Левашов Виктор. Провокация

- Он наглец! - бросил Кейт. - Привыкший к безнаказанности
наглец! Война в Чечне превратила их всех в бандитов!
- Вы правы и одновременно не правы. Его не обвинишь в
излишнем чинопочитании, это я так мягко говорю, но для него
ваши бойцы, генерал, - просто щенки. И он это доказал. Если
бы вы знали то, что знаете сейчас, вы восприняли бы все как
должное, и не возникло бы никакого инцидента. Не так ли,
Йоханнес? Вы же не стали бы упрекать боксера-перворазрядника
за то, что он проиграл бой олимпийскому чемпиону?
- Их разжаловали и уволили из армии три года назад, -
напомнил Кейт. - За это время они не могли не потерять
форму.
- Но, как мы видели, один из них не потерял. Думаю, не
потеряли и другие. Я объясню, почему так думаю. Профессии у
них сейчас вполне гражданские. Пастухов - владелец
небольшого цеха по деревообработке, Перегудов работает в
реабилитационном центре для участников афганской и чеченской
войны, Злотников - безработный актер. Мухин и Хохлов -
совладельцы частного детективно-охранного агентства "МХ
плюс". Название образовано из первых букв их фамилий. А
"плюс" - это, как я понимаю, их друзья Пастухов, Перегудов и
Злотников. Я не назову, разумеется, того, от кого получил
эту информацию, - продолжал Вайно. - Скажу только одно: это
очень информированный источник. Он дал понять, что команду
Пастухова и сейчас иногда привлекают к выполнению специаль-
ных заданий. Он дал понять это одной фразой: "Их обычный го-
норар за работу - по пятьдесят тысяч долларов на каждого".
Вайно бросил листки факса в камин и кочергой подгреб к
ним углей.
- Вот так-то, дорогой Йоханнес. Людям, потерявшим
форму, не платят по пятьдесят тысяч долларов.
- Какие специальные задания они выполняют? Чьи? -
вмешался в разговор Янсен.
- Меня это тоже интересует. Но задавать дополнительные
вопросы своему информатору я не могу. То, что он посчитал
нужным мне сообщить, он сообщил.
- Кто знал, что Томас Ребане появится на презентации?
- спросил Янсен. - Вы никому об этом не говорили?
- Разумеется, нет. Мог сказать сам Томас, - предположил
Вайно.
- Исключено. Он был полностью изолирован от окружающих.
- Кыпс?
- Он узнал за час до пресс-конференции.
- Значит, не знал никто. Только вы, я и ваши люди, -
заключил Вайно. - Что вас встревожило?
- Я спрашиваю себя: случайно ли появление этой компании
здесь и сейчас?
Вайно усмехнулся:
- Не стыдно, Юрген? Вот вы-то и потеряли форму. Ну
какой, скажите на милость, профессионал, отправленный на
задание, будет вести себя так, как этот Артист? Ввязываться
в представление с похищением штандартенфюрера, а потом -
извините, Йоханнес - при всех бить морду командующему?
- Да, конечно. Вы правы, - помедлив, кивнул Янсен. - Я
как-то об этом не подумал.
Но и после этих слов лицо у него осталось напряженным,
тяжелым. Было ясно, что довод Вайно не показался ему
убедительным, а согласился он с ним лишь для того, чтобы не
акцентировать внимание на этой теме. Кейт не понял, почему
внук эсэсовца, фигура скорей экзотическая, чем значительная,
так занимает его собеседников. Но, видимо, с ним было
связано что-то важное. Поэтому Янсен спросил:
- Томас не сможет сбежать? Охрана надежная?
- Сбежать? С гауптвахты "Эста"? - переспросил Кейт. -
Абсолютно исключено.
- Хочется верить, - кивнул Янсен.
- А с этим Артистом следует поступить так, - предложил
Вайно. - До утра пусть посидит на губе, а потом посадить в
машину и вывезти из Эстонии.
- Просто так отпустить? - возмутился Кейт.
- Именно так, - подтвердил Вайно, и в голосе его
появились нотки недовольства - он не любил, когда его не
понимали сразу. - И будем надеяться, что он удовлетворится
этим решением и не захочет устроить скандал. Вы хотите
спросить, какой скандал он может устроить? Объясняю. Он -
иностранец. И лицо сугубо гражданское. Вы сажаете его на
военную гауптвахту. На каком основании? Где ордер? Где
постановление об аресте? Я очень надеюсь, генерал, что ваши
"эсты" не слишком дали волю рукам, когда Артист оказался в
их власти. В противном случае он не захочет остаться в
долгу, и вам гарантированы совершенно ненужные неприятности.
- Мои солдаты не бьют пленных.
- Вы уверены, что и на этот раз они не отступили от
этого весьма благородного правила?
- Уверен. Я видел, как арестованного вели на гауптвахту.
Караул смотрел на него с уважением.
- Значит, так и поступим, - заключил Вайно.
Кейту сейчас было безразлично, как поступить с
арестованным. Все это осталось далеко позади. Но он понял, что
у него появился хороший повод обозначить свою новую роль
среди этих высокопоставленных заговорщиков. Роль
равноправного партнера, а не послушного исполнителя. Поэтому
он резко возразил:
- Нет. Прошу извинить, но это мое дело. И как поступить
с арестованным, позвольте решать мне.
Вайно нахмурился:
- Как же вы намерены с ним поступить?
- Он просидит на губе не до завтрашнего утра, а месяц.
Да, месяц! И весь месяц будет чистить сортиры! Я его научу
уважать эстонскую армию! А потом пусть жалуется хоть в ООН!
- Йоханнес прав, - решительно заявил Янсен, и Кейт
понял, что он сделал выигрышный ход. - Это его дело. Он
вправе поступить так, как считает нужным. Закончили с этой
темой. Переходите к главному.
Такой поворот разговора очень не понравился Вайно. От
прихлынувшей крови даже потемнела его крупная бритая голова,
из чего Кейт сделал вывод, что у него повышенное давление и
даже есть, возможно, предрасположенность к апоплексии. Но
Вайно сдержался.
- Согласен, займемся главным, - сухо кивнул он и
обратился к Кейту: - У вас есть вопросы?
- Что может послужить толчком для резкого обострения
обстановки в республике?
- Не догадываетесь?
Кейт помедлил с ответом. Это был разговор, в котором
имело значение каждое слово. И он решил, что не стоит
умничать, чтобы случайно не попасть впросак.
- Я чувствую, что это связано с Альфонсом Ребане, но
каким образом - не знаю. Вряд ли таким толчком сможет
послужить фильм Марта Кыпса.
- Я вам скажу, что вызовет нужную нам реакцию, -
проговорил Вайно, сделав крошечный глоток арманьяка. - Фильм
- чушь. Даже если Кыпс снимет шедевр, в чем я очень
сомневаюсь. Это всего лишь повод для того, чтобы поставить
вопрос о возвращении останков Альфонса Ребане в Эстонию. И о
торжественном перезахоронении их в Таллине. А вот это,
согласитесь, не чушь.
- Торжественное перезахоронение эсэсовца?! -
переспросил Кейт. - В наши дни?! В Таллине?!
- Да. В наши дни. В Таллине. На мемориальном кладбище
Метсакальмисту.
Сама мысль о том, что сегодня, в конце двадцатого века,
в столице демократической Эстонии будут торжественно
хоронить останки фашиста, показалась Кейту дичью. Кино -
черт с ним, кто сейчас ходит в кино. Но это...
Вайно по-своему расценил его замешательство.
- Вы правы в своих сомнениях. Если эта акция будет
проведена национал-патриотами, она вызовет митинги протеста,
пикеты. Даже, возможно, попытки сорвать похороны. И не более
того. А если это будет государственное мероприятие?
- Правительство на это не пойдет, - убежденно сказал
Кейт.
- Добиться этого будет очень непросто, - согласился
Вайно.
- Кабинет Марта Лаара на это не пойдет никогда, -
повторил Кейт.
- Пойдет, - возразил Янсен. - Мы заявим, что в
противном случае Национально-патриотический союз выйдет из
правящей каолиции. И кабинет министров отправится в
отставку. Март Лаар не захочет расстаться со своим постом.
Решение о перезахоронении Альфонса Ребане будет принято.
- И оно будет означать переориентацию всей политики
Эстонии, - заключил Вайно. - Вдумайтесь, генерал:
торжественное перезахоронение останков не какого-то
полковника никому не известного Эстонского легиона. Нет -
командира 20-й Эстонской дивизии СС, штандартенфюрера СС,
кавалера Рыцарского креста с дубовыми листьями, высшей
награды Третьего рейха.
- Это может вызвать очень сильный взрыв возмущения
русскоязычного населения, - признал Кейт. - Но не мало ли
этого, чтобы разогреть обстановку до ситуации гражданской
войны?
- Мало, - кивнул Вайно. - В этой браге не хватает
дрожжей. Они будут. Вы совершенно правы, генерал: главная
карта в нашей игре - Альфонс Ребане. Но очень важен и его
внук - Томас Ребане. Чрезвычайно важен. Почему? Объясню. Но
прежде скажу о другом. Членство Эстонии в НАТО - не
самоцель. Это внутренняя стабильность, безопасность
иностранных инвестиций, интеграция в европейскую экономику.
Реализация разработанного нами плана чревата многими
неприятностями и даже бедами и для эстонцев, и для русских,
которые в общем-то не виноваты, что по воле истории
оказались на нашей земле...
- Виноваты, - перебил Янсен. - Их никто не звал в
Эстонию. Они ехали сами. Они искали здесь сытой жизни. И
чувствовали себя хозяевами. Но хозяева здесь мы. Им придется
с этим смириться. Раз и навсегда. Им придется смириться с
ролью бедных родственников, присутствие которых мы терпим.
Но терпим лишь до тех пор, пока они уважают наши законы,
наши традиции и наш язык!
- Успокойтесь, Юрген, вы не на митинге, - заметил
Вайно. - Никто не ставит под сомнение вашу верность
национальной идее. Мы все понимаем. И понимаем, что без
жертв не бывает побед. Мы приведем нашу родину к
благополучию не через десятилетия мучительного выползания из
нищеты, а уже завтра. Это - цель, близкая сердцу каждого
патриота.
- Поэтому мы и обратились к вам, - закончил его речь
Янсен. - Поддержка всех патриотических сил нам
гарантирована, но главенствовать должна армия. Нам нужна,
генерал, ваша решительность, ваш опыт, ваш авторитет
военачальника. Мы не сомневаемся, что вы будете с нами в
этот ответственный для нашей родины час.
Если бы Янсен прямо спросил, согласен ли Кейт
участвовать в заговоре, он без колебаний сказал бы "да". Но
поскольку вопрос был неявным, Кейт решил, что и его ответ
может быть таким же неявным. И в случае, если эта гостиная
прослушивается, чего Кейт вовсе не исключал, никто не сможет
обвинить его на основании записи этого разговора в участии в
заговоре.
Если заговор провалится.
Но он не мог провалиться.
Когда идея отвечает внутренним потребностям всего
общества, от темных крестьян и люмпен-пролетариев до
интеллектуалов, она становится несокрушимой. И нужно быть
бездарным организатором, чтобы ее погубить.
Генерал-лейтенант Кейт не считал себя бездарным
организатором. И он не видел сил, которые могли бы
противостоять заговору.
Не было таких сил.
Но все же он не сказал: "Да".
Он сказал:
- Я никогда не давал поводов усомниться в моем патрио-
тизме.
- Другого ответа мы и не ждали. - Вайно поднял бокал с
остатками арманьяка. - За наше единство, друзья. Вижу
Эстонию в составе объединенной Европы. Вижу ее расцвет. Вижу
вас, генерал, представителем эстонских вооруженных сил в
НАТО. Да поможет нам Бог.
Он допил арманьяк, Янсен тоже осушил свой бокал.
Пришлось пить до дна и Кейту, хотя эти сто граммов были для
него явно лишними. Но не выпить было нельзя. "Ничего,
отосплюсь", - подумал он.

Но в эту ночь генерал-лейтенанту Кейту выспаться было
не суждено. Когда он под утро вернулся домой и провалился в
тяжелый сон, раздался требовательный звонок телефона
спецсвязи. Кейт нашарил трубку на прикроватной тумбочке,
бросил:
- Слушаю.
- Докладывает оперативный дежурный. На связи капитан
Кауп. Требует немедленно соединить с вами.
На Кейта словно бы вылили бадью ледяной воды.
- Соединяйте, - приказал он.
В трубке раздался голос командира отряда "Эст":
- Господин генерал-лейтенант, у нас ЧП!

IX

Бывают ситуации, когда требуется проявить изрядную
изворотливость ума, чтобы найти оптимальное решение. А
бывает и так, что нечего и мозги сушить: решение уже найдено
до тебя, остается только грамотно его применить.
Артист вполне наглядно показал, как можно проникнуть в
расположение противника. И хотя нам предстояло
инфильтроваться не в бутафорский укрепрайон, охраняемый
бутафорскими эсэсовцами с заряженными холостыми патронами
"шмайссерами", а в реальную воинскую часть спецподразделения
"Эст" с соответственно вооруженной охраной, опыт Артиста
вполне мог сгодиться и тут.
В половине первого ночи, когда лагерь "Эста", гудевший
от начальственного разгона, как потревоженный пчелиный улей,
немного утих, мы с Мухой отогнали "мазератти" километра на
два от базы "Эста" и припрятали ее в придорожном березнячке,
закидав сеном из похудевшего за зиму стога. Все документы
выложили из карманов и спрятали за обшивку багажника, а
ключи от тачки положили под правое заднее колесо - на тот
случай, если придется возвращаться поодиночке. Никакого
оружия у нас не было и быть не могло, а бинокль мог
пригодиться.
Самое досадное, что у нас не было никакой подходящей
одежды, кроме тех приличных костюмов и плащей, что были на
нас. А камуфляжки нам сейчас очень не помешали бы. Но кто
знал. В Европу ехали - развлекаться, вести светскую жизнь!
Мы заперли тачку и бодрой рысцой по подсушенному ночным
морозцем асфальту и хрустящему под ногами песку обогнули
базу "Эста" и вышли с тыла на левый фланг эсэсовского
укрепрайона, линия которого четко рисовалась в темноте
цепочкой фонарей, подвешенных на шестах.
Мы рассуждали так. Если рыжий режиссер Кыпс не врал,
что у "Тигров" полный боекомплект и что на позиции доставлен
тол, которым все оборонительные сооружения при отходе
эсэсовской дивизии будут взорваны, то там наверняка
выставлена охрана. Ну, мало ли - чтобы не забрел посторонний
или алкаши из соседней деревни не открутили башню у танка на
предмет сдать ее в металлом. Не знаю, правда, как здесь, а в
России этот промысел сейчас в ходу. И охрана эта не может
быть слишком серьезной - человек пять-шесть, вряд ли больше.
И рассредоточена она почти на полкилометра: от крайнего
"Тигра" до штабного блиндажа. И если все это так, то на
первом этапе наша задача: незаметно отключить двоих,
переодеться в их камуфляж, а уже потом, под видом своих,
разоружить и запереть в штабном блиндаже и остальную охрану,
обрезав им все средства связи. А там можно будет переходить
и ко второму этапу.
Мы залегли за пригорком, Муха настроил бинокль и почти
сразу сказал:
- Один есть. Полюбуйся. Лежит на танке.
Я посмотрел в бинокль. Действительно, на корме "Тигра",
второго с фланга, в свободной позе расположился боец "Эста".
Лежал он на спине, закинув руки за голову, нога на ногу,
"калаш" рядом. Его поза показалась мне странной. И только
потом я сообразил, что это как раз тот "Тигр", на котором
Артист вывез "языка". Его все-таки сумели вернуть на
позицию, и разогретая от бешеного напряжения двигателя броня
еще хранила тепло.
- Во дает! - сказал Муха. - Часовой! Часовой должен
прежде всего охранять себя. Потом - вверенный ему объект. А
этот валуй кого охраняет? Или решил, что не от кого? Опасное
заблуждение!
Но меня интересовало другое. Один. А где остальные?
Больше никого не было видно. Я осмотрел всю позицию и
передал бинокль Мухе. Но и Муха никого не увидел. Он даже
расстроился:
- Вот засранцы! Нам же две камуфляжки нужно, а у нас,
получается, будет только одна!.. А! Нет. Вот и вторая идет.
Идет, голуба, идет!
К "Тигру" неторопливо приблизился второй спецназовец,
забрался на танк, пристроился рядом с первым. Мы еще немного
выждали. Больше никого не было.
Я кивнул:
- Пора.
Муха наскреб подмерзшей грязи, растопил ее в ладонях,
умылся ею, скользнул в кустарник и исчез в темноте. Я тоже
прошелся по физиономии грязью и взял левее.

И все исчезло. Не было ни времени, ни пространства, ни
воздуха, ни земли. Я сам был воздухом, землей, пространством
и временем. Я словно бы лежал на месте, а все наплывало на
меня: обступали холмы, изрытые траншеями, надвигались сверху
осветительные фонари, вырастали темные туши "Тигров". Иногда
я оказывался на пути зарослей ивняка или орешника, и тогда я
просто отклонялся в сторону, чтобы не мешать их движению,
пропускал их мимо себя. Муху я не видел и не мог видеть, но
точно знал, где он в какую секунду. И он знал, где в любую
секунду я.
Вот и левая гусеница "Тигра" приблизила траки вплотную
к моему лицу.
Вот сверху донеслась мягкая эстонская речь с ее
протяжными гласными и дифтонгами.
И вдруг все движение прекратилось. Это означало:
начали. И мы начали.
Я сбросил ближнего ко мне спецназовца с брони,
подхватил его автомат и сунул ствол в его раскрытый от
неожиданности рот.
- Спокойно, - негромко сказал я. - Все в порядке, ты у
друзей.
Не знаю, что в это время происходило с правой стороны
танка, но через десяток секунд раздалось натужное пыхтение,
Муха приволок на мою сторону своего клиента, потом сходил за
его "калашом". Вернувшись, объяснил:
- Больно уж здоров. Пришлось отключить.
По мысли создателей спецподразделения "Эст", оно должно
было выполнять антитеррористические и полицейские функции,
поэтому в штатное снаряжение каждого бойца входила пара
наручников. Что было для нас очень кстати. Мы сковали
браслетками руки наших пленников и посадили рядом,
прислонив спинами к гусеничным каткам. Клиент Мухи уже
пришел в себя, только все время вертел головой, будто бы шею
ему сдавливал слишком тугой галстук. А мой все отплевывался,
хотя ствол "калаша", который он некоторое время держал во
рту, был чистый. Ну, разве что в смазке. А если в смазке,
сам виноват, личное оружие после чистки и смазки нужно
протирать досуха. Вот теперь и отплевывайся.
- Где остальные? - спросил я моего клиента,
рассчитывая, что он оценит деликатность моего с ним
обращения: все-таки я не применил к нему почти ни одного
болевого приема. Но он не оценил. Он гордо поднял голову и
что-то произнес по-эстонски.
- Говори по-русски, - попросил я.
- Не понимаешь по-эстонски?
- Не понимаю.
- Тогда тебе нечего делать на эстонской земле!
Муха ласково похлопал его по щеке и проникновенно
сказал:
- Я турист, понял? И очень плохо воспитан. Дурное
влияние улицы, знаешь ли, трудное детство. Туристы не
обязаны знать эстонский. А будешь в......ться, схлопочешь.
Имя?
- Валдис Тармисто, заместитель командира второго взвода
третьей роты отдельного батальона спецподразделения "Эст", -
отрапортовал клиент, верно угадав за проникновенностью Мухи
его мгновенную готовность перейти к методам допроса, не
предусмотренным Женевской конвенцией.
- Хватит-хватит, - остановил его Муха. - Никогда не
говори больше того, о чем тебя спрашивают. А то выдашь
военную тайну. А ваши тайны нам на хрен не нужны. Тебе,
Валдис, задали вопрос: где остальные? На него и отвечай. Ты
понял?
- Так точно, понял. В блиндаже. Они в штабном блиндаже.
- Сколько их там?
- Четыре человека.
- Сколько всего в охране?
- Они и мы. Больше нет.
- Что они делают в блиндаже?
- Я не знаю. Сидят. Петер знает, он только что оттуда
пришел.
- Что они там делают, Петер? - спросил Муха у второго.
- Играют в карты. В покер.
- А ты почему не играешь?
- Я больше не мог. Я проиграл все деньги.
- Во сколько смена? - спросил я.
- В шесть утра. В шесть ноль-ноль, - отрапортовал
Валдис.
Я взглянул на свою "сейку". Два ночи. Нормально.
- Поднимайтесь, - приказал я.
Они встали. Валдис был примерно моего роста, а Петер на
полголовы выше. Муха снова расстроился:
- Опять моего размера нет!
- А что ты хотел? Эстонцы - самая высокая нация в мире.
Ладно, придумаем что-нибудь. Раздевайся! - приказал я
Валдису.
- Я не могу голый, - запротестовал он. - Я могу
простудиться!
- Мое наденешь. Хороший костюм, хоть и не от Хуго
Босса. А плащ как раз от Хуго Босса. Но для хорошего
человека не жалко. Быстро! - приказал я.
Если честно, плаща мне было жалко. Не потому, что он
был от Хуго Босса. А потому, что его выбрала и купила мне
Ольга. И она расстроится, когда я скажу, что его потерял или
его у меня украли. Врать, конечно, нехорошо, но не говорить
же ей, что я обменял его на обмундирование спецподразделения
"Эст". Не поймет.
Все-таки в "Эсте" кое-чему учили неплохо. Через две
минуты заместитель командира второго взвода Валдис Тармисто
был в моей одежде, а я в его камуфляже.
- А теперь слушайте. Сейчас мы идем в штабной блиндаж.
Без фокусов, - предупредил я. - Убивать мы вас не будем, но
колени прострелим. И будете до конца жизни хромать. Когда
подойдем, постучите и попросите отпереть.
- Они не запирают, - сказал Петер. - От кого?
- Тем лучше. Тогда просто войдете.
- А потом будет что?
- Потом будет ничего. Останетесь играть в карты. До
конца смены. Все ясно? Двинулись!
Я прошел вперед - на случай, если еще кто-нибудь из
охраны проиграется и выйдет подышать свежим воздухом. Муха
шел сзади с автоматом, поставленным на боевой взвод.
Понятно, что стрелять даже по ногам пленников мы не
собирались, но в случае чего пальба над головами могла дать
нам возможность смыться.
Тяжелая дверь штабного блиндажа была приоткрыта, оттуда
тянулся сигаретный дым, слышались возбужденные голоса. Когда
мы появились из-за спины Петера, разгоряченные покером
"эстовцы" не сразу поняли, кто мы такие и что нам нужно. А
когда поняли, оцепенели и утратили всякую способность к
сопротивлению.
Очень может быть, что они были неплохими солдатами и на
показательных выступлениях вызывали восхищение зрителей. Но
они ни разу не стреляли в живого человека, не всаживали ему
под лопатку нож и не слышали, как хрустят под руками шейные
позвонки. А мы слышали. За нами был страшный опыт нашей
войны. И воевали мы в Чечне не с солдатами. В Чечне мы
воевали с волками. И потому сами стали волками. Нам пришлось
стать волками, чтобы выжить и победить. Мы не победили, но
выжили. А опыт волчьей войны так и остался в нас, проник в
самые наши гены и давал о себе знать в минуты опасности. И
те, с кем сталкивались мы в эти минуты, чувствовали нашу
волчью суть.
Мухе повезло: среди самой высокой нации в мире нашелся
и нормальный человек, всего на десяток сантиметров выше
Мухи. Так что теперь мы оба были экипированы одинаково - как
бойцы спецподразделения "Эст". Только Муха был толще: он
натянул камуфляж на костюм - не из жлобства, а чтобы
камуфляжка не болталась на нем, как на вешалке.
Обраслетив охрану и обрезав телефон, мы заперли блиндаж
снаружи на все засовы, свалили их "калаши" у стены, потом
умылись из лужи и напрямую, не скрываясь, двинулись к ярко
освещенному гарнизону. Так, как возвращаются в часть
часовые, сдав разводящему свои посты - не слишком медленно и
не слишком быстро: "калаши" на плече, небрежно сдвинутые на
затылок форменные камуфляжные кепарики. Часовой с угловой
вышки что-то крикнул нам, но я лишь неопределенно махнул
рукой: то ли привет, то ли не до тебя. Понимай как знаешь.
Сошло.
Второй этап нашей операции вошел в решающую стадию. И
тут любая ошибка могла быть очень даже чреватой. Нужно было
учитывать и то, что весь командный состав "Эста" вздрючен
разгоном, который наверняка устроил ему генерал-лейтенант
Кейт, а младшие командиры соответственно вздрючили рядовой
состав. Оставалось надеяться только на то, что с момента
отлета командующего прошло достаточно времени, а неприятный
эпизод с русским разведчиком относился не к службе, а к делу
в общем-то постороннему и не слишком серьезному - к кино. А
кино - это развлечение.
И все-таки.
Главное в таких ситуациях - расслабиться. Тоже - как бы
раствориться в окружающем. Чтобы от тебя исходило не больше
напряжения, чем от мирно пасущейся на лугу коровы. Не всегда
это получается. Но на этот раз у нас получилось.
Два бойца "Эста", курившие у ворот КПП, очень
удивились, когда обнаружили, что в грудь им уперлись стволы
наших "калашей", и никак не могли понять, чего хотят от них
эти солдаты, такие по виду свои. Ну, это дело мы им
быстренько объяснили. Четверых "эстовцев", несущих ночную
вахту на КПП, мы обезоружили, прицепили наручниками к трубам
водяного отопления, а старшему лейтенанту, начальнику
караула, велели проводить нас на гауптвахту. По его приказу
часовой отпер дверь губы, а больше нам ничего и не
требовалось. Мы заперли их в караулке, взяли ключи и
углубились в коридор, куда на обычных гауптвахтах выходили
двери камер.
Но в этом гарнизоне губа была необычная. Камеры
отделялись от коридора не стеной, а решеткой, как в
американских тюрьмах, как их показывают по телевизору. Всего
на губе было четыре камеры. Две из них пустовали, а две
другие, в конце коридора, расположенные друг против друга,
были обитаемыми. И картина, которую мы увидели, осторожно
подкравшись, была прямо-таки умилительной.
На бетонном полу возле решетки одной из камер сидел
Артист, подстелив под задницу арестантский тюфяк и набросив
на голые плечи эсэсовскую шинель. Все его облачение, в
котором он ходил за "языком", сушилось на батарее. Обняв
руками голые колени, он с интересом слушал то, что из-за
другой решетки ему рассказывал внук национального героя
Эстонии Томас Ребане. Немецкие сапоги с короткими голенищами
стояли рядом с Артистом, точно бы готовые к тому, что в них
сунут ноги и продолжат "дранг нах остен". Или, как это было
в феврале 44-го, "нах вестен".
Томас сидел не на полу, а в придвинутом к решетке
мягком кресле, на нем была красная шелковая пижама и
домашние тапочки. На коленях у него лежала какая-то
рукопись, он читал ее и переводил или пересказывал Артисту
ее содержание.
Сама камера, в которой обитал потомок эсэсовца, меньше
всего напоминала губу. Скорей - номер в приличной гостинице:
мягкая кровать, телевизор, устланный ковровой дорожкой пол.
И даже на решетке была плотная штора, которой постоялец этой
замечательной камеры мог в любой момент отгородиться от
внешнего мира.
Это и была, как я понял, та скромная обитель, про
которую сказал национал-патриот Юрген Янсен.
Времени у нас было в обрез, но я все-таки не удержался
и прислушался к рассказу Томаса.
- А дальше так, - говорил он, заглядывая в рукопись. -
"Вечер того же дня. Красавица Агнесса лежит на тахте,
покрытой персидским ковром. Она практически обнажена. Она
открывает глаза и видит перед собой полковника Ребане.