Страница:
Когда Олег Васильевич заметил на моем столе "Итальянское лето", я слегка покраснела.
- О, вам, наверное, Вячеслав Петрович дал почитать! - воскликнул он и посмотрел на меня так пронзительно, что мне показалось, будто он видит, какой формы у меня застежка на лифчике. - Это я ему подарил, - гордо добавил Олег. - В Италии купил. Татьяна, вы - человек, разбирающийся в литературе намного лучше, чем я, и мне хотелось бы узнать ваше мнение об этой книге. Овидий, Вергилий, Боккаччо - это, так сказать, основоположники жанра. А Кэртис - популярный и процветающий американский автор. Но, знаете, или мы еще далеки от Америки в вопросе сексуальной раскрепощенности, или я настолько консервативен и мне уже пора уходить из большого секса, но когда я читал эту книгу, меня бросало то в жар, то в холод. Как вы считаете, насколько автору удалось удержаться от пошлости?
"Веселенькое дело, - меланхолически подумала я, - вместо специалиста по связям с общественностью мне определяют роль эксперта эротической литературы. Докатилась". А вслух сказала:
- Знаете, Олег Васильевич, думаю, что он (Кэртис) ни разу не переступил той черты, за которой его книга расценивалась бы только как низкопробное чтиво с оттенками порнографии. В общем, довольно интересно. Язык хорош.
- Да-да, - согласился Олег, уставившись на меня насмешливо. - Я не силен в английском, но, как мне кажется, стиль автора удивляет своей контрастностью. Иногда он лаконичен, как Моэм, иногда встречаются завихрения покруче, чем у Диккенса, а в целом он так же оригинален, как и Лоуренс.
Уф! Я в очередной раз поймала себя на мысли, что Олег Васильевич личность интересная и загадочная. Что можно сказать о человеке, который читал Диккенса в оригинале? Или он пишет докторскую на кафедре романо-германской филологии, или у него сдвиг по фазе. Это ведь не Агата Кристи, которая для описания всех своих крутых и загадочных убийств использовала три десятка глаголов.
Продолжить нашу научную дискуссию и сравнительный анализ языка зарубежных авторов нам с Олегом Васильевичем помешала Эванжелина. Раздался телефонный звонок, и я подняла трубку.
- Я у тебя, - тихо проговорила Эванжелина. - Приходи, мне так плохо...
Москва завалена бананами. Я купила два пучка для страдающей Эванжелины. Самые лучшие - это самые дешевые, в коричневых пятнышках признаке, с одной стороны, максимальной спелости, с другой - близкого гниения. Мы определили это экспериментальным путем, изведя тонну бананов "Фаворита", "Чикита" и еще многих других сортов. Бананы мягкие, сладкие и пахучие, их не надо кусать, а можно втягивать в себя губами. К тому же радует отсутствие косточек. Эванжелина реагирует на бананы неадекватно. Она бросается на них, как эвакуированная блокадница на ташкентский лаваш. Антрекот тоже ест бананы. В общем, компания у нас собралась - одни бананоеды, только успевай выкладывать деньги. Эванжелина - Бананоед номер 1, и Антрекот - Бананоед номер 2. Мы с Сержем замыкаем колонну.
Мой кот Антрекот интеллигентен (есть в кого) и остроумен. Но иногда он умышленно прикидывается тупым. Например, когда я отбиваю на кухне мясо, ему следовало бы тихо лежать в спальне с Сержем и ждать, когда я позову ужинать. Однако Антрекот проявляет в данном случае такую ужасающую умственную недостаточность, что у меня просто опускаются руки. Он не внемлет моим разумным и понятным любому нормальному животному призывам: сгинуть, убраться, свалить из кухни, а продолжает крутиться под ногами в надежде, что я случайно уроню на него кусок мяса (тоже мне, нашел дуру!). Не удовлетворившись бесцельным мельтешением по шестиметровой кухне, он к тому же начинает выть. Это шокирующее скудоумие окончательно выводит меня из себя. Я беру Антрекота за то место, где у людей талия, и несу его в спальню. В спальне на огромной арабской кровати лежит мой блистательный "фриланс" в семейных трусах и с пишмашинкой на груди и отстукивает очередную сенсацию.
- Антрекот, посмотри, человек добросовестно работает и скромно ожидает ужина, почему бы тебе не вести себя аналогично? - вкрадчиво интересуюсь я, замуровывая Антрекота в одеяло.
- Наверное, он хочет съесть причитающуюся ему часть говядины до того, как ты испробуешь на ней свои весьма ограниченные кулинарные способности, защищает кота Сергей.
В тот день бананы пришлись как нельзя кстати. Дома я застала Эванжелину и кота, повисшего на шторе (альпинизм - это его конек). Серж, наверное, решил куда-нибудь уйти, чтобы не травмировать себя видом зареванной Эванжелины.
Ловко манипулируя принесенными бананами, я попыталась успокоить подругу и выяснить, что же произошло. Эванжелина заглатывала бананы один за другим, но на уровень влажности в квартире это никак не влияло. Она просто поливала меня слезами. Причина была до глупости банальна. Эванжелина, как в штопор, вошла в новую гранд аморэ, а способа выходить из нее без ущерба для нервной системы она еще не освоила. Эванжелина из той породы женщин, которые не могут самостоятельно существовать без твердой опоры. Поэтому ее, как теплую волну к скале, прибивает то к одному, то к другому мужчине. Она очень красива в своем несчастье, и, вместо того чтобы посочувствовать, я откровенно любуюсь ее припухшей очаровательной физиономией. Но не могу же я сочувствовать в десятый раз, когда все мои предостережения проваливаются в бездонную яму? Эванжелина в очередной раз устремилась навстречу сказочной любви, преподнесла душу, а понадобилось лишь тело. Самоутвердившись, избранник скрылся за горизонтом. То, что Эванжелина считала увертюрой, оказалось безрадостным финалом, остались слезы и вопрос "почему?". В такие минуты я начинаю ненавидеть всю мужскую половину человечества, которая внушает моей единственной подруге мысль, что ее, из-за ее внешности, нельзя любить как обыкновенную женщину.
Внешность у Эванжелины сказочная. Тип Мэрилин Монро. Сияющая улыбка, родинка на щеке, падающая на глаза светлая челка. И я не могу разобраться: нравится ли мне облик Эванжелины, потому что ее красота напоминает мне Мэрилин Монро, или это я Мэрилин Монро люблю за то, что она ассоциируется у меня с Эванжелиной?
Жизнь Эванжелины так же бестолкова и несуразна, как и ее имя. Эванжелина Никифоровна - можно ли придумать более глупое сочетание? Я не знаю, чем руководствовались родители Эванжелины и какую судьбу они пророчили своему ребенку, выбирая такое претенциозное имечко.
Женская расчетливость подсказала бы кому-то другому, не мне, что нельзя дружить с Эванжелиной, есть с ней сообща бананы и знакомить с любимым человеком. Потому что рядом с ее удивительной красотой я просто растворяюсь в воздухе - меня нет, меня не замечают. Но я всю жизнь люблю Эванжелину за ее бестолковость и беззащитность. Она не глупа, но усердно повторяет одни и те же ошибки. Она доверчива, как слоненок, в ней нет ни грамма хитрости и изворотливости, присущей красивым и не очень умным женщинам. Женщин с ее внешностью надо холить и лелеять, оберегать, как достояние нации и прекрасный подарок природы человечеству. Эванжелина, наоборот, собирает на своем пути все ямы и колдобины. Периоды восторженного счастья и черной депрессии сменяются у нее так часто, что я на ее месте давно бы уже рассыпалась на запчасти от резкого колебания температур. Я вспомнила, как еще пару дней назад, в нашу предыдущую встречу, она весело щебетала всякую ерунду, рассказывала про какую-то очаровательную женщину, которая стала ее новой клиенткой в косметологии, и так мила и невысокомерна, про своего друга - заботливого и темпераментного, про успехи дочери в немецком, а теперь вот снова рыдает на моем плече, и нет слов, которые могли бы ее успокоить.
- Эванжелиночка, - неуверенно бубню я, - если мужчина удовольствовался голым сексом, то он изначально ущербен. Ну и забудь, пусть себе катится. Эванжелиночка, тебе только двадцать девять, и впереди в жизни тебя ждет мужчина, который не остановится лишь на изучении отдельной части твоего организма, а заглянет тебе в сердце и узнает, какая ты удивительная, милая, добрая, как ты умеешь любить и быть преданной, верной, бескорыстной. Ты только не разменивайся на озабоченных придурков...
Но из моей лицемерной проповеди (как это ни грустно, но я уверена, что новый более-менее настойчивый озабоченный придурок опять же добьется своего) Эванжелина воспринимает только слово "придурок", и это вызывает новый залп всхлипываний и подвываний.
Точно такие же несчастные глаза и залитые слезами щеки я видела двадцать лет назад, когда из всей веселой и многочисленной команды уличных соловьев-разбойников только одна Эванжелина ухитрялась зацепиться платьем за железку, свалиться на асфальт и разодрать в кровь коленки.
И тринадцать лет назад было то же самое, когда из сексуального бума, охватившего наш десятый класс, одна лишь Эванжелина выбралась с растущим животом, на который мы вдвоем смотрели с благоговейным ужасом и не знали, как его ликвидировать втайне от родителей. Родители были суровы и прямолинейны.
В двадцать четыре года Эванжелина, как в бурную реку, ринулась замуж. Восьмилетняя и обожаемая дочка Катя была со стонами отдана бабуле-коммунистке в подмосковную деревню, а Эванжелина завертелась в круговороте презентаций, посольских приемов и заграничных поездок. Кратковременный муж сумел предоставить ее изумительной красоте соответствующую оправу. И Эванжелина сверкала, как искусно ограненный алмаз. Год сказочного замужества окончился внезапно и трагически. Мужа сбила машина, он оказался замешанным в каких-то мафиозных делах. Эванжелину в траурном наряде затаскали по судам, конфисковали имущество, из которого удалось сохранить лишь квартиру, записанную на Эванжелину, и то барахло, которое мы спрятали у меня.
Муж был хотя и гангстером, но веселым и горячо любимым. После его смерти Эванжелина похудела на семь килограммов, закончила курсы косметологов и забрала из деревни Катюшу. Теперь днем она ковыряла и массировала физиономии богатых теток, а вечером мы с ней смотрели видик, листали каталоги и мечтали, что купим или сошьем в будущем.
Катюша (какое счастье, что тогда, в десятом классе, нам все-таки не удалось найти врача, промышляющего подпольными абортами!) выросла в тринадцатилетнюю серьезную девицу. Внешность она унаследовала от Эванжелины, а мозги - от очкастого студента-дезертира. Она любила свою молодую и безответственную мамашу, но благодаря пуританскому воспитанию в деревне у бабули - строительницы одной из веток БАМа - и влиянию английской спецшколы, к этой любви примешивались жалость и осуждение.
Сквозь теплый, ветреный июль мы неторопливо доковыляли до зарплаты. А зарплаты мы ждали, как ждут младенца в семье, где врачи предрекли окончательное бесплодие. И она не обманула наших ожиданий. 31 июля я получила в руки пачку "деревянных" и в отдельном конверте - стодолларовую купюру.
В тот же вечер к нам примчалась Эванжелина. Она все еще пребывала в роли жестоко обманутой женщины, но уже искрилась предвкушением какой-то головокружительной аферы.
- Мы идем в казино! - закричала она с порога. - Мы выиграем десять тысяч, нет - сто тысяч долларов!!!
Идти в валютное казино с одной стодолларовой бумажкой, первой, которую я держала в руках за всю свою жизнь, казалось сумасшествием. Но Эванжелина в два счета доказала мне преимущество ста тысяч перед одной сотней, мой мысленный взор уже кровожадно шарил по полкам валютных магазинов города, и я сдалась. Если маховик несчастий, постигших меня в эти месяцы, был запущен, когда я устроилась на новую работу, то своим решением посетить казино мы сообщили ему дополнительный заряд энергии.
Для налета было выбрано "Макао" - на "Савой" не хватило духа, да и входная плата там съела бы все наши сто долларов.
Первого августа, в субботу, Эванжелина притащила два мини-платья, потом профессионально изобразила на наших лицах фирменный мейкап "Сумерки в тропическом лесу", и, глотнув для смелости по 153 грамма амаретто "Казанова" из коллекции Сергея, мы отправились навстречу неизвестности.
В радиусе двадцати метров от входа в казино брусчатка была тщательно вылизана и как будто бы надраена наждачной бумагой. Крепыш в форменном пиджаке приоткрыл перед Эванжелиной тяжелую резную дверь, а мне преградил путь грудью, способной прикрыть сразу три амбразуры.
Между мной и охранником состоялся следующий диалог:
- Have you got hard currency? <У вас есть валюта? (англ.)>.
- Ma certo, caro, pensai che posso qui venire senza avere i soldi? <Конечно, дорогой, ты думал, я сюда без денег приду? (ит.)>.
- Извините, синьора, пожалуйста, проходите, я принял вас за русскую...
А если принял за русскую, то какого черта задавать вопросы на английском? Чувствую, как во мне крепнет отвращение к внезапно народившемуся классу откормленных мордоворотов, которые, нацепив модные пиджаки и вызубрив пару иностранных фраз, считают себя на три уровня выше тех несчастных, кто продолжает ходить на заводы и там создавать материальные ценности, толпиться в магазинах за дешевыми супнаборами и давиться в автобусах.
***
А может быть, я просто зануда и пусть каждый живет как хочет?
Прорвав заграждение, я устремилась на помощь Эванжелине, которая растерянно взирала на симпатичную высокую девушку в униформе. Девушка говорила по-английски, а Эванжелина из всего английского знала лишь "сорри", "гуд" и один глагол, наиболее часто употребляемый в американских видеофильмах. Можно было подумать, что мы попали не в казино, а на курсы ликбеза - они, наверное, решили нас закопать со своим английским. Я вмешалась. Девушка облегченно вздохнула, одарила нас божественной улыбкой, сообщила, что она - менеджер, совсем недавно прилетела из Америки, и повела нас к рулетке - сначала мимо одноруких бандитов, потом - мимо карточных столов.
Рулетка находилась на втором этаже. Небольшой зал, благодаря плотно зашторенным окнам, был погружен в полумрак, но зеленые игорные столы были залиты ярким светом. Слышались приглушенные голоса и вздохи, звук катающихся шариков. От присутствующих дам мы с Эванжелиной отличались отсутствием сверкающих побрякушек на шеях и запястьях. Но по встревоженным мужским взглядам я поняла, что даже здесь, где мысль сосредоточена только на игре и выигрыше, появление Эванжелины не осталось незамеченным.
Моя душечка горячо шептала мне на ухо:
- Будем играть по системе. От общего - к частному. Поставим сначала на красное, потом на столбец, потом на каре, потом на разделение, а потом на семерку - у меня седьмого числа день рождения...
Из этой взволнованной скороговорки я поняла, что 1) Эванжелина основательно подковалась, прежде чем идти в казино, 2) сыграть самой мне не удастся, 3) сейчас мы поставим сто долларов на красное и выпадет черное.
В общем, я разменяла в кассе бумажку, вручила Эванжелине 50 долларов и ушла к другому? столу.
Там было только два свободных места. Я села. На меня никто не поднял глаз, и через минуту я сама забыла обо всем на свете. Шарик бегал по кругу, напротив сидела нервная, возбужденная девушка-азиатка. Судя по горе фишек и мятых бумажек, везло ей сегодня основательно. Крупье методично провозглашал: "Делайте ваши ставки, господа", - но я пока только смотрела.
Экзотичная азиатка сдвинула гору фишек на недобор - и через минуту куча денег перед ней удвоилась. Затаив дыхание, она отделила фишки от долларовых бумажек и поставила на красное. Я (конформистка!) сделала то же самое, и через пару томительных мгновений у меня было уже сто долларов. Чувство азарта, еще не изведанное мною в таком концентрированном варианте, стало захватывать. За столом лишь один крупье был бесстрастен и невозмутим, других выдавали красные пятна на щеках и горящие глаза.
Красивой азиатке крупно везло, это был ее день, она следила за шариком, не отрывая глаз, - так Антрекот, собравшись в напряженный комок, водит взглядом за мухой на оконном стекле. Девушка поминутно заправляла назад тонкие пряди волос, которые выбились из прически и теперь очень привлекательно свисали на уши.
- Все на зеро, - хрипловато выдохнула она.
- Извините, максимальная ставка две тысячи.
- Хорошо, две тысячи на зеро.
Кажется, все переживали уже не за себя, а за девушку. Я затаила дыхание. Шарик катился по канавке, уже замедляя ход. Оборот, еще один... Азиатка навалилась грудью на стол и нервно дышала. Шарик соскочил в клетку.
- Зеро, - объявил крупье.
Девушка резко вскочила, едва не опрокинув стул, потом снова села. И тут в зале стало в два раза светлее - она засияла, как неоновая реклама, продемонстрировав нам два ряда жемчужных зубов, хотя казалось, из ее глаз вот-вот брызнут слезы радости. Крупье выписал чек, девушка сгребла его в сумочку вместе с оставшимися фишками, купюрами и встала из-за стола.
Я ринулась в бой. На земле остались только я, шарик и клетки с цифрами. Пару раз мне казалось, что из полумрака за мной следит пристальный взгляд, но не было сил оторвать глаза от рулетки.
Поставила на черное, получила новую сотню. Сдвинула все на каре - и через две минуты в моих руках оказалось 1600 долларов. Чтобы заработать такую сумму, в редакции надо было отпахать лет шесть. Поставила 600 на столбец и проиграла. 500 на красное - и снова проиграла. Уже без надежды на выигрыш я бросила сотню на разделение, и - о фантастика! - ко мне вернулось 1700. Если сложить все вместе - получалось почти две с половиной тысячи. Не давая себе возможности подумать, я решительно сдвинула 2 тысячи на зеро и в одно мгновение лишилась их. 200 долларов на красное и 200 - на один номер. Очень долго катится шарик, мог бы бегать и побыстрее. Красное! Получила обратно свои 400 долларов.
Самая крупная сумма, побывавшая в моих руках в этот вечер, - больше семи с половиной тысяч долларов. Это я запомнила хорошо. Как я могла бы их использовать? Купила бы машину, "шестерка" Сергея, того гляди, рассыплется. Нет, об этом лучше не думать. Когда я вставала из-за стола, у меня не было даже десяти долларов на коктейль в баре.
Эванжелину я засекла у кассы. Сейчас ее можно было использовать как олимпийский факел или сварочный аппарат. Она излучала ослепительную радость.
- Ты знаешь, решила остановиться. Три тысячи долларов! Я такой суммы в жизни в руках не держала. Ой, а на тебя смотрит очень интересный мужчина. Эванжелина улыбнулась кому-то за моей спиной.
- Скорее всего, он смотрит на тебя. А я в полном ауте.
На Эванжелинин выигрыш мы здорово повеселились в роскошном баре. Подозреваю, этот бар был специально задуман для того, чтобы посетители так и не смогли вынести из казино свой выигрыш. Мы начали со сложных коктейлей "Марокканский пикник" и "Лунная соната", а вот чем закончили - видит Бог, я не помню. Если мы чего-то и не попробовали, то только в том случае, если до нас это выпила компания таких же веселых и беззаботных алкоголиков. Сквозь туман помню, как Эванжелина пеленала в белоснежную салфетку с изящной вышивкой полбанана, вытащенного из мороженого, тупо приговаривая: "Это надо взять Антрекоту".
Большую часть выигрыша мы спустили. Несмотря на свое состояние, пьяная Эванжелина предлагала честно поделить остаток пополам, но в конце концов нам с трудом удалось отсчитать 100 долларов (никогда бы не подумала, что эта задача окажется почти непосильной - пришлось привлечь к этому метрдотеля), и я забрала их.
А еще в пьяном бреду мы поклялись друг другу никогда больше здесь не появляться. Потому что меня это пугало - открывать в себе на двадцать девятом году жизни неизведанные территории, чувства и склонности, которые раньше себя никак не проявляли. Дрожащие руки, капельки пота на висках, прыгающее в груди сердце - нет, если деньги и доставать, то не таким способом. Эванжелина меня поддержала, хотя и выговаривала слова с огромным трудом.
Ко мне домой мы почему-то добирались на "БМВ". Точно помню, что это был "БМВ", хотя не понимаю, откуда он взялся. Веселая Эванжелина кричала, что впервые в жизни едет на таком великолепном "понтиаке", и каждые три минуты падала на водителя, усложняя процесс управления машиной. Я всю дорогу тщетно пыталась сфокусировать взгляд на затылке парня, который нас вез, но видела только что-то черное, расплывчатое, прерываемое яркими вспышками желтых и белых уличных фонарей.
Последнее, что отложилось в сознании, - это то, как смеялся и изобретательно матерился Серж, затаскивая нас на третий этаж.
***
Август - пора переворотов. Только неделя прошла со дня нашего громкого похода в казино, как меня постигло кошмарное происшествие. Короткий прямой удар в солнечное сплетение.
Началось все с того, что в субботу знакомая подкинула мне ребенка. Ребенок (мальчик) попался неуправляемый. Я возненавидела его через пятнадцать минут после того, как за его мамашей захлопнулась входная дверь. Он все время жевал яблоко или грушу и был измазан яблочными слюнями до ушей и по колено. Он все трогал руками - зеркало, полированную стенку, стекла книжных полок, мой белоснежный дорогой костюм. Он засунул жвачку мне в тапочку и выгрыз (!!) струну теннисной ракетки. Он залез на журнальный столик, чтобы дотянуться до красивой бутылки ликера, подпрыгнул и сломал его. Бутылка, описав замысловатую дугу, приземлилась боком на паркет, разбилась, и мне осталось только гадать, смогу ли я теперь вывести темно-вишневые пятна с нежно-зеленого ковра.
Он морально уничтожил моего кота. Антрекот забился в кладовку, и я его не видела до конца субботы. Через пару часов оккупации я поняла: мне надо или уйти из дому и молить Бога, чтобы от квартиры осталось хоть что-нибудь, или утопить ребенка в ванне - иначе я сойду с ума.
Еще я открыла для себя простую истину - собственных детей у меня не будет. Я согласна еще повосхищаться чужими отпрысками - с расстояния десяти метров и в случае, если у них рот будет заклеен лейкопластырем, а руки крепко привязаны к туловищу, - но иметь своих - нет, до такого я никогда морально не дозрею.
В семь вечера мамаша забрала своего кроткого ангела, превратившего мою квартиру в пепелище. "Тебя не обижали, мой маленький?" Нет, его не обижали.
В семь ноль-три из кладовки осторожно выполз Антрекот с шерстяным носком на шее. Мы скорбно посмотрели друг на друга и синхронно вздохнули. Если уж для Антрекота - многодетного папаши со стажем - эта суббота явилась откровением, то что уж говорить обо мне?
Оглядев руины, я поняла, что без генеральной уборки не обойтись.
Вообще-то я не позволяю быту себя заедать. Не понимаю женщин, для которых уборка - ежедневное культовое отправление. В моем доме все подчинено принципу "полный порядок меньшими физическими затратами". Это элементарно, но не все понимают. Просто каждая вещь должна лежать на своем месте. Серж за три года нашей совместной жизни привык, что если он не разбирается со своими любимыми газетами в течение недели, то они просто исчезают.
Правда, моя теория минимальных затрат иногда получала логическое развитие, и тогда Серж возмущался, что я затрачиваю на приготовление ужина для него в три раза меньше времени, чем для Антрекота! Но ведь Антрекот не может накормить себя сам! Он и консервную банку открыть не в состоянии.
На следующий день мой любимый товарищ Серж предусмотрительно исчез из квартиры, и мы с Антрекотом развернулись. Мы носились по комнатам с ведрами и тряпками, пылесосили, протирали, отмывали, полировали. Особенно старался Антрекот. Когда я мыла окна, он по привычке болтался на шторе, всем своим озабоченным видом показывая: "Видишь, проверяю, достаточно ли прочны гардины". Когда я пылесосила, он изображал из себя Самую Главную Пыль, носился по паркету, стучал когтями и падал на поворотах на бок.
Наконец дело дошло до стирки. Я сортировала белье и одежду, чтобы замочить, и обнаружила в кармане Сережиных джинсов нечто бумажное. Деньги, с восторгом подумала я и вытащила записку, отпечатанную на пишущей машинке.
"Соскучилась. У меня для тебя подарок. С нетерпением жду встречи".
Я присела на край ванны. Вот такие моменты и укорачивают нашу и без того недлинную жизнь. Мне пришлось прочитать записку еще раз пять, чтобы осознать, что три года безмятежного счастья, любви и доверия закончились и теперь мне придется привыкнуть жить по-другому - в одиночестве. Измены я простить не могла никак. После всего того, что было между нами, он завел себе какую-то дуру, которая даже на машинке печатать толком не умеет - две опечатки в трех предложениях. Хорошо еще, что нет орфографических ошибок.
Горячая вода хлестала по стенкам ванной, а я сидела и сидела, подперев рукой подбородок и отшвырнув от себя теперь уже ненавистные джинсы.
Прострация длилась до тех пор, пока не появился Серж.
- О, - разочарованно протянул он, - а я думал, вы уже закончили.
И тут я сорвалась. Повела себя, надо сказать, в несвойственной мне манере. Съехала с рельсов. Орала, рыдала, клеймила, оскорбляла - стыдно вспоминать. В конце концов я швырнула в лицо Сергею джинсы и записку. Он посмотрел на нее, сказал "дура", повернулся и ушел. Не снизошел до объяснений. Прекрасно. Я переживу.
Все оставшееся время дня я была как телевизор, из которого вынули очень важную деталь и он пытается что-то показывать, но у него не получается. Я кое-как закончила уборку, накормила Антрекота. Антрекот тоже чувствовал произошедшую во мне перемену и сардины в масле принял без обычного энтузиазма. Я наконец поняла, как глупы и неубедительны были все те слова, которыми я пыталась утешить Эванжелину. Разве тут могут помочь слова, а тем более мои нудные нотации?
- О, вам, наверное, Вячеслав Петрович дал почитать! - воскликнул он и посмотрел на меня так пронзительно, что мне показалось, будто он видит, какой формы у меня застежка на лифчике. - Это я ему подарил, - гордо добавил Олег. - В Италии купил. Татьяна, вы - человек, разбирающийся в литературе намного лучше, чем я, и мне хотелось бы узнать ваше мнение об этой книге. Овидий, Вергилий, Боккаччо - это, так сказать, основоположники жанра. А Кэртис - популярный и процветающий американский автор. Но, знаете, или мы еще далеки от Америки в вопросе сексуальной раскрепощенности, или я настолько консервативен и мне уже пора уходить из большого секса, но когда я читал эту книгу, меня бросало то в жар, то в холод. Как вы считаете, насколько автору удалось удержаться от пошлости?
"Веселенькое дело, - меланхолически подумала я, - вместо специалиста по связям с общественностью мне определяют роль эксперта эротической литературы. Докатилась". А вслух сказала:
- Знаете, Олег Васильевич, думаю, что он (Кэртис) ни разу не переступил той черты, за которой его книга расценивалась бы только как низкопробное чтиво с оттенками порнографии. В общем, довольно интересно. Язык хорош.
- Да-да, - согласился Олег, уставившись на меня насмешливо. - Я не силен в английском, но, как мне кажется, стиль автора удивляет своей контрастностью. Иногда он лаконичен, как Моэм, иногда встречаются завихрения покруче, чем у Диккенса, а в целом он так же оригинален, как и Лоуренс.
Уф! Я в очередной раз поймала себя на мысли, что Олег Васильевич личность интересная и загадочная. Что можно сказать о человеке, который читал Диккенса в оригинале? Или он пишет докторскую на кафедре романо-германской филологии, или у него сдвиг по фазе. Это ведь не Агата Кристи, которая для описания всех своих крутых и загадочных убийств использовала три десятка глаголов.
Продолжить нашу научную дискуссию и сравнительный анализ языка зарубежных авторов нам с Олегом Васильевичем помешала Эванжелина. Раздался телефонный звонок, и я подняла трубку.
- Я у тебя, - тихо проговорила Эванжелина. - Приходи, мне так плохо...
Москва завалена бананами. Я купила два пучка для страдающей Эванжелины. Самые лучшие - это самые дешевые, в коричневых пятнышках признаке, с одной стороны, максимальной спелости, с другой - близкого гниения. Мы определили это экспериментальным путем, изведя тонну бананов "Фаворита", "Чикита" и еще многих других сортов. Бананы мягкие, сладкие и пахучие, их не надо кусать, а можно втягивать в себя губами. К тому же радует отсутствие косточек. Эванжелина реагирует на бананы неадекватно. Она бросается на них, как эвакуированная блокадница на ташкентский лаваш. Антрекот тоже ест бананы. В общем, компания у нас собралась - одни бананоеды, только успевай выкладывать деньги. Эванжелина - Бананоед номер 1, и Антрекот - Бананоед номер 2. Мы с Сержем замыкаем колонну.
Мой кот Антрекот интеллигентен (есть в кого) и остроумен. Но иногда он умышленно прикидывается тупым. Например, когда я отбиваю на кухне мясо, ему следовало бы тихо лежать в спальне с Сержем и ждать, когда я позову ужинать. Однако Антрекот проявляет в данном случае такую ужасающую умственную недостаточность, что у меня просто опускаются руки. Он не внемлет моим разумным и понятным любому нормальному животному призывам: сгинуть, убраться, свалить из кухни, а продолжает крутиться под ногами в надежде, что я случайно уроню на него кусок мяса (тоже мне, нашел дуру!). Не удовлетворившись бесцельным мельтешением по шестиметровой кухне, он к тому же начинает выть. Это шокирующее скудоумие окончательно выводит меня из себя. Я беру Антрекота за то место, где у людей талия, и несу его в спальню. В спальне на огромной арабской кровати лежит мой блистательный "фриланс" в семейных трусах и с пишмашинкой на груди и отстукивает очередную сенсацию.
- Антрекот, посмотри, человек добросовестно работает и скромно ожидает ужина, почему бы тебе не вести себя аналогично? - вкрадчиво интересуюсь я, замуровывая Антрекота в одеяло.
- Наверное, он хочет съесть причитающуюся ему часть говядины до того, как ты испробуешь на ней свои весьма ограниченные кулинарные способности, защищает кота Сергей.
В тот день бананы пришлись как нельзя кстати. Дома я застала Эванжелину и кота, повисшего на шторе (альпинизм - это его конек). Серж, наверное, решил куда-нибудь уйти, чтобы не травмировать себя видом зареванной Эванжелины.
Ловко манипулируя принесенными бананами, я попыталась успокоить подругу и выяснить, что же произошло. Эванжелина заглатывала бананы один за другим, но на уровень влажности в квартире это никак не влияло. Она просто поливала меня слезами. Причина была до глупости банальна. Эванжелина, как в штопор, вошла в новую гранд аморэ, а способа выходить из нее без ущерба для нервной системы она еще не освоила. Эванжелина из той породы женщин, которые не могут самостоятельно существовать без твердой опоры. Поэтому ее, как теплую волну к скале, прибивает то к одному, то к другому мужчине. Она очень красива в своем несчастье, и, вместо того чтобы посочувствовать, я откровенно любуюсь ее припухшей очаровательной физиономией. Но не могу же я сочувствовать в десятый раз, когда все мои предостережения проваливаются в бездонную яму? Эванжелина в очередной раз устремилась навстречу сказочной любви, преподнесла душу, а понадобилось лишь тело. Самоутвердившись, избранник скрылся за горизонтом. То, что Эванжелина считала увертюрой, оказалось безрадостным финалом, остались слезы и вопрос "почему?". В такие минуты я начинаю ненавидеть всю мужскую половину человечества, которая внушает моей единственной подруге мысль, что ее, из-за ее внешности, нельзя любить как обыкновенную женщину.
Внешность у Эванжелины сказочная. Тип Мэрилин Монро. Сияющая улыбка, родинка на щеке, падающая на глаза светлая челка. И я не могу разобраться: нравится ли мне облик Эванжелины, потому что ее красота напоминает мне Мэрилин Монро, или это я Мэрилин Монро люблю за то, что она ассоциируется у меня с Эванжелиной?
Жизнь Эванжелины так же бестолкова и несуразна, как и ее имя. Эванжелина Никифоровна - можно ли придумать более глупое сочетание? Я не знаю, чем руководствовались родители Эванжелины и какую судьбу они пророчили своему ребенку, выбирая такое претенциозное имечко.
Женская расчетливость подсказала бы кому-то другому, не мне, что нельзя дружить с Эванжелиной, есть с ней сообща бананы и знакомить с любимым человеком. Потому что рядом с ее удивительной красотой я просто растворяюсь в воздухе - меня нет, меня не замечают. Но я всю жизнь люблю Эванжелину за ее бестолковость и беззащитность. Она не глупа, но усердно повторяет одни и те же ошибки. Она доверчива, как слоненок, в ней нет ни грамма хитрости и изворотливости, присущей красивым и не очень умным женщинам. Женщин с ее внешностью надо холить и лелеять, оберегать, как достояние нации и прекрасный подарок природы человечеству. Эванжелина, наоборот, собирает на своем пути все ямы и колдобины. Периоды восторженного счастья и черной депрессии сменяются у нее так часто, что я на ее месте давно бы уже рассыпалась на запчасти от резкого колебания температур. Я вспомнила, как еще пару дней назад, в нашу предыдущую встречу, она весело щебетала всякую ерунду, рассказывала про какую-то очаровательную женщину, которая стала ее новой клиенткой в косметологии, и так мила и невысокомерна, про своего друга - заботливого и темпераментного, про успехи дочери в немецком, а теперь вот снова рыдает на моем плече, и нет слов, которые могли бы ее успокоить.
- Эванжелиночка, - неуверенно бубню я, - если мужчина удовольствовался голым сексом, то он изначально ущербен. Ну и забудь, пусть себе катится. Эванжелиночка, тебе только двадцать девять, и впереди в жизни тебя ждет мужчина, который не остановится лишь на изучении отдельной части твоего организма, а заглянет тебе в сердце и узнает, какая ты удивительная, милая, добрая, как ты умеешь любить и быть преданной, верной, бескорыстной. Ты только не разменивайся на озабоченных придурков...
Но из моей лицемерной проповеди (как это ни грустно, но я уверена, что новый более-менее настойчивый озабоченный придурок опять же добьется своего) Эванжелина воспринимает только слово "придурок", и это вызывает новый залп всхлипываний и подвываний.
Точно такие же несчастные глаза и залитые слезами щеки я видела двадцать лет назад, когда из всей веселой и многочисленной команды уличных соловьев-разбойников только одна Эванжелина ухитрялась зацепиться платьем за железку, свалиться на асфальт и разодрать в кровь коленки.
И тринадцать лет назад было то же самое, когда из сексуального бума, охватившего наш десятый класс, одна лишь Эванжелина выбралась с растущим животом, на который мы вдвоем смотрели с благоговейным ужасом и не знали, как его ликвидировать втайне от родителей. Родители были суровы и прямолинейны.
В двадцать четыре года Эванжелина, как в бурную реку, ринулась замуж. Восьмилетняя и обожаемая дочка Катя была со стонами отдана бабуле-коммунистке в подмосковную деревню, а Эванжелина завертелась в круговороте презентаций, посольских приемов и заграничных поездок. Кратковременный муж сумел предоставить ее изумительной красоте соответствующую оправу. И Эванжелина сверкала, как искусно ограненный алмаз. Год сказочного замужества окончился внезапно и трагически. Мужа сбила машина, он оказался замешанным в каких-то мафиозных делах. Эванжелину в траурном наряде затаскали по судам, конфисковали имущество, из которого удалось сохранить лишь квартиру, записанную на Эванжелину, и то барахло, которое мы спрятали у меня.
Муж был хотя и гангстером, но веселым и горячо любимым. После его смерти Эванжелина похудела на семь килограммов, закончила курсы косметологов и забрала из деревни Катюшу. Теперь днем она ковыряла и массировала физиономии богатых теток, а вечером мы с ней смотрели видик, листали каталоги и мечтали, что купим или сошьем в будущем.
Катюша (какое счастье, что тогда, в десятом классе, нам все-таки не удалось найти врача, промышляющего подпольными абортами!) выросла в тринадцатилетнюю серьезную девицу. Внешность она унаследовала от Эванжелины, а мозги - от очкастого студента-дезертира. Она любила свою молодую и безответственную мамашу, но благодаря пуританскому воспитанию в деревне у бабули - строительницы одной из веток БАМа - и влиянию английской спецшколы, к этой любви примешивались жалость и осуждение.
Сквозь теплый, ветреный июль мы неторопливо доковыляли до зарплаты. А зарплаты мы ждали, как ждут младенца в семье, где врачи предрекли окончательное бесплодие. И она не обманула наших ожиданий. 31 июля я получила в руки пачку "деревянных" и в отдельном конверте - стодолларовую купюру.
В тот же вечер к нам примчалась Эванжелина. Она все еще пребывала в роли жестоко обманутой женщины, но уже искрилась предвкушением какой-то головокружительной аферы.
- Мы идем в казино! - закричала она с порога. - Мы выиграем десять тысяч, нет - сто тысяч долларов!!!
Идти в валютное казино с одной стодолларовой бумажкой, первой, которую я держала в руках за всю свою жизнь, казалось сумасшествием. Но Эванжелина в два счета доказала мне преимущество ста тысяч перед одной сотней, мой мысленный взор уже кровожадно шарил по полкам валютных магазинов города, и я сдалась. Если маховик несчастий, постигших меня в эти месяцы, был запущен, когда я устроилась на новую работу, то своим решением посетить казино мы сообщили ему дополнительный заряд энергии.
Для налета было выбрано "Макао" - на "Савой" не хватило духа, да и входная плата там съела бы все наши сто долларов.
Первого августа, в субботу, Эванжелина притащила два мини-платья, потом профессионально изобразила на наших лицах фирменный мейкап "Сумерки в тропическом лесу", и, глотнув для смелости по 153 грамма амаретто "Казанова" из коллекции Сергея, мы отправились навстречу неизвестности.
В радиусе двадцати метров от входа в казино брусчатка была тщательно вылизана и как будто бы надраена наждачной бумагой. Крепыш в форменном пиджаке приоткрыл перед Эванжелиной тяжелую резную дверь, а мне преградил путь грудью, способной прикрыть сразу три амбразуры.
Между мной и охранником состоялся следующий диалог:
- Have you got hard currency? <У вас есть валюта? (англ.)>.
- Ma certo, caro, pensai che posso qui venire senza avere i soldi? <Конечно, дорогой, ты думал, я сюда без денег приду? (ит.)>.
- Извините, синьора, пожалуйста, проходите, я принял вас за русскую...
А если принял за русскую, то какого черта задавать вопросы на английском? Чувствую, как во мне крепнет отвращение к внезапно народившемуся классу откормленных мордоворотов, которые, нацепив модные пиджаки и вызубрив пару иностранных фраз, считают себя на три уровня выше тех несчастных, кто продолжает ходить на заводы и там создавать материальные ценности, толпиться в магазинах за дешевыми супнаборами и давиться в автобусах.
***
А может быть, я просто зануда и пусть каждый живет как хочет?
Прорвав заграждение, я устремилась на помощь Эванжелине, которая растерянно взирала на симпатичную высокую девушку в униформе. Девушка говорила по-английски, а Эванжелина из всего английского знала лишь "сорри", "гуд" и один глагол, наиболее часто употребляемый в американских видеофильмах. Можно было подумать, что мы попали не в казино, а на курсы ликбеза - они, наверное, решили нас закопать со своим английским. Я вмешалась. Девушка облегченно вздохнула, одарила нас божественной улыбкой, сообщила, что она - менеджер, совсем недавно прилетела из Америки, и повела нас к рулетке - сначала мимо одноруких бандитов, потом - мимо карточных столов.
Рулетка находилась на втором этаже. Небольшой зал, благодаря плотно зашторенным окнам, был погружен в полумрак, но зеленые игорные столы были залиты ярким светом. Слышались приглушенные голоса и вздохи, звук катающихся шариков. От присутствующих дам мы с Эванжелиной отличались отсутствием сверкающих побрякушек на шеях и запястьях. Но по встревоженным мужским взглядам я поняла, что даже здесь, где мысль сосредоточена только на игре и выигрыше, появление Эванжелины не осталось незамеченным.
Моя душечка горячо шептала мне на ухо:
- Будем играть по системе. От общего - к частному. Поставим сначала на красное, потом на столбец, потом на каре, потом на разделение, а потом на семерку - у меня седьмого числа день рождения...
Из этой взволнованной скороговорки я поняла, что 1) Эванжелина основательно подковалась, прежде чем идти в казино, 2) сыграть самой мне не удастся, 3) сейчас мы поставим сто долларов на красное и выпадет черное.
В общем, я разменяла в кассе бумажку, вручила Эванжелине 50 долларов и ушла к другому? столу.
Там было только два свободных места. Я села. На меня никто не поднял глаз, и через минуту я сама забыла обо всем на свете. Шарик бегал по кругу, напротив сидела нервная, возбужденная девушка-азиатка. Судя по горе фишек и мятых бумажек, везло ей сегодня основательно. Крупье методично провозглашал: "Делайте ваши ставки, господа", - но я пока только смотрела.
Экзотичная азиатка сдвинула гору фишек на недобор - и через минуту куча денег перед ней удвоилась. Затаив дыхание, она отделила фишки от долларовых бумажек и поставила на красное. Я (конформистка!) сделала то же самое, и через пару томительных мгновений у меня было уже сто долларов. Чувство азарта, еще не изведанное мною в таком концентрированном варианте, стало захватывать. За столом лишь один крупье был бесстрастен и невозмутим, других выдавали красные пятна на щеках и горящие глаза.
Красивой азиатке крупно везло, это был ее день, она следила за шариком, не отрывая глаз, - так Антрекот, собравшись в напряженный комок, водит взглядом за мухой на оконном стекле. Девушка поминутно заправляла назад тонкие пряди волос, которые выбились из прически и теперь очень привлекательно свисали на уши.
- Все на зеро, - хрипловато выдохнула она.
- Извините, максимальная ставка две тысячи.
- Хорошо, две тысячи на зеро.
Кажется, все переживали уже не за себя, а за девушку. Я затаила дыхание. Шарик катился по канавке, уже замедляя ход. Оборот, еще один... Азиатка навалилась грудью на стол и нервно дышала. Шарик соскочил в клетку.
- Зеро, - объявил крупье.
Девушка резко вскочила, едва не опрокинув стул, потом снова села. И тут в зале стало в два раза светлее - она засияла, как неоновая реклама, продемонстрировав нам два ряда жемчужных зубов, хотя казалось, из ее глаз вот-вот брызнут слезы радости. Крупье выписал чек, девушка сгребла его в сумочку вместе с оставшимися фишками, купюрами и встала из-за стола.
Я ринулась в бой. На земле остались только я, шарик и клетки с цифрами. Пару раз мне казалось, что из полумрака за мной следит пристальный взгляд, но не было сил оторвать глаза от рулетки.
Поставила на черное, получила новую сотню. Сдвинула все на каре - и через две минуты в моих руках оказалось 1600 долларов. Чтобы заработать такую сумму, в редакции надо было отпахать лет шесть. Поставила 600 на столбец и проиграла. 500 на красное - и снова проиграла. Уже без надежды на выигрыш я бросила сотню на разделение, и - о фантастика! - ко мне вернулось 1700. Если сложить все вместе - получалось почти две с половиной тысячи. Не давая себе возможности подумать, я решительно сдвинула 2 тысячи на зеро и в одно мгновение лишилась их. 200 долларов на красное и 200 - на один номер. Очень долго катится шарик, мог бы бегать и побыстрее. Красное! Получила обратно свои 400 долларов.
Самая крупная сумма, побывавшая в моих руках в этот вечер, - больше семи с половиной тысяч долларов. Это я запомнила хорошо. Как я могла бы их использовать? Купила бы машину, "шестерка" Сергея, того гляди, рассыплется. Нет, об этом лучше не думать. Когда я вставала из-за стола, у меня не было даже десяти долларов на коктейль в баре.
Эванжелину я засекла у кассы. Сейчас ее можно было использовать как олимпийский факел или сварочный аппарат. Она излучала ослепительную радость.
- Ты знаешь, решила остановиться. Три тысячи долларов! Я такой суммы в жизни в руках не держала. Ой, а на тебя смотрит очень интересный мужчина. Эванжелина улыбнулась кому-то за моей спиной.
- Скорее всего, он смотрит на тебя. А я в полном ауте.
На Эванжелинин выигрыш мы здорово повеселились в роскошном баре. Подозреваю, этот бар был специально задуман для того, чтобы посетители так и не смогли вынести из казино свой выигрыш. Мы начали со сложных коктейлей "Марокканский пикник" и "Лунная соната", а вот чем закончили - видит Бог, я не помню. Если мы чего-то и не попробовали, то только в том случае, если до нас это выпила компания таких же веселых и беззаботных алкоголиков. Сквозь туман помню, как Эванжелина пеленала в белоснежную салфетку с изящной вышивкой полбанана, вытащенного из мороженого, тупо приговаривая: "Это надо взять Антрекоту".
Большую часть выигрыша мы спустили. Несмотря на свое состояние, пьяная Эванжелина предлагала честно поделить остаток пополам, но в конце концов нам с трудом удалось отсчитать 100 долларов (никогда бы не подумала, что эта задача окажется почти непосильной - пришлось привлечь к этому метрдотеля), и я забрала их.
А еще в пьяном бреду мы поклялись друг другу никогда больше здесь не появляться. Потому что меня это пугало - открывать в себе на двадцать девятом году жизни неизведанные территории, чувства и склонности, которые раньше себя никак не проявляли. Дрожащие руки, капельки пота на висках, прыгающее в груди сердце - нет, если деньги и доставать, то не таким способом. Эванжелина меня поддержала, хотя и выговаривала слова с огромным трудом.
Ко мне домой мы почему-то добирались на "БМВ". Точно помню, что это был "БМВ", хотя не понимаю, откуда он взялся. Веселая Эванжелина кричала, что впервые в жизни едет на таком великолепном "понтиаке", и каждые три минуты падала на водителя, усложняя процесс управления машиной. Я всю дорогу тщетно пыталась сфокусировать взгляд на затылке парня, который нас вез, но видела только что-то черное, расплывчатое, прерываемое яркими вспышками желтых и белых уличных фонарей.
Последнее, что отложилось в сознании, - это то, как смеялся и изобретательно матерился Серж, затаскивая нас на третий этаж.
***
Август - пора переворотов. Только неделя прошла со дня нашего громкого похода в казино, как меня постигло кошмарное происшествие. Короткий прямой удар в солнечное сплетение.
Началось все с того, что в субботу знакомая подкинула мне ребенка. Ребенок (мальчик) попался неуправляемый. Я возненавидела его через пятнадцать минут после того, как за его мамашей захлопнулась входная дверь. Он все время жевал яблоко или грушу и был измазан яблочными слюнями до ушей и по колено. Он все трогал руками - зеркало, полированную стенку, стекла книжных полок, мой белоснежный дорогой костюм. Он засунул жвачку мне в тапочку и выгрыз (!!) струну теннисной ракетки. Он залез на журнальный столик, чтобы дотянуться до красивой бутылки ликера, подпрыгнул и сломал его. Бутылка, описав замысловатую дугу, приземлилась боком на паркет, разбилась, и мне осталось только гадать, смогу ли я теперь вывести темно-вишневые пятна с нежно-зеленого ковра.
Он морально уничтожил моего кота. Антрекот забился в кладовку, и я его не видела до конца субботы. Через пару часов оккупации я поняла: мне надо или уйти из дому и молить Бога, чтобы от квартиры осталось хоть что-нибудь, или утопить ребенка в ванне - иначе я сойду с ума.
Еще я открыла для себя простую истину - собственных детей у меня не будет. Я согласна еще повосхищаться чужими отпрысками - с расстояния десяти метров и в случае, если у них рот будет заклеен лейкопластырем, а руки крепко привязаны к туловищу, - но иметь своих - нет, до такого я никогда морально не дозрею.
В семь вечера мамаша забрала своего кроткого ангела, превратившего мою квартиру в пепелище. "Тебя не обижали, мой маленький?" Нет, его не обижали.
В семь ноль-три из кладовки осторожно выполз Антрекот с шерстяным носком на шее. Мы скорбно посмотрели друг на друга и синхронно вздохнули. Если уж для Антрекота - многодетного папаши со стажем - эта суббота явилась откровением, то что уж говорить обо мне?
Оглядев руины, я поняла, что без генеральной уборки не обойтись.
Вообще-то я не позволяю быту себя заедать. Не понимаю женщин, для которых уборка - ежедневное культовое отправление. В моем доме все подчинено принципу "полный порядок меньшими физическими затратами". Это элементарно, но не все понимают. Просто каждая вещь должна лежать на своем месте. Серж за три года нашей совместной жизни привык, что если он не разбирается со своими любимыми газетами в течение недели, то они просто исчезают.
Правда, моя теория минимальных затрат иногда получала логическое развитие, и тогда Серж возмущался, что я затрачиваю на приготовление ужина для него в три раза меньше времени, чем для Антрекота! Но ведь Антрекот не может накормить себя сам! Он и консервную банку открыть не в состоянии.
На следующий день мой любимый товарищ Серж предусмотрительно исчез из квартиры, и мы с Антрекотом развернулись. Мы носились по комнатам с ведрами и тряпками, пылесосили, протирали, отмывали, полировали. Особенно старался Антрекот. Когда я мыла окна, он по привычке болтался на шторе, всем своим озабоченным видом показывая: "Видишь, проверяю, достаточно ли прочны гардины". Когда я пылесосила, он изображал из себя Самую Главную Пыль, носился по паркету, стучал когтями и падал на поворотах на бок.
Наконец дело дошло до стирки. Я сортировала белье и одежду, чтобы замочить, и обнаружила в кармане Сережиных джинсов нечто бумажное. Деньги, с восторгом подумала я и вытащила записку, отпечатанную на пишущей машинке.
"Соскучилась. У меня для тебя подарок. С нетерпением жду встречи".
Я присела на край ванны. Вот такие моменты и укорачивают нашу и без того недлинную жизнь. Мне пришлось прочитать записку еще раз пять, чтобы осознать, что три года безмятежного счастья, любви и доверия закончились и теперь мне придется привыкнуть жить по-другому - в одиночестве. Измены я простить не могла никак. После всего того, что было между нами, он завел себе какую-то дуру, которая даже на машинке печатать толком не умеет - две опечатки в трех предложениях. Хорошо еще, что нет орфографических ошибок.
Горячая вода хлестала по стенкам ванной, а я сидела и сидела, подперев рукой подбородок и отшвырнув от себя теперь уже ненавистные джинсы.
Прострация длилась до тех пор, пока не появился Серж.
- О, - разочарованно протянул он, - а я думал, вы уже закончили.
И тут я сорвалась. Повела себя, надо сказать, в несвойственной мне манере. Съехала с рельсов. Орала, рыдала, клеймила, оскорбляла - стыдно вспоминать. В конце концов я швырнула в лицо Сергею джинсы и записку. Он посмотрел на нее, сказал "дура", повернулся и ушел. Не снизошел до объяснений. Прекрасно. Я переживу.
Все оставшееся время дня я была как телевизор, из которого вынули очень важную деталь и он пытается что-то показывать, но у него не получается. Я кое-как закончила уборку, накормила Антрекота. Антрекот тоже чувствовал произошедшую во мне перемену и сардины в масле принял без обычного энтузиазма. Я наконец поняла, как глупы и неубедительны были все те слова, которыми я пыталась утешить Эванжелину. Разве тут могут помочь слова, а тем более мои нудные нотации?