Ли Танит. Восставшая из пепла

   Элегантный, прекрасный мальчик, который должен был стать моим супругом, вышел вперед, безликий, одетый в черно-золотое. Казалось недопустимым вовлекать его в этот обман. Он был одновременно и слишком невинным, и слишком знающим, чтобы втягивать его в такое. Однако он опустился передо мной на колени и произнес ясным холодным голосом все хвалы и обещания, какие полагалось произнести. После чего я подняла его с колен и стояла с ним рука об руку, и с любопытством обнаружила, что он, при всей его стройности, намного массивней меня; ибо он показался мне таким молодым, что я ожидала, будто придется стоять рука об руку с не по годам развитым ребенком. Снова песнопения, а затем мы вместе покинули мою тюрьму тьмы, отправляясь, как мне представлялось, в другую, очередную тюрьму.
   Мы ехали по заснеженным, запруженным народом шумным улицам стоя, по-прежнему держась за руки, на большой золотой колеснице, влекомой шестеркой вороных кобыл. Позади и впереди колесницы маршировали гвардейцы, а девы пели и бросали на снег разноцветные лепестки. Стоял лютый холод, а поездка вышла долгой. Иной раз благодаря нашей близости на колеснице я чувствовала дрожь моего спутника, легкий беспомощный спазм, неподвластный даже его самообладанию. Его рука легко лежала в моей, тонкая длиннопалая рука поэта или музыканта.
   Мы достигли дворца, еще одной из огромных, многоярусных черных башен Эзланна. Внутри выложенные мозаикой полы, золотые гроздья светильников, теплый сквозняк от горячих труб, проходивших в стенах и под плитками пола. Еще час мы сидели на тронах, пока мимо тянулась бесконечная цепь аристократов, слагавших к нашим ногам бесценные побрякушки.
   Было сумрачно, и горели светильники. Мы остались наедине в округлой комнате с двадцатью узкими окнами, выходившими на Эзланн. Джавховор снял маску, которую он, казалось, не любил носить, и впервые заговорил со мной в тот день, если не считать его взываний у моих ног в храме, которые вообще адресовались не мне.
   — Ну, значит, с этим закончено, богиня. Наконец-то. Я даю тебе десять женщин — надеюсь, этого хватит; если нет, тебе нужно лишь сказать. Они явятся, как только ты нажмешь вон на тот резной цветок. Принесут любые прохладительные напитки, какие тебе потребуются, приготовят тебе спальню и будут постоянно прислуживать тебе. Дворец твой, можешь гулять в нем, где хочешь. Естественно, ты пожелаешь время от времени присутствовать в храме. Я дам тебе надлежащий эскорт всякий раз, когда понадобится.
   Держался он, как всегда, очень вежливо, но голос у него теперь был чересчур холодным.
   — А мои супружеские обязанности? — осведомилась я.
   — Никаких, — ответил он. — Ты для меня в первую очередь богиня, а лишь потом жена, и я помню об этом. Это для меня большая честь.
   — А ты, — сказала я, — мой муж. От меня даже не ожидается, что я окажу честь твоей постели?
   — Меньше всего это, — сказал он.
   Я почувствовала слабенький укол разочарования, и это удивило меня.
   — Значит, ты не станешь требовать, чтобы я спала с тобой, — заключила я, — но, как мне представляется, я могу от тебя этого потребовать.
   — Ты можешь требовать от меня лишь до определенного предела, богиня.
   Есть некоторые вещи, которые даже ты не в силах потребовать.
   Я ожидала, что он смутится, но он не смутился, а лишь не хотел объяснять, что не желает меня, что его тошнит при мысли обо мне, — Той, чье лицо превращает людей в камень, Той, которая убивает одним взглядом. И я принадлежала Вазкору, он фактически так мне и сказал.
   — Ты недооцениваешь мои силы, — уведомила его я. — Однако я понимаю твое нежелание. Спокойной тебе ночи, муж мой.
   Он поклонился и вышел. Я нажала резной цветок, и вскоре явились женщины и отвели меня в мои новые покои, которые были не эзланнски черными, а бело-зелеными с золотом. Там я положила в металлическую шкатулку его свадебный подарок — большое ожерелье из сплетенного серебра и золота с нефритами в виде львов. Оно тревожило меня, он тревожил меня, но я выбросила все это из головы и уснула.

Глава 6

   Нам приходилось во многих процессиях ездить рука об руку, так как это диктовалось традицией. И смотреть, сидя рядом, множество представлений, и он вежливо спрашивал меня, что именно танцорам, или актерам, или жонглерам, или фокусникам показать мне. Одно время я боялась этих представлений, ожидая, что здесь гниль проявится сильней всего, но видела только прекрасное — женщину, превращавшуюся в самоцвет, двух львов-альбиносов, на спинах которых двое юношей-альбиносов сплетали свои тела в самые невероятные узлы. Звучала также и музыка, сложная и мягко вибрирующая, медленная мелодия, терпеливо извлекаемая из округлых животов струнных инструментов и раструбов серебряных рожков. Однако я больше думала о нем, чем о том, что видела. На публике мы сидели достаточно близко, но во дворце жили врозь, не обмениваясь ни словом, за исключением тех формальных слов, какие должны были произносить ради его народа. Я заставала его в огромной библиотеке дворца, заполненной прекрасными книгами с картинками и переплетами из золота с самоцветами, но когда я заходила, он уходил. Сперва я думала, что у него никогда не было женщины, и, возможно, из-за этого-то он и страшился меня, но позже узнала, как всегда можно узнать из сплетен людей общины, что две-три из маленьких прекрасных, похожих на ланей, дворцовых служанок в то или иное время доставляли ему удовольствие.
   Раньше я никогда не бывала по-настоящему одинокой, не было ни времени, ни личности, чтобы вызвать такое чувство пустоты. В своих снах я тосковала по Вазкору, по телу и силе Вазкора, страстно желала причинить ему боль, наказать и уничтожить его, мечтала использовать его так, как мужчина использует женщину — унизить его, и наконец стать его рабой. Но проснувшись, я думала о своем муже-Джавховоре, имени которого я не знала. Думала о нем рядом с ним на колеснице, чувствуя легкую внезапную дрожь от холода, пробегавшую иной раз по его телу, — и жаждала согреть его своим, ласкать его волосы и гладкие щеки, и пойти с ним во дворец, и поговорить с ним, и убедить его спеть мне, как он пел со своими девушками с глазами ланей.
   И я боялась. Вазкор, подобно черной тени смерти, протягивал руки, чтобы схватить и заменить своего повелителя.
   Спустя несколько дней после брака, когда я приехала в храм, чтобы народ мог порасшибать носы об пол передо мной, я отыскала Опарра.
   — Передай это письмо Вазкору, — приказала я.
   Но так и не дождалась письменного ответа. Наверное, теперь Вазкор еще больше не доверял мне, ибо я написала: «Ты знаешь, что Джавховору известно о твоей Силе? Ты понимаешь, что он догадывается о твоих честолюбивых устремлениях? А он не дурак».
   Опарр явился ко мне несколько дней спустя и, когда мы остались одни, тихо передал мне:
   — Ответ, богиня, таков: «Некоторые люди, видя перед собой смерть, идут к ней, вместо того, чтобы бежать от нее. От того, кто продолжает идти к смерти, нетрудно избавиться».
   Тем вечером я пошла к Джавховору в библиотеку. Он сразу же поднялся, поклонился и повернулся, готовый уйти.
   — Мой господин, — в первый раз я обратилась к нему как к равному. Он остановился, с любопытством посмотрев на меня.
   — К твоим услугам, богиня, — отозвался он. — Чем могу помочь?
   — Ты в опасности, — предупредила я, губы мои казались под маской похолодевшими и одеревеневшими. — Ты, должно быть, понимаешь это… твои шпионы… не знаю, смогу ли я тебе помочь — не думаю, что мне удастся — но ты наверняка можешь помочь себе сам, сейчас, пока еще не слишком поздно.
   — Ты хочешь, чтобы я казнил всех своих капитанов? — тут же отпарировал он. — Несколько непрактично.
   — Не нападать, а защищаться, — сказала я.
   Он пересек библиотеку и посмотрел на меня, слегка улыбаясь.
   — Ты не можешь понять, богиня, — сказал он. — Я с трех лет живу с сознанием смерти. Для смертного эти вещи не столь важны, богиня.
   Я невольно протянула руку и коснулась его лица. Такая мягкая кожа, такие тонкие косточки… Он отпрянул; затем, поправляя мой непроизвольный жест, на мгновение взял меня за руку, а затем отпустил ее.
   — Я пришлю кого-нибудь зажечь светильники, — сказал он, — чтобы ты смогла здесь почитать.
   Я могла бы удержать его там, посмотрев ему в глаза и парализовав его волю, но была не в состоянии это сделать.
   Словно глупая, влюбленная дурочка, я наблюдала за ним из окон, стояла в дверях комнат, где он сидел, не ведая обо мне.
   Я тайком пригласила к себе фокусника, и его трюки помогали заполнить время.
   С Вазкором я не разговаривала сорок шесть дней.
   И вот настало утро, когда я проснулась с чувством неразумного страха.
   Кожа моя покрылась потом, ночная сорочка и маска для сна пропитались им. Долгое время я лежала, пытаясь успокоиться, а потом уселась на постели, чтобы подняться. Бледная комната накренилась, и казалось, что табун белых лошадей нес ее, словно колесницу вокруг и вокруг Скоры — моей постели. Я снова легла, и все тело у меня ныло и дрожало. Тогда я поняла, что заболела, и не могла понять отчего. Мое тело, такое сильное и самоисцеляющееся, что пережило даже смерть, наконец предало меня, поддавшись какой-то лихорадке от холодной погоды. У меня хватило ума нажать резной цветок у постели для вызова женщин, но после этого я мало что помню. Вроде бы собрались лекари, не смевшие прикоснуться ко мне и предписавшие много одеял и жаровни вокруг постели, но это не принесло никакой пользы. Помню, мельком видела Опарра, беспокойного и смущенного, наблюдавшего за мной, полагала я, для гарантии, что я не буду в бреду возводить какую-то клевету на Вазкора. Он был мне решительно ни к чему, и я, наконец, заставила его понять, что не потерплю его присутствия рядом с собой.
   Казалось, только много месяцев спустя я начала медленно возвращаться к самой себе. От меня мало что осталось. Кожа сделалась дряблой и изношенной, как у старухи, и мысли путались в голове.
   Потом, когда я лежала на подушках, словно высохший труп, женщины запорхали, словно птицы, и исчезли, а рядом со мной стоял мой муж. С его приходом голова моя, казалось, прояснилась. Он положил свою маску у постели и был очень бледен. Мне на мгновение подумалось, что это от заботы обо мне. Но это было глупо.
   — Мне очень жаль, что ты больна, — сказал он серьезно и мягко.
   — Я не знаю, сколько я проболела, — проговорила я, раздраженная, ибо мне никто этого не сказал.
   — Девять-десять дней, — сообщил он. — Я приходил и раньше, но ты меня не узнавала.
   По телу у меня внезапно пробежал холодок, и я спросила:
   — Горожане знают, что их богиня больна?
   — О, да, — тихо произнес он. — Знают.
   Я со страхом заключила:
   — И теперь они сомневаются, что она богиня, потому что она, как всякая смертная, может заболеть.
   — Нет, богиня, ты не права. Они волнуются от страха за тебя. Но никаких сомнений нет и в помине. Опарр днем и ночью возглавляет всеобщие молитвы за тебя. Женщины терзали себе волосы и грудь ради тебя, и каждое утро отправляли на заклание черного быка.
   — Какое бессмысленное разбазаривание, — пожалела я.
   — Но теперь ты выздоравливаешь, — сказал он.
   Я взяла его за руку, и, хотя увидела, что он чуть-чуть отпрянул, руки он не высвободил, и я не отпускала его.
   Должно быть, я уснула.
   Через некоторое время — золотое пятно от светильника у меня на веках.
   Я приоткрыла глаза, и он по-прежнему был тут, около меня. Хоть я еще как следует не проснулась, мною овладело чувство уверенности и неотложности.
   — Ты в опасности, — сказала я. — Ты должен исчезнуть. Они убьют тебя.
   Мои глаза затуманились, и я не видела выражения его лица.
   Он мягко сказал мне:
   — Знаю.
   — Исчезни сейчас же, исчезни, — прошептала я, слабо толкая его обеими руками.
   — Это не имеет значения, — отказался он, — я всю жизнь ждал этой минуты.
   Я беспомощно почувствовала, как сон увлекает меня на дно. Я боролась, пытаясь удержать его, но не смогла этого добиться.
   Я видела, как в темном коридоре он спокойно шел к пылающей, страшной яркости. Я побежала за ним, призывая его вернуться, зовя его вновь и вновь, но, похоже, не могла докричаться до него, он не оборачивался, он продолжал идти, шагая так спокойно, свободно свесив руки по бокам, к пожирающему свету.
   Во дворце царил жуткий шум: рычал и топотал дикий зверь.
   Я проснулась и села, выпрямившись, на золотом ложе. Было очень темно, и шум гремел вокруг спальни. Внезапно сквозь окна сверкнула белая, как лед, молния.
   Гроза.
   Теперь я различила отдельные звуки бушующего ветра, хлещущего дождя-снега, молотящего кулака грома. В комнате никого не было; светильники задуло. Все еще раздраженная из-за болезни, я нажала на резной цветок. Но никто не явился.
   Через некоторое время я вновь различила другие звуки, которые слышала во сне и которые гроза заглушала. Крики и вопли, пронзительные крики восторга или ужаса, чего именно, не определишь. Я вновь и вновь безрезультатно нажимала на резной цветок. Наконец я вытащила себя из постели и начала добираться до двойных дверей спальни. Дело это оказалось небыстрым и трудоемким. Я не смела идти по открытому пространству пола, который, казалось, ускользал из-под ног, а пробиралась, держась обеими руками за стены. На темноту обрушилась еще одна пылающая вспышка молнии, а затем сразу же еще одна, но на сей раз золотая, а не белая. Двери распахнулись. В дверях много черных фигур, жрецов и жриц, а впереди всех Опарр. Он поднял руки и громко крикнул своим храмовым голосом:
   — Хвала и любовь! Богиня в безопасности! Уастис невредима!
   Крик подхватывали вновь и вновь. Жрицы вбежали ко мне в спальню, и Опарр закрыл за ними двери.
   Я была сбита с толку и очень слаба. Мне все представлялось каким-то неопределенным и странным, и все прочее поэтому не было более странным — то, что жрицы раздели меня и натерли кремом, делавшим мою кожу золотой, и одели меня для храма, и увешали меня храмовыми драгоценностями, и наконец надели мне на голову кошачью маску поверх моих гладких прямых волос и даже поверх самой спальной маски. Я смутно поняла, что женщины испуганы.
   Когда я была готова, одна из них позвала, и двери снова открыли. Опарр шагнул вперед.
   — Сойдет, — решил он, а затем мне:
   — Народ боялся за тебя, богиня; ты должна показать им, что ты жива и здорова. Мы тебе поможем.
   Они не несли меня, но с обеих сторон шли жрецы и держали меня за локти, чтобы я не упала. Что-то в этих людях говорило мне, что они вовсе не жрецы. Они шли широким солдатским шагом.
   Через некоторое время Опарр их остановил. Он приблизился и тихо сказал:
   — Мы почти пришли, богиня. Ты должна запомнить только одно. Когда военачальник, который тебя спас, опустится перед тобой на колени, ты должна коснуться его плеча и произнести: «Бехеф лекторр». Только эти слова, вот и все, что тебе нужно запомнить. Когда он опустится на колени. Ты понимаешь?
   Я кивнула. Я могла запомнить слова, но они не имели тогда для меня большого смысла, эти два слова на Старинной речи.
   Впереди появился красный свет. Мы свернули за угол и вошли в длинный зал, выходивший на широкую террасу над Городом. Двери террасы были широкими, и на фоне черного несущегося неба струился алый свет факелов. Внизу столпились тысячи людей, запрудив сады и дорожки, и они кричали, звали и выли в неистовстве гнева и страха единственное имя:
   — Уастис! Уастис! Уастис!
   Гроза утихла. Выпал град, и плиты террасы сделались очень скользкими. Здесь стояли люди, неподвижные черные фигуры, с серебряными черепами вместо голов. А неподалеку от края террасы стоял в одиночестве человек с золотой волчьей головой. Опарр остановился. Человек с волчьей головой повернулся к нам, а затем опять к народу. Он поднял руки, и грянули крещендо нестройные крики с барабанным боем песнопений. Он медленно отошел от края и двинулся к нам.
   — Отпустите ее, — приказал он державшим меня жрецам-солдатам. Он посмотрел на меня, и глаза его за стеклянными щитами были неистовыми, достаточно сильными, чтобы удержать меня на ногах. — Теперь ты должна выйти туда, где тебя смогут увидеть, — сказал он. — Они очень боятся за тебя, и ты должна успокоить их.
   Его глаза держали меня крепко; мое тело напряглось, и плиты, казалось, перестали крениться у меня под ногами. Я начала деревянно шагать к краю террасы, а Вазкор на шаг позади меня твердо держал меня, не прикасаясь, двигая как механическую игрушку.
   Толпа внизу увидела меня и начала петь и кричать.
   Я уставилась на нее безо всяких мыслей в голове, а он подсказал мне сзади:
   — Дай им свое благословение, богиня.
   И я, не думая, подняла руки и сделала знак толпе, который делала в храме.
   Тут толпа стихла, и в этой тишине Вазкор подошел и встал рядом со мной на колени, склонив голову.
   Я очень устала и хотела спать, но не забыла. Нагнувшись, я коснулась его плеча и произнесла два слова, которые ничего не значили — по крайней мере, для меня. Не уверена, что там услышали мой голос; он был немногим громче шепота. Полагаю, в расположении террасы заключалась какая-то хитрость, позволявшая шепоту разноситься.
   Вазкор поднялся. Его глаза приказали мне повернуться и идти обратно в зал. Я не поняла этого приказа, лишь подчинилась ему.
   Я шла впереди него, прочь от шума, прочь от света и служителей. Не осталось никого; даже Опарр пропал. В слабо освещенном коридоре он освободил меня от своего мысленного контроля и взял меня на руки. Двери в мою спальню стояли приоткрытыми. Он распахнул их пинком и пинком же закрыл их, когда мы оказались в спальне. И положил меня на постель аккуратно и точно.
   — Все прошло хорошо, — сказал он. — Можешь спать.
   Слабая холодная боль.
   — Где он? — спросила я Вазкора.
   — Кто?
   — Джавховор, мой муж. Он был со мной прежде, чем явился Опарр.
   — Джавховор удалился, богиня; ему незачем больше тревожить тебя.
   На тело мое навалились свинцовые гири, но я должна была еще немного поговорить.
   — Вазкор, где он? Он умер?
   — Он кончился, богиня, и это очень хорошо для тебя. Ты была больна, и теперь я скажу тебе, отчего ты заболела. Твой муж, боясь твоей Силы, потихоньку отравлял тебя. Нормальная женщина умерла бы, но ты, богиня, будучи той, кем являешься, выздоровеешь и будешь жить.
   — Нет, — прошептала я. — Нет, Вазкор, нет.
   Но он уже исчез. Двери закрылись.
   Вдали еще слабо ревели толпы, беспощадные в своей радости. Снова пошел снег.

Глава 7

   Пять дней мне потребовалось для того, чтобы снова стать сильной, и за те дни Вазкор овладел последними бастионами светской власти в Эзланне. Однако, это далось ему совсем без труда, коль скоро богиня произнесла над ним древние слова: «Бехеф Лекторр» — «Вот Избранный».
   Я вспомнила, как Вазкор, говоря о рекрутировании хуторян, объяснял его необходимостью пополнить армию для самой последней кампании Джавховора. Но тот вовсе не стремился к войне; набор проводился для Вазкора. Он еще тогда строил планы, словно предчувствуя мое появление. Каждый вечер, несмотря на слабость и неохоту, мне приходилось выходить на террасу, чтобы народ видел меня. Историю исчезнувших из памяти дней я узнала, хотя и по секрету, от лекаря, лечившего меня. Мой муж, Джавховор, пытался убить меня с помощью яда. В ночь грозы Вазкор заподозрил самое худшее, возбудил толпу и явился со своими воинами во дворец. Вызвали Джавховора. Тот отрицал обвинение с полным, как казалось, спокойствием и полуулыбкой, а затем в самом разгаре клеветы какая-то невидимая сила сразила его на глазах у толпы. После этого привели меня, и я избрала нового Владыку Города — естественно, своего спасителя и защитника.
   Я ничуть не сомневалась, что убил его Вазкор, — убил, как убивала я, белым ножом ненависти, выскакивающим из мозга. Что стало с телом, я не спрашивала, об этом мог знать только Вазкор, да и смысла в расспросах не было. Что же касается яда, то тут все ошибались. Какой же удачей оказалась моя болезнь для военачальника — но теперь он был Джавховором и избранным богини.
   Выздоровев, я ожесточилась в своей злости. Я увидела в Вазкоре того, кем он был на самом деле, — моего врага, и понимала, какая мне грозит опасность. Куда б я ни шла, меня сопровождали его люди, женщины и мужчины. Перед моими дверьми стояла его стража — для защиты и почета, объясняла она. Однажды меня вызвали и отвели в небольшую комнату, где ждали Вазкор, Опарр и разные жрецы. Здесь Опарр зачитал нам слова, которые я помнила по той, другой, церемонии в храме. И когда это закончилось, мы с Вазкором предстали рука об руку на высокой террасе, и народ радостно взревел. Это было формальностью, однако я боялась теперь того, чем может завершиться эта ложь; но новый брак оказался еще более фиктивным, чем последний. Вазкор был занят. Он отправлял послания к пяти Городам союзникам Эзланна через заснеженные пустыни и получал ответы, так что для меня у него времени не находилось.
   В течение многих дней я не видела никого, кроме женщин, но затем появился Опарр. С тех пор, как я его ударила, он, приходя ко мне, сжимался от страха. К этому страху — после ночи убийства моего первого мужа, когда он на короткое время получил власть надо мной, доставляя меня к Вазкору, — добавилось некое злорадство, мелкое торжество. Теперь он то ныл, то ликовал; то или иное чувство по очереди брало верх, когда он ощущал мой гнев или слабость. В случае беды он будет опасен для меня, однако я не смела причинить ему вреда, так как все еще страшилась силы Вазкора.
   Теперь он низко поклонился и уведомил меня, что я должна на следующий день отправиться в храм, где мне будут поклоняться. Народ томился без своей богини.
   Я ответила: «Да», и отправила его восвояси, и думала, подавленная огромной властью, принадлежавшей мне в Городе, о том, какой беспомощной она меня сделала. Во сне я видела себя великаншей, крошащей в своих руках Эзланн, швыряя его башни в пустыню, где они раскалывались и растекались, словно кровь.
   Желтым рассветом я поехала в храм на колеснице богини, сопровождаемая тридцатью черными охранниками позади меня и еще тридцатью впереди, а по бокам — двумя черными лучниками с серебряными черепами вместо лиц. Всюду знак Джавховора — феникс, но под ним — волчья голова. Не помню поклонения, только рокот и ропот песнопений, похожих на морской прибой, да тяжелый запах фимиама. При возвращении на улицах густо валил снег. В огромном переднем дворе мой возница натянул поводья, останавливая белых кобыл. Воины вежливо ждали, пока я не удалюсь во дворец. Медленно, прямой деревянной походкой богини я покинула колесницу и зашагала по снегу. Опасность окружает меня со всех сторон, и ничего тут не поделаешь. Через черный дверной проем, по коридорам со стекловидными полами…
   Внезапно я осознала, что позади меня кто-то есть, идущий, приноравливаясь к моему шагу.
   Я обернулась. За мной следовали трое человек, ступая мягко, как кошки. Под серебряными масками я почувствовала настороженность. Не послал ли их уже Вазкор для того, чтобы устранить меня? Однако они носили маски фениксов, а не черепа, что странно успокаивало, хотя теперь это ничего не значило.
   — Что вам угодно? — спросила я.
   — Мы — новая стража богини, — доложил один, повыше ростом, чем двое других.
   — Люди Вазкора, — бросила я с горьким нажимом.
   Высокий согласился:
   — Теперь Вазкора. А раньше мы были стражей Асрена, Феникса, Джавховора Эзланна.
   Прежде я так и не узнала имени своего первого мужа. Оно поразило меня; произнесенное в тот момент этим человеком, оно породило такое впечатление, словно я вдруг мельком увидела его, живого и близкого.
   Я отвернулась и продолжала путь к своим покоям, однако кровь у меня заиграла. Я ощутила большую перемену в обстановке. Они шагали за мной, но я уже не ощущала никакой угрозы в их присутствии. У двойных дверей я снова остановилась.
   — Можете войти, — пригласила я.
   Я вошла к себе, и они последовали за мной. Третий стражник закрыл двери, оставив нас наедине.
   Какой-то миг царило молчание, а затем они опустились на колени, сняв маски. Я подошла к ним и подняла рукой лицо самого высокого стражника. Узнавание. Этот человек уже стоял передо мной на коленях на насыпной дороге перед Эзланном — не капитан, ибо с ним-то Вазкор разделался, но один из надменных серебристо-белокурых солдат.
   — Я — Мазлек, — подсказал он.
   Имя было знакомым: ОНА ЖЕ УМЕРЛА — МАЗЛЕК УБИЛ ЕЕ — Я САМ ВИДЕЛ, КАК КЛИНОК ПРОНЗИЛ ЕЙ ЛЕВУЮ ГРУДЬ.
   — Богиня, — прошептал Мазлек, глядя на меня большими глазами, открыто и сдержанно благоговейными.
   — Как ты спасся от Вазкора? — спросила я его.
   — Легко. Он меня не знал, а я был человеком Асрена.
   — Шпионом, — догадалась я.
   — Наверное. Я был человеком Асрена. Когда нас обрекли на смерть из-за того, что мы видели тебя, я ускользнул. Ничего иного я от Вазкора и не ждал.
   — И таким образом Асрен Джавховор узнал от тебя, как я попала в Эзланн.