Леон Урис. Эксодус (Книга 1 и 2)

   Она подошла ближе, но он повернулся к ней спиной.
   - Ведь я же тебе нравлюсь, дурачок ты этакий! Меня ты можешь не стесняться. Почему ты живешь таким волком?
   Он только мотнул головой.
   - Дов..., - шепнула она.
   Он резко обернулся к ней. Его глаза сверкали от бешенства.
   - Бедный Дов! - закривлялся он. - Бедный безумец! Ты ничуть их всех не лучше! Ты только красивее! - Дов положил ей руки на шею и начал стискивать пальцы вокруг горла. - Оставьте меня в покое... оставьте меня в покое...
   Карен посмотрела ему прямо в глаза.
   - Убери руки прочь... Сию же минуту!
   Он отнял руки.
   - Я хотел только нагнать на тебя страху, - сказал он. - Ничего плохого я бы тебе все равно не сделал.
   - Никакого страха ты на меня не нагнал и не нагонишь, - ответила она презрительно и пошла прочь.
   Неделю Карен не разговаривала с ним и даже не смотрела в его сторону. Его охватило какое-то мучительное беспокойство. Дов не мог уже проводить часы на койке в молчании, как проводил раньше. Целыми днями он ходил взад и вперед по палатке. На кой черт он связался с этой девушкой! Раньше у него были его воспоминания, и только они одни. Теперь он даже думать разучился!
   Однажды вечером Карен была с детьми на площадке. Вдруг один ребенок упал и начал плакать. Она опустилась перед ним на колени, обняла его и начала его успокаивать. Подняв голову, она увидела перед собой Дова.
   - Хэлло! - сказал он быстро и пошел прочь. Несмотря на все предостережения, Карен знала, что она глубоко проникла в его душу, покрытую мраком. Она знала, что мальчик в отчаянии, что ему хотелось выбраться из своего мрачного одиночества, и что своим скупым "хэлло" он хотел по-своему извиниться.
   Несколько дней спустя она нашла на своей койке рисунок. Она поднесла рисунок к свече и принялась рассматривать его. Рисунок изображал девушку, стоящую на коленях и держащую в руках ребенка. На заднем плане - колючая проволока. Она перешла дорожку и вошла к Дову в палатку. Увидев ее, Дов повернулся к ней спиной.
   - Ты очень хорошо рисуешь, - сказала Карен.
   - Еще бы! - бросил он в ответ. - Пора было набить руку. Моя специальность - Джордж Вашингтон и Линкольн.
   Он присел на краю койки и принялся кусать губы. Карен села рядом. Его охватило какое-то странное ощущение - кроме как со своими сестрами, он еще никогда не сидел так близко к девушке. Она дотронулась пальцем до голубой наколки на его левой руке.
   - Освенцим?
   - На кой черт я тебе вообще сдался?
   - Может, ты мне нравишься.
   - Нравлюсь?
   - Aгa. Когда ты не рычишь, а это с тобой почти не бывает, ты ничего. И голос у тебя приятный, когда не орешь.
   У него задрожали губы.
   - А я... а ты мне действительно нравишься. Ты не такая, как все остальные. Ты, кажется, понимаешь меня. У меня был брат, Мундек; тот меня тоже всегда понимал.
   - Сколько тебе лет?
   - Семнадцать. - Дов вскочил на ноги и резко обернулся к ней. - Боже, как я ненавижу этих англичан! Они ничуть не лучше немцев.
   -Дов!
   Взрыв прекратился так же быстро, как начался. Все же начало было положено: он, хоть немного, а сбросил маску. Уже больше года он не сказал ни с кем больше одного-двух слов. Он тут же на глазах у Карен полез обратно в свою мрачную скорлупу.
   Дов так искал общества Карен, потому что она была ласкова к нему, слушала его и, кажется, даже понимала. Он начинал, бывало, говорить спокойно, но потом на него находило, из него перла ядовитая ненависть, и кончалось тем, что он обратно забирался в свой странный мирок.
   Карен доверяла ему все больше и больше и рассказала ему, что она оттого так стремится попасть в Палестину, что надеется найти там своего отца. С тех самых пор, как она оставила Ханзенов, она была все время до того занята своими детьми, что у нее просто не оставалось времени подружиться с кем-нибудь. Дову было лестно, что она рассказывала ему все это, а и она, как ни странно, испытывала удовольствие от этих бесед.
   И однажды произошло что-то очень важное. Дов Ландау улыбнулся.
   Когда они мирно беседовали, ему тоже хотелось рассказать ей о чем-нибудь приятном. Она так ласково говорила о Ханзенах, о датчанах, о детях, которых она так любила, о своей надежде найти отца. Ему очень хотелось подражать ей, но как он ни силился, а ничего приятного он вспомнить не мог. Родители, сестры, родной дом - все это было так давно, что он все позабыл.
   Карен тщательно избегала тем, которых избегал он сам. Она никогда его не расспрашивала об Освенциме или о гетто.
   Спустя несколько недель она явилась к нему с заданием.
   - Дов, сделай для меня что-то. Дов сразу стал подозрительным.
   - Ребятам из Мосада известно, что ты был в Освенциме и что ты умеешь подделывать бумаги.
   - Ну так что же?
   - Здесь какой-то новый палестинец, Иоав Яркони говорит, что он хочет побеседовать с тобой. Его зовут Ари Бен Канаан. Ему нужны паспорта и всякие бумаги. Вот ты ему и нужен.
   - Ах, вот оно что! Вот для чего ты так ко мне подлизывалась! Чтобы завербовать!
   - Дов, перестань! Ты сам не веришь тому, что ты говоришь.
   - Ну, хорошо, - пробормотал Дов. - Если я им так уж нужен, то чего ж им не прийти и не попросить меня самим?
   - Как же они могут попросить тебя, когда ты ни с кем не хочешь разговаривать?
   - А с какой стати мне работать на них?
   - С той стати, что они работают на тебя.
   - Черта с два они на меня работают! Они работают на самих себя.
   - Ладно, пусть по-твоему. Но ведь они не хуже немцев, а если ты мог подделывать доллары для тех, то ничего с тобой не случится, если ты будешь подделывать паспорта для Мосада.
   - Да, ты за ответом в карман не полезешь.
   - Дов, я никогда ни о чем тебя не просила. А теперь прошу. Что мне им сказать?
   - Скажи им, что я, может быть, соглашусь, но нужно сначала о многом поговорить.
   - Вот и пойди поговори. Ари Бен Канаан сидит и ждет.
   - Пускай приходит сюда.
   Дову Ари Бен Канаан понравился, хотя он ни за что бы в этом не признался. Он был прямой, говорил дело и без обиняков сказал Дову, что если он не согласится работать на него, то он отправит его с Кипра последним.
   Дову нравились в нем качества врожденного вождя, те качества, которыми обладал и Мундек. Он начал работать в одном из классных помещений, где находился штаб Пальмаха. Тем не менее, все, кроме Карен, продолжали считать его неисправимым. Он по-прежнему говорил только сердито. Когда на него находило, ее всегда звали, чтобы успокоить его.
   Она замечала в нем вещи, которых не замечал никто другой - неукротимую силу и гордость. Были еще и другие причины, не совсем ясные ей самой, из-за которых он ей нравился все больше и больше.
   Спустя две с половиной недели после прибытия Беи Канаана на Кипр, Давид Бен Ами передал Дову список в триста фамилий детей, для которых он должен был изготовить наряды на переброску из Караолоса в новые лагеря у Ларнаки. Дов знал, что никакая это не переброска, а побег. Ни его фамилия, ни фамилия Карен в списке не значились.
   Дов сказал Давиду, что ему нужно поговорить с Бен Канааном. Во время этого разговора он потребовал от Ари, чтобы его и Карен включили в список. Ари согласился.
   Глава 29
   До последнего этапа Операция Гидеон осталось всего 24 часа.
   Ари Бен Канаан созвал совещание своих командиров в доме Мандрии, их союзника-киприота.
   Давид Бен Ами вручил Ари наряды, изготовленные Довом. Ари посмотрел на бумаги и сказал, что парень - настоящий артист своего дела. Никто не догадается, что это подделка. Давид доложил, что он покончил со всеми приготовлениями, начиная от мер безопасности и вплоть до кошерной пищи для верующих детей.
   Иоав Яркони, марокканец, доложил, что грузовые машины все наготове и что потребуется не более двадцати минут, чтобы они добрались от 23-ей колонны до Караолоса. Он сообщил также точное время, необходимое для переезда из Караолоса в Кирению по ряду других маршрутов.
   Зеев Гильбоа доложил, что погрузка детей в машины займет считанные минуты, как только машины прибудут в Караолос. Он сообщит детям о цели поездки непосредственно перед отправкой.
   Американец Ханк Шлосберг, капитан "Эксодуса", сказал, что он поднимет якорь в Ларнаке на рассвете, возьмет курс на Кирению и прибудет туда за час, а то и за два, до прибытия автоколонны.
   Мандрия доложил, что он расставил наблюдателей вдоль пути следования автоколонны. Они немедленно сообщат водителям, если произойдет что-нибудь непредвиденное. Другие наблюдатели следили за целым рядом обходных маршрутов. Мандрия сказал, что он лично будет ждать, как приказано, в Фамагусте у себя дома. Как только колонна проедет мимо его дома, он тут же позвонит в Кирению Марку Паркеру.
   Ари встал и окинул взглядом своих помощников. Все нервничали. Даже столь спокойный обычно Яркони уставился в землю. Ари не стал ни поздравлять их, ни желать им успеха. С поздравлениями еще успеется. Что же касается успехов, то об этом они уж побеспокоятся сами.
   - Я сначала хотел устроить этот побег только дня через три, когда сами англичане начнут перебрасывать детей в новые лагеря. Но нам стало известно, что майор Алистэр что-то заподозрил. Мы имеем все основания считать, что он потребовал из Лондона указаний, минуя своего непосредственного начальства, генерала Сатерлэнда.
   Поэтому нам приходится действовать немедленно. Наши машины прибудут в Караолос в девять утра. Я надеюсь, что к десяти часам дети будут уже в машинах и мы проедем мимо вашего дома в Фамагусте. С момента, когда мы свернем с ларнакского шоссе, нам предстоят два решающих часа. Нет оснований полагать, что нашу колонну остановят. Наши машины известны по всему Кипру.
   Однако... мы должны действовать так, как если бы были на подозрении. Есть еще какие-нибудь вопросы?
   Восторженная натура Давида Бен Ами не позволила ему покончить с таким делом без тостов. Ари относился к его затеям со снисхождением.
   - Лехаим! - сказал Давид, подняв рюмку.
   - Лехаим! - ответили остальные.
   - Мне частенько приходится слышать этот ваш "Лехаим", - сказал Мандрия. Что это слово обозначает?
   - Оно обозначает "За жизнь!", - ответил Давид. - В устах евреев это немалое требование.
   - "За жизнь", - повторил Мандрия. - Хорошо как! Ари подошел к Мандрии и обнял его по-пальмаховски.
   - Вы были нам настоящим другом, - сказал он. - Теперь мне надо пойти к Паркеру.
   У Мандрии были слезы, на глазах. Он знал, что так они обнимаются только со своими. Такое объятие со стороны Ари означало, что его полностью приняли как своего.
   Полчаса спустя Ари, под видом капитана Калеба Мура, встретил Марка на террасе отеля "Кинг Джордж". Марк был сплошной комок нервов.
   Ари сел, от сигареты отказался и заказал себе виски.
   - Ну как? - нетерпеливо спросил Марк.
   - Завтра мы будем в Караолосе в девять утра.
   - Я думал, вы подождете, пока англичане сами начнут перебрасывать детей.
   - Оно и было бы лучше, но мы не можем ждать. Дружок из Си-Ай-Ди сообщил нам, что Алистэр о чем-то догадывается. Успокойся, - сказал Ари. - Еще немного, и все будет позади. Англичане, хотя и заподозрили что-то, но сами не знают что. Вот и все наши дела.
   Марк кивнул. Он собирался послать телеграмму и попросить о продлении отпуска. В Лондоне Брэдбери узнает по подписи "Марк", что Операция Гедеон закончилась успешно и немедленно напечатает репортаж, который Марк отправил ему через знакомого гражданского летчика неделю тому назад.
   - А что, если Мандрия не позвонит мне в десять?
   Ари улыбнулся.
   - Тогда я бы тебе советовал сорваться как можно скорее. Разве только ты желаешь написать репортаж о моей казни.
   - Получился бы неплохой репортаж, - ответил Марк. Он допил свою рюмку.
   - Кстати, - сказал Ари, глядя в сторону моря, - с того дня, как нам пришлось включить Карен в список, Китти ни разу не была в лагере.
   - Правильно. Она со мной во "Дворце".
   - И как она?
   - Ну, как, по-твоему? Плохо, конечно. Она не хочет, чтобы Карен попала на "Эксодус". Можно ли осуждать ее за это?
   - Я и не осуждаю. Мне просто жаль ее.
   - Очень мило с твоей стороны. Я не знал, что ты можешь пожалеть кого-нибудь.
   - Мне жаль, что она поддалась своему чувству.
   - Вот как? Я забыл. Ты ведь не признаешь никаких чувств.
   - Ты нервный, Марк.
   Спокойствие Ари злило Марка.
   Он вспомнил, как горевала Китти, когда она вернулась в Кирению и рассказала ему, что Карен тоже попадет на "Эксодус".
   - Что ты хочешь? Китти вынесла в жизни больше страданий, чем под силу женщине.
   - Страданий? - сказал Ари. - Я боюсь, что Китти Фремонт вообще не знает, что такое "страдания".
   - Ну тебя к черту, Бен Канаан. Не думаешь ли ты, что евреи взяли все страдания на свете на откуп?
   - По счастью, вам платят не за то, чтобы мне сочувствовать. А мне на ваше сочувствие в высшей степени наплевать.
   - Как ты так можешь? Я сочувствую каждой человеческой слабости.
   - У меня их нет в рабочее время.
   Марк поднялся, собираясь уйти. Ари схватил его за рукав. Марк впервые видел Ари по-настоящему сердитым. Его глаза сверкали гневом.
   - Что, по-твоему, здесь происходит? К черту! Это тебе не пикник в саду у герцогини. Мы вызываем завтра на бой всю Британскую империю.
   Он выпустил рукав Марка и пожалел о своей вспышке. В эту минуту Марк пожалел его. Ари, правда, умел скрывать свои чувства, но нарастающее напряжение сказывалось.
   Несколько часов спустя Марк был уже во "Дворце" в Кирении. Он постучал в дверь Китти. Она ухитрилась встретить его с улыбкой на лице, но ее покрасневшие веки красноречиво говорили о ее муке.
   - Завтра.
   Китти вся сжалась.
   - Так быстро?
   - Они боятся, как бы англичане не спохватились.
   Китти подошла к окну и посмотрела на остров и на пирс. Стоял сияющий вечер, и вдали виднелись даже неясные очертания турецкого берега.
   - Я пытаюсь набраться мужества, собрать свои вещи и уехать с Кипра.
   - Послушай, - сказал Марк. - Как только со всем этим будет покончено, давай съездим на пару недель на Ривьеру.
   - Чтобы зализать раны? Я думала, ты собираешься в Палестину.
   - Вряд ли англичане меня туда пустят. Я чувствую себя последним мерзавцем, что втянул тебя в эту историю.
   - Ты тут ни при чем, Марк.
   - Это очень мило с твоей стороны, но не совсем правильно. Как ты думаешь справишься ли?
   - Думаю, справлюсь. Зря только ввязалась. Ты, правда, предупреждал. Все-то время я чувствовала, что почва ускользает у меня из-под ног. Помнишь, Марк, как мы спорили с тобой той самой ночью, когда ты меня познакомил с Бен Канааном? Я сказала, что в евреях есть что-то особое. Они не похожи на нас.
   - У них особый талант попадать в беду. В этом им не откажешь, - сказал Марк, поднимаясь с края кровати и потирая виски.- Однако как бы там ни было, поесть надо. Я голоден.
   Китти встала тоже и стояла, прислонившись к двери, пока Марк помыл лицо под краном. Он потянулся за полотенцем. Она подала ему.
   - Марк! Эта история с "Эксодусом", она очень опасна?
   Он поколебался с минуту. Обманывать ее не имело смысла.
   - Этот твой "Эксодус" - настоящая подводная мина.
   В любой момент может взорваться. У Китти сжалось сердце.
   - Скажи мне правду, Марк. Есть ли у них хоть какой-нибудь шанс?
   - С таким начальником, как это бесчувственное чудовище Ари Бен Канаан, у них шансы неплохие. Солнце село и наступила ночь.
   Марк и Китти молча сидели в ее номере.
   - Что ж мы, всю ночь так и будем сидеть?
   - Пожалуйста, не уходи, - попросила Китти. - Я лягу прямо поверх одеяла.
   Она достала из тумбочки две таблетки снотворного, потушила лампу и растянулась на кровати.
   Марк уселся у окна и следил за прибоем.
   Прошло минут двадцать. Он посмотрел в сторону кровати и увидел, что Китти заснула беспокойным сном; она то и дело ворочалась во сне. Марк подошел к кровати, постоял с минуту над ней, затем прикрыл ее одеялом и вернулся к своему стулу.
   В Караолосе Дов и Карен тоже сидели на его койке слишком возбужденные, чтобы заснуть. Они разговаривали шепотом. Среди всех детей только они одни знали, что их ждет завтра.
   Карен пыталась успокоить Дова. Он без умолку говорил шепотом о том что он станет делать, приехав в Палестину. Он немедленно пристанет к террористам и будет убивать британских солдат. Она успокаивала его, как умела, затем все-таки уговорила его прилечь.
   Когда он закрыл глаза, Карен тихонько встала. Ее охватило какое-то странное ощущение, непонятное и страшное. Дов значил для нее гораздо больше, чем она думала до сих пор. Сначала она его просто жалела. Теперь она была в его власти. Она не понимала, как это могло случиться. Она хотела бы поговорить обо всем этом с Китти. Но Китти не было.
   - Карен?
   - Я здесь, Дов.
   В темноте медленно текли часы.
   В 23-ей Транспортной роте ЕВЕВК три человека лежали на своих койках с широко открытыми глазами.
   Зеев Гильбоа, впервые за без малого год, позволил себе представить весну в Галилее. Он думал о своей жене, о ребенке и о своем хозяйстве. Его ребенку было всего несколько месяцев от роду, когда Пальмах направил Зеева на Кипр.
   Иоав Яркони тоже думал о своем хозяйстве. Оно было не такое, как у Зеева: оно было расположено у самого моря на севере Саронской долины. Хозяйство звали "Сдот Ям", то есть "Морские Нивы", и занималось оно преимущественно рыболовством. Яркони любил скитаться часами по заброшенным руинам Кесарии, делать раскопки в поисках древностей, и он надеялся, что Пальмах отпустит его теперь на некоторое время домой. Он очень тосковал по брату и сестре, а с каким удовольствием он сядет теперь на катер и отправится ловить рыбу!
   ...Давид Бен Ами думал о своем любимом Иерусалиме. Он любил Иерусалим почти столько же, сколько Иордану, сестру Ари. Теперь он увидит их обоих, пока не пошлют куда-нибудь с новым заданием. Скалистые горы Иудеи, где жили шестеро его братьев, и каменный город, поднимающийся среди гор. Давид приподнялся на локоть и прочитал еще раз потертое письмецо, которое привез ему Ари. Иордана, Иордана!
   У него бешено забилось сердце. Иордана, любовь моя!
   Все трое знали, что недолго им дадут побыть дома. Они принадлежали Пальмаху и Мосаду, и их в любой момент могли отправить куда угодно. Но в эту ночь все их мысли-были дома...
   Генерал Брус Сатерлэнд проснулся среди ночи, измученный кошмарами, оделся и вышел прогуляться. Он шел вдоль древней крепостной стены Фамагусты, погруженной в темноту, и вглядывался в старый город с его сотнями Церквей и соборов и с развалинами дворцов и памятников прошедшей славы. Он шел, пока не добрался до башни Отелло. Он взобрался на башню и посмотрел вниз, в сторону порта. Он устал, ужасно устал. Будет ли еще в его жизни ночь, когда он сможет спокойно закрыть глаза и заснуть мирным сном?
   Майор Дж. Дж. Алистэр заснул прямо за письменным столом. Почти всю ночь он рылся в донесениях, в отрывках рапортов, поступивших от агентов, пытаясь отгадать, что же такое затевают евреи в Караолосе.
   Мандрия шагал взад и вперед по комнате, где Мосад и Пальмах провели уже столько совещаний. Да, прошло всего лишь несколько недель с того дня, когда Ари Бен Канаан и Давид Бен Ами стояли на этом же балконе и смотрели вниз на конвой евреев, снятых с "Ворот Надежды". Завтра он тоже будет стоять на балконе и смотреть, как мимо проезжает другой конвой. Это будет венцом безумного плана Ари Бен Канаана.
   Отвага Мосада произвела огромное впечатление на воображение греческих патриотов на Кипре. Те из них, кто, подобно Мандрии, сотрудничали с евреями, уже подумывали о собственном подпольном движении против британского владычества на Кипре.
   Только один спал крепко. Ари Бен Канаан спал мирным сном хорошо накормленного ребенка, у которого нет никаких забот на свете.
   Луч света упал Марку Паркеру на лицо. Он открыл глаза и зевнул. Он задремал у окна, упершись ногами о подоконник. Он весь окоченел, во рту было горько от табака и виски. Он оглянулся и увидел Китти, спавшую спокойным и глубоким сном на кровати. Он спустил штору, на цыпочках вышел из комнаты, побрился, принял холодный душ и почувствовал себя лучше. Он оделся, вернулся в комнату Китти, осторожно присел на краю кровати и нежно погладил ее по волосам. Она проснулась и медленно открыла глаза. Увидев Марка, она улыбнулась и сладко потянулась. Но тут же на ее лице изобразился страх.
   Было без двадцати девять, когда Ари Бен Канаан, в форме капитана Калеба Мура, сел в военный джип, возглавлявший автоколонну из двенадцати грузовых автомашин 23-ей Транспортной роты. В каждой машине за рулем сидел пальмахник, переодетый в британскую военную форму. Они выехали с базы и минут через двадцать остановились перед зданием управления в Караолосе, находившемся за зоной.
   Ари вошел в здание управления и постучал в двери начальника лагеря, с которым он предусмотрительно подружился в течение последних трех недель.
   - Доброе утро, сэр! - сказал Ари.
   - Доброе утро, капитан. Чем могу служить?
   - Мы получили приказ из штаба, сэр.
   Похоже, что новые лагеря готовы раньше срока. Мне приказано перевести туда часть детей уже сегодня.
   Ари положил на стол поддельные наряды.
   Начальник лагеря полистал бумаги.
   - В нашем графике ничего об этом не сказано, - заметил он. - Мы рассчитывали начать переброску только дня через три.
   - Таков приказ, - ответил Ари.
   Начальник лагеря принялся кусать губы в задумчивости. Он посмотрел на Ари, затем еще раз на бумаги и поднял телефонную трубку.
   - Алло, говорит Поттер. Капитан Мур привез приказ на переброску трехсот детей из секции No 50. Выделите им бригаду в помощь.
   Начальник достал ручку и завизировал бумаги. Он подписал еще дюжину пропусков для каждого водителя.
   - Только, пожалуйста, побыстрей, Мур. Через час должна прибыть другая колонна. Как бы не получилась пробка.
   - Хорошо, сэр.
   - Ээ... ээ... Мур. Большое спасибо, старик, за виски, которое вы послали для нашего клуба.
   - Мне это доставило большое удовольствие, сэр.
   Ари собрал бумаги со стола начальника лагеря. Начальник вздохнул.
   - Евреи приходят и евреи уходят.
   - Да, сэр, - ответил Ари. - Они приходят... и уходят.
   Завтрак стоял на столике, поставленном у самого окна в комнате Марка. Он и Китти едва дотрагивались до пищи. Зато пепельница на столе была полна окурков.
   - Который час? - уже в пятнадцатый раз спросила Китти.
   - Около половины десятого.
   - Что же будет?
   - Если все у них идет по графику, то они в эту минуту погружают детей в машины. Посмотри! - сказал Марк, показывая рукой на море. Старая красавица "Афродита", переименованная в "Эксодус", как раз поворачивала медленно в сторону входа в гавань.
   - Боже мой, - вскрикнула Китти, - "Эксодус"?
   - Точно.
   - Но ведь, господи боже мой, он вот-вот развалится на части, Марк.
   - Вполне может быть.
   - Но как же они думают разместить там триста детей?
   Марк зажег новую сигарету. Ему хотелось походить по комнате, но он боялся выдать Китти свое беспокойство.
   Девять тридцать.
   Девять сорок.
   "Эксодус" проплыл между маяком и "Дворцом", сквозь узкий вход между обоими рукавами мода, и вошел в гавань. Без десяти минут десять.
   - Марк, пожалуйста, присядь. Надоело.
   - Вот-вот должен позвонить Мандрия. Остались считанные минуты.
   Десять.
   Десять пять.
   Десять шесть минут.
   Десять семь минут.
   - Что они там, черти! Я ведь заказал кофе.
   Китти, позвони, пожалуйста, из своей комнаты. Пусть немедленно приносят кофе сюда.
   Четверть одиннадцатого. Кофе наконец принесли. Семнадцать минут одиннадцатого. Нервное напряжение Марка начало падать. Он знал: если Мандрия не позвонит в течение ближайших десяти минут, значит, что-то произошло непредвиденное.
   Двадцать минут одиннадцатого. Звонок! Марк и Китти обменялись быстрым взглядом. Марк вытер пот с ладони, сделал глубокий вдох и поднял трубку.
   - Алло.
   - Мистер Паркер?
   - У телефона.
   - Минуточку, сэр. Вас вызывают из Фамагусты.
   - Алло... алло... алло.
   - Паркер?
   - У телефона.
   - С вами говорит Мандрия.
   - Слушаю.
   - Они только что проехали. Марк медленно положил трубку.
   - Все в порядке. Он их все-таки вывез из Караолоса. Теперь они едут по ларнакскому шоссе. Минут через пятнадцать они повернут на север. Это каких-нибудь пятьдесят миль, все по ровной местности. Только один раз им придется перевалить через горы, если, конечно, они не будут вынуждены поехать в обход. Они прибудут, вероятно, сразу после обеда... если все пойдет хорошо.
   - Я чуть не молю бога, чтобы пошло нехорошо.
   - Ладно, давай пойдем. Теперь уже нечего сидеть и ждать.
   Он взял бинокль, направился с Китти вниз к телеграфу и попросил бланк.
   Кеннету Брэдбери директору Американского Синдиката Новостей Лондон.
   Подвернулось дело тчк прошу продлить отпуск две недели тчк подтвердите получение тчк Марк
   - Отправьте это, пожалуйста, срочно. Когда дойдет? Телеграфист прочитал текст.
   - Будет в Лондоне через пару часов.
   Они вышли из "Дворца" и направились к пристани.
   - Чего это ты? - спросила Китти.
   - Это был условный знак, что мой репортаж может быть отдан в печать.
   Они постояли несколько минут на набережной и смотрели, как ветхое судно причаливает к пристани. Марк увел Китти. Они пересекли порт и взобрались на башню Дворца Девы. Отсюда перед ними открывался вид на порт, а также на шоссе, тянувшееся вдоль моря. По нему должна была проехать колонна.
   В четверть двенадцатого Марк направил бинокль на шоссе. Он медленно оглядывал шоссе, вьющееся вдоль берега, исчезая за холмами и вновь появляясь. До перевала было слишком далеко, чтобы увидеть что-нибудь. Вдруг он весь сжался! Он заметил маленькое облако пыли и колонну автомашин, которые с этого расстояния казались не больше муравьев. Он толкнул Китти в бок и протянул ей бинокль. Она направила его на машины, ползшие по извилистому шоссе в сторону Кирении.