Ли Линда Фрэнсис. Голубой вальс

   – А кто помогал тебе при совершении сделки? Натан?
   – Твой помощник не назовет мне который час! – фыркнул Адам. – А уж тем более не станет помогать с продажей дома.
   – Потому что знает мое неодобрительное отношение к твоим забавам.
   – Ну уж который час, он мог бы сказать.
   – Не ждешь ли ты, что я одобрю твою дерзость?
   – А ты никогда этого не одобрял! – огрызнулся Адам.
   Чтобы успокоиться, Стивен провел рукой по волосам.
   – Скажи мне, кто представлял твои интересы?
   – Ну что ты привязался ко мне, Стивен? Оставь все как есть!
   – Кто представлял твои интересы? – скрипнув зубами, повторил Стивен.
   – Питер Мейбри, – понурившись, ответил Адам.
   – Питер Мейбри? Но он же мошенник!
   На лице Адама появилась скептическая улыбка.
   – Такие мне и нравятся.
   Стивен поджал губы: ему было крайне неприятно, что всякий раз общение с братом, его единственным родственником, кончалось таким неутешительным образом. Но он уже давно усвоил, что досада – плохой помощник.
   – Я попрошу, чтобы Натан занялся этим делом. Нет такого контракта, который нельзя было бы расторгнуть. А уж Мейбри прославился своей никчемностью. – Повернувшись, Стивен подошел к своему столу.
   – Это все? – дерзким тоном осведомился Адам. – Разрешите идти, сэр?
   Обернувшись, Стивен пристально посмотрел на брата.
   – Да, – наконец произнес он, не зная, что сказать. Но когда Адам подошел к двери, Стивен примирительно добавил:
   – Когда ты отправляешься на прием к Эбботам? Мы могли бы поехать вместе.
   – Я не собирался туда ехать, – не оборачиваясь, отозвался Адам.
   – Как это? Элден и Луиза – наши друзья детства. Их родители были друзьями наших родителей, дружили и наши деды, и бабушки. Боюсь, что я тебя не понимаю.
   – Чего именно ты не понимаешь? – Голос Адама был полон сарказма.
   – Да что с тобой? – взорвался Стивен.
   На лице Адама отразилось изумление, тут же сменившееся выражением покорности судьбе.
   – Чего ты от меня хочешь, Стивен?
   – Я хочу, чтобы ты стал достойным нашего имени, только и всего.
   – В этом-то и проблема, дорогой брат. Я не тот человек, который может командовать флотилией судов или торговать недвижимостью. Все, на что я способен, – это прожить доставшееся мне наследство, а затем выпрашивать помощь у своего куда более умного старшего брата. Между тем, кого ты хочешь видеть во мне, и тем, кто я есть на самом деле, – большая разница. Когда ты наконец смиришься с этим?
   – Никогда, слышишь? Никогда! Я никогда не смирюсь с тем, что ты вырос ленивым, никчемным, расточительным человеком, который не питает уважения к своему происхождению и пренебрегает обязательствами, налагаемыми его положением!
   – Тогда ты никогда не обретешь покоя. Пойми: я такой, каким ты меня описываешь, и даже хуже.
   В окно струился тусклый зимний свет, но Стивену казалось, что на дворе ночь. Одна из тех ночей, когда в ожидании рассвета он мучился томительной бессонницей, а в его мыслях не было обычной стройности.
   – Что с тобой? Ты ведь не был таким равнодушным. Чего же ты все-таки хочешь от жизни?
   – То, чего я хочу, не имеет ничего общего с честью или долгом, тут ты просто не в состоянии меня понять. Увы, я не такой идеальный человек, как ты. Все, что я делаю, не в ладах с благопристойностью, не говоря уже о чести.
   Совершенно неожиданно для себя Стивен мысленно представил полоску обнаженной белой кожи. Кожа была шелковистая, гладкая, необыкновенно нежная. На какой-то миг в комнате воцарилась гнетущая тишина.
   – Неужели ты никогда не мечтал сделать что-нибудь, что не отвечало бы твоим строгим понятиям о пристойности и чести?
   Стивен как будто бы ничего не слышал. Смотрел на брата, но не замечал его. Он видел самого себя, сидящего у кровати, на которой покоилась нагая женщина. Стивен тяжело вздохнул.
   – Ты такой образец благопристойности, что о тебе можно написать книгу.
   В своем воображении Стивен видел, как порывается погладить молочно-белую кожу.
   – Ни один человек не мог бы оправдать твоих ожиданий, – говорил брат.
   А Стивен тем временем представлял себе полные груди, стройную талию, округлые бедра. И ощущал обжигающее до боли желание.
   – И меньше всех я.
   Как она хороша, если не считать искалеченной ноги. Стивен зажмурился и отвернулся к столу. Открыв глаза, он увидел красную ленту, найденную им на полу спальни для гостей… Проснулся Стивен одеревеневший и растерянный. Сначала он не мог даже понять, почему сидит на стуле с высокой спинкой в комнате, о существовании которой даже не вспоминал долгие годы? Но увидев смятые простыни, все вспомнил. Голубой Колокольчик! Холли Голубой Колокольчик – с такими голубыми глазами, что в них даже больно заглянуть.
   Соскочив со стула, Стивен принялся ее искать. Возможно, она стоит у окна или свернулась клубком в кресле и ждет его пробуждения. Но никто не смотрел на парк из окна, и кресло было пусто. Незнакомка исчезла.
   Его душу пронизал жестокий холод. Много лет он жил замкнуто, но никогда еще не чувствовал себя таким одиноким. «Да нет, это просто смешно!» – убеждал он себя. Холодно ему потому, что огонь в камине погас, что же до одиночества, то он ощущает его так остро потому, что слуги еще не проснулись. Стивен должен радоваться, что эта женщина незаметно ускользнула и ему не придется встретиться с ней утром. Да он и радуется. Ведь он не хочет иметь ничего общего с Холли Голубым Колокольчиком. Ему нет до нее дела.
   Стивен схватил ленту со стола и скомкал ее, собираясь бросить в камин, когда Адам вдруг с силой ударил кулаком по столу:
   – Когда ты наконец смиришься? Когда поймешь, что все старания напрасны: я никогда не стану твоей копией!
   Стивен устремил взгляд на брата. Он с трудом вспоминал, о чем они беседовали.
   – Я говорил тебе, что принял меры для установления личности человека, стрелявшего в меня из пистолета?
   Адам широко открыл глаза и весь как-то подобрался:
   – О чем ты? Я думал, ты не собираешься давать делу ход.
   – Почему у тебя сложилось такое впечатление?
   – Мы до сих пор ничего не сообщали властям. Никаких публикаций в газетах!
   – Я не хотел посвящать в наши проблемы весь город. Не хватало еще, чтобы бостонцы обсуждали то, что у нас произошло, за послеполуденным чаем. Я не хочу давать повод для пересудов. Но я нанял человека, который займется розыском. Сведений у него, конечно, мало, – тут он с подозрением посмотрел на брата, – если, конечно, кроме его имени, ты не сообщишь еще что-нибудь. Остальное он сможет выяснить сам. Ты и в самом деле плохо знаешь того человека?
   – Я уже говорил тебе, – глухим голосом ответил Адам, – что познакомился с ним в таверне. Все, что я знаю, это его имя – Том. Мы повздорили за картами.
   – А я думал, это было на скачках. Мужчины в упор смотрели друг на друга.
   – Пусть все остается как есть! – Голос Адама был полон суровой решимости. – Оставь все как есть. Все необходимые меры приняты.
   – Кто-то врывается в мой дом, пытается тебя убить, вместо этого ранит меня, а я должен прикидываться, будто ничего не произошло?
   – Оставь все как есть, – повторил Адам.
   – Черта с два!
   – А я говорю тебе: оставь все как есть! – На этот раз выдержка изменила Адаму. – Пусть я ничтожество, но я не остановлюсь ни перед чем, чтобы предотвратить твое вмешательство!
   Темная бровь взметнулась ввысь.
   – Уж не угроза ли это, брат?
   С громким проклятием Адам отвернулся:
   – Иногда я даже жалею, что мы – родственники. Ты как будто неживой, Стивен. Лишен каких бы то ни было чувств. Холоден, суров, беспощаден. Ничего не знаешь о реальной жизни, в сущности, не любишь людей. Единственное, что тебя волнует, – это благопристойность.
   Слова брата больно ранили Стивена. Случись это в какой-нибудь другой день, он бы, вероятно, сильно рассердился. Сколько раз он пытался втолковать Адаму, что ему нет дела до приличий, главное для него – ответственность. Но сегодня в его голове перемешалось столько противоречивых чувств, что Стивен не стал затевать спор. На него вдруг навалилась страшная усталость. Что бы там ни считал Адам, Стивен не мог уклониться от своих обязанностей и выполнял их по мере сил.
   Сквозь густые тучи пробился слабый, неяркий луч солнца. Упав в лужу под окном, он засверкал всеми цветами радуги. И Стивен почему-то вспомнил о радугах, горшках с золотыми монетами и кладах с драгоценностями. Он давным-давно перестал верить, что такие находки случаются. Но ведь было время, когда верил.
   – А ты помнишь холм Саттера? – громким, но спокойным голосом спросил он брата.
   – Холм Саттера? – удивленно откликнулся Адам.
   – Ну да, ты знаешь…
   – На земле старого Уилбера?
   – Да, на земле старого Уилбера. – Стивен засмеялся: – Это был скупец, каких свет не видывал!
   Адам слегка улыбнулся:
   – Ты называл его старым пнем. Стивен искренне расхохотался:
   – Я? Неужели я мог такое сказать?
   – Да, ты, – ответил Адам.
   – А ты помнишь, – спокойно продолжил Стивен, – как мы однажды вскарабкались на дерево старого Уилбера?
   Адам пожал плечами и скорчил гримасу:
   – Каждый раз, когда я вспоминаю об этом, у меня начинает болеть задница.
   – А я не мог сидеть целую неделю! – со смехом отозвался Стивен. – До чего же он взбесился, когда мы принялись швырять в него ягодами!
   – Он бы ни о чем не догадался, если бы с дерева не свалилась та проклятая корзинка.
   Братья тихо рассмеялись. Но их веселый смех оборвался, когда они вспомнили, как стояли на крыльце своего дома, а старый Уилбер грязными пальцами крепко держал их за уши.
   Стивен скривился:
   – Все это показалось нашему отцу не очень смешным.
   – Да, но знаешь ли… – Адам подумал, затем добавил: – Мне кажется, мама была довольна этой нашей выходкой.
   – Не может быть! – с сомнением произнес Стивен. – В самом деле?
   – Да. А как ты думаешь, кто подал мне мысль нарвать ягод?
   – Мама? – недоверчиво спросил Стивен. Адам кивнул.
   – Она подсказала, чтобы мы закидали ягодами старого Уилбера?
   – Нет, так прямо она не говорила. Просто рассказала, как делала это, когда была девочкой. – Адам нахмурил брови. – Я думаю, что ее жертвой был старый Кэбот. Однако ее не поймали, а если и поймали, то, во всяком случае, она умолчала о последствиях.
   – Что-то мне не верится… – Стивен покачал головой.
   – А ты помнишь, что после того как папа нас высек и ушел в контору, она велела повару приготовить для нас какао со взбитыми сливками?
   В голове Стивена замелькали воспоминания. В частности, он вспомнил, как мать сперва причесала его, Стивена, а затем Адама, потом поставила перед ними чашки с какао. Тогда Стивен не задумался над этим. Он только сильно переживал, что разочаровал отца. Но теперь, оглядываясь на прошлое, Стивен вспомнил, как лукаво улыбалась мать, угощая их какао со взбитыми сливками.
   Адам всегда был ближе к матери. Ничего удивительного, что она рассказывала ему о своем детстве. Стивен почувствовал сожаление: его воспоминания об отце до сих пор сохраняли живость, а вот о матери он почти ничего не помнил. Отец был главной силой, управлявшей его жизнью, тогда как мать всегда стояла в стороне.
   – Кажется, я вспомнил, – наконец произнес Стивен.
   – А помнишь, как мы разыгрывали разные пьески?
   – Как я могу забыть? – воскликнул Стивен. На самом же деле он забыл, а вспомнил только сейчас.
   – Весело мы жили, – сказал Адам.
   – Пока отец и мать не умерли. Адам вздохнул:
   – Наши жизни как бы разделены надвое: до их смерти и после нее.
   Они не смотрели друг на друга, только на улицу и парк. Они стояли близко, плечо к плечу, и при всей их несхожести никто бы не усомнился, что они родственники.
   – Ну так пойдешь ты или нет на прием к Эбботам? – наконец спросил Стивен.
   Широкие плечи Адама на какой-то миг опустились, затем он грустно улыбнулся:
   – Постараюсь там быть.
   – Хорошо, – живо отозвался Стивен. Он хотел бы о многом поговорить с братом, да не знал, с чего начать.
   В этот момент каминные часы пробили полдень.
   – Я очень устал, – сказал Адам, отворачиваясь от окна. – Думаю, мне надо немного отдохнуть. – Он засмеялся, чувствуя, как к нему возвращается обычное расположение духа. – Я должен отдохнуть, если мне предстоит провести вечер с Луизой Эббот и ее подругами.
   Стивен ничего не ответил, молча проводив брата взглядом. Внезапно перспектива провести вечер в обществе таких, как Луиза Эббот, показалась ему столь же малоприятной, какой она, очевидно, представлялась и Адаму. Стивен чуть не засмеялся. Как странно, что в этом отношении он полностью согласен с братом! Однако дело было, пожалуй, в том, что он вновь задумался об этой странной женщине – Холли Голубом Колокольчике.
   Где она сейчас? Что с ней случилось? А самое любопытное, увидит ли он ее когда-нибудь опять?..

Глава 7

   Платье выглядит просто потрясающе, решила Белл, идеально для приема у Эбботов. Платье было из роскошного атласа цвета лаванды, с длинными рукавами-буфами, с узким, хорошо подогнанным корсажем и широкой юбкой. Красиво поблескивал пояс с золотой пряжкой и ниспадающей бахромой.
   Белл с трудом узнавала себя. Неужели женщина в зеркале – это и есть она? Протянув руку, Белл коснулась своего отражения. Провела тыльной стороной ладони от щеки до шеи. Итак, она идет на прием в платье, которое иначе, как потрясающим, не назовешь.
   Нагнувшись вперед, Белл прижалась щекой к зеркалу, наблюдая, как ее дыхание затуманивает серебристую поверхность стекла. Когда ее отец наконец появится, он будет гордиться ею. Да, когда он появится. Чтобы они станцевали вместе в День святого Валентина, как он и обещал.
   Ее охватило возбуждение. Сперва дом, потом платье и наконец этот прием. Отдельные моменты ее жизни сегодня соединились вместе. Она плывет по морским волнам, избегая подводных рифов.
   В комнату вошли Роуз и Мэй. Насколько Роуз была высокой и стройной, настолько Мэй – приземистой и толстой.
   При виде платья хозяйки глаза Роуз расширились. Мэй громко ахнула.
   – Это то самое платье, которое принесли сегодня? – спросила она.
   – То самое. Красивое, правда?
   – Красивое? – Роуз снисходительно усмехнулась: – О да, по-своему, оно очень красивое!
   – Я объяснила очень подробно, чего хочу. Господи, можно подумать, эта швея никогда не держала в руках иглу!
   – Вы поручили кому-то сшить это платье? – недоверчиво переспросила Мэй.
   – Да, конечно. Я подробно описала все – от высокого ворота до широкой колышущейся юбки. Понимаете, колышущейся. – Она тряхнула головой. – Я хотела, чтобы швея поняла меня правильно. И все же кое-какие сомнения у меня оставались. Я говорю ей «полная юбка», а она ошеломленно таращит на меня глаза и только тупо повторяет мои слова. Швея, похоже, совершенно не разбирается в моде. – Белл рассмеялась. – Я тоже не очень то разбираюсь в таких вещах, честно сказать, совсем не разбираюсь. Но о таком платье я мечтала с самого детства.
   – Но мисси… – начала Мэй – так с некоторых пор она называла свою нанимательницу, – дело в том, что платье… как бы вам сказать…
   – Ну говори же, Мэй, прямо, без обиняков. Ты же всегда говоришь то, что думаешь.
   – Дело в том… – вмешалась Роуз.
   – Видите ли, дело в том, что платье, может быть, и красивое, – перебила Мэй, – но этот фасон давно вышел из моды.
   Белл удивленно повернулась к зеркалу:
   – Этот фасон вышел из моды?
   – Да, мисси, потому-то швея так и удивилась. Вот уже двадцать лет, как такие платья никто не носит.
   – Тридцать, – покачав головой, поправила Роуз.
   – Тридцать лет?
   – Да, дорогая.
   – Не может быть!
   – Но это так, – настаивала Роуз.
   – Это невозможно!..
   – Спросите мистера Гастингса, – предложила Роуз.
   – Хорошая мысль! – подхватила Мэй. И, работая руками, как паровозными рычагами, кинулась вниз по лестнице.
   – Мистер Гастингс! Мистер Гастингс! – вопила она. Скоро она вернулась:
   – Сейчас он прибежит.
   Через минуту-другую в комнате появился запыхавшийся, взлохмаченный дворецкий:
   – Что случилось?
   Белл сморщилась и посмотрела на него в зеркало:
   – Как по-вашему, это платье вышло из моды, Гастингс?
   – Что?
   – Я спрашиваю о платье, Гастингс. Оно немодное? Невилл Гастингс перевел взгляд со своей хозяйки на Роуз, затем на Мэй. На его лице отражалось крайнее недоумение. К его чести, однако, он не стал лгать. Пригладил волосы, внимательно оглядел платье и сказал:
   – Да, мадам, платье безнадежно устарело.
   Белл пренебрежительно фыркнула и еще раз повернулась перед зеркалом. Затем, склонив голову набок, пожала плечами.
   – Это платье вне времени. Оно никогда не выйдет из моды, потому что очень красиво, – убежденно произнесла она.
   Роуз, Мэй и Гастингс переглянулись.
   – Мисси, – нерешительно начала Мэй, – это платье слегка коротковато спереди.
   – Я хочу, чтобы все видели мои туфельки.
   – Да, конечно, они будут хорошо видны, но…
   – Что еще, Мэй?
   – Если бы вы сняли несколько нижних юбок… При этих словах Гастингс насторожился, откашлялся, повернулся и направился к двери:
   – Извините, но у меня много работы. Женщины проводили его взглядами.
   – Бедняга, – с нежностью сказала Мэй. – Очевидно, чувствует себя неловко среди женщин.
   – Вероятно, не привык к женскому обществу, – перебила Роуз. – Но даже слепец заметит, что он хотел бы сойтись с вами поближе, Мэй.
   Пожилая женщина замахала руками. Забыв о платье, Белл с интересом воззрилась на служанку:
   – Мэй, так вы с Гастингсом?..
   – Ничего подобного, мисси Белл. Он такой видный мужчина, а я просто коротышка – смотреть не на что! Я никогда не посмею положить глаз на дворецкого. Я всего-навсего повариха и знаю свое место.
   Белл посмотрела на Роуз, затем на Мэй:
   – Никакая ты не пигалица. Не знаю, как насчет тебя, а вот Гастингсу ты точно нравишься. Иначе зачем бы наш образцовый дворецкий стал помогать тебе на кухне?
   – Так вы думаете… – быстро начала Мэй и тут же, спохватившись, невозмутимо добавила: – Чепуха! Если бы на вас было меньше нижних юбок, подол касался бы пола. Как это и шьется…
   Белл и Роуз обменялись понимающими взглядами, затем Белл с улыбкой наклонилась и осмотрела свои туфельки.
   – Мэй права, мисси Белл. Платье выглядело бы еще красивее, будь оно чуточку длиннее.
   – Гм. Ты так думаешь?
   – Да, – дружно ответили обе служанки. Белл посмотрелась в зеркало.
   – Может быть, вы и правы, – неохотно согласилась она. – Хотя, я думаю, нижние юбки не имеют большого значения.
   Не очень-то считаясь с мнением госпожи, Мэй и Роуз в одно мгновение сняли с нее три из четырех нижних юбок. Глядя на результаты их стараний, Белл криво усмехнулась.
   Роуз принялась причесывать хозяйку, а Мэй ушла. У подножия лестницы ее встретил Гастингс.
   – Ну как все прошло? – поинтересовался он. Мэй пожала плечами:
   – Без этих дурацких юбок она выглядит довольно сносно.
   – Да благословит ее Бог! – прошептал дворецкий.
   – Что и говорить, странная она женщина, – отозвалась Мэй. – Но я люблю ее, как родную дочь.
   Поколебавшись, Гастингс обернулся и посмотрел на дверь комнаты Белл, его обычно суровое лицо смягчилось. Затем, не произнеся больше ни слова, он повернулся и пошел по своим делам. На его губах, помимо воли, играла нежная улыбка.
   Насколько хватало глаз, Коммонс-авеню заполнили экипажи. Одноконные брогамы^[2], ландо с пятью окнами, кларенсы^[3], легкие рокэвеи^[4] ожидали высадки пассажиров у величественного портика особняка Элдена Эббота, где должен был состояться званый ужин на восемьдесят персон. И хотя погода была на диво хороша, ни один человек не подошел к особняку пешком. Только Белл прошлась вдоль экипажей и уже стояла в холле перед лакеем в ливрее.
   Надо сказать, Белл слегка нервничала. Радость смешивалась в ее сердце с беспокойством. Она не могла не заметить, что, как и предсказывали Мэй и Роуз, ее платье сильно отличалось от одежды окружающих. Но она тут же успокоила себя мыслью, что нет ничего плохого в том, чтобы отличаться от других.
   Ей было совершенно безразлично, что о ней подумают люди.
   Лакей осведомился о том, как ее зовут.
   – Белл Брэкстон? – переспросил он, внимательно изучая список. – Вы миссис Гершел Брэкстон?
   Белл удивилась, когда лакей назвал это имя. Сделав резкий вдох, она почти прикрыла глаза. Не возвратиться ли домой? Как давно ее звали миссис Гершел Брэкстон?
   – Мадам, так вы миссис Гершел Брэкстон или нет? Ее мысли прояснились, и Белл посмотрела на лакея в упор.
   – Да, именно так меня и зовут, – ответила она, вручая ему плащ с капюшоном, который Гастингс, не задавая лишних вопросов, привез из ресторана.
   На ее счастье, вновь прибывшие медленно двигались вверх по длинной, с изгибами лестнице, сооруженной из гладкого твердого мрамора. Ей было удобно держаться за перила из того же мрамора. На самом верху ее приветствовали хозяин и хозяйка.
   – Миссис Брэкстон! – радостно воскликнула Луиза Эббот. Голос ее прозвучал чересчур громко. – Как любезно с вашей стороны, что вы нашли время поприсутствовать на нашем маленьком приеме, – добавила она.
   «Ничего себе маленький прием», – подумала Белл, представляя, какая длинная вереница гостей тянется за ней.
   – Спасибо за ваше любезное приглашение, миссис Эббот.
   – Луиза, пожалуйста, зовите меня Луизой.
   – Хорошо, – ответила Белл. – А вы зовите меня Белл.
   – Великолепно, просто великолепно! Я чувствую, что мы с вами подружимся.
   Белл изумленно уставилась на нее:
   – Откуда вы знаете?
   Улыбка Луизы на миг потускнела, она смутилась, но тут же рассмеялась:
   – Да у вас чудесное чувство юмора. Вы еще не познакомились с моим мужем Элденом? Конечно же, нет.
   Белл представили мистеру Эбботу, и тут же поток гостей увлек ее в красиво убранную гостиную. В самом ли деле они станут подругами? Белл подумала, что это было бы, пожалуй, неплохо.
   Гости стояли вокруг нее небольшими группками, весело разговаривали и смеялись. Мужчины выглядели довольно одинаково: все в черных брюках, жилетах и сюртуках, в белых галстуках, манишках и перчатках, подтянутые, холеные и элегантные. Женщины же разительно отличались от своих спутников. Такого количества оборок, бантов и драгоценностей Белл никогда не видела. «И как им удалось во всем этом подняться по лестнице?» – с удивлением думала она.
   Никто не заговаривал с Белл, хотя некоторые и поглядывали в ее сторону. Но она радовалась, что может спокойно наблюдать за происходящим.
   Минута, однако, бежала за минутой, и скоро все уже знали, кто она такая.
   – Это Белл Брэкстон, – передавали из уст в уста. Заодно стало известно и то, что это – ее первое появление в обществе.
   – Каким образом Луизе удалось залучить ее сюда? – поинтересовалась какая-то приземистая дама.
   – Она не приняла ни одного приглашения с тех пор, как поселилась в нашем городе.
   – Никому еще не удавалось вытащить ее из дома. Дама рассмеялась:
   – Трудно сказать, насколько все эти слухи верны.
   Стивен и Адам поднялись по ступеням особняка на Коммонс-авеню. Они запаздывали, и к моменту их прибытия гостиная уже была полна. Элден развлекал гостей, Луиза тоже собиралась присоединиться к мужу, когда вдруг увидела братьев Сент-Джеймс.
   – Стивен! – радостно воскликнула она. – Как замечательно, что вы пришли! – Она пожала ему руку и приблизилась к Адаму. – Ах ты проказник! С каждым днем становишься все красивее. Повезет той женщине, которая сумеет окрутить тебя. Пожалуй, мне пора уже подыскать тебе пару.
   Адам улыбнулся одними глазами:
   – Не думаю. Ради Бога, не вздумай хлопотать за меня, Луиза!
   – У Адама от женщин отбоя нет, Луиза, – вмешался Стивен, внимательно разглядывая толпу. – Стоит ему покорить женщину, как он тут же теряет к ней интерес.
   Луиза засмеялась. Затем посерьезнела и заговорщическим тоном добавила:
   – Ваша соседка тоже здесь.
   – Соседка? – сузив глаза, переспросил Адам.
   – Да, вдова Брэкстон.
   – В самом деле? – изумленно протянул Адам.
   – Да. И все о ней судачат.
   – И что же они говорят?
   – Вообще-то ничего нового. Достоверно лишь одно: она очень богата.
   – Это я знаю, – сухо сказал Адам.
   – Мы уже слышали об этой злополучной истории с продажей дома.
   – Да, – заметил Стивен, – неудивительно, что все о ней слышали.
   – Спасибо, дорогой брат, что ты с таким оживлением поддерживаешь нашу беседу. Но скажи, Луиза, откуда у этой женщины такие деньги?
   Стивен стоял рядом, прислушиваясь.
   – Видишь ли, – начала Луиза, – говорят, что ее муж – благочестивый пуританин из Ренвилла – обладал большим состоянием, кажется, у него был деревообрабатывающий завод. Все это перешло к ней после его смерти.
   Адам присвистнул:
   – Стало быть, это правда?
   Луиза опять засмеялась:
   – Вдова она или нет, тебе следовало бы жениться на ней, Адам.
   – Так по крайней мере ты смог бы вернуть свой дом, – сухо заметил Стивен.
   Адам стиснул зубы.
   – Не надо затевать ссору, примирительно сказала Луиза. – Я знаю, какие вы оба гордецы! Я не должна была начинать этот разговор. Как бы то ни было, почему бы Адаму и не жениться, на ней? Она красива, богата, хорошего происхождения – принадлежит к семье Лэндфордов.