Страница:
У Эдриана все поплыло перед глазами, поэтому он не заметил, что Лилиана решительно оттолкнула его брата. Ничего не видя и не слыша, он как безумный сбежал по ступенькам, попав под снежок жены, который угодил ему в плечо. Граф поморщился.
— О Боже! Мне очень жаль, — смутилась она.
— Ничего страшного, — сердито ответил Эдриан, стряхивая с плаща снег. — А вы могли сломать ногу! Ее щеки, порозовевшие от холода, запылали.
— Я…
— Вы безрассудны. Идите в гостиную, пока не покалечились.
И он повернул обратно, негодуя, что этими упреками позволил себе проявить какие-то чувства. От второго снежка, неожиданно и с большой силой пущенного ему в спину, у Эдриана чуть не перехватило дух. Он медленно повернулся, не веря своему предположению, но, как бы желая его убедить, его супруга смеялась. В глазах у нее вспыхивали дьявольские искорки, губы раздвинулись в усмешке, а Бенедикт делал вид, что немного смущен. Первый раз в жизни у Эдриана действительно возникло желание убить.
Когда он переступил порог гостиной, Лилиана, идущая сзади, нахально толкнула его и выскочила из комнаты, оставив Бенедикта греть руки у камина. Граф проводил ее взглядом и наконец посмотрел на своего безмозглого родственника:
— Не думал, что ты столь беспечен.
— Беспечен?
— Я говорю о ваших дурацких играх. А если бы она сломала ногу?
— Она не ребенок, Эдриан, — пожал плечами Бенедикт. — Падение не причинило бы ей вреда. Кроме того, она хотела выйти на воздух, а то нас все время держали тут взаперти.
— Я приказал расчистить дорогу, так что утром не будет никаких затруднений с отъездом и тебе не придется сидеть взаперти.
Бенедикт медленно повернул голову и долго смотрел на брата.
— Понимаю, — наконец произнес он. — Значит, утром я с вами распрощаюсь.
Эдриан молча вышел из гостиной.
Но когда подали карету, граф уже склонялся к мысли, что напрасно потерял самообладание. Бенедикт — человек слабовольный, у него просто не хватило бы мужества соблазнить невестку. К счастью, утро выдалось солнечным, и уже начали таять свисающие с карниза сосульки. Провожая брата до экипажа, граф отпустил по этому поводу неудачную шутку, но тот не засмеялся. Эдриан вздохнул и провел рукой по волосам.
— Прости мою вчерашнюю грубость. Я очень беспокоился за Лилиану. — Его ложь прозвучала настолько трогательно, что он внутренне поморщился.
Натягивая перчатки, Бенедикт искоса взглянул на него.
— Я уже понял, — холодно сказал он. — Я не в обиде. Мне пора ехать домой — папа, наверное, начал беспокоиться.
Если Арчи еще не хватил удар, поскольку его драгоценный сынок отсутствует почти две недели. Кивнув, Эдриан сделал шаг назад, чтобы брат мог сесть в карету. Бенедикт дал указания своему кучеру и открыл дверцу.
— Бенедикт!
Мужчины обернулись. Из дома выбежала Лилиана, а перед ней, как всегда, с громким лаем неслись проклятые собаки.
— Погодите! Я должна вам кое-что передать! — крикнула она и, приподняв юбки, чтобы их не замочить, устремилась к карете.
Эдриан подумал, что нужно схватить ее прежде, чем она прыгнет в экипаж, но Лилиана резко остановилась перед его братом и протянула ему нотный лист:
— Я наконец закончила. Если вы будете так добры и…
— Лилиана! Это великолепный подарок, дорогая, — с чувством произнес Бенедикт. Она робко улыбнулась:
— Это не подарок. Но я обещала…
— Самый драгоценный из всех. — Он сжал ладонями ее лицо и нежно заглянул в глаза.
Вопиющая наглость! Стиснув зубы, Эдриан отвернулся, чтобы не видеть двух любовников, забывших об элементарных приличиях и о том, где находятся. Возможно, они получают удовольствие, выставляя напоказ свои отношения! Граф снова посмотрел на них, однако Лилиана уже стояла в нескольких шагах от Бенедикта.
— Напиши мне, — бросил Эдриан через плечо и направился к дому.
В холле он еще раз обернулся. Лилиана что-то серьезно говорила его брату, а он смотрел на нее с таким обожанием, что внутри у Эдриана все перевернулось. Неужели он проиграл этому слабаку? Уступил ему не только Парк, но и свою жену? Это уж слишком, а он не из тех, кто молча сносит оскорбления.
— Пусть леди Олбрайт зайдет после отъезда моего брата ко мне в кабинет, — процедил граф Бертраму, явившемуся на зов.
Бесконечные минуты ожидания Эдриан провел между гневом и раскаянием. Ладно! Он украл у них счастье, но теперь уже ничего не изменишь, и будь он проклят, если позволит им делать из него дурака!
Прошло добрых четверть часа, прежде чем она удостоила его своим присутствием. Захлопнув дверь, он с такой яростью воззрился на жену, что она невольно отступила назад; в ее взгляде были удивление и страх. Но поскольку Эдриан начал снова мерить шагами комнату, то не видел этих глаз, которые сводили его с ума. Лилиана молча ждала, уставившись в пол.
Через несколько минут он все же заставил себя остановиться и повернулся к ней.
— Итак, мадам. Из нашего положения нет выхода: мы женаты, поэтому вы ничего не сможете предпринять, чтобы это изменить.
Лилиана вздрогнула. Ее губы беззвучно двигались, словно она что-то говорила, но темные ресницы были опущены.
— Я знаю, этот брак нам обоим не доставляет удовольствия. — Эдриан на секунду умолк, сам удивившись сказанному. — Но мы, повторяю, женаты, и я просил бы вас помнить об этом. Напряженное молчание.
— Я не ослышалась? — хрипло спросила Лилиана. Она наконец подняла глаза, и в них полыхала такая ярость, что Эдриан содрогнулся. — Вы просите, чтобы помнила я?! Должно быть, вы потеряли рассудок?
— Наоборот, мадам, я его обрел. А рассудок я потерял, когда позволил вам и моему брату делать из меня дурака! Но потом я осознал, что буду полным идиотом, если не положу конец вашим нежным играм, которые несколько затянулись.
Лилиана сжала кулаки, и он был уверен, что сейчас она его ударит.
— На что вы намекаете?
— Я не намекаю, Лилиана, а приказываю вам больше не привлекать к себе его внимание. Как бы там ни было, вы моя жена, поэтому не делайте из меня идиота в моем собственном доме!
— Не могу поверить своим ушам! — крикнула она и, повернувшись к камину, закрыла лицо руками. — Господи, как только я могла подумать, что брак с вами будет раем? Это не вы потеряли рассудок, а я, когда приняла ваше предложение!
— Ваше негодование почти убедительно, — насмешливо произнес Эдриан. — Но, повторяю, вам не удастся сделать из меня идиота. Думаете, я не знаю… не видел, что вы влюблены друг в друга?
Ошеломленная, Лилиана потеряла дар речи.
— Мне жаль вас, Эдриан, — наконец тихо сказала она. — Вы лишены сострадания, поэтому не можете ни понять, ни принять дружбы между братом и своей женой. Мои действия представляются вашему искаженному мозгу ужасными, зато вы принимаете как должное собственные веселые проделки в Лондоне или Бог знает где еще…
— Черт побери! Опять Лондон! Этот вздор…
— Это не вздор. Вы мне изменяете! Если бы вы дали себе труд вспомнить о моем существовании, то не обходились бы со мной таким образом, что я уже не знаю, кто я: ваша жена или одна из служанок в вашем доме. Вы даже не считаете нужным разговаривать со мной, а если делаете это, то подчеркнуто снисходительно и без малейшего интереса. Что же касается вашей страсти… Вы просто используете меня в качестве сосуда для семени, а потом еще обвиняете в любовной интриге с вашим братом! Он по крайней мере любезен со мной, на что вы явно не способны. Так почему я не должна предпочитать его общество, Эдриан? Господи, мне следовало выйти за Бенедикта! — крикнула она и тут же прикрыла рот ладонью.
Эдриан вздрогнул, как будто здесь стоял Арчи, сравнивая его с братом и перечисляя все его прегрешения. Но многолетняя привычка скрывать боль унижения не подвела и теперь.
— Да, вам нужно было выйти за Бенедикта, — с кривой улыбкой пробормотал он.
— Я… я не то имела в виду, — смутилась Лилиана. — Это неправда!
— Разве? — Граф равнодушно пожал плечами.
— Это неправда! — настойчиво повторила она. — Я могу сомневаться в чем угодно, только не в этом. Он просто любезен со мной, Эдриан, вот и все.
— Говорите, что вам угодно… «дорогая», — передразнил он брата, — но это же очевидно. И ради Бога, не спорьте со мной. Вы больше не станете привлекать его внимание. Понятно?
— Я не привлекаю его внимание!
— Неужели? А ноты? — с издевкой напомнил он.
— Ноты были не… — Голос у Лилианы сорвался от возмущения. — А зачем, собственно, я пытаюсь вам объяснить? Вы зверь!
— Возможно. У меня есть хорошие и дурные качества, но, уверяю, глупость в их число не входит. Пользуйтесь моим богатством, именем, титулом, домом, но оставьте в покое моего жеребца и моего брата. Вы поняли меня?
Она его поняла. Настолько хорошо, что могла бы умереть на месте. Глаза у нее вдруг наполнились слезами, и Лилиана быстро пошла к двери, чтобы он не заметил, как сильно обидел ее. Обидел? Это еще мягко сказано.
Из ада, уготованного им для них обоих, нет выхода. И ей некого винить, кроме себя. Брак с ним был самым глупым, безрассудным, ребяческим поступком в ее жизни, и замужество кончилось, даже не начавшись. Выйдя из этой комнаты, она должна навсегда забыть о надеждах на счастье с героем ее снов.
Но сначала нужно выяснить, почему он сделал ей предложение.
У двери Лилиана оглянулась. Он стоял, упершись руками в каминную полку, и смотрел на огонь, как провинциальный джентльмен, спокойно ожидавший ужина, и ее охватило непреодолимое желание отплатить ему обидой за обиду.
— Лучше бы я вышла за Бенедикта! — в ярости повторила она.
Граф окинул ее сердитым взглядом и покачал головой.
— Скажите, почему вы на мне женились, Эдриан?
— Вы хотите узнать это? — ухмыляясь, спросил он. — Мой отец лишил меня наследства, Лилиана, передав все, что по праву было моим, вашему слабовольному любовнику. Отобрал даже самое дорогое — Килинг. А у Бенедикта никогда не хватало мужества поддержать меня. Вот почему!
Она дрогнула, услышав прозвучавшую в его словах горечь.
— Мне известно о вашей ссоре с отцом, но я не понимаю…
— В самом деле? Не можете понять, что я отобрал у Бена единственное, чего он хотел? Не смотрите на меня с таким ужасом, я уже похвалил себя за эту дьявольскую шутку.
Лилиана не шевельнулась. Она просто не могла шевельнуться, парализованная отвращением. Месть? Он женился на ней, чтобы отомстить? Каким-то образом ей удалось поднять руку к горлу, чтобы сдержать тошноту.
— Так это была ложь? — Она не узнала свой голос.
— Ну, в общем, да, — без тени сожаления ответил Эдриан.
Ничего не видя перед собой, она кинулась к двери, нашарила медную ручку, но в последний момент все же повернулась и взглянула на чудовище. Он безучастно стоял, будто не произнес только что этих жестоких слов.
— Вы сын своего отца, — сдавленно пробормотала Лилиана и выбежала в коридор.
Ее душили рыдания, слезы застилали глаза. Если бы не Полли, она бы разбилась насмерть, упав с лестницы. Но та успела подхватить хозяйку и повела в западное крыло, бормоча себе под нос;
— Прямо как девочки Олбрайт.
После минутного замешательства от содеянного Эдриан в испуге устремился следом и беспомощно наблюдал за миссис Дисмьюк, которая чуть ли не на руках уносила от него Лилиану. Оглядев холл, он поймал взгляд мертвенно-бледного Бертрама, который презрительно смотрел на него. Он скотина! Эдриан направился обратно в кабинет, прочь от тех, кто мог напомнить ему, какое он чудовище.
Что он наделал? Что за безумие толкнуло его на столь ужасающий поступок? Что с ним, черт побери, случилось? Эдриан пил, тупо заглатывая обжигающую жидкость, а в мозгу возникали и сталкивались демоны прошлого. Он знал, что случилась беда. Он понимал, что это расплата за смерть Филиппа. Но он никогда не предполагал, что эта смерть его погубит.
Единственным человеком, который вызывал у Макса восхищение, был лорд Олбрайт. За девять лет он ни разу не видел хозяина колеблющимся или нерешительным. Этот человек как скала: твердый, невозмутимый и хладнокровный даже в самых трудных обстоятельствах. А уж в подобных обстоятельствах Макс повидал своего лорда не единожды.
Но это было до того, как он женился на ней. О, Макс обожал леди Олбрайт и втайне посмеивался над ее попытками сдвинуть скалу. С недавних пор у миледи, кажется, все пошло вкривь и вкось. Ну, вообще-то не у нее… Взять, к примеру, лорда Бенедикта. Этот человек вел себя так, будто он в Лонгбридже хозяин, да и его внимание к невестке было весьма странным. Даже миссис Дисмьюк постоянно что-то лепечет о беде и «девочках старого графа».
Но хуже всего дело обстоит с лордом Олбрайтом. Даже в самых опасных ситуациях он никогда не терял хладнокровия, а сейчас вдруг изменился, выглядит как загнанный зверь и совершенно не похож на себя. Макс уже начал беспокоиться. И теперь вот это… несчастье. Когда прибежавший в кухню Бертрам рассказал об ужасной ссоре между хозяином и хозяйкой, Макс немедленно отправился наверх, чтобы посмотреть, нельзя ли что-то сделать. Однако граф заперся в кабинете и никого туда не впускал.
Рассудив, что огонь в камине уже погас и в кабинете скоро станет холодно, дворецкий решил подождать, когда его позовут. Время шло, у Макса были еще повседневные Дела, поэтому он неохотно покинул свой пост. В конце концов, лорд Олбрайт взрослый человек и вполне может сам позаботиться о себе.
Вернувшись часом позже, Макс обнаружил, что дверь кабинета распахнута, граф ушел, а на полу валяется пустая бутылка из-под виски.
— Ты видел лорда Олбрайта? — спросил он камердинера.
— Конечно, сэр, — хмуро ответил Роджер и показал на западное крыло. — Он направился туда с бутылкой в одной руке и шляпой в другой.
Западное крыло? Его светлость никогда туда не ходил, заметив однажды, что не хочет вспоминать прошлое чужой ему семьи.
Макс торопливо шел по коридору от одной двери к другой, пока не достиг последней, у самого выхода на террасу. Он чуть помедлил и уже собрался заглянуть внутрь, когда грохнул выстрел.
Подскочив от неожиданности, дворецкий прижал руку к бешено колотящемуся сердцу. Поскольку звук донесся со двора, Макс сразу подумал об охотничьем домике, где хранились трофеи старого лорда Олбрайта и разное оружие, выскочил на террасу, ринулся к домику и дрожащими руками распахнул дверь. В нос ему ударил запах пороха. Достав из кармана платок, Макс помахал им в воздухе, чтобы разогнать дым, потом огляделся и закричал от ужаса.
Граф лежал на полу, ружье валялось под открытым окном, а его рука, странным образом согнутая, была покрыта чем-то темным. Макс перевернул хозяина на спину и издал душераздирающий крик, разнесшийся по всему Лонгбриджу.
— Макс! Какого дьявола… — рявкнул Бертрам, влетая в охотничий домик.
— О Боже, он мертв!
Глава 15
— О Боже! Мне очень жаль, — смутилась она.
— Ничего страшного, — сердито ответил Эдриан, стряхивая с плаща снег. — А вы могли сломать ногу! Ее щеки, порозовевшие от холода, запылали.
— Я…
— Вы безрассудны. Идите в гостиную, пока не покалечились.
И он повернул обратно, негодуя, что этими упреками позволил себе проявить какие-то чувства. От второго снежка, неожиданно и с большой силой пущенного ему в спину, у Эдриана чуть не перехватило дух. Он медленно повернулся, не веря своему предположению, но, как бы желая его убедить, его супруга смеялась. В глазах у нее вспыхивали дьявольские искорки, губы раздвинулись в усмешке, а Бенедикт делал вид, что немного смущен. Первый раз в жизни у Эдриана действительно возникло желание убить.
Когда он переступил порог гостиной, Лилиана, идущая сзади, нахально толкнула его и выскочила из комнаты, оставив Бенедикта греть руки у камина. Граф проводил ее взглядом и наконец посмотрел на своего безмозглого родственника:
— Не думал, что ты столь беспечен.
— Беспечен?
— Я говорю о ваших дурацких играх. А если бы она сломала ногу?
— Она не ребенок, Эдриан, — пожал плечами Бенедикт. — Падение не причинило бы ей вреда. Кроме того, она хотела выйти на воздух, а то нас все время держали тут взаперти.
— Я приказал расчистить дорогу, так что утром не будет никаких затруднений с отъездом и тебе не придется сидеть взаперти.
Бенедикт медленно повернул голову и долго смотрел на брата.
— Понимаю, — наконец произнес он. — Значит, утром я с вами распрощаюсь.
Эдриан молча вышел из гостиной.
Но когда подали карету, граф уже склонялся к мысли, что напрасно потерял самообладание. Бенедикт — человек слабовольный, у него просто не хватило бы мужества соблазнить невестку. К счастью, утро выдалось солнечным, и уже начали таять свисающие с карниза сосульки. Провожая брата до экипажа, граф отпустил по этому поводу неудачную шутку, но тот не засмеялся. Эдриан вздохнул и провел рукой по волосам.
— Прости мою вчерашнюю грубость. Я очень беспокоился за Лилиану. — Его ложь прозвучала настолько трогательно, что он внутренне поморщился.
Натягивая перчатки, Бенедикт искоса взглянул на него.
— Я уже понял, — холодно сказал он. — Я не в обиде. Мне пора ехать домой — папа, наверное, начал беспокоиться.
Если Арчи еще не хватил удар, поскольку его драгоценный сынок отсутствует почти две недели. Кивнув, Эдриан сделал шаг назад, чтобы брат мог сесть в карету. Бенедикт дал указания своему кучеру и открыл дверцу.
— Бенедикт!
Мужчины обернулись. Из дома выбежала Лилиана, а перед ней, как всегда, с громким лаем неслись проклятые собаки.
— Погодите! Я должна вам кое-что передать! — крикнула она и, приподняв юбки, чтобы их не замочить, устремилась к карете.
Эдриан подумал, что нужно схватить ее прежде, чем она прыгнет в экипаж, но Лилиана резко остановилась перед его братом и протянула ему нотный лист:
— Я наконец закончила. Если вы будете так добры и…
— Лилиана! Это великолепный подарок, дорогая, — с чувством произнес Бенедикт. Она робко улыбнулась:
— Это не подарок. Но я обещала…
— Самый драгоценный из всех. — Он сжал ладонями ее лицо и нежно заглянул в глаза.
Вопиющая наглость! Стиснув зубы, Эдриан отвернулся, чтобы не видеть двух любовников, забывших об элементарных приличиях и о том, где находятся. Возможно, они получают удовольствие, выставляя напоказ свои отношения! Граф снова посмотрел на них, однако Лилиана уже стояла в нескольких шагах от Бенедикта.
— Напиши мне, — бросил Эдриан через плечо и направился к дому.
В холле он еще раз обернулся. Лилиана что-то серьезно говорила его брату, а он смотрел на нее с таким обожанием, что внутри у Эдриана все перевернулось. Неужели он проиграл этому слабаку? Уступил ему не только Парк, но и свою жену? Это уж слишком, а он не из тех, кто молча сносит оскорбления.
— Пусть леди Олбрайт зайдет после отъезда моего брата ко мне в кабинет, — процедил граф Бертраму, явившемуся на зов.
Бесконечные минуты ожидания Эдриан провел между гневом и раскаянием. Ладно! Он украл у них счастье, но теперь уже ничего не изменишь, и будь он проклят, если позволит им делать из него дурака!
Прошло добрых четверть часа, прежде чем она удостоила его своим присутствием. Захлопнув дверь, он с такой яростью воззрился на жену, что она невольно отступила назад; в ее взгляде были удивление и страх. Но поскольку Эдриан начал снова мерить шагами комнату, то не видел этих глаз, которые сводили его с ума. Лилиана молча ждала, уставившись в пол.
Через несколько минут он все же заставил себя остановиться и повернулся к ней.
— Итак, мадам. Из нашего положения нет выхода: мы женаты, поэтому вы ничего не сможете предпринять, чтобы это изменить.
Лилиана вздрогнула. Ее губы беззвучно двигались, словно она что-то говорила, но темные ресницы были опущены.
— Я знаю, этот брак нам обоим не доставляет удовольствия. — Эдриан на секунду умолк, сам удивившись сказанному. — Но мы, повторяю, женаты, и я просил бы вас помнить об этом. Напряженное молчание.
— Я не ослышалась? — хрипло спросила Лилиана. Она наконец подняла глаза, и в них полыхала такая ярость, что Эдриан содрогнулся. — Вы просите, чтобы помнила я?! Должно быть, вы потеряли рассудок?
— Наоборот, мадам, я его обрел. А рассудок я потерял, когда позволил вам и моему брату делать из меня дурака! Но потом я осознал, что буду полным идиотом, если не положу конец вашим нежным играм, которые несколько затянулись.
Лилиана сжала кулаки, и он был уверен, что сейчас она его ударит.
— На что вы намекаете?
— Я не намекаю, Лилиана, а приказываю вам больше не привлекать к себе его внимание. Как бы там ни было, вы моя жена, поэтому не делайте из меня идиота в моем собственном доме!
— Не могу поверить своим ушам! — крикнула она и, повернувшись к камину, закрыла лицо руками. — Господи, как только я могла подумать, что брак с вами будет раем? Это не вы потеряли рассудок, а я, когда приняла ваше предложение!
— Ваше негодование почти убедительно, — насмешливо произнес Эдриан. — Но, повторяю, вам не удастся сделать из меня идиота. Думаете, я не знаю… не видел, что вы влюблены друг в друга?
Ошеломленная, Лилиана потеряла дар речи.
— Мне жаль вас, Эдриан, — наконец тихо сказала она. — Вы лишены сострадания, поэтому не можете ни понять, ни принять дружбы между братом и своей женой. Мои действия представляются вашему искаженному мозгу ужасными, зато вы принимаете как должное собственные веселые проделки в Лондоне или Бог знает где еще…
— Черт побери! Опять Лондон! Этот вздор…
— Это не вздор. Вы мне изменяете! Если бы вы дали себе труд вспомнить о моем существовании, то не обходились бы со мной таким образом, что я уже не знаю, кто я: ваша жена или одна из служанок в вашем доме. Вы даже не считаете нужным разговаривать со мной, а если делаете это, то подчеркнуто снисходительно и без малейшего интереса. Что же касается вашей страсти… Вы просто используете меня в качестве сосуда для семени, а потом еще обвиняете в любовной интриге с вашим братом! Он по крайней мере любезен со мной, на что вы явно не способны. Так почему я не должна предпочитать его общество, Эдриан? Господи, мне следовало выйти за Бенедикта! — крикнула она и тут же прикрыла рот ладонью.
Эдриан вздрогнул, как будто здесь стоял Арчи, сравнивая его с братом и перечисляя все его прегрешения. Но многолетняя привычка скрывать боль унижения не подвела и теперь.
— Да, вам нужно было выйти за Бенедикта, — с кривой улыбкой пробормотал он.
— Я… я не то имела в виду, — смутилась Лилиана. — Это неправда!
— Разве? — Граф равнодушно пожал плечами.
— Это неправда! — настойчиво повторила она. — Я могу сомневаться в чем угодно, только не в этом. Он просто любезен со мной, Эдриан, вот и все.
— Говорите, что вам угодно… «дорогая», — передразнил он брата, — но это же очевидно. И ради Бога, не спорьте со мной. Вы больше не станете привлекать его внимание. Понятно?
— Я не привлекаю его внимание!
— Неужели? А ноты? — с издевкой напомнил он.
— Ноты были не… — Голос у Лилианы сорвался от возмущения. — А зачем, собственно, я пытаюсь вам объяснить? Вы зверь!
— Возможно. У меня есть хорошие и дурные качества, но, уверяю, глупость в их число не входит. Пользуйтесь моим богатством, именем, титулом, домом, но оставьте в покое моего жеребца и моего брата. Вы поняли меня?
Она его поняла. Настолько хорошо, что могла бы умереть на месте. Глаза у нее вдруг наполнились слезами, и Лилиана быстро пошла к двери, чтобы он не заметил, как сильно обидел ее. Обидел? Это еще мягко сказано.
Из ада, уготованного им для них обоих, нет выхода. И ей некого винить, кроме себя. Брак с ним был самым глупым, безрассудным, ребяческим поступком в ее жизни, и замужество кончилось, даже не начавшись. Выйдя из этой комнаты, она должна навсегда забыть о надеждах на счастье с героем ее снов.
Но сначала нужно выяснить, почему он сделал ей предложение.
У двери Лилиана оглянулась. Он стоял, упершись руками в каминную полку, и смотрел на огонь, как провинциальный джентльмен, спокойно ожидавший ужина, и ее охватило непреодолимое желание отплатить ему обидой за обиду.
— Лучше бы я вышла за Бенедикта! — в ярости повторила она.
Граф окинул ее сердитым взглядом и покачал головой.
— Скажите, почему вы на мне женились, Эдриан?
— Вы хотите узнать это? — ухмыляясь, спросил он. — Мой отец лишил меня наследства, Лилиана, передав все, что по праву было моим, вашему слабовольному любовнику. Отобрал даже самое дорогое — Килинг. А у Бенедикта никогда не хватало мужества поддержать меня. Вот почему!
Она дрогнула, услышав прозвучавшую в его словах горечь.
— Мне известно о вашей ссоре с отцом, но я не понимаю…
— В самом деле? Не можете понять, что я отобрал у Бена единственное, чего он хотел? Не смотрите на меня с таким ужасом, я уже похвалил себя за эту дьявольскую шутку.
Лилиана не шевельнулась. Она просто не могла шевельнуться, парализованная отвращением. Месть? Он женился на ней, чтобы отомстить? Каким-то образом ей удалось поднять руку к горлу, чтобы сдержать тошноту.
— Так это была ложь? — Она не узнала свой голос.
— Ну, в общем, да, — без тени сожаления ответил Эдриан.
Ничего не видя перед собой, она кинулась к двери, нашарила медную ручку, но в последний момент все же повернулась и взглянула на чудовище. Он безучастно стоял, будто не произнес только что этих жестоких слов.
— Вы сын своего отца, — сдавленно пробормотала Лилиана и выбежала в коридор.
Ее душили рыдания, слезы застилали глаза. Если бы не Полли, она бы разбилась насмерть, упав с лестницы. Но та успела подхватить хозяйку и повела в западное крыло, бормоча себе под нос;
— Прямо как девочки Олбрайт.
После минутного замешательства от содеянного Эдриан в испуге устремился следом и беспомощно наблюдал за миссис Дисмьюк, которая чуть ли не на руках уносила от него Лилиану. Оглядев холл, он поймал взгляд мертвенно-бледного Бертрама, который презрительно смотрел на него. Он скотина! Эдриан направился обратно в кабинет, прочь от тех, кто мог напомнить ему, какое он чудовище.
Что он наделал? Что за безумие толкнуло его на столь ужасающий поступок? Что с ним, черт побери, случилось? Эдриан пил, тупо заглатывая обжигающую жидкость, а в мозгу возникали и сталкивались демоны прошлого. Он знал, что случилась беда. Он понимал, что это расплата за смерть Филиппа. Но он никогда не предполагал, что эта смерть его погубит.
Единственным человеком, который вызывал у Макса восхищение, был лорд Олбрайт. За девять лет он ни разу не видел хозяина колеблющимся или нерешительным. Этот человек как скала: твердый, невозмутимый и хладнокровный даже в самых трудных обстоятельствах. А уж в подобных обстоятельствах Макс повидал своего лорда не единожды.
Но это было до того, как он женился на ней. О, Макс обожал леди Олбрайт и втайне посмеивался над ее попытками сдвинуть скалу. С недавних пор у миледи, кажется, все пошло вкривь и вкось. Ну, вообще-то не у нее… Взять, к примеру, лорда Бенедикта. Этот человек вел себя так, будто он в Лонгбридже хозяин, да и его внимание к невестке было весьма странным. Даже миссис Дисмьюк постоянно что-то лепечет о беде и «девочках старого графа».
Но хуже всего дело обстоит с лордом Олбрайтом. Даже в самых опасных ситуациях он никогда не терял хладнокровия, а сейчас вдруг изменился, выглядит как загнанный зверь и совершенно не похож на себя. Макс уже начал беспокоиться. И теперь вот это… несчастье. Когда прибежавший в кухню Бертрам рассказал об ужасной ссоре между хозяином и хозяйкой, Макс немедленно отправился наверх, чтобы посмотреть, нельзя ли что-то сделать. Однако граф заперся в кабинете и никого туда не впускал.
Рассудив, что огонь в камине уже погас и в кабинете скоро станет холодно, дворецкий решил подождать, когда его позовут. Время шло, у Макса были еще повседневные Дела, поэтому он неохотно покинул свой пост. В конце концов, лорд Олбрайт взрослый человек и вполне может сам позаботиться о себе.
Вернувшись часом позже, Макс обнаружил, что дверь кабинета распахнута, граф ушел, а на полу валяется пустая бутылка из-под виски.
— Ты видел лорда Олбрайта? — спросил он камердинера.
— Конечно, сэр, — хмуро ответил Роджер и показал на западное крыло. — Он направился туда с бутылкой в одной руке и шляпой в другой.
Западное крыло? Его светлость никогда туда не ходил, заметив однажды, что не хочет вспоминать прошлое чужой ему семьи.
Макс торопливо шел по коридору от одной двери к другой, пока не достиг последней, у самого выхода на террасу. Он чуть помедлил и уже собрался заглянуть внутрь, когда грохнул выстрел.
Подскочив от неожиданности, дворецкий прижал руку к бешено колотящемуся сердцу. Поскольку звук донесся со двора, Макс сразу подумал об охотничьем домике, где хранились трофеи старого лорда Олбрайта и разное оружие, выскочил на террасу, ринулся к домику и дрожащими руками распахнул дверь. В нос ему ударил запах пороха. Достав из кармана платок, Макс помахал им в воздухе, чтобы разогнать дым, потом огляделся и закричал от ужаса.
Граф лежал на полу, ружье валялось под открытым окном, а его рука, странным образом согнутая, была покрыта чем-то темным. Макс перевернул хозяина на спину и издал душераздирающий крик, разнесшийся по всему Лонгбриджу.
— Макс! Какого дьявола… — рявкнул Бертрам, влетая в охотничий домик.
— О Боже, он мертв!
Глава 15
К счастью для обитателей поместья, дворецкий совершенно не знал анатомии и не мог определить серьезность ранения. Когда он сообщил доктору Мейтону о смерти графа, тот сразу помчался в Лонгбридж, опасаясь худшего. Однако лорд Олбрайт пока не думал умирать, хотя все были уверены, что граф уже покойник. Видимо, старое ружье дало сбой, разорвавшись прямо перед его лицом. Ни перелома костей, ни опасных повреждений доктор не обнаружил, но его чрезвычайно беспокоила глубокая рана у виска, ибо лорд Олбрайт вполне мог потерять зрение. Мейтон до конца жизни не забудет, какое потрясение испытал его светлость, узнав, что может остаться слепым, если лечение не даст результата.
Несколько дней Эдриан провел в постели, и даже у многоопытного доктора сердце разрывалось при мысли, что столь мужественный и сильный человек, как граф, навсегда лишится зрения. К тому же поползли слухи о попытке самоубийства.
— Я глупец, но не трус, — ответил хозяин поместья на вопрос Мейтона.
Из его невнятного бормотания доктор понял следующее: будучи пьяным, лорд Олбрайт, сам не зная почему, вдруг пошел в охотничий домик своего деда, чтобы поиграть со старым оружием и проверить его годность, распахнул окно, намереваясь выстрелить по какой-нибудь мишени, но древнее ружье пальнуло прямо ему в лицо. Доктора это объяснение удовлетворило, поскольку его собственная жена тоже однажды пострадала от старого ружья.
Но сплетни не утихали, потому что граф категорически не желал встречаться с кем бы то ни было.
К счастью, размышлял Мейтон, листая страницы медицинских книг, леди Олбрайт проявила необыкновенную силу духа. Не в ту ночь, когда узнала о неутешительном прогнозе, а на следующее утро, когда лорд Олбрайт не допустил жену в свою комнату. Миледи осталась за дверью и медленно ходила взад-вперед по длинному коридору, дожидаясь известий о его самочувствии, пока ее щенки спали на мягких подстилках у окна.
Две недели весь Лонгбридж провел в мучительном ожидании, и наконец Мейтон снял с графа повязку. Вокруг загноившихся глаз виднелись шрамы, но доктор уверил, что со временем они исчезнут. — Теперь откройте глаза.
Когда граф открыл сначала один глаз, потом второй, Мейтон поднес к его лицу два пальца. Никакой реакции. Он быстро наложил повязку и с некоторым смущением повторил, что глаза еще не совсем зажили, для этого требуется время. Лорд Олбрайт промолчал.
Спустя неделю процедура повторилась — и опять без всякого результата.
Большего доктор Мейтон сделать не мог: другого способа лечения слепоты он не знал и попытался утешить графа — дескать, зрение к нему обязательно вернется, нужно только набраться терпения. Но граф мрачно засмеялся, покачал головой и отвернулся.
Удрученный Мейтон пошел к леди Олбрайт, чтобы сообщить ей, что не в состоянии помочь ее мужу. В глазах у нее блеснули слезы, она молча кивнула, а потом спросила, нельзя ли отправить его к хирургу. Конечно, ответил доктор, но хирургия не всесильна, более того, не известна даже методика восстановления зрения. Леди Олбрайт медленно направилась к окну, выходящему в сад. Бледно-зеленое платье необыкновенно шло ей, она выглядела королевой, и Мейтон подумал: как жаль, что граф никогда уже этого не увидит. Она долго смотрела в окно, потом наконец обернулась.
— Что мне делать?
— Заставьте его жить, — посоветовал Мейтон. — Научите его жить слепым.
Когда леди Олбрайт провожала доктора к выходу, тот уже не сомневался, что она заставит мужа жить, хочет он того или нет.
«Заставить… Но как?» — думала Лилиана, сидя в своей спальне, куда вернулась после несчастья с Эдрианом. В комнате было темно, если не считать тусклого лунного света, падавшего из окна. Камин догорел, стало холодно, и она закуталась в шаль. Сколько времени она так просидела?
Кажется, солнце только начало уходить за горизонт, когда она в полном изнеможении упала на стул.
Да, она вернулась с твердым намерением помочь ему, но как и чем? Ее попытки выглядели неестественными после отвратительных слов, которыми они тогда обменялись. И все же она потрясена случившимся, понимает его ужас — ведь для него потеря зрения равносильна потере жизни.
Она ему нужна, хотя он никогда в этом не признается. Он десятки раз прогонял ее, отказывался от встречи, даже советовал ей через Макса уехать обратно в Блэкфилд-Грейндж, пока к нему не вернется зрение.
Смешно! Она знает, что именно горе стало причиной этих обидных поступков, и, чтобы не ухудшать его положение, старалась помочь ему по-другому: рассеять слухи. Увы, без особого успеха, и отчасти из-за отношений между ними.
Опасный джентльмен был опасен для самого себя. Граф Олбрайт пытался себя убить, твердили сплетники.
Лилиана приходила в ярость. Конечно, доктор Мейтон передал ей рассказ Эдриана, но она и без того знала, что человек с характером ее мужа никогда бы не проявил трусости. А уж если бы он задумал лишить себя жизни, то сделал бы это. Нужно придумать способ помочь ему.
Она его придумает.
Уткнувшись подбородком в колени, Лилиана смотрела на полоску лунного света и думала, пока благодатную ночную тишину не нарушил звук, который она сначала приняла за стон больного животного. Она подняла голову и прислушалась. Вот опять… тихий жалобный стон, как будто животное страдало от боли. Она сразу вспомнила о своих щенках, переведенных в маленький загон, который Бертрам выстроил для них возле террасы. Лилиана быстро подошла к окну и выглянула наружу.
Звук повторился. Он был слабым, почти неслышным, и тут же стих. Она резко повернула голову к двери, соединявшей ее комнату со спальней мужа.
Эдриан! О Господи, она бы никогда не подумала, что такие звуки может издавать человеческое существо! Он страдает!
Лилиана зажгла свечу и осторожно вошла в спальню. Эдриан ее не заметил. Конечно, он же не видит света, вспомнила она и, подняв свечу, направилась к кровати. Он вдруг повернул голову. Хотя она не знала, что ожидала увидеть, но это были те же самые карие глаза с теми же самыми золотистыми точками. Даже мелкие шрамы ничего не меняли.
— Кто здесь? — спросил Эдриан, приподнявшись на локте. В его глазах мелькнул неописуемый ужас. — Господи, кто это?
— Я, Эдриан. — Она поставила свечу на прикроватный столик.
— Уходи! — беспомощно простонал он. Сердце у нее защемило от боли за мужа.
— Я тебя не оставлю, — со слезами прошептала Лилиана. — Ни сейчас, ни завтра. Никогда.
Эдриан протянул руку, нащупал ее плечо, грудь и наконец схватил запястье с такой силой, что она испугалась, как бы он не сломал ей руку.
— Лили, Лили, — в отчаянии бормотал он. — Держи меня. Господи, пожалуйста, держи меня…
Потрясенная его рыданиями, она наклонилась и обняла мужа.
— Держи меня, — шептал Эдриан, уткнувшись лицом ей в грудь.
— Я тебя не оставлю. Я никогда тебя не оставлю.
Эдриан наконец заснул после стольких ночей бессонных метаний в надежде, что зрение вернется. А в редкие минуты, когда он действительно спал, его мучили повторяющиеся видения: лицо мертвого Филиппа, глаза Бенедикта на свадьбе, отвращение во взгляде Лилианы, узнавшей правду. Вечная темнота была ничто по сравнению со страшными образами, которые навсегда запечатлели его глаза.
Но когда он решил, что окончательно сошел с ума, пришла она, коснулась его, пробудила что-то глубоко спрятанное у него в душе. Она пришла, обняла его, прогнав страх, успокоив лаской, тоном голоса, нежным запахом своих волос. И он наконец заснул.
Спокойно и без сновидений. А проснувшись в темноте, не сразу понял, где находится и что держит ее в своих объятиях. Лилиана спала, это он чувствовал по ее глубокому дыханию. Она так хорошо пахла, что впервые за много дней Эдриан ощутил себя в полной безопасности.
Но вскоре его вновь охватил ужас. Он слеп! Господи, как это могло случиться? За какой из грехов Бог лишил его зрения? Наказание кажется таким жестоким… слишком жестоким, чтобы позволить ей нести этот груз вместе с ним. Зачем ей связывать жизнь со слепым человеком, женившимся на ней из мести? Покарай, Господи, его, но только не ее. Нет, он не потащит жену за собой в ад, она должна уехать. Как можно скорее и не оглядываясь.
Он вдруг оттолкнул ее, не обращая внимания на тихий испуганный вскрик.
— Уходи, Лилиана. Иди в свою комнату.
По движению матраса он понял, что Лилиана поднялась.
— Эдриан, все в порядке? Я тебя не потревожила?
— Не обращайся со мной как с инвалидом, — мрачно пробурчал он. — Уходи в свою комнату.
— Я же сказала, что не оставлю тебя!
— А я этого не хочу. Уходи.
— Я не позволю тебе выгонять меня, — упрямо заявила она. — Ты во мне нуждаешься, и я…
— Черт побери, ты слышала? Уходи!
— Нет!
Эдриан начал беспокоиться. Да, в минуту слабости он попросил у нее помощи, но деревенская простушка не должна считать это своим долгом. Он передвинулся к самому краю, спустил на пол ноги и ухватился обеими руками за матрас, боясь встать и шагнуть в темноту.
— Возвращайся в Грейндж и оставь меня! — прорычал он.
— Никуда я не поеду. Ты забыл? Я твоя жена, — твердо ответила Лилиана.
Его беспокойство переросло в настоящую панику. Она сумасшедшая? Или настолько глупа и не способна понять, что, оставшись с ним, погубит свою жизнь?
— Не надолго, — резко сказал он. — Я намерен с тобой развестись.
Эдриан услышал ее сдавленный вздох. Прекрасно! Когда-нибудь она еще поблагодарит его за жестокость.
— Я тебе не позволю.
— Вы, мадам, к тому же еще и упрямы, да? — фыркнул он. — Настоящая маленькая идиотка. Что я должен сказать, чтобы вбить это в вашу тупую голову? Вы мне надоели, я хочу, чтобы вы отсюда уехали, Лилиана. Я даю вам свободу, можете раздвигать свои ноги для Бенедикта. Уходите! — Он поморщился от отвращения к себе.
— Не будь идиотом, Эдриан! — рассердилась она. — Я тебе жена в горе и радости и не собираюсь никуда уезжать. Так что прекрати истерику.
Он встал на ноги, молясь, чтобы не споткнуться и дойти до стула. Руки ощупывали пространство впереди. Стена. Хвала Богу! Эдриан повернулся, чтобы прижаться спиной к чему-то знакомому.
— Я не мог бы выразиться яснее, мадам. Я хочу, чтобы вы уехали из Лонгбриджа. Мне плевать на ваше неправильно истолкованное чувство долга. Я хочу, чтобы вы убрались прочь с моих глаз…
Эдриан умолк. Ладно, он и так не видит, зато чувствует ее взгляд и может представить, с какой жалостью она смотрит на него. Это привело его в бешенство.
— Не имеет значения, что я вас сейчас не вижу. Я хотел, чтобы вы уехали отсюда, задолго до случившегося. Я сделал ошибку, женившись на вас, колоссальную ошибку. Вы слышите, мадам? Я не хочу иметь женой деревенскую простушку и желаю, чтобы вы уехали.
Несколько дней Эдриан провел в постели, и даже у многоопытного доктора сердце разрывалось при мысли, что столь мужественный и сильный человек, как граф, навсегда лишится зрения. К тому же поползли слухи о попытке самоубийства.
— Я глупец, но не трус, — ответил хозяин поместья на вопрос Мейтона.
Из его невнятного бормотания доктор понял следующее: будучи пьяным, лорд Олбрайт, сам не зная почему, вдруг пошел в охотничий домик своего деда, чтобы поиграть со старым оружием и проверить его годность, распахнул окно, намереваясь выстрелить по какой-нибудь мишени, но древнее ружье пальнуло прямо ему в лицо. Доктора это объяснение удовлетворило, поскольку его собственная жена тоже однажды пострадала от старого ружья.
Но сплетни не утихали, потому что граф категорически не желал встречаться с кем бы то ни было.
К счастью, размышлял Мейтон, листая страницы медицинских книг, леди Олбрайт проявила необыкновенную силу духа. Не в ту ночь, когда узнала о неутешительном прогнозе, а на следующее утро, когда лорд Олбрайт не допустил жену в свою комнату. Миледи осталась за дверью и медленно ходила взад-вперед по длинному коридору, дожидаясь известий о его самочувствии, пока ее щенки спали на мягких подстилках у окна.
Две недели весь Лонгбридж провел в мучительном ожидании, и наконец Мейтон снял с графа повязку. Вокруг загноившихся глаз виднелись шрамы, но доктор уверил, что со временем они исчезнут. — Теперь откройте глаза.
Когда граф открыл сначала один глаз, потом второй, Мейтон поднес к его лицу два пальца. Никакой реакции. Он быстро наложил повязку и с некоторым смущением повторил, что глаза еще не совсем зажили, для этого требуется время. Лорд Олбрайт промолчал.
Спустя неделю процедура повторилась — и опять без всякого результата.
Большего доктор Мейтон сделать не мог: другого способа лечения слепоты он не знал и попытался утешить графа — дескать, зрение к нему обязательно вернется, нужно только набраться терпения. Но граф мрачно засмеялся, покачал головой и отвернулся.
Удрученный Мейтон пошел к леди Олбрайт, чтобы сообщить ей, что не в состоянии помочь ее мужу. В глазах у нее блеснули слезы, она молча кивнула, а потом спросила, нельзя ли отправить его к хирургу. Конечно, ответил доктор, но хирургия не всесильна, более того, не известна даже методика восстановления зрения. Леди Олбрайт медленно направилась к окну, выходящему в сад. Бледно-зеленое платье необыкновенно шло ей, она выглядела королевой, и Мейтон подумал: как жаль, что граф никогда уже этого не увидит. Она долго смотрела в окно, потом наконец обернулась.
— Что мне делать?
— Заставьте его жить, — посоветовал Мейтон. — Научите его жить слепым.
Когда леди Олбрайт провожала доктора к выходу, тот уже не сомневался, что она заставит мужа жить, хочет он того или нет.
«Заставить… Но как?» — думала Лилиана, сидя в своей спальне, куда вернулась после несчастья с Эдрианом. В комнате было темно, если не считать тусклого лунного света, падавшего из окна. Камин догорел, стало холодно, и она закуталась в шаль. Сколько времени она так просидела?
Кажется, солнце только начало уходить за горизонт, когда она в полном изнеможении упала на стул.
Да, она вернулась с твердым намерением помочь ему, но как и чем? Ее попытки выглядели неестественными после отвратительных слов, которыми они тогда обменялись. И все же она потрясена случившимся, понимает его ужас — ведь для него потеря зрения равносильна потере жизни.
Она ему нужна, хотя он никогда в этом не признается. Он десятки раз прогонял ее, отказывался от встречи, даже советовал ей через Макса уехать обратно в Блэкфилд-Грейндж, пока к нему не вернется зрение.
Смешно! Она знает, что именно горе стало причиной этих обидных поступков, и, чтобы не ухудшать его положение, старалась помочь ему по-другому: рассеять слухи. Увы, без особого успеха, и отчасти из-за отношений между ними.
Опасный джентльмен был опасен для самого себя. Граф Олбрайт пытался себя убить, твердили сплетники.
Лилиана приходила в ярость. Конечно, доктор Мейтон передал ей рассказ Эдриана, но она и без того знала, что человек с характером ее мужа никогда бы не проявил трусости. А уж если бы он задумал лишить себя жизни, то сделал бы это. Нужно придумать способ помочь ему.
Она его придумает.
Уткнувшись подбородком в колени, Лилиана смотрела на полоску лунного света и думала, пока благодатную ночную тишину не нарушил звук, который она сначала приняла за стон больного животного. Она подняла голову и прислушалась. Вот опять… тихий жалобный стон, как будто животное страдало от боли. Она сразу вспомнила о своих щенках, переведенных в маленький загон, который Бертрам выстроил для них возле террасы. Лилиана быстро подошла к окну и выглянула наружу.
Звук повторился. Он был слабым, почти неслышным, и тут же стих. Она резко повернула голову к двери, соединявшей ее комнату со спальней мужа.
Эдриан! О Господи, она бы никогда не подумала, что такие звуки может издавать человеческое существо! Он страдает!
Лилиана зажгла свечу и осторожно вошла в спальню. Эдриан ее не заметил. Конечно, он же не видит света, вспомнила она и, подняв свечу, направилась к кровати. Он вдруг повернул голову. Хотя она не знала, что ожидала увидеть, но это были те же самые карие глаза с теми же самыми золотистыми точками. Даже мелкие шрамы ничего не меняли.
— Кто здесь? — спросил Эдриан, приподнявшись на локте. В его глазах мелькнул неописуемый ужас. — Господи, кто это?
— Я, Эдриан. — Она поставила свечу на прикроватный столик.
— Уходи! — беспомощно простонал он. Сердце у нее защемило от боли за мужа.
— Я тебя не оставлю, — со слезами прошептала Лилиана. — Ни сейчас, ни завтра. Никогда.
Эдриан протянул руку, нащупал ее плечо, грудь и наконец схватил запястье с такой силой, что она испугалась, как бы он не сломал ей руку.
— Лили, Лили, — в отчаянии бормотал он. — Держи меня. Господи, пожалуйста, держи меня…
Потрясенная его рыданиями, она наклонилась и обняла мужа.
— Держи меня, — шептал Эдриан, уткнувшись лицом ей в грудь.
— Я тебя не оставлю. Я никогда тебя не оставлю.
Эдриан наконец заснул после стольких ночей бессонных метаний в надежде, что зрение вернется. А в редкие минуты, когда он действительно спал, его мучили повторяющиеся видения: лицо мертвого Филиппа, глаза Бенедикта на свадьбе, отвращение во взгляде Лилианы, узнавшей правду. Вечная темнота была ничто по сравнению со страшными образами, которые навсегда запечатлели его глаза.
Но когда он решил, что окончательно сошел с ума, пришла она, коснулась его, пробудила что-то глубоко спрятанное у него в душе. Она пришла, обняла его, прогнав страх, успокоив лаской, тоном голоса, нежным запахом своих волос. И он наконец заснул.
Спокойно и без сновидений. А проснувшись в темноте, не сразу понял, где находится и что держит ее в своих объятиях. Лилиана спала, это он чувствовал по ее глубокому дыханию. Она так хорошо пахла, что впервые за много дней Эдриан ощутил себя в полной безопасности.
Но вскоре его вновь охватил ужас. Он слеп! Господи, как это могло случиться? За какой из грехов Бог лишил его зрения? Наказание кажется таким жестоким… слишком жестоким, чтобы позволить ей нести этот груз вместе с ним. Зачем ей связывать жизнь со слепым человеком, женившимся на ней из мести? Покарай, Господи, его, но только не ее. Нет, он не потащит жену за собой в ад, она должна уехать. Как можно скорее и не оглядываясь.
Он вдруг оттолкнул ее, не обращая внимания на тихий испуганный вскрик.
— Уходи, Лилиана. Иди в свою комнату.
По движению матраса он понял, что Лилиана поднялась.
— Эдриан, все в порядке? Я тебя не потревожила?
— Не обращайся со мной как с инвалидом, — мрачно пробурчал он. — Уходи в свою комнату.
— Я же сказала, что не оставлю тебя!
— А я этого не хочу. Уходи.
— Я не позволю тебе выгонять меня, — упрямо заявила она. — Ты во мне нуждаешься, и я…
— Черт побери, ты слышала? Уходи!
— Нет!
Эдриан начал беспокоиться. Да, в минуту слабости он попросил у нее помощи, но деревенская простушка не должна считать это своим долгом. Он передвинулся к самому краю, спустил на пол ноги и ухватился обеими руками за матрас, боясь встать и шагнуть в темноту.
— Возвращайся в Грейндж и оставь меня! — прорычал он.
— Никуда я не поеду. Ты забыл? Я твоя жена, — твердо ответила Лилиана.
Его беспокойство переросло в настоящую панику. Она сумасшедшая? Или настолько глупа и не способна понять, что, оставшись с ним, погубит свою жизнь?
— Не надолго, — резко сказал он. — Я намерен с тобой развестись.
Эдриан услышал ее сдавленный вздох. Прекрасно! Когда-нибудь она еще поблагодарит его за жестокость.
— Я тебе не позволю.
— Вы, мадам, к тому же еще и упрямы, да? — фыркнул он. — Настоящая маленькая идиотка. Что я должен сказать, чтобы вбить это в вашу тупую голову? Вы мне надоели, я хочу, чтобы вы отсюда уехали, Лилиана. Я даю вам свободу, можете раздвигать свои ноги для Бенедикта. Уходите! — Он поморщился от отвращения к себе.
— Не будь идиотом, Эдриан! — рассердилась она. — Я тебе жена в горе и радости и не собираюсь никуда уезжать. Так что прекрати истерику.
Он встал на ноги, молясь, чтобы не споткнуться и дойти до стула. Руки ощупывали пространство впереди. Стена. Хвала Богу! Эдриан повернулся, чтобы прижаться спиной к чему-то знакомому.
— Я не мог бы выразиться яснее, мадам. Я хочу, чтобы вы уехали из Лонгбриджа. Мне плевать на ваше неправильно истолкованное чувство долга. Я хочу, чтобы вы убрались прочь с моих глаз…
Эдриан умолк. Ладно, он и так не видит, зато чувствует ее взгляд и может представить, с какой жалостью она смотрит на него. Это привело его в бешенство.
— Не имеет значения, что я вас сейчас не вижу. Я хотел, чтобы вы уехали отсюда, задолго до случившегося. Я сделал ошибку, женившись на вас, колоссальную ошибку. Вы слышите, мадам? Я не хочу иметь женой деревенскую простушку и желаю, чтобы вы уехали.