Ли Танит. Восставшая из пепла

   — Забери Илку, — велела я Шуллат и другой девице, — я сделала для нее все, что в моих силах, но ваша богиня родов не хотела появления еще одного ребенка в разбойничьем стане. Когда вернется Дарак, сообщите ему. Если у вас есть жалобы на меня, я отвечу на них ему, а не вам. Здесь он вождь, а вы — ничто.
   Этот психологический прием сработал достаточно хорошо. Мысль о Мужчине, Вожде, и ей самой, женщине, которая была никем-ничем-и-звать-никак, заставила ее присмиреть. Она нахмурилась. Ее темные глаза моргнули в пылании факела. Другая направилась к выходу и кого-то позвала. Вошла еще одна женщина, постарше, с безучастным лицом. Эта троица общими усилиями подняла тело Илки. Теперь оно ничего не стоило, и ни один мужчина не понес бы его.
   Кровь впиталась в ковры. Я подняла их, выкинула наружу и увидела при слабом свете луны женщин, шмыгавших между шатрами, словно маленькие крысы в тенях. Шепотки: «Илка умерла!». Шуллат объяснит, что ее убила ведьма. Значит, это время пришло.

Глава 3

   Дарак не возвращался три дня. Я не знала, где он был, но догадывалась, что ниже в горах, поближе к проезжим дорогам, где размещаются главные посты его королевства, и наверное его ждало там дело. В эти дни ко мне никто не приближался. Никакой еды, питья или углей для тепла — но меня это не особенно волновало. Когда я спустилась к круглому водоему за водой, группа женщин там попятилась и уставилась на меня, враждебная, но побаивающаяся. Им не терпелось забросать меня камнями и избить голыми руками. Скоро они наберутся смелости сделать это.
   На третий день явился один разбойник и сказал, что собирается переместить мой шатер повыше, подальше от других. Выглядел он слегка смущенным, так как этот визит был работой женщин, и ему неловко было находиться под их влиянием. Тем не менее, мужчины вовсе не симпатизировали мне. Их радовало, что нарыв наконец прорвался, и я буду убрана с дороги. Три разбойника переместили мой шатер и установили его за лошадиным загоном на возвышенной голой скале. Отсюда остальные жилища казались ночью роем маленьких, ярких и беспокойных светляков. Вскоре я покинула шатер и отправилась жить в то найденное мной цветочное место, куда, похоже, не забредал никто из них, и где воды имелось в избытке. Я нашла здесь и ягоды за ручьями меж камней, прислоненных друг к другу, и пригоршнями жевала горьковатую траву — и мне этого хватало.
   Казалось, мне будет легко сбежать от них. Я могла уйти ночью, вверх по крутой дороге, которая была единственным известным мне безопасным путем из ущелья. Часовых наверняка я сумею миновать; я теперь достаточно натренировалась ходить бесшумно. Но должен был вернуться Дарак, а с ним — мое испытание, поэтому мысль о бегстве больше не тревожила меня.
   И я увидела, как он вернулся. Одной неумытой зарей, когда в небе еще ярко горели звезды, в стан въехала группа людей, но не с дороги, а из какого-то прохода в стене ущелья на южном конце. Всадники миновали развалины хутора, сады и находились примерно в миле от шатров, когда из них высыпали мужчины и женщины и побежали навстречу через пастбище.
   Дарак остановился. Он слушал, что они говорят. Мне показалось, что он смеется. Затем он поехал дальше, и они разбежались прочь. В стан он въехал очень быстро, и я могла определить, что он рассержен — маленький черный муравей на черном муравье-лошаденке. Рассержен, конечно, на меня. Рассержен, что такие пустяки мешают его планам.
   Потом было новое совещание. Он ел, сидя перед собственным большим шатром, и женщины приносили ему еду и пиво в круглых глиняных кувшинах — заодно с жалобами на меня. Истерия совершенно не соответствовала масштабам события, но у них в природе заложено набрасываться на непохожих. Все должны быть овцами.
   Наконец он встал и дал какому-то разбойнику пощечину. Этот, должно быть, оскорбил самого Дарака. Когда обидчик рухнул на землю, Дарак повернулся и направился к моему одиноко стоящему на скале шатру. Я едва сдержала смех, наблюдая, как он вошел, а затем снова появился и свирепо замахал руками, и его люди разбежались по ущелью во всех направлениях искать меня. Но сердце мое начало гулко стучать потому, что он направился к водопаду и стал взбираться по скалистому склону, словно чувствовал, где я должна быть.
   Я следила за его подъемом: сперва такой далекий от меня, он становился все более и более близким, все более реальным и угрожающим. Внизу у водоема он остановился, посмотрел по сторонам, потом вверх. Меня он не увидел. Нахмурился и снова продолжил восхождение.
   Я присела у прислоненных друг к другу камней и положила на них ладонь, так как нарастала жестокая дневная жара, а они были все еще прохладными, твердыми и надежными. Я задрожала, у меня екнуло сердце, и я жалела, что не страх был тому причиной.
   Я слышала его шаги по камням, по воде. Дважды он останавливался, а потом опять двигался дальше.
   Затем он свернул с тропы и вырос передо мной на фоне густеющего на восходе неба. На этом светлом фоне он выглядел темным, но я вполне различала его лицо.
   Он посмотрел на меня и хрипло произнес:
   — Ну конечно. Где ж ты еще могла быть?
   Он шел вдоль края мелких ручьев, но не пересекал их.
   — Здесь ты находишь покой, не так ли? — сказал он.
   В его голосе и выражении лица было нечто, от чего что-то во мне съежилось. Я ничего не сказала. Казалось, я тонула в его присутствии, но тут уж было ничего не поделать.
   — Они говорят, — он ткнул большим пальцем в сторону ущелья, — что ты убила какую-то девчонку потому, что та носила от меня ребенка. Вызвала снадобьем выкидыш, а потом опоила ее и дала ей умереть.
   Говорить, казалось, не было смысла, но он явно ждал ответа.
   — Нет, — ответила я.
   — Нет, — повторил он. — Конечно же «нет». Зачем тебе это делать? Шуллат говорит о тебе так, словно ты женщина, с женскими чувствами и злобой, но ты холодна как речная глина. Возможно, в тебе есть порочность, но не такая заурядная, как ревность. Кроме того, богиня, боги принимают только необходимое. Если им нужно, они берут не спрашивая.
   Я почувствовала потребность ухватиться за эту фразу, циничную и все же куда более глубокую, чем тот смысл, который он в нее вкладывал. Но на это не нашлось времени.
   — Сам толком не понимаю, зачем я привез тебя сюда. Заболеют овцы и коровы — и это припишут тебе. Они не будут довольны, пока ты не исчезнешь. — Тогда я уйду, — сказала я.
   — О нет, это не так-то просто, богиня. Ты знаешь, где наша крепость. Когда я говорю «исчезнешь», то имею в виду исчезнешь с глаз людских под землей со стрелой в сердце или со сломанной шеей. Впрочем, — добавил он, — если я отрежу тебе язык и пальцы…
   — Нет! — выкрикнул визгливый голос. — Убей ее! Твои люди тоже желают ее смерти, Дарак.
   Позади Дарака возник женский силуэт, говоривший голосим Шуллат. Дарак полуобернулся.
   — Кто тебя просил следовать за мной, Шуллат? Только не я.
   — Я знала, что она будет здесь — вместе с Камнями — и знала, что ты не сделаешь того, о чем мы просили — убить и сжечь ее, и избавить нас от ее грязного проклятья.
   Я встала, и кровь заиграла у меня в жилах. Меня должны умертвить и сжечь, потому что так потребовала эта сука. Я шагнула через ручей, и она внезапно бросилась на меня с ножом в руке. На этот раз настал ее черед проявить проворство. Лезвие рассекло мне плечо, и кровь быстро окрасила воду, словно вино, превращая лавандовые цветы в пурпурные, а розовые — в алые. Я схватила ее руками за горло, упершись коленом ей в бок. Дура, она могла бы оттолкнуть меня тысячью разных способов, но она снова пырнула меня ножом в руку, и под воздействием боли я толкнула ее тело в одну сторону, а голову — в другую, переломив ей шею.
   Все произошло слишком быстро, чтобы подумать: «А дарую-то я Смерть!» Импульс шел из глубины моего «Я», безудержный и неодолимый.
   Она лежала в цветах, и моя кровь капала ей на лицо.
   — Ты никогда не дерешься как женщина, — услышала я слова Дарака. — Ей бы лучше помнить об этом.
   Я почувствовала тошноту, но сказала:
   — Она выше меня ростом и весит больше, но огонь — великий уравнитель. Унеси ее тело немного подальше вниз, а потом сожги его. Покажи им, что осталось, а я пойду своей дорогой. Не бойся, что я выдам это место. Сделав это, я ничего не выиграю.
   — Ты, — только и произнес он.
   Его рука легла мне на плечо. Он развернул меня лицом к себе, и его глаза заглянули в мои сквозь прорези шайрина.
   — Я не вижу тебя, — сказал он. — Что ты ощущаешь теперь, когда ты убила? Ничего?
   Его рука соскользнула с моего плеча на левую мою грудь, и сердце под ней екнуло, готовое выпрыгнуть и лечь ему на ладонь. Затем его рука съехала прочь. Лицо его сделалось напряженным и сосредоточенным.
   — Послушай меня, — сказал он. — Я отнесу ее вниз к водопаду. Неподалеку оттуда есть место, которое мы используем для этого. Я сожгу ее. И покажу им. Но ты останешься здесь. Если они поймают тебя на дороге, то накинутся на тебя как стая волков. Не беспокойся — сюда они не придут за тобой.
   Он показал на прислоненные друг к другу камни за ручьем.
   — Это место, — небрежно сообщил он, — алтарь для жертвоприношений, древний, как само ущелье. Поговаривают, что какой-то там черный бог все еще обитает здесь, но это сказки для малых детей. Твое счастье, что ты выбрала это место. Или, возможно, услышала из разговоров. — Значит, я жду здесь. Что потом?
   — Сегодня ночью мы поедем на юг. Ты отправишься с нами.
   — И ты отпустишь меня на волю, когда мы удалимся отсюда?
   Он поднял с земли Шуллат. Ее вывернутая голова покачивалась у него за плечом. Он усмехнулся мне суровой и белоснежной от показавшихся зубов усмешкой.
   — Нет. Я не отпущу тебя на волю, богиня — женщина, дерущаяся как мужчина.
   Он повернулся, спустился по тропе и исчез.
   Я ждала. День сделался красным как кровь, или таким он казался мне, когда я лежала в цветах у ручьев: алые колокольчики, покачиваясь, задевали мне веки. Я теперь боялась, сознавая, что я убила и меня это мало тронуло. Я чувствовала себя виноватой в отсутствии чувства вины. Карраказ и зло уже пришли ко мне. Я подумала: «ПРОБЕГИ МЕЖДУ ШАТРОВ, И ТЕБЯ УБЬЮТ, И ПОКОНЧИ СО ВСЕМ ЭТИМ». Облака надо мной приняли форму Ножа Легкой Смерти.
   Но я была жива, пока ждала его.
   Я даже не уловила запаха дыма, и не услышала, как они приходили посмотреть сожженную, хотя они приходили. Приходили.
   Он коснулся моего плеча, и я вздрогнула как от ожога. Это сон, подумала я, но он смотрел на меня странным взглядом. Не заметил ли Дарак моего недвижного и бездыханного оцепенения? Было прохладно и сумеречно.
   — Вставай, — предложил он. — И надень вот это.
   Около меня лежала на траве куча одежды — мужской, но достаточно маленькой, чтобы подойти мне.
   Я повернулась спиной, чтобы раздеться, ибо надо было нагой предстать перед ним.
   — Где ты нашел эти вещи?
   — У одного мальчика, — ответил он.
   Сапоги натирали мне икры, кожаный пояс так и врезался в талию. У этого мальчика, должно быть, были маленькие стопы и вдобавок девичья талия — дырочки на поясе тянулись по всему ремню. Наверное, Дарак и раньше позволял женщинам ездить с ним. И все же никаких сомнений не возникало насчет того, что одежда эта мужская — особые ножны с грузом колючих ножей, паховый щиток под краем туники.
   — Подверни-ка на минутку рубашку, — внезапно попросил он. — Я принес мазь для порезов, оставленных тебе Шуллат. — Не нужно, — отказалась я.
   Раздраженный моей неуместной, по его мнению, скромностью, он подошел и грубо оттянул рубашку с плеча, предплечья и груди. Уже темнело, я не могла разглядеть его лица. Но услышала, как он резко втянул в себя воздух. И прикоснулся к бледно-лиловым шрамам нервными пальцами, словно моя кожа была слишком горячей и могла обжечь его.
   — Быстро ты исцеляешься, — заметил он.
   Его пальцы прикоснулись к нефриту.
   — Когда будешь готова, — сказал он, — спустимся вниз.
   — Подожди, — остановила его я. — Сколько человек отправится с тобой?
   Если они увидят меня, то сразу узнают.
   — Большинство из них прибыло из другого места. А те, что из ущелья, равнодушны и к тебе, и к твоим чарам. Травлю затеяли женщины и получили свою жертву. Они подумают, что со мной отправилась Шуллат. Он повернулся, и я последовала за ним через ледяную воду, меж цветов и дальше до незнакомого мне поворота, уходившего, петляя, в скалу, туда, где, казалось, не было никакого прохода.
   Темнота и струящаяся по камню вода, а потом звездный свет, поросшие вереском склоны, топот и ржание лошадей, и поджидающие разбойники.
   Дарак повернул меня направо. Какой-то разбойник подвел вороного конька, на которого я теперь, не стесненная юбкой, могла сесть и поехать как полагается. Дарак вскочил в седло и уже съезжал по склону. Я пристроилась к другим, чувствуя себя такой же безликой, как они. Откинув с головы капюшон плаща, я дала прохладному ветру развивать мои волосы. Теперь не имело значения, видят они меня или нет.
   Я плыла по течению. Оно несло меня. Необходимость думать и решать, казалось, отпала.
   Сквозь смутные очертания тел я увидела Дарака и не сводила с него глаз. Теперь я была в его руках, и какие бы ни ждали меня унижения, несчастья или удовольствия, они должны исходить от него. В то время мне этого было достаточно.

Глава 4

   Мы ехали сквозь безлунную ночь, пробираясь в темноте от одного поста к другому. Когда небо стало бледнеть, начали раздаваться первые звериные и птичьи крики, и часовые пропускали нас дальше. Проезжая теперь по невысоким горам, я различила на западе большие лесные просторы. За последними горами горизонт был чист: ничего, кроме неба. Плоское пространство. Равнина?
   Мы направились к ближнему лесу. К рассвету мы уже были в новом стане. Через него протекала, плеща на серых камнях, небольшая речушка. В напоенном влагой воздухе — знакомые запахи дыма, пищи, животных, кожаных шатров и человека.
   Меня удивило, что Дарак привел так мало людей из стана в ущелье. Теперь я начала понимать, что этот заповедник тоже его, и вероятно, имелись и другие. Пока он пребывал в разъездах, порядок среди обывателей станов поддерживали его «капитаны». Странно, что Дарак полагался на их преданность, но наверное у него имелись для этого веские причины, или же он принял меры предосторожности против любого мятежа. Среди них, кажется, никогда не возникало никаких сомнений в руководстве и никаких разногласий. Всадники вокруг меня рассеялись, и первым исчез Дарак. Он вызволил меня из опасности, но сделав это, снова забросил. Теперь появятся новые опасности, но это, казалось, не имело большого значения. Я спешилась и оставила коня пастись, радуясь возможности размять затекшие от езды ноги. В разбойничьей одежде я чувствовала себя легко и непринужденно, она меня не стесняла. Ноги мои были свободны, несмотря на жмущие сапоги; броская коричнево-желтая шелковая рубашка со слегка истрепанным золотым шитьем и кисточками, приталенная туника, бывшая не более чего кожаной накидкой, оставлявшей ноги свободными, и все остальные детали и украшения казались свежими и яркими после темно-красных и черных тонов, к которым меня обязывали культовые потребности людей. А теперь стесненность создавала только маска, шайрин, но тут уж ничего нельзя было поделать.
   Я пошла по берегу речки, чтобы быть подальше от шатров, и вышла к большим влажным камням, покрытым зеленой шубой мха. Я остановилась, прислушиваясь к журчанью воды, когда в нескольких ярдах позади меня раздался пронзительный свист.
   — Имма! — окликнул кто-то. Среди разбойников это было оскорбительное прозвище, означавшее «пигалица».
   Я обернулась. За мной следовало трое-четверо человек, ступая бесшумно, как кошки. Они страшно усмехались. Грозные, но без недоброжелательства.
   — Так кто же ты? — спросил самый рослый черный мужчина с вышитыми на полах туники, несомненно чьей-то преданной женской рукой, змеями.
   — Глир говорит, что ты мальчик, а Маггур говорит, что ты девушка, — вставил другой, с золотыми серьгами в ушах.
   — А я думаю, в тебе есть малость от обоих, — добавил третий, самый маленький.
   Четвертый — теперь я разглядела, что их четверо — праздно ковырял в зубах, прислонясь к одному из больших камней и предоставляя острить своим друзьям.
   Ситуация казалась тревожной. Возможно, они захотят выяснить истину собственноручно; при всех улыбках на темных лицах — глаза их были холодными. Они тоже не любили странностей в своей среде.
   Я знала, кого они уважали, и поэтому сказала:
   — Кто ни есть — я здесь с Дараком.
   Их лица слегка изменились, сделались менее дружелюбными, но и менее грозными.
   Затем красивый черный великан медленно повернулся на оси своих ножищ и шутливо отвесил затрещину молчаливому.
   — Нет, Глир, ты не прав. Голос девичий. И груди тоже девичьи. Кроме того, Дарак никогда не тяготел к мальчикам.
   Разбойник с золотыми серьгами провел ладонью вверх-вниз перед лицом.
   — Зачем это?
   Он имел в виду шайрин степных племен, который я носила.
   — Я — женщина степного племени, — соврала я. — Свое лицо я могу показывать только своему повелителю. А не то умру.
   Я слышала, что носительницам шайрина внушали это, дабы помочь им сохранять скромность.
   Черный — Маггур — сочувственно поцокал языком и присел на валун. Другие присоединились к нему, за исключением Глира, который бесшумно слинял. Я не понимала их интереса, но между нами, казалось, возникло что то общее, и я не удалилась.
   — Скажи нам, девочка, Дарак не шепнул тебе ночью на ушко о своих планах?
   — Нет.
   — Очень жаль.
   Их плечи дернулись, но они остались сидеть. Это было странно, очень странно. Я пристально посмотрела на них, и они, казалось, чего-то ждали — какого-то исходящего от меня сигнала. Я медленно смерила их взглядом: рослого; того, что с золотыми серьгами; маленького, живого и подвижного на вид. Мускулы у них на руках и ногах так и играли. Их взгляды устремились куда угодно — только не на меня, и я внезапно поняла, что это я завлекла их сюда и я держала их здесь, хоть и не ведала зачем.
   — Ну? — произнесла я.
   Из взгляды вернулись ко мне: три пса, ждущие команды. Я увидела висевший на плече у златосережного лук.
   — Насколько далеко ты можешь выстрелить? — спросила я.
   Он снял лук, вставил в тетиву стрелу и выбрал молодое деревце подальше на берегу, вниз по течению. Стрела рванулась, полетела и попала в цель. Его знали Гилт, а другого Кел.
   Это превратилось в состязание, Кел сбегал и нашел деревянную мишень, и они поиграли с ней, стреляя хорошо или посредственно, а иногда и вообще промахиваясь, и ругались. Одну стрелу подхватило ветром и унесло в гущу папоротника на другом берегу.
   — Пусть себе пропадает, — махнул на нее рукой Гилт.
   Это меня удивило. Стрелы никогда не выпускались просто так на волю, и их не оставляли валяться.
   Они выглядели встревоженными. Я перешла через речку, ступая по омываемым течением валунам, и выдернула стрелу. Сквозь дыры в зеленых перьях папоротника я увидела небольшую горку прислоненных друг к другу камней. Я повернулась обратно и уставилась на троицу. Они смотрели на меня, побледнев, слегка остекленевшими глазами.
   Еще одно злое место, к которому меня потянуло, чтобы получить здесь то, чего хотела, сама не зная о том — королевских телохранителей принцессы знатного рода. Я задрожала. Переломив обеими руками стрелу, я бросила ее в воду, где течение медленно унесло ее прочь.
   Я перешла реку и пошла к шатрам. Они тронулись за мной. Кел — бегом, так как он задержался, чтобы снять с дерева мишень.
   Бивачные костры уже горели. Шипело поджаривающееся мясо, готовилась уже знакомая мне каша из орехов и меда. Я остановилась и зачерпнула чашей немного коричневого варева, и мужчина, свежевавший шкуру, живо повернулся ко мне, прервав свое занятие:
   — Эй ты, убери лапы…
   Большой кулак Маггура метнулся вперед, словно черный питон. Удар был легким, но разбойник упал и лежал, постанывая.
   Я съела кашу стоя, а Маггур, Гилт и Кел стояли вокруг меня, чувствуя себя вполне непринужденно после такого поворота дела, болтая между собой и не удостаивая внимания жертву.
   Подошла женщина, склонилась над своим мужчиной и со страхом посмотрела на Маггура.
   Теперь я буду в безопасности, и мне ничего больше не нужно. В животе у меня начались боли.
   Именно маленький Кел назвал меня первым Иммой. Теперь они все называли меня так, но звучало это по новому. Как уступка с моей стороны — и они это знали. Я была их госпожой. Они будут защищать меня даже от самого Дарака, хотя они ни за что не признались бы в этом. А так они шествовали за мной, а я старалась по возможности никогда не выводить их из себя. Если другие разбойники спрашивали их, чего ради они вьются вокруг меня, словно пчелы вокруг горшка с медом, они отвечали, что я — женщина Дарака и вдобавок нечто особенное, целительница и прорицательница, в чьих жилах течет священная кровь — сам вождь велел им охранять меня. У них были свои девушки, что правда, то правда, ревнивые и любопытные, но Маггур позаботился о том, чтобы с их стороны не поступало никаких оскорблений или неприятностей. Что же касается Дарака, то в течение пяти дней нашего пребывания в лесном стане он был занят со своими капитанами в большом черном шатре, и я ни разу не видела его. Однако пришел клочок бумаги с его каракулями. Я слегка удивилась, что он умеет писать, но слова были корявыми и написаны с ошибками. Записка гласила: «БОГИНЯ ВЗЯЛА НЕ СПРАШИВАЯ». Я почувствовала, что между нами возникло понимание, или скорее, что он понимал меня больше, чем я сама. Я все еще боялась того, что сделала.
   Но те дни были насыщенными — впервые с тех пор, как я вышла из недр горы. Ибо я обрела свою стражу и заставила их обучить меня кое-чему из их искусства в обращении с ножами и луками. Устраивались скачки на диких бурых лошадях, которых они ловили в лесу, а потом отпускали — после примерно часа чреватой синяками забавы. Это было хорошее время. Я могла выкинуть из головы все сомнения и тревоги и думать только о движениях моих рук и ног и о том, достаточно ли далеко мог рассчитывать мой глаз. Все трое были очень довольны мной и горды. Если уж они и находились во власти женщины — а так оно и было, хотя признаваться в этом даже самим себе они не рисковали — то пусть это будет женщина, способная драться, прыгать и бегать ничуть не хуже их.
   Училась я быстро, усваивала четко и хорошо. Умение дремало во мне, в моих снах и воспоминаниях. Среди мраморных дворов, где теперь грелись на солнце ящерицы. Мужчины и женщины не были отдельными кланами, как в ныне окружающем меня мире. Хотя я была намного меньше и тоньше, чем даже низкорослый Кел, длинным железным ножом я все ж умела махать не хуже Маггура, и все, что он мог сломать, я могла согнуть. И я держалась на диких лошадях намного дольше Маггура, которого они сбрасывали быстрее, несмотря на его солидный вес. Я была тогда Дараком, и толпа собиралась, приветствуя меня криками, а Маггур потом, усмехаясь, шел рядом со мной, а Кел распевал песню.
   Как странно: они называли меня Иммой ради своего душевного спокойствия и того же спокойствия ради мнили меня принцем и мужчиной.
   А затем пришла ночь пятого дня, и я лежала в своем собственном шатре — куске шкуры, сооруженной для меня Маггуром — и услышала снаружи сердитое кряканье и бранные крики. Откинув полог шатра, я увидела в звездном свете прожигающих друг друга взглядами Маггура и Дарака. До этой минуты я и не подозревала, что Маггур, Кел и Гилт поочередно охраняют мой сон.
   — Богиня, прикажи этому олуху убраться с моей дороги, пока я не выпотрошил его как рыбу, — прорычал Дарак.
   Маггур, казалось, опомнился. Он посторонился и что то пробурчал.
   — Маггур подумал, что ты — тот, кто приходил раньше и пытался отнять у него его женщину, — соврала я, и ложь вызвала ощущение сладости на языке, ибо я увидела, насколько моим стал Маггур, а это означало безопасность при всех моих сомнениях.
   Дарак выругался и широким шагом прошел мимо разбойника, мимо меня, ко мне в шатер.
   Я кивнула Маггуру и тоже вошла, дав пологу упасть на место.
   Для меня под этой шкурой места хватало, но для Дарака оказалось маловато. Он скорчился, и когда я села лицом к нему, сказал:
   — Когда я был так близко в последний раз, ты огрела меня камнем. Мое сердце, всегда вскакивающее как собачонка, когда он бывал рядом со мной, забилось сильнее. Я вспомнила его лежащим в пепле, с закрытыми глазами и беззащитным лицом и как я убежала от него.
   — Завтра, — сказал он, глядя мне в глаза, — мы поедем к Речной дороге. По этому пути последует караван в Анкурум.
   — Анкурум? — переспросила я. Название казалось одновременно и чужим и знакомым.
   — По ту сторону Степей, в низине Горного Кольца, большой торговый центр, один из многих, где древние города за Горами и Водой покупают военное снаряжение. Не буду тебе всего рассказывать, но караван этот — мой. Или будет моим. Ты поедешь с нами.
   — Почему? Я думала, женщины остаются дома.
   — Женщины. Не забывай, ты — богиня. Я слышал, чему тебя нынче научил чернокожий. Остальному тебя научу я.
   Глаза его сверкали в темноте шатра. Маленькая жаровня, где дымились угли, почти не давала света, и все же я, казалось, очень ясно его видела. Наши взгляды встретились и растворились — один в другом. Прохладная ночь обжигала. Гудение насекомых в траве казалось шумным и пронзительным в огненно-хрустальной тишине.