Леманн Кристина. Разлучница

   В детстве она много времени проводила с отцом, лазила для него под машины, чтобы своими маленькими пальчиками отыскать там заржавевшую дырку. Казалось, все было в порядке. Но потом Жасмин заметила, что отец начал стыдиться ее короткой стрижки, испачканных машинным маслом джинсов и мужских рубашек. Он стеснялся, что его дочь почти профессионально разбирается в карбюраторах и знает все о футбольной бундеслиге. Тогда мать накупила ей юбок и настояла на том, чтобы Жасмин надевала их всякий раз, когда шла к родственникам, друзьям или в лавку скобяных изделий.
   — И обязательно причешись! — напоминала она дочери.
   В период половой зрелости Жасмин сделала для себя удручающее открытие, что девочки отличаются от мальчиков и что ее тоже можно причислить к человеческому виду, который послушно и неподвижно сидит, закинув ногу на ногу.
   Когда ее спрашивали, кем она хочет стать, Жасмин отвечала, что парикмахером или детским врачом, но только не военным летчиком или автомехаником. Стать актрисой было бы хорошим компромиссом, поскольку даже мужчины могли овладеть этой профессией. Некоторые посмеивались, но не потому, что недоумевали, а скорее наоборот: им было понятно, в чем тут дело.
   — Ох уж эта молодежь со своими мечтами, — вздыхали они.
   А тетушка Цихори, сестра матери, как-то заметила ей:
   — В таком случае тебе стоит задуматься о том, чтобы начать следить за собой. Например, не помешало бы обучиться танцам, чтобы приобрести грацию. Для актрисы главное не красота — у нее должна быть какая-то изюминка…
   Жасмин старалась быть грациозной, но все ее попытки не увенчались успехом. Возможность потренироваться выдавалась очень редко, да и то со своим братом. Вольфрам был старше ее на пять лет. Ей пришлось подрасти, чтобы заполучить его велосипед. Она хитрила, чтобы он брал ее с собой продавать футбольные карты на черном рынке.
   Зная, насколько шустра его сестренка, Вольфрам позволял ей воровать сумочки у старушек. Жасмин должна была превосходить всех в игре в скат, и тогда он брал ее к своим товарищам. Вот так она и превратилась в мальчишку.
   И только некоторое время спустя Жасмин заметила, что Вольфраму хотелось бы приводить с собой к товарищам не какого-то там сорванца, а свою маленькую милую сестренку. Наконец пришло время стать девчонкой.
   Для этого ей не хватало тех мелочей, которые покупали в галантерейном магазине ее расфуфыренные школьные сверстницы. Помада, лак для ногтей, тушь, пудра, тени — нее это стоило целое состояние. К сожалению, ее мать не пользовалась косметикой, и поэтому у Жасмин не было возможности поэкспериментировать над своей внешностью дома.
   — Ты и без этого красива, — утверждала мать, когда Жасмин хотела попросить у нее денег. — Женщину больше всего красит ее молодость и невинность. Из тебя никогда не выйдет легкомысленной девицы.
   В четырнадцать лет Жасмин поймали на воровстве в одном из магазинчиков на Кайзер-штрассе. Дома разразился грандиозный скандал. Отец влепил ей пощечину. Мать чуть не подавилась за ужином куриной грудкой. Слова «ложный путь» стали самыми страшными для Жасмин. Казалось, они в полную силу отражались от дубовой стенки и снова возвращались к ней.
   — Твой брат учится на прокурора, а ты воруешь! — вопил отец. — Как ты могла такое сделать?
   На семейном совете было решено отправить Жасмин в интернат на перевоспитание. Интернат находился недалеко от Наден-Бадена, и это был выход избавить от забот ее больную мать. Государство брало все расходы на себя, независимо от того, кто твои родители — скупщики подержанных автомобилей или очень богатые предприниматели, такие, как, например, родители Николь Тиллер.
   Николь уже три раза уличали за то, что она воровала одежду. Ей не особо-то и нужны были эти вещи, потому что она всегда располагала деньгами на карманные расходы. У нее даже был выработан свой стиль. Уже в начальных классах она знала о таких шикарных женщинах, как Джулия Робертс из «Красотки», Верона Фельдбуш и Клавдия Шиффер, поскольку дома у нее было кабельное телевидение «Премьер», супермодный проигрыватель и паркет, на котором она училась дефилировать, выполняя различные па.
   В подростковом возрасте Николь можно было дать восемнадцать лет; она знала, как делать покупки на улице Лихтенталер-штрассе и Ланген-штрассе в Баден-Бадене. У нее в сумочке всегда были маникюрные ножницы, чтобы в примерочной отрезать фирменную бирку, а потом выторговать скидку. Николь никогда не торопилась покинуть магазин, даже если под свитером у нее были две неоплаченные футболки.
   Учащиеся интерната тянули жребий, и так получилось, что первый год девочки должны были жить в одной комнате, а на следующий год это уже было само собой разумеющимся.
   — Противоположности притягиваются, — любила говорить Николь, изображая из себя зрелую девушку. Открыв рот, Жасмин слушала ее рассказы о Монте-Карло, яхтах, о том, как они с матерью ездили в Париж, Лондон и Нью-Йорк специально за покупками. Николь даже успела покататься на «Порше» — понятное дело, незаконно, так как у нее не было прав.
   — Вообще-то, все ездят на «Порше». А вот я выйду замуж за мужчину с «Феррари».
   Но как-то раз машина Тиллеров тоже оказалась на автомобильной площадке Канделя. Это был «Мазерати» цвета металлик. Жасмин как сейчас помнила странный трезубец на решетке радиатора и опоясанные миндалевидным ореолом часы на панели с приборами. Даже фамилию Тиллер она узнала до того, как познакомилась с Николь, потому что ее отец никогда не упускал возможности прокомментировать очередную газетную статью о Карле Хайнце Тиллере — коллекционере произведений искусства, спортивном спонсоре и великом предпринимателе.
   — Да, машина Тиллеров тоже была у меня на площадке. И он так ее и не выкупил. Можешь даже посмотреть…
   Но это никогда серьезно не интересовало Жасмин. Главнее для нее было то, что наконец-то в ее жизни появилась подруга со всеми вытекающими из этого последствиями. Они хихикали ночи напролет, перемывали косточки одноклассницам и рассказывали друг другу без утайки все свои секреты.
   — Прокладки! — говорила Николь. — Да кто еще ими пользуется? Почему считается, что тампоны вредны для здоровья? Это твоя мама в «Эмме» вычитала? Наверняка там еще написано, что высокие каблуки вызывают привыкание, а с косметикой на лице мы вообще деградируем. Как хорошо, что моя мама читает «Бригитту»!
   Это было прекрасное время. Будущее Жасмин было разложено по полочкам: она выйдет замуж за миллионера и будет загорать на яхте. Каким-то образом Николь удалось убедить Жасмин в том, что длинные волосы придают женщине женственность.
   — Да отпусти же ты, наконец, волосы.
   — Но ведь длинные волосы — это не очень удобно.
   — Где именно?
   — В бассейне, например.
   — А я, кстати, думаю, что ты должна завязать с плаванием, иначе твои плечи будут слишком широкими.
   Жасмин рассматривала свои накачанные руки и думала, что это не нравится мужчинам. Как утверждала Николь, им нравятся красные ногти, бритые ноги и подмышки.
   — И обязательно нужно носить серьги. Мужчины это любят.
   — А если кто-то начнет заигрывать?
   — А для чего же они еще нужны? Или ты всю жизнь хочешь выглядеть как мальчишка?
   Перед самым Рождеством, когда Жасмин было уже шестнадцать, она выиграла чемпионат земли Баден-Вюртемберг по плаванию вольным стилем на дистанции сто метров. Тогда Николь проколола ей уши. Она взяла иголку, подержала ее на огне зажигалки, зафиксировала ухо пробкой и приступила к делу. Иголка проткнула мочку уха со звуком, который напоминал тот, с каким мать втыкала иголки в игольницу.
   Больно было только сначала, когда Николь хотела вставить ей сережку и не смогла сразу найти дырку, так как из нее текла кровь. Потом Николь смазала мочку маслом чайного дерева, чтобы не было воспаления. С горящими ушами Жасмин сидела на своей кровати и чувствовала себя совсем другим человеком. С тех пор она стала покупать сережки, кольца и отпустила волосы.
   Николь и Жасмин побратались, но так как они жили в эпоху СПИДа, то весь процесс был чисто символическим и пили они не кровь, а красное вино. По крайней мере, в церкви во время причастия делали то же самое. Конечно, это скорее было похоже на клятву в том, что они навсегда останутся сестрами.
   — Ты — моя младшая сестренка, — утверждала Николь. — И я всегда буду присматривать за тобой. Мужчине, причинившему тебе боль, придется иметь дело со мной. Клянусь!
   Может, уже тогда они были конкурентками, хотя такая неопытная девушка, как Жасмин, этого не понимала. Иногда она замечала, что за пределами интерната они живут в разных мирах, чуждых друг другу.
   Как-то во время одного похода к пчеловоду на уроке биологии Николь ужалила пчела. Впоследствии она заявила в суд на учителя биологии и потребовала материального возмещения ущерба.
   — И что же он тебе сделал? — спрашивала Жасмин, выражая свое недоумение. — Только из-за того, что пчела…
   — Зачем вообще нас туда потащили? — защищалась Николь. — Учителю биологии так и хотелось, чтобы кого-то укусила пчела. Если бы у меня была аллергия на пчел, я могла бы вообще умереть.
   Жасмин смеялась в ответ.
   — Не надо было так нервно размахивать руками. Даже ребенок знает, что пчелы могут ужалить. Наверное, только дети богатых родителей этого не знают. У них же есть папочка, который сразу побежит в суд, если кто-то обидит их чадо.
   Жасмин замечала, как она взрослеет рядом с Николь. И хотя Николь все еще верила в свою роль старшей сестры и подруги, они обе уже были победительницами — каждая в своей сфере. Иногда, сравнивая свое поведение с поведением Николь, Жасмин думала, что она была на ступеньку выше, правда, пока дело не доходило до конфликтов. А для Николь Жасмин так и оставалась загадкой. Не то чтобы Николь стремилась понять Жасмин, но она все чаще говорила:
   — Жасмин, я тебя не понимаю. Нет, правда! Почему ты не даешь Сильване списать у тебя математику? Разве тебе не все равно?
   Но Жасмин было не все равно: если бы учитель математики заметил, что Сильвана списала у Жасмин контрольную работу вплоть до ошибки в знаке перед числом, то тогда бы и Жасмин получила ноль баллов.
   — Да какая тебе разница! — кричала Николь, делая вид, что никак не может этого понять. — И это с таким раскладом, как у тебя! Четырнадцать или пятнадцать баллов по математике — это же не так важно.
   Как раз это было важно.
   — И вообще, ты мелочная, несговорчивая и ограниченная! Ты это знаешь?
   — А ты уж слишком щедра к моим оценкам, — отвечала Жасмин, повышая голос. — Ты никогда не знала математику настолько хорошо, чтобы кто-то захотел списать у тебя. И тебе это не нужно. Если ты провалишь экзамен на получение аттестата, твой папочка подаст жалобу в суд и обвинит в этом школу.
   — Да ты просто завидуешь мне!
   — Чему, Николь? Ну, скажи, чему именно?
   Пожав плечами, Николь отвернулась и буркнула:
   — Тебе бы не помешало выщипать брови.
   Внешне Жасмин оставалась все еще маленькой сестренкой взрослой Николь. Волосы у Николь были длинные, ниже лопаток, в то время как рыжие пряди Жасмин казались настолько редкими, что она не решалась отпускать их ниже плеч. Лицо Николь в форме сердца не имело ни единого изъяна. Когда она смеялась, то казалось, что у нее больше зубов, чем у других людей. Это были не зубы, а ряд переливающихся жемчужин.
   Жасмин, напротив, всегда имела проблемы с зубами, хотя постоянно следила за ними и старалась вовремя лечить. Ее нос украшали многочисленные веснушки, а верхняя часть рук была в два раза толще, чем у Николь, — сказались активные занятия плаванием, которые нарушили пропорции плеч и бедер. Как и предсказывала подруга, плечи стали намного больше, чем были раньше.
   Фигура Николь, будь она в облегающих брюках, мини-юбке с топом выше пупка или в любой другой одежде, была просто праздником женственности и вызывала неизменный восторгу мужчин. Не было никакого сомнения, что близкая подруга Жасмин появилась на свет, чтобы дефилировать взад-вперед по красному ковру подиума. Жасмин была рождена явно не для этого.
   Конечно, несправедливо списывать все это на счет отца, обремененного своими делами, десятками машин, отданных в кредит. К тому же он никак не одобрял ее дружбы с Николь, каждый раз с гордостью напоминая дочери о своем положении.
   — Ну и что? — говорил он. — Машина Тиллеров тоже была как-то на моей площадке. И им так и не удалось ее выкупить.
   Он ответил категорическим отказом, когда Жасмин сообщила ему незадолго до последних летних каникул перед сдачей выпускных экзаменов, что Николь пригласила ее на Средиземное море покататься на яхте ее отца. Яхта ждала их в гавани Пальма-де-Майорка с капитаном и полным обслуживанием.
   — Чтобы эти люди тебя еще и содержали? Нет, я этого не допущу.
   — Николь — моя лучшая подруга! — запальчиво кричала Жасмин, обидевшись на отца за то, что у нее нет возможности принять самостоятельное решение, в то время как твой жизненно важный шанс пролетает мимо.
   — И кто же тебе оплатит дорогу? Думаешь, я работаю для того, чтобы ты просадила все деньги в Монте-Карло?
   — Но у меня есть немного денег. Вам не придется тратиться на меня.
   — А как ты собираешься расплачиваться в ресторанах, за экскурсии по городу, дискотеки, шмотки? Нет уж. За всю свою жизнь никто из нас не жил за чужой счет. И ты тоже не будешь. И уж точно не на подачки этих пройдох Тиллеров. Его машина была у меня на площадке. Такие, как они, живут только в долг. И в один прекрасный день все взлетит на воздух. И тогда придет конец и драгоценностям, и яхтам. Вот увидишь!
   — Да ты просто завидуешь!
   Целые выходные отец не разговаривал с ней. В следующую субботу он отдал ей билет на самолет в Барселону и зарезервировал гостиницу на три недели. Этот молчаливый жест уязвленной отцовской гордости тяжело было назвать подарком. Конечно, он мог позволить себе отправить свою дочь в путешествие, а потом за пивом в каком-то кабачке похвастаться этим. Жасмин понимала, что все это за счет жизненных проблем других людей. Денежная разница между тем, сколько отец выкладывал за машины, и суммой, за какую их у него потом выкупали, и составляла чистый навар. Или же он зарабатывал на том, что позже продавал машины подороже. А времена становились все тяжелее и тяжелее. Так, по крайней мере, было для бедных. Богатым же, конечно, жилось хорошо.
   — Мы заберем тебя в Барселоне, — сразу же предложила Николь, когда они снова встретились в понедельник в интернате. — Тебе понравится там, я обещаю. Целых три недели — это же просто праздник!
   На самом деле это было сущим адом.
   Жасмин невольно вздрогнула. Папка с бумагами соскользнула с ее колен, и ей пришлось нагнуться, заглянув под стол, который отделял ее от какой-то молодой особы, сидевшей напротив с книгой в руке. Она оторвала глаза от книги и покосилась на Жасмин. Тем временем та собирала фотографии и распечатки из интернета между ног совсем незнакомого человека.
   — Извините.
   — Ничего страшного, — ответила девушка и подала ей лист.
   Это была копия одной газетной статьи под названием «Неужели ограбление виллы Тиллеров фикция?». Как сообщалось в статье, полиция провела расследование, чтобы выяснить, насколько правдиво заявление господина Тиллера о том, что в его вилле у горы Турмберг в Карлсруе-Дурлах действительно похищены пять картин. И почему в тот вечер, когда произошло ограбление, у них была выключена сигнализация?
   Кроме этой статьи трехлетней давности, никакой другой информации о Тиллерах в досье Рольфа не было. Возможно, имел место совершенно секретный судебный приказ о дальнейшем неразглашении подробностей этого дела. Как-то Вольфрам объяснял ей, что в некоторых случаях, когда дело касалось знаменитых людей, так и поступали, чтобы их имя не было публично опозорено. Прокурор и судья тайно между собой выносили приговор и наказание.
   Если у обвиняемого не было никаких возражений, то дело закрывали. А такие, как Тиллер, из кожи вон лезли, только бы не допустить открытого разбирательства. Судимостью больше, судимостью меньше — Тиллеру было все равно. Он не собирался идти в политику. Жасмин спрятала бумаги в папку, решив посмотреть их позже, в более спокойной обстановке, когда воспоминания перестанут тревожить ее. Хорошо, что она не поехала на машине, иначе у нее не было бы ни малейшего шанса все обдумать. Пришлось бы следить за разметкой, дорожными знаками, светофорами, и ей было бы не до воспоминаний о яхте из вишневой доски, которая по стоимости не уступала новой четырехкомнатной квартире, и Карле Хайнце Тиллере, этом хвастуне и ворчуне.
   Это была уже не первая встреча Жасмин с Тиллером, но до того дня она видела его только в деловом костюме, с галстуком и белым воротничком. В такой свободной обстановке, когда отец подруги появился в плавках, она видела его впервые. Он часто заигрывал с ней в присутствии матери Николь, и ей приходилось прятать от стыда глаза. Когда Жасмин поняла, что эта стройная загорелая женщина с пухлыми губами спит с капитаном, стыд пропал. В принципе, Карл Хайнц Тиллер был пьян двадцать четыре часа в сутки. Он не стеснялся лакать «Сангрию» прямо из-под крана в «Бальнеарио-6», хватать за грудь девушек из шоу «Мисс мокрая футболка» или быть в числе тех десяти, которые первыми приходят утром в столовую, чтобы бесплатно позавтракать. Вот так псевдобогач!
   — Мой отец тоже был всего лишь продавцом подержанных автомобилей, — говорил он.
   Его жена только хмурила брови, когда он ругал простых работяг, хлопал Жасмин по попке в бикини и сравнивал цены на пиво, колу и одну порцию больших креветок в разных пивных, чтобы потом выбрать ту, которая подешевле.
   — Не обращай внимания на моих родителей, — старалась успокоить подругу Николь. — Они всегда такие во время отпуска.
   Потом Карл Хайнц Тиллер подошел к Жасмин и сунул ей в лифчик бикини пачку купюр.
   — Купи себе что-нибудь заводное. А то ты уж слишком серьезная.
   Его жена, возможно, расценила это как оплату услуг, о которых Жасмин даже мысли не допускала.
   Но дело было не только в этой навязчивости Тиллера, ничего, в принципе, не значившей. Больше всего ее раздражали молодые загорелые парни, которые толпами расхаживали по яхте: они загорали, пили пиво и с каким-то особым равнодушным профессионализмом флиртовали с Николь.
   Время от времени вся эта пресытившаяся публика вдруг взрывалась диким смехом, сопровождавшимся поблескиванием глаз и облизыванием губ. Это продолжалось до тех пор, пока Николь, ее мать или появившиеся из ниоткуда жеребцы в узких плавках не начинали какую-нибудь любовную потасовку.
   Сегодня Жасмин казалось, что тогда, возможно, будучи по-детски наивной, она что-то не так понимала. Ничего страшного в том, что эти красивые молодые люди так развлекались, не было. Просто она оказалась лишней на этом балу разврата. Ее здесь никто не замечал, никому не было до нее дела. За все время, проведенное на яхте, она не произнесла ничего, кроме «спасибо», «пока», «спасибо, достаточно».
   Как-то один молодой человек, проходя мимо, схватил ее за грудь, взвесил и сказал:
   — Маленькая, да удаленькая.
   Защищаясь, она только пожала плечами, и этого хватило, чтобы он отстал от нее с недоуменной улыбкой на лице.
   За эти три недели Николь отдалилась от подруги, а вырвавшаяся у той фраза: «Какая же ты зануда» — оскорбила Жасмин до глубины души. Если бы только она могла сбежать оттуда, то сделала бы это давно. Жасмин чувствовала себя как в ловушке: она зависела от Тиллеров, поскольку они пообещали подкинуть ее в Барселону на самолет. Через неделю все ее сбережения закончились.
   Уже во второй раз папка съехала у нее с колен — на этот раз из-за резкого торможения поезда. Но Жасмин удалось придержать бумаги. За окном проплывали лес и вокзальная вывеска с надписью: «Данненвальде», и через несколько секунд поезд остановился.
   На этой станции в вагон зашел всего один человек — молодой мужчина, который так тяжело дышал, будто ему пришлось бежать за поездом. На нем были потертые джинсы, в руках — дорожная сумка и костюм в чехле от Seisser & Cie. И то, и другое стоило в десять раз больше, чем весь багаж Жасмин. Вместо того чтобы пройти в вагон первого класса, он остановился возле купе на шесть человек с маленьким столиком посередине, где сидела Жасмин и другие пассажиры. Свою дорогую сумку он засунул в багажный отсек, быстро стащил с себя пропитанный потом льняной пиджак, скомкал его и бросил на сиденье у прохода напротив Жасмин. После этого он сразу достал мобильный телефон.
   — Да, мама, это я, — говорил молодой человек, стараясь дышать ровно. — Нет, я сейчас в поезде. Мой рыдван снова испустил дух. Ничего не поделаешь. Да, я знаю… Я ценю… — Он посмотрел на часы. — Да… Нет…
   Девушка, сидевшая возле окна по его сторону, на мгновение оторвалась от книги, которую она читала еще с Ораниснбурга.
   На руке молодого человека красовались швейцарские часы Ulysse Nardin с якорем на циферблате и светящимся голубым ремешком, стоимость которых, по предположению Жасмин, приравнивалась к автомобилю среднего класса. Судя по его виду, у него поломалась машина — об этом свидетельствовали пятна машинного масла на руке, державшей телефон, кровоподтек на мизинце. Его предплечье было покрыто черными волосками.
   Жасмин всегда считала себя счастливой в том плане, что она никогда ничего не имела против волосатых мужчин. Если женщина молода, как Жасмин, и у нее никого нет, то она непроизвольно оценивает каждого мужчину, прикидывая, подходит он ей или нет. В ее голове тут же появляются мысли, что, может, он слишком бесчувственный, чтобы сразу влюбиться, и готова ли она отбить такого у своей лучшей подруги.
   Жасмин поймала на себе взгляд девушки, сидевшей у окна. Теперь, когда в их обществе появился мужчина, нужно было проверить наличие игроков. Незнакомка была изящна, стройна, черноволоса, с миндалевидными глазами. В своей двойке в розовую, голубую и светло-зеленую полоску и черныx брюках она выглядела весьма привлекательно. Самая настоящая королева электричек.
   Это было вполне по-мужски — усесться между двух женщин, точнее, сесть на сторону более грациозной, той, которая слабее и женственнее. Очевидно, он сделал это инстинктивно, руководствуясь глубоко укоренившимися правилами поведения сильного пола. Мужчины ведь всегда на охоте.
   — Нет, мама, — продолжал говорить молодой человек — С этим у меня все по-прежнему… Нет…
   Поезд тронулся, и у Жасмин тоже зазвонил мобильник. На дисплее высветился номер ее матери. Она хотела проигнорировать звонок, но потом все-таки ответила:
   — Алло, мама.
   — Доченька, ты где? У тебя в офисе сказали, что ты уехала.
   — Да, я еду на Балтийское море, у меня там дела.
   — Да, но в офисе сказали, что…
   — С кем ты говорила? С Петрой? Она сама ничего не знает. Я еду по личному поручению начальницы.
   — Ты будешь работать в выходные? Что это такое? Ты вообще собираешься когда-нибудь отдыхать?
   Жасмин было двадцать семь, она много работала и об отдыхе не мечтала.
   — Мама, я действительно не знаю, — говорил в это время мужчина, сидевший напротив. — Да, этот поезд останавливается в каждой дыре. Нет, перестань… Я точно приеду туда вовремя, чтобы забрать свою дочь.
   «Посмотрите на него, он уже разведен», — подумала Жасмин и спросила:
   — А что такого срочного, мама?
   В какой-то момент мужчина вдруг обнаружил на своих джинсах жирные пятна, которых только и не хватало для завершения их поношенного вида. Черная как смоль прядь волос выбилась из его нерасчесанной шевелюры, касаясь упрямой складки губ, свидетельствовавшей о том, что он не умел подавлять свои чувства. У него было слегка обветренное лицо и пронзительные черные глаза. Выхоленный сыночек богатеньких родителей.
   — Не хочешь приехать в Карлсруе на эти выходные? — спросила мать у Жасмин. — Ты ведь знаешь, что у твоей тетки Цихори день рождения.
   — Передавай ей привет, но я не могу, — терпеливо отвечала Жасмин. — У меня дела.
   — Твой брат тоже отказался. С тех пор, как он познакомился с этой девкой…
   Жасмин вздохнула.
   — Мама, — сказала она тихо, перебив ее, — я отключаюсь. И на следующие выходные я тоже не смогу приехать: у меня дела.
   — А тебе не кажется, что пора избавляться от твоего детского упрямства? Мы ведь тебя не выгоняли. Ты сама тогда приняла решение уехать в Берлин.
   Жасмин убрала телефон от уха и опустила его. Было слышно, как мать что-то еще рассказывала, но она не слушала ее, наблюдая за проплывающими за окном цветущими лугами, голубыми озерами и зазеленевшими лесами. Бросив мимолетный взгляд на мужчину, сидевшего напротив, она заметила, что он смотрит на нее. Девушка у окна тоже заметила его заинтересованность Жасмин, какой бы кратковременной и незначительной она ни казалась, и провела рукой по своим темным волосам.
   Жасмин снова приставила телефон к уху.
   — Мама, нам действительно нужно заканчивать разговор. У меня батарейка села. Я тебе еще позвоню. — С этими словами она отключилась.
   Девушка у окна ухмыльнулась и отвернулась к окну, вложив в закрытую книгу палец. Даже если женщины и соперничают из-за мужчин, у них всегда есть объединяющее начало — их матери.