— Кандель у телефона.
   — Привет, Жасмин! Ну что, узнала?
   — Николь? Ты где? — голос Жасмин звучал так натянуто, как будто ей приходилось говорить через силу.
   — Я в Берлине, в отеле «Ибис» на Пренцлауер-аллее. Мне нужно с тобой поговорить. Давай встретимся.
   — Когда?
   — Лучше прямо сейчас. Ты можешь приехать ко мне в отель? Я думаю, что здесь есть бар.
   — Хорошо. Но я смогу не раньше чем через полчаса.
   — Я буду ждать тебя в баре. До встречи.
   Николь стало ее жаль. Но только чуть-чуть. Голос Жасмин звучал очень устало. Возможно, она уже поняла, что Розенштоки — самые настоящие вампиры.
   Когда три четверти часа спустя Николь увидела свою подругу в баре, ей показалось, что Жасмин выглядит довольно невзрачно. Скучавшие в баре пожилые господа оживились и с интересом смотрели спектакль, который устроила из приветствия Николь, не упустив при этом возможность играть более интересную роль. Посетители бара уже полчаса ломали себе голову над вопросом, кого ждет эта молодая женщина со светлыми распущенными волосами, в смелой мини-юбке и с золотыми кольцами на загорелых руках. Наверняка никто не ожидал, что это будет обычная встреча двух подруг, тем не менее все с любопытством наблюдали за ними.
   — Я очень рада видеть тебя. Что будешь пить? Это все за чужой счет.
   — Минеральную воду, — сказала Жасмин, обращаясь к бармену. — И я плачу сама.
   — О! — Николь фыркнула. — Мы теперь гордые? Но я же тебе ничего не сделала. Как у тебя дела-то? Хорошо выглядишь.
   Бармен поставил перед Жасмин маленькую бутылочку воды и огромный стакан со льдом и долькой лимона.
   — А у тебя? Что ты делаешь в Берлине?
   Николь растянула губы в ослепительной улыбке.
   — Ладно, Жасмин, не будем ходить вокруг да около. Мне нужны деньги. И одна газета готова заплатить за мою историю целое состояние.
   — Какую историю? — Жасмин налила себе воды. Она выглядела не просто уставшей, а какой-то потерянной. И куда подевался весь ее шарм? Этот жалкий вид больше всего поразил Николь.
   — Историю о братьях Розеншток, — пояснила она. — Я хочу рассказать правду о смерти Северина, о соперничестве двух сыновей: об игроке, который глотал наркотики, и авантюристе, завистливом и жадном. Я думаю, людям небезынтересно узнать, как они всю жизнь пытались убить друг друга и как младшему наконец удалось убрать с дороги старшего.
   Николь заметила, что соломинка в руках Жасмин задрожала.
   — Николь, но это же глупо, — сказала она, отставляя пустую бутылку в сторону. — Ты не можешь так поступить.
   — Если Розенштоки не заплатят мне, то смогу!
   — А почему они обязаны платить? Они же ничего тебе не должны!
   Николь засмеялась и отпила виски со льдом. У нее было ощущение, что, пока звучал ее победоносный смех, господа, наблюдавшие за встречей двух женщин, были на ее стороне, а значит, она была сильнее Жасмин.
   — Нет, кое-что они мне должны. Я была невестой Северина. Если бы я согласилась и подписала этот проклятый брачный контракт, прежде чем он отбросил коньки, то была бы сейчас невесткой Адельтрауд и Понтера. И я бы унаследовала по меньшей мере дома Северина в Берлине. И мне было бы абсолютно все равно, посадят моего отца или нет. И у меня никто ничего не отнял бы.
   — Но так уж вышло, Николь. Адельтрауд и Гюнтер тут ни при чем. Тебе просто не повезло.
   — Если бы кто-то не постарался мне «помочь».
   — Ах, Николь, не начинай, пожалуйста. Человеку не может везти всегда. Считай, что в этот раз у тебя просто не получилось.
   — А тебе, кажется, повезло.
   Жасмин удивленно подняла брови.
   — Ты же встречаешься с Фальком, и…
   — Нет, Николь, я не встречаюсь с Фальком.
   Она сказала это таким тоном, что даже Николь поверила. Успокоенная тем, что есть все-таки вещи неизменные — и среди них беспомощность Жасмин в отношениях с мужчинами и ее неудачи, — Николь поинтересовалась:
   — А что ты в таком случае делала сегодня днем в доме Адельтрауд на Ваннзе?
   — Так это ты звонила и тут же положила трубку?
   — Батарейка села, — бросила Николь. — Тебе удалось наладить отношения с Розенштоками?
   — Я время от времени провожу небольшие исследования для агентства Адельтрауд.
   — Великая журналистка проводит исследования для маленького брачного агентства?
   Жасмин улыбнулась.
   — Адельтрауд хорошо платит.
   Николь взболтнула виски и с иронией посмотрела на подругу.
   — Ах, Жасмин, Жасмин, что-то тут не так. Я же знаю тебя. Интересно, как быстро восстанавливаются доверительные отношения? — Она наигранно вздохнула. — Кстати, тебе срочно нужно пойти к парикмахеру. В последнее время ты явно игнорируешь зеркало и пускаешь все на самотек.
   — Ближе к делу, — попросила Жасмин.
   — Ну хорошо. — Полуобернувшись к залу, Николь послала зрителям обворожительную улыбку. — Завтра я встречаюсь с одним из твоих коллег из «желтой прессы». У Розенштоков никого нет дома: старики уехали путешествовать, а Фальк — на ярмарке в Баден-Бадене или Фрайбурге. Или это была ярмарка «Баден-Мессе» во Фрайбурге?
   Жасмин пожала плечами. Кажется, она действительно не знала.
   — Ладно, неважно. Мне нужно срочно поговорить с кем-нибудь из их семейства. Я выпросила у глупенькой Рони номер мобильного Фалька, но он отключен. Не понимаю, как можно отключать телефон во время ярмарки! Если он действительно там…
   — Чего ты хочешь от него?
   — Нужно дать ему последний шанс. Я уверена, что это будет справедливо.
   — Ты считаешь, что он должен заплатить тебе в три раза больше, чем ты получишь от этого репортера? Ты собираешься шантажировать Розенштоков!
   Николь широко улыбнулась.
   — И я должна тебе в этом помочь? — Жасмин была крайне возмущена.
   — Или Розенштокам, — невозмутимо заявила Николь. — В зависимости от того, с какой точки зрения на это посмотреть.
   — А почему я должна хотеть помочь Розенштокам?
   Николь улыбнулась еще шире.
   — Я же знаю тебя, Жасмин. Ты всегда влюблялась в мужчин, которые были недоступны для тебя. А Фальк — из этой категории. Северин… Ну, этот нет. — Она снова засмеялась. — Северин был неудачником. Знаешь, я никогда не говорила тебе, чтобы не обижать лишний раз, но это я попросила его позаботиться о тебе, пока была в Америке. Я хотела как лучше, честно. Я думала, что тебе пойдет на пользу, если он тебя как следует оттрахает.
   Жасмин сжала свой стакан с минералкой, стараясь выглядеть как можно более равнодушной.
   — В принципе, Северин очень хорошо подходил тебе, такой неустойчивый, мечущийся. Может быть, тебе даже удалось бы отучить его играть. Да, Жасмин, это Северин был игроком, а вовсе не Фальк. Но его родители не должны были знать о его пороке. Я крепко держала Северина в руках, и он, понимая это, видел во мне свою будущую супругу. У тебя же не было ни единого шанса увести его. И Фальк поддерживал это, хотя… — Николь не переставала улыбаться, работая на публику. — Хотя он всегда любил меня. Всегда! А теперь, как ты думаешь, что могло бы нам помешать?
   — Твоя попытка оболгать Розенштоков, — сказала Жасмин тоном человека, последний раз пытающегося взять реванш. — Он еще до свадьбы знал о том, что твой отец занимается махинациями.
   — Это ты ему сказала? Но награды за это так и не получила. Бедняжка Жасмин! Неблагодарный он, правда? Но ведь честные женщины так неинтересны — в них нет изюминки, которая привлекает мужчин. Мужчины не хотят жениться на таких: им хочется все время разгадывать тайны. Увидишь, я еще заполучу своего миллионера.
   — Боже мой, Николь, неужели для тебя в жизни нет ничего, кроме денег?
   — А ты знаешь, каково это — быть отбросом общества в Испании, сидеть в каком-то грязном офисе и выполнять обязанности помощника маленького толстого маклера с жирными волосами, расхваливая туристам дурацкие бунгало на берегу моря? Так долго не проживешь, Жасмин. Есть только пиццу или спагетти, считать сдачу, ругаться за каждый цент и носить синтетическую одежду, которую продают в супермаркетах, — это не для меня. Я не хочу в поте лица зарабатывать пару тысяч евро, чтобы потом скрупулезно подсчитывать, сколько нужно отдать за аренду квартиры, воду и электричество.
   И точно так же распределять деньги для крупных покупок. Так счастливой не станешь, как ты понимаешь.
   — Глядя на тебя, не скажешь, что все так плохо, — заметила Жасмин, бросив красноречивый взгляд на украшения Николь.
   — Может, ты бы этим и удовлетворилась. Жасмин, ты выросла в семье торговцев подержанными автомобилями и мясников, и у тебя просто отсутствует тщеславие.
   На лице Жасмин промелькнула улыбка.
   — Я просто живу экономно. А ты собираешься лишить меня всех моих сбережений.
   Николь сделала глоток виски.
   — Неужели ты хочешь сказать, что поможешь мне? Насколько мне известно, у тебя ведь ничего нет.
   — Именно так. Если я соберу все, что у меня есть, и если мне выплатят мой залог в агентстве, то у меня получится что-то около ста двадцати тысяч евро.
   Николь не спеша сделала еще один глоток.
   — Не слишком много.
   — Репортер наверняка не заплатит тебе и половины этого. Я, честно говоря, сомневаюсь, что он вообще заплатит, когда услышит твою надуманную историю.
   Николь призадумалась.
   — Если завтра до половины одиннадцатого…
   Жасмин зло рассмеялась.
   — Нет, Николь, так дело не пойдет. Здесь я ставлю условия. И до этой встречи с репортером ты от меня ни цента не получишь.
   — Если ты считаешь, что моя история надуманная, то почему предлагаешь мне все свои сбережения? Опасаешься, что я все расскажу? Чего ты боишься? Что люди узнают, как вы с Фальком пытались убить Северина?
   Жасмин усмехнулась, допила свою воду и подала бармену знак, что хочет расплатиться. Внезапно она перестала выглядеть подавленной, запуганной и слабой.
   — Удачи тебе, Николь, — холодно сказала она, вставая с табурета. — Возможно, кто-нибудь из присутствующих здесь господ тебе поможет. Например, вон тот толстяк, у которого, кажется, есть деньги.
   С этими словами Жасмин отвернулась и, сопровождаемая любопытными взглядами, пошла между столиков к выходу.
   Николь быстро схватила свою сумочку, сигареты и побежала за ней — теперь не имело значения, как воспримут ее поведение зрители.
   «Боже мой! — думала она. — Еще пару месяцев назад я водила „Порше“, а теперь готова унижаться ради каких-то ста двадцати тысяч евро».
   В фойе она догнала Жасмин.
   — И как же все пойдет? — запыхавшись, спросила она. — Какие у меня гарантии, что ты действительно дашь мне эти деньги, если я не встречусь с репортером?
   — Никаких, Николь. Тебе придется рискнуть. Такова жизнь.
   Николь лихорадочно размышляла.
   — А как?..
   — Когда ты летишь обратно? Завтра вечером? Хорошо, я попытаюсь до этого времени собрать деньги. А с репортером встречусь я.
   Николь кивнула, а потом, помедлив, сказала:
   — Только ни слова Розенштокам — это мое условие.
   Внутри у Жасмин все сжалось, когда она снова подумала о том, что ей предстояло сделать. Она поплелась в спальню, но заснуть не могла: все проигрывала в голове различные сценарии и диалоги. Так просто Глория деньги не вернет. С какой стати ей идти навстречу сотруднице, которая подвела агентство? Может быть, попробовать получить эти деньги через суд? Но в сложившейся ситуации это делу не поможет.
   День обещал быть солнечным. В Николайфиртель туристов было так много, что они наступали друг другу на пятки.
   Петра поздоровалась с ней очень холодно. Пришлось ждать полчаса, прежде чем Глория наконец приняла ее.
   Когда ее бывшая начальница заняла свое место за стеклянным письменным столом, Жасмин забыла все свои аргументы, придуманные ночью, и рассказала правду. Она призналась, что совершила ошибку, когда перед Красной ратушей сажала Ромео Ксандры в машину, — тогда ее и заметил Фальк. Жасмин не утаила, что он узнал ее в поезде, и призналась, что, когда она гостила в Пеерхагене, ее чувство к Северину развеялось как дым и она поняла, что любит Фалька. Этот мужчина прощал ей все: ложь, притворство, лицемерие.
   — Мне захотелось помирить тогда Ахима с Ксандрой исключительно ради того, чтобы Фальк на меня не сердился и увидел во мне другого человека.
   — Ох уж эти мужчины! — вздохнула Глория. — Как им удается ставить в зависимость такую умную и самостоятельную женщину? Ты — самая лучшая интриганка, которая у меня когда-либо была, самая лучшая актриса — настолько хорошая, что сейчас я даже не знаю, верить ли тому, что ты рассказываешь, или в очередной раз признать, какая ты талантливая лгунья. — Глория криво усмехнулась. — И откуда он взялся — этот Фальк? Человек, который считает, что имеет право на такую роскошь, как правда… И с чего это ты, Жасмин, вдруг начала чувствовать уколы совести и считать себя ответственной за несчастье, на которое человек сам себя обрек, даже если мы ему в этом немножко помогли? Ты делаешь огромную ошибку, Жасмин. Зачем ты пытаешься защитить Розенштоков от прессы? Если ты думаешь, что они тебя будут благодарить, то просто заблуждаешься.
   — Они никогда этого не узнают.
   — Тогда ты не просто наивна — ты глупа. Я не могу спокойно смотреть на то, как талантливая сердцеедка превращается в инвалидку, которая добровольно отрубает себе руку, чтобы никто не мешал красивому эгоисту наслаждаться жизнью. Посмотришь, он в конце концов женится на Николь. И тогда не жалуйся.
   Из агентства «Геран» Жасмин ушла, унося в сумочке чек на восемьдесят девять тысяч евро. Но ощущения приятной неожиданности и чувства легкого триумфа было недостаточно, чтобы заглушить страх и тревогу, охватившие ее. Глория была права: она сумасшедшая и приносит слишком большую жертву ради своей душевной чистоты.
   В банке ей не смогли выплатить всю сумму сразу и попросили прийти после обеда. В пять минут двенадцатого она вошла в отель «Ибис». За барной стойкой уже сидел небрежно одетый заросший мужчина и пил «Кола лайт».
   — Вы?..
   — Томас Улау. Но вы — не Николь Тиллер.
   Жасмин пояснила ему, что Николь не придет. История, которую она хотела продать, придумана от первого и до последнего слова. Она приехала только для того, чтобы встретиться с Розенштоками и выпросить у них деньги путем шантажа.
   — А вы кто? — спросил репортер.
   Ни секунды не колеблясь, Жасмин назвалась вымышленным именем.
   — Я могу предложить другую историю, за которую вам не придется ничего платить. Историю о мерзавке Николь. И в отличие от сказочки, которую хотела продать вам Николь Тиллер, мою историю можно проверить.
   — Тогда не теряйте времени и рассказывайте, — с готовностью согласился репортер, хотя Жасмин показалось, что он не собирался что-либо печатать в ближайшем номере своей газеты.
   Расставшись с Улау, Жасмин отправилась в отель к Николь, чтобы не спускать с нее глаз до того момента, как она сядет в самолет. Это были самые трудные пять часов в ее жизни. Николь все время трещала не умолкая — в таком хорошем настроении она пребывала после удачных налетов на магазины или когда отец присылал ей очередную порцию денег. Николь, лицемерно улыбаясь, с удовольствием заключала каждого встречного в свои объятия и с притворством веселилась. Но если раньше легкость Николь, ее задор и презрение к морали были для Жасмин словно наркотик, то теперь все это казалось фальшивым. Николь явно переигрывала. Когда она принялась вспоминать о школьных годах и делиться своими планами на будущее, Жасмин не чувствовала ничего, кроме горечи и боли.
   Вплоть до момента когда Жасмин проводила ее в аэропорт, ей удавалось быть вежливой по отношению к Николь.
   Но когда бывшая подруга попыталась обнять ее, прежде чем уйти по коридору к самолету, у Жасмин не выдержали нервы и она резко отстранилась.
   Николь только засмеялась. Пройдя контроль службы безопасности, она обернулась и помахала ей обвешанной золотыми браслетами рукой.
   — Прощай, — пробормотала Жасмин и подумала: «А не рано ли подводить под этим черту?»
   Все выходные Жасмин обдумывала свое будущее. От Адельтрауд она получила небольшой заказ на сбор информации о финансовом положении одного из клиентов «Золотой Розы». Чтобы выяснить это, ей понадобилось всего лишь позвонить в общество по проверке кредитоспособности. Других поручений пока не последовало.
   Вынужденное безделье сказывалось не только на душевном, но и материальном состоянии Жасмин. Сейчас ей даже не хватало денег, чтобы заплатить за квартиру. Наверное, Адельтрауд думала, что у нее есть еще какая-то статья доходов, а может, ей что-то мешало устроить Жасмин в штат агентства. Если же она испытывала к Жасмин своего рода уважение, то сейчас это только мешало. А попросить у Адельтрауд место она не могла, поскольку хорошо знала, что в фирме достаточно сотрудников и рассчитывать на то, что для нее вдруг освободится место, не стоит. Тем временем для переезда в панельный дом в район Митте теперь не осталось средств, потому что она исчерпала весь свой свободный запас кредита.
   В рубрике «Работа» оказалось совсем мало объявлений.
   В течение нескольких дней Жасмин обошла все забегаловки в Пренцлауер Берг[13], пытаясь устроиться официанткой с зарплатой в пятьсот евро. Лизелотта заняла ей немного денег, и Жасмин смогла заплатить за квартиру.

ГЛАВА 21

   В середине ноября для Рони наступил долгожданный день: во вторую субботу месяца ей исполнилось двенадцать лет. На столе в кухне стоял шоколадный торт со свечками. Несмотря на то что выпечкой занималась Зиглинда, Адельтрауд выдавала торт за свое произведение.
   Все вместе — Адельтрауд, Фальк и даже Понтер Розеншток — громко спели «С днем рождения», и Роня торжественно задула свечки. Отец повел ее в гостиную, где лежали подарки.
   — Велосипед! — Роня бросилась Фальку на шею. — Такой, как я хотела! Спасибо, папочка!
   Фальк тихонько засмеялся, и это обрадовало Роню почти так же, как велосипед. В общем-то, вызвать у отца такую улыбку было не так уж сложно. Достаточно было крепко обнять Фалька, тем самым выражая ему свою любовь. Именно в эти редкие моменты своей трудной жизни маленькая Роня интуитивно понимала, что поступает правильно.
   Как легко и радостно на душе, когда ты распаковываешь подарки: книгу о шахматах, блестящий браслет, черные ботинки с белыми носками и рисунком из черепов. И мобильник!
   Роня снова бросилась отцу на шею. Принесли завернутый в бумагу подарок — почтовую посылку. Отправитель —
   Жасмин Кандель. В посылке оказался детектор лжи «Експлорер».
   Папа нахмурился.
   Роня вынула красный приборчик, состоявший из электронной платы, сигнальной лампочки и креплений для пальцев.
   — Когда человек лжет, — начал объяснять Фальк, и Роня по его тону сразу поняла, что ему неприятно говорить об этом, — его сердце бьется чаще, чем обычно, и он потеет. Прибор отражает наше состояние.
   — Честно? С ума сойти! Это надо проверить! — Она была достаточно чуткой, чтобы понять, что у взрослых этот прибор вызвал раздражение, и поэтому решила испытать его на себе. Роня положила пальцы на контакты и спросила: —
   А что теперь?
   — А теперь расскажи нам что-нибудь, — сказал Фальк. — Но скажи заранее, что это будет — правда или ложь, а мы посмотрим, запищит приборчик или нет.
   Детектор сразу замигал, как только Роня заявила, что сейчас расскажет выдуманную историю.
   — Но это же правда! — закричала она. — Я сейчас расскажу выдуманную историю.
   Оказалось, что по Роне было очень трудно понять, обманывает она или нет, потому что девочка рассказывала обо всем очень эмоционально. И только деду удалось заставить Роню заволноваться.
   — Ты когда-нибудь крала деньги? — спросил Понтер Розеншток.
   Услышав вопрос, девочка растерялась, но честность победила довольно быстро.
   — Да, два евро — они лежали у мамы на столе, — призналась Роня, но эти слова показались приборчику ложью.
   — Но я же сказала правду! — запротестовала Роня.
   Адельтрауд засмеялась.
   — Но это всего лишь прибор, не переживай так.
   Роня сняла контакты с пальцев.
   — А теперь ты, папа!
   — Ты еще не попробовала торт! — быстро сказала Адельтрауд. — Это же твой любимый шоколадный торт!
   Но Фальк уже покорно надел крепление с контактами.
   — Расскажи что-нибудь, — потребовала Роня.
   — Нужно спросить меня.
   — Что спросить?
   Фальк засмеялся.
   — Что тебе больше всего хочется знать.
   Роня задумалась.
   — Ты меня любишь?
   — Да, — ответил Фальк.
   Прибор молчал.
   — А теперь ты, бабушка! Спроси его что-нибудь.
   — Ну, Роня, мне ничего в голову не приходит. Кроме того, такими вещами не играют.
   Фальк усмехнулся.
   — Спроси его, он счастлив? — предложила Роня.
   Лампочка сверкнула и погасла.
   — Постоянно счастливых людей, к сожалению, нет, Роня, — поспешно сказала Адельтрауд.
   — Ты любишь маму? — внезапно спросила Роня.
   — Нет, — ответил он.
   — Но ты ее когда-нибудь любил?
   Фальк покачал головой.
   — Не могу утверждать, к сожалению.
   — А зачем же ты тогда… меня сделал?
   Приборчик среагировал прежде, чем он успел ответить. Когда все немного успокоились, Фальк сказал:
   — Я даже не представляю, как бы я жил, если бы тебя не было, Роня.
   — Давайте же, наконец, есть торт! — настаивала Адельтрауд.
   Но Роня не слушала ее.
   — Тебе нравится Жасмин?
   Вспыхнул сигнал, приборчик запищал. Фальк провел рукой по детектору.
   — Твоя бабушка права, Роня. Есть вопросы, с которыми не шутят, и ответить на этот вопрос не так-то просто. Но…
   Да, мне нравится Жасмин.
   — А почему мы ее никогда не приглашаем в гости?
   — Может быть, потому, что она не захочет прийти.
   — А если я ее позову? У меня же теперь есть мобилка! Я могу ей позвонить, когда мне захочется.
   — Ты и раньше могла это сделать, — заметила Адельтрауд таким тоном, каким взрослые разговаривают с детьми, когда не хотят больше говорить на эту тему.
   — Но папа не хочет, чтобы она приходила. — Понтер неожиданно засмеялся.
   — Да, я тоже слышала. Это было, когда умер Северин. Папа пришел к нам в отель и сказал Жасмин, что не хочет никогда больше ее видеть. Я подслушивала. Только я не понимаю, почему ты так поступил с ней. Она дружила с нами не из-за денег, папа. Она порвала чек на мелкие клочки.
   — Ну все, Роня, хватит! — Терпение Адельтрауд лопнуло.
   Но Фальк схватил дочь за руку.
   — Секунду, Роня! Что сделала Жасмин?
   — Она порвала чек, который ей дала Николь. Сначала они поехали в банк в Бад Доберан и сказали, чтобы я ждала в машине. Когда они вернулись, Николь спросила: «Ну что, теперь ты веришь, что чек обеспечен?» А потом, когда мы были в кафе в Ростоке, Жасмин порвала его на мелкие кусочки. Они думали, что я ничего не поняла. Но я не такая глупая, как вы думаете!
   Фальк обнял Роню.
   — Ты — моя самая умная девочка!
   — Кажется, теперь мы все выяснили, — заявила Адельтрауд и встала. Очевидно, детектор лжи был с ней не согласен.
   — Жаль, — заметил Понтер Розеншток, — я тоже с удовольствием задал бы вопрос.
   Фальк подтолкнул дочку к бабушке и внимательно посмотрел на отца.
   — Задавай. Я отвечу честно, и не потому, что здесь есть детектор лжи.
   Понтер Розеншток многозначительно откашлялся.
   — Ничего нового. Тот же вопрос, который я задал Роне: ты когда-нибудь крал деньги, Фальк?
   — Нет, папа.
   Возникла напряженная тишина. Роня догадывалась, что речь идет о чем-то очень важном, и чувствовала, что это действительно взрослый разговор, который она не поймет. Она была уверена, что ее папа никогда не крал деньги. Ему просто это не нужно. Она посмотрела на бабушку, и у той наконец появилась возможность увести Роню из гостиной — к праздничному торту.
   — А как насчет чеков, которые Северин крал по твоей указке?
   — Ты на самом деле хочешь услышать правду? — ответил Фальк вопросом на вопрос.
   Адельтрауд закрыла за собой дверь, и они остались одни.
 
   В следующую пятницу в девять утра Адельтрауд стремительно вошла в офис, где в этот день за одним из столов всегда сидела Жасмин, и пригласила ее в свой кабинет.
   — Ну у тебя и нервы, Жасмин! О чем ты думала, когда подарила Роне детектор лжи? Ты не представляешь, в какое положение ты нас поставила! Боже мой, ведь вся повседневная жизнь состоит из маленьких и больших неправд! А нам всем пришлось говорить правду. Фальк заявил, что Северин крал чеки не для него, а для себя, и Понтер ему поверил. Фальк просто подставлял себя под удар ради брата.
   Жасмин притворилась, что эта новость поразила ее. Адельтрауд, казалось, не могла остановиться:
   — Наш старший сын играл в карты. Оказалось, что Северин был слабее, чем мы думали. Для нас это стало ужасным открытием. Ты подарила нам очень трудные выходные, Жасмин. Но отец и сын наконец-то поговорили откровенно, и это действительно чудесно. — Адельтрауд на мгновение задумалась и, вздохнув, произнесла: — Но знаешь, было довольно тяжело и больно. Может, в следующий раз ты подаришь Роне что-нибудь такое, с чем нельзя играть даже взрослым? Кстати, ты не хотела бы приехать к нам в Пеерхаген на Рождество? Роня будет очень рада.
   — Спасибо, Адельтрауд, но я обещала родителям навестить их.
   — Тогда в другой раз. Но пообещай, что приедешь.
   На Рождество Жасмин действительно отправилась в Карлсруе.