Леон Урис. Эксодус (Книга 1 и 2)

   Яков Рабинский тоже решил попытать счастья в Шошане.
   Прибыл и Иосиф Трумпельдор. Трумпельдор служил когда-то офицером в царской армии, проявил недюжинное мужество во время русско-японской войны, где он потерял руку в боях. Увлеченный идеями сионизма, он приехал в Палестину, а здесь сразу подался в Шошану. Трумпельдор и Яков взяли на себя обеспечение безопасности, и вскоре набеги бедуинов прекратились.
   Жизнь в коллективе ставила перед людьми гораздо больше проблем, чем они могли предвидеть.
   Прежде всего, вопрос управления коллективом. Хотя все и велось на демократических началах, но евреи, как известно, испокон веков отличаются независимостью взглядов, и почти не бывает, чтобы два еврея придерживались одного мнения по какому-нибудь вопросу. Неужели и тут управление выродится в бесконечные митинги и препирательства?
   Затем был вопрос о разделении труда. Вопросы здравоохранения, социальные и касающиеся воспитания - решались всем коллективом. Но как быть, если кто-нибудь не мог или не хотел работать, как все? Как быть с теми, кто был недоволен порученным ему делом? Или с теми, кому не нравилась еда или тесные жилищные условия? И как быть с личными ссорами?
   Однако был один фактор, который улаживал все. Каждый житель Шошаны всем сердцем ненавидел все то, что наделило его качествами, свойственными еврею в гетто. Они были полны решимости разбить вдребезги все эти факторы и они были не менее полны решимости построить свою страну заново. Шошана имела собственный кодекс чести и собственные общественные законы. Люди в Шошане вступали в брак и разводились с общего согласия. Они не руководствовались в своих делах старыми традициями. С прошлым они покончили раз и навсегда.
   После долгих веков гонений, здесь в Шошане сбылась их вековая мечта: здесь родилось подлинное, свободное еврейское крестьянство. Они одевались как крестьяне и плясали хору при свете костра. Возделывание земли и строительство страны стали самым почетным делом в жизни. Время шло, всюду были разбиты цветники, посажены деревья, устроены газоны и построены новые красивые здания. Для женатых построили небольшие коттеджи, начали строить библиотеку, и в селе работал врач на полной ставке.
   Затем случилось восстание женщин. Одну из четырех девушек, которые первыми приехали в Шошану, звали Руфью. Это была невысокая и не очень красивая девушка, но именно она возглавила бунт женщин. Она выступала на собраниях и доказывала, что женщины не для того покинули черту оседлости и Польшу, и, конечно же, не для того приехали в Шошану, чтобы стать здесь домохозяйками. Они требовали полного равенства не только дома, но и в труде. Они постепенно опрокинули все общепринятые традиции, работая плечом к плечу с мужчинами даже в поле. Они взялись за птицеферму и за овощеводство, обнаруживая не меньше способностей и выносливости, чем мужчины. Они научились даже обращению с оружием и несли вахту по ночам.
   Руфь, возглавлявшая бунт женщин, поставила себе целью завладеть животноводческой фермой Шошаны, состоявшей в то время из пяти коров. Ей ужасно хотелось получить коров в свое распоряжение. Но мужчины на это не шли ни в какую. Это уж было слишком! Яков, самый опытный оратор среди мужчин, ринулся в словесный бой с Руфью. Как же она не понимает, что коровы - это все-таки слишком опасное дело для женщин! Кроме того, эти пять коров были самым ценным достоянием Шошаны, над которым буквально дрожали все.
   К изумлению всех Руфь замолчала и подчинилась. Это было так на нее не похоже! Целый месяц она не обмолвилась ни единым словом о коровах. Зато она при малейшей возможности убегала украдкой в соседнее арабское село, чтобы научиться там искусству доения. В свои редкие свободные от работы часы она тщательно прочитала все книжки по животноводству, которые ей удалось достать.
   Однажды рано утром Яков, после ночного дежурства, вошел как-то в коровник. Руфь нарушила слово! Она сидела и доила Иезевель, их лучшую корову.
   Немедленно был созван митинг, чтобы вынести общественное порицание товарищу Руфи за недисциплинированность. Однако Руфь привела цифры и данные, доказывая, что при надлежащем уходе и кормлении коров, можно значительно увеличить надои. Она упрекнула мужчин в невежестве и нетерпимости. Чтобы убедить ее во вздорности ее утверждений, собрание решило поручить ей стадо на время.
   Дело кончилось тем, что Руфь стала таки заведующей фермой. Она увеличила поголовье в двадцать пять раз и стала одной из самых опытных животноводов страны.
   Яков и Руфь поженились. Говорили, что она единственный человек на свете, который может переспорить Якова. Они любили друг друга и были как нельзя более счастливы.
   Острейший кризис наступил в Шошане с рождением первых детей. Женщины так упорно дрались за равные права, они их и добились и играли важную роль в хозяйственной жизни. Многие женщины занимали руководящее положение. Вопрос подвергся тщательному обсуждению. Должны ли женщины оставить теперь работу и заняться домашним хозяйством? Нельзя ли найти другой выход? Жители Шошаны придерживались мнения, что коль они ведут образ жизни единственный в своем роде, то и в вопросе о детях они должны найти выход единственный в своем роде.
   Так возникли детские учреждения. Определенным жителям Шошаны было поручено ходить за детьми и воспитывать их в рабочее время. Это освобождало женщин для работы в хозяйстве. По вечерам дети возвращались в свои семьи. Многие подняли крик за пределами Шошаны, что такой образ жизни разрушит семью, в которой евреи находили единственное спасение во все века гонений. Несмотря на эти опасения, семейные связи в Шошане остались такими же тесными, как в любой другой семье.
   Наконец-то Яков Рабинский обрел свое счастье. Шошана все росла и росла, и вот она уже насчитывает около ста членов и возделывает свыше тысячи дунамов земли. У Якова не было никакого личного имущества; даже предметы его одежды принадлежали не ему лично. У него была зато жена, которая не лезла за словом в карман, и была одним из лучших земледельцев Галилеи. По вечерам, после дневного труда, они гуляли вдвоем с Руфью по газонам и цветникам, или они поднимались на небольшой холм и смотрели вниз на зеленеющие поля. Яков был счастлив.
   Шошана, первый кибуц в Палестине, был, пожалуй, долгожданным ответом на вопросы, поставленные сионизмом.
   Глава 10
   Однажды вечером Иося вернулся домой с важного совещания "Ваад Галашон" "Комитета по делам языка", глубоко погруженный в мысли. Так как он занимал выдающееся положение в стране, к нему обратились со специальным призывом.
   У Сары всегда был готовый чай для Иоси, в какой бы час дня или ночи он ни возвращался со своих заседаний. Они сидели на веранде своей трехкомнатной квартиры на улице Гаяркон, с которой открывался широкий вид на Средиземное море. Отсюда была хорошо видна излучина побережья, переходящая из Тель-Авива в Яффу.
   - Сара, - сказал он наконец, - я принял решение. Я был сегодня на совещании "Ваад Галашон", и там мне предложили принять новую фамилию и разговаривать исключительно на языке иврит. Сам Бен-Иегуда выступал. Он проделал огромную работу по модернизации иврита.
   - Чепуха какая! - ответила Сара. - Ты мне как-то сам сказал, что ни разу во всей человеческой истории не удалось воскресить язык.
   - Правильно. Но ведь никогда еще ни один народ не пытался воскресить нацию, как пытаемся мы. Когда я смотрю на все то, что сделано в Шошане и в других кибуцах...
   - Вот-вот, хорошо, что ты сам заговорил о Шошане. Ты хочешь переменить фамилию только потому, что твой брат, бывший Яков Рабинский, так поступил.
   - Глупости.
   - Впрочем, как его теперь зовут, твоего бывшего Якова Рабинского?
   - Акивой. Он назвал себя именем человека, которого он боготворил еще в детстве.
   - А может быть ты назовешь себя Исусом Христом, которым ты тоже восхищался в детстве.
   - Ты прямо невозможна, - рассердился Иося и вышел с веранды.
   - Если бы ты еще посещал синагогу изредка, - сказала ему Сара, следуя за ним по пятам, - ты бы знал, что древнееврейский существует только для того, чтобы общаться с господом-богом.
   - Сара!... Порой я задаю себе вопрос - зачем ты, собственно, взяла на себя труд и приехала из Силезии? Если мы хотим думать и действовать как нация, то мы и говорить должны как единая нация.
   - А мы и говорим. Идиш - вот наш язык.
   - Идиш - это язык диаспоры. Идиш - это язык гетто. Иврит - вот общий язык всех евреев.
   Она погрозила пальцем своему великану-мужу.
   - Ты брось эту сионистскую пропаганду. Меня, Иося, агитировать нечего. Для меня ты до самой смерти останешься Иосей Рабинским.
   - Ну, как знаешь. А я твердо решил, Сара. Ты бы лучше тоже занялась ивритом, потому что с этого дня мы будем говорить дома только на этом языке.
   - Сплошная чушь, это твое твердое решение!
   Иося не сразу согласился с Бен-Иегудой и с остальными. Но они были правы. Надо было воскресить древнееврейский язык. Если только их стремление к национальной самобытности достаточно сильно, то можно воскресить к новой жизни и язык. Однако Сара была упряма. Она всю жизнь говорила на языке идиш, на том же языке говорила ее мать. Она вовсе не собиралась приниматься за учебу на старости лет.
   Целую неделю Иосе пришлось спать на диване. Но он не сдавался. Потом он в течение трех недель разговаривал с ней на иврите, а она отвечала на идиш.
   - Иося, - позвала она однажды вечером, - Иося, подойди сюда и помоги мне.
   - Прошу извинить, - ответил Иося, - но в этом доме нету никакого Иоси. Если ты имеешь в виду меня, - продолжал он, - то да будет тебе известно, что меня зовут Бараком. Барак Бен Канаан.
   - Барак Бен Канаан?!
   - Да, я долго подбирал себе подходящие имя и фамилию. Арабы звали мой кнут "молнией", а "Барак" и есть "молния" на иврите. Так же звали полководца легендарной Деборы. А фамилию я себе выбрал "Бен Канаан", потому что я люблю, как ты знаешь, гору Канаан.
   Сара хлопнула дверью.
   Иоси повысил голос:
   - Да, я был счастлив на горе Канаан. Тогда моя жена еще не была такая упрямая! Привыкай, привыкай, Сара Бен Канаан... Сара Бен Канаан!
   Иося, теперь Барак, опять перешел спать на диван. Целую неделю воюющие стороны не проронили ни слова.
   Однажды ночью, спустя месяц после начала военных действий, Барак вернулся с утомительного трехдневного совещания, происходившего в Иерусалиме. Он приехал поздно ночью, очень усталый, и ему очень хотелось поделиться обо всем с Сарой за чашкой чая. Однако дверь в спальню была заперта. Он вздохнул, стянул ботинки и лег на диван. При его росте он никак не помещался на динаве, и его ноги всегда свисали. Он сильно устал и ему очень хотелось отдохнуть в кровати. Он уже жалел, что затеял все это. Он уже засыпал, как вдруг заметил через щель у порога, что в спальне зажегся свет. Дверь открылась, Сара подошла к нему на цыпочках, спустилась на колени перед диваном и положила голову на его широкую грудь.
   - Я тебя люблю, Барак Бен Канаан, - прошептала она на чистом иврите.
   У Барака Бен Канаана была масса дел в новом городе Тель-Авиве. По мере того, как росло еврейское население Палестины, - "Ишув", как оно себя называло на иврите, - иврит становился разговорным языком "ишува". Барак Бен Канаан занимал теперь очень высокое положение среди сионистов и в Сионистском Поселенческом Обществе. Его жизнь была теперь сплошной цепью заседаний, совещаний и сложных переговоров с турками и арабами. Он писал важные доклады, касавшиеся политики сионистов, и не раз ездил с Сарой в Лондон, где находился генеральный штаб сионистов, и в Швейцарию - на съезды. Все же Барак не знал того полного счастья, которое нашел его брат Акива в Шошане. Сердцем Барак был всегда в долине Хулы к северу от горы Канаан. Сара была умная и преданная жена. Ей очень хотелось заглушить его тоску по долине детьми. Но ничего из этого не получилось. Пять раз подряд у нее были преждевременные роды. Она очень страдала от этого, так как Бараку было уже за сорок.
   В начале 1908 года произошло восстание младотурок, которое отстранило от власти продажного старого деспота Абдул-Хамида Второго. Все сионистское движение воспряло духом, когда турецким султаном и духовным вождем всего мусульманского мира стал Мохаммед Пятый. Вскоре, однако, выяснилось, что восстание не оказало никакого влияния на вопрос о предоставлении евреям "мандата" на Палестину. Мохаммед Пятый получил в наследство империю, готовую вот-вот развалиться; турецкую империю тогда так и называли во всем мире: "больной на Босфоре".
   Англичане выказали с самого начала большие симпатии сионизму. Барак чувствовал, что британские и еврейские интересы можно было как-то согласовать, тогда как с турками сотрудничество было невозможно. Англичане предложили в свое время и Синай, и Уганду для еврейского заселения, многие британские деятели открыто выражали поддержку идее создания еврейского отечества; сама Англия служила центром сионистского движения, там же жил доктор Хаим Вейцман, уроженец России, возглавивший впоследствии движение.
   По мере того как росло британское влияние на Ближнем Востоке и соответственно падало влияние турок, Барак, сионисты, а также весь "ишув", открыто заняли пробританскую позицию.
   Мохаммед Пятый проиграл ряд дорогостоящих войн на Балканах. Его положение "тени Аллаха", духовного вождя Ислама, пошатнулось. Пятисотлетняя турецкая империя чуть не рухнула, когда в стране разразился острейший финансовый кризис.
   Четыре столетия русские цари мечтали о незамерзающих портах на Средиземном море. Пробиться через проливы Босфора и Дарданелл, это было их вековое стремление. Теперь, когда турецкая империя вот-вот рухнет, Россия разработала хитрый план, чтобы, наконец, добиться своей цели. Россия принялась дразнить Турцию, чтобы заставить ее заключить союз с немцами. Россия всячески стремилась к войне с Турцией и за участие в будущей мировой войне на стороне союзников, она требовала, чтобы Константинополь стал русским. Мохаммед Пятый хорошо понимал, чего хотят русские, и тщательно избегал конфликта. Он знал, что не только русские хотят завладеть Константинополем, но что и англичанам, и французам, и итальянцам не терпится расчленить его империю и разделить ее между собой.
   Затем вспыхнула первая мировая война!
   Мохаммед Пятый не собирался пасть ни в угоду русским, ни в угоду англичанам. Наоборот, турки сражались с такой храбростью и решимостью, какой никто от них не ожидал. Русские войска, пытавшиеся перебраться через Кавказ, были остановлены, а на Ближнем Востоке турки одним рывком пересекли Синайский полуостров и добрались до главной артерии Британской империи, до Суэцкого канала.
   Макмагон, британский представитель в Египте, начал давать обещания арабам, если они восстанут против турок. За такую помощь англичане обещали арабам независимость. Британские агенты отчаянно пытались поднять среди арабов восстание против Турции. Они обратились к главному арабскому князю, Ибн-Сауду, могущественному вахабиту Аравийского полуострова. Ибн-Сауд решил выждать, чтобы решить тогда, когда станет ясно, откуда ветер дует. В общем арабы то сражались на стороне турок, то играли в выжидание.
   Одновременно с этим Мохаммед Пятый, официально - вождь всех мусульман, отчаянно призывал всех правоверных поднять "священную войну" против англичан. Его призывы были встречены молчанием.
   Англичане пришли к выводу, что существует только один способ заручиться поддержкой арабов, а именно - подкупить их. Они пустили в ход в качестве приманки огромные суммы. Это подействовало.
   Шериф Мекки пользовался известной независимостью в системе турецкой империи. Официально шериф Мекки был "настоятелем святых мест в Мекке и Медине". Эта должность передавалась по наследству прямым потомкам Магомета.
   Хотя шериф Мекки и не пользовался большим влиянием в арабском мире, он был смертельным врагом Ибн-Сауда. Когда англичане установили с ним контакт, он понял, что этим путем он сможет захватить власть над арабским миром, когда Мохаммед Пятый, а с ним и вся турецкая империя, рухнут.
   Шериф Мекки переметнулся поэтому на сторону англичан, получив за это несколько сот тысяч фунтов стерлингов чистоганом.
   У шерифа был сын, Фейсал, который - величайшая редкость среди арабов обладал чем-то вроде политического сознания. Он согласился поддержать отца и пытаться поднять среди арабов восстание против Турции.
   Еврейское население в Палестине не нужно было ни подкупать, ни уговаривать. Евреи решительно стояли на стороне англичан. Когда началась война, им угрожала большая опасность, так как было известно, что они открытые сторонники врагов Оттоманской империи.
   Молниеносным походом Кемал-Паша, будущий Ата-тюрк, оккупировал всю провинцию и над еврейским населением Палестины навис террор.
   Барака Бен Канаана предупредили, что через шесть часов он должен покинуть Палестину. Они оба с братом Акивой числились в турецком списке тех, кто подлежал немедленному расстрелу. Сионистское Поселенческое Общество было вынуждено закрыть свои учреждения, и всякая еврейская деятельность в Палестине прекратилась.
   - Сколько нам еще осталось, дорогой? - спросила Сара.
   - На рассвете мы должны уйти. Возьмем с собой только маленький чемодан. Все остальное придется оставить.
   Сара прислонилась к стене и погладила свой живот. Она была в шестом месяце, и на этот раз она чувствовала ребенка в утробе гораздо живее, чем в предыдущие пять беременностей... Пять выкидышей! - подумала она.
   - Я не могу поехать, - сказала она. - Не могу. Барак резко обернулся к ней. Его глаза сузились и его борода, казалось, отражает слабое мерцание свечи.
   - Давай, Сара, пошли... сейчас не время для капризов. Она кинулась в его объятия: - Барак... о, Барак! Я лишусь и этого ребенка... Я не могу, не могу... Я не могу! Он сделал глубокий вздох.
   - Ты должна поехать со мной. Один бог знает, что турки над тобой сделают, если ты попадешь к ним в руки.
   - Я не откажусь от этого ребенка.
   Барак медленно сложил свой чемодан и запер его.
   - Сейчас же отправляйся в Шошану, - сказал он наконец. - Руфь там позаботится о тебе... ты только поосторожнее там с ее коровами.
   Он нежно поцеловал жену в щеку, а она поднялась на цыпочки и крепко обняла его.
   - Шалом, Сара, любовь моя! - Он повернулся и быстро вышел из комнаты.
   Сара добралась на ослах из Тель-Авива в Шошану, и там, окруженная неусыпной заботой Руфи, стала ждать рождения ребенка.
   Акива и Барак бежали в Каир, где они встретили старого друга, однорукого Иосифа Трумпельдора. Трумпельдор был занят организацией воинской части из палестинских евреев, которая должна была сражаться на стороне англичан.
   Соединение Трумпельдора, Еврейский корпус погонщиков мулов, участвовал плечом к плечу с английскими войсками в гигантской операции, имевшей целью прорваться через проливы и напасть на Константинополь с юга. В этой операции приняли участие и Барак с Акивой. Они высадились вместе с британскими частями в Галлиполи, но турки отразили атаку. При отступлении Акива был ранен в грудь.
   После разгрома англичан в Галлиполи еврейский корпус был расформирован. Акива и Барак подались в Англию, где Зеев Жаботинский, страстный сионистский деятель, создавал другое боевое соединение, так называемую Еврейскую бригаду, включающую 38-ой,
   39-ый и сороковой полки королевских стрелков.
   Акива еще не полностью оправился после ранения. Его послали в Соединенные Штаты для агитации в пользу Еврейского государства среди американских евреев. Американских сионистов возглавлял тогда верховный судья Брандейс.
   Когда стало известно, что среди стрелков Еврейской бригады находится Барак Бен Канаан, его немедленно отозвали. Доктор Вейцман, руководитель мирового сионизма, считал, что для такого человека, как Барак Бен Канаан, найдется дело поважнее.
   Не успели зачислить Барака в центральные сионистские учреждения, как поступили сведения о новом разгроме англичан на Ближнем Востоке. Генерал Мод развернул атаку на восточный фланг турецкой империи. Воспользовавшись Междуречьем как трамплином, он намеревался прорваться в Палестину с севера. Он должен был следовать по долине Тигра и Ефрата до Багдада, а оттуда пробиться к морю. Пока войска Мода имели дело с арабскими частями, они продвигались успешно. Операцию уже даже называли "блестящей". Но потом, у Куга, англичане натолкнулись на турецкую дивизию и потерпели жестокое поражение.
   Англичане оказались в очень трудном положении. Турки сидят на берегу Суэцкого канала, а немцы остановили русское наступление. Попытки англичан поднять арабское восстание против турок ни к чему не привели.
   Доктор Вейцман и сионисты чувствовали, что настало время добиться каких-нибудь уступок в деле создания еврейского очага. Англия отчаянно нуждалась в сочувствии и помощи. Евреи воевали в рядах немецкой армии, они воевали и в рядах австрийской армии. Для того, чтобы сионисты могли заручиться поддержкой евреев во всем мире, и в особенности в Америке, нужно было предпринять какой-то решающий шаг.
   Когда переговоры между сионистами и англичанами подошли к концу, лорд Бальфур, министр иностранных дел Великобритании, написал письмо лорду Ротшильду, в котором говорилось.
   "Правительство Его Величества относится благосклонно к созданию в Палестине национального очага для еврейского народа и приложит все усилия, чтобы облегчить достижение этой цели".
   Так родилась Бальфурская декларация, Великая Хартия еврейского народа!
   Глава 11
   Полиция Кемал-Паши нашла Сару Бен Канаан в кибуце Шошана ровно за две недели до родов. Руфь и остальные члены кибуца бережно ходили за ней все время ее пребывания в кибуце, стараясь, чтобы ей было спокойно и хорошо перед родами.
   Турецкая полиция была не так предупредительна. Сару выволокли среди ночи из домика, бросили в закрытый грузовик и повезли по разбитой и тряской дороге в Тивериаду к черному базальтовому зданию полиции.
   Там ее беспрерывно допрашивали в течение суток.
   Где ваш муж?... Как ему удалось скрыться?... Как вы поддерживаете с ним связь?... Вы передаете ему информацию, мы это знаем точно... Вы занимаетесь шпионажем по заданию англичан... Вот посмотрите, эти бумаги, предназначенные для англичан, написаны рукой вашего мужа; этого вы ведь не станете отрицать?... С какими еще евреями в Палестине вы поддерживаете связь?...
   Сара четко и без тени смущения отвечала на все вопросы. Она не отрицала, что Барак действительно бежал из-за своих симпатий к англичанам; об этом знали все. Что касается ее самой, то она осталась исключительно из-за предстоящих родов. Все остальные обвинения она решительно отвергала. К концу 24-часового допроса Сара была самым спокойным человеком в кабинете следователя.
   Они стали угрожать ей, но Сара оставалась спокойной и невозмутимой. Под конец ее схватили и бросили в темную одиночку, без окон, с толстыми базальтовыми стенами. Над деревянным столом горела тусклая лампочка. Ее положили на спину, разули, и пятеро полицейских навалились на нее, чтобы не дать ей пошевелиться. Потом ее били палками по подошвам, повторяя в перерывах те же вопросы. Она давала те же ответы.
   - Шпионка! Как вы передаете информацию Бараку Бен Канаану? Признайтесь! Вы поддерживаете связь с британскими агентами... Назовите их!
   Боль была невыносима. Сара совсем отказалась отвечать. Она стиснула зубы, пот лился с нее градом. Ее мужество еще больше обозлило турок. От палочных ударов лопнули подошвы и брызнула кровь.
   - Говорите! - орали они. - Признавайтесь! Сара только вся дрожала и извивалась от боли.
   - Жидовка! Шпионка!
   Наконец она потеряла сознание.
   Ей вылили ведро воды на голову. Побои и вопросы возобновились. Она еще раз лишилась сознания, ее опять привели в чувство. Теперь они положили ей раскаленные камни в подмышки.
   - Говори! Говори! Говори!
   Три дня и три ночи турки пытали Сару Бен Канаан. Даже турки были поражены выносливостью этой женщины. Наконец они отпустили ее в награду за мужество: они еще ни разу не видели, чтобы кто-нибудь перенес пытку с таким достоинством. Руфь, которая ожидала ее в приемной полиции, требуя все время, чтобы отпустили свояченицу, увезла ее на повозке, запряженной ослом, в Шошану.
   Когда у Сары начались родовые схватки, она позволила себе роскошь покричать вволю. Она кричала и визжала за все те дни, когда турки тщетно пытались выжать крик боли из ее уст. Ее измученное пытками тело судорожно взбунтовалось.
   Крики становились все слабее и слабее. Никто не верил, что она переживет роды.
   Однако Сара Бен Канаан родила сына и осталась в живых.
   Две недели ее жизнь висела на волоске. Руфь и остальные жители Шошаны окружили ее самой дружеской и любовной заботой. Незаурядное мужество, благодаря которому маленькая черноглазая женщина выдержала турецкие пытки и муки родов, помогло ей справиться и сейчас. Ее желание увидеться с Бараком было так сильно, что прогнало даже смерть.
   Потребовалось больше года, пока она оправилась. Это было медленное и мучительное выздоровление. Прошли месяцы, прежде чем она смогла встать на свои изуродованные ноги и сделать первые шаги. Небольшая хромота осталась на всю жизнь.
   Ребенок был здоровый и сильный. Все говорили, что он вырастет вторым Бараком, потому что он уже сейчас был рослый и крепкий; от Сары он унаследовал только смуглый цвет лица. Теперь, когда худшее было позади, Сара и Руфь ждали своих мужей.
   А братья между тем уезжали все дальше и дальше: после Каира и Галлиполи они попали в Англию и Америку. Их ни на миг не покидала тревога о Саре и Руфи. Беженцы, прибывшие из Палестины, рассказывали страшные вещи о терроре Кемал-Паши.