо.
Хорошо было то, что чашка уже стояла на столе и не надо было рассчитывать на медлительную до тошноты Лауру, ожидая, когда она принесет чашку чаю. Не услышав приглашения, Жасмин села в одно из мягких лубовых кресел с темно-зеленым рисунком.
— Роня рассказывала, что вы журналистка, — неожиданно начала Лаура. — Это она дала мне номер вашего мобильного.
— Да. — Жасмин налила себе чаю.
— Я хочу, чтобы то, о чем вы сейчас услышите, попало в вашу газету. Но только без упоминания моего имени.
— Да, это можно сделать анонимно, — сказала Жасмин. — Но зачем такая секретность?
— Потому что общественность должна наконец узнать всю правду о Розенштоках. Фальк пытался убить своего брата Северина. Я этому свидетель. Конечно, все это удалось скрыть. Никто не станет трогать Розенштоков, так как это может навредить экономическому положению Мекленбург-Передней Померании.
Историю, рассказанную Лаурой со свойственным ей безразличием, Жасмин уже не раз слышала от Адельтрауд, но в несколько иной интерпретации. Когда Розенштоки поселились в Пеерхагене, мальчики решили покорить Восточную Германию спортивными автомобилями и вечеринками.
— Они вовсю баловались наркотиками. На Востоке это тоже было в новинку, — говорила Лаура.
Техно-вечеринки организовывались очень часто, и ни одна из них не проходила без экстази. Однажды на выходные приехал Ахим из Гамбурга, и они вчетвером поместились в «Гольфе-GTI»: Северин, Лаура, Ахим и Фальк. Фальк был самый младший, он еще учился в гимназии и был на то время несовершеннолетним.
— Но мы не могли не взять его, — объяснила Лаура, — а то бы он выдал Северина родителям. Фальк просто по уши втрескался в меня и до безумия ревновал к Северину, хотя между нами ничего и не было. — На миг Лаура подняла глаза, будто хотела убедиться, что Жасмин ее поняла, и снова уставилась в одну точку, куда-то между стопкой журналов и чайником. — Фальк всегда должен был иметь то, что было у Северина. Но у нас с Северином ничего не было. Это произошло, когда Северин уехал в Гейдельберг на зимний семестр. Фальк напоил меня какой-то дрянью, подмешав что-то в колу, — так бы я с ним никогда не переспала.
«Ну да, конечно», — подумала Жасмин.
— Я сразу же забеременела. Естественно, Фальк об этом и слышать не хотел. Тогда я пошла к Северину.
— К Северину?
Маленькие глаза Лауры уставились на Жасмин.
— Но кто-то же должен был оплачивать расходы. Фальк только заканчивал гимназию, и у него ничего не было. Он, разумеется, не собирался ни о чем рассказывать своему отцу. Они хотели это скрыть — и Северин, и Фальк. Они настаивали, чтобы я сделала аборт.
Насколько Жасмин поняла, Лаура получила деньги. Деньги за молчание.
— Потом Фальк попытался убить своего брата.
— Да? И почему же?
— Потому что Северин хотел рассказать отцу, что я забеременела от Фалька.
— Неужели?
— Вы мне не верите. Вы не хотите поверить мне. И так всегда. Только богатые люди с Запада пользуются доверием.
Тихий и немного сбивчивый рассказ Лауры заключался в следующем: одним воскресным майским вечером должна была состояться вечеринка на пляже между Кюлюнгсборном и Хайлигендаммом. Костер, музыка, вино в больших количествах, пиво, водка и много экстази, которого хватило бы на целый Love-парад.
— Я не знаю, кто постоянно покупал наркотики. Возможно, Ахим привозил их из Гамбурга. Понятия не имею. Из-за беременности я ничего не принимала. Но я отчетливо помню, как Фальк из кармана своих брюк вытащил маленький пакетик с таблетками оранжевого цвета и передал Северину. Тот хотел взять только одну, но Фальк убедил его взять две. Спустя час Северин потерял сознание.
Потом, по словам Лауры, поднялась паника. Жасмин прекрасно представляла ситуацию. Подростки, накачанные амфетаминами, не знали, что делать. У всех одни и те же признаки: частое сердцебиение, невероятный прилив сил, отсутствие чувства голода, усталости и жажды. Температура тела человека, принявшего экстази, могла за считанные минуты подняться до сорока градусов. И вот Северин лежал на песке, горячий, как печка, с пульсом, достигающим двести ударов в минуту. До Кюлюнгсборна было далеко. Пока приехал бы врач, прошло значительное время. Мобильных телефонов тогда не было.
— Мы притащили его к морю, чтобы охладить, — продолжала Лаура. — К счастью, он пришел в себя, и мы заставили его пить воду. Но с тех пор у Северина развился порок сердца. Фалька тогда интересовало только одно: как бы замести следы. Он приказал нам все убрать и ни в коем случае не оставлять личных вещей. Никаких бутылок, сигарет, платков — вообще ничего. И мы никому не должны были об этом рассказывать. Но кто-то все же, наверное, не удержался, так как некоторое время полицейские расспрашивали нас. Братья Розеншток держали язык за зубами, а другие слишком сильно их боялись, чтобы рассказать о происшедшем.
Так же неожиданно, как она начала рассказ, Лаура вдруг замолчала. Ее взгляд застыл на чашке с чаем, и она снова уставилась в одну точку, накручивая локоны на указательный палец.
Жасмин украдкой посмотрела на часы. Появление в Пеерхагене полицейских свидетельствовало о том, что братья всегда держались вместе — никто ни на кого не ябедничал, — и именно поэтому рассказ Лауры никак не мог соответствовать действительности, во всяком случае не все было правдой.
— И о чем вы хотели бы прочитать в газете? — спросила Жасмин.
Лаура медленно повернула к ней голову и посмотрела на нее затуманенными глазами.
— Правду. Фальк всегда ревновал меня к Северину. Потом он сделал мне ребенка. А вскоре попытался убрать с дороги своего брата. И обо всем этом умалчивается. Напишите, как было на самом деле.
— В журналистике принято, — подчеркнула Жасмин, — перепроверять достоверность услышанных историй, какими бы правдоподобными они ни казались на первый взгляд.
Лаура вопросительно посмотрела на нее.
— Мне придется спросить об этом Северина и Фалька, — пояснила Жасмин.
— Ни в коем случае! Тогда они сразу поймут, что обо всем рассказала я. Думаете, мне потом хоть цент дадут на Роню?