себе другие усы и бороду. Приехал он и на Хультсфредское поле и рыскал
повсюду, выглядывая, что бы такое украсть. Из-за черных усов и
широкополой шляпы его никто не узнавал, и это хорошо, а то бы все
перепугались.
Но будь Ворон поумнее, он не приехал бы на Хультсфредское поле в тот
день, когда туда прискакал Эмиль из Л ннеберги со своим ружариком. Ты
только послушай, что получилось!
Эмиль обходил все балаганы и внимательно смотрел по сторонам, не
теряя надежды найти Альфреда. Так он снова оказался у палатки бородатой
дамы. Он заглянул в палатку и увидел, что дама считает деньги. Ей,
конечно, хотелось узнать, сколько она получила за свою бороду в это
счастливое воскресенье.
Сумма, видно, была немалая, потому что она усмехнулась и радостно
погладила свою бороду. И тут она увидела Эмиля.
- Заходи, малыш! - крикнула она. - Ты такой славный мальчуган, можешь
бесплатно посмотреть на меня.
Эмиль уже видел ее бороду, но не хотел быть невежливым. Он вошел в
палатку со своим кепариком на голове и ружариком в руке и долго-долго
глядел на бороду дамы - примерно на двадцать пять эре.
- Как отрастить такую красивую бороду? - спросил он.
Но бородатая дама ему не ответила, потому что в этот момент кто-то
произнес глухим голосом:
- Отдавай деньги, не то я срежу тебе бороду!
Это был Ворон. Они не заметили, как он прокрался в палатку.
Бородатая дама побледнела как полотно - конечно, побледнела только та
часть лица, где не было бороды. Бедняжка уже протянула было всю выручку
Ворону, но тут Эмиль сунул ей в руки свой ружарик.
- Защищайся! - крикнул он.
И бородатая дама схватила ружье. В полутьме палатки было трудно
что-либо разглядеть, и дама решила, что Эмиль дал ей настоящее ружье,
такое, которое стреляет. И что самое удивительное... Ворон тоже так
подумал!
- Руки вверх, не то стрелять буду! - крикнула бородатая дама.
И тут уж настал черед Ворона побледнеть как полотно, и он поднял
руки. Он стоял и дрожал, а бородатая дама так громко звала полицию, что
голос ее разнесся по всему Хультсфредскому полю.
Полицейские прибежали, и с тех пор Ворона никто никогда не видел, а
во всем Смоланде не было больше ни одной кражи. О бородатой даме,
поймавшей Ворона, много писали во всех газетах. Но никто ни строчки не
написал об Эмиле и о его ружарике. Вот я и думаю, что давно пора
рассказать, как все было на самом деле.
- Здорово, что я взял с собой в Хультсфред кепарик и ружарик! -
сказал Эмиль, когда полицейские повели Ворона в участок.
- Да, ты смелый мальчик, - сказала бородатая дама. - В награду можешь
смотреть на мою бороду сколько твоей душе угодно.
Но Эмиль устал. Он больше не хотел ни смотреть на бороду, ни
развлекаться. Он хотел только спать. К тому же начало темнеть. Подумать
только, как быстро прошел целый длинный день... А он так и не увидел
Альфреда!
Папа и мама Эмиля и Лина тоже устали. Они так долго искали друг друга
и Эмиля, а Лина так долго искала Альфреда, что теперь никто из них не
мог больше никого искать.
- Ой, как ноги болят! - сказала мама Эмиля, и папа сочувственно
кивнул.
- Да, забавно побывать на таком празднике, - сказал он. - А теперь
лучшее, что мы можем сделать, - это поехать домой.
И они поплелись на опушку леса, чтобы запрячь лошадь и поскорее
вернуться на хутор. Подойдя поближе, они увидели, что к тому дереву, к
которому они привязали Маркуса, привязана и их старая кобыла. Обе лошади
мирно жевали сено.
Мама Эмиля заплакала.
- Где же ты, мой малыш! - причитала она. - Где же ты, мой Эмиль!
Но Лина покачала головой.
- Этот мальчик не пропадет...- заявила она. - Озорник он, и все тут!
Только и делает, что шалит.
Вдруг они услышали, что к ним кто-то бежит. Это оказался Альфред.
- Где Эмиль? - спросил он, с трудом переводя дух.- Я все обегал. Весь
день его ищу.
- А я и знать не хочу, где он, - обиженно сказала Лина и полезла в
бричку, чтобы ехать домой.
И представь себе, она чуть не наступила на Эмиля. В бричке лежало
сено и, зарывшись в него, спал Эмиль. Но он тут же проснулся и увидел,
кто стоит у брички в красивой синей форме, все еще не отдышавшись от
быстрого бега. Эмиль протянул руку и обнял Альфреда за шею.
- Это ты, Альфред! - радостно проговорил- он и тут же снова заснул.
А потом все жители хутора поехали домой, в Катхульт. Маркус бодро
бежал рысью, а Юлан поспевала как могла - ее привязали сзади к коляске.
Эмиль снова проснулся и увидел темный лес и светлое летнее небо, он
вдохнул запах сена и лошади и услышал топот копыт и скрип колес. Но
почти всю дорогу он проспал, и ему приснилось, что Альфред скоро
вернется домой, в Катхульт, к Эмилю. Так оно и случилось.
Итак, Эмиль веселился на Хультсфредском поле 8 июля. Догадайся, искал
ли еще кто-нибудь Эмиля весь этот день? А если не догадался, то спроси
Крюсе-Майю! Впрочем, нет, лучше не спрашивай, потому что она покрывается
красными пятнами, когда с ней об этом заговаривают.
Теперь ты знаешь, что натворил Эмиль 7 марта, и 22 мая, и 10 июня, и
8 июля. Но для тех, кому охота проказничать, есть и другие дни в
календаре, а Эмилю всегда охота проказничать. Он шалит почти каждый день
весь год напролет, но особенно надо отметить 9 августа, 11 октября и 3
ноября.
Ха-ха-ха, не могу удержаться от смеха, когда подумаю о том, что он
выкинул 3 ноября, но рассказывать не стану, потому что обещала маме
Эмиля молчать. Хотя именно после этого в Л ннеберге стали собирать
деньги. Все жители деревни до того жалели Свенсонов с хутора Катхульт
из-за их озорника-мальчишки, что никто из них не отказался дать по
пятьдесят эре. Собранные деньги завязали в узелок и принесли маме Эмиля
со словами: "Может, тут хватит денег, чтобы отправить вашего Эмиля в
Америку?"
Хорошенькое дело! Отправить Эмиля в Америку... А кто тогда стал бы у
них председателем сельской управы? Конечно, через много лет...
К счастью, мама Эмиля не согласилась на такое глупое предложение. Она
очень рассердилась и в гневе швырнула узелок с деньгами в окно, да так,
что монетки разлетелись по всей Л ннеберге.
- Эмиль прекрасный мальчик, - твердо сказала она. - И мы любим его
таким, какой он есть!..
И все же мама была не спокойна за своего Эмиля. Так обычно бывает с
мамами, когда люди приходят к ним с жалобами на их ребенка. И вечером,
когда Эмиль уже лежал в постели со своим кепариком и ружариком, она села
на край его кровати.
- Эмиль,- сказала она, - скоро ты уже пойдешь в школу. Что же с тобой
будет? Ведь ты такой озорник, только и делаешь, что проказничаешь...
Эмиль лежал и улыбался, а большие голубые глаза так и сверкали из-под
копны светлых волос.
- Тра-ля-ля, тра-ля-ля, - пропел он, потому что такие разговоры он и
слушать не хотел.
- Эмиль, - уже строго сказала мама, - как ты будешь себя вести, когда
пойдешь в школу?
- Хорошо,- ответил Эмиль.- Думаю, что перестану проказничать... когда
буду в школе. Мама Эмиля вздохнула.
- Да-да, понадеемся на это, - сказала она и пошла к двери.
Но тут Эмиль поднял голову с подушки, обезоруживающе заулыбался и
добавил:
- Но это не наверняка!
Да, я совсем забыла тебе рассказать, что не только мама, но и Лина
были решительно против того, чтобы отправить Эмиля в Америку. Но, пожа-
луйста, не думай, что из любви к нему. Скорее, наоборот. Вот послушай,
как дело было.
Когда жители Л ннеберги принесли маме Эмиля деньги, собранные, чтобы
отправить Эмиля в Америку, мама, как ты помнишь, очень рассердилась.
- Эмиль прекрасный мальчик, - твердо сказала мама. - И мы любим его
таким, какой он есть! Он никуда не поедет!
А Лина подтвердила:
- Конечно! Об американцах ведь тоже надо подумать. Они не сделали нам
ничего плохого, за что же нам насылать на них Эмиля?
Но тут мама Эмиля строго и укоризненно на нее посмотрела, и Лина
поняла, что сморозила глупость. Она добавила, пытаясь исправить
положение:
- В газете писали, что в Америке было страшное землетрясение... Я
считаю, что после этого нельзя к ним отправлять Эмиля. Это жестоко и
несправедливо!
- Иди-ка ты, Лина, лучше коров доить, - сказала мама. Лина взяла
подойник, отправилась в хлев и стала доить так усердно, что брызги лете-
ли во все стороны. И при этом все бормотала себе под нос:
- Должна же быть на свете справедливость. Нельзя, чтобы все беды
разом обрушились на американцев. Но я готова с ними поменяться, я бы с
радостью им написала: "Вот вам Эмиль, а землетрясение пришлите нам!"
Но она бесстыдно хвасталась. Куда ей писать в Америку - ведь ее
письмо и в Смоланде никто не мог разобрать. Нет уж, если кому писать в
Америку, так это маме Эмиля. Она отлично умела писать и записывала все
проделки Эмиля в синюю тетрадь, которую хранила в ящике стола.
"Чего ради ты это делаешь? - не раз спрашивал папа. - Только зря наш
карандаш испишешь!"
Но маму это нимало не заботило. Она записывала все шалости Эмиля,
чтобы он узнал, когда вырастет, что вытворял мальчишкой. И тогда он
поймет, почему его мама так рано поседела.
Только ты не подумай, что Эмиль был плохой - нет-нет, его мама
говорила чистую правду, когда уверяла, что он прекрасный мальчик.
"Вчера Эмиль был выше всяких похвал, - писала она
27 июля в своей тетради. - За весь день ни разу не нашалил. Наверное,
потому, что у него была высокая температура".
Но к вечеру 28 июля температура у Эмиля, видно, упала, потому что
описание его проделок за этот день заняло несколько страниц. Эмиль был
сильный, как бычок, и стоило ему чуть-чуть поправиться, как он начал
проказничать пуще прежнего.
"Сроду не видела такого озорника!" - все твердила Лина. Ты, может,
уже догадался, что Лина не очень-то любила Эмиля. Она предпочитала ему
Иду, младшую сестренку Эмиля, славную, послушную девочку. Зато Альфред,
как ты уже, наверное, понял, очень любил Эмиля, хотя никто не понимал,
за что именно. И Эмиль тоже очень любил Альфреда. Им всегда было весело
вместе, и когда Альфред бывал свободен, он учил Эмиля всевозможным
вещам. Например, запрягать лошадь, или вырезать из дерева разные фигур-
ки, или жевать табак - это, правда, было не очень-то полезное занятие,
да Эмиль этому и не научился, только разок попробовал, но все же попро-
бовал, потому что хотел все перенять у Альфреда. Альфред смастерил Эмилю
ружье. И ружье это стало, как ты знаешь, любимой вещью Эмиля. А после
ружья он больше всего любил - это ты тоже помнишь - свою плохонькую ке-
почку, которую папа как-то привез ему из города. Потом, кстати, папа не
раз об этом жалел.
"Я люблю мой ружарик и мой кепарик", - говорил Эмиль и всегда, когда
ложился спать, клал с собой в постель ружье и кепку. И мама его ничего
не могла тут поделать.
Я тебе уже перечисляла всех жителей хутора Катхульт, а вот про
Крюсе-Майю чуть-чуть не забыла. И вот почему.
Крюсе-Майя, маленькая, худенькая старушка, жила, собственно говоря, в
избушке в лесу, а не на хуторе, но часто приходила туда, чтобы помочь
постирать белье или приготовить домашнюю колбасу, а заодно и напугать
Эмиля и Иду своими страшными историями про мертвецов, духов и привиде-
ния, которые Крюсе-Майя так любила рассказывать.
Но теперь ты, наверное, хочешь послушать про новые проделки Эмиля?
Каждый день он что-нибудь да вытворял, если только был здоров, так что
мы можем взять любой день наугад. Почему бы нам не начать хоть с того же
28 июля?
на голову своему папе, а затем был вынужден вырезать из
дерева сотого смешного человечка
На кухне в Катхульте стоял старый деревянный диванчик, выкрашенный в
синий цвет. На нем по ночам спала Лина. В те далекие времена на кухнях
во всех хуторах округа Смоланд стояли такие деревянные диванчики, на
которых спали работницы. И в Катхульте все было точно так, как везде.
Лине очень удобно спалось на нем, и она никогда не просыпалась до звона
будильника, который раздавался ровно в половине пятого утра. Тогда Лина
поднималась и шла в хлев доить коров. Не успевала Лина выйти из кухни,
как туда быстро входил папа Эмиля, чтобы выпить утреннюю чашку кофе в
тишине и покое до того, как проснется Эмиль.
"Как приятно, - думал папа, - сидеть одному за большим круглым столом
и прислушиваться к птичьему щебету за окном да к кудахтанью кур. Как
приятно, что не надо с опаской поглядывать на Эмиля!" Папа любил не
торопясь попивать кофе, слегка раскачиваться на стуле и ощущать под
босыми ступнями прохладные свежевымытые половицы, которые Лина выскребла
добела. Папа Эмиля всегда ходил по утрам босиком, и не только потому,
что ему это нравилось. Была у него и другая цель.
- Ты тоже могла бы быть побережливей, - сказал он как-то маме,
которая, видно, из упрямства наотрез отказывалась ходить босиком. - Ты
так неаккуратно носишь свои башмаки, что через десять лет наверняка
придется покупать новые.
- Наверняка! - произнесла мама таким тоном, что папе больше никогда
не хотелось заводить об этом разговор.
Да я, кажется, уже говорила, что до звона будильника Лина обычно
спала мертвым сном, но вот однажды утром она, представь себе, проснулась
до того, как зазвонил будильник. Это было 27 июля, в тот самый день,
когда у Эмиля был жар. А теперь подумай, может ли быть что-нибудь
ужаснее, чем проснуться от того, что у тебя по голове пробежала большая
крыса? А это как раз и произошло с Линой. Она завопила не своим голосом
и схватила кочергу, но крыса юркнула в какую-то щель и исчезла.
Папа Эмиля прямо из себя вышел, когда услыхал про крысу.
- Шутка сказать! - воскликнул он.- Да она же сожрет у нас весь хлеб и
все мясо!
- И меня в придачу! - добавила Лина.
- Но главное - хлеб и мясо, - настаивал папа. - Нужно взять у соседей
хорошую кошку и запереть на ночь на кухне.
Когда Эмиль услышал про крысу, он тут же стал придумывать способ ее
поймать. Мало ли что! А вдруг кошка промахнется?..
Часам к десяти вечера температура у Эмиля упала, он почувствовал себя
хорошо, и его так и распирало желание взяться за какое-нибудь полезное
дело.
Весь Катхульт к этому времени уже спал крепким сном: папа, мама и
маленькая Ида - в спальне, рядом с кухней; Лина - на синем деревянном
диванчике на кухне; Альфред - в своей каморке. Свиньи спали в свинарни-
ке, куры - на насесте, в курятнике, коровы - в хлеву, а лошади - в заго-
не. Не спал только один Эмиль. Он лежал, лежал, потом не выдержал, ти-
хонько встал с постели и осторожно, чтобы не скрипнула половица, на цы-
почках проскользнул на кухню.
Во тьме горели зеленые глаза чужой кошки.
- Сидишь без дела? - спросил ее Эмиль.- Мучаешься? "Мяу!" - жалобно
подтвердила кошка.
- Тогда иди домой, - сказал Эмиль. Ведь он очень любил животных и не
позволял их мучить.
Он тихонько приоткрыл дверь, и чужая кошка пулей выскочила во двор.
Итак, кошка ушла к себе домой, а крыса осталась тут. Значит, ее надо
было поймать во что бы то ни стало. Эмиль достал из ящика мышеловку,
отрезал маленький кусочек сала и нацепил его на крючок. Сперва он решил
поставить мышеловку возле двери чулана. Но потом передумал. Он рассуждал
так: если крыса выглянет из двери чулана и сразу увидит капкан, она
испугается и станет очень осторожной, и тогда поймать ее не удастся.
Лучше дать ей спокойно побегать по кухне, порезвиться - она заиграется,
перестанет бояться и тут-то угодит в мышеловку. Он даже сперва решил
поставить мышеловку Лине на голову, раз она говорила, что эта наглая
крыса пробежала у нее по голове, но тут же отказался от этого плана -
Лина могла проснуться и испортить всю охоту. Надо найти другое место.
Лучше всего, пожалуй, поставить мышеловку под обеденный стол!
Крыса знает, что там всегда найдешь хлебные крошки, но только,
конечно, не возле папиного стула - папа не из тех, кто уронит хоть одну
крошку.
"А что, - подумал Эмиль, - если крыса во время обеда тихонько подкра-
дется к папиному стулу и, не обнаружив ни крошки хлеба, примется глодать
большой палец папиной ноги!" Нет, он этого не допустит! И Эмиль реши-
тельно поставил мышеловку под стол, как раз там, где обычно находятся
папины ноги.
Потом Эмиль лег в постель и заснул, довольный собой. Когда было уже
совсем светло, его разбудил ужасный крик. "Это они, наверно, вопят на
радостях, что поймали крысу!" - решил Эмиль.
Но тут в комнату вбежала мама. Она выволокла Эмиля из постели и
зашептала ему на ухо:
- Немедленно отправляйся в сарай и не попадайся папе на глаза, пока
он не вытащит из мышеловки большой палец. Не то ты пропал, это точно!
Она схватила Эмиля за руку и потащила его из комнаты, в чем он был, а
был он в ночной рубашке. Времени одеться решительно не оставалось.
- Без ружарика и кепарика не пойду! - закричал Эмиль и заметался по
комнате в поисках этих двух предметов первой необходимости. Наконец все
было найдено, и он помчался к сараю так прытко, что рубаха на нем
трепетала, словно флаг на сильном ветру.
Ты, конечно, помнишь, что в сарае Эмиль отсиживал всякий раз, когда
попадался с какой-нибудь шалостью. Мама сразу же задвинула засов, чтобы
он не вырвался на волю. А сам он заперся изнутри, чтобы к нему никто не
проник. Так что все предосторожности были соблюдены. Мама считала, что
необходимо уберечь Эмиля от гнева отца.
Эмиль думал то же самое. Поэтому он заперся, уселся на бревно и стал
вырезывать из деревянной чурочки очередного смешного человечка. Ты ведь
уже знаешь, что этим делом он занимался всякий раз, когда его в
наказание запирали в сарай. Уже девяносто семь человечков аккуратно
стояли на полке, прилаженной вдоль стены сарая. Эмиль с удовольствием
разглядывал свои маленькие деревянные скульптуры и думал, что не пройдет
много времени, как их накопится здесь целая сотня, а это уже кое-что!
Вроде юбилея!
"Тогда я устрою здесь, в сарае, пир на весь мир, но приглашу одного
только Альфреда", - решил Эмиль, сидя на бревне с перочинным ножиком в
руках.
Издалека до него доносились крики отца, но вскоре они смолкли. Потом
вдруг раздался какой-то тонкий, пронзительный визг. И Эмиль испугался,
почему-то решив, что это визжит сестренка Ида, но тут же вспомнил, что
сегодня было решено заколоть свинью. Конечно, это визжала свинья. Для
нее 28 число оказалось таким несчастливым... Впрочем, не для нее одной.
К обеду Эмиля выпустили на свободу. Не успел он войти на кухню, как к
нему бросилась сияющая сестренка Ида.
- А на обед будут пальты!.. У нас на обед будут пальты!.. - вопила
она.
Спорим, ты не знаешь, что такое п-а-ль-ты! По виду это что-то вроде
больших клецок, но они бурого цвета и начинены кусочками свиного сала. А
по вкусу напоминают кровяную колбасу, только в тысячу раз вкуснее. Вот
что такое пальты!
Мама стояла у кухонного стола и мешала в глиняной миске тесто для
этих самых пальтов, и вода кипела в кастрюле на печке, чтобы их варить.
Значит, на обед и вправду будут эти бурые клецки, похожие на кровяную
колбасу, только в тысячу раз вкуснее.
- Спорим, что я съем восемнадцать пальтов, - расхвасталась маленькая
Ида, хотя, поглядев на нее, трудно было предположить, что она справится
и с одной половинкой.
- Чего зря спорить, - сказал Эмиль.- Папа тебе все равно не
позволит... Кстати, где он?
- Лежит во дворе, отдыхает, - ответила Ида.
Эмиль поглядел в кухонное окно, увидел, что в самом деле отец его
лежит на травке как раз под окном, и удивился: обычно он отдыхал после
обеда, сидя в кресле.
"Сегодня, видно, он очень устал, - подумал Эмиль. - Человек, попавший
в мышеловку, наверное, всегда так устает".
Эмиль сразу же заметил, что у папы обута только одна нога. Но Эмиль
знал, что его папа славится своей бережливостью - он, может быть, решил
с сегодняшнего дня снашивать подметку только на одном башмаке, а на
другом беречь.
Но потом Эмиль разглядел на большом пальце босой папиной ноги ужасный
кровоподтек. И тогда он все понял. Эта проклятая мышеловка так стукнула
папу по пальцу, что теперь он не может надеть на ногу башмак. Эмилю
стало стыдно, что своей дурацкой охотой на крысу он причинил папе боль,
и ему захотелось тут же сказать папе что-нибудь очень приятное. Он
помнил, что пальты - самое любимое папино блюдо, и потому, схватив со
стола миску с тестом для пальтов, высунулся с ней в окно.
- Гляди, пап, - радостно крикнул он, - что у нас сегодня на обед!
Пальты!
Папа не спеша сдвинул шляпу, которой прикрыл лицо, и мрачно взглянул
на сына. Было ясно, что он все еще не забыл про мышеловку. И Эмилю еще
больше захотелось во что бы то ни стало хоть чем-нибудь порадовать папу.
- Ты только погляди, сколько тут в миске теста! - И он чуть ли не
весь высунулся из окна, вытянув перед собой тяжелую миску...
Ты верно сообразил! Эмиль не удержал миски! Она выскользнула у него
из рук, перевернулась в воздухе, и все тесто, приготовленное для
пальтов, шмякнулось прямо на голову папе, который, как ты уже знаешь,
отдыхал на траве под окном.
- Б-л-у-р-п! - только и произнес папа, потому что вряд ли кто-нибудь
на свете сможет произнести что-нибудь другое, когда у него и глаза, и
рот, и нос густо залеплены жирным тестом для пальтов.
Папа разом вскочил на ноги и, несмотря на кляп из теста во рту,
взревел так страшно и громко, что, наверное, было слышно на самом
дальнем конце Л ннеберги. Миска плотно сидела у него на голове, словно
шлем викинга, а с его носа медленно стекало густое темное тесто.
Как раз в этот миг из прачечной вышла Крюсе-Майя. Она промывала там
свиные кишки для набивки колбас. Когда она увидела папу Эмиля с лицом,
залитым темной кровавой массой, то завизжала не своим голосом и со всех
ног бросилась в деревню разносить эту страшную весть.
На визг Крюсе-Майи из коровника выбежала Лина, увидела папу Эмиля и
завопила как оглашенная:
- Караул! Этот разбойник пристукнул своего отца! Беда! О-о-о!
Когда же мама Эмиля увидела, что случилось, она первым делом схватила
сына за руку и прямым ходом потащила его назад, в сарай. Эмиль, все еще
в одной рубашке, снова уселся на бревно и принялся вырезывать очередную
смешную фигурку, а его мама в это время старательно очищала голову и
лицо папы от налипшего теста для пальтов.
- Послушай, - сказал папа, - постарайся все же наскрести с меня теста
хоть на три-четыре штучки. Очень хочется пальтов!
Но мама Эмиля только горестно покачала головой.
- Что с воза упало, то пропало, - сказала она. - Придется печь
картофельные оладьи.
- Ха-ха-ха! Вот так так! - распевала маленькая Ида. - Ни обед, ни
ужин! Никому не нужен!
Папа строго взглянул на нее, и она тут же умолкла. Мама Эмиля
попросила Лину натереть картошку для оладьев. А ты, верно, и не знаешь
толком, что такое картофельные оладьи? Это очень вкусная еда! Что-то
вроде лепешек, но только не из теста, а из свеженатертого сырого
картофеля. И, уж поверь мне, они гораздо вкуснее, чем ты думаешь.
Лина быстро натерла целую гору картошки. Густая серо-желтая, чуть
красноватая масса до краев наполнила ту самую миску, в которой недавно
было тесто для пальтов и которую мама сняла с папиной головы. Не мог же
он таскать ее на себе целый день! Он ведь не викинг!
Папа отмылся наконец дочиста и пошел, в ожидании картофельных
оладьев, на поле косить рожь. Не успел он уйти, как мама отодвинула
засов на сарае и выпустила Эмиля.
- Давай играть в "Дуй-передуй", - тут же предложил он сестренке Иде,
чтобы размяться после долгого сидения.
Ида от восторга запрыгала на одной ножке.
"Дуй-передуй" была замечательная игра. Ее выдумал сам Эмиль.
Заключалась она вот в чем: надо было прыгать на одной ножке по
особому маршруту. Со двора в прихожую, из прихожей на кухню, из кухни в
спальню, из спальни снова на кухню, из кухни в прихожую, из прихожей во
двор, со двора снова в прихожую и так далее. Причем всякий раз, когда
Эмиль встречался с сестренкой Идой, они должны были одновременно ткнуть
друг друга в живот указательным пальцем и громко крикнуть "Дуй-передуй".
Вот и вся игра. Но Эмилю и Иде она казалась очень увлекательной. Когда
же Эмиль в восемьдесят восьмой раз прискакал на кухню, он столкнулся с
Линой, которая шла к плите с полной миской натертого картофеля, чтобы
начать печь оладьи. И так как Эмиль решил, что Лина обидится, если не
принять ее в игру, а он не хотел никого обижать, он на скаку ткнул ее
пальцем в живот и громко крикнул:
- Дуй-передуй!
По правде говоря, этого он, конечно, не должен был делать, ведь он
отлично знал, что Лина больше всего на свете боится щекотки.
- И-и-и-и-и! - завизжала Лина и стала извиваться, как гусеница. При
этом миска - представь себе, какой ужас! - выскользнула у нее из рук...
Никто, собственно, так и не понял, как это случилось, но папа,
который, как назло, именно в этот момент распахнул дверь кухни, надеясь
наконец пообедать, оказался опять с миской на голове.
- Б-л-у-р-п! - снова взревел папа Эмиля, потому что сквозь тертую
картошку ничего более членораздельного никто на свете произнести не
может.
К счастью для Эмиля, вовремя подоспевшая мама схватила его за руку и
прямым ходом поволокла к сараю. И Эмиль, в третий раз усевшись на
бревно, слышал доносящиеся до него вопли папы, заглушенные на этот раз
тертой картошкой, но все же достаточно громкие, чтобы долететь до
другого конца Л ннеберги.
И хоть Эмиль вырезал своего сотого смешного человечка, настроение у
него было совсем не юбилейное. Наоборот! Он метался по сараю как
рассвирепевший тигр! Это просто издевательство запирать ребенка на засов
по три раза в день! Какая уж тут справедливость!
- Разве я виноват, что папа всякий раз во что-нибудь да влипнет! -
возмущался Эмиль.- Даже мышеловку и ту нельзя поставить, он тут же сует
в нее ногу! И почему он вечно вертится там, где собираются варить пальты
или печь оладьи?..
Но я бы решительно не хотела, чтобы ты подумал, будто Эмиль не любит
своего папу или что папа Эмиля не любит своего сына. На самом деле они
повсюду, выглядывая, что бы такое украсть. Из-за черных усов и
широкополой шляпы его никто не узнавал, и это хорошо, а то бы все
перепугались.
Но будь Ворон поумнее, он не приехал бы на Хультсфредское поле в тот
день, когда туда прискакал Эмиль из Л ннеберги со своим ружариком. Ты
только послушай, что получилось!
Эмиль обходил все балаганы и внимательно смотрел по сторонам, не
теряя надежды найти Альфреда. Так он снова оказался у палатки бородатой
дамы. Он заглянул в палатку и увидел, что дама считает деньги. Ей,
конечно, хотелось узнать, сколько она получила за свою бороду в это
счастливое воскресенье.
Сумма, видно, была немалая, потому что она усмехнулась и радостно
погладила свою бороду. И тут она увидела Эмиля.
- Заходи, малыш! - крикнула она. - Ты такой славный мальчуган, можешь
бесплатно посмотреть на меня.
Эмиль уже видел ее бороду, но не хотел быть невежливым. Он вошел в
палатку со своим кепариком на голове и ружариком в руке и долго-долго
глядел на бороду дамы - примерно на двадцать пять эре.
- Как отрастить такую красивую бороду? - спросил он.
Но бородатая дама ему не ответила, потому что в этот момент кто-то
произнес глухим голосом:
- Отдавай деньги, не то я срежу тебе бороду!
Это был Ворон. Они не заметили, как он прокрался в палатку.
Бородатая дама побледнела как полотно - конечно, побледнела только та
часть лица, где не было бороды. Бедняжка уже протянула было всю выручку
Ворону, но тут Эмиль сунул ей в руки свой ружарик.
- Защищайся! - крикнул он.
И бородатая дама схватила ружье. В полутьме палатки было трудно
что-либо разглядеть, и дама решила, что Эмиль дал ей настоящее ружье,
такое, которое стреляет. И что самое удивительное... Ворон тоже так
подумал!
- Руки вверх, не то стрелять буду! - крикнула бородатая дама.
И тут уж настал черед Ворона побледнеть как полотно, и он поднял
руки. Он стоял и дрожал, а бородатая дама так громко звала полицию, что
голос ее разнесся по всему Хультсфредскому полю.
Полицейские прибежали, и с тех пор Ворона никто никогда не видел, а
во всем Смоланде не было больше ни одной кражи. О бородатой даме,
поймавшей Ворона, много писали во всех газетах. Но никто ни строчки не
написал об Эмиле и о его ружарике. Вот я и думаю, что давно пора
рассказать, как все было на самом деле.
- Здорово, что я взял с собой в Хультсфред кепарик и ружарик! -
сказал Эмиль, когда полицейские повели Ворона в участок.
- Да, ты смелый мальчик, - сказала бородатая дама. - В награду можешь
смотреть на мою бороду сколько твоей душе угодно.
Но Эмиль устал. Он больше не хотел ни смотреть на бороду, ни
развлекаться. Он хотел только спать. К тому же начало темнеть. Подумать
только, как быстро прошел целый длинный день... А он так и не увидел
Альфреда!
Папа и мама Эмиля и Лина тоже устали. Они так долго искали друг друга
и Эмиля, а Лина так долго искала Альфреда, что теперь никто из них не
мог больше никого искать.
- Ой, как ноги болят! - сказала мама Эмиля, и папа сочувственно
кивнул.
- Да, забавно побывать на таком празднике, - сказал он. - А теперь
лучшее, что мы можем сделать, - это поехать домой.
И они поплелись на опушку леса, чтобы запрячь лошадь и поскорее
вернуться на хутор. Подойдя поближе, они увидели, что к тому дереву, к
которому они привязали Маркуса, привязана и их старая кобыла. Обе лошади
мирно жевали сено.
Мама Эмиля заплакала.
- Где же ты, мой малыш! - причитала она. - Где же ты, мой Эмиль!
Но Лина покачала головой.
- Этот мальчик не пропадет...- заявила она. - Озорник он, и все тут!
Только и делает, что шалит.
Вдруг они услышали, что к ним кто-то бежит. Это оказался Альфред.
- Где Эмиль? - спросил он, с трудом переводя дух.- Я все обегал. Весь
день его ищу.
- А я и знать не хочу, где он, - обиженно сказала Лина и полезла в
бричку, чтобы ехать домой.
И представь себе, она чуть не наступила на Эмиля. В бричке лежало
сено и, зарывшись в него, спал Эмиль. Но он тут же проснулся и увидел,
кто стоит у брички в красивой синей форме, все еще не отдышавшись от
быстрого бега. Эмиль протянул руку и обнял Альфреда за шею.
- Это ты, Альфред! - радостно проговорил- он и тут же снова заснул.
А потом все жители хутора поехали домой, в Катхульт. Маркус бодро
бежал рысью, а Юлан поспевала как могла - ее привязали сзади к коляске.
Эмиль снова проснулся и увидел темный лес и светлое летнее небо, он
вдохнул запах сена и лошади и услышал топот копыт и скрип колес. Но
почти всю дорогу он проспал, и ему приснилось, что Альфред скоро
вернется домой, в Катхульт, к Эмилю. Так оно и случилось.
Итак, Эмиль веселился на Хультсфредском поле 8 июля. Догадайся, искал
ли еще кто-нибудь Эмиля весь этот день? А если не догадался, то спроси
Крюсе-Майю! Впрочем, нет, лучше не спрашивай, потому что она покрывается
красными пятнами, когда с ней об этом заговаривают.
Теперь ты знаешь, что натворил Эмиль 7 марта, и 22 мая, и 10 июня, и
8 июля. Но для тех, кому охота проказничать, есть и другие дни в
календаре, а Эмилю всегда охота проказничать. Он шалит почти каждый день
весь год напролет, но особенно надо отметить 9 августа, 11 октября и 3
ноября.
Ха-ха-ха, не могу удержаться от смеха, когда подумаю о том, что он
выкинул 3 ноября, но рассказывать не стану, потому что обещала маме
Эмиля молчать. Хотя именно после этого в Л ннеберге стали собирать
деньги. Все жители деревни до того жалели Свенсонов с хутора Катхульт
из-за их озорника-мальчишки, что никто из них не отказался дать по
пятьдесят эре. Собранные деньги завязали в узелок и принесли маме Эмиля
со словами: "Может, тут хватит денег, чтобы отправить вашего Эмиля в
Америку?"
Хорошенькое дело! Отправить Эмиля в Америку... А кто тогда стал бы у
них председателем сельской управы? Конечно, через много лет...
К счастью, мама Эмиля не согласилась на такое глупое предложение. Она
очень рассердилась и в гневе швырнула узелок с деньгами в окно, да так,
что монетки разлетелись по всей Л ннеберге.
- Эмиль прекрасный мальчик, - твердо сказала она. - И мы любим его
таким, какой он есть!..
И все же мама была не спокойна за своего Эмиля. Так обычно бывает с
мамами, когда люди приходят к ним с жалобами на их ребенка. И вечером,
когда Эмиль уже лежал в постели со своим кепариком и ружариком, она села
на край его кровати.
- Эмиль,- сказала она, - скоро ты уже пойдешь в школу. Что же с тобой
будет? Ведь ты такой озорник, только и делаешь, что проказничаешь...
Эмиль лежал и улыбался, а большие голубые глаза так и сверкали из-под
копны светлых волос.
- Тра-ля-ля, тра-ля-ля, - пропел он, потому что такие разговоры он и
слушать не хотел.
- Эмиль, - уже строго сказала мама, - как ты будешь себя вести, когда
пойдешь в школу?
- Хорошо,- ответил Эмиль.- Думаю, что перестану проказничать... когда
буду в школе. Мама Эмиля вздохнула.
- Да-да, понадеемся на это, - сказала она и пошла к двери.
Но тут Эмиль поднял голову с подушки, обезоруживающе заулыбался и
добавил:
- Но это не наверняка!
Да, я совсем забыла тебе рассказать, что не только мама, но и Лина
были решительно против того, чтобы отправить Эмиля в Америку. Но, пожа-
луйста, не думай, что из любви к нему. Скорее, наоборот. Вот послушай,
как дело было.
Когда жители Л ннеберги принесли маме Эмиля деньги, собранные, чтобы
отправить Эмиля в Америку, мама, как ты помнишь, очень рассердилась.
- Эмиль прекрасный мальчик, - твердо сказала мама. - И мы любим его
таким, какой он есть! Он никуда не поедет!
А Лина подтвердила:
- Конечно! Об американцах ведь тоже надо подумать. Они не сделали нам
ничего плохого, за что же нам насылать на них Эмиля?
Но тут мама Эмиля строго и укоризненно на нее посмотрела, и Лина
поняла, что сморозила глупость. Она добавила, пытаясь исправить
положение:
- В газете писали, что в Америке было страшное землетрясение... Я
считаю, что после этого нельзя к ним отправлять Эмиля. Это жестоко и
несправедливо!
- Иди-ка ты, Лина, лучше коров доить, - сказала мама. Лина взяла
подойник, отправилась в хлев и стала доить так усердно, что брызги лете-
ли во все стороны. И при этом все бормотала себе под нос:
- Должна же быть на свете справедливость. Нельзя, чтобы все беды
разом обрушились на американцев. Но я готова с ними поменяться, я бы с
радостью им написала: "Вот вам Эмиль, а землетрясение пришлите нам!"
Но она бесстыдно хвасталась. Куда ей писать в Америку - ведь ее
письмо и в Смоланде никто не мог разобрать. Нет уж, если кому писать в
Америку, так это маме Эмиля. Она отлично умела писать и записывала все
проделки Эмиля в синюю тетрадь, которую хранила в ящике стола.
"Чего ради ты это делаешь? - не раз спрашивал папа. - Только зря наш
карандаш испишешь!"
Но маму это нимало не заботило. Она записывала все шалости Эмиля,
чтобы он узнал, когда вырастет, что вытворял мальчишкой. И тогда он
поймет, почему его мама так рано поседела.
Только ты не подумай, что Эмиль был плохой - нет-нет, его мама
говорила чистую правду, когда уверяла, что он прекрасный мальчик.
"Вчера Эмиль был выше всяких похвал, - писала она
27 июля в своей тетради. - За весь день ни разу не нашалил. Наверное,
потому, что у него была высокая температура".
Но к вечеру 28 июля температура у Эмиля, видно, упала, потому что
описание его проделок за этот день заняло несколько страниц. Эмиль был
сильный, как бычок, и стоило ему чуть-чуть поправиться, как он начал
проказничать пуще прежнего.
"Сроду не видела такого озорника!" - все твердила Лина. Ты, может,
уже догадался, что Лина не очень-то любила Эмиля. Она предпочитала ему
Иду, младшую сестренку Эмиля, славную, послушную девочку. Зато Альфред,
как ты уже, наверное, понял, очень любил Эмиля, хотя никто не понимал,
за что именно. И Эмиль тоже очень любил Альфреда. Им всегда было весело
вместе, и когда Альфред бывал свободен, он учил Эмиля всевозможным
вещам. Например, запрягать лошадь, или вырезать из дерева разные фигур-
ки, или жевать табак - это, правда, было не очень-то полезное занятие,
да Эмиль этому и не научился, только разок попробовал, но все же попро-
бовал, потому что хотел все перенять у Альфреда. Альфред смастерил Эмилю
ружье. И ружье это стало, как ты знаешь, любимой вещью Эмиля. А после
ружья он больше всего любил - это ты тоже помнишь - свою плохонькую ке-
почку, которую папа как-то привез ему из города. Потом, кстати, папа не
раз об этом жалел.
"Я люблю мой ружарик и мой кепарик", - говорил Эмиль и всегда, когда
ложился спать, клал с собой в постель ружье и кепку. И мама его ничего
не могла тут поделать.
Я тебе уже перечисляла всех жителей хутора Катхульт, а вот про
Крюсе-Майю чуть-чуть не забыла. И вот почему.
Крюсе-Майя, маленькая, худенькая старушка, жила, собственно говоря, в
избушке в лесу, а не на хуторе, но часто приходила туда, чтобы помочь
постирать белье или приготовить домашнюю колбасу, а заодно и напугать
Эмиля и Иду своими страшными историями про мертвецов, духов и привиде-
ния, которые Крюсе-Майя так любила рассказывать.
Но теперь ты, наверное, хочешь послушать про новые проделки Эмиля?
Каждый день он что-нибудь да вытворял, если только был здоров, так что
мы можем взять любой день наугад. Почему бы нам не начать хоть с того же
28 июля?
на голову своему папе, а затем был вынужден вырезать из
дерева сотого смешного человечка
На кухне в Катхульте стоял старый деревянный диванчик, выкрашенный в
синий цвет. На нем по ночам спала Лина. В те далекие времена на кухнях
во всех хуторах округа Смоланд стояли такие деревянные диванчики, на
которых спали работницы. И в Катхульте все было точно так, как везде.
Лине очень удобно спалось на нем, и она никогда не просыпалась до звона
будильника, который раздавался ровно в половине пятого утра. Тогда Лина
поднималась и шла в хлев доить коров. Не успевала Лина выйти из кухни,
как туда быстро входил папа Эмиля, чтобы выпить утреннюю чашку кофе в
тишине и покое до того, как проснется Эмиль.
"Как приятно, - думал папа, - сидеть одному за большим круглым столом
и прислушиваться к птичьему щебету за окном да к кудахтанью кур. Как
приятно, что не надо с опаской поглядывать на Эмиля!" Папа любил не
торопясь попивать кофе, слегка раскачиваться на стуле и ощущать под
босыми ступнями прохладные свежевымытые половицы, которые Лина выскребла
добела. Папа Эмиля всегда ходил по утрам босиком, и не только потому,
что ему это нравилось. Была у него и другая цель.
- Ты тоже могла бы быть побережливей, - сказал он как-то маме,
которая, видно, из упрямства наотрез отказывалась ходить босиком. - Ты
так неаккуратно носишь свои башмаки, что через десять лет наверняка
придется покупать новые.
- Наверняка! - произнесла мама таким тоном, что папе больше никогда
не хотелось заводить об этом разговор.
Да я, кажется, уже говорила, что до звона будильника Лина обычно
спала мертвым сном, но вот однажды утром она, представь себе, проснулась
до того, как зазвонил будильник. Это было 27 июля, в тот самый день,
когда у Эмиля был жар. А теперь подумай, может ли быть что-нибудь
ужаснее, чем проснуться от того, что у тебя по голове пробежала большая
крыса? А это как раз и произошло с Линой. Она завопила не своим голосом
и схватила кочергу, но крыса юркнула в какую-то щель и исчезла.
Папа Эмиля прямо из себя вышел, когда услыхал про крысу.
- Шутка сказать! - воскликнул он.- Да она же сожрет у нас весь хлеб и
все мясо!
- И меня в придачу! - добавила Лина.
- Но главное - хлеб и мясо, - настаивал папа. - Нужно взять у соседей
хорошую кошку и запереть на ночь на кухне.
Когда Эмиль услышал про крысу, он тут же стал придумывать способ ее
поймать. Мало ли что! А вдруг кошка промахнется?..
Часам к десяти вечера температура у Эмиля упала, он почувствовал себя
хорошо, и его так и распирало желание взяться за какое-нибудь полезное
дело.
Весь Катхульт к этому времени уже спал крепким сном: папа, мама и
маленькая Ида - в спальне, рядом с кухней; Лина - на синем деревянном
диванчике на кухне; Альфред - в своей каморке. Свиньи спали в свинарни-
ке, куры - на насесте, в курятнике, коровы - в хлеву, а лошади - в заго-
не. Не спал только один Эмиль. Он лежал, лежал, потом не выдержал, ти-
хонько встал с постели и осторожно, чтобы не скрипнула половица, на цы-
почках проскользнул на кухню.
Во тьме горели зеленые глаза чужой кошки.
- Сидишь без дела? - спросил ее Эмиль.- Мучаешься? "Мяу!" - жалобно
подтвердила кошка.
- Тогда иди домой, - сказал Эмиль. Ведь он очень любил животных и не
позволял их мучить.
Он тихонько приоткрыл дверь, и чужая кошка пулей выскочила во двор.
Итак, кошка ушла к себе домой, а крыса осталась тут. Значит, ее надо
было поймать во что бы то ни стало. Эмиль достал из ящика мышеловку,
отрезал маленький кусочек сала и нацепил его на крючок. Сперва он решил
поставить мышеловку возле двери чулана. Но потом передумал. Он рассуждал
так: если крыса выглянет из двери чулана и сразу увидит капкан, она
испугается и станет очень осторожной, и тогда поймать ее не удастся.
Лучше дать ей спокойно побегать по кухне, порезвиться - она заиграется,
перестанет бояться и тут-то угодит в мышеловку. Он даже сперва решил
поставить мышеловку Лине на голову, раз она говорила, что эта наглая
крыса пробежала у нее по голове, но тут же отказался от этого плана -
Лина могла проснуться и испортить всю охоту. Надо найти другое место.
Лучше всего, пожалуй, поставить мышеловку под обеденный стол!
Крыса знает, что там всегда найдешь хлебные крошки, но только,
конечно, не возле папиного стула - папа не из тех, кто уронит хоть одну
крошку.
"А что, - подумал Эмиль, - если крыса во время обеда тихонько подкра-
дется к папиному стулу и, не обнаружив ни крошки хлеба, примется глодать
большой палец папиной ноги!" Нет, он этого не допустит! И Эмиль реши-
тельно поставил мышеловку под стол, как раз там, где обычно находятся
папины ноги.
Потом Эмиль лег в постель и заснул, довольный собой. Когда было уже
совсем светло, его разбудил ужасный крик. "Это они, наверно, вопят на
радостях, что поймали крысу!" - решил Эмиль.
Но тут в комнату вбежала мама. Она выволокла Эмиля из постели и
зашептала ему на ухо:
- Немедленно отправляйся в сарай и не попадайся папе на глаза, пока
он не вытащит из мышеловки большой палец. Не то ты пропал, это точно!
Она схватила Эмиля за руку и потащила его из комнаты, в чем он был, а
был он в ночной рубашке. Времени одеться решительно не оставалось.
- Без ружарика и кепарика не пойду! - закричал Эмиль и заметался по
комнате в поисках этих двух предметов первой необходимости. Наконец все
было найдено, и он помчался к сараю так прытко, что рубаха на нем
трепетала, словно флаг на сильном ветру.
Ты, конечно, помнишь, что в сарае Эмиль отсиживал всякий раз, когда
попадался с какой-нибудь шалостью. Мама сразу же задвинула засов, чтобы
он не вырвался на волю. А сам он заперся изнутри, чтобы к нему никто не
проник. Так что все предосторожности были соблюдены. Мама считала, что
необходимо уберечь Эмиля от гнева отца.
Эмиль думал то же самое. Поэтому он заперся, уселся на бревно и стал
вырезывать из деревянной чурочки очередного смешного человечка. Ты ведь
уже знаешь, что этим делом он занимался всякий раз, когда его в
наказание запирали в сарай. Уже девяносто семь человечков аккуратно
стояли на полке, прилаженной вдоль стены сарая. Эмиль с удовольствием
разглядывал свои маленькие деревянные скульптуры и думал, что не пройдет
много времени, как их накопится здесь целая сотня, а это уже кое-что!
Вроде юбилея!
"Тогда я устрою здесь, в сарае, пир на весь мир, но приглашу одного
только Альфреда", - решил Эмиль, сидя на бревне с перочинным ножиком в
руках.
Издалека до него доносились крики отца, но вскоре они смолкли. Потом
вдруг раздался какой-то тонкий, пронзительный визг. И Эмиль испугался,
почему-то решив, что это визжит сестренка Ида, но тут же вспомнил, что
сегодня было решено заколоть свинью. Конечно, это визжала свинья. Для
нее 28 число оказалось таким несчастливым... Впрочем, не для нее одной.
К обеду Эмиля выпустили на свободу. Не успел он войти на кухню, как к
нему бросилась сияющая сестренка Ида.
- А на обед будут пальты!.. У нас на обед будут пальты!.. - вопила
она.
Спорим, ты не знаешь, что такое п-а-ль-ты! По виду это что-то вроде
больших клецок, но они бурого цвета и начинены кусочками свиного сала. А
по вкусу напоминают кровяную колбасу, только в тысячу раз вкуснее. Вот
что такое пальты!
Мама стояла у кухонного стола и мешала в глиняной миске тесто для
этих самых пальтов, и вода кипела в кастрюле на печке, чтобы их варить.
Значит, на обед и вправду будут эти бурые клецки, похожие на кровяную
колбасу, только в тысячу раз вкуснее.
- Спорим, что я съем восемнадцать пальтов, - расхвасталась маленькая
Ида, хотя, поглядев на нее, трудно было предположить, что она справится
и с одной половинкой.
- Чего зря спорить, - сказал Эмиль.- Папа тебе все равно не
позволит... Кстати, где он?
- Лежит во дворе, отдыхает, - ответила Ида.
Эмиль поглядел в кухонное окно, увидел, что в самом деле отец его
лежит на травке как раз под окном, и удивился: обычно он отдыхал после
обеда, сидя в кресле.
"Сегодня, видно, он очень устал, - подумал Эмиль. - Человек, попавший
в мышеловку, наверное, всегда так устает".
Эмиль сразу же заметил, что у папы обута только одна нога. Но Эмиль
знал, что его папа славится своей бережливостью - он, может быть, решил
с сегодняшнего дня снашивать подметку только на одном башмаке, а на
другом беречь.
Но потом Эмиль разглядел на большом пальце босой папиной ноги ужасный
кровоподтек. И тогда он все понял. Эта проклятая мышеловка так стукнула
папу по пальцу, что теперь он не может надеть на ногу башмак. Эмилю
стало стыдно, что своей дурацкой охотой на крысу он причинил папе боль,
и ему захотелось тут же сказать папе что-нибудь очень приятное. Он
помнил, что пальты - самое любимое папино блюдо, и потому, схватив со
стола миску с тестом для пальтов, высунулся с ней в окно.
- Гляди, пап, - радостно крикнул он, - что у нас сегодня на обед!
Пальты!
Папа не спеша сдвинул шляпу, которой прикрыл лицо, и мрачно взглянул
на сына. Было ясно, что он все еще не забыл про мышеловку. И Эмилю еще
больше захотелось во что бы то ни стало хоть чем-нибудь порадовать папу.
- Ты только погляди, сколько тут в миске теста! - И он чуть ли не
весь высунулся из окна, вытянув перед собой тяжелую миску...
Ты верно сообразил! Эмиль не удержал миски! Она выскользнула у него
из рук, перевернулась в воздухе, и все тесто, приготовленное для
пальтов, шмякнулось прямо на голову папе, который, как ты уже знаешь,
отдыхал на траве под окном.
- Б-л-у-р-п! - только и произнес папа, потому что вряд ли кто-нибудь
на свете сможет произнести что-нибудь другое, когда у него и глаза, и
рот, и нос густо залеплены жирным тестом для пальтов.
Папа разом вскочил на ноги и, несмотря на кляп из теста во рту,
взревел так страшно и громко, что, наверное, было слышно на самом
дальнем конце Л ннеберги. Миска плотно сидела у него на голове, словно
шлем викинга, а с его носа медленно стекало густое темное тесто.
Как раз в этот миг из прачечной вышла Крюсе-Майя. Она промывала там
свиные кишки для набивки колбас. Когда она увидела папу Эмиля с лицом,
залитым темной кровавой массой, то завизжала не своим голосом и со всех
ног бросилась в деревню разносить эту страшную весть.
На визг Крюсе-Майи из коровника выбежала Лина, увидела папу Эмиля и
завопила как оглашенная:
- Караул! Этот разбойник пристукнул своего отца! Беда! О-о-о!
Когда же мама Эмиля увидела, что случилось, она первым делом схватила
сына за руку и прямым ходом потащила его назад, в сарай. Эмиль, все еще
в одной рубашке, снова уселся на бревно и принялся вырезывать очередную
смешную фигурку, а его мама в это время старательно очищала голову и
лицо папы от налипшего теста для пальтов.
- Послушай, - сказал папа, - постарайся все же наскрести с меня теста
хоть на три-четыре штучки. Очень хочется пальтов!
Но мама Эмиля только горестно покачала головой.
- Что с воза упало, то пропало, - сказала она. - Придется печь
картофельные оладьи.
- Ха-ха-ха! Вот так так! - распевала маленькая Ида. - Ни обед, ни
ужин! Никому не нужен!
Папа строго взглянул на нее, и она тут же умолкла. Мама Эмиля
попросила Лину натереть картошку для оладьев. А ты, верно, и не знаешь
толком, что такое картофельные оладьи? Это очень вкусная еда! Что-то
вроде лепешек, но только не из теста, а из свеженатертого сырого
картофеля. И, уж поверь мне, они гораздо вкуснее, чем ты думаешь.
Лина быстро натерла целую гору картошки. Густая серо-желтая, чуть
красноватая масса до краев наполнила ту самую миску, в которой недавно
было тесто для пальтов и которую мама сняла с папиной головы. Не мог же
он таскать ее на себе целый день! Он ведь не викинг!
Папа отмылся наконец дочиста и пошел, в ожидании картофельных
оладьев, на поле косить рожь. Не успел он уйти, как мама отодвинула
засов на сарае и выпустила Эмиля.
- Давай играть в "Дуй-передуй", - тут же предложил он сестренке Иде,
чтобы размяться после долгого сидения.
Ида от восторга запрыгала на одной ножке.
"Дуй-передуй" была замечательная игра. Ее выдумал сам Эмиль.
Заключалась она вот в чем: надо было прыгать на одной ножке по
особому маршруту. Со двора в прихожую, из прихожей на кухню, из кухни в
спальню, из спальни снова на кухню, из кухни в прихожую, из прихожей во
двор, со двора снова в прихожую и так далее. Причем всякий раз, когда
Эмиль встречался с сестренкой Идой, они должны были одновременно ткнуть
друг друга в живот указательным пальцем и громко крикнуть "Дуй-передуй".
Вот и вся игра. Но Эмилю и Иде она казалась очень увлекательной. Когда
же Эмиль в восемьдесят восьмой раз прискакал на кухню, он столкнулся с
Линой, которая шла к плите с полной миской натертого картофеля, чтобы
начать печь оладьи. И так как Эмиль решил, что Лина обидится, если не
принять ее в игру, а он не хотел никого обижать, он на скаку ткнул ее
пальцем в живот и громко крикнул:
- Дуй-передуй!
По правде говоря, этого он, конечно, не должен был делать, ведь он
отлично знал, что Лина больше всего на свете боится щекотки.
- И-и-и-и-и! - завизжала Лина и стала извиваться, как гусеница. При
этом миска - представь себе, какой ужас! - выскользнула у нее из рук...
Никто, собственно, так и не понял, как это случилось, но папа,
который, как назло, именно в этот момент распахнул дверь кухни, надеясь
наконец пообедать, оказался опять с миской на голове.
- Б-л-у-р-п! - снова взревел папа Эмиля, потому что сквозь тертую
картошку ничего более членораздельного никто на свете произнести не
может.
К счастью для Эмиля, вовремя подоспевшая мама схватила его за руку и
прямым ходом поволокла к сараю. И Эмиль, в третий раз усевшись на
бревно, слышал доносящиеся до него вопли папы, заглушенные на этот раз
тертой картошкой, но все же достаточно громкие, чтобы долететь до
другого конца Л ннеберги.
И хоть Эмиль вырезал своего сотого смешного человечка, настроение у
него было совсем не юбилейное. Наоборот! Он метался по сараю как
рассвирепевший тигр! Это просто издевательство запирать ребенка на засов
по три раза в день! Какая уж тут справедливость!
- Разве я виноват, что папа всякий раз во что-нибудь да влипнет! -
возмущался Эмиль.- Даже мышеловку и ту нельзя поставить, он тут же сует
в нее ногу! И почему он вечно вертится там, где собираются варить пальты
или печь оладьи?..
Но я бы решительно не хотела, чтобы ты подумал, будто Эмиль не любит
своего папу или что папа Эмиля не любит своего сына. На самом деле они