Левашов Виктор. Провокация

гамбургерами и хот-догами, наоборот - расширял. Его
закусочные быстрого питания, что-то вроде маленьких
"макдональдсов" на колесах, можно было увидеть на всех
вокзалах, рынках и автострадах Эстонии.
Своими руками Стас Анвельт больше не убивал никого. По
его приказу убивали, случалось. Он шел на это лишь при
крайней необходимости. Он понимал, что времена наступают
крутые, дух экономической свободы рекрутирует все новых и
новых волонтеров. И если не хочешь увязнуть в затяжных
войнах, нужно действовать без всякой сентиментальности.
В теневом мире, который жил своей жизнью за
праздничными фасадами Таллина, жестокость считалась
проявлением силы. И потому, когда все средства исчерпывались
и оставалось последнее, Стас обставлял акции так, чтобы
эффект был максимальным. Обыватели хватались за валидол,
читая расписанные газетчиками ужасы о садистски
изуродованных трупах. Но это не было садизмом. Это было
необходимостью. Малая кровь помогала избежать большой
крови. А когда человек труп, ему уже неважно, в каком виде он
предстанет перед общественностью.

Ему важно, в каком виде он предстанет перед Всевышним.

В каком виде перед Всевышнем предстанет он сам, Стас
Анвельт не задумывался никогда. В последние годы, когда он
занял видное место среди самых солидных бизнесменов Эстонии,
ему приходилось бывать на праздничных мессах в костеле
Пюхавайму. Это было прилично, так полагалось. Во время месс
хорошо думалось о делах. Он щедро жертвовал на нужды
костела, но тоже потому, что так полагалось, а не для того,
чтобы получить искупление грехов.
Какие грехи? У него не было никаких грехов. Он никогда
не делал того, к чему его не вынуждали. И потому никогда не
испытывал никакого раскаяния. Да, его задело, когда Роза
Марковна произнесла слово "замочить". Но лишь потому, что
воспоминания о физических действиях, которые пришлось ему
совершить, были ему неприятны.

"Замочить". Интеллигентный человек, доктор наук, а
выражается неинтеллигентно, грубо.
Почему интеллигенция так западает на бандитский жаргон?
Наверное, хочет быть ближе к народу. А зачем? Чего в
нем хорошего, в этом народе?

"Замочить". Вот же падла. Она вслух сказала то, в чем
он боялся признаться даже самому себе. Хотя и в самом деле
думал об этом ночами. Но думал как бы вообще, ощупывая
мыслями саму возможность такого решения.
Вот есть, допустим, серьезный бизнесмен, своим горбом
пробившийся в жизни, делающий полезное для людей дело,
создающий рабочие места, способствующий развитию экономики
республики. И есть некий банкир, который делает деньги из
воздуха. Упырь болотный. От него никому никакой пользы, один
вред. Из-за таких банковская система не обслуживает реальный
сектор экономики, а выпивает из него соки. Сунься-ка
получить в банке кредит. Такой процент объявят, что
останешься без штанов. Да еще и набегаешься с бумагами. Вот
и приходится идти к упырю. У него без лишних бумаг. Он
открывает сейф и выкладывает бабки. Сколько нужно? "Лимон"?
Вот "лимон". Два? Вот два. Три? Вот три. Срок такой-то.
Процент такой-то. Но у него и не пролонгируешь долг. В срок
не вернул, пошел счетчик. И то, что наживал годами, уплывает
из-под тебя. Ты еще сидишь в своем кабинете, а он уже не
твой. И "мерседес", в котором ездишь из загородного особняка
в офис, не твой. И офис не твой. И сам особняк. Никто об
этом еще не знает, но ты знаешь.
Так почему бы этому упырю, блин, не исчезнуть? Кому от
этого будет хуже?
Роза Марковна ошиблась, предположив, что Анвельт думает
о том, как убрать кредитора. Это не проблема. Лембит Сымер
настоящий профессионал, он сумеет сделать все по уму. И
сделает без лишних вопросов. Он всем обязан Стасу Анвельту.
Да, всем. Анвельт подобрал Сымера, когда того выкинули из
угрозыска. Формально - за превышение власти. На самом деле -
за то, что полез не туда и не внял намекам. Он ревностно
служил закону. Стал так же ревностно служить Анвельту. А кто
бы не стал за шесть тысяч баксов в месяц?
Так что убрать - не проблема. Проблема - убрать так,
чтобы при этом не засветиться. Как бы чисто это ни было
сделано, все равно подумают на него, на Анвельта. Не
полиция, там это дело зависнет "глухарем". Подумают те, на
кого этот банкир работал.
А работал он на Юргена Янсена.

Юрген Янсен обнаружил свое присутствие в ту пору, когда
Стас Анвельт понял, что его бизнес зашел в тупик. Сеть
закусочных стала слишком большой, трудно управляемой.
Накладные расходы на содержание бухгалтерии, контролеров и
охрану торговых точек увеличивались непропорционально
доходам. Продавцы подворовывали, к каждому в карман не
заглянешь. Появлялись мелкие конкуренты, сбивали цены. Их
давили, тут же появлялись другие. Хозяйство стало
экстенсивным.
Смысл этого термина Анвельту объяснила Роза Марковна
Штейн, проконсультироваться с которой ему посоветовал
знакомый чиновник из мэрии. Она умела говорить понятно.
"Если ваша земля дает урожай шесть центнеров зерна с
гектара, то расширять посевные площади можно только до
определенного предела. После этого весь доход будут съедать
расходы на горючее, амортизация техники и зарплата
трактористов. Выход тут только один: повышать урожайность".
Она предложила решение: пусть продавцы выкупят
закусочные-"тонары" в кредит на льготных условиях или
возьмут их в аренду с обязательством покупать продукты
только у Анвельта, а ему самому следует организовать оптовую
торговлю продуктами. У него будет главное: готовая сеть
сбыта. Так родилась идея закрытого акционерного общества -
компании "Foodline-Balt".
Реализация идеи требовала крупных первоначальных
вложений: транспорт, склады, офис, опытный персонал.
Бизнес-план, разработанный Розой Марковной и привлеченными
ею экономистами, вызывал восхищение чиновников из
министерства финансов и госбанка, но попытки Анвельта
получить кредит заканчивались ничем. Дальше разговоров дело
не шло.
Это было время, когда все кричали о государственной
поддержке малого и среднего бизнеса, принимались
государственные программы, создавались ассоциации
содействия предпринимателям. Анвельт не понимал, что
происходит. Вот он я, конкретно, предприниматель. Ну так
содействуйте мне. Его в упор не видели. Конкретный
предприниматель не интересовал никого. Он быстро понял, что
нужно дать. И готов был дать. Выходил на нужных людей. Сначала
они проявляли заинтересованность, но потом вдруг отскакивали,
как по приказу. А вот это было уже непонятно. Ему словно бы кто-
то специально перекрывал кислород. Он поделился своим
недоумением с Розой Марковной. Она сказала: "Может быть". Но
на вопрос кто, ответить ничего не смогла. Лишь предположила:
"Он обнаружится. Когда поймет, что вы созрели".
И он обнаружился. Словно бы открылась не парадная
дверь, в которую Стас Анвельт пытался достучаться, а
маленькая, сбоку. И вместо приемной председателя госбанка он
оказался в подсобке. Человеком из подсобки был член
политсовета Национально-патриотического союза Юрген Янсен.
При знакомстве он показался Анвельту бесцветным, никаким. Но
стоило ему перейти к делу, как Анвельт понял, что перед ним
тот еще змей. Он сказал, что знает господина Анвельта как
серьезного бизнесмена, доказавшего, что он умеет работать в
условиях рыночной экономики. Он знаком с бизнес-планом и
считает идею перспективной. Но не кажется ли господину
Анвельту, что он ставит себе слишком узкую цель? Оптовая
закупка продовольствия для его сети закусочных - полдела.
Почему бы господину Анвельту не задаться целью сосредоточить
в своих руках весь продовольственный импорт Эстонии?
Господин Анвельт ничего не имел против. Но он не
представлял, каким образом это можно сделать.
Янсен объяснил. На определенных условиях
Национально-патриотический союз готов оказать новой компании
содействие в получении крупного беспроцентного кредита в
кронах на пять лет в рамках государственной программы
поддержки малого и среднего бизнеса, а также в обеспечении
льготного режима налогообложения и снижении таможенных
пошлин. Понимает ли господин Анвельт, что это значит?
Господин Анвельт понимал. Предложение было
фантастическим. Если кроны сразу конвертировать в доллары,
то через пять лет возвращать будет практически нечего,
инфляция уничтожит долг. А льготы по налогам и пошлинам
давали новой компании возможность задавить всех конкурентов
без всяких наездов - ценами.
Но и условия были такими, что у Анвельта глаза полезли
на лоб: он будет президентом компании, но семьдесят пять
процентов акций должны быть переданы
Национально-патриотическому союзу. Семьдесят пять! Да за
кого его принимают? Он, конечно, патриот и все такое, но
пахать на чужого дядю - поищите других дураков, господин
Янсен. Он наладит дело, отдаст свой рынок сбыта, а что
потом? Потом его выставят и посадят своего человека.
Двадцать шесть процентов, господин Янсен, блокирующий пакет.
Нет? Тогда я пошел, у меня есть свой бизнес, обойдусь и без
вас.
Сошлись на полпути: пятьдесят один процент акций -
контрольный пакет - остается у Анвельта, сорок девять
процентов - у национал-патриотов. Кроме этого, компания
отчисляет пятнадцать процентов от прибыли в виде
добровольных пожертвований Национально-патриотическому
союзу. Этот пункт был никак не документирован, но Анвельт
понимал, что тут не схимичишь - вмиг отменят все налоговые и
таможенные послабления, благодаря которым молодая компания
"Foodline-Balt" с феерической быстротой заняла ключевые
позиции на рынке, а ее президент вошел в деловую элиту
Эстонии.
Юрген Янсен был очень серьезным человеком. Если он даже
заподозрит, что Анвельт повел свою игру, где он окажется?
Известно где. Там, где уже оказались многие. Те, кто
переоценил себя. В заливе с бетонным блоком на ногах. В
службе безопасности национал-патриотов работали люди без
комплексов.
Это и мешало Анвельту облечь абстрактные ночные
раздумья в формы конкретного дела. Пойти против Янсена -
даже думать об этом было опасно.

Мрак. Полный мрак.

В нем был только один просвет. Сильные мира сего
почему-то уверены, что сами они могут делать что хотят, а
те, кто под ними, должны делать только то, что дозволено.
Нет. У каждого человека всегда есть свой интерес. И если
появляется возможность без риска урвать лишний кусок, никто
ее не упустит. Это противоречило бы всем законам природы.
Банкир - человек Янсена. Но вовсе не факт, что, давая
Анвельту кредит, он работал на национал-патриотов. Поиметь
почти пол-лимона "зеленых" на свой карман - кисло ли? И без
риска. Какой риск? Банк ворочал десятками миллионов баксов,
спрятать среди них займ Анвельта - нечего делать.
Спрятал или не спрятал? Вот в чем вопрос. Это нужно
проверить. Встретиться с Янсеном и осторожно прощупать,
знает ли тот о кредите. Если нет - тогда и можно будет от
абстрактных размышлений переходить к конкретному делу. А
предлог для встречи с Янсеном может дать этот нахальный
звонок пресс-секретаря Фитиля. У Янсена какой-то интерес в
Фитиле. Фитиль покатит на него бочку за ту подставу с
компьютерами? Очень хорошо. То, что надо. Янсен даже не
заподозрит, для чего Анвельт на самом деле к нему пришел.
Значит, нужно ехать к Фитилю.
Выходит, и тут эта старая еврейка права.

Не дослушав, Анвельт отпустил менеджера по продажам,
позвонил на вахту и приказал подать машину.
Роза Марковна напомнила:
- Приказ. Если завтра его не повесить, мы потеряем
рабочий день. Вместо того, чтобы думать о деле, люди будут
думать о будущем. Это не способствует повышению
производительности труда.
- Срезать всем по пятнадцать процентов! - решил Анвельт.
- Хотите, чтобы весь Таллин узнал, что компания
"Foodline-Balt" дышит на ладан? На вашем месте я повысила бы
всем оклады. На те же пятнадцать процентов.
Анвельт немного подумал и кивнул:
- Ладно. Не на пятнадцать, жирно будет. На десять. Нет,
на пять. Хватит. Подготовьте приказ, я потом подпишу.
В кабинет заглянул Лембит Сымер. На его низком лбу
красовался большой белый пластырь. В своей обычной манере -
хмуро и словно бы враждебно - доложил:
- Машина ждет. С вами поеду я.
- А где Лех и Гунар? - спросил Анвельт.
Это были его личные телохранители.
- На больничном.
- Оба? - удивился Анвельт. - Что с ними?
- Тачка перевернулась. Позавчера вечером, на питерской
трассе.
- Какая тачка?
- Наша "Нива".
- Долбанная пьянь! - взъярился Анвельт. - Выгнать обоих
к чертовой матери! И за ремонт "Нивы" содрать!
- Они были трезвые, - возразил Сымер.
- А ты-то откуда знаешь?
- Я был с ними.
- Какого черта вас туда занесло?
- Дела, - буркнул Сымер и вышел.
- Вы задали очень точный вопрос, - заметила Роза
Марковна. - Но почему-то не получили на него ответа. А между
тем это может быть важным.
- Какой вопрос? - не понял Анвельт.
- Что Лембит Сымер и его люди делали позавчера вечером
на питерской трассе. Вы давали им какое-нибудь задание?
- Нет.
- Позавчера вечером перед окружной была перестрелка. Об
этом сообщали по радио.
- И что?
- Вы уверены, что Лембит работает только на вас?
- А на кого еще он может работать?
- Я об этом и спрашиваю.
- Да, уверен!
Роза Марковна пожала плечами:
- Тогда не о чем беспокоиться.
Надевая пальто, он хмуро поинтересовался:
- Вы однажды сказали, что едите на завтрак по два яйца.
Что еще?
- Чашка кофе и сигарета.
- Я теперь тоже буду завтракать яйцами.
Он вышел из офиса и плюхнулся на заднее сиденье "мерсе-
деса".
- Куда? - спросил Сымер.
Анвельт молчал.

Что-то произошло. Что-то очень серьезное. Может быть,
очень опасное.

Он сказал Розе Марковне, что уверен в Лембите Сымере.
Он соврал. Он не был в нем уверен.
Это и была вторая причина, которая мешала ему отдать
приказ замочить банкира.
- Куда? - повторил Сымер.
- В гостиницу "Виру"!

VI

Прошлое всегда вопрошает настоящее. А настоящее не
любит оглядываться на прошлое. Настоящее привстает на
цыпочки и все пытается заглянуть вперед, в будущее. Прошлое
говорит: ты смотри не вперед, ты смотри назад, жопа. Потому
что будущее вырастает из прошлого. А настоящее отмахивается,
настоящее говорит: иди ты на хрен со своими вопросами, у
меня и без них хватает забот. И не оглядывается. Пока
прошлое не вцепится ему в ягодицу бешеным кобелем. И хорошо,
если в ягодицу, а не в загривок.
Об этом я размышлял, сидя рядом с водителем в белом
"линкольне" с тонированными стеклами, плывущим по
оживленным улицам Таллина, залитым веселым, не по-
февральски весенним солнцем. Матти Мюйр расположился сзади,
затерялся в салоне лимузина, просторном, как однокомнатная
квартира. Он сидел прямо, кейс с бесценными купчими на коленях,
маленькие руки в кожаных перчатках на рукояти зонта. Шляпа
набекрень, но не на затылке, а надвинута на лоб, словно бы он не
хотел, чтобы его узнавали.
Позади меня сидело прошлое. Но я оглядывался не в
переносном смысле на прошлое, а в буквальном смысле назад.
На заднее стекло "линкольна". За "линкольном", среди
разномастных иномарок и "Жигулей", маячила красная
"мазератти" Артиста. Я ему сочувствовал. Непросто вести
скрытное наблюдение на такой приметной тачке. И города он
совершенно не знал. И адреса Матти Мюйра мы не знали. А
выпускать его из виду было нельзя.
Мюйр прекрасно понимал, что каждая фраза, произнесенная
им в кабинете, сейчас напряженно обдумывается теми, кому он
весь этот разговор адресовал. Если бы речь шла о другом
человеке, я сказал бы, что он подставился. И самым глупейшим
образом. Но Мюйр был не из тех, кто делает необдуманные
шаги. За ним чувствовалась школа. И старческим маразмом не
пахло. Он не мог предполагать, что я и Рита Лоо самым
нахальным образом ввяжемся в его разговор с Томасом Ребане,
но сориентировался сразу. И не просто сориентировался, но и
задействовал нас, использовал в каких-то своих целях. Он был
слишком опытным игроком, чтобы запросто, как это сделал он,
раскрыть все свои карты. Такие в открытую никогда не играют.
Из этого следовало только одно: завещание Альфонса Ребане не
было его козырным тузом, туза пик он по-прежнему держал при
себе.
После его разговора с Томасом обязательно должны были
произойти какие-то события. И узнать о них нам желательно
было сразу, а не тогда, когда они докатятся до нас
искаженным эхом. Поэтому и увязался за "линкольном" Артист.
В бардачке его "мазератти" лежал магнитофон с приемником,
настроенным на частоту чипа, который Муха сунул мне на
выходе из гостиничного номера. Откуда взялась эта
радиотехника, было ясно - из спортивной сумки "Puma",
перекочевавшей из номера доктора Гамберга в наши
апартаменты. А вот куда пришпилить чип, было пока неясно. В
пальто или в шляпу Мюйра - не годилось, нас интересовало то,
что будет происходить в его комнате, а не в его платяном
шкафу. Рассчитывать, что Мюйр пригласит меня к себе домой на
чашечку кофе и там я найду подходящее место для чипа, тоже
не приходилось. Он не производил впечатления гостеприимного
человека. Гостеприимные люди беседуют с гостями, а не с
котом, будь это даже Карл Вольдемар Пятый. Так что до поры
до времени эта серебристо-серая виноградина на булавке,
похожая на заколку для галстука, покоилась в лацкане моего
пиджака.
- Куда мы едем, господин Мюйр? - осведомился я в
расчете на то, что он назовет улицу, и Артист сумеет найти
ее на плане города и хоть как-то сориентируется.
- Недалеко. Сначала в одно место, потом в другое, -
отозвался Мюйр и что-то приказал водителю по-эстонски. Тот
ответил, тоже по-эстонски, и покосился на меня. Не без
вызова. Вызов был трусливый, как тявканье шавки из-за спины
хозяина. При том, что ростом и комплекцией он вполне
соответствовал размерам семиметрового лимузина. Меня это
устраивало. Пусть косится на меня, а не смотрит в зеркало
заднего вида. Поэтому я мирно посоветовал:
- Ты рули, браток, рули куда сказано.
У нас с ним уже было общее прошлое. Правда, небольшое и
недолгое. Оно началось, когда мы с Мюйром подошли к
"линкольну", который красовался на стоянке перед гостиницей,
как белоснежная крейсерская яхта среди зачуханных катерков,
всяких там "мерседесов" и "БМВ". Водила болтал с тремя
белобрысыми пигалицами лет по пятнадцать - шестнадцать. Они
были в рокерских косухах с неимоверным количеством шипов и
заклепок, в руках - букетики красных гвоздик. В сторонке,
возле маломощных мотоциклов, обвешанных для придания
устрашающего вида фарами и катафотами, независимо
покуривали их бойфренды-байкеры, такие же сопляки с бритыми
головами в черной коже с красно-черными нарукавными повязками
с изображением фашистской свастики. Так надо понимать, это
были скинхеды. Они очень гордились собой, но немного
нервничали. Особенно когда мимо проходили крепкие русские
тетки из тех, кто до сих пор за СССР.
Когда я подвел Мюйра к "линкольну", юные скинхедки
сделали стойку, но тут же восторженное ожидание в их глазах
сменилось недоумением. Одна из пигалиц развернула какой-то
журнал или еженедельник с цветной обложкой и показала
подругам. Они посмотрели и уставились на меня и Мюйра. Потом
снова посмотрели на журнал и на нас. Сравнение их очень
разочаровало, оно было явно не в нашу пользу. Они зачирикали
по-эстонски, обращаясь к Мюйру. Тот ответил, потом объяснил
мне:
- Юные леди спрашивают, когда появится Томас Ребане.
Они говорят, что он их кумир. Кумир. Неплохо, а? Я сказал,
что он обязательно появится в свое время. Его появление
предопределено самим ходом истории.
Он взял из рук пигалицы журнал и показал мне. На
обложке красовался внук национального героя, возвышавшийся
над микрофонами и телекамерами. Снимок был сделан на
пресс-конференции во время презентации фильма "Битва на
Векше". Под снимком была крупная надпись. Мюйр перевел:
- "Томас Ребане: Я всегда ощущал мистическое
присутствие моего героического деда в своей судьбе. Альфонс
Ребане всегда стоял за моей спиной". Он даже понятия не
имеет, насколько справедливы его слова.
Мюйр вернул журнал юным поклонницам национал-
социалистической идеи и остановился возле задней двери
лимузина, словно бы ожидая, что она сама откроется. У меня
бы, конечно, руки не отвалились открыть, но величественная
невозмутимость водилы меня почему-то несколько взбеленила.
Даже не знаю почему. Возможно, за время разговора в кабинете
накопилась критическая масса дурного электричества и
требовала разрядки.
Но я сдержался. Только и сказал:
- Займись своим делом, парень. Господин Мюйр ждет.
Он посмотрел на меня сверху вниз и ответил длинной
эстонской фразой. Смысл его фразы угадывался и без перевода.
Смысл был такой: будут тут всякие. Его сытая розовая ряшка
была преисполнена эдакой смесью национального превосходства
и высокомерия холуя, уверенного в своей безнаказанности. Но
насчет безнаказанности он слегка просчитался.
- Он говорит, что... - начал переводить Мюйр, но я его
остановил:
- Я понял. Он говорит, что сегодня прекрасная погода и
на небе ни облачка.
Широким жестом я предложил водиле убедиться и уличить
меня в неточности, так как в небе было полно облаков. Он
машинально задрал голову. Незаметно для окружающих я
припечатал каблуком к асфальту его любимую мозоль, а когда
он отпрыгал на одной ноге, предложил:
- Повторим?
Он растерянно оглянулся на байкеров, как бы призывая их
на помощь. Они было угрожающе дернулись, но внимательно
посмотрели на меня и решили, видно, что вмешиваться не
стоит, так как наш конфликт не имел отчетливо выраженной
идеологической окраски.
Повторения не потребовалось. Водила, прихрамывая,
кинулся к двери и поспешно открыл ее перед Мюйром.
- Вы умеете, юноша, обращаться с обслугой, - с
одобрительной усмешкой заметил тот. - Крутые парни, вам
палец в рот не клади. А?
- Ну что вы, господин Мюйр, - возразил я. - Мы очень
скромные люди. Такие скромные, что самим иногда противно.
Этот маленький эпизод, который характеризовал меня,
прямо скажем, не лучшим образом, все же сыграл свою
положительную роль. Водителю стало не до того, чтобы
вдумываться, что это там за красная спортивная тачка все
время маячит сзади. Возможно, большой беды и не было бы,
если бы он засек Артиста, но и лишних поводов для
размышлений давать не хотелось. Кому? Тут не было никаких
вопросов. Юргену Янсену, члену политсовета Национально-
патриотического союза. Все, что окружало Томаса Ребане,
принадлежало национал-патриотам. Все, начиная от его
костюмов, кончая этим белым "линкольном". Они оплачивали
гостиницу, водителя, пресс-секретаря. И нас. Они считали,
возможно, что по этой причине мы принадлежим им. Не
следовало их разочаровывать. Раньше времени.
Мюйр погрузился в лимузин, но подавать знак к началу
движения не спешил. Он понаблюдал за юными скинхедками,
переместившимися к входу в гостиницу, заметил:
- Если спросить у них, кто такой Гитлер, они вряд ли
ответят. Насколько я знаю, в России тоже есть фашиствующая
молодежь. Вам, вероятно, это кажется странным. А между тем,
ничего странного нет. Это свидетельствует о духовном
здоровье нации. Да, юноша, да. Если даже такая вот тля
вместо того, чтобы нюхать клей "Момент", цепляет свастику и
выходит на площадь, о чем это говорит? О том, что в ней еще
живо общественное начало. Жажда идеи. И так ли уж важно,
какого рода эта идея? Главное, что эта жажда есть. Без этого
народ превращается в население. Но почему их так мало?
- Кого? - не понял я. - Фашистов в России?
- Нет. Скинхедов здесь. Я ожидал, что их будет больше.
И пикетчиков с красными флагами тоже нет. Вероятно, народ
еще не осознал, что произошло. Ну, осознает. Сегодня вечером
здесь будет очень оживленно. Так, очень.
- А что произошло? - спросил я.
- Вы не слышали последних известий?
- Нет.
- Произошло то, что и должно было произойти. На дневном
заседании кабинет министров принял решение о перевозке
останков Альфонса Ребане из Аугсбурга в Таллин и о
торжественном перезахоронении их на кладбище
Метсакальмисту. И даже выделил из бюджета на это мероприятие
целых сорок тысяч крон, - добавил Мюйр и засмеялся мелким
дребезжащим смешком.
- Что вас так рассмешило? - поинтересовался я.
- Не понимаете? - удивился он. - Сорок тысяч крон - это
три с половиной тысячи долларов. А сколько стоит приличный
гроб из мореного дуба?
- Понятия не имею.
- Не меньше десяти тысяч долларов.
- Придется Альфонсу Ребане довольствоваться обычным
сосновым гробом.
- Это было бы непатриотично, - возразил Мюйр. - Нет,
юноша. Сорок тысяч крон - символ. Знак того, что это
государственное мероприятие. Национальный герой Эстонии
получит такой гроб, какого он заслуживает. Такой, в каких
раньше хоронили членов Политбюро, а теперь хоронят бандитов.
Что, как выяснилось, в сути одно и то же. И обставлено это
мероприятие будет с подобающей пышностью. С почетным
караулом. С оружейным салютом. Вся Эстония замрет в
благоговейном молчании. Я предвкушаю очень величественное
зрелище.
Он извлек из жилетного кармана часы и взглянул на
циферблат.
- Странно. Неужели я ошибся?
К подъезду гостиницы подкатил черный "Мерседес-600",
из него выскочил охранник с большим белым пластырем на лбу,
оценил обстановку и после этого разрешил выйти хозяину.
Хозяин был квадратный, в длинном черном пальто, с белым
шарфом на короткой шее. Лысина у него была плоская и
красная, как у вареного краба.
- Нет, не ошибся, - с удовлетворением констатировал
Мюйр. - Все-таки он приехал. И даже раньше назначенного
времени. Вы знаете, юноша, этого господина?
- Я видел его на презентации фильма "Битва на Векше".
- Это некий господин Анвельт по прозвищу Краб,
президент одной из самых преуспевающих компаний Эстонии. И
он является к нашему другу Томасу Ребане по его первому
зову. О чем это говорит? О том, что Томас Ребане
стремительно набирает политический вес. Как я понимаю, Томас
хочет получить у него пятьдесят тысяч долларов, чтобы
выкупить у меня купчие. Не знаю, каким образом он сумеет это