Страница:
Д.С.: И последний вопрос. Как ты думаешь, в каком направлении будет развиваться ГО, скажем, лет через 10? Чем ты вообще будешь заниматься?
Е.Л.: Сразу хочу сказать, что никак не планирую жизнь вообще. А судя по тому, что с нами происходит, с нашим именем сейчас — то, что нас крутят по радио без нашего ведома, судя по тому попсу, в который мы погружаемся, в котором нас буквально просто топят, видимо, мы перестанем давать концертные выступления. Либо будем давать их очень и очень редко. Это раз. Во-вторых. Последние записи мы не тиражируем. Мы записали осенью альбом, судя по всему, возможно, что даже самый главный. В него вошли последние песни Селиванова, нашего гитариста, который погиб, мои. Янки и Кузи Уо. Так вот этот альбом мы решили не тиражировать вообще. (Речь идет о цикле Хроника Пикирующего Бомбардировщика).
По суди, весь наш андеграунд стал одной из частей массовой культуры, одной из граней официоза. А то, чем я сейчас занимаюсь, это… не знаю, как сказать, может быть, оккультные дела. Это можно по-разному называть — мистикой или нет; просто то, чем я сейчас занимаюсь, это скорее в области религии лежит, именно в области оккультных или первобытных религий. Этим летом — я просто жду весны и лета — я уезжаю в леса, и, возможно, даже… возможно, что я не буду больше заниматься рок-музыкой вообще.
Дмитрий Сидоренков 1991 г., журнал ДРАЙВ, Ленинград.
Рок-звезды: СДЕЛАНО В СИБИРИ
ПОД КАБЛУКОМ ПОТОЛКА
"ПИФ! ПАФ! ОЙ-ЕЙ-ЕЙ!"
ГО — ПОРА МОЛЧАНИЯ?
ГРАЖДАНСКАЯ ОБОРОНА
ПРОСТОР ОТКРЫТ — НИЧЕГО СВЯТОГО
Е.Л.: Сразу хочу сказать, что никак не планирую жизнь вообще. А судя по тому, что с нами происходит, с нашим именем сейчас — то, что нас крутят по радио без нашего ведома, судя по тому попсу, в который мы погружаемся, в котором нас буквально просто топят, видимо, мы перестанем давать концертные выступления. Либо будем давать их очень и очень редко. Это раз. Во-вторых. Последние записи мы не тиражируем. Мы записали осенью альбом, судя по всему, возможно, что даже самый главный. В него вошли последние песни Селиванова, нашего гитариста, который погиб, мои. Янки и Кузи Уо. Так вот этот альбом мы решили не тиражировать вообще. (Речь идет о цикле Хроника Пикирующего Бомбардировщика).
По суди, весь наш андеграунд стал одной из частей массовой культуры, одной из граней официоза. А то, чем я сейчас занимаюсь, это… не знаю, как сказать, может быть, оккультные дела. Это можно по-разному называть — мистикой или нет; просто то, чем я сейчас занимаюсь, это скорее в области религии лежит, именно в области оккультных или первобытных религий. Этим летом — я просто жду весны и лета — я уезжаю в леса, и, возможно, даже… возможно, что я не буду больше заниматься рок-музыкой вообще.
Дмитрий Сидоренков 1991 г., журнал ДРАЙВ, Ленинград.
Рок-звезды: СДЕЛАНО В СИБИРИ
Как пишут о рок-музыке? Естественно, по-разному Кто-то упражняется в публицистике и доходит до признания веры в Сатану. Кто-то играет в рокера и изъясняется с читателем на крутом тусовочном арго. Иные с таким же увлечением играют в консерваторских музыковедов; наиболее преуспевшие в академизме прикидываются политологами и культурологами.
Буду писать, как обычный человек из зала, мало знающий о личной жизни рокеров, еще меньше знающий о законах развития музыкальных жанров и ничего не знающий о Сатане.
Буду писать о двух категорически сибирских группах — КАЛИНОВОМ МОСТЕ (Новосибирск) и ГРАЖДАНСКОЙ ОБОРОНЕ (Омск). Растущий список групп восточного рока ими лишь открывается — по праву. МОСТ записывал в своей студии Стае Намин: Стае знает, кто идет в году. У ГО репутация более скандальная, подпольная, но слух-то идет по всей стране великой, и партизанский имидж ОБОРОНЕ лишь на руку. Если группа и поныне ухитряется петь настоящую крамолу, значит, она чего-то стоит.
Буду писать о лидере КАЛИНОВА МАСТА Диме Ревякине — сверхчеловеке НЭТИнского (из Новосибирского электротехнического института) происхождения. Он, разумеется, не супермен, а именно ницшеанский «юберменш», сгусток свежей жизненной воли, восставший надлюдишкиными заботами.
Ревякин на сцене меньше всего похож на рок-звезду. Стоит в белой рубахе смертника, и самоей душой поет языческий юноша, которого по идее должны звать Светомир или Гюндэльф, а не Дима. Ревякинские песни пронизаны мистикой доцивилизации. Сплошь Лев Гумилев, а то и Джон Р. Толкин — куда ни кинь взор, простираются девственные равнины, залитые горячей кровью героев и уставленные их же могильными курганами.
Как ни странно, в этом туманном мире располагаются юные существа, отнюдь не восставшие из погребений. Ревякинские "внуки Святослава" — то сибирские гопники, прущие "по проспекту щупать клевых дев" ("Кто нас воспитал?"), то жизнерадостные и чуть хипповатые персонажи ("Сансара"). В общем, сплошная диалектика исторического и современного, а также возрастного и социального. На песнях МОСТА впору диссертации защищать.
Впрочем, фанаты КАЛИНОВА МОСТА не похожи ни на членов ученого совета, ни даже на Привычную околороковую пестроту. Случайны, весьма случайны были на выступлениях группы скороспелые подростки-атлеты и проклепанные насквозь металлисты… Зато из толпы выделяется группа юношей и дев с тихими, светлыми лицами и этнографическими деталями туалета: пестрыми налобными повязками, холщовыми сумками с бахромой. Как правило, их одежда украшена солнечным ликом. А запоет Дима Ревякин какой-нибудь хит — и возреет над залом белое знамя с таким же Красным Солнышком…
…И поневоле порадуется душа человека, даже не искушенного в рокерской групповщине. Ибо настолько искололи глаз флажные трехцветия, орлы, звезды, свастики, колокола, серпы и молоты, что древнее солнышко приходится очень кстати. В этом, видать, и заключен секрет успеха: КАЛИНОВ МОСТ, не отвернувшись от страхов и боли, привнес в их осмысление дохристианскую ярость. А от язычества, от туманных культов и богатырской прямоты лежит прямой путь в страну почти неведомой нам девы Радости. И там, под кругом вечного солнечного колеса (опять приходит на ум "Сансара"!), страстишки современности есть ничто. Там трава зелена, дети беспечны, девчонки красивы, юноши свершают подвиги, облака тянутся и тянутся над вековечными землями… Похоже на раннего Рериха и таитянского Гогена одновременно… И никакого вам Ельцина!
Если в ваш город приезжает ГРАЖДАНСКАЯ ОБОРОНА, то можно гарантировать такие сопутствующие события, как усиление нарядов милиции до степени пограничных, а также буйные протесты местной «Памяти». У ОБОРОНЫ трогательно устойчивая симпатия к патриотам.
Ревякин уничтожил повседневность не из жестокости — он просто расчищал себе путь.
…И то что так же, как кладбищенских работников, ГО никто не любит. Не любят аппарат, люберы, КГБ, «Память», МВД, священнослужители, военные, поклонники ЛАСКОВОГО МАЯ, патриоты, институтки — это и понятно. Но также ГО не любят многие "старые рокеры": каждый за свое. Не любит ГО даже всесоюзные рок-арбитр Артем Троицкий, назвавший в «Литгазете» аудиторию группы "полуинтеллектуальными любителями социального эпатажа". Тут поневоле вспомнишь Марксову аксиому о бытии, определяющем сознание: с чего московскому обозревателю почувствовать запах "потных шинелей без знаков различий"?
Не любят могильщиков, но без них вокруг еще больше смрада и смерти…Вот и готовы два портрета, и как рамка — вопрос: "А что же в них, собственно, сибирского?". Но Сибирь — не кедровые дали и не шаманизм (хотя Летов, и Ревякин иногда здорово камлают!), не простодушие и не областническое бунтарство. Зато великая Сибирь может наполнить человека жгучей, накопившейся за столетие энергией. А убогая Сибирь может зарядить его брезгливой яростью.
Андрей Соболевский
1991 г… "Тюменский Вестник", Новосибирск.
Буду писать, как обычный человек из зала, мало знающий о личной жизни рокеров, еще меньше знающий о законах развития музыкальных жанров и ничего не знающий о Сатане.
Буду писать о двух категорически сибирских группах — КАЛИНОВОМ МОСТЕ (Новосибирск) и ГРАЖДАНСКОЙ ОБОРОНЕ (Омск). Растущий список групп восточного рока ими лишь открывается — по праву. МОСТ записывал в своей студии Стае Намин: Стае знает, кто идет в году. У ГО репутация более скандальная, подпольная, но слух-то идет по всей стране великой, и партизанский имидж ОБОРОНЕ лишь на руку. Если группа и поныне ухитряется петь настоящую крамолу, значит, она чего-то стоит.
Буду писать о лидере КАЛИНОВА МАСТА Диме Ревякине — сверхчеловеке НЭТИнского (из Новосибирского электротехнического института) происхождения. Он, разумеется, не супермен, а именно ницшеанский «юберменш», сгусток свежей жизненной воли, восставший надлюдишкиными заботами.
Ревякин на сцене меньше всего похож на рок-звезду. Стоит в белой рубахе смертника, и самоей душой поет языческий юноша, которого по идее должны звать Светомир или Гюндэльф, а не Дима. Ревякинские песни пронизаны мистикой доцивилизации. Сплошь Лев Гумилев, а то и Джон Р. Толкин — куда ни кинь взор, простираются девственные равнины, залитые горячей кровью героев и уставленные их же могильными курганами.
Как ни странно, в этом туманном мире располагаются юные существа, отнюдь не восставшие из погребений. Ревякинские "внуки Святослава" — то сибирские гопники, прущие "по проспекту щупать клевых дев" ("Кто нас воспитал?"), то жизнерадостные и чуть хипповатые персонажи ("Сансара"). В общем, сплошная диалектика исторического и современного, а также возрастного и социального. На песнях МОСТА впору диссертации защищать.
Впрочем, фанаты КАЛИНОВА МОСТА не похожи ни на членов ученого совета, ни даже на Привычную околороковую пестроту. Случайны, весьма случайны были на выступлениях группы скороспелые подростки-атлеты и проклепанные насквозь металлисты… Зато из толпы выделяется группа юношей и дев с тихими, светлыми лицами и этнографическими деталями туалета: пестрыми налобными повязками, холщовыми сумками с бахромой. Как правило, их одежда украшена солнечным ликом. А запоет Дима Ревякин какой-нибудь хит — и возреет над залом белое знамя с таким же Красным Солнышком…
…И поневоле порадуется душа человека, даже не искушенного в рокерской групповщине. Ибо настолько искололи глаз флажные трехцветия, орлы, звезды, свастики, колокола, серпы и молоты, что древнее солнышко приходится очень кстати. В этом, видать, и заключен секрет успеха: КАЛИНОВ МОСТ, не отвернувшись от страхов и боли, привнес в их осмысление дохристианскую ярость. А от язычества, от туманных культов и богатырской прямоты лежит прямой путь в страну почти неведомой нам девы Радости. И там, под кругом вечного солнечного колеса (опять приходит на ум "Сансара"!), страстишки современности есть ничто. Там трава зелена, дети беспечны, девчонки красивы, юноши свершают подвиги, облака тянутся и тянутся над вековечными землями… Похоже на раннего Рериха и таитянского Гогена одновременно… И никакого вам Ельцина!
Если в ваш город приезжает ГРАЖДАНСКАЯ ОБОРОНА, то можно гарантировать такие сопутствующие события, как усиление нарядов милиции до степени пограничных, а также буйные протесты местной «Памяти». У ОБОРОНЫ трогательно устойчивая симпатия к патриотам.
Вообще ГО вызывающе политична. Все бегут от социальности, а у автора песен ОБОРОНЫ Егора Летова каждая строчка пропахла этой поганью, ибо ею пропитана вся наша жизнь. К сожалению многих, Летов видит нашу пламенную страну такой, какая она пока что есть. Сплошь грязь, пустыри, дымы, усталые, злые воспитанники детсадов, заледенелые лужи, военные городки, фригидные больные женщины, сгустки исторической крови, законсервированные лагеря, бесноватый снег, помойки… А надо всем этим делом — кумачовое одноцветье с призывами к борьбе и бдительности.
Общество «Память» — русский террор.
Праведный палец нащупал курок.
Щедро наточен народный топор.
Завтра наступит безвременный срок…
Дмитрий Ревякин насытил свою реальность реликтовой психологией витязя — и вся прочая реальность пала под ударом его короткого бронзового меча. Егор Летов пришел на следующий день и увидел на месте схватки зловонный труп, облепленный мухами. Летов поднял глаза — и увидел то же самое, лишь изредка завешенное транспарантами, впрочем, такими же истлевшими и гадкими. Преемственность? Как хотите…
…А моя судьба захотела на покой,
Я обещал ей не участвовать в военной игре,
Но на фуражке на моей — серп и молот, и звезда.
Лихой фонарь ожидания мотается —
И все идет по плану!
Все идет по плану!!!
Ревякин уничтожил повседневность не из жестокости — он просто расчищал себе путь.
Как истинный шекспировский могильщик, Летов иногда не прочь поерничать, но "рничанье приобретает благодушный облик политчастушки:
Свято место не бывает в чистоте,
Смрадным ветром затопили берега,
Гнойным прахом пропитали чернозем,
Табаком закоротив хмельные ноздри…
Не Брехт, конечно, и даже не Гундерман. Но и что с них взять, с могильщиков мирового пролетариата?.. Могильщики вообще народ грубоватый и с чудинкой. Звучания у ГО никакого, инструменты вечно перетянуты изолентами да веревочками. В текстах то и дело проскакивает крепкое слово: но не для куражу, а потому, что вылетает там, где у каждого встртит, причем и не такое…
Нам не страшны Алма-Ата и события в Польше,
Ведь геройских патриотов с каждым днем все больше,
А для контры для матерой вроде Леха Валенсы
Мы по-новому откроем Бухенвальд и Освенцим!
…И то что так же, как кладбищенских работников, ГО никто не любит. Не любят аппарат, люберы, КГБ, «Память», МВД, священнослужители, военные, поклонники ЛАСКОВОГО МАЯ, патриоты, институтки — это и понятно. Но также ГО не любят многие "старые рокеры": каждый за свое. Не любит ГО даже всесоюзные рок-арбитр Артем Троицкий, назвавший в «Литгазете» аудиторию группы "полуинтеллектуальными любителями социального эпатажа". Тут поневоле вспомнишь Марксову аксиому о бытии, определяющем сознание: с чего московскому обозревателю почувствовать запах "потных шинелей без знаков различий"?
Не любят могильщиков, но без них вокруг еще больше смрада и смерти…Вот и готовы два портрета, и как рамка — вопрос: "А что же в них, собственно, сибирского?". Но Сибирь — не кедровые дали и не шаманизм (хотя Летов, и Ревякин иногда здорово камлают!), не простодушие и не областническое бунтарство. Зато великая Сибирь может наполнить человека жгучей, накопившейся за столетие энергией. А убогая Сибирь может зарядить его брезгливой яростью.
Андрей Соболевский
1991 г… "Тюменский Вестник", Новосибирск.
ПОД КАБЛУКОМ ПОТОЛКА
"ВСЕ-ТАКИ ЭТО СОСТОЯЛОСЬ — все эти наши кривые, дурацкие, дерзкие и отчаянные песенки и альбомчики. Вся это наша ГрОб-музычка", — утомленно, но гордо писал Егор Летов в 1990 г. В журнале "КонтрКультУр'а". И вот теперь дебютирует на виниле фирма "ГрОб Рекордз" при посредничестве "BO'N'DA RECORDS". Все сие есть «ТАУ-продукт», как у Высоцкого была песня про «Тау-Кита». Действительно, чем-то инопланетным отдается.
Запоздалое появление дисков Янки и ГРАЖДАНСКОЙ ОБОРОНЫ (записанных в 1987-88 гг.) по социальному значению для отечественной рок-культуры трудно переоценить. Это — глас осмысленной оппозиции, явно воаждебной к сложившемуся рок-истэблишменту, вопль надрывный и страстный, и адекватное эхо "корчей безъязыковой улицы" (в подземных переходах Невского, кажется, еще поют "Все Идет По Плану"), и торжественная дефлорация российской музыкальной индустрии — в плане приобщения к "табуированной лексики". После романов Э. Лимонова и фильмов К. Муратовой, теперь на пластинке "великий и могучий" предстает без ханжеских "фиговых листков". Но в первую очередь — это МОМЕНТ ИСТИНЫ. В сознании артефактом современной культуры творчества столь неординарных талантливых людей уже неоспоримо «состоявшихся», есть что-то от покаяния. Тем более, что для Янки оно пришло посмертно.
"Мы под прицелом тысяч ваших фраз, — а вы за стенкой, рухнувшей на нас," — поет Янка. Трудно писать о ней. Потому, что надо слышать этот пронзительный крик, напряженный, как линия электропередачи, выговаривающий страшные, жалобные, большие слова. Они настойчиво бьются, стучатся в сознание — и строчки наслаиваются, "заводной калейдоскоп звенит кривыми зеркалами, колесо вращается быстрей" — возникает зыбкое, неуютное, тревожное состояние. А в голосе — нерасплесканная, истовая любовь к жизни, совершенно русская, какая-то крестьянская девичья тоска и тут же урбанистическая холодная усталость. Вот так — "очень в точку, если в одиночку".
На янкином альбоме ощутимо присутствие Егора — то жужжит его «зафузованная» электрогитара, то звучат подстукивания и прочие шумы. На «двойнике» ОБОРОНЫ есть тема, сочиненная ими вместе. Как Янка, Егор побывал "под стру" й крутого кипятка", и обварившись, мучается, и песни из него выходят вместе с грязью, с кровью и гноем. Это крамольный, брыкающийся, богохульствующий, матерящийся альбом, и это — самое рок-н-ролльное, что выросло за последнее время на отечественной ниве.
Похоронным звоном по коммунизму разваливаются куранты Спасской башни, обрушивается хриплый, срывающийся вокал, мутная гитара, какие-то эпизодические тарарамы и карачуны… В данный опус вошли три официальных альбома: Все Идет По Плану, Так Закалялась Сталь и Боевой Стимул, дающие исчерпывающее представление о взглядах автора: "Убей в себе государство", "Я всегда буду против", "Наша правда, наша вера, наше дело — анархия". Кто-то станет спорить, насколько весь этот нигилизм сейчас актуален. Правильно, значение записей ГРАЖДАНСКОЙ ОБОРОНЫ совсем в другом. Здесь впервые проявляется совершенно иное понимание рока — как средства саморазвенчания «кумира». Это ощущается во всем и в «гаражном» качестве игры и записи, но главное — в лексике, отношении к слову.
С легкой руки А. Троицкого принято считать, что в русском роке незыблем примат СЛОВА во всем многообразии его функции: от социального протеста до поэтической "игры в бисер" и квазирелигиозной проповеди. У Егора же происходит унижение, даже ритуальное поругание эстетической и «учительской» ипостасей рок-исполнителя: "'Свято место не бывает без греха". В его песнях мат используется отнюдь не для эпатажа, но для посрамления образа автора, который обращается в традиционного русского юродивого. В отличие от политического «обличения» или эстетски- символистского "отстранения", — прямым ПОДРЫВОМ любого статус-кво (в том числе, и сложившейся рок-иерархии) будет само существование этакого панк-юродивого и его «неадекватное» поведение.
"У каждого из нас быть могут разные ходы, но цель у нас едина — суицид" — в этих словах, напоминающих знаменитый тезис А. Камю ("Есть лишь одна по-настоящему серьезная философская проблема — проблема самоубийства", — "Миф о Сизифе") — не цитата классика, но зерно еще одного программного заявления Егора: что настоящий рок есть нечеловеческая музыка, и истинные рокеры уже мертвы. Подобная экзистенциальная критика действительности требует незаурядного мужества, ведь сразу же приходит потрясающее все существо автора прозрение: "А вы остались такими же!!!". Наверное, поэтому Летов теперь распустил ОБОРОНУ и замолк.
Жуткие слова пропела и Янка: "Кто не покончил с собой, тех поведут на убой…" Но именно в том, что эти два человека доверчиво отдали нам самих себя, и заключается надежда. А может быть, вера: не раздавит бытие, этот "каблук потолка", услышат, поймут, и что-то изменится. Настанет "великий праздник босоногих идей".
А — КУ (А. Кубановский)
1992 г. "Rock Fuzz"
Запоздалое появление дисков Янки и ГРАЖДАНСКОЙ ОБОРОНЫ (записанных в 1987-88 гг.) по социальному значению для отечественной рок-культуры трудно переоценить. Это — глас осмысленной оппозиции, явно воаждебной к сложившемуся рок-истэблишменту, вопль надрывный и страстный, и адекватное эхо "корчей безъязыковой улицы" (в подземных переходах Невского, кажется, еще поют "Все Идет По Плану"), и торжественная дефлорация российской музыкальной индустрии — в плане приобщения к "табуированной лексики". После романов Э. Лимонова и фильмов К. Муратовой, теперь на пластинке "великий и могучий" предстает без ханжеских "фиговых листков". Но в первую очередь — это МОМЕНТ ИСТИНЫ. В сознании артефактом современной культуры творчества столь неординарных талантливых людей уже неоспоримо «состоявшихся», есть что-то от покаяния. Тем более, что для Янки оно пришло посмертно.
"Мы под прицелом тысяч ваших фраз, — а вы за стенкой, рухнувшей на нас," — поет Янка. Трудно писать о ней. Потому, что надо слышать этот пронзительный крик, напряженный, как линия электропередачи, выговаривающий страшные, жалобные, большие слова. Они настойчиво бьются, стучатся в сознание — и строчки наслаиваются, "заводной калейдоскоп звенит кривыми зеркалами, колесо вращается быстрей" — возникает зыбкое, неуютное, тревожное состояние. А в голосе — нерасплесканная, истовая любовь к жизни, совершенно русская, какая-то крестьянская девичья тоска и тут же урбанистическая холодная усталость. Вот так — "очень в точку, если в одиночку".
На янкином альбоме ощутимо присутствие Егора — то жужжит его «зафузованная» электрогитара, то звучат подстукивания и прочие шумы. На «двойнике» ОБОРОНЫ есть тема, сочиненная ими вместе. Как Янка, Егор побывал "под стру" й крутого кипятка", и обварившись, мучается, и песни из него выходят вместе с грязью, с кровью и гноем. Это крамольный, брыкающийся, богохульствующий, матерящийся альбом, и это — самое рок-н-ролльное, что выросло за последнее время на отечественной ниве.
Похоронным звоном по коммунизму разваливаются куранты Спасской башни, обрушивается хриплый, срывающийся вокал, мутная гитара, какие-то эпизодические тарарамы и карачуны… В данный опус вошли три официальных альбома: Все Идет По Плану, Так Закалялась Сталь и Боевой Стимул, дающие исчерпывающее представление о взглядах автора: "Убей в себе государство", "Я всегда буду против", "Наша правда, наша вера, наше дело — анархия". Кто-то станет спорить, насколько весь этот нигилизм сейчас актуален. Правильно, значение записей ГРАЖДАНСКОЙ ОБОРОНЫ совсем в другом. Здесь впервые проявляется совершенно иное понимание рока — как средства саморазвенчания «кумира». Это ощущается во всем и в «гаражном» качестве игры и записи, но главное — в лексике, отношении к слову.
С легкой руки А. Троицкого принято считать, что в русском роке незыблем примат СЛОВА во всем многообразии его функции: от социального протеста до поэтической "игры в бисер" и квазирелигиозной проповеди. У Егора же происходит унижение, даже ритуальное поругание эстетической и «учительской» ипостасей рок-исполнителя: "'Свято место не бывает без греха". В его песнях мат используется отнюдь не для эпатажа, но для посрамления образа автора, который обращается в традиционного русского юродивого. В отличие от политического «обличения» или эстетски- символистского "отстранения", — прямым ПОДРЫВОМ любого статус-кво (в том числе, и сложившейся рок-иерархии) будет само существование этакого панк-юродивого и его «неадекватное» поведение.
"У каждого из нас быть могут разные ходы, но цель у нас едина — суицид" — в этих словах, напоминающих знаменитый тезис А. Камю ("Есть лишь одна по-настоящему серьезная философская проблема — проблема самоубийства", — "Миф о Сизифе") — не цитата классика, но зерно еще одного программного заявления Егора: что настоящий рок есть нечеловеческая музыка, и истинные рокеры уже мертвы. Подобная экзистенциальная критика действительности требует незаурядного мужества, ведь сразу же приходит потрясающее все существо автора прозрение: "А вы остались такими же!!!". Наверное, поэтому Летов теперь распустил ОБОРОНУ и замолк.
Жуткие слова пропела и Янка: "Кто не покончил с собой, тех поведут на убой…" Но именно в том, что эти два человека доверчиво отдали нам самих себя, и заключается надежда. А может быть, вера: не раздавит бытие, этот "каблук потолка", услышат, поймут, и что-то изменится. Настанет "великий праздник босоногих идей".
А — КУ (А. Кубановский)
1992 г. "Rock Fuzz"
"ПИФ! ПАФ! ОЙ-ЕЙ-ЕЙ!"
или МОТИВЫ СУИЦИДА У ЕГОРА ЛЕТОВА
ЕГОР И ОП***ЕНЕВШИЕ «Прыг-скок» — ГрОб Рекордз/Золотая долина
Новой пластинкой порадовал нас незабвенный Игорь Федорович Летов. Ярко-красная, броская, но ни в коей мере не безвкусная (в противоположность последней АЛИСЕ) обложка замелькала в киосках, на прилавках «Манчестера» и "Феньки".
Это последний официальный альбом Летова, записанный в 1990 г. И фигурирующий в каталогах "ГрОб Рекордз" " как сольный. Собственно, группа называется ЕГОР и О… — хотя если Вас интересует, почему Летов там много матерился, см. Рецензию в "РОК-ФУЗЗ, е" № 9.
Альбом имеет подзаголовок "Детские песенки" — не случайно, и, конечно же, имеется в виду не сопелочки для самых маленьких. Когда сочинялись вошедшие в диск веши, Егору было 26 (родился 10.09.1964); обычно в таком возрасте как «детство» воспринимаются не далекие розовые годы, но отрочество, 15–16 лет. Представляется, что автор тут апеллирует к психологии и эмоциональному миру подростка пубертатного возраста, увиденному хоть и не без крупицы иронии, но сочувственно.
Диск можно считать концептуальным: каждая сторона открывается песенкой про странствия по лесу, по миру и, наконец, по небу, некого дурачка, за которым сейчас же угадывается исполнитель ("моя мертвая мамка вчера ко мне пришла, все грозила кулаком, называла дураком"). То есть, весь цикл пронзительно личный, автобиографический. Эго придает ему редкую проникновенность.
Смерть — доминирующая тема альбома, заявленная уже в первых строках ("идет смерть по улице, несет блины на блюдце") и навязчиво, назойливо переходящая из вещи в вещь: "Отряд Не Заметил Потери Бойца", "покидая свое тело, как пожарище в смертном бою", "когда я умер, не было никого, кто бы это опроверг". Смерть — это малиновая девочка, чей "взгляд откровенней, чем сталь клинка" из песни Романа Неумоева. Здесь открывается ее истинное лицо: не просто смерть, но самоубийство, "непрерывный суицид для меня-а-а-а…".
Известно, что костлявая в то время не раз прошлась рядом с Егором: умер его друг, басист первого состава АДОЛЬФ ГИТЛЕР (1986) Е. Лищенко (ему посвящен данный альбом), покончил с собой гитарист ГО. Селиванов, а позже — ушла Янка… Но все же думается, что настойчивое цепляние за такую тему имеет и другую, внутреннюю обусловленность.
На пороге юности происходит чувственное пробуждение человека, его сексуальная идентификация. Подростка будоражит и пугает собственное тело, в котором он обнаруживает, как порох в патроне, и потенцию, и смертность. Сближение этих двух крайностей хорошо запечатлелось в знаменитых строках Ф. Тютчева: "И кто в избытке ощущений, когда кипит и стынет кровь, не ведал ваших искушений — самоубийство и любовь!" (1851). Тяготеющая к экстремизму молодь просто бредит суицидом, это — закономерность биологическая, экзистенциальная.
Существует и подсознательная психологическая закономерность, связанная с так называемым "архетипом инициации". Юноша покидает мир детства и вступает во взрослую общность, этот акт обязательно включает прохождение через символическую смерть. Гибнет-то детство — вот почему "детские песенки" Егора носят столь ностальгический и надрывно- экстатический характер.
Особенно это чувствуется в заглавной, 11-минутной эпической теме, где странствия протагониста переносятся "из земной юдоли в неведомые боли". Тут все вышесказанное осложняется наркотическими иллюзиями. "Прыг под землю — скок на облако": это смерть. "Прыг под кожу — скок на яблоню/небо": наркотический трип. Причем, что больше всего волнует, то и пригрезится: под крутым кайфом даже Джон Леннон пел: "I know what its like to be dead". Словом, как захочешь, так и было, "сбрось свой облик — загаси огарок — принимай подарок".
Шопенгауэр в одном месте писал: все, что может приключиться с человеком, предрешено им самим, поэтому всякая смерть — самоубийство. Каждым сорванным хрипом на сем нервном, умном, отчаянном альбоме Егор Летов мог бы присоединиться к этим словам.
А — КУ (А. Курбановский)
1992 г., "Rock Fuzz"
Это последний официальный альбом Летова, записанный в 1990 г. И фигурирующий в каталогах "ГрОб Рекордз" " как сольный. Собственно, группа называется ЕГОР и О… — хотя если Вас интересует, почему Летов там много матерился, см. Рецензию в "РОК-ФУЗЗ, е" № 9.
Альбом имеет подзаголовок "Детские песенки" — не случайно, и, конечно же, имеется в виду не сопелочки для самых маленьких. Когда сочинялись вошедшие в диск веши, Егору было 26 (родился 10.09.1964); обычно в таком возрасте как «детство» воспринимаются не далекие розовые годы, но отрочество, 15–16 лет. Представляется, что автор тут апеллирует к психологии и эмоциональному миру подростка пубертатного возраста, увиденному хоть и не без крупицы иронии, но сочувственно.
Диск можно считать концептуальным: каждая сторона открывается песенкой про странствия по лесу, по миру и, наконец, по небу, некого дурачка, за которым сейчас же угадывается исполнитель ("моя мертвая мамка вчера ко мне пришла, все грозила кулаком, называла дураком"). То есть, весь цикл пронзительно личный, автобиографический. Эго придает ему редкую проникновенность.
Смерть — доминирующая тема альбома, заявленная уже в первых строках ("идет смерть по улице, несет блины на блюдце") и навязчиво, назойливо переходящая из вещи в вещь: "Отряд Не Заметил Потери Бойца", "покидая свое тело, как пожарище в смертном бою", "когда я умер, не было никого, кто бы это опроверг". Смерть — это малиновая девочка, чей "взгляд откровенней, чем сталь клинка" из песни Романа Неумоева. Здесь открывается ее истинное лицо: не просто смерть, но самоубийство, "непрерывный суицид для меня-а-а-а…".
Известно, что костлявая в то время не раз прошлась рядом с Егором: умер его друг, басист первого состава АДОЛЬФ ГИТЛЕР (1986) Е. Лищенко (ему посвящен данный альбом), покончил с собой гитарист ГО. Селиванов, а позже — ушла Янка… Но все же думается, что настойчивое цепляние за такую тему имеет и другую, внутреннюю обусловленность.
На пороге юности происходит чувственное пробуждение человека, его сексуальная идентификация. Подростка будоражит и пугает собственное тело, в котором он обнаруживает, как порох в патроне, и потенцию, и смертность. Сближение этих двух крайностей хорошо запечатлелось в знаменитых строках Ф. Тютчева: "И кто в избытке ощущений, когда кипит и стынет кровь, не ведал ваших искушений — самоубийство и любовь!" (1851). Тяготеющая к экстремизму молодь просто бредит суицидом, это — закономерность биологическая, экзистенциальная.
Существует и подсознательная психологическая закономерность, связанная с так называемым "архетипом инициации". Юноша покидает мир детства и вступает во взрослую общность, этот акт обязательно включает прохождение через символическую смерть. Гибнет-то детство — вот почему "детские песенки" Егора носят столь ностальгический и надрывно- экстатический характер.
Особенно это чувствуется в заглавной, 11-минутной эпической теме, где странствия протагониста переносятся "из земной юдоли в неведомые боли". Тут все вышесказанное осложняется наркотическими иллюзиями. "Прыг под землю — скок на облако": это смерть. "Прыг под кожу — скок на яблоню/небо": наркотический трип. Причем, что больше всего волнует, то и пригрезится: под крутым кайфом даже Джон Леннон пел: "I know what its like to be dead". Словом, как захочешь, так и было, "сбрось свой облик — загаси огарок — принимай подарок".
Шопенгауэр в одном месте писал: все, что может приключиться с человеком, предрешено им самим, поэтому всякая смерть — самоубийство. Каждым сорванным хрипом на сем нервном, умном, отчаянном альбоме Егор Летов мог бы присоединиться к этим словам.
А — КУ (А. Курбановский)
1992 г., "Rock Fuzz"
ГО — ПОРА МОЛЧАНИЯ?
Ну, что ж, продолжим разговор о «психоделии». Я снимаю пенсне, галстук, костюм. Одеваю джинсы, черные очки, «кросы», а галстук повязываю на ногу… Хожу я по Москве, брожу и слышу сплошные базары.
…А вы знаете, почему Летов замолчал? Да потому, что его песни слушали (большинство): а) из-за крутых словцов; б) из-за того, что панк-рок — круто и т. д. Я спросил у одного "Настоящего Панка" (так он себя назвал): "дружище, а почему ты слушаешь Егорку?" Знаете, что он мне ответил? "Да, он такие слова поет! И на «X», и на «П», и вообще, ты, парень — «Попс»! Вот, что мне сказал "Настоящий Панк"!…
Все началось примерно в 1987 году. Многие фанаты скажут: "Да ты гонишь, старик", — а я отвечу, что "сам Егорка" считает свою раннюю музыку чем-то таким личным. Если откинуть социальные песни, то останется то, о чем я сейчас буду говорить. Во-первых, Егор замечает такие нюансы жизни, которые на первый взгляд кажутся несущественными. Например: "Пойманная рыба постигает воздух", "Трогательный ножик", "Весна забилась в рукопашной" и т. д. А ну-ка, попробуйте представить все, что я здесь сказал. А? Что? Что это такое? — Психоделия — она самая, но уже только с помощью слов (в этом плане наиболее удавшийся альбом Прыг-Скок).
Во-вторых, «детище» Летова пропахло одиночеством и суицидом (саморазрушение, самоубийство): "Петля затянулась, потолок задрожал", "Я хочу умереть молодым"…
Вот тут мне хотелось бы опять надеть пенсне, галстук, костюм и сказать: "Юные дамы и господа! Товарищи самоубийцы (если такие есть)! Ведь это слабость — покончить с собой. Это значит, что ты проиграл. И хотя: "Джим Моррисон умер у тебя на глазах"…, Виктор Цой умер у тебя на глазах, Саша Башлачев, Яна Дягилева и… миллионы умерли у тебя на глазах — но ты остался таким же, как и был!" (Во, как сказал! — У самого аж слезы брызнули).
И, наконец, в-третьих любителям чистой «русской» музыки (без всякого шовинизма) объявляю: Егор Летов — истинно исполнитель русской музыки. Его несложные мотивы пропахнуть! деревенскими (а может быть, просто Сибирскими) колыбельными. Иногда создается впечатление, что ты попал в сказку Бажова "Каменный цветок"…
Марат (Друг Народа).
1992 г.
…А вы знаете, почему Летов замолчал? Да потому, что его песни слушали (большинство): а) из-за крутых словцов; б) из-за того, что панк-рок — круто и т. д. Я спросил у одного "Настоящего Панка" (так он себя назвал): "дружище, а почему ты слушаешь Егорку?" Знаете, что он мне ответил? "Да, он такие слова поет! И на «X», и на «П», и вообще, ты, парень — «Попс»! Вот, что мне сказал "Настоящий Панк"!…
Так сказал автор всего репертуара ГРАЖДАНСКОЙ ОБОРОНЫ. Тем, кто интересуется советским авангардным роком, советую прочитать «КонтКультуру» № 3, где Егор Летов сам рассказывает о себе, а тем, у кого нет такой возможности, я расскажу в общих чертах об этом человеке, а вернее о его песнях.
…Я ищу таких, как я,
Сумасшедших и смешных,
Сумасшедших и больных.
А когда я их найду —
Мы уйдем отсюда прочь,
Мы уйдем отсюда в ночь,
Мы уйдем из зоопарка…
Все началось примерно в 1987 году. Многие фанаты скажут: "Да ты гонишь, старик", — а я отвечу, что "сам Егорка" считает свою раннюю музыку чем-то таким личным. Если откинуть социальные песни, то останется то, о чем я сейчас буду говорить. Во-первых, Егор замечает такие нюансы жизни, которые на первый взгляд кажутся несущественными. Например: "Пойманная рыба постигает воздух", "Трогательный ножик", "Весна забилась в рукопашной" и т. д. А ну-ка, попробуйте представить все, что я здесь сказал. А? Что? Что это такое? — Психоделия — она самая, но уже только с помощью слов (в этом плане наиболее удавшийся альбом Прыг-Скок).
Во-вторых, «детище» Летова пропахло одиночеством и суицидом (саморазрушение, самоубийство): "Петля затянулась, потолок задрожал", "Я хочу умереть молодым"…
Вот тут мне хотелось бы опять надеть пенсне, галстук, костюм и сказать: "Юные дамы и господа! Товарищи самоубийцы (если такие есть)! Ведь это слабость — покончить с собой. Это значит, что ты проиграл. И хотя: "Джим Моррисон умер у тебя на глазах"…, Виктор Цой умер у тебя на глазах, Саша Башлачев, Яна Дягилева и… миллионы умерли у тебя на глазах — но ты остался таким же, как и был!" (Во, как сказал! — У самого аж слезы брызнули).
И, наконец, в-третьих любителям чистой «русской» музыки (без всякого шовинизма) объявляю: Егор Летов — истинно исполнитель русской музыки. Его несложные мотивы пропахнуть! деревенскими (а может быть, просто Сибирскими) колыбельными. Иногда создается впечатление, что ты попал в сказку Бажова "Каменный цветок"…
Некоторые из его песен представляют собой какие-то молитвы, заклинание:
"…Глупый мотылек догорал на свечке.
Жаркий уголек, дымные колечки.
Звездочка упала в лужу у крыльца,
Отряд не заметил потери бойца…"
Вот так, господа "Настоящие Панки". Не такой уж безграмотный, не такой уж глупый, не такой уж анархичный и т. д. этот самый Егор (Игорь) Летов.
"…Ходит дурачок по лесу,
Ищет дурачок глупее себя.
Идет смерть по улице, несет блины на блюдце.
Кому вынется — тому сбудется,
Тронет за плечо, поцелует горячо…
Полетят копейки из-за пазухи долой…"
Марат (Друг Народа).
1992 г.
ГРАЖДАНСКАЯ ОБОРОНА
Как известно, Сибирь — край суровый, некурортный и весьма холодный. Кругом тайга. Иногда в тайге встречаются и люди. Происхождение людей в тайге известно — еще в давние времена ссылали в Сибирь неугодных.
Так вот — панк-группа ГРАЖДАНСКАЯ ОБОРОНА (ГО) как раз оттуда, из Сибири вышла. Из Омска — если кого-то интересует конкретика. Нонсенс, конечно, — неугодные не стали дожидаться, когда их сошлют в Сибирь, а сами туда направились. Неугодной ГО стала очень быстро. Стоило группе в 1984 году оказаться в Санкт-Петербурге (тогда еще Ленинграде) и стать членом знаменитого рок-клуба на Неве, как она тут же и оказалась в числе запрещенных. Почему? Ну, это-то понятно: всякие необычные явление, вроде Высоцкого, Токарева или Звездинского всегда легче запретить, чем прилагать усилия к тому, чтобы разобраться, что сие означает. Вот и запрещали. Рок-музыку особенно тщательно. Особенно такую, как у ГО — глубокую, резкую, отвратительную для чиновничьего слуха. Кроме слухов, передававшихся из одного уха в другое, о «гражданке» практически узнать было неоткуда — пресса о ней просто не писала.
Состав группы менялся постоянно, но в итоге к 1987 году осталось четверо сумасшедших: Егор Летов, Янка Дягилева, Кузя Уо да Селиванов. Пели они "про нашу такую прекрасную жизнь", не слишком стесняясь в выражениях, и выражения эти отнюдь не одобряли то, что наблюдалось в той самой жизни.
Первый концерт ГО вышел в 1984 году под названием Панк Энд Рок-н-ролл, а концу восьмидесятых количество магнитофонных альбомов перевалило за двадцать. Увы, тогда же группа получила и первый ощутимый удар: басист Селиванов кончает жизнь самоубийством. Ему посвящена одна из песен ГО:
По существу, можно править панихиду и по самой ГО — практически ее уже не существует. Последний раз удалось увидеть Егора Летова и Яну Дягилеву ровно два года назад на ленинградском концерте памяти Башлачева. По духу песен, по "болевому порогу" их выступление и было наиболее близким к творчеству Башлачева. И пускай в их стихах, как прежде, проскакивали крепкие словечки и выражения, заставлявшие нервно вздрагивать пожилых билетерш, — эти песни открывали ту же саднящую кровоточащую рану, которая в конце концов довела Сашу Башлачева до гибели.
Кто знал тогда, что будет впереди еще и "смерть в воде" Яны Дягилевой, которая нанесет окончательный удар по форпосту правды, которым многие годы была ГО. И все же не хочется прощаться с группой — потому что, кроме воспоминаний, остались еще и песни, которые поют парни с гитарами на своих тусовках, часто даже не подозревая, чьи это песни. Да и Егор Летов еще способен вернуть надежду. Подождем прощаться.
Ярослав Подгора.
1992 г., журнал, г. Киев.
Так вот — панк-группа ГРАЖДАНСКАЯ ОБОРОНА (ГО) как раз оттуда, из Сибири вышла. Из Омска — если кого-то интересует конкретика. Нонсенс, конечно, — неугодные не стали дожидаться, когда их сошлют в Сибирь, а сами туда направились. Неугодной ГО стала очень быстро. Стоило группе в 1984 году оказаться в Санкт-Петербурге (тогда еще Ленинграде) и стать членом знаменитого рок-клуба на Неве, как она тут же и оказалась в числе запрещенных. Почему? Ну, это-то понятно: всякие необычные явление, вроде Высоцкого, Токарева или Звездинского всегда легче запретить, чем прилагать усилия к тому, чтобы разобраться, что сие означает. Вот и запрещали. Рок-музыку особенно тщательно. Особенно такую, как у ГО — глубокую, резкую, отвратительную для чиновничьего слуха. Кроме слухов, передававшихся из одного уха в другое, о «гражданке» практически узнать было неоткуда — пресса о ней просто не писала.
Состав группы менялся постоянно, но в итоге к 1987 году осталось четверо сумасшедших: Егор Летов, Янка Дягилева, Кузя Уо да Селиванов. Пели они "про нашу такую прекрасную жизнь", не слишком стесняясь в выражениях, и выражения эти отнюдь не одобряли то, что наблюдалось в той самой жизни.
Первый концерт ГО вышел в 1984 году под названием Панк Энд Рок-н-ролл, а концу восьмидесятых количество магнитофонных альбомов перевалило за двадцать. Увы, тогда же группа получила и первый ощутимый удар: басист Селиванов кончает жизнь самоубийством. Ему посвящена одна из песен ГО:
Это не издевка — это стон. "Жизнь человека бесценна!" Мы так привыкли к этим словам, что даже не вслушиваемся в звучание: эта жизнь не имеет цены, не стоит ни гроша. А уж если человек умер — то и вообще наплевать, поскольку он в тоталитарном государстве — ноль, ничто.
"Музыкант Селиванов удавился шарфом.
Но никто не знал, что это будет смешно."
По существу, можно править панихиду и по самой ГО — практически ее уже не существует. Последний раз удалось увидеть Егора Летова и Яну Дягилеву ровно два года назад на ленинградском концерте памяти Башлачева. По духу песен, по "болевому порогу" их выступление и было наиболее близким к творчеству Башлачева. И пускай в их стихах, как прежде, проскакивали крепкие словечки и выражения, заставлявшие нервно вздрагивать пожилых билетерш, — эти песни открывали ту же саднящую кровоточащую рану, которая в конце концов довела Сашу Башлачева до гибели.
Кто знал тогда, что будет впереди еще и "смерть в воде" Яны Дягилевой, которая нанесет окончательный удар по форпосту правды, которым многие годы была ГО. И все же не хочется прощаться с группой — потому что, кроме воспоминаний, остались еще и песни, которые поют парни с гитарами на своих тусовках, часто даже не подозревая, чьи это песни. Да и Егор Летов еще способен вернуть надежду. Подождем прощаться.
Ярослав Подгора.
1992 г., журнал, г. Киев.
ПРОСТОР ОТКРЫТ — НИЧЕГО СВЯТОГО
Как-то так сложилось, что в выпусках «ИЗ» ("Империя звуков" — рубрика "Субботней газеты") редко-редко пишется об отечественных музыкантах. А между тем они и компакт-диски издают, и мастер-классы записывают. Что же нас смущает? Да ничего, пустячок, в сущности…
ЕГОР И О…ДЕНЕВШИЕ — Сто Лет Одиночества (компакт-диск, 76.10).
Не очень жалуя "желтую прессу", Егор Летов вот уже несколько лет как поменял прежнее миролюбивое название своего проекта ГРАЖДАНСКАЯ ОБОРОНА (сокращенно ГРОБ) на неудобный для журналюг матерок. А поговорить об этом самом сильном на сегодня летовском альбоме (Попc не в счет, он — сборный), хочется. И колется — песни тоже не всегда удобны для цитирования. Ну вот, невинное вполне: "Мертвого схоронит уставший/ Радугу осилит ослепший/ Звездочку поднимет упавший/ Яблочко от яблони — огонь от огня/ До луны — / Рукой подать/ До Китая пешком — / Полшага…/ Простор открыт — ничего святого". ("Простор Открыт"). Он любит афористично мыслить, Егор. "Каждый миг — передозировка/ На все оставшиеся времена". Это — культура с колес, листья травы, поющий терновник, черный маятник в колодце андеграунда. Не нравится? "Нет уж, лучше ты послушай, как впивается в ладони дождь/ Слушай, как по горлу пробегает мышь/ Слушай, как под сердцем возникает брешь/ Как в желудке копошится зима… Как лениво высыхает молоко на губах/ Как ворочается в печени червивый клубок/ Как шевелятся кузнечики в густом янтаре/ Погружаясь в изнурительное бегство в никуда из ниоткуда" ("Семь Шагов За Горизонт", самая страшная песня в альбоме). Некрофилия? Еще бы! Он сам так и пел: некрофил, мол, я.
ЕГОР И О…ДЕНЕВШИЕ — Сто Лет Одиночества (компакт-диск, 76.10).
Не очень жалуя "желтую прессу", Егор Летов вот уже несколько лет как поменял прежнее миролюбивое название своего проекта ГРАЖДАНСКАЯ ОБОРОНА (сокращенно ГРОБ) на неудобный для журналюг матерок. А поговорить об этом самом сильном на сегодня летовском альбоме (Попc не в счет, он — сборный), хочется. И колется — песни тоже не всегда удобны для цитирования. Ну вот, невинное вполне: "Мертвого схоронит уставший/ Радугу осилит ослепший/ Звездочку поднимет упавший/ Яблочко от яблони — огонь от огня/ До луны — / Рукой подать/ До Китая пешком — / Полшага…/ Простор открыт — ничего святого". ("Простор Открыт"). Он любит афористично мыслить, Егор. "Каждый миг — передозировка/ На все оставшиеся времена". Это — культура с колес, листья травы, поющий терновник, черный маятник в колодце андеграунда. Не нравится? "Нет уж, лучше ты послушай, как впивается в ладони дождь/ Слушай, как по горлу пробегает мышь/ Слушай, как под сердцем возникает брешь/ Как в желудке копошится зима… Как лениво высыхает молоко на губах/ Как ворочается в печени червивый клубок/ Как шевелятся кузнечики в густом янтаре/ Погружаясь в изнурительное бегство в никуда из ниоткуда" ("Семь Шагов За Горизонт", самая страшная песня в альбоме). Некрофилия? Еще бы! Он сам так и пел: некрофил, мол, я.