Леон Урис. Эксодус (Книга 3, 4 и 5)

   Пойманные бойцы Эцеля и Лехи приговаривались к смертной казни, но до апреля 1947 г. эти приговоры обычно смягчались Верховным комиссаром. Лишь после того, как подпольные организации усилили свою борьбу, несмотря на грозившую осужденным опасность, власти стали приводить приговоры в исполнение.
   В апреле были казнены в тюрьме в Акко один из командиров Эцеля Дов Грунер, участвовавший в нападении на полицейский пост, и трое у его товарищей - членов этой организации. Их поведение на суде и их гордый отказ просить помилование возбудили к ним симпатию в широких кругах населения. Несколько дней после их казни отряд Эцеля ворвался в тюремную крепость Акко и освободил десятки заключенных бойцов. Когда двое из участников этого нападения были схвачены и повешены, Эцель в отплату повесил двух британских сержантов.
   Английские солдаты и чиновники не чувствовали себя более в безопасности в еврейских городах. В Иерусалиме для них были отведены особые укрепленные зоны, прозванные евреями "Бевинградом". После каждого террористического акта в некоторых кварталах города объявлялось осадное положение, они были отрезаны от внешнего мира; доставка снабжения в них была прекращена; {736} почтовая и телефонная связь с ними была прервана. Смертные приговоры учащались.
   Мандатные власти прилагали огромные усилия к тому, чтобы сломить дух ишува, но все их попытки в этом направлении были безуспешны. Борьба велась всем ишувом и вызвала мощный отклик евреев всех стран рассеяния и в мировом общественном мнении..."
   Глава 17
   Китти и доктор Либерман сидели оба в подавленном состоянии, когда она пришла по какому-то делу к нему в кабинет.
   - Я многое бы отдал, если бы знал, как уговорить вас остаться, - сказал доктор Либерман.
   - Благодарю вас, - ответила Китти. - По мере того, как приближается день отъезда, я и сама чувствую себя какой-то опустошенной. Я понятия не имела, как сильно я успела привязаться к Ган-Дафне. Всю ночь я просидела над историями болезней. Некоторые ребята сделали огромные успехи, если учесть, что они пережили.
   - Им будет плохо без вас.
   - Я знаю. Мне и самой будет плохо без них. Постараюсь привести все в ажур в ближайшие дни. Есть, однако, несколько особых случаев, о которых мне хотелось бы переговорить с вами лично.
   - Да, конечно.
   Китти встала и собралась уходить.
   - Не забудьте, пожалуйста, прийти вечером в столовую на полчаса раньше.
   - Ну, зачем они это? Какие могут быть в данном случае торжественные проводы?
   Маленький горбун поднял руки вверх.
   - Они все настаивали. Что мне было делать? Китти подошла к двери.
   - А как Карен?
   - Очень неважно. С тех пор как она была на свидании с Довом в тюрьме, она вся не своя. Вчера она узнала о рейде Маккавеев и ночью ей было особенно плохо. Скоро она, бог даст, узнает - удался ли побег или нет. Бедное дитя достаточно настрадалось: хватит, пожалуй, на целую жизнь. Может быть, мне это и не сразу удастся, но я заверяю вас, доктор, что сделаю все, чтобы она стала в Америке по-настоящему счастливой.
   - Как бы мне хотелось найти в своем сердце и высказать вам честное убеждение в том, что вы совершаете ошибку, покидая нас. Но сделать этого я, увы, не могу.
   Выйдя из кабинета, Китти пошла вниз по коридору, обдумывая последние известия, потрясшие весь мир. Маккавеи потеряли двадцать мужчин и женщин убитыми, а еще пятнадцать попали в руки англичан. Сколько пряталось раненых, об этом никто не знал. Бен Моше погиб. Не слишком ли высокая цена за спасение двух жизней. Но дело было не в двух жизнях: рейд нанес сокрушительный удар по моральному состоянию англичан, окончательно лишив их желания сохранить мандат на Палестину. Китти остановилась перед дверью Иорданы. Ей очень не хотелось вступать с ней в разговор. Все же она постучала в дверь.
   - Войдите.
   Китти вошла. Иордана сидела за столом. Она подняла голову и холодно посмотрела на Китти.
   - Прошу извинить, Иордана... Вы случайно не знаете, чем закончился вчера побег в Акко? Дов Ландау в порядке? Вы ведь знаете, как сильно Карен привязана к мальчику. Она почувствует себя гораздо лучше, если...
   - Я ничего не знаю.
   Китти собралась уходить и уже у двери обернулась и спросила.
   - Ари тоже участвовал в рейде?
   - Ари мне не докладывает о своих действиях.
   - Я думала, вы просто так знаете.
   - Как же мне знать? Этот рейд совершили Маккавеи.
   - Ну, вы и ваши друзья каким-то образом ухитряетесь узнавать все, если только хотите.
   - Если бы я даже знала, я все равно ничего бы вам не сказала, миссис Фрэмонт. Я не хочу, чтобы что-нибудь помешало вам сесть в самолет и улететь из Палестины.
   - Мне было бы гораздо приятнее, если бы мы расстались друзьями, но похоже на то, что вы хотите отнять у меня последнюю возможность.
   Китти быстро вышла из кабинета и направилась к подъезду. На спортплощадке дети играли в футбол и весело визжали. Дети поменьше играли в салки на лужайке, а которые постарше - лежали на траве и читали.
   Круглый год в Ган-Дафне не переводятся цветы, подумала Китти, и воздух всегда благоухает.
   Китти спустилась по ступенькам здания администрации, прошла мимо окопов в другой конец лужайки и остановилась у статуи Дафны. На этот раз она не испытывала никакой ревности. Она посмотрела вниз на долину Хулы и ее охватило вдруг щемящее чувство одиночества.
   - Шалом, геверет Китти, - здоровались с нею ребята, бежавшие мимо. Один мальчуган подбежал к ней и обхватил ручонками ее стан. Она погладила его по головке и отпустила.
   У нее было очень тяжело на душе, когда она направилась к больнице. Расставание с Ган-Дафной было более трудным, чем она думала.
   Войдя в кабинет, она принялась за истории болезни: нужно было часть закрыть, а часть дополнить.
   Странно, подумала она; когда она оставила детдом в Салониках, у нее было не так тяжело на душе. Никогда Китти по-настоящему не пыталась стать "другом" евреев в Ган-Дафне. Почему же это вдруг на нее так навалилось?
   Может быть оттого, что на этом оборвется ее приключение с Ари? Ей будет очень тяжело расстаться с ним навсегда; она долго его не забудет, может быть никогда. Но все равно со временем все образуется, войдет в норму, и она сможет дать Карен все то, в чем девушка так нуждалась и что ей так хотелось дать ей. Им будет очень хорошо вместе, и девушка, конечно, тут же возобновит занятия балетом. А со временем образ Ари Бен Канаана, как и воспоминания о Палестине вообще, поблекнут, конечно.
   Это только естественно, что сейчас ей тяжело, рассуждала Китти. Любое расставание и любой переезд с места на место причиняют известную боль.
   Она принялась за свои личные заметки, касающиеся "ее" детей. В самом ли деле это безличные объекты медицинских предписаний? Не являются ли они скорее несчастными детьми, всецело зависящими от нее? Имеет ли она право бросить их просто так? Не обязана ли она ставить их интересы выше собственных?
   Китти тут же отогнала от себя эти мысли. Она выдвинула ящик стола и достала свой паспорт. Рядом лежал британский паспорт Карен. Тут же были и два билета: аэропорт отправления - Лод, аэропорт назначения - Нью-Йорк.
   Марк Паркер специально приедет встречать их в Сан-Франциско. Милый Парк... лучше него нет друга на свете. Марк, конечно, поможет ей устроиться где-нибудь в Сан-Франциско. Китти особенно любила район залива. Они могли бы устроиться в районе моста Золотых Ворот, либо в Беркли, неподалеку от университета. Театр будет рядом, и балет и Сан-Франциско, эта страна чудес. Китти задвинула ящик.
   Она снова принялась за истории болезни, затем положила их обратно в шкаф. Она безусловно имеет право уехать... в этом не может быть никаких сомнений. Сам доктор Либерман признался в этом. Она ничем не обязана этим детям. Это была работа, как всякая другая.
   Китти замкнула шкаф, где лежали истории болезней, и вздохнула. Как бы она ни оправдывала себя перед собственной совестью, на душе все-таки оставалась какая-то тень. В самом ли деле она решилась на это все ради Карен, а не из-за своей эгоистичной любви к девушке?
   Китти обернулась и чуть не вскрикнула. В дверях стоял араб. Он был как-то странно одет. На нем был неуклюжий шерстяной костюм в елочку, а на голове красная феска, обмотанная белой повязкой, придававшая ему странный вид. У него были огромные черные усы, с тончайшими, закрученными кончиками.
   - Не пугайтесь, - сказал араб. - Можно мне войти?
   - Конечно, - ответила Китти, удивленная его английской речью.
   Она подумала, что он живет где-нибудь поблизости, и что у него кто-нибудь заболел дома.
   Араб вошел в кабинет и закрыл за собой дверь.
   - Вы миссис Фрэмонт?
   -Да.
   - Меня зовут Мусой. Я - Друз. Вы знаете, кто такие друзы?
   Она что-то слышала об этой мусульманской секте, члены которой жили в деревнях на горе Кармель, к югу от Хайфы. Она слышала также, что они относятся лояльно к евреям.
   - О, вы наверно, пришли издалека.
   - Я член Хаганы.
   Китти инстинктивно вскочила.
   - Ари! - вскрикнула она.
   - Он скрывается в моей деревне. Он возглавил нападение на тюрьму Акко. Он просит, чтобы вы приехали к нему.
   У Китти бешено билось сердце.
   - Он тяжело ранен, - сказала Муса. - Вы поедете?
   - Да, - ответила она.
   - Не берите с собой никаких медикаментов. Нам нужно быть осторожными. Всюду рыскают английские патрули, и если они обнаружат у вас медикаменты, это покажется им подозрительным. Ари велел посадить в машину детей. Завтра у нас свадьба в деревне. Мы скажем англичанам, что дети едут на свадьбу. У меня тут грузовая машина. Отберите человек пятнадцать детей, и пусть они с собой захватят постель.
   - Через десять минут они будут готовы, - сказала Китти и помчалась в кабинет доктора Либермана.
   От Ган-Дафны в Далият эль-Кармиль было восемьдесят километров. Ехать приходилось в основном по узким горным дорогам Галилеи. Старый грузовик продвигался очень медленно.
   Дети, сидевшие в кузове, радовались неожиданному празднику и пели во все горло, пока машина пробиралась по горам. Одна только Карен, сидевшая рядом с Китти в кабине, знала истинную цель этого путешествия.
   Китти принялась расспрашивать Мусу. Ей удалось узнать только, что Ари был ранен в ногу сутки назад, что он не может встать, и что ему очень больно. О Дове Ландау он ничего не знал и ничего не сказал также о смерти Акивы.
   Несмотря на полученные инструкции Китти все-таки бросила в боковое отделение пакет со стрептоцидом, сульфамидом, марлей и йодом. Такая аптечка первой помощи вряд ли вызовет подозрения.
   По-настоящему Китти только два раза в жизни испытывала глубокий страх. Первый раз - в ожидалке отделения полиомиэлита детской больницы в Чикаго, где она просидела трое суток, когда у Сандры был кризис. Затем - в Дворцовой гостинице на Кипре в дни голодовки детей на "Эксодусе".
   Теперь ее снова охватил страх. Она не слышала пения детей сзади и не обращала внимания на попытки Карен успокоить ее. Она была вне себя от страха.
   Она сидела с закрытыми глазами, ее губы непроизвольно шевелились, произнося все снова и снова одни и те же слова.
   - Кто бы ты там ни был, Бог, охраняющий Израиль. Пожалуйста, не дай Ари умереть... пожалуйста, не дай ему умереть.
   Прошел час, затем еще один, затем и третий. Нервы сдали у Китти совершенно, и она была близка изнеможению. Она сидела с закрытыми глазами, приклонившись головой к плечу Карен.
   Грузовик свернул, наконец, в сторону Кфар-Масарик, следуя той же дорогой, по которой Ари скрылся из Акко. Подъезжая ближе к Кармелю, они то и дело сталкивались с английскими солдатами.
   На каком-то перекрестке их остановили.
   - Это дети из Ган-Дафны. У нас завтра свадьба в Далият эль-Кармиле.
   - Ну-ка всем слезть! - скомандовали англичане. Они обыскали всю машину. Пришлось развязать всю постель; дважды англичане вспороли одеяла ножами. Затем полезли под машину, сняли скат с запасного колеса, подняли капот и обыскали двигатель, обыскали также всех детей. Обыск длился целый час.
   У подножия горы их снова подвергли обыску. Китти сидела чуть ли не без чувств, когда Муса наконец направил машину вверх на Кармель.
   - Все друзские деревни расположены высоко в горах. Нac немного, и только высоко в горах мы можем защищаться от арабов, - пояснил Муса. - Еще несколько минут, и мы приедем.
   Когда машина подъехала к деревне и сбавила скорость, пробираясь по узким улицам села, Китти сделала над собой усилие и подтянулась.
   Деревня Далият эль-Кармиль лежала словно на крыше земного шара. По сравению с грязью и запущенностью большинства арабских сел эта деревня вся сверкала белизной и чистотой. У большинства мужчин были усы, а некоторые носили европейские костюмы. Их головные уборы несколько отличались от арабских, но их главной отличительной чертой было чувство собственного достоинства, которое сквозило буквально во всем, их гордая внешность и воинственный вид, говорящий о том, что они умеют постоять за себя.
   Женщины были как на подбор красивые, а дети крепкие и ясноглазые. Женщины носили чрезвычайно пестрые одежды, а голову кутали в белые платки.
   Деревня была забита гостями. Они приехали на свадьбу из всех друзских деревень на Кармеле, а вдобавок приехали еще евреи из кибуцов и даже из самой Хайфы.
   Машина медленно продвигалась мимо здания сельской управы, где толпились мужчины, пришедшие поздравить жениха и старейшин. Вдоль здания управы на склоне горы была построена терраса, а там стоял длиннейший стол метров в двадцать пять, весь уставленный фруктами, рисом, бараниной, фаршированной тыквой, винами и прочими спиртными напитками. Женщины, с подносами на голове, непрерывно доставляли новые блюда, унося пустые.
   Муса остановил машину недалеко от управы. Человек шесть жителей села пришли приветствовать детей. Дети выпрыгнули из кузова, разгрузили палатки и постель и пошли ставить свои палатки за управой, с тем, чтобы тут же вернуться.
   Муса, Китти и Карен поехали дальше по главной улице. Чуть дальше группа танцоров в сверкающих серебром рубашках и вышитых тюбетейках исполняли друзскую пляску. Построившись в колонну и положив руки на плечи передних, они притопывали одними только ногами не нарушая строя и держа туловища неподвижно. Впереди плясал лучший друзский танцор Палестины, некий Нисим: держа один нож зубами и еще по одному в каждой руке, он неистово исполнял какую-то дикую пляску.
   Рядом народный певец рассказывал какую-то сказку выкрикивая тут же на месте придуманные стихи. Сотня людей, стоявших вокруг, подхватывала каждый стих все громче и громче, а когда певец кончил, многие слушатели выхватили пистолеты из поясов и начали палить в воздух.
   Муса свернул с главной улицы и поехал по крутому, переулку вниз. Включив первую скорость и нажав на тормоза, он пустил машину вниз.
   Добравшись до конца спуска, Муса остановил машину. Подъем предстоял слишком крутой. Все трое вышли из машины, Китти захватила с собой пакет с медикаментами и вместе с Карен стала подниматься вслед за Мусой. Вскоре свадебного шума стало почти совсем не слышно.
   Они остановились у крайнего дома деревни. Дом тщательно охранял небольшой отряд вооруженных грозных на вид друзов.
   Муса открыл дверь. Китти сделала глубокий вдох и вошла.
   В передней стояли еще двое часовых. Китти обернулась к Карен.
   - Ты постой здесь. Я тебя позову, когда нужно будет.
   Пойдем, Муса.
   В спальне было почти темно. Стояла приятная прохлада, так как дом был расположен высоко, а полы были каменные. Китти услышала стон. Она быстро подошла к окну и распахнула ставни. Сразу стало светлее.
   Ари лежал на широкой кровати с бронзовыми перекладинами в головах. Он вцепился руками в две перекладины и, извиваясь от невыносимой боли, совершенно согнул их. Китти отбросила одеяло в сторону. Его одежда и матрац были все в крови.
   - Помогите мне снять с него брюки, - сказала Китти. Муса бросил на нее изумленный взгляд.
   - Ну ладно, - сказала она. - Тогда хоть не мешайте. Я скажу вам, когда будет нужно.
   Она осторожно распорола его штаны и внимательно осмотрела его. У него был неплохой цвет лица, и пульс был тоже относительно ровный. Она сравнила обе ноги. Раненая не слишком опухла, и похоже было, что он потерял не слишком много крови.
   Убедившись, что Ари жив и что ему не угрожает непосредственная опасность, Китти несколько успокоилась и энергично принялась за дело.
   - Муса, принесите мне немного воды, мыло и чистые полотенца. Мне надо получше рассмотреть рану.
   Она тщательно вымыла руки, затем осторожно обмыла рану по бокам. Бедро посинело, и кровь сочилась из пулевой раны. Место вокруг раны опухло.
   У Ари задрожали веки.
   - Китти? - вырвалось у него, когда он открыл глаза.
   - Да, это я.
   - Слава богу.
   - Вы что-нибудь уже сделали с раной?
   - Вчера всыпал немного сульфамида. Наложили жгут, хотя кровь лилась не очень.
   - Ну, я теперь немножко повожусь. Предупреждаю, будет больно.
   - Валяйте.
   Он застонал, когда она дотронулась до опухоли. Его тело покрылось холодным потом от боли. Он снова вцепился в бронзовые перекладины и вся кровать заходила ходуном. Китти живо отняла руки. Ари дрожал от боли целых три минуты. Она вытерла ему лоб мокрым полотенцем.
   - Вы можете говорить, Ари?
   - Сейчас пройдет, - ответил он. - Эта боль то появляется, то снова проходит. Пустяковая рана, а так больно! Вам такие случаи не попадались на пункте скорой помощи?
   Китти улыбнулась: смотрите-ка - не забыл!
   - О, всякое бывало. Бывало, какой-нибудь ревнивый муж стрелял в любовника жены, а нам - возись с раненым.
   - А все-таки что у меня?
   - Я не могу сказать точно. Пули ведут себя порой очень странно. Нельзя знать заранее, куда они попадут. Пульс у вас нормальный, дыхание тоже, шока у вас нет. Нога не опухла, если не считать того места, где рана.
   - А что это значит?
   - По-моему, то, что внутреннего кровоизлияния не, было. Главную артерию пуля не задела. Не вижу и признаков инфекции. Я бы даже сказала, что вам повезло... хотя эта боль меня и беспокоит.
   - Я теряю сознание из-за этой боли каждые несколько часов.
   - Держитесь. Я хочу еще раз прощупать рану.
   Ари сжал зубы, но выдержал всего лишь несколько секунд. Он дико заорал, его туловище рывком взвилось вверх, затем он бессильно упал на подушку.
   - Эта подлая рана меня со света сживет! Он сцепился в простыни, повернулся ничком и задергался весь.
   На этот раз припадок длился целых десять минут. Наконец боль стихла и Ари остался лежать неподвижно.
   - Китти... что бы это могло быть?... Ради бога, я этого не вынесу...
   - Когда вас ранило, вы могли ходить?
   - Да... Что бы это могло быть, Китти? Откуда эта дикая боль?
   Она покачала головой.
   - Я не врач. Не могу сказать точно. Может быть, я совершенно не права.
   - Скажите хоть то, что вы думаете, - взмолился он.
   - Так вот, я думаю, что пуля проникла в бедро и задела кость. Она не сломала кость, а то бы вы не удержались на ногах. Она не прошла также дальше вглубь, потому что в таком случае она задела бы, вероятно, артерию.
   - Что же тогда?
   - Я думаю, что задев кость, пуля либо вызвала трещину, либо даже отшибла осколочек. Это одна из причин того, что вам так больно. Но я думаю, что пуля пошла потом рикошетом обратно и застряла где-то, задев нерв.
   - И что же будет?
   - Надо вынуть пулю. Эта боль может даже убить вас, а то - парализовать. Выехать отсюда вы не можете. В пути все может случиться... скажем, кровоизлияние или что-нибудь другое. Вас должен немедленно осмотреть врач, не то будет очень плохо. Эту пулю нужно немедленно удалить.
   Ари посмотрел в сторону Мусы. Китти обернулась и тоже посмотрела на него, но тут же быстро повернулась назад к Ари.
   - После вчерашнего рейда по всей Галилее скрываются раненые, - сказал Муса. - Все еврейские врачи Палестины находятся под неукоснительным наблюдением. Если я попытаюсь доставить сюда врача, вслед за ним придут и англичане.
   Она снова перевела взгляд с одного на другого, затем встала и закурила.
   - В таком случае вам лучше сдаться англичанам добровольно, тогда вашей раной займутся немедленно. Ари кивнул Мусе, и тот вышел из комнаты.
   - Китти, - подозвал он ее.
   Китти подошла к кровати. Он взял ее за руку.
   - Они меня повесят. Все зависит теперь только от вас. У нее пересохло в горле. Она отошла, прислонилась к стене и задумалась. Ари совершенно успокоился к этому времени и не сводил с нее глаз.
   - Нет, я не могу. Я не врач.
   - Вы должны.
   - Да тут и нечем...
   - Все равно вы должны.
   - Я не могу... Вы понимаете, не могу... Вы просто не выдержите. Чего доброго, еще шок схватите. Нет, нет, Ари, мне страшно даже подумать.
   Она упала на стул. Она вспомнила о том, что Ари возглавлял нападение на тюрьму, и что он совершенно прав, считая, что англичане его повесят, если схватят. Она подумала о Дове, о том, что перенесла Карен. Она знала, что ему не на кого больше надеяться, кроме как на нее. Если она ему не поможет, это будет все равно, что приговорить его к смерти. Она вцепилась зубами в крепко сжатые пальцы и тут же рывком поднялась. На тумбочке стояла бутылка коньяка.
   - Пейте. Когда вы выпьете эту бутылку, достанем еще одну. Пейте... вы должны напиться до потери сознания, потому что когда я начну вас кромсать, вы сойдете с ума от боли.
   - Спасибо, Китти...
   Она быстро распахнула дверь.
   - Муса!
   - Я вас слушаю.
   - Где можно достать кое-какие медикаменты?
   - В кибуце Ягур.
   - Сколько потребуется, чтобы человек добрался туда и обратно?
   - Добраться туда просто. Но вот вернуться... По шоссе нельзя; значит, нельзя и на машине. Пешком по горам... мы можем и не успеть к ночи.
   - Так вот, послушайте. Я набросаю список того, что мне нужно. Вы должны немедленно послать человека в кибуц.
   Китти задумалась. Посыльный может вернуться только ночью, а может и совсем не вернуться. В медпункте кибуца могли быть нужные ей обезболивающие средства, а могли и не быть. Так или иначе, а ей ждать больше нельзя. Она написала, что ей нужны два литра плазмы, пенициллин в ампулах, морфий, перевязочные материалы, термометр и кое-какой инструмент. Муса тут же отправил одного из часовых в Ягур.
   - Карен, ты мне должна будешь помочь, но предупреждаю - будет очень трудно.
   - Я все сделаю.
   - Умница. Муса, неужели у вас тут ничего нет из медикаментов?
   - Кое-что есть, но очень немного.
   - Ладно. Обойдемся тогда тем, что у нас в аптечке. Карманный фонарь есть? И несколько неиспользованных лезвий или острый ножик?
   - Найдем.
   - Чудно. Прокипятите мне эти вещи в течение получаса.
   Муса вышел и распорядился.
   А теперь расстелите несколько одеял на полу. Кровать чересчур неустойчивая. Его придется положить на пол. Пока мы его положим на пол, ты, Карен, убери эти грязные простыни и расстели свежие. Муса, велите принести ей чистые простыни.
   - Еще что-нибудь нужно?
   - Да, нам понадобится человек шесть или восемь, чтобы не дать ему шевельнуться.
   Приготовления шли вовсю. На полу расстелили одеяла, а Ари тем временем пил. Четверо друзов мягко приподняли его и уложили на пол. Карен быстро сменила окровавленные простыни и привела в порядок постель. Принесли лезвия и ножик. Китти тщательно вымыла руки, затем обмыла рану и обмазала ее кругом йодом. Она подождала еще немного, пока, напившись коньяку, Ари забормотал что-то невнятное, затем подложила ему подушку под голову и всунула чистый платок в рот, чтобы ему было что кусать.
   - Все, - сказала она. - Я готова. Теперь держите его крепко и давайте начнем.
   Один мужчина держал Ари за голову, по два - каждую руку, двое - здоровую ногу, а один - раненую. Восьмерка друзов крепко пригвоздили Ари к полу. Карен стояла рядом, держа в руках фонарь, коньяк и убогий инструментарий. Китти опустилась на колени и нагнулась над раной. Карен светила ей фонарем.
   Китти взяла лезвие и подала знак, что она начинает действовать. Она нажала острием лезвия на бедро, выбрала направление и одним быстрым движением рассекла мышцы, сделав над раной глубокий надрез длиной в пять сантиметров. Ари весь задрожал. У него потекло из носа, из глаз потекли слезы. Друзы с трудом удержали его.
   Карен заметила вдруг, что Китти смертельно побледнела, а глаза у нее закатились. Она схватила Китти за волосы, запрокинула ее голову и вылила ей в рот коньяк. Китти сначала задохнулась, но тут же пришла в себя и сама отпила еще один глоток. У Ари закатились глаза: он впал в благодетельное забытье.
   Карен снова направила фонарь на надрез. Одной рукой Китти держала открытыми края надреза, а большим и средним пальцами второй руки прощупала окрестности раны. Она задела ногтем какой-то твердый предмет. Из последних сил она вцепилась пальцами в пулю и вытащила ее из раны.
   Она села на пол, подняла пулю, осмотрела ее и захохотала. Друзы тоже захохотали. Китти тут же зарыдала; с ней чуть не сделалась истерика.
   - Муса, - распорядилась Карен. - Положите его живо на кровать. И чтобы никто не дотронулся до раны.
   Карен помогла Китти встать и усадила ее на стул. Она вынула пулю из ее рук и начисто вытерла ей пальцы. Затем девушка подошла к кровати, всыпала в рану порошок сульфамида и сделала свободную перевязку. Смочив тряпку, она обмыла его, как могла. Китти все еще сидела, скорчившись на стуле и всхлипывала.
   Затем Карен велела всем выйти из комнаты, налила Китти еще рюмку и вышла тоже.
   Китти выпила рюмку, подошла к Ари и пощупала пульс. Она приподняла его веки и посмотрела на цвет его лица.