Страница:
- Вот это поставьте в багажник, а вот это - на заднее сиденье, распоряжалась Эванжелина около потрепанной моим зверским управлением и московскими дорогами "шестерки".
Рекрутированные мужики покорно суетились, рассчитывая, видимо, получить в награду номер телефона и обещание встречи.
- Что ты приготовила для меня вкусного? Я хочу селедки - не норвежского извращения в винном соусе, а нашей обычной селедки. И еще бородинского хлеба, вареной колбасы по два рубля двадцать копеек...
- Копейки, между прочим, благополучно вымерли еще до твоего бегства из этой страны, - заметила я, безуспешно пытаясь избавить щеку, подбородок и уши от красных следов Эванжелининой губной помады. - Почему ты не взяла с собой Катерину?
- Катя учится. На прошлой неделе она твердо решила, что станет юристом, как Хилари. Мальчики, большое спасибо, вы мне так помогли!
"Мальчики", покончив с чемоданами, влюбленно поглядывали на мою подругу, словно маленькие пеликаны на мамочку с рыбой в клюве, и напряженно ожидали намека на новую встречу.
- Да, селедки и черного хлеба, я так соскучилась по всему этому. Ежевичный йогурт меня дожал. А про американских мужиков я тебе еще расскажу. Вот наши, русские, это я понимаю. Ребята, огромное вам спасибо! Как я рада была снова ощутить дружественную поддержку своих родных советских мужчин... До свидания...
Я утопила педаль газа в резиновом коврике, и мы эффектно отъехали (насколько это возможно в развинченных "Жигулях").
- Sorry, may I... <Извините, могу я... (англ.)> - послышался робкий возглас с обочины одного из "русских", но поздно.
Восхитительная шовинистка никому не оставила номера телефона, и за работу в качестве грузчиков разочарованным мужикам пришлось довольствоваться видом обнаженного Эванжелинкиного колена, когда она садилась в машину.
- Чем ты теперь занимаешься? - расспрашивала подруга по дороге домой. - Чем дышит постперестроечная интеллигенция? Как Сергей? Как Антрекот? Антрекоту много подарков.
- Я работаю в рекламном агентстве. Директор - мой старый друг. Сергей уже три месяца, как подписал контракт с Датским телевидением и в моей жизни возникает нечасто. Звонит то из Испании, то из Абхазии. На своих ядерных продавцах - помнишь? - он заработал кучу денег и тут же оперативно все истратил, через пару месяцев после выхода материала в свет мы уже снова оказались на мели, к тому же жизнь в подполье отнимает большое количество сил и материальных ресурсов. Еще я загремела в больницу.
- Ты мне ничего по телефону не рассказывала...
- Если-бы я стала тебе все рассказывать по телефону, твой богатый американский муж через неделю ел бы гороховый суп в благотворительной столовой. Мы бы ликвидировали все его банковские счета. Ну а я... По идее, я должна была бы встречать тебя в Шереметьеве, вскармливая одновременно грудью двухмесячного младенца, по примеру сомалийских беженок, видела их в аэропорту? Трогательно бы я смотрелась? Но не судьба. Старость, Эванжелина, старость... В мои годы уже не рожают. Я ведь в принципе шепелявая, полуразрушенная старушка.
- Это в двадцать девять лет-то! - возмутилась Эванжелина. - Я тебя живо реанимирую! Как только ты увидишь, что я тебе привезла...
- Шмотками меня не восстановишь, проблема здесь, - обреченно вздохнула я, бросила руль и тоскливо прижала руки к груди. Машину тут же повело.
Эванжелина завопила:
- Держи руль!!! У меня на заднем сиденье в чемоданах по крайней мере восемнадцать новых костюмов из Парижа, с авеню Монтань, и девяносто пар прозрачных чулок с ароматом лимона, и я во всем этом еще хочу пройтись по Москве! Ты что, задумала лишить меня такого удовольствия?! Я мечтала об этом последние восемь месяцев! По Манхэттену идешь - хоть бы один нормальный человек обратил внимание. Оборачиваются или развязные негры-рэпперы, или гомосексуалисты, заинтересовавшиеся фасоном юбки, или потенциальные маньяки. А полноценные, культурные мужики даже глаз не поднимут: опасаются обвинений в сексуальном преследовании - sexual harassment это у них называется. А знаешь почему? Потому что американки террористки, зацикленные на чувстве собственного достоинства. Оно у них чересчур обострено, у всех до одной - и у толстух в шортах, с мороженым в кулаке, и у деловых грымз в очках и с "дипломатом", накачанных шейпингом и каланетикой. Поэтому нормальные, по-здоровому агрессивные мужчины вымерли, как тиранозавры. Но в Москве, как я уже поняла, порядок?
- Порядок, не волнуйся, моя озабоченная клубничка, - пробубнила я, пытаясь втиснуться между серебристым "Саабом-900" и 29-й "Волгой". - Даже мне иногда удается урвать долю сексуального преследования. Хотя нечасто.
- Прекрасно, - удовлетворенно вздохнула Эванжелина. - Все-таки я люблю свою историческую Родину...
***
Вечером Эванжелина подъела все запасы нашей деревенской непривилегированной пищи, которая совсем не предназначалась для ее угощения: старые макароны с тушенкой и два фаршированных перчика в сметане. Я же от души давилась заморскими деликатесами. В принципе лангуста можно было бы купить и в супермаркете за углом, но у меня не было на него денег.
А утром Эванжелина с визгом накинулась на меня, когда я открывала для Антрекота кильку в томате. Антрекот, как истинный джентльмен и радушный хозяин, мужественно стерпел похищение завтрака, только его пушистый толстый хвост вздрогнул и упал сосиской: "Вот до чего довели женщину ужасы империализма!"
За окном стояло зябкое, свежее, влажное утро. На асфальте подсыхали темные пятна от дождя, который тихо шелестел всю ночь, пока мы с Эванжелиной обменивались впечатлениями девяти месяцев разлуки, а Антрекот с блаженной мордой лежал между моим и Эванжелинкиным голыми плечами и пыхтел от наслаждения.
Сегодня на работу мне суждено было прийти во всем новом разбогатевшая подруга постаралась. В семь утра мы уже встали: сидя на кровати, я натягивала суперплотные бежевые сверкающие колготки, а Эванжелина в шелковых кружевных панталонах совершала пятнадцатиминутный экзерсис - размахивала руками и ногами в такт телевизору. Антрекот пристально следил за ее замысловатыми телодвижениями, и в какой-то момент я испугалась, что его шея закрутится спиралью и голова отвалится.
"...А сейчас несколько сообщений криминального характера, - трещал телевизор, - 13 августа ушла из дома и не вернулась Лозинская Дарья Дмитриевна, 1974 года рождения. Рост 165 сантиметров, хрупкого телосложения. Волосы длинные, волнистые, каштанового цвета. Глаза серые. Была одета в шелковый костюм вишневого цвета, туфли на высоком каблуке такого же цвета. Имела при себе небольшой кожаный саквояж с отделкой из желтого металла. Последний раз девушку видели..."
- Боже, какая прелесть! - воскликнула Эванжелина, увидев на экране фотографию пропавшей девочки, и перестала выписывать ногами пируэты. Да-а, если она была так одета, да еще с такой внешностью... Представляешь, что сейчас творится с родителями? Это кошмар... Днем ребенок ушел из дому с друзьями и бесследно пропал! Нет, это невыносимо! Я сейчас немедленно пойду позвоню в Америку, узнаю, как там Катя.
Я расстроенно поцеловала Антрекота в лохматую макушку и побежала на работу.
Наше рекламное агентство - словно вертлявая мартышка среди орангутангов и гамадрилов. Нас мало, и мы, как я считаю, еще недостаточно профессиональны в области рекламного дела, но солидный журналистский опыт сотрудников и, следовательно, определенная доля наглости, присущая всем представителям второй древнейшей, позволяет нам украдкой цапнуть то там, то тут выгодный заказ, из-под носа у наплодившихся рекламных монстров с пятилетним стажем работы на рынке.
С директором и собственником агентства Володей Потаповым мы знакомы еще со студенческих времен, и когда моя журналистская звезда ярко вспыхнула в спровоцированном мною "деле Тупольского" и едва безвременно не закатилась на казенной койке гинекологического отделения одной из московских больниц, он сам нашел меня, завалил литературой о рекламном деле на английском языке, убедил, что вовлекает в чрезвычайно прибыльное и перспективное дело, отвесил 576 откровенно лживых и потому достигающих цели комплиментов (мастер!), я растаяла, как весенняя сосулька, и расслабленно согласилась. Это было моей очередной этапной жизненной ошибкой. Энергичный, уже частично седой, Володька обладал уникальной способностью эксплуатировать окружающих, вызывая при этом у них смешанные чувства возмущения, признательности, удивления и ликования. Я работала на него четырнадцать часов в сутки: сочиняла джинглы про болгарское лечо, раздевалась перед камерой, если внезапно исчезала фотомодель, а клипмейкеру позарез был необходим кусок женского бедра, подавала кофе нужным клиентам, добывала особые сосиски для презентаций, дрессировала сотрудников воронежского филиала, дарила сувениры коллегам из популярных газет (чтобы наши материалы публиковались в первую очередь), искала талантливых оформителей витрин. И все это - за рублевый эквивалент ничтожной суммы в 54 доллара! В то время, как замороженный бифштекс в рекламируемом мною супермаркете стоил 3 доллара 99 центов.
Я негодовала по ночам, я жаловалась Антрекоту, но каждое утро сломя голову неслась туда, где, как мне казалось, без моего участия все рассыплется. Ставка Потапова была безошибочной: я возмущалась его наглостью, но каждый вечер по телевизору могла наблюдать результаты своей работы, дело шло, и я этим гордилась, а гнусный рабовладелец сыпал комплиментами, восхищался, изумленно целовал ручку и мудро поощрял творческую инициативу. Хотя надо отдать ему должное: и у него часто по утрам чернели под глазами круги, а пятая жена (по заведенному у Потапова обычаю - красавица) плакалась мне в телефонную трубку, что Вова опять всю ночь провисел в каске на стене какого-то дома, помогая рабочим, которых он коварно подвиг на двадцатичетырехчасовую ударную вахту, укреплять рекламный щит...
Вот и сегодня, не успела я припарковать машину на стоянке для сотрудников и без пятнадцати восемь войти в здание, уже наполненное ароматом свежесваренного кофе, как Потапов вылетел мне навстречу с банкой сахара в одной руке и чертежным плакатом - в другой.
- Максимова! Зайди, солнышко!
Я налила себе кофе и села в кожаное кресло. В свое время я была активно привлечена к обустройству офиса, весь наш первый крупный гонорар мы истратили на обстановку комнат - денег Потапов не считал. Я два дня бегала по Москве, заказывая комплекты офисной мебели, искусственные пальмы, горизонтальные жалюзи, пейджеры и калькуляторы - вспоминая апартаменты "Интеркома", я знала, как благотворно, влияет фешенебельный интерьер рабочего места на трудовой энтузиазм.
- Максимова, ты уже в курсе, что ты шикарная женщина? (Началось. Опять задание.) Нет, ты не закатывай глаза. Знаешь ли ты, что семьдесят процентов клиентов продолжают с нами сотрудничать только потому, что на сорок шесть процентов ты покорила их своим профессионализмом, а на пятьдесят четыре процента потому, что не в силах уйти от обаяния твоей личности и бесподобного шарма?
(Какие сложные математические вычисления.)
- Чего ты снова от меня хочешь, Потапов?
- Слушай, а ведь этот костюм стоит квартальной премии всех нас, вместе взятых. - Он потянулся к пиджаку, чтобы потрогать филигранно отстроченный лацкан.
- Убери свои волосатые руки! - испуганно взвизгнула я. - Кофе прольешь!
- Да. Покупал жене нечто подобное, но, видя, как это может выглядеть в оптимальном варианте, понимаю, что истратил деньги впустую.
- Негодяй.
- Да. Природный шик - это не покупается. Еще кофе? Ну, к делу. Кстати, пытался варить кофе по твоей технологии, но у меня что-то все-таки не так. Скрыла главный секрет, да?
- Все, я ухожу. У меня дел невпроворот!
- Стоять! Есть у меня школьный товарищ. Такой же умный и справедливый, как я. Сейчас он председатель правления коммерческого банка. "Альянс" называется. Слышала, наверное?
- Слышала. Он мне даже снится, банк этот. Он, между прочим, висит на мне уже три месяца. У них в отделе рекламы какой-то непроходимый дуб - то ему слоган не подходит, то объявление недостаточно большое за те деньги, что они нам платят, то девочка-модель недостаточно выразительна. Если бы сказал раньше, что директор твой друг, я бы давно попросила этого кретина уволить. Мы могли бы сделать из "Альянса" конфетку - он стал бы первым другом российских предпринимателей и обывателей.
- Отмечу в блокноте. Так вот, у Дмитрия Васильевича пропала дочь. Ушла в пятницу провожать подругу на вокзал, и все. Исчезла.
Я вздохнула. Жизнь трагична. Если ты пенсионер - тебе нечего есть. Если директор банка - исчезают дети. Страна тупиковых ситуаций и безрадостных альтернатив.
- Я надеюсь, что ты ее найдешь, - закончил Потапов.
От удивления я чуть было не вылила остатки кофе на свой роскошный новый костюм.
- А я-то тут при чем?
- Дмитрий, конечно, подключил уже и милицию, и частную фирму, но...
- Если ее отец - директор банка, то наверняка она сгибалась под тяжестью золотых колец и цепей. Ее могли стукнуть по голове, снять драгоценности и кинуть в какой-нибудь колодец. И чем я в таком случае могу помочь?
- Не знаю. Но его жена читала книгу, которую ты написала об "Интеркоме" и "деле Тупольского". Сейчас она в отчаянии и хватается за соломинку. Она решила, что у тебя талант криминалиста. А принадлежность к женскому полу поможет разобраться в мотивах поведения девочки - куда пошла, с кем и почему. Ты расспросишь всех, с кем она общалась. И ведь может оказаться, что милиция и сыскное бюро будут искать не в том месте, а ты, с твоим умением замечать неуловимые подробности и интонации, что-нибудь да найдешь. В случае, конечно, если уже завтра не объявятся похитители с требованием выкупа (но прошло уже трое суток с момента ее исчезновения) или труп ребенка обнаружат в какой-нибудь канаве...
Я пожала плечами. Эта затея показалась мне совершенно несуразной.
- И если твои поиски увенчаются успехом - тогда гонорар. А если правоохранительные органы тебя опередят - материальная компенсация за убитое время.
Я встала и направилась к двери. Год назад я была относительно молода, подвижна и могла ввязываться в игры с мафией. Моя излишняя резвость и физкультурные упражнения по спуску с третьего этажа стоили мне ребенка. А вдруг здесь снова замешаны мафиозные структуры: девчонку захватили, чтобы управлять банкиром, который и сам принадлежит к клану подпольных финансистов? И я снова окажусь горошиной между каменными жерновами.
- Нет, Володя, я в таких делах больше не участвую.
- Постой. Я их знаю двадцать лет - еще на свадьбе гулял. И это их единственный ребенок.
Потапов приподнял на своем столе, заваленном папками, рисунками, видеокассетами и чертежами фирменных знаков, кипу бумаг и извлек на свет фотографию.
- Ради ее матери. Прошу. Даже если ты ничего не найдешь, она будет знать, что делается все возможное, чтобы отыскать дочь.
Я взглянула на фотографию. Чудесное, открытое лицо девушки из телевизионной рубрики "Розыск". Как ее звали? Дарья, Даша. Неужели это прелестное творение природы уже не дышит? Меня сковал холод, я застыла в неподвижности, словно заледенелый мартовский сугроб.
Потапов взволновался:
- Что с тобой?
- Не знаю. Потапов был озадачен.
- Да что с тобой? Ты вся дрожишь! Боже, какая ледяная!
Потапов воспользовался моментом, сгреб меня и охапку и застыл в позе матери, защищающей дитя от поползновений немецких оккупантов. В этой позе нас застала Любовь Николаевна, юрист.
- Танюша, за тобой пришла машина. Владимир Андреевич, вы сломаете ей позвоночник.
- Ну вот, за тобой уже прислали машину. Беги, моя резвая девочка, тебя доставят прямо в дом банкира. Мосты сожжены, как понимаешь, я уже дал согласие от твоего знаменитого имени.
Я схватила фотографию и выскочила из кабинета. Действительно, резвая девочка. Прыгаю, как пятимесячная газель.
***
Прошло то время, когда вздохнуть свободной грудью на нелимитированных метрах жилой площади могли лишь высокопоставленные государственные чиновники и обласканные правительством служители искусства. Жизнь изменилась, народ, в лице любимчиков фортуны, поклонников золотого тельца банкиров, коммерсантов, директоров и вкупе с ними рэкетиров и киллеров пополз на волю из строго ограниченного коробками пятиэтажек пространства, чтобы кожей ощутить простор шестидесятиметровых гостиных, прелесть застекленного зимнего сада и уют мансарды.
Темно-синий "БМВ", обтекаемый, как леденец, затормозил около двухэтажного кирпичного особняка в тени высоких мохнатых елей. Препирательства в потаповском кабинете съели почти час свежего августовского утра, и солнце начинало неспешно трудиться. На секунду я замерла у подъезда, восхитилась (утонченная натура!) тишиной и чистотой прозрачного воздуха, который постепенно наполнялся теплом уходящего лета. Ели вздрагивали от едва заметного ветерка.
"Вот где надо жить!" - промелькнула мысль, но я тут же поймала ее за хвост, сложила вчетверо и спрятала в самый дальний уголок мозга. Чтобы дышать вкусным воздухом и наслаждаться тишиной, нужно быть банкиром, или его женой, или его любовницей, а это, как постоянно доказывает нам действительность, опасно для жизни.
Некрасивая, но интересная женщина, с глазами, полными слез, встретила меня у входа. В молчании мы поднялись на второй этаж. Дом был великолепен. Интересно, что даже в двадцать девять лет, отчетливо сознавая свою абсолютную самоценность как умного, в меру доброго и симпатичного экземпляра человеческой особи, я, очутившись в обстановке недоступной роскоши, привычно закомплексовала.
"Таня, не впутывайся в это дело!" - решительно предупредила я себя. Но достаточно было один раз взглянуть на скорбную фигуру Дашиной мамы, застывшей в смертельной тоске, и непослушный язык, который всегда выбивается из-под контроля, произнес:
- Если вы считаете, что я могу чем-то помочь вам, то я сделаю все, что в моих силах...
Нина Ивановна сразу же безошибочно отнесла меня к разряду людей, которые впитывают чужое горе и щедро источают сочувствие. Она рухнула на диван с обивкой из белоснежного плотного шёлка и судорожно зарыдала. Антагонист во мне умер, недоброжелательное отношение к буржуям, впитанное с пролетарским молоком матери, улетучилось, я рухнула следом и обняла несчастную женщину за плечи.
Через полчаса мы, два расстроенных красноглазика, копошились в Дашиной комнате. Нина Ивановна успокоилась в пределах возможного в ее ситуации. Она извлекала из альбомов фотографии Даши в ползунках, на лошадке, с букетом гвоздик, с первым поклонником (шесть лет), с семьдесят восьмым поклонником, в песцовой шубе, в бикини на золотисто-белом песке Мальдивских островов... Я рассматривала корешки книг и сосредоточенно двигала ящики письменного стола.
- Дима друзей подключил в милиции, хотя там сказали - "нет тела, нет дела", нанял частного сыщика. Боже мой, ну что еще можно сделать? Ведь она еще жива, правда, Таня, вы верите, что она еще жива? Я говорила Даше, что ей надо быть осторожнее, надо бросить работу - ну зачем ребенку при нашем достатке работать? Но она такая самостоятельная - ей обязательно хотелось зарабатывать собственные деньги. И контора ее мне совсем не нравится какие-то подозрительные типы... Знаете, богатство свалилось на нас совсем недавно, все было как в кино - Дима резко пошел вверх, мы из обычной трехкомнатной квартиры перебрались в этот дом. Я оставила работу, появились все эти дорогие вещи, съездили на Карибское море, на Мальдивы, в Англию Даша обожает английский язык...
- Я вижу...
- Она с этим своим туристическим бюро не хотела расставаться говорит, что ей нужна живая практика. Даша не такая, как я. Она энергичная, вся в отца. Каждый день с восьми утра до пяти вечера торчала на своей работе.
Я продолжала разглядывать книги. Солидные издания, несомненным фаворитом среди которых был Лоуренс, украшали собой многочисленные книжные полки. Около музыкального центра стояли коробки с кассетами - и на них тоже был записан английский язык.
Внушительное место в комнате занимала кровать, укрытая атласным стеганым покрывалом. Таким же материалом - в мелкий розовый цветочек - были обтянуты и стены Дашиной кельи. В изголовье кровати выстроилась шеренга игрушек - шесть медведей с голубыми ушами и малиновыми бантами, огромный апельсиновый лев и набор изумрудных попугаев.
Нина Ивановна продолжала свой рассказ, и поток слов действовал на нее успокаивающе, но стоило ей остановиться, и слезы моментально наворачивались на глаза. Я уже рылась в корзинке для бумаг.
- В прошлую пятницу, тринадцатого числа, Даша пошла на Ленинградский вокзал. Сначала она хотела проводить подружку - Леночку, они дружат со школы, а Лена отправлялась на конкурс в Петербург, - вы с ней обязательно должны встретиться, да? - а потом собиралась поехать в Тверь. Там у Даши мальчик. Валера. Вроде бы хотят пожениться. Хотя сейчас трудно что-либо прогнозировать. Но мальчик хороший - умный, интеллигентный. Художник.
- А это что?
На дне корзинки, под скомканными обрывками бумаги, я насобирала пригоршню мелких стеклышек.
Нина Ивановна удивилась:
- Не знаю... Валера делает Даше такие дорогие подарки, что, наверное, все-таки намерен жениться. В прошлую пятницу Даша собиралась к нему в гости - она это иногда делала, уезжала на субботу-воскресенье. Лену она проводила, а потом вечером позвонила из Твери и сказала, что добралась благополучно, вернется в воскресенье. Мы не волновались.
Я добралась до платяного шкафа. Что, собственно говоря, я могу в нем найти, кроме коллекции великосветских нарядов? В девятнадцать лет о таком гардеробе я не могла и мечтать. Да и сейчас мой скромный платяной шкафчик из дешевой полировки выдерживает сравнение только благодаря подаркам щедрой Эванжелины.
- Вон шуба, посмотрите, норковая... Это подарок Валеры. Представляете себе?
- Богатый художник?
- Да, удивительно. Ведь еще такой молодой. Я спрашиваю: Даша, как ты можешь принимать такие дорогие подарки, а она отвечает - я этого стою. И смеется. А я сама до сих пор колготки стираю и никак не могу привыкнуть, что их можно выбрасывать. Это невероятно - в студенческие годы стрельнешь пять копеек на пирожок с ливером и счастлив. А сейчас у девятнадцатилетней девочки две натуральные шубы. Да, скажите, ведь как бы ни ругали перестройку, но уровень жизни возрос фантастически...
И не говорите, подумала я. Только почему стариков хоронят в полиэтиленовых пакетах, когда они умирают от голода? В годы ливерных пирожков любой труп мог рассчитывать на более-менее приличный гроб.
Нина Ивановна была некрасива, но ухожена и оригинально подстрижена. Ее одежда по стоимости и отличному качеству гармонировала с интерьером, но произношение и лексика выдавали простую женщину из очереди за кефиром, будто бы случайно оказавшуюся в роскошном гнезде преуспевающего банкира. Интересно, есть ли у мужа любовница? А почему меня это интересует? Проклятая совковая привычка в болотных сапогах вторгаться на территорию чужого privacy <Приблизительно: тайна частной жизни (англ.).>.
Я уже почти закрыла шкаф, когда мне на голову свалился целлофановый мешок. В нем оказалось штук тридцать одноразовых шприцев. Нина Ивановна удивилась:
- Зачем это они у Даши? Первый раз вижу. Странно.
- Ну ладно. Теперь давайте по порядку. Где находится фирма, в которой работает Даша?
Нина Ивановна сообщила. Потом я записала адреса Лены, Валеры и еще кучу подробностей из жизни ее сероглазой девятнадцатилетней дочери.
- А еще Даша раз в неделю ходила в английскую школу при американском центре малого бизнеса и к репетитору - вот адрес репетитора я точно не помню, где-то на улице Гарибальди, дом номер... какой же номер... Хотя, Господи, зачем это, это же вам ни к чему, да? А еще Даша регулярно бегала в косметологию - вот глупышка. С ее внешностью это было совершенно лишним...
И Нина Ивановна в первый раз за всю нашу встречу улыбнулась. Внезапно ее лицо изменилось удивительным образом - серые глаза заблестели в сетке добрых морщинок, прекрасные белоснежные зубы сверкнули и скрылись. Улыбка оказалась совершенно замечательной. Нет, решила я. Любовница отсутствует. Таких скромных, преданных, некрасивых, надежных любят всю жизнь, и каждую ночь в постели доверяют им все проблемы и секреты. Хотя мужчин не поймешь...
- Так ведь самое главное я вам и не сказала. Мысли вразброд... Когда мы в воскресенье вечером переполошились и стали звонить Валере в Тверь, он нам сказал, что Даша к нему не приезжала и даже не собиралась...
***
Я не стала откладывать на потом, а сразу же велела водителю темно-синего "БМВ" доставить меня в туристическую фирму "Балтика" на Чистопрудном бульваре.
Секретарша в маленькой приемной, заставленной мебелью черного цвета, трудилась над кофеваркой "Филипс".
- Я - представитель рекламного агентства "Орфей". Хотела бы поговорить с вашим начальством.
Секретарша, несмотря на нежный возраст, уже зубастая, надменно произнесла:
- Мы не нуждаемся в услугах рекламного агентства...
- Полагаю, решать такие вопросы не в вашей компетенции, - огрызнулась я (не хватало еще, чтобы семнадцатилетние пушистые метелки разговаривали таким тоном с Т. Максимовой, засадившей за решетку не один десяток дельцов порнобизнеса!) и отворила дверь, где, по моим расчетам, должен был сидеть директор турбюро. И он не подвел.
Рекрутированные мужики покорно суетились, рассчитывая, видимо, получить в награду номер телефона и обещание встречи.
- Что ты приготовила для меня вкусного? Я хочу селедки - не норвежского извращения в винном соусе, а нашей обычной селедки. И еще бородинского хлеба, вареной колбасы по два рубля двадцать копеек...
- Копейки, между прочим, благополучно вымерли еще до твоего бегства из этой страны, - заметила я, безуспешно пытаясь избавить щеку, подбородок и уши от красных следов Эванжелининой губной помады. - Почему ты не взяла с собой Катерину?
- Катя учится. На прошлой неделе она твердо решила, что станет юристом, как Хилари. Мальчики, большое спасибо, вы мне так помогли!
"Мальчики", покончив с чемоданами, влюбленно поглядывали на мою подругу, словно маленькие пеликаны на мамочку с рыбой в клюве, и напряженно ожидали намека на новую встречу.
- Да, селедки и черного хлеба, я так соскучилась по всему этому. Ежевичный йогурт меня дожал. А про американских мужиков я тебе еще расскажу. Вот наши, русские, это я понимаю. Ребята, огромное вам спасибо! Как я рада была снова ощутить дружественную поддержку своих родных советских мужчин... До свидания...
Я утопила педаль газа в резиновом коврике, и мы эффектно отъехали (насколько это возможно в развинченных "Жигулях").
- Sorry, may I... <Извините, могу я... (англ.)> - послышался робкий возглас с обочины одного из "русских", но поздно.
Восхитительная шовинистка никому не оставила номера телефона, и за работу в качестве грузчиков разочарованным мужикам пришлось довольствоваться видом обнаженного Эванжелинкиного колена, когда она садилась в машину.
- Чем ты теперь занимаешься? - расспрашивала подруга по дороге домой. - Чем дышит постперестроечная интеллигенция? Как Сергей? Как Антрекот? Антрекоту много подарков.
- Я работаю в рекламном агентстве. Директор - мой старый друг. Сергей уже три месяца, как подписал контракт с Датским телевидением и в моей жизни возникает нечасто. Звонит то из Испании, то из Абхазии. На своих ядерных продавцах - помнишь? - он заработал кучу денег и тут же оперативно все истратил, через пару месяцев после выхода материала в свет мы уже снова оказались на мели, к тому же жизнь в подполье отнимает большое количество сил и материальных ресурсов. Еще я загремела в больницу.
- Ты мне ничего по телефону не рассказывала...
- Если-бы я стала тебе все рассказывать по телефону, твой богатый американский муж через неделю ел бы гороховый суп в благотворительной столовой. Мы бы ликвидировали все его банковские счета. Ну а я... По идее, я должна была бы встречать тебя в Шереметьеве, вскармливая одновременно грудью двухмесячного младенца, по примеру сомалийских беженок, видела их в аэропорту? Трогательно бы я смотрелась? Но не судьба. Старость, Эванжелина, старость... В мои годы уже не рожают. Я ведь в принципе шепелявая, полуразрушенная старушка.
- Это в двадцать девять лет-то! - возмутилась Эванжелина. - Я тебя живо реанимирую! Как только ты увидишь, что я тебе привезла...
- Шмотками меня не восстановишь, проблема здесь, - обреченно вздохнула я, бросила руль и тоскливо прижала руки к груди. Машину тут же повело.
Эванжелина завопила:
- Держи руль!!! У меня на заднем сиденье в чемоданах по крайней мере восемнадцать новых костюмов из Парижа, с авеню Монтань, и девяносто пар прозрачных чулок с ароматом лимона, и я во всем этом еще хочу пройтись по Москве! Ты что, задумала лишить меня такого удовольствия?! Я мечтала об этом последние восемь месяцев! По Манхэттену идешь - хоть бы один нормальный человек обратил внимание. Оборачиваются или развязные негры-рэпперы, или гомосексуалисты, заинтересовавшиеся фасоном юбки, или потенциальные маньяки. А полноценные, культурные мужики даже глаз не поднимут: опасаются обвинений в сексуальном преследовании - sexual harassment это у них называется. А знаешь почему? Потому что американки террористки, зацикленные на чувстве собственного достоинства. Оно у них чересчур обострено, у всех до одной - и у толстух в шортах, с мороженым в кулаке, и у деловых грымз в очках и с "дипломатом", накачанных шейпингом и каланетикой. Поэтому нормальные, по-здоровому агрессивные мужчины вымерли, как тиранозавры. Но в Москве, как я уже поняла, порядок?
- Порядок, не волнуйся, моя озабоченная клубничка, - пробубнила я, пытаясь втиснуться между серебристым "Саабом-900" и 29-й "Волгой". - Даже мне иногда удается урвать долю сексуального преследования. Хотя нечасто.
- Прекрасно, - удовлетворенно вздохнула Эванжелина. - Все-таки я люблю свою историческую Родину...
***
Вечером Эванжелина подъела все запасы нашей деревенской непривилегированной пищи, которая совсем не предназначалась для ее угощения: старые макароны с тушенкой и два фаршированных перчика в сметане. Я же от души давилась заморскими деликатесами. В принципе лангуста можно было бы купить и в супермаркете за углом, но у меня не было на него денег.
А утром Эванжелина с визгом накинулась на меня, когда я открывала для Антрекота кильку в томате. Антрекот, как истинный джентльмен и радушный хозяин, мужественно стерпел похищение завтрака, только его пушистый толстый хвост вздрогнул и упал сосиской: "Вот до чего довели женщину ужасы империализма!"
За окном стояло зябкое, свежее, влажное утро. На асфальте подсыхали темные пятна от дождя, который тихо шелестел всю ночь, пока мы с Эванжелиной обменивались впечатлениями девяти месяцев разлуки, а Антрекот с блаженной мордой лежал между моим и Эванжелинкиным голыми плечами и пыхтел от наслаждения.
Сегодня на работу мне суждено было прийти во всем новом разбогатевшая подруга постаралась. В семь утра мы уже встали: сидя на кровати, я натягивала суперплотные бежевые сверкающие колготки, а Эванжелина в шелковых кружевных панталонах совершала пятнадцатиминутный экзерсис - размахивала руками и ногами в такт телевизору. Антрекот пристально следил за ее замысловатыми телодвижениями, и в какой-то момент я испугалась, что его шея закрутится спиралью и голова отвалится.
"...А сейчас несколько сообщений криминального характера, - трещал телевизор, - 13 августа ушла из дома и не вернулась Лозинская Дарья Дмитриевна, 1974 года рождения. Рост 165 сантиметров, хрупкого телосложения. Волосы длинные, волнистые, каштанового цвета. Глаза серые. Была одета в шелковый костюм вишневого цвета, туфли на высоком каблуке такого же цвета. Имела при себе небольшой кожаный саквояж с отделкой из желтого металла. Последний раз девушку видели..."
- Боже, какая прелесть! - воскликнула Эванжелина, увидев на экране фотографию пропавшей девочки, и перестала выписывать ногами пируэты. Да-а, если она была так одета, да еще с такой внешностью... Представляешь, что сейчас творится с родителями? Это кошмар... Днем ребенок ушел из дому с друзьями и бесследно пропал! Нет, это невыносимо! Я сейчас немедленно пойду позвоню в Америку, узнаю, как там Катя.
Я расстроенно поцеловала Антрекота в лохматую макушку и побежала на работу.
Наше рекламное агентство - словно вертлявая мартышка среди орангутангов и гамадрилов. Нас мало, и мы, как я считаю, еще недостаточно профессиональны в области рекламного дела, но солидный журналистский опыт сотрудников и, следовательно, определенная доля наглости, присущая всем представителям второй древнейшей, позволяет нам украдкой цапнуть то там, то тут выгодный заказ, из-под носа у наплодившихся рекламных монстров с пятилетним стажем работы на рынке.
С директором и собственником агентства Володей Потаповым мы знакомы еще со студенческих времен, и когда моя журналистская звезда ярко вспыхнула в спровоцированном мною "деле Тупольского" и едва безвременно не закатилась на казенной койке гинекологического отделения одной из московских больниц, он сам нашел меня, завалил литературой о рекламном деле на английском языке, убедил, что вовлекает в чрезвычайно прибыльное и перспективное дело, отвесил 576 откровенно лживых и потому достигающих цели комплиментов (мастер!), я растаяла, как весенняя сосулька, и расслабленно согласилась. Это было моей очередной этапной жизненной ошибкой. Энергичный, уже частично седой, Володька обладал уникальной способностью эксплуатировать окружающих, вызывая при этом у них смешанные чувства возмущения, признательности, удивления и ликования. Я работала на него четырнадцать часов в сутки: сочиняла джинглы про болгарское лечо, раздевалась перед камерой, если внезапно исчезала фотомодель, а клипмейкеру позарез был необходим кусок женского бедра, подавала кофе нужным клиентам, добывала особые сосиски для презентаций, дрессировала сотрудников воронежского филиала, дарила сувениры коллегам из популярных газет (чтобы наши материалы публиковались в первую очередь), искала талантливых оформителей витрин. И все это - за рублевый эквивалент ничтожной суммы в 54 доллара! В то время, как замороженный бифштекс в рекламируемом мною супермаркете стоил 3 доллара 99 центов.
Я негодовала по ночам, я жаловалась Антрекоту, но каждое утро сломя голову неслась туда, где, как мне казалось, без моего участия все рассыплется. Ставка Потапова была безошибочной: я возмущалась его наглостью, но каждый вечер по телевизору могла наблюдать результаты своей работы, дело шло, и я этим гордилась, а гнусный рабовладелец сыпал комплиментами, восхищался, изумленно целовал ручку и мудро поощрял творческую инициативу. Хотя надо отдать ему должное: и у него часто по утрам чернели под глазами круги, а пятая жена (по заведенному у Потапова обычаю - красавица) плакалась мне в телефонную трубку, что Вова опять всю ночь провисел в каске на стене какого-то дома, помогая рабочим, которых он коварно подвиг на двадцатичетырехчасовую ударную вахту, укреплять рекламный щит...
Вот и сегодня, не успела я припарковать машину на стоянке для сотрудников и без пятнадцати восемь войти в здание, уже наполненное ароматом свежесваренного кофе, как Потапов вылетел мне навстречу с банкой сахара в одной руке и чертежным плакатом - в другой.
- Максимова! Зайди, солнышко!
Я налила себе кофе и села в кожаное кресло. В свое время я была активно привлечена к обустройству офиса, весь наш первый крупный гонорар мы истратили на обстановку комнат - денег Потапов не считал. Я два дня бегала по Москве, заказывая комплекты офисной мебели, искусственные пальмы, горизонтальные жалюзи, пейджеры и калькуляторы - вспоминая апартаменты "Интеркома", я знала, как благотворно, влияет фешенебельный интерьер рабочего места на трудовой энтузиазм.
- Максимова, ты уже в курсе, что ты шикарная женщина? (Началось. Опять задание.) Нет, ты не закатывай глаза. Знаешь ли ты, что семьдесят процентов клиентов продолжают с нами сотрудничать только потому, что на сорок шесть процентов ты покорила их своим профессионализмом, а на пятьдесят четыре процента потому, что не в силах уйти от обаяния твоей личности и бесподобного шарма?
(Какие сложные математические вычисления.)
- Чего ты снова от меня хочешь, Потапов?
- Слушай, а ведь этот костюм стоит квартальной премии всех нас, вместе взятых. - Он потянулся к пиджаку, чтобы потрогать филигранно отстроченный лацкан.
- Убери свои волосатые руки! - испуганно взвизгнула я. - Кофе прольешь!
- Да. Покупал жене нечто подобное, но, видя, как это может выглядеть в оптимальном варианте, понимаю, что истратил деньги впустую.
- Негодяй.
- Да. Природный шик - это не покупается. Еще кофе? Ну, к делу. Кстати, пытался варить кофе по твоей технологии, но у меня что-то все-таки не так. Скрыла главный секрет, да?
- Все, я ухожу. У меня дел невпроворот!
- Стоять! Есть у меня школьный товарищ. Такой же умный и справедливый, как я. Сейчас он председатель правления коммерческого банка. "Альянс" называется. Слышала, наверное?
- Слышала. Он мне даже снится, банк этот. Он, между прочим, висит на мне уже три месяца. У них в отделе рекламы какой-то непроходимый дуб - то ему слоган не подходит, то объявление недостаточно большое за те деньги, что они нам платят, то девочка-модель недостаточно выразительна. Если бы сказал раньше, что директор твой друг, я бы давно попросила этого кретина уволить. Мы могли бы сделать из "Альянса" конфетку - он стал бы первым другом российских предпринимателей и обывателей.
- Отмечу в блокноте. Так вот, у Дмитрия Васильевича пропала дочь. Ушла в пятницу провожать подругу на вокзал, и все. Исчезла.
Я вздохнула. Жизнь трагична. Если ты пенсионер - тебе нечего есть. Если директор банка - исчезают дети. Страна тупиковых ситуаций и безрадостных альтернатив.
- Я надеюсь, что ты ее найдешь, - закончил Потапов.
От удивления я чуть было не вылила остатки кофе на свой роскошный новый костюм.
- А я-то тут при чем?
- Дмитрий, конечно, подключил уже и милицию, и частную фирму, но...
- Если ее отец - директор банка, то наверняка она сгибалась под тяжестью золотых колец и цепей. Ее могли стукнуть по голове, снять драгоценности и кинуть в какой-нибудь колодец. И чем я в таком случае могу помочь?
- Не знаю. Но его жена читала книгу, которую ты написала об "Интеркоме" и "деле Тупольского". Сейчас она в отчаянии и хватается за соломинку. Она решила, что у тебя талант криминалиста. А принадлежность к женскому полу поможет разобраться в мотивах поведения девочки - куда пошла, с кем и почему. Ты расспросишь всех, с кем она общалась. И ведь может оказаться, что милиция и сыскное бюро будут искать не в том месте, а ты, с твоим умением замечать неуловимые подробности и интонации, что-нибудь да найдешь. В случае, конечно, если уже завтра не объявятся похитители с требованием выкупа (но прошло уже трое суток с момента ее исчезновения) или труп ребенка обнаружат в какой-нибудь канаве...
Я пожала плечами. Эта затея показалась мне совершенно несуразной.
- И если твои поиски увенчаются успехом - тогда гонорар. А если правоохранительные органы тебя опередят - материальная компенсация за убитое время.
Я встала и направилась к двери. Год назад я была относительно молода, подвижна и могла ввязываться в игры с мафией. Моя излишняя резвость и физкультурные упражнения по спуску с третьего этажа стоили мне ребенка. А вдруг здесь снова замешаны мафиозные структуры: девчонку захватили, чтобы управлять банкиром, который и сам принадлежит к клану подпольных финансистов? И я снова окажусь горошиной между каменными жерновами.
- Нет, Володя, я в таких делах больше не участвую.
- Постой. Я их знаю двадцать лет - еще на свадьбе гулял. И это их единственный ребенок.
Потапов приподнял на своем столе, заваленном папками, рисунками, видеокассетами и чертежами фирменных знаков, кипу бумаг и извлек на свет фотографию.
- Ради ее матери. Прошу. Даже если ты ничего не найдешь, она будет знать, что делается все возможное, чтобы отыскать дочь.
Я взглянула на фотографию. Чудесное, открытое лицо девушки из телевизионной рубрики "Розыск". Как ее звали? Дарья, Даша. Неужели это прелестное творение природы уже не дышит? Меня сковал холод, я застыла в неподвижности, словно заледенелый мартовский сугроб.
Потапов взволновался:
- Что с тобой?
- Не знаю. Потапов был озадачен.
- Да что с тобой? Ты вся дрожишь! Боже, какая ледяная!
Потапов воспользовался моментом, сгреб меня и охапку и застыл в позе матери, защищающей дитя от поползновений немецких оккупантов. В этой позе нас застала Любовь Николаевна, юрист.
- Танюша, за тобой пришла машина. Владимир Андреевич, вы сломаете ей позвоночник.
- Ну вот, за тобой уже прислали машину. Беги, моя резвая девочка, тебя доставят прямо в дом банкира. Мосты сожжены, как понимаешь, я уже дал согласие от твоего знаменитого имени.
Я схватила фотографию и выскочила из кабинета. Действительно, резвая девочка. Прыгаю, как пятимесячная газель.
***
Прошло то время, когда вздохнуть свободной грудью на нелимитированных метрах жилой площади могли лишь высокопоставленные государственные чиновники и обласканные правительством служители искусства. Жизнь изменилась, народ, в лице любимчиков фортуны, поклонников золотого тельца банкиров, коммерсантов, директоров и вкупе с ними рэкетиров и киллеров пополз на волю из строго ограниченного коробками пятиэтажек пространства, чтобы кожей ощутить простор шестидесятиметровых гостиных, прелесть застекленного зимнего сада и уют мансарды.
Темно-синий "БМВ", обтекаемый, как леденец, затормозил около двухэтажного кирпичного особняка в тени высоких мохнатых елей. Препирательства в потаповском кабинете съели почти час свежего августовского утра, и солнце начинало неспешно трудиться. На секунду я замерла у подъезда, восхитилась (утонченная натура!) тишиной и чистотой прозрачного воздуха, который постепенно наполнялся теплом уходящего лета. Ели вздрагивали от едва заметного ветерка.
"Вот где надо жить!" - промелькнула мысль, но я тут же поймала ее за хвост, сложила вчетверо и спрятала в самый дальний уголок мозга. Чтобы дышать вкусным воздухом и наслаждаться тишиной, нужно быть банкиром, или его женой, или его любовницей, а это, как постоянно доказывает нам действительность, опасно для жизни.
Некрасивая, но интересная женщина, с глазами, полными слез, встретила меня у входа. В молчании мы поднялись на второй этаж. Дом был великолепен. Интересно, что даже в двадцать девять лет, отчетливо сознавая свою абсолютную самоценность как умного, в меру доброго и симпатичного экземпляра человеческой особи, я, очутившись в обстановке недоступной роскоши, привычно закомплексовала.
"Таня, не впутывайся в это дело!" - решительно предупредила я себя. Но достаточно было один раз взглянуть на скорбную фигуру Дашиной мамы, застывшей в смертельной тоске, и непослушный язык, который всегда выбивается из-под контроля, произнес:
- Если вы считаете, что я могу чем-то помочь вам, то я сделаю все, что в моих силах...
Нина Ивановна сразу же безошибочно отнесла меня к разряду людей, которые впитывают чужое горе и щедро источают сочувствие. Она рухнула на диван с обивкой из белоснежного плотного шёлка и судорожно зарыдала. Антагонист во мне умер, недоброжелательное отношение к буржуям, впитанное с пролетарским молоком матери, улетучилось, я рухнула следом и обняла несчастную женщину за плечи.
Через полчаса мы, два расстроенных красноглазика, копошились в Дашиной комнате. Нина Ивановна успокоилась в пределах возможного в ее ситуации. Она извлекала из альбомов фотографии Даши в ползунках, на лошадке, с букетом гвоздик, с первым поклонником (шесть лет), с семьдесят восьмым поклонником, в песцовой шубе, в бикини на золотисто-белом песке Мальдивских островов... Я рассматривала корешки книг и сосредоточенно двигала ящики письменного стола.
- Дима друзей подключил в милиции, хотя там сказали - "нет тела, нет дела", нанял частного сыщика. Боже мой, ну что еще можно сделать? Ведь она еще жива, правда, Таня, вы верите, что она еще жива? Я говорила Даше, что ей надо быть осторожнее, надо бросить работу - ну зачем ребенку при нашем достатке работать? Но она такая самостоятельная - ей обязательно хотелось зарабатывать собственные деньги. И контора ее мне совсем не нравится какие-то подозрительные типы... Знаете, богатство свалилось на нас совсем недавно, все было как в кино - Дима резко пошел вверх, мы из обычной трехкомнатной квартиры перебрались в этот дом. Я оставила работу, появились все эти дорогие вещи, съездили на Карибское море, на Мальдивы, в Англию Даша обожает английский язык...
- Я вижу...
- Она с этим своим туристическим бюро не хотела расставаться говорит, что ей нужна живая практика. Даша не такая, как я. Она энергичная, вся в отца. Каждый день с восьми утра до пяти вечера торчала на своей работе.
Я продолжала разглядывать книги. Солидные издания, несомненным фаворитом среди которых был Лоуренс, украшали собой многочисленные книжные полки. Около музыкального центра стояли коробки с кассетами - и на них тоже был записан английский язык.
Внушительное место в комнате занимала кровать, укрытая атласным стеганым покрывалом. Таким же материалом - в мелкий розовый цветочек - были обтянуты и стены Дашиной кельи. В изголовье кровати выстроилась шеренга игрушек - шесть медведей с голубыми ушами и малиновыми бантами, огромный апельсиновый лев и набор изумрудных попугаев.
Нина Ивановна продолжала свой рассказ, и поток слов действовал на нее успокаивающе, но стоило ей остановиться, и слезы моментально наворачивались на глаза. Я уже рылась в корзинке для бумаг.
- В прошлую пятницу, тринадцатого числа, Даша пошла на Ленинградский вокзал. Сначала она хотела проводить подружку - Леночку, они дружат со школы, а Лена отправлялась на конкурс в Петербург, - вы с ней обязательно должны встретиться, да? - а потом собиралась поехать в Тверь. Там у Даши мальчик. Валера. Вроде бы хотят пожениться. Хотя сейчас трудно что-либо прогнозировать. Но мальчик хороший - умный, интеллигентный. Художник.
- А это что?
На дне корзинки, под скомканными обрывками бумаги, я насобирала пригоршню мелких стеклышек.
Нина Ивановна удивилась:
- Не знаю... Валера делает Даше такие дорогие подарки, что, наверное, все-таки намерен жениться. В прошлую пятницу Даша собиралась к нему в гости - она это иногда делала, уезжала на субботу-воскресенье. Лену она проводила, а потом вечером позвонила из Твери и сказала, что добралась благополучно, вернется в воскресенье. Мы не волновались.
Я добралась до платяного шкафа. Что, собственно говоря, я могу в нем найти, кроме коллекции великосветских нарядов? В девятнадцать лет о таком гардеробе я не могла и мечтать. Да и сейчас мой скромный платяной шкафчик из дешевой полировки выдерживает сравнение только благодаря подаркам щедрой Эванжелины.
- Вон шуба, посмотрите, норковая... Это подарок Валеры. Представляете себе?
- Богатый художник?
- Да, удивительно. Ведь еще такой молодой. Я спрашиваю: Даша, как ты можешь принимать такие дорогие подарки, а она отвечает - я этого стою. И смеется. А я сама до сих пор колготки стираю и никак не могу привыкнуть, что их можно выбрасывать. Это невероятно - в студенческие годы стрельнешь пять копеек на пирожок с ливером и счастлив. А сейчас у девятнадцатилетней девочки две натуральные шубы. Да, скажите, ведь как бы ни ругали перестройку, но уровень жизни возрос фантастически...
И не говорите, подумала я. Только почему стариков хоронят в полиэтиленовых пакетах, когда они умирают от голода? В годы ливерных пирожков любой труп мог рассчитывать на более-менее приличный гроб.
Нина Ивановна была некрасива, но ухожена и оригинально подстрижена. Ее одежда по стоимости и отличному качеству гармонировала с интерьером, но произношение и лексика выдавали простую женщину из очереди за кефиром, будто бы случайно оказавшуюся в роскошном гнезде преуспевающего банкира. Интересно, есть ли у мужа любовница? А почему меня это интересует? Проклятая совковая привычка в болотных сапогах вторгаться на территорию чужого privacy <Приблизительно: тайна частной жизни (англ.).>.
Я уже почти закрыла шкаф, когда мне на голову свалился целлофановый мешок. В нем оказалось штук тридцать одноразовых шприцев. Нина Ивановна удивилась:
- Зачем это они у Даши? Первый раз вижу. Странно.
- Ну ладно. Теперь давайте по порядку. Где находится фирма, в которой работает Даша?
Нина Ивановна сообщила. Потом я записала адреса Лены, Валеры и еще кучу подробностей из жизни ее сероглазой девятнадцатилетней дочери.
- А еще Даша раз в неделю ходила в английскую школу при американском центре малого бизнеса и к репетитору - вот адрес репетитора я точно не помню, где-то на улице Гарибальди, дом номер... какой же номер... Хотя, Господи, зачем это, это же вам ни к чему, да? А еще Даша регулярно бегала в косметологию - вот глупышка. С ее внешностью это было совершенно лишним...
И Нина Ивановна в первый раз за всю нашу встречу улыбнулась. Внезапно ее лицо изменилось удивительным образом - серые глаза заблестели в сетке добрых морщинок, прекрасные белоснежные зубы сверкнули и скрылись. Улыбка оказалась совершенно замечательной. Нет, решила я. Любовница отсутствует. Таких скромных, преданных, некрасивых, надежных любят всю жизнь, и каждую ночь в постели доверяют им все проблемы и секреты. Хотя мужчин не поймешь...
- Так ведь самое главное я вам и не сказала. Мысли вразброд... Когда мы в воскресенье вечером переполошились и стали звонить Валере в Тверь, он нам сказал, что Даша к нему не приезжала и даже не собиралась...
***
Я не стала откладывать на потом, а сразу же велела водителю темно-синего "БМВ" доставить меня в туристическую фирму "Балтика" на Чистопрудном бульваре.
Секретарша в маленькой приемной, заставленной мебелью черного цвета, трудилась над кофеваркой "Филипс".
- Я - представитель рекламного агентства "Орфей". Хотела бы поговорить с вашим начальством.
Секретарша, несмотря на нежный возраст, уже зубастая, надменно произнесла:
- Мы не нуждаемся в услугах рекламного агентства...
- Полагаю, решать такие вопросы не в вашей компетенции, - огрызнулась я (не хватало еще, чтобы семнадцатилетние пушистые метелки разговаривали таким тоном с Т. Максимовой, засадившей за решетку не один десяток дельцов порнобизнеса!) и отворила дверь, где, по моим расчетам, должен был сидеть директор турбюро. И он не подвел.