очень любят друг друга. Но даже когда ты очень сильно кого-нибудь
любишь, ты ведь можешь на него рассердиться? Можешь! Вот, например,
когда случается такая история, как с мышеловкой, или с тестом для
пальтов, или с тертой картошкой...
Время шло, и понедельник 28 июля подходил к концу.
Эмиль сидел в запертом сарае злой как собака. Нечего сказать - хорош
юбилей! Ведь он вырезал сотого смешного человечка! Кроме того, нынче
понедельник, а по понедельникам Альфреда никуда нельзя пригласить - он
занят своими делами. По понедельникам Альфред сидит на крылечке с Лидой,
ухаживает за ней, играет ей на губной гармонике и ни за что на свете не
пойдет ни на какой пир, даже если это пир на весь мир.
Эмиль отшвырнул в сторону перочинный ножик. Как он одинок! Даже на
Альфреда нельзя рассчитывать. И чем больше Эмиль думал о своем
незавидном положении, тем больше злился. Разве это жизнь - просидеть от
зари до зари, весь долгий день, в проклятом сарае! Да еще в одной
рубашке! У него даже не было времени одеться. Сегодня только и делали,
что хватали его за руку и волокли под замок. Весь мир против него! Все
тут, на хуторе Катхульт, спят и видят, чтобы он никогда не вышел из
сарая. Ну что ж, пусть будет по-ихнему! Эмиль трахнул кулаком по
верстаку с такой силой, что все на нем подскочило. ОНИ ДОБИЛИСЬ СВОЕГО!
Отныне он не выйдет отсюда! Никогда! Всю свою жизнь он просидит здесь,
до самой смерти. Как есть - в ночной рубашке, с кепариком на голове,
всеми покинутый, один как перст...
"Наконец-то все будут мною довольны! Больше им не придется целый день
таскать меня за руку то туда, то сюда! - думал он. - Но уж и вам сюда
вход закрыт... Никто из вас не войдет теперь в сарай! Даже папа, если
ему вздумается постругать доску. Да оно и к лучшему! А то еще уронит
долото и поранит себе палец на другой ноге. Как говорится, если уж кому
не везет, то его и на коне собака укусит!"
Все на свете имеет конец, даже долгий июльский вечер. Когда совсем
стемнело, пришла мама и отодвинула засов на двери сарая. Она дернула
створку и поняла, что Эмиль заперся изнутри.
- Выходи, Эмиль! Папа лег спать, бояться больше нечего. В ответ из
сарая раздалось лишь ужасающее "Ха!".
- Почему ты говоришь "Ха!", мой милый мальчик? - удивилась мама. -
Отвори дверь и выходи!
- Я никогда отсюда не выйду, - произнес Эмиль глухим голосом. - И не
пытайся взломать дверь - я буду стрелять! Тут мама увидела, что ее малыш
стоит у маленького окошка с ружьем в руках.
Сперва мама не поверила, что все это всерьез, потом, когда поняла,
как он ожесточился, заплакала и побежала будить папу.
- Эмиль заперся в сарае и не хочет выходить! - воскликнула она. - Что
делать?
Сестренка Ида тоже проснулась и сразу же захныкала.
И все они, папа, мама и маленькая Ида, побежали к сараю. И даже
Альфред, который, как мы знаем, сидел на крылечке с Линой и играл ей на
губной гармонике, присоединился к ним, к немалому огорчению Лины. Тогда
и сама Лина увязалась за ними. Началась операция по извлечению Эмиля из
сарая.
Поначалу папа был бодр и уверен.
- Ничего-ничего! - крикнул он в окошечко. - Проголодаешься - мигом
выскочишь!
В ответ прозвучало только мрачное "Ха!". Папа Эмиля не знал, что
хранится в большой жестяной банке под верстаком. А там был целый
продуктовый склад. Эмиль давно уже позаботился о том, чтобы не умереть с
голоду в сарае. Ведь он попадал сюда в самое неожиданное время - и
утром, и вечером, и днем, и ночью. Как же он мог не подумать заранее о
хлебе насущном. В жестяной банке лежала краюха хлеба, здоровенный ломоть
сыра, несколько кусочков соленой свинины, кулек сушеных вишен и целая
гора сухарей. В древние времена осажденные воины выдерживали
многомесячный штурм крепости с куда меньшим запасом пищи. Эмилю сейчас
казалось, что его сарай и есть самая настоящая осажденная крепость. Он
твердо решил не сдаваться врагу живым. Суровый и непреклонный, словно
полководец, стоял он у окошка сарая, как у бойницы, и старательно
целился.
- Выстрелю в первого, кто подойдет! - предупредил он строго.
- О Эмиль, милый мой сыночек, не говори так! - рыдала мама. - Выходи!
Выходи, пожалуйста, выходи поскорее!
Но Эмиль оставался непреклонен. Тогда выступил Альфред:
- Давай, старик, выходи! Лучше пойдем с тобой купаться на озеро!
- Ты давай играй на гармошке своей Лине, - с горечью ответил Эмиль.-
А я здесь посижу.
Вскоре всем стало ясно, что Эмиля ничем не проймешь. Ни угрозами, ни
посулами - он неумолим. И папа сказал, чтобы все шли спать,- ведь завтра
рабочий день. Так и сделали. И папа Эмиля, и его мама, и сестренка Ида
отправились спать, а Альфред и Лина снова уселись на крылечке.
Не могу тебе передать, какой это был печальный вечер! Мама Эмиля и
маленькая Ида так горько плакали, что подушки у них стали совсем мокрые.
Папа Эмиля так тяжело вздыхал, что просто сердце разрывалось. Он все
время глядел на пустую кровать сына и очень тосковал, не видя ни его
лохматой головы на подушке, ни ружарика, ни кепарика рядом... Одна
только Лина не тосковала по Эмилю. И ей решительно не хотелось идти
спать, а, наоборот, хотелось сидеть всю ночь на крылечке с Альфредом.
Она была очень рада, что Эмиль заперся в сарае.
- Кто знает, сколько этот озорник там высидит? Может, ему скоро
надоест, - пробормотала она себе под нос, подошла на цыпочках к сараю и
для спокойствия задвинула засов на двери.
Альфред в это время играл на гармонике и пел, он был так увлечен, что
даже не заметил, как Лина снова заперла Эмиля.
- "Скакал гусар по полю бо-оя! - пел Альфред. - И пыль клубилась под
конем!"
Эмиль, сидя в сарае на верстаке, слушал его пение и горько вздыхал.
А Лина, вернувшись, обняла Альфреда за шею и, как всегда, принялась
уговаривать его на ней жениться. А он, как всегда, отвечал ей:
- Конечно, раз ты так настаиваешь, я могу на тебе жениться, но к чему
такая спешка?..
- Ну, на будущий-то год мы непременно поженимся! - твердо заявила
Лина, на что Альфред вздохнул куда горше, чем Эмиль в своем сарае, и
запел балладу про "Братьев Львиное Сердце".
Эмиль слушал его пение и жалел, что отказался пойти с Альфредом
купаться на озеро. Вот было бы здорово! Эмиль подошел к двери и поднял
щеколду. Дверь не отворилась. Он же не знал, что это зловредная Лина
опять заперла ее на засов. Он навалился на створку плечом. Дверь не
поддавалась. И тут Эмиль понял, что произошло, и догадался, чьих это рук
дело.
- Ну, подождите, я до нее доберусь! - воскликнул он. - Она у меня еще
попляшет!..
Эмиль огляделся. В сарае было уже совсем темно, хоть глаз выколи.
Когда-то, давным-давно, Эмиля за какую-то шалость заперли в сарай, а он
тут же выбрался из него через окно. После этого случая папа забил окно
двумя крепкими перекладинами. Он боялся, как бы Эмиль не сверзился прямо
в крапиву, густо разросшуюся под стеной сарая. Всякому понятно - папа
просто заботился о своем сыночке и не хотел, чтобы тот обжегся крапивой.
- Через окно мне не выбраться, - вслух рассуждал Эмиль.- Дверь на
запоре. Звать на помощь я не стану ни за что на свете!.. Как же быть?
Он задумчиво глядел на печку. В сарае была сложена самая настоящая
кирпичная печка, чтобы летом было на чем разогреть банку с клеем, а
зимой не мерзнуть.
- Придется лезть через трубу, - решил Эмиль и недолго думая вполз в
печку.
Там было полно золы, оставшейся еще с зимы. Он, конечно, тут же весь
вымазался, но храбро полез вверх по трубе. В квадрате неба над ним
висела рыжая круглая луна.
- Привет, луна! - крикнул Эмиль.- Гляди, гляди, что сейчас будет!
Он лез и лез вверх, упираясь руками и ногами в закопченные кирпичные
стенки.
Если тебе когда-нибудь приходилось лазить по узкой печной трубе, ты и
сам прекрасно знаешь, как это трудно. Да притом еще с ног до головы
вымажешься в саже. Но Эмиля это не смущало.
А коварная Лина тем временем все сидела на крылечке, обвив обеими
руками шею Альфреда, и, конечно, ни о чем не подозревала. Но, как ты
помнишь, Эмиль обещал, что она у него еще попляшет. И, представь себе,
она и вправду заплясала! Да еще как! Лина томно приоткрыла глаза, чтобы
взглянуть на луну, и тут же вскочила.
- Ой-ой-ой! Домовой! И-и-и-и!.. На трубе - домовой! - заверещала она
диким голосом на всю Л ннебергу.
А домовые, если ты не знаешь, это такие сказочные существа, которых в
старое время все в Смоланде очень боялись. Лина наверняка слышала
рассказы Крюсе-Майи про домовых, и про их ужасные проделки, и про то,
какие несчастья обрушатся на голову того, кто хоть раз их увидит.
Потому-то она так и завопила, увидев, что на трубе сидит самый настоящий
домовой, черный, как уголь. И страшный, как черт.
Альфред тоже поднял голову и расхохотался.
- Ну, с этим домовым я хорошо знаком, - сказал он.- Спускайся, Эмиль!
Эмиль стоял во весь рост на коньке крыши в черной от сажи рубашке, он
стоял не шевелясь, словно памятник знаменитому генералу. Потом он поднял
к небу свой черный кулачишко и прокричал так громко, что услышала вся
Л ннеберга:
- Этой ночью сарай будет снесен! Я никогда больше не буду в нем
сидеть!
Альфред подошел к сараю и сказал, широко расставив руки:
- Прыгай, Эмиль, я ловлю!
И Эмиль прыгнул. Прыгнул прямо в объятия Альфреда. А потом они вместе
пошли купаться на озеро. Эмилю и впрямь необходимо было вымыться.
- Сроду не видала такого озорника! - злобно буркнула Лина и
отправилась спать на кухню.
А на озере, среди чудесных водяных лилий, плавали в прохладной воде
Альфред и Эмиль, и огромная красная луна светила им словно фонарь.
- Ты и я, и никто нам не нужен, - сказал Эмиль.- Верно, Альфред?
- Верно, Эмиль,- ответил Альфред.
Озеро прорезала наискосок лунная дорожка, широкая и яркая, а берега
его тонули во тьме. Стояла глубокая ночь, и понедельник, 28 июля, давно
уже кончился.
Но за этим днем последовали другие дни. А раз новые дни, то и новые
шалости и приключения. Маме Эмиля пришлось спешно заводить новую
тетрадку, потому что старую синюю она уже исписала вдоль и поперек, и
так густо, что у нее даже заболела рука.
- Скоро в Виммербю откроется ярмарка, - сказала мама Эмиля.- Я поеду
туда и куплю новую тетрадку, а то эта кончилась.
Так она и сделала. Появилась новая чистая синяя тетрадь, в которую
можно было снова записывать проделки Эмиля.
И все же мама - не то что папа. Она продолжала верить в своего сына
и, как я уже говорила, оказалась права. Эмиль вырос и стал отличным
парнем, а потом и председателем сельской управы - самым уважаемым
человеком во всей Л ннеберге.
Но это было потом, а сейчас вернемся к тому, что произошло в этом
самом Виммербю во время ярмарки, когда Эмиль был еще маленьким.
смертельно напугал не только фру Петрель, но и весь Виммербю
Каждый год в последний день октября в Виммербю бывала ярмарка. И в
этот день с утра до ночи в городке царило необычайное оживление. Все
крестьяне из Л ннеберги и других деревень округа съезжались сюда - кто
продать быка, кто купить телку, кто поменять лошадь, а кто просто
потолкаться в толпе - людей посмотреть и себя показать. Девицы искали
себе женихов, молодые люди - невест, некоторые приезжали в Виммербю лишь
для того, чтобы поесть конфет, поплясать, подраться, повеселиться. Одним
словом, кто зачем.
Как-то раз мама Эмиля спросила Лину: может ли она перечислить все
праздники в году?
- Конечно, - ответила Лина.- Рождество, Пасха и ярмарка в Виммербю!
Теперь-то ты понимаешь, почему 31 октября в Виммербю съезжалось так
много народу?
Часов в пять утра, когда на дворе была еще темень, хоть глаз выколи,
Альфред выкатил из сарая большую коляску, запряг лошадей, и все жители
Катхульта отправились в путь. И папа, и мама, и Альфред, и Лина, и
сестренка Ида, и сам Эмиль. Дома оставалась только Крюсе-Майя приглядеть
за скотиной.
- Бедная Крюсе-Майя, тебе небось тоже хочется на ярмарку? - спросил
ее Альфред. Он, как известно, был добрый малый.
- Вот еще! - возмутилась старуха. - Я пока с ума не сошла. Говорят,
сегодня на землю упадет большая комета, а я хочу умереть у себя дома, в
Л ннеберге, а не Бог знает где!
Ты, наверно, и понятия не имеешь, что это за штука - комета? Да и я
сама толком не знаю, но, кажется, это обломок бывшей звезды, который
куда-то летит в космосе. Все жители Смоланда до ужаса боялись, что
какая-нибудь заблудшая комета ни с того ни с сего врежется в нашу Землю,
разобьет ее вдребезги и на этом кончится жизнь. Об этом было много
всяких разговоров. Даже в местной газетенке писали, что, по полученным
сведениям, комету ждут 31 октября.
- Надо же, чтоб эта комета прилетела как раз в день ярмарки в
Виммербю! - с досадой сказала Лина.- Будем надеяться, что она заявится
только к вечеру и мы успеем повеселиться и купить что надо!
Она счастливо улыбалась и все подталкивала локтем Альфреда, который
сидел рядом с ней на заднем сиденье коляски. Видно, Лина много чего
ждала от этого дня.
На переднем сиденье расположились мама Эмиля с сестренкой Идой на
коленях и папа Эмиля с Эмилем на коленях. А теперь догадайся, кто держал
вожжи? Ну конечно, Эмиль! Я забыла сказать, что правил Эмиль, как
настоящий возница. Альфред, отличный конюх, научил его всем премудростям
обхождения с лошадьми, и Эмиль оказался таким способным учеником, что
быстро превзошел своего учителя.
И вот теперь Эмиль, сидя на коленях у папы, лихо правил парой
запряженных в коляску коней, а править парой - дело не простое! Да, этот
мальчик умел держать вожжи в руках!
Всю ночь напролет лил дождь. Густая мгла черной пеленой нависла над
Л ннебергой. Да что там над Л ннебергой, над всем Смоландом! Небо над
деревьями еще не посветлело, и лес темной сырой стеной стоял по обе
стороны дороги, по которой они катили на ярмарку. Все обитатели
Катхульта были в прекрасном настроении, и обе лошади, Маркус и Юлан,
неслись такой размашистой рысью, что фонтаны брызг из-под колес
вздымались выше головы сидевших в коляске.
Правда, Юлан была не очень-то рада поездке в Виммербю, она была стара
и дряхла и охотнее всего стояла бы сейчас в конюшне на хуторе. Эмиль
давно уже приставал к папе, чтобы тот купил нового коня, под стать
Маркусу, и вот сегодня эта покупка могла состояться - ведь они ехали на
ярмарку! Во всяком случае, Эмиль на это надеялся.
- Ты небось думаешь, что у нас денег куры не клюют, - сказал ему
папа.- Нет, старушке Юлан придется еще поскрипеть годика два-три, никуда
не денешься.
И старушка Юлан скрипела из последних сил. Она бойко трусила вниз по
склону холма, и Эмиль, который очень любил старую клячу, запел, чтобы ее
подбодрить, песенку, которая Юлан очень нравилась:
Тук-тук,
Тук-тук-тук!
Тут копыт раздался стук.
Мчатся кони, скачут кони,
И никто их не догонит!
Наконец они приехали в Виммербю. Было еще рано, и коляску удалось
поставить совсем недалеко от сенного базара, где продавали всякую
живность. Потом все разошлись по своим делам. Мама Эмиля, взяв за руку
сестренку Иду, отправилась покупать новую синюю тетрадку, а заодно
продать яйца и шерсть, которые она привезла с собой из дома. Лине тут же
захотелось пойти с Альфредом в кондитерскую пить кофе, и, как Альфред ни
сопротивлялся, она своего добилась. А Альфреду куда больше хотелось
отправиться вместе с Эмилем и его папой на сенной базар.
Вот ты, наверно, ни разу не был на ярмарке в Виммербю и не знаешь,
как выглядит в такой день сенной базар. А ведь это там продают и
покупают коров и лошадей. Когда папа с Эмилем еще только подходили к
сенному базару, им уже издали было видно, что торговля в полном разгаре.
Эмиль так и рвался в самую гущу толпы, а папа не спеша двинулся за ним,
хоть и не собирался ничего покупать. Он хотел только поглядеть, кто что
продает, да, может, прицениться, если что приглянется.
- Не забудьте, - крикнула им вдогонку мама Эмиля,- ровно в полдень мы
приглашены на обед к фру Петрель! Не забудьте!
Не прошло и пяти минут, как Эмиль увидел коня, от которого не мог
оторвать глаз. Вот это был конь так конь! У Эмиля даже дух захватило и
сердце забилось, как пойманная птичка. Каурая кобыла-трехлетка. Она
стояла у коновязи и так ласково глядела на Эмиля, словно только о том и
мечтала, чтобы он ее купил. И Эмиль захотел ее купить, так захотел, как
еще не хотел ничего в жизни! Он оглянулся, ища глазами отца, чтобы
схватить его за руку, начать просить, ныть, канючить - одним словом,
найти способ уговорить его купить эту лошадь. Но вот невезенье! Отец как
сквозь землю провалился. Он словно растворился в толпе крестьян, которые
громко спорили, уговаривали друг друга, торговались и кричали, оглаживая
лошадей и коров. А те топтались на месте, били копытами землю, ржали,
мычали.
"Вот всегда так! - с горечью подумал Эмиль. - Какой смысл его брать с
собой! Не успеешь отвернуться, как его и след простыл".
А времени ждать не было. Каурая красавица уже приглянулась одному
солидному торговцу лошадьми из Молила.
- Сколько просишь? - спросил Эмиль у хозяина лошади, невзрачного
мужичонки из Туны.
- Триста крон, - ответил тот.
У Эмиля даже заныло в животе, когда он услышал эту цену. Вырвать у
папы триста крон - такая же безнадежная затея, как высечь их из скалы.
"Попытка - не пытка!" - подумал все же Эмиль. Ты ведь знаешь, какой
он был упорный. Во всей Л ннеберге, да что Л ннеберге, во всем Смоланде
второго такого не сыскать. И Эмиль, не мешкая, ринулся в самую толчею,
надеясь найти отца. Он рыскал в толпе, вне себя от волнения, бросался то
к одному крестьянину, то к другому, когда спина издали казалась ему
похожей на спину отца. Но всякий раз он ошибался: на него удивленно
глядели чужие люди.
Эмиль был в отчаянии. Но не подумай, пожалуйста, что он пал духом и
сдался. Ничего подобного! Наоборот!
Посреди рыночной площади была врыта высоченная мачта с флагом. В один
миг Эмиль взобрался на нее, под самый флаг, чтобы его все видели, и
заорал во все горло:
- Эй, люди! Поглядите на меня! У меня пропал отец! Сверху Эмилю было
видно, что его крик услышали - словно волна пробежала по толпе. Кто-то
опрометью бросился к мачте, и, представь себе, это был не кто иной, как
папа Эмиля.
Антон Свенсон стряхнул своего сына с верхушки мачты, как стряхивают
яблоко с яблони, и вцепился пальцами ему в ухо.
- Куда ты подевался, негодник! - кричал он в ярости. - Куда ты меня
тянешь?
Но Эмилю сейчас было не до ответов.
- Бежим! - тянул он за руку папу.- Там лошадь, которую ты обязательно
должен увидеть... Бежим скорей!
Но когда папа Эмиля увидел наконец каурую кобылу, она оказалась уже
проданной! Можешь себе представить, какой это был удар! Эмиль и его папа
подбежали к каурой кобыле как раз в тот момент, когда торговец лошадьми
из Молила, раскрыв бумажник, извлек оттуда три стокроновые бумажки и
сунул их в заскорузлую ладонь крестьянина из Туны.
И вот тут Эмиль заплакал.
- Это смирная лошадь? - спросил торговец лошадьми.
- Еще бы не смирная, - ответил крестьянин из Туны, но при этом он
как-то уж очень упорно отводил глаза в сторону, словно думал о чем-то
другом.
- Судя по ее виду, она голодна, - сказал торговец лошадьми. - Надо бы
задать ей корму перед дальней дорогой.
А Эмиль стоял неподалеку и так горько плакал, что папе стало его
жалко.
- Брось, Эмиль, не плачь, - сказал он и решительно тряхнул головой. -
Пошли отсюда. Я куплю тебе карамелек, и наплевать на все.
Он взял Эмиля за руку, повел его к рядам, где какие-то тетки продава-
ли самодельные конфеты, и купил ему на целых десять эре длинных полоса-
тых карамелек. Тут он повстречал знакомого крестьянина, разговорился с
ним и про все забыл. А Эмиль, с глазами, полными слез, стоял рядом,
сосал полосатую карамельку и думал о лошади. И вдруг он увидел Альфреда.
Рядом с ним важно выступала Лина. Ну и несчастный же вид был у бедного
Альфреда! И не удивительно! Шутка сказать, Лина семнадцать раз провела
его мимо ювелирного магазина и всякий раз упрашивала купить ей колечко
на помолвку.
- Если бы я не уперся как бык, она бы меня окрутила,- хвастался потом
Альфред, очень довольный собой. А как он обрадовался, когда встретился с
Эмилем, который тут же, с места в карьер, рассказал ему о прекрасной
каурой кобыле! Они стояли вместе и вздыхали от горя, что этой лошади
никогда не бывать в Катхульте. Потом Альфред купил у гончара, который
продавал на ярмарке всякие фигурки, глиняную кукушку и подарил ее Эмилю.
- Это тебе от меня подарок, - сказал он, и у Эмиля немного отлегло от
сердца.
- Пожалуйста, ты можешь дарить что хочешь и кому хочешь, - сухо
сказала Лина.- Да, кстати, а где же комета? Разве ей не пора уже
появиться?
Но никакой кометы не было и в помине. Часы на площади пробили
двенадцать раз. Видно, еще не пришло ее время.
Альфред и Лина отправились проведать Маркуса и Юлан, а заодно и
перекусить. Корзинка с едой, которую они привезли с собой из дому,
стояла в коляске. По правде говоря, Эмиль охотнее всего пошел бы с ними,
но он вспомнил, что должен быть с мамой и папой на обеде у фру Петрель.
Эмиль огляделся по сторонам, но папы не увидел. Хочешь верь, хочешь
нет, но папа опять как сквозь землю провалился. Он словно растворился в
разноцветной толпе крестьян, торговок сладостями, гончаров, пряничников,
жестянщиков, продавцов воздушных шаров, карманных воришек и прочего
рыночного люда.
- Ну что у него за привычка такая - вечно куда-то пропадать, - ворчал
Эмиль. - Вот поеду в другой раз в город, оставлю его дома, пусть
подумает, как себя вести.
Но на этот раз, оставшись один, Эмиль не растерялся. В Виммербю он
уже не раз бывал, город, в общем-то, знал и представлял себе, где живет
фру Петрель. Ее маленький, беленький домик с застекленной терраской сто-
ял где-то неподалеку от Большой улицы.
"Я его быстро найду!" - подумал Эмиль. Фру Петрель была одной из
самых важных дам в городе, и было не совсем ясно, как она снизошла до
скромных жителей хутора Катхульта. Откровенно говоря, я не думаю, что
она пригласила к себе на обед Свенсонов только потому, что мама Эмиля
всегда приносила с собой в подарок фру Петрель прекрасную домашнюю
колбасу.
Трудно себе представить, что фру Петрель была так уж охоча до колбасы,
дело, скорее, заключалось в том, что всякий раз, когда Свенсоны
устраивали в Катхульте деревенские пиры, они непременно приглашали к
себе эту почтенную даму из города Виммербю, и уж там, на хуторе, она
всласть наедалась и колбасы, и студня, и жареной телятины, и всяких
других деревенских блюд.
"Но ведь неприлично всегда ездить к ним в гости, - рассуждала фру
Петрель, - и никогда не звать их к себе.
Должна же быть справедливость! Поэтому она и выбрала ярмарочный
день, когда все смоландские крестьяне приезжают в город, и пригласила
семью Свенсонов к себе на обед к двенадцати часам дня. Она собиралась
угостить их рыбным пудингом и черничным киселем. Сама же фру Петрель в
одиннадцать часов с удовольствием съела изрядную порцию холодной теляти-
ны и большой кусок марципанового торта, так что рыбный пудинг ей уже
есть не хотелось. Да и как бы это выглядело, если б хозяйка дома с
прожорливостью накинулась на блюдо, которым угощала гостей. Нельзя же
быть такой негостеприимной!
Папа Эмиля, мама Эмиля и сестренка Ида уже сидели за накрытым столом
на террасе, а Эмиля вс не было.
- Ну что за мальчишка! Опять куда-то пропал. Его искать, что иголку в
сене, - сказал папа Эмиля.
Мама Эмиля решила все же немедленно пойти на рыночную площадь искать
Эмиля, хотя папа Эмиля уверял, что он прямо с ног сбился в поисках сына
и все без толку. Но тут фру Петрель сказала:
- Кто хоть немного знает вашего Эмиля, тот может не сомневаться, что
он сам найдет сюда дорогу.
И фру Петрель оказалась права. В эту минуту Эмиль как раз подошел к
дому фру Петрель. Но тут произошла одна история, которая, как ты уже
сообразил, его задержала.
Напротив дома фру Петрель стоял дом бургомистра. Это был очень
красивый дом, окруженный фруктовым садом. И вот в этом саду между
яблонями ходил на высоченных ходулях мальчик. Звали его Готтфрид, и был
он сыном бургомистра. Готтфрид загляделся на Эмиля, потерял равновесие и
тут же нырнул вниз головой в сиреневый куст. Если ты хоть раз в жизни
ходил на ходулях, то тебе не надо объяснять, как важно при этом
удерживать равновесие, потому что ходули - очень длинные жерди, к
которым на большой высоте от земли прибиты дощечки для ног, - весьма
неустойчивы.
Готтфрид тут же поднялся, высунул голову из куста и снова как
зачарованный уставился на Эмиля. Когда случайно встречаются двое
мальчишек, сделанных, как говорится, из одного теста, у них прямо глаза
разгораются. Готтфрид и Эмиль глядели друг на друга и молча улыбались.
- Отличная кепочка,- сказал наконец Готтфрид. - Дашь поносить?
- Ага, - ответил Эмиль. - А ты дашь походить на ходулях?
Обмен пришелся обоим по душе.
- Только вряд ли ты сможешь на них ходить, - предупредил Готтфрид. -
Это надо уметь!
- Что? - воскликнул Эмиль. - Сейчас увидишь!
Готтфрид и не думал, что Эмиль такой решительный. В мгновение ока он
вскочил на ходули и, представь себе, побежал, ловко лавируя между
деревьями.
О том, что он должен явиться на обед к фру Петрель, Эмиль совершенно
забыл.
А на застекленной террасе ее дома родители Эмиля и сестренка Ида тем
временем быстро расправились с рыбным пудингом. На столе появилась
миска, до краев наполненная черничным киселем.
- Кушайте на здоровье, - сказала фру Петрель. - Я вижу, на аппетит вы
пожаловаться не можете!
А сама она, как ты знаешь, была уже сыта и не только к пудингу, но и
к киселю даже не притронулась. Зато болтала она без умолку. И, уж
любишь, ты ведь можешь на него рассердиться? Можешь! Вот, например,
когда случается такая история, как с мышеловкой, или с тестом для
пальтов, или с тертой картошкой...
Время шло, и понедельник 28 июля подходил к концу.
Эмиль сидел в запертом сарае злой как собака. Нечего сказать - хорош
юбилей! Ведь он вырезал сотого смешного человечка! Кроме того, нынче
понедельник, а по понедельникам Альфреда никуда нельзя пригласить - он
занят своими делами. По понедельникам Альфред сидит на крылечке с Лидой,
ухаживает за ней, играет ей на губной гармонике и ни за что на свете не
пойдет ни на какой пир, даже если это пир на весь мир.
Эмиль отшвырнул в сторону перочинный ножик. Как он одинок! Даже на
Альфреда нельзя рассчитывать. И чем больше Эмиль думал о своем
незавидном положении, тем больше злился. Разве это жизнь - просидеть от
зари до зари, весь долгий день, в проклятом сарае! Да еще в одной
рубашке! У него даже не было времени одеться. Сегодня только и делали,
что хватали его за руку и волокли под замок. Весь мир против него! Все
тут, на хуторе Катхульт, спят и видят, чтобы он никогда не вышел из
сарая. Ну что ж, пусть будет по-ихнему! Эмиль трахнул кулаком по
верстаку с такой силой, что все на нем подскочило. ОНИ ДОБИЛИСЬ СВОЕГО!
Отныне он не выйдет отсюда! Никогда! Всю свою жизнь он просидит здесь,
до самой смерти. Как есть - в ночной рубашке, с кепариком на голове,
всеми покинутый, один как перст...
"Наконец-то все будут мною довольны! Больше им не придется целый день
таскать меня за руку то туда, то сюда! - думал он. - Но уж и вам сюда
вход закрыт... Никто из вас не войдет теперь в сарай! Даже папа, если
ему вздумается постругать доску. Да оно и к лучшему! А то еще уронит
долото и поранит себе палец на другой ноге. Как говорится, если уж кому
не везет, то его и на коне собака укусит!"
Все на свете имеет конец, даже долгий июльский вечер. Когда совсем
стемнело, пришла мама и отодвинула засов на двери сарая. Она дернула
створку и поняла, что Эмиль заперся изнутри.
- Выходи, Эмиль! Папа лег спать, бояться больше нечего. В ответ из
сарая раздалось лишь ужасающее "Ха!".
- Почему ты говоришь "Ха!", мой милый мальчик? - удивилась мама. -
Отвори дверь и выходи!
- Я никогда отсюда не выйду, - произнес Эмиль глухим голосом. - И не
пытайся взломать дверь - я буду стрелять! Тут мама увидела, что ее малыш
стоит у маленького окошка с ружьем в руках.
Сперва мама не поверила, что все это всерьез, потом, когда поняла,
как он ожесточился, заплакала и побежала будить папу.
- Эмиль заперся в сарае и не хочет выходить! - воскликнула она. - Что
делать?
Сестренка Ида тоже проснулась и сразу же захныкала.
И все они, папа, мама и маленькая Ида, побежали к сараю. И даже
Альфред, который, как мы знаем, сидел на крылечке с Линой и играл ей на
губной гармонике, присоединился к ним, к немалому огорчению Лины. Тогда
и сама Лина увязалась за ними. Началась операция по извлечению Эмиля из
сарая.
Поначалу папа был бодр и уверен.
- Ничего-ничего! - крикнул он в окошечко. - Проголодаешься - мигом
выскочишь!
В ответ прозвучало только мрачное "Ха!". Папа Эмиля не знал, что
хранится в большой жестяной банке под верстаком. А там был целый
продуктовый склад. Эмиль давно уже позаботился о том, чтобы не умереть с
голоду в сарае. Ведь он попадал сюда в самое неожиданное время - и
утром, и вечером, и днем, и ночью. Как же он мог не подумать заранее о
хлебе насущном. В жестяной банке лежала краюха хлеба, здоровенный ломоть
сыра, несколько кусочков соленой свинины, кулек сушеных вишен и целая
гора сухарей. В древние времена осажденные воины выдерживали
многомесячный штурм крепости с куда меньшим запасом пищи. Эмилю сейчас
казалось, что его сарай и есть самая настоящая осажденная крепость. Он
твердо решил не сдаваться врагу живым. Суровый и непреклонный, словно
полководец, стоял он у окошка сарая, как у бойницы, и старательно
целился.
- Выстрелю в первого, кто подойдет! - предупредил он строго.
- О Эмиль, милый мой сыночек, не говори так! - рыдала мама. - Выходи!
Выходи, пожалуйста, выходи поскорее!
Но Эмиль оставался непреклонен. Тогда выступил Альфред:
- Давай, старик, выходи! Лучше пойдем с тобой купаться на озеро!
- Ты давай играй на гармошке своей Лине, - с горечью ответил Эмиль.-
А я здесь посижу.
Вскоре всем стало ясно, что Эмиля ничем не проймешь. Ни угрозами, ни
посулами - он неумолим. И папа сказал, чтобы все шли спать,- ведь завтра
рабочий день. Так и сделали. И папа Эмиля, и его мама, и сестренка Ида
отправились спать, а Альфред и Лина снова уселись на крылечке.
Не могу тебе передать, какой это был печальный вечер! Мама Эмиля и
маленькая Ида так горько плакали, что подушки у них стали совсем мокрые.
Папа Эмиля так тяжело вздыхал, что просто сердце разрывалось. Он все
время глядел на пустую кровать сына и очень тосковал, не видя ни его
лохматой головы на подушке, ни ружарика, ни кепарика рядом... Одна
только Лина не тосковала по Эмилю. И ей решительно не хотелось идти
спать, а, наоборот, хотелось сидеть всю ночь на крылечке с Альфредом.
Она была очень рада, что Эмиль заперся в сарае.
- Кто знает, сколько этот озорник там высидит? Может, ему скоро
надоест, - пробормотала она себе под нос, подошла на цыпочках к сараю и
для спокойствия задвинула засов на двери.
Альфред в это время играл на гармонике и пел, он был так увлечен, что
даже не заметил, как Лина снова заперла Эмиля.
- "Скакал гусар по полю бо-оя! - пел Альфред. - И пыль клубилась под
конем!"
Эмиль, сидя в сарае на верстаке, слушал его пение и горько вздыхал.
А Лина, вернувшись, обняла Альфреда за шею и, как всегда, принялась
уговаривать его на ней жениться. А он, как всегда, отвечал ей:
- Конечно, раз ты так настаиваешь, я могу на тебе жениться, но к чему
такая спешка?..
- Ну, на будущий-то год мы непременно поженимся! - твердо заявила
Лина, на что Альфред вздохнул куда горше, чем Эмиль в своем сарае, и
запел балладу про "Братьев Львиное Сердце".
Эмиль слушал его пение и жалел, что отказался пойти с Альфредом
купаться на озеро. Вот было бы здорово! Эмиль подошел к двери и поднял
щеколду. Дверь не отворилась. Он же не знал, что это зловредная Лина
опять заперла ее на засов. Он навалился на створку плечом. Дверь не
поддавалась. И тут Эмиль понял, что произошло, и догадался, чьих это рук
дело.
- Ну, подождите, я до нее доберусь! - воскликнул он. - Она у меня еще
попляшет!..
Эмиль огляделся. В сарае было уже совсем темно, хоть глаз выколи.
Когда-то, давным-давно, Эмиля за какую-то шалость заперли в сарай, а он
тут же выбрался из него через окно. После этого случая папа забил окно
двумя крепкими перекладинами. Он боялся, как бы Эмиль не сверзился прямо
в крапиву, густо разросшуюся под стеной сарая. Всякому понятно - папа
просто заботился о своем сыночке и не хотел, чтобы тот обжегся крапивой.
- Через окно мне не выбраться, - вслух рассуждал Эмиль.- Дверь на
запоре. Звать на помощь я не стану ни за что на свете!.. Как же быть?
Он задумчиво глядел на печку. В сарае была сложена самая настоящая
кирпичная печка, чтобы летом было на чем разогреть банку с клеем, а
зимой не мерзнуть.
- Придется лезть через трубу, - решил Эмиль и недолго думая вполз в
печку.
Там было полно золы, оставшейся еще с зимы. Он, конечно, тут же весь
вымазался, но храбро полез вверх по трубе. В квадрате неба над ним
висела рыжая круглая луна.
- Привет, луна! - крикнул Эмиль.- Гляди, гляди, что сейчас будет!
Он лез и лез вверх, упираясь руками и ногами в закопченные кирпичные
стенки.
Если тебе когда-нибудь приходилось лазить по узкой печной трубе, ты и
сам прекрасно знаешь, как это трудно. Да притом еще с ног до головы
вымажешься в саже. Но Эмиля это не смущало.
А коварная Лина тем временем все сидела на крылечке, обвив обеими
руками шею Альфреда, и, конечно, ни о чем не подозревала. Но, как ты
помнишь, Эмиль обещал, что она у него еще попляшет. И, представь себе,
она и вправду заплясала! Да еще как! Лина томно приоткрыла глаза, чтобы
взглянуть на луну, и тут же вскочила.
- Ой-ой-ой! Домовой! И-и-и-и!.. На трубе - домовой! - заверещала она
диким голосом на всю Л ннебергу.
А домовые, если ты не знаешь, это такие сказочные существа, которых в
старое время все в Смоланде очень боялись. Лина наверняка слышала
рассказы Крюсе-Майи про домовых, и про их ужасные проделки, и про то,
какие несчастья обрушатся на голову того, кто хоть раз их увидит.
Потому-то она так и завопила, увидев, что на трубе сидит самый настоящий
домовой, черный, как уголь. И страшный, как черт.
Альфред тоже поднял голову и расхохотался.
- Ну, с этим домовым я хорошо знаком, - сказал он.- Спускайся, Эмиль!
Эмиль стоял во весь рост на коньке крыши в черной от сажи рубашке, он
стоял не шевелясь, словно памятник знаменитому генералу. Потом он поднял
к небу свой черный кулачишко и прокричал так громко, что услышала вся
Л ннеберга:
- Этой ночью сарай будет снесен! Я никогда больше не буду в нем
сидеть!
Альфред подошел к сараю и сказал, широко расставив руки:
- Прыгай, Эмиль, я ловлю!
И Эмиль прыгнул. Прыгнул прямо в объятия Альфреда. А потом они вместе
пошли купаться на озеро. Эмилю и впрямь необходимо было вымыться.
- Сроду не видала такого озорника! - злобно буркнула Лина и
отправилась спать на кухню.
А на озере, среди чудесных водяных лилий, плавали в прохладной воде
Альфред и Эмиль, и огромная красная луна светила им словно фонарь.
- Ты и я, и никто нам не нужен, - сказал Эмиль.- Верно, Альфред?
- Верно, Эмиль,- ответил Альфред.
Озеро прорезала наискосок лунная дорожка, широкая и яркая, а берега
его тонули во тьме. Стояла глубокая ночь, и понедельник, 28 июля, давно
уже кончился.
Но за этим днем последовали другие дни. А раз новые дни, то и новые
шалости и приключения. Маме Эмиля пришлось спешно заводить новую
тетрадку, потому что старую синюю она уже исписала вдоль и поперек, и
так густо, что у нее даже заболела рука.
- Скоро в Виммербю откроется ярмарка, - сказала мама Эмиля.- Я поеду
туда и куплю новую тетрадку, а то эта кончилась.
Так она и сделала. Появилась новая чистая синяя тетрадь, в которую
можно было снова записывать проделки Эмиля.
И все же мама - не то что папа. Она продолжала верить в своего сына
и, как я уже говорила, оказалась права. Эмиль вырос и стал отличным
парнем, а потом и председателем сельской управы - самым уважаемым
человеком во всей Л ннеберге.
Но это было потом, а сейчас вернемся к тому, что произошло в этом
самом Виммербю во время ярмарки, когда Эмиль был еще маленьким.
смертельно напугал не только фру Петрель, но и весь Виммербю
Каждый год в последний день октября в Виммербю бывала ярмарка. И в
этот день с утра до ночи в городке царило необычайное оживление. Все
крестьяне из Л ннеберги и других деревень округа съезжались сюда - кто
продать быка, кто купить телку, кто поменять лошадь, а кто просто
потолкаться в толпе - людей посмотреть и себя показать. Девицы искали
себе женихов, молодые люди - невест, некоторые приезжали в Виммербю лишь
для того, чтобы поесть конфет, поплясать, подраться, повеселиться. Одним
словом, кто зачем.
Как-то раз мама Эмиля спросила Лину: может ли она перечислить все
праздники в году?
- Конечно, - ответила Лина.- Рождество, Пасха и ярмарка в Виммербю!
Теперь-то ты понимаешь, почему 31 октября в Виммербю съезжалось так
много народу?
Часов в пять утра, когда на дворе была еще темень, хоть глаз выколи,
Альфред выкатил из сарая большую коляску, запряг лошадей, и все жители
Катхульта отправились в путь. И папа, и мама, и Альфред, и Лина, и
сестренка Ида, и сам Эмиль. Дома оставалась только Крюсе-Майя приглядеть
за скотиной.
- Бедная Крюсе-Майя, тебе небось тоже хочется на ярмарку? - спросил
ее Альфред. Он, как известно, был добрый малый.
- Вот еще! - возмутилась старуха. - Я пока с ума не сошла. Говорят,
сегодня на землю упадет большая комета, а я хочу умереть у себя дома, в
Л ннеберге, а не Бог знает где!
Ты, наверно, и понятия не имеешь, что это за штука - комета? Да и я
сама толком не знаю, но, кажется, это обломок бывшей звезды, который
куда-то летит в космосе. Все жители Смоланда до ужаса боялись, что
какая-нибудь заблудшая комета ни с того ни с сего врежется в нашу Землю,
разобьет ее вдребезги и на этом кончится жизнь. Об этом было много
всяких разговоров. Даже в местной газетенке писали, что, по полученным
сведениям, комету ждут 31 октября.
- Надо же, чтоб эта комета прилетела как раз в день ярмарки в
Виммербю! - с досадой сказала Лина.- Будем надеяться, что она заявится
только к вечеру и мы успеем повеселиться и купить что надо!
Она счастливо улыбалась и все подталкивала локтем Альфреда, который
сидел рядом с ней на заднем сиденье коляски. Видно, Лина много чего
ждала от этого дня.
На переднем сиденье расположились мама Эмиля с сестренкой Идой на
коленях и папа Эмиля с Эмилем на коленях. А теперь догадайся, кто держал
вожжи? Ну конечно, Эмиль! Я забыла сказать, что правил Эмиль, как
настоящий возница. Альфред, отличный конюх, научил его всем премудростям
обхождения с лошадьми, и Эмиль оказался таким способным учеником, что
быстро превзошел своего учителя.
И вот теперь Эмиль, сидя на коленях у папы, лихо правил парой
запряженных в коляску коней, а править парой - дело не простое! Да, этот
мальчик умел держать вожжи в руках!
Всю ночь напролет лил дождь. Густая мгла черной пеленой нависла над
Л ннебергой. Да что там над Л ннебергой, над всем Смоландом! Небо над
деревьями еще не посветлело, и лес темной сырой стеной стоял по обе
стороны дороги, по которой они катили на ярмарку. Все обитатели
Катхульта были в прекрасном настроении, и обе лошади, Маркус и Юлан,
неслись такой размашистой рысью, что фонтаны брызг из-под колес
вздымались выше головы сидевших в коляске.
Правда, Юлан была не очень-то рада поездке в Виммербю, она была стара
и дряхла и охотнее всего стояла бы сейчас в конюшне на хуторе. Эмиль
давно уже приставал к папе, чтобы тот купил нового коня, под стать
Маркусу, и вот сегодня эта покупка могла состояться - ведь они ехали на
ярмарку! Во всяком случае, Эмиль на это надеялся.
- Ты небось думаешь, что у нас денег куры не клюют, - сказал ему
папа.- Нет, старушке Юлан придется еще поскрипеть годика два-три, никуда
не денешься.
И старушка Юлан скрипела из последних сил. Она бойко трусила вниз по
склону холма, и Эмиль, который очень любил старую клячу, запел, чтобы ее
подбодрить, песенку, которая Юлан очень нравилась:
Тук-тук,
Тук-тук-тук!
Тут копыт раздался стук.
Мчатся кони, скачут кони,
И никто их не догонит!
Наконец они приехали в Виммербю. Было еще рано, и коляску удалось
поставить совсем недалеко от сенного базара, где продавали всякую
живность. Потом все разошлись по своим делам. Мама Эмиля, взяв за руку
сестренку Иду, отправилась покупать новую синюю тетрадку, а заодно
продать яйца и шерсть, которые она привезла с собой из дома. Лине тут же
захотелось пойти с Альфредом в кондитерскую пить кофе, и, как Альфред ни
сопротивлялся, она своего добилась. А Альфреду куда больше хотелось
отправиться вместе с Эмилем и его папой на сенной базар.
Вот ты, наверно, ни разу не был на ярмарке в Виммербю и не знаешь,
как выглядит в такой день сенной базар. А ведь это там продают и
покупают коров и лошадей. Когда папа с Эмилем еще только подходили к
сенному базару, им уже издали было видно, что торговля в полном разгаре.
Эмиль так и рвался в самую гущу толпы, а папа не спеша двинулся за ним,
хоть и не собирался ничего покупать. Он хотел только поглядеть, кто что
продает, да, может, прицениться, если что приглянется.
- Не забудьте, - крикнула им вдогонку мама Эмиля,- ровно в полдень мы
приглашены на обед к фру Петрель! Не забудьте!
Не прошло и пяти минут, как Эмиль увидел коня, от которого не мог
оторвать глаз. Вот это был конь так конь! У Эмиля даже дух захватило и
сердце забилось, как пойманная птичка. Каурая кобыла-трехлетка. Она
стояла у коновязи и так ласково глядела на Эмиля, словно только о том и
мечтала, чтобы он ее купил. И Эмиль захотел ее купить, так захотел, как
еще не хотел ничего в жизни! Он оглянулся, ища глазами отца, чтобы
схватить его за руку, начать просить, ныть, канючить - одним словом,
найти способ уговорить его купить эту лошадь. Но вот невезенье! Отец как
сквозь землю провалился. Он словно растворился в толпе крестьян, которые
громко спорили, уговаривали друг друга, торговались и кричали, оглаживая
лошадей и коров. А те топтались на месте, били копытами землю, ржали,
мычали.
"Вот всегда так! - с горечью подумал Эмиль. - Какой смысл его брать с
собой! Не успеешь отвернуться, как его и след простыл".
А времени ждать не было. Каурая красавица уже приглянулась одному
солидному торговцу лошадьми из Молила.
- Сколько просишь? - спросил Эмиль у хозяина лошади, невзрачного
мужичонки из Туны.
- Триста крон, - ответил тот.
У Эмиля даже заныло в животе, когда он услышал эту цену. Вырвать у
папы триста крон - такая же безнадежная затея, как высечь их из скалы.
"Попытка - не пытка!" - подумал все же Эмиль. Ты ведь знаешь, какой
он был упорный. Во всей Л ннеберге, да что Л ннеберге, во всем Смоланде
второго такого не сыскать. И Эмиль, не мешкая, ринулся в самую толчею,
надеясь найти отца. Он рыскал в толпе, вне себя от волнения, бросался то
к одному крестьянину, то к другому, когда спина издали казалась ему
похожей на спину отца. Но всякий раз он ошибался: на него удивленно
глядели чужие люди.
Эмиль был в отчаянии. Но не подумай, пожалуйста, что он пал духом и
сдался. Ничего подобного! Наоборот!
Посреди рыночной площади была врыта высоченная мачта с флагом. В один
миг Эмиль взобрался на нее, под самый флаг, чтобы его все видели, и
заорал во все горло:
- Эй, люди! Поглядите на меня! У меня пропал отец! Сверху Эмилю было
видно, что его крик услышали - словно волна пробежала по толпе. Кто-то
опрометью бросился к мачте, и, представь себе, это был не кто иной, как
папа Эмиля.
Антон Свенсон стряхнул своего сына с верхушки мачты, как стряхивают
яблоко с яблони, и вцепился пальцами ему в ухо.
- Куда ты подевался, негодник! - кричал он в ярости. - Куда ты меня
тянешь?
Но Эмилю сейчас было не до ответов.
- Бежим! - тянул он за руку папу.- Там лошадь, которую ты обязательно
должен увидеть... Бежим скорей!
Но когда папа Эмиля увидел наконец каурую кобылу, она оказалась уже
проданной! Можешь себе представить, какой это был удар! Эмиль и его папа
подбежали к каурой кобыле как раз в тот момент, когда торговец лошадьми
из Молила, раскрыв бумажник, извлек оттуда три стокроновые бумажки и
сунул их в заскорузлую ладонь крестьянина из Туны.
И вот тут Эмиль заплакал.
- Это смирная лошадь? - спросил торговец лошадьми.
- Еще бы не смирная, - ответил крестьянин из Туны, но при этом он
как-то уж очень упорно отводил глаза в сторону, словно думал о чем-то
другом.
- Судя по ее виду, она голодна, - сказал торговец лошадьми. - Надо бы
задать ей корму перед дальней дорогой.
А Эмиль стоял неподалеку и так горько плакал, что папе стало его
жалко.
- Брось, Эмиль, не плачь, - сказал он и решительно тряхнул головой. -
Пошли отсюда. Я куплю тебе карамелек, и наплевать на все.
Он взял Эмиля за руку, повел его к рядам, где какие-то тетки продава-
ли самодельные конфеты, и купил ему на целых десять эре длинных полоса-
тых карамелек. Тут он повстречал знакомого крестьянина, разговорился с
ним и про все забыл. А Эмиль, с глазами, полными слез, стоял рядом,
сосал полосатую карамельку и думал о лошади. И вдруг он увидел Альфреда.
Рядом с ним важно выступала Лина. Ну и несчастный же вид был у бедного
Альфреда! И не удивительно! Шутка сказать, Лина семнадцать раз провела
его мимо ювелирного магазина и всякий раз упрашивала купить ей колечко
на помолвку.
- Если бы я не уперся как бык, она бы меня окрутила,- хвастался потом
Альфред, очень довольный собой. А как он обрадовался, когда встретился с
Эмилем, который тут же, с места в карьер, рассказал ему о прекрасной
каурой кобыле! Они стояли вместе и вздыхали от горя, что этой лошади
никогда не бывать в Катхульте. Потом Альфред купил у гончара, который
продавал на ярмарке всякие фигурки, глиняную кукушку и подарил ее Эмилю.
- Это тебе от меня подарок, - сказал он, и у Эмиля немного отлегло от
сердца.
- Пожалуйста, ты можешь дарить что хочешь и кому хочешь, - сухо
сказала Лина.- Да, кстати, а где же комета? Разве ей не пора уже
появиться?
Но никакой кометы не было и в помине. Часы на площади пробили
двенадцать раз. Видно, еще не пришло ее время.
Альфред и Лина отправились проведать Маркуса и Юлан, а заодно и
перекусить. Корзинка с едой, которую они привезли с собой из дому,
стояла в коляске. По правде говоря, Эмиль охотнее всего пошел бы с ними,
но он вспомнил, что должен быть с мамой и папой на обеде у фру Петрель.
Эмиль огляделся по сторонам, но папы не увидел. Хочешь верь, хочешь
нет, но папа опять как сквозь землю провалился. Он словно растворился в
разноцветной толпе крестьян, торговок сладостями, гончаров, пряничников,
жестянщиков, продавцов воздушных шаров, карманных воришек и прочего
рыночного люда.
- Ну что у него за привычка такая - вечно куда-то пропадать, - ворчал
Эмиль. - Вот поеду в другой раз в город, оставлю его дома, пусть
подумает, как себя вести.
Но на этот раз, оставшись один, Эмиль не растерялся. В Виммербю он
уже не раз бывал, город, в общем-то, знал и представлял себе, где живет
фру Петрель. Ее маленький, беленький домик с застекленной терраской сто-
ял где-то неподалеку от Большой улицы.
"Я его быстро найду!" - подумал Эмиль. Фру Петрель была одной из
самых важных дам в городе, и было не совсем ясно, как она снизошла до
скромных жителей хутора Катхульта. Откровенно говоря, я не думаю, что
она пригласила к себе на обед Свенсонов только потому, что мама Эмиля
всегда приносила с собой в подарок фру Петрель прекрасную домашнюю
колбасу.
Трудно себе представить, что фру Петрель была так уж охоча до колбасы,
дело, скорее, заключалось в том, что всякий раз, когда Свенсоны
устраивали в Катхульте деревенские пиры, они непременно приглашали к
себе эту почтенную даму из города Виммербю, и уж там, на хуторе, она
всласть наедалась и колбасы, и студня, и жареной телятины, и всяких
других деревенских блюд.
"Но ведь неприлично всегда ездить к ним в гости, - рассуждала фру
Петрель, - и никогда не звать их к себе.
Должна же быть справедливость! Поэтому она и выбрала ярмарочный
день, когда все смоландские крестьяне приезжают в город, и пригласила
семью Свенсонов к себе на обед к двенадцати часам дня. Она собиралась
угостить их рыбным пудингом и черничным киселем. Сама же фру Петрель в
одиннадцать часов с удовольствием съела изрядную порцию холодной теляти-
ны и большой кусок марципанового торта, так что рыбный пудинг ей уже
есть не хотелось. Да и как бы это выглядело, если б хозяйка дома с
прожорливостью накинулась на блюдо, которым угощала гостей. Нельзя же
быть такой негостеприимной!
Папа Эмиля, мама Эмиля и сестренка Ида уже сидели за накрытым столом
на террасе, а Эмиля вс не было.
- Ну что за мальчишка! Опять куда-то пропал. Его искать, что иголку в
сене, - сказал папа Эмиля.
Мама Эмиля решила все же немедленно пойти на рыночную площадь искать
Эмиля, хотя папа Эмиля уверял, что он прямо с ног сбился в поисках сына
и все без толку. Но тут фру Петрель сказала:
- Кто хоть немного знает вашего Эмиля, тот может не сомневаться, что
он сам найдет сюда дорогу.
И фру Петрель оказалась права. В эту минуту Эмиль как раз подошел к
дому фру Петрель. Но тут произошла одна история, которая, как ты уже
сообразил, его задержала.
Напротив дома фру Петрель стоял дом бургомистра. Это был очень
красивый дом, окруженный фруктовым садом. И вот в этом саду между
яблонями ходил на высоченных ходулях мальчик. Звали его Готтфрид, и был
он сыном бургомистра. Готтфрид загляделся на Эмиля, потерял равновесие и
тут же нырнул вниз головой в сиреневый куст. Если ты хоть раз в жизни
ходил на ходулях, то тебе не надо объяснять, как важно при этом
удерживать равновесие, потому что ходули - очень длинные жерди, к
которым на большой высоте от земли прибиты дощечки для ног, - весьма
неустойчивы.
Готтфрид тут же поднялся, высунул голову из куста и снова как
зачарованный уставился на Эмиля. Когда случайно встречаются двое
мальчишек, сделанных, как говорится, из одного теста, у них прямо глаза
разгораются. Готтфрид и Эмиль глядели друг на друга и молча улыбались.
- Отличная кепочка,- сказал наконец Готтфрид. - Дашь поносить?
- Ага, - ответил Эмиль. - А ты дашь походить на ходулях?
Обмен пришелся обоим по душе.
- Только вряд ли ты сможешь на них ходить, - предупредил Готтфрид. -
Это надо уметь!
- Что? - воскликнул Эмиль. - Сейчас увидишь!
Готтфрид и не думал, что Эмиль такой решительный. В мгновение ока он
вскочил на ходули и, представь себе, побежал, ловко лавируя между
деревьями.
О том, что он должен явиться на обед к фру Петрель, Эмиль совершенно
забыл.
А на застекленной террасе ее дома родители Эмиля и сестренка Ида тем
временем быстро расправились с рыбным пудингом. На столе появилась
миска, до краев наполненная черничным киселем.
- Кушайте на здоровье, - сказала фру Петрель. - Я вижу, на аппетит вы
пожаловаться не можете!
А сама она, как ты знаешь, была уже сыта и не только к пудингу, но и
к киселю даже не притронулась. Зато болтала она без умолку. И, уж