Леон Урис. Эксодус (Книга 1 и 2)

   Яков покинул Сде-Тов. Опыт с экспериментальным хозяйством не удался. В том же желчном состоянии духа, в котором он пребывал до этого, Яков продолжал носиться по стране с одного конца в другой, ища где бы приткнуться.
   В 1905 году в России произошла наконец давно назревавшая революция. Она была подавлена.
   Поражение революции 1905 года послужило сигналом для новых погромов. Эти погромы отличались такой жестокостью, что весь цивилизованный мир пришел в ужас. Лев Толстой был до того потрясен, что написал статью, резко осуждавшую царя, министра внутренних дел, графа Плеве, и Черную Сотню, возглавлявшую всегда погромы и убийства. Однако черносотенцы, пользуясь тайной поддержкой царских властей, развязывали один погром за другим, пока сотни тысяч евреев не покинули Россию. Большинство из них подалось в Америку, но были и такие, кто поехал в Палестину.
   Те, которые поехали в Палестину, были людьми совсем нового склада. Это были не беглецы, как братья Рабинские, они приехали не с целью стать купцами. Это были молодые люди, прошедшие хорошую школу сионизма, и полные решимости построить страну заново.
   1905 год принес с собой вторую волну еврейского Исхода.
   Глава 8
   Вторая волна иммиграции принесла с собой тот идеализм, которого недоставало в Палестине. Эти иммигранты не собирались заниматься торговлей в Яффе, еще меньше они были согласны жить на пожертвования единоверцев. Они прибыли полные решимости освоить страну заново.
   Они отправились группами на участки, купленные у помещиков, и принялись за осушение болот. Это был адский труд. Многим старожилам одна мысль о том, что евреи будут работать в поле, словно арабы, казалась невероятной. Сами они работали в лучшем случае надсмотрщиками; "дома" они вообще не знали, что такое сельское хозяйство. Самым ценным из всего, что принесла с собой Вторая алия, был, пожалуй, провозглашенный ею принцип личного труда, а также завоевания еврейского физического труда. Благодаря стараниям и личному примеру ее главного представителя А. Д. Гордона, физический труд получил некий возвышенный характер. Сам Гордон был уже пожилым человеком и ученым, но он добровольно отказался от интеллектуальной карьеры для гораздо более высокой цели возделывать землю собственными руками.
   Яков вновь воспрял духом в эти дни. Он снова отправился - на этот раз в Галилею, - чтобы вместе с другими молодыми людьми создать в Седжере опытное хозяйство. Как только в Седжеру прибыли молодые представители второй волны иммиграции, жизнь забила там ключом. Однажды Яков приехал в Яффу, чтобы повидаться с братом. Его сильно занимала одна мысль и он очень волновался, когда рассказывал о ней Иосе.
   - Как тебе известно, - заговорил он со свойственной ему страстностью, бедуины прибегают ко всякого рода вымогательству, чтобы заставить нас поручить им охрану наших сел против... самих себя. Ну, они пытались заставить и нас в Седжере. Они явились и пригрозили нам, что они нам то сделают и это, если мы не заключим с ними договора. Мы, однако, не стали. Мы сами себя охраняем. Поначалу это было трудно, но мы устроили засаду и убили их вожака. С цех пор они не кажут носа.
   - Потом мы долго обсуждали это, - продолжал Яков. - Если мы в состоянии охранять одно село, то мы с таким же успехом можем охранять и все села. И вот мы разработали план организации вооруженных отрядов и хотим, чтобы ты взял на себя руководство одним из этих отрядов.
   Еврейская охрана! Неслыханная вещь! Идея взволновала Иосю, но он не подал виду и ответил с обычным спокойствием.
   - Я подумаю.
   - Чего тут думать?
   - У тебя, как всегда, все получается очень просто, Яков. Прежде всего, бедуины без борьбы не откажутся от этого важного источника дохода. Кроме того, есть еще и турки. Они никак не допустят, чтобы мы носили оружие.
   - Я тебе скажу прямо, - сказал Яков. - Мы хотим заполучить тебя, потому что никто не знает страну лучше, чем ее знаешь ты, и ни у кого нет такого опыта, как нужно обращаться с арабами и турками, какой имеешь ты.
   - Ишь ты, - ехидно ответил Иося, - вдруг до твоего сознания дошло, что моя долголетняя дружба с арабами не была напрасной тратой времени.
   - Ну ладно, ты лучше скажи - какой твой ответ.
   - Я уже сказал. Я подумаю. Придется сначала убедить наших, чтобы они согласились поручить охрану нам. Но что меня больше всего тревожит, так это то, что если мы станем носить оружие, нас заподозрят в том, что мы сами ищем драки.
   Яков нетерпеливо вскинул руки:
   - Выходит, если мы хотим отстоять свое имущество, то это значит, что мы ищем драки? Ты живешь в Палестине уже двадцать лет, а смотришь на вещи все еще как еврей из гетто.
   Иося не сдавался.
   - Мы приехали сюда мирно. Мы законно приобрели свои земли. Мы построили свои села, никому не мешая. Если мы теперь станем носить оружие, это будет отступлением от мирного характера сионизма, и ты, пожалуйста, не пытайся мне доказать, что в этом нет никакого риска.
   - "Но он стоял посреди поля и защищал его... и Господь одержал великую победу".
   - Опять ты со своими цитатами...
   - От тебя прямо заболеть можно, - гневно возразил Яков. - Ладно, Иося..., ты строй страну под великодушным покровительством головорезов-бедуинов. Очень хорошо. Я им скажу, что мой брат погрузился в размышления. Однако знай, что с тобой или без тебя, а отряды так или иначе будут созданы. Тот отряд, который мы хотели передать тебе, отправится уже на будущей неделе.
   - Куда?
   - На гору Канаан.
   Канаан! В сердце Иоси что-то екнуло. Он лизнул губы, пытаясь скрыть волнение.
   - Я подумаю, - сказал он.
   Иося и впрямь подумал. Ему надоели эти покупки земли для Шумановского фонда и основание новых поселений, которым суждено жить на пожертвования.
   Десяток вооруженных евреев, сорвиголов вроде Якова, могли доставить немало хлопот. Спокойствие и мудрость - вот в чем нуждался вооруженный отряд. Однако мысль о том, что придется жить в окрестностях горы Канаан, откуда можно будет отправляться время от времени в долину Хулы, была слишком великим соблазном.
   Иося уволился из де Шумановского фонда и присоединился к отряду, когда тот прибыл к горе Канаан. Они назвали свою организацию "Гашомер" - "Охранник".
   Отряд Иоси должен был охранять местность, расположенную по кругу от горы Канаан и Рош-Пины на севере вдоль Тивериадского озера до Гиносара на юге, и до Сафеда и Мерена - на западе.
   Иося знал, что рано или поздно не миновать стычек. Как только бедуины убедятся, что они потеряли выгодную работу, они, конечно, нападут на отряд. Он разработал план, как избегнуть столкновения. Самые воинственные племена бедуинов возглавлял старый ренегат и контрабандист, которого звали Сулейманом, и силы которого были, как правило расположены в горах над Абу-Йешей. За свои услуги по "охране" Сулейман вымогал у крестьян Рош-Пины около четверти урожая. Назавтра после прибытия отряда, когда арабы еще ничего не успели узнать, Иося отправился верхом, один и без оружия, в лагерь Сулеймана.
   Он нашел лагерь поздно вечером в горах над Абу-Йешей и неподалеку от Тель-Хая, на ливанской границе. Палатки из козлиных шкур, разбросанные по коричневому склону горы, вот и весь лагерь. Эти вечные кочевники считали себя самыми чистыми и свободными представителями арабов и относились с презрением к нищим феллахам и жителям городов. И действительно, хоть жилось бедуину трудно, но он был вольным человеком. Сильно привязанный к своему племени, бедуин превосходил всех остальных арабов не только отвагой в бою, но и хитростью в делах.
   Вид незнакомого великана с рыжей бородой вызвал в лагере всеобщий переполох. Женщины, одетые в черные бедуинские одежды, с нанизанными в виде покрывала монетами на лице, попрятались в палатках, когда Иося шагом въехал в лагерь.
   Когда он доехал до средины лагеря, один араб-негр - верно, из Судана направился ему навстречу. Негр назвал себя личным рабом Сулеймана и повел Иосю к самой просторной палатке, где рядом паслась самая большая отара коз.
   Старый разбойник вышел из палатки. На нем были черные одежды и черный бурнус на голове. С пояса свисали два богатейших серебряных кинжала. У него был только один глаз, а лицо - все в рубцах: следы ножевых ран, полученных в боях с мужчинами, и острых копей - в драках с женщинами. Сулейман и Иося окинули друг друга быстрым и пронзительным взглядом.
   Иосю пригласили в палатку. Земляной пол покрывали циновки и подушки. Оба мужчины удобно уселись. Сулейман велел своему рабу принести фрукты и кофе для гостя. Мужчины курили из одной наргиле с длинным чубуком и в течение добрых получаса обменивались лишенными всякого значения любезностями. Подали плов из баранины, затем дыни, так они провели в болтовне еще час. Сулейман понял, что Иося не какой-нибудь простой еврей и что пришел он не по пустячному делу.
   Наконец он спросил Иосю о цели его приезда. Иося сообщил ему, что "Гашомер" будет выполнять теперь те функции по охране, которые до сих пор выполнял он, Сулейман. Он поблагодарил Сулеймана за его верную службу в прошлом. Араб не моргнул и глазом. Иося протянул ему руку в знак заключения договора о дружбе. Сулейман улыбнулся и пожал его руку.
   Поздно ночью Иося поехал в Рош-Пину и созвал там общее собрание. Все крестьяне были ужасно напуганы уже одной мыслью об "Охранниках". Они были уверены, что Сулейман перережет всех до единого, когда узнает об этом. Появление Иоси Рабинского и его обещание остаться в Рош-Пине в значительной степени успокоили их.
   На собрании присутствовала также молодая девушка лет двадцати. Она только недавно приехала из Силезии и внимательно слушала Иосю Рабинского. Ее звали Сарой. Насколько Иося был крупным, настолько она была маленькой, и цвет ее волос был настолько же черным, насколько рыжими были волосы Иоси. Она слушала его и прямо не могла оторвать от него глаз.
   - Вы, видно, недавно приехали, - сказал он ей после собрания.
   - Да.
   - Меня зовут Иося Рабинский.
   - Вас знает здесь каждый.
   Иося оставался в Рош-Пине целую неделю. Он был уверен, что Сулейман что-то замышляет и рано или поздно нагрянет, но он знал также, что тот достаточно хитер, чтобы не испортить все излишней поспешностью. Впрочем, Иося тоже нисколько не торопился. Сара произвела на него сильное впечатление. В ее присутствии он все больше застенчиво молчал, так как у него совсем не было опыта, как нужно обращаться с девушками. Чем больше Сара его дразнила, тем больше он залезал в свою скорлупу. Все в Рош-Пине, кроме разве него самого, знали, что он безнадежно влюблен.
   На девятый день десяток арабов пробрались в полночь в Рош-Пину и унесли несколько центнеров зерна. На вахте стоял сам Иося, он их заметил сразу и видел каждый их шаг. Он запросто мог накрыть их с поличным, но для бедуина не было ничего зазорного в том, чтобы попасться на краже. У Иоси был другой план на уме.
   На следующее утро Иося оседлал коня и отправился к Сулейману еще раз. На этот раз он взял с собой свою трехметровую нагайку. Он галопом ворвался в лагерь, резко осадил коня у самого входа в палатку Сулеймана и соскочил с седла. Раб-суданец встретил его со слащавой улыбкой и пригласил в палатку. Иося ударил раба тыльной стороной руки по лицу, словно отмахиваясь от назойливой мухи, и повалил его на землю.
   - Сулейман! - раздался его громовой голос по всему лагерю. - Выйди ко мне!
   Десяток арабов, вооруженных винтовками, появились вдруг, словно из-под земли, и уставились на него.
   - Выйди сюда! - заорал Иося еще раз.
   Старый разбойник не спешил показываться. Наконец он вышел из палатки, подбоченился и угрожающе усмехнулся. Их разделяло расстояние всего в три метра.
   - Кто это тут блеет у меня перед палаткой, словно чесоточная коза? спросил Сулейман. Бедуины громко захохотали вокруг. Иося смотрел на главаря, не мигая.
   - Это я, Иося Рабинский, блею здесь как чесоточная коза, - ответил он. Не просто блею, а утверждаю, что Сулейман - вор и лгун.
   Ухмылка на лице Сулеймана превратилась в злобную гримасу. Бедуины напряженно ждали знака, чтобы наброситься на жида и разорвать его на куски.
   - Давай, давай, - спокойно продолжал Иося, - позови всю свою родню. Чести у тебя не больше, чем у свиньи, а мужества, я слышал, у тебя столько же, сколько у бабы.
   Баба! Это смертельное оскорбление для бедуина. Это уже был личный вызов, которого нельзя не принять.
   Сулейман поднял кулаки и потряс ими в воздухе.
   - Твоя мать шлюха, какой нет больше на свете!
   - Давай, давай, баба... трепись больше! - отозвался Иося.
   Честь Сулеймана была в опасности. Он выхватил один из своих серебряных кинжалов и со звериным рыком набросился на Иосю.
   Кнут Иоси засвистел в воздухе!
   Он обвил ноги араба, поднял его в воздух и швырнул оземь. Иося настиг его одним прыжком. Он с такой быстротой и с такой силой хлестал кнутом спину Сулеймана, что слышно было даже эхо ударов с окрестных гор.
   - Мы ведь братья с тобой! Мы ведь братья! - завизжал Сулейман после пятого удара, моля о пощаде.
   Иося направил кнутовище на грудь поверженного им врага.
   - Сулейман, мы с тобой обменялись рукопожатием в знак честной дружбы, а ты нарушил данное слово. Если хотя бы один из твоих людей хоть раз покажет нос на наших полях, я разрежу тебя на куски вот этим самым кнутом и брошу тебя шакалам.
   Иося круто обернулся и его глаза пронзили стоявших рядом бедуинов. Они все словно окаменели. Им ни разу не приходилось видеть до этого такого сильного, такого бесстрашного и такого сердитого человека. Не обращая ни малейшего внимания на их винтовки, Иося повернулся к ним спиной, подошел к своей лошади, сел и уехал прочь.
   С тех пор Сулейман ни разу не трогал еврейских полей.
   На следующее утро, когда Иося снова сел на лошадь, чтобы вернуться к своему отряду у горы Канаан, Сара спросила, когда он приедет еще раз. Он что-то пробормотал о том, что будет приезжать в Рош-Пину один раз в месяц, а то и чаще. Когда он вскочил в седло, помахал ей рукой и ускакал, сердце Сары прямо разрывалось от боли разлуки. Нет, на всем свете не было другого такого Иоси - ни среди евреев, ни среди арабов, ни среди казаков, ни даже среди королей. Глядя ему вслед, Сара поклялась, что всю жизнь будет любить Иосю Рабинского.
   Целый год Иося командовал отрядом "Охранников", да так умело, что во всем районе почти не было стычек. Ни разу ему не пришлось открыть огонь. Когда возникали осложнения, он отправлялся к арабам, вел с ними дружеские переговоры и заодно предостерегал. Если это не помогало, он пускал в ход свой кнут. Кнут Иоси Рабинского получил вскоре такую же известность в северной Галилее, как его рыжая борода. Арабы называли его "молнией".
   Все это нагоняло скуку на Якова. Ему не хватало действия. Пробыв месяцев шесть в рядах "Охранников", он снова заметался по стране, ища, чем бы заполнить внутреннюю пустоту.
   Иося не был в восторге от своей деятельности в рядах "Охранников", но и не страдал. Эта работа давала ему больше удовлетворения, чем покупка земельных участков; к тому же она доказывала, что евреи вполне могут постоять за себя, и вовсе они не "обреченные". Он с нетерпением ждал каждый раз очередного рейда на север, где он мог побывать у своего друга Каммала, а затем подняться на гору и предаваться своей мечте.
   В глубине души он всегда готовился к этим поездкам в Рош-Пину и заранее предвкушал радость, ожидавшую его там. Подъезжая к селу, он всегда подтягивался, сидя на своем белом жеребце, чтобы вид у него был еще более внушительный. Чем ближе он подъезжал, тем сильнее у него билось сердце, потому что он знал, что Сара, эта смуглая девушка из Верхней Силезии, наблюдает за ним. Но когда они сидели рядом, Иося словно набирал воды в рот.
   Сара не знала, что делать. Ей никак не удавалось сломить его застенчивость. Если бы это было на старой родине, все было бы гораздо проще: "шадхн" отправился бы к родителям Иоси и все бы устроил. Здесь не было не только "шадхена", но не было даже раввина.
   Так прошел год.
   В один прекрасный день Иося неожиданно приехал в Рош-Пину. Его хватило только на то, чтобы спросить - не согласится ли она поехать с ним в долину Хулы, расположенную недалеко на севере.
   Сару охватило волнение. Никто из евреев, кроме Иоси Рабинского, не отваживался севернее Рош-Пины. Они пронеслись мимо Абу-Йеши, затем поднялись в горы. Они остановились на вершине его горы.
   - Вот на этом самом месте я перешел когда-то границу, - нежно сказал он.
   Достаточно было видеть, с какой нежностью Иося смотрит вниз на долину Хулы, чтобы понять, как сильно это место запало ему в сердце. Так они стояли оба и долго смотрели вниз. Сара едва доходила ему до плеча.
   По ее телу прошла теплая волна любви. Она поняла, что это был единственный путь, которым Иося мог выражать свои самые сокровенные чувства.
   - Иося Рабинский, - прошептала Сара, - вы не хотите жениться на мне?
   Иося прочистил горло и пробормотал:
   - Да... э... как странно, что вы об этом заговорили как раз сейчас! Я только что хотел задать вам примерно тот же вопрос.
   Никогда еще в Палестине не было свадьбы, которую бы можно было сравнить со свадьбой Иоси и Сары. Гости съехались со всей Галилеи и даже из далекой Яффы, откуда было два дня езды до Сафеда. Пришли "Охранники", приехал Яков, явились все жители Рош-Пины, пришли и турки, и Каммал, и даже Сулейман. Все пришли посмотреть, как Иосю и Сару венчают под балдахином, как они произносят ритуальный обет и пьют освященное вино. Потом Иося бросил свой стакан на землю и, в память разрушения храма, раздавил его каблуком. Угощений было столько, что можно было накормить целый полк, и танцы и веселье продолжались чуть ли не целую неделю.
   Когда гости разъехались, Иося повел жену в свою палатку на склоне горы Канаан и там они провели первую брачную ночь.
   Затем молодожены распрощались с горой Канаан и отправились в Яффу, где их ждала напряженная работа. Он пользовался к этому времени немалой славой и обладал всеми необходимыми качествами для работы с новоприбывшими, для их бытового и трудового устройства в этой незнакомой для них стране. Он подписал договор с Сионистской организацией и стал одним из руководителей Сионистского Поселенческого Общества.
   В 1909 году к Иосе обратились за советом по очень важному делу. Многие из евреев, проживавших в Яффе, стремились к улучшению жилищных, санитарных и культурных условий, создать которые в старом арабском городе было невозможно. Иося приложил большие усилия, чтобы купить полосу земли к северу от Яффы, которая состояла из песка и цитрусовых плантаций.
   На этой полосе земли был построен первый чисто еврейский город за две тысячи лет. Город назвали "Холмом весны" - Тель-Авив.
   Глава 9
   Старые сельскохозяйственные поселения находились в весьма плачевном состоянии. Причин для этого было много. Прежде всего - равнодушие, апатия и совершенное отсутствие идеалов у поселенцев. Они по-прежнему выращивали только культуры на экспорт и продолжали использовать дешевый труд арабов. Несмотря на приток евреев и на сильное желание этих евреев обрабатывать землю в стране, очень трудно было убедить старых хозяев давать новоприбывшим работу.
   В общем и целом положение страны было малоутешительным. Оно мало чем изменилось за те двадцать лет, что братья Рабинские находились в Палестине. Какая-то работа, правда, велась вокруг нынешнего Тель-Авива, но это было, пожалуй, все.
   Энергия и душевный подъем, которые привезли с собой люди второй волны иммиграции, начинали улетучиваться. Как некогда Яков и Иося, так и эти новоприбывшие метались с места на место бесцельно и нигде не пускали корней.
   По мере того как Сионистское поселенческое общество приобретало все больше и больше земли, становилось ясно, что необходим какой-то крутой перелом в самом подходе к проблеме заселения страны.
   Иося и многие его товарищи давно уже пришли к убеждению, что индивидуальный способ ведения хозяйства просто физически невозможен. Тут и проблема безопасности, и отсутствие у евреев сельскохозяйственного опыта, а главное - страшная запущенность земли.
   То, к чему стремился Иося на своей новой родине, это были села, жители которых обрабатывали бы землю собственными руками, вели бы смешанное хозяйство, чтобы прокормить себя без посторонней помощи, и были бы и состоянии постоять за себя сами. Из этого само собой вытекало основное требование, чтобы вся земля была собственностью Сионистского поселенческого общества, то есть всенародной собственностью. На этой земле должен был допускаться только самостоятельный труд: чтобы еврей возделывал землю сам и не имел права нанять ни евреев, ни арабов.
   Вскоре произошло еще одно важное событие, а именно, когда евреи Второй алии торжественно поклялись трудиться исключительно на благо страны, строить родину, не руководствуясь личными соображениями и выгодой. Это обязательство подходило уже вплотную к идеям, приведшим впоследствии к созданию коллективных хозяйств.
   Сельскохозяйственная коммуна родилась не из общественных или политических идеалов. Она вытекала как настоятельная необходимость из борьбы за существование: другого пути просто не было.
   Таким образом были созданы предпосылки для драматического эксперимента. Шел 1909 год. Сионистское поселенческое общество купило четыре тысячи дунамов земли к югу от Тивериады, там, где река Иордан вливалась в Тивериадское озеро. Это было сплошное болото. Общество снабдило двадцать молодых парней и девушек инвентарем, а также продовольствием и деньгами на год, и поставило перед ними задачу освоить эту землю.
   Иося отправился вместе с ними, помогая им поставить палатки на краю болота. Они назвали это место "Шошана"; так называется дикая роза, которая растет в окрестностях Тивериадского озера.
   Опыт на всенародной земле в Шошане мог и должен был служить ключом для будущего заселения страны. Это был самый важный шаг, предпринятый евреями со времени исхода.
   Построили три барака из необстроганных досок. Один служил столовой и местом для собраний, второй - сараем и складом для инструментов, а третий жильем для шестнадцати мужчин и четырех женщин.
   В первую зиму бараки рухнули раз десять под натиском ветров и воды. Кругом была такая грязь, что они надолго были оторваны от мира. В конце концов им пришлось перебраться в соседнюю арабскую деревню, где они и дождались весны.
   Весной, когда закипела работа, Иося навестил Шошану. Нужно было шаг за шагом отвоевывать землю у болота. Посадили сотни австралийских эвкалиптов, которые должны были вбирать влагу. Копали вручную дренажные канавы, работали от зари до зари, а треть все время болела малярией. У них было только одно средство против малярии: старое арабское средство, состоявшее в том, чтобы надрезать мочки ушей и пустить кровь. Все лето они работали в адской жаре и по пояс в болоте.
   Однако прошел год, и уже можно было видеть первые результаты их нечеловеческого труда: часть болота была осушена. Теперь нужно было вывезти камни с поля, для чего использовали ослов, а также вырубить и сжечь кустарник.
   В Тель-Авиве Иося продолжал упорно бороться в поддержку эксперимента. Он убедился, что стремление построить себе родину было настолько сильно, что по крайней мере эти два десятка человек были по-прежнему готовы изнемогать безвозмездно на этой неблагодарной и изнурительной работе.
   В Шошане трудностям не было конца, но по истечении двух лет было освоено достаточно земли, чтобы можно было приступить к севу. Это был весьма критический момент, так как почти никто из всей группы не имел ни малейшего понятия о том, что сеять, как сеять, и с трудом даже отличал курицу от петуха. Они принялись за дело наобум, и результаты, конечно, были плачевные. Они не умели провести ровную борозду плугом; не знали, как нужно сеять, как сажать деревья; не умели доить корову; все это было для них сплошной тайной.
   Они принялись за сельское хозяйство с тем же упорством, с каким приступили к осушению болота. После осушения болота, землю нужно было орошать. Сначала воду возили на ослах в бочках. Потом попытались применить арабский круг, выкопать колодцы, пока наконец не выкопали оросительные канавы, построили систему плотин, чтобы задержать дождевые воды зимой.
   Мало-помалу земля выдавала им свои секреты. Часто, во время своих наездов у Иоси спирало дыхание, когда он бывал свидетелем энтузиазма жителей Шошаны. У них ничего не было, кроме того, что на них, да и то принадлежало не лично им, а всему коллективу. Они питались в высшей степени скромно в общей столовой; у них были общие душевые и уборные, и все спали под одной крышей. Арабы и бедуины с удивлением следили за медленным, но неуклонным ростом Шошаны. Когда они увидели, что засеваются уже несколько сот акров, они решили прогнать евреев.
   Теперь все полевые работы приходилось вести под вооруженной охраной. Вдобавок к болезням, к изнурительной работе, у них появилась новая проблема проблема безопасности. После нечеловечески тяжелого труда днем, люди, валившиеся с ног от усталости, должны были еще нести вахту по ночам. Однако ни оторванность от мира, ни окружавшее их изуверство, ни угрозы, ни болота, ни убийственный зной, ни малярия, ни множество других трудностей не могли их запугать: они упорно продолжали делать свое дело в Шошане.