Линдсей Джоанна. Зимние костры

   — Эрин рассказал, что случилось с тобой, Бренна, — начала Модья. — Чудо, что ты осталась жива.
   Бренна только кивнула. Она почти не вспоминала о том страшном времени. Лучше навсегда забыть о нем.
   — Гаррик стал теперь настоящим викингом.
   — Что ты имеешь в виду, Модья? — спросила Бренна, горя желанием поскорее узнать о Гаррике, пусть даже из вторых рук.
   — Такими людьми мать пугала меня, когда я плохо вела себя в детстве. Вечно злой, хмурый, особенно с тех пор, как ты уехала. Он стал еще хуже, чем когда Морна бросила его.
   — Но с ним все в порядке, он здоров?
   — Здоров, если ты об этом спрашиваешь. Правда, пьет все больше и больше, пока не засыпает, ко всеобщему облегчению.
   — Ты, должно быть, преувеличиваешь!
   — Хотела бы…
   — Может, все-таки чуть-чуть?
   — Нет, Бренна, — с грустью подтвердила Джейни. — Он оскорбил и оттолкнул всех друзей, даже Перрина, и тот больше не приходит.
   — Мне очень жаль, — вздохнула Бренна.
   — Он окончательно озверел, когда вернулся с того берега фьорда, — добавила Модья.
   — Когда это было? — взволнованно спросила Бренна.
   — Почти сразу после твоего возвращения. Он отправился туда, вооружившись до зубов, словно готовился к войне, но не пробыл там и дня. Мы не, знаем, почему он решился на такое и что его так рассердило.
   — Чудо, что он вообще выбрался оттуда невредимым, — продолжала Модья. — Повстречай он Боргсенов, наверняка не вышел бы живым из схватки.
   — Расскажи об этой распре между родами!
   — Неужели ты не знаешь? — охнула Модья. — Я думала, Джейни тебе рассказала.
   — А я думала, что ты, — засмеялась Джейни.
   — Может, хоть кто-то объяснит?! — нетерпеливо воскликнула Бренна.
   — Нечего особенно объяснять.
   — Видишь ли, — перебила Модья, любившая посплетничать, — прошло пять зим с тех пор, как все началось. До этого отец Гаррика и вождь рода Боргсенов считались лучшими друзьями, кровными братьями. У Летема Боргсена было три сына, самый младший, Седрик, только что вернувшийся из путешествия по морю, тот, кого ты, как говоришь…
   — Продолжай, — оборвала ее Бренна.
   — Настала осень — время отпраздновать сбор урожая и принести жертву богам. Ансельм созвал всю округу на празднество, и оба рода собрались вместе на пир. Веселье продолжалось несколько недель, и было выпито столько медовухи, что можно наполнить весь фьорд!
   — Но что же положило конец столь крепкой дружбе? — перебила Бренна.
   — Смерть единственной дочери Ансельма, Тиры. Говорят, она была красивой девушкой, только очень болезненной и застенчивой, и старалась не появляться на людях. Тогда ей исполнилось пятнадцать лет, но Тира никогда не бывала на празднествах, даже когда выросла и получила разрешение выходить к гостям. Так что можно понять, почему сыновья Летема Боргсена никогда не видели девушки и не знали ее в лицо.
   — Но какое отношение они имели к Тире?
   — Неизвестно, что произошло на самом деле, Бренна. Все считают, что Тира, устав от шума и пьяного веселья, пошла погулять. На следующее утро ее нашли за кладовой — лицо изуродовано, юбка задрана до талии, а бедра покрыты девственной кровью. В руке был зажат ее же клинок, вонзенный в сердце.
   Бренна оцепенела от ужаса:
   — Она убила себя?
   — Никто не знает наверняка, но говорят, что Тира не вынесла позора и предпочла покончить с жизнью.
   — Но кто мог осмелиться на столь чудовищное преступление? — воскликнула Бренна, уже поняв, каким будет ответ.
   — Сыновья Летема: Эрве, Эдгар и Седрик — все трое.
   — Как же узнали об этом?
   — Они сами выдали себя, узнав, кого изнасиловали. Все трое перепугались и сбежали. Представляешь, какой ужас — все были поражены скорбью. Веселье сменилось горестным плачем. Гаррик и Хьюг так любили свою сестру! Братья боролись за честь отплатить за смерть Тиры. Победил Хьюг. И неважно, что братья Боргсены думали, будто позабавились со служанкой, простой рабыней. Против рода Хаардрадов было совершено преступление, и обидчики не должны уйти живыми. Ансельм, Гаррик и их родичи вместе с Хьюгом переплыли фьорд. Ансельм был безутешен, как и его друг, Летем. Хьюг вызвал Эдгара на поединок и убил в честном бою, но когда собирался покончить с оставшимися в живых сыновьями Летема, Ансельм запретил, невзирая на протесты Хьюга и Гаррика. Члены семьи Хаардрадов вернулись домой, ожидая, что Боргсены отомстят. Но этого так и не произошло, если не считать, что время от времени на землях Хаардрадов находят трупы скота и бродячих собак. Обе семьи понесли потери, и вожди, по-видимому, решили оставить все, как есть.
   — Какая трагическая история! Неужели никто не удивился тому, что Тира не звала на помощь, когда на нее напали? Может, несчастья и не произошло бы.
   — Она была очень скромной девушкой и всего боялась, — ответила Джейни. — И, без сомнения, не решилась закричать, а может, ей просто заткнули рот.
   — Говорят, Тира с самого рождения была слабым ребенком, — добавила Модья. — Еще чудо, что ее оставили в живых.
   — Оставили? Что это значит?
   — Таков обычай, Бренна, — с отвращением объяснила Джейни. — Знай я об этом, когда носила сына, тоже была бы в ужасе. Но, благодарение Господу нашему, малыш родился крепким.
   — Что ты говоришь? Что это за обычай? — Бренна смертельно побледнела.
   — Представляешь, — волнуясь, начала Модья, — новорожденный должен быть признан отцом, независимо от того, женат ли он на матери ребенка или нет. Как ты знаешь, для этих людей важнее всего сила и гордость. Они ненавидят слабость. Считается, что недостаточно сильные люди не могут выжить на этой суровой земле. Так что, если ребенок родился слабым или калекой, отец отказывается от него, и бедняжку просто относят в лес или к фьорду и оставляют там. Конечно, он погибает. Отца не мучают угрызения совести, он оправдывает себя тем, что младенец все равно бы не выжил и пришлось бы тратить на него еду и время, тогда как пища и уход нужны другим, крепким и здоровым детям.
   — Но это варварство! — возмутилась Бренна, стараясь подавить подступившую к горлу тошноту.
   — Что именно? — осведомился Эрин, внося охапку дров.
   — Обычай отказываться от хилого ребенка и бросать его на произвол судьбы, обрекать на смерть от голода и холода, прежде чем мать успеет хотя бы взять его на руки, — объяснила Джейни.
   — Но какое же это варварство?! — вмешался Эрин, сбрасывая дрова у очага.
   — А по-твоему, нет? — огрызнулась Бренна. — Ты такой же язычник, как эти викинги, Эрин, если признаешь этот омерзительный обычай.
   — Вовсе не так. Думаю, это меньшее из зол. Спроси Джейни, она сама мать, разве ее любовь к сыну не возрастает с каждым днем, не становится сильнее?
   — Верно, — согласилась Джейни.
   — Что ты хочешь этим сказать, Эрин?
   — Связь между матерью и младенцем крепка, но лишь в том случае, если мать увидит и узнает малыша.
   — Значит, ты считаешь, что милосерднее убить ребенка при рождении, пока несчастная женщина не успела полюбить его? — возмутилась Бренна. — Но как насчет чувств матери, девять месяцев носившей младенца в чреве? Это ты в расчет не принимаешь?
   — Знаю только, что один из моих сыновей родился мертвым. Мы с женой погоревали немного, но вскоре забыли дитя, которого так и не узнали. Потом на свет появился другой сын, которому принадлежала моя любовь, и всего через десять коротких лет я потерял его. Об этой кончине я скорблю по сей день, и сейчас воспоминания преследуют меня.
   — Прости, Эрин, мне очень жаль.
   — Да, ты сожалеешь, но понимаешь ли, Бренна? Неужели не видишь, что лучше потерять дитя сразу после родов, до того, как оно узнает, какова жизнь калеки, до того, как родители успеют полюбить его, чем пережить смерть ребенка позднее и едва не умереть самим от горя?
   — Нет, этого я понять не в силах. Слабого ребенка можно сделать сильным, а калеку — научить заботиться о себе.
   — Может, так принято в твоей стране, девушка, но это север, где большую часть года земля покрыта снегом и льдом. Хилый младенец может задохнуться даже от дыма костров, а если держать его подальше от очага — погибнуть от холода.
   — Я никогда не соглашусь с тем, что викинги поступают мудро, так что довольно об этом, Эрин, — бросила Бренна и, отвернувшись, трясущимися руками начала накладывать жаркое в миски.
   Она так радовалась старым друзьям, но теперь жалела, что они приехали. Все эти разговоры о распрях и убийствах детей ужасно расстроили ее. Она даже не смогла притронуться к еде, боясь, что желудок взбунтуется.
   Гости болтали как ни в чем не бывало. Только Эрин задумчиво смотрел на Бренну. Та пыталась избежать его взгляда, и наконец, встав из-за стола, начала прибирать комнату. Но через некоторое время, повернувшись, обнаружила, что старик по-прежнему сидит, уставившись на нее.
   — Почему ты так смотришь на меня? — раздраженно осведомилась она, не в силах больше выносить этой пытки.
   Но Эрин, казалось, ничуть не смутился:
   — Ты затяжелела, девочка?
   Бренна даже себе самой боялась признаться в этом. Будь она проклята, если станет откровенничать с посторонними!
   — Вовсе нет! — Я собиралась спросить то же самое, Бренна, — вмешалась Модья. — Ты действительно немного пополнела.
   — Говорю же, ничего подобного, — вскипела Бренна, бессознательно прикрывая живот ладонями. — Никаких детей!
   Ее не покидали тревожные мысли: что если Гаррик из ненависти к ней откажется признать ребенка? Что если ее, как и Корделлу, не отпустят домой? Но этого не случится! Вот-вот наступит весна, и Бренна покинет эту чужую землю.
   Несмотря на столь бурную реакцию, Бренне не удалось разубедить друзей, и они остались при своем мнении.

Глава 43

 
   Бренна провела бессонную ночь. Страшные картины ее будущей жизни сменяли одна другую. К утру она окончательно измучилась. Наконец пришлось признать суровую правду — в ее чреве растет ребенок.
   — Дитя у маленькой девочки, — вздохнула она, жалея себя. — Мы оба будем играть, закатывать скандалы, истерики, капризничать и не слушаться взрослых. Боже, не хочу я быть матерью! Не умею!
   Она снова, уже в который раз, заплакала. Хоть бы Ансельм увез ее, прежде чем окружающие догадаются! Нужно поскорее покинуть эту языческую землю и родить ребенка у себя на родине, где нет нужды бояться за его жизнь.
   Бренна решила выйти из дома, но, когда открыла дверь, почувствовала, что боги норвежцев собираются помешать ей выполнить задуманное. Земля была укутана белым покрывалом свежевыпавшего снега. Откуда? Ведь сейчас уже середина весны!
   Паника охватила растерявшуюся Бренну, и она, оседлав лошадь, с безрассудной скоростью понеслась к дому Ансельма. Спешившись, девушка отправилась на поиски Элоизы и нашла ее в компании Корделлы. Обе шили крохотные одежки для новорожденного. Знает ли Корделла, какая судьба может ожидать ее младенца, если тот родится слабым? А Элоиза?
   Бренна уставилась на уже сшитые вещички, на мгновение забыв о цели приезда.
   — Ты очень раскраснелась, Бренна. Устала? — участливо спросила Элоиза, откладывая работу.
   — Нет, это, должно быть, свет так падает, миледи, — пробормотала Бренна.
   — Хотелось бы так думать.
   — Миледи?
   — О, мой муж заболел. Конечно, ничего серьезного, но он не может и дня спокойно провести в постели!
   Словно в подтверждение ее слов из комнаты Ансельма донесся громкий вопль.
   — Видишь?
   , — Но когда он выздоровеет настолько, чтобы отправиться в путь? — с тревогой спросила Бренна.
   — Думаю, что не очень скоро, дорогая. Правда, корабль уже почти оснастили, но тут начался снегопад, и теперь людям придется ждать, пока потеплеет, к тому времени Ансельм наверняка поправится.
   — Когда же это будет?
   — Очевидно, в начале лета. Прекрасное время года для путешествия!
   — Лето! Я не могу ждать так долго! — Бренна едва не взорвалась.
   — Но что с тобой, сестра? — вмешалась Корделла. — Я обрадовалась, узнав, что ты задержишься и не так скоро покинешь нас. Теперь ты сможешь узнать, кого я рожу.
   Будущее материнство изменило Корделлу. Она больше не была злобной и завистливой ведьмой, думающей лишь о мести. Наконец-то и к ней пришло счастье.
   — Видимо, у меня нет другого выбора, и, конечно, мне очень хочется увидеть твое дитя, Делла. Если пошлешь за мной, помогу, чем сумею, — кивнула Бренна и мысленно поклялась не допустить, чтобы ребенку причинили зло.
   Немного поговорив с женщинами, она распрощалась, но, лишь ступила за порог, заметила въезжавшего во двор Гаррика. Бренна замерла. Рядом с ним, звонко смеясь, ехала Морна на коротконогой кобылке.
   Взгляды Гаррика и Бренны на мгновение встретились, и девушка съежилась при виде ледяной ненависти в его глазах. Ей хотелось в этот момент спрятаться, скрыться, убежать подальше, лишь бы не видеть, не знать… не ощущать этого презрения. Уж лучше бы ударил…
   Но звук голоса Гаррика не дал и шагу ступить. Какая пытка! Слышать нежные слова, обращенные к другой…
   — Позволь, я помогу тебе спуститься, любимая! Бренна почувствовала, как внутри разрастается боль, угрожая задушить. Он говорил на кельтском языке, чтобы она поняла каждое слово. Как же он мог простить ту, которая предала? Почему не захотел поверить ей?
   — Что ты сказал, Гаррик?
   — Позволь я помогу тебе спуститься, — повторил он по-норвежски.
   — Я знала, ты вернешься ко мне, — самоуверенно объявила Морна, — особенно после того, как избавился от этой кельтской ведьмы. Теперь ты снова станешь моим, станешь! Я в этом уверена!
   — Неужели?
   Но Бренна больше не могла вынести этого. Она пробежала через холл, не обращая внимания на оклики Элоизы и Корделлы, и, выскочив через черный ход, принялась яростно тереть глаза, из которых безостановочно лились слезы. Немного успокоившись, девушка добралась до конюшни и отыскала стойло Уиллоу.
   Поняв, что Бренна не вернется, Гаррик немедленно разжал руки, лежавшие на талии Морны, и злобно уставился на открытый дверной проем, где секунду назад стояла Бренна. Он все еще видел это прекрасное лживое лицо, эту стройную фигуру… Как хотел Гаррик обнять ее… и в то же время боялся, что попросту удушит обманщицу, если подойдет ближе!
   — Помоги же мне спешиться, любимый! Гаррик окинул Морну свирепым взглядом:
   — Могу помочь тебе почувствовать холод стали моего кинжала!
   — Что… что это с тобой?
   — Никогда больше не смей подстерегать меня на дороге и преследовать! Если тебе дорога жизнь, Морна, и близко ко мне не подходи!
   — Но я… я думала, все прощено и забыто! — воскликнула вдова. — Ты был так нежен, пока она… она… А, так ты притворялся, чтобы позлить ее! — взвилась Морна.
   — Осторожней, Морна! — холодно предостерег Гаррик. — У меня не хватает терпения выносить твое присутствие!
   — Гаррик, пожалуйста! Ты должен простить меня за прошлое. Когда-то мы любили друг друга. Неужели ты забыл?
   — Нет, я помню, что ты клялась в любви. — Голос Гаррика звучал все тише. — И помню также, как ты побежала к первому попавшемуся мужчине, помахавшему увесистым кошельком перед твоими алчными глазами.
   — Но я изменилась, Гаррик. Богатство теперь уже не важно для меня!
   — Именно теперь! После того, как заполучила большое наследство, можешь говорить, что угодно! — резко проговорил Гаррик.
   — Это не правда, Гаррик! Я хочу тебя! И всегда хотела!
   — И я тоже… тогда. Теперь же скорее соглашусь гнить в аду, чем вернусь к тебе!
   — Не говори так, Гаррик! — вскрикнула Морна.
   — Убирайся!
   — И все это из-за проклятой кельтской колдуньи! Какими чарами она тебя приворожила?
   — Никакими. Она так же мертва для меня, как и ты. Ни одна из вас не дождется моего прощения!
   — Ты…
   Но Гаррик оборвал Морну, ударив кнутом по крупу ее лошади. Несчастное животное рванулось прочь со двора, а Морна, натягивая поводья, одновременно пыталась оглянуться на Гаррика, но он, презрительно пожав плечами, отвернулся.
   Подумать только, что когда-то он любил эту женщину! Его притягивала лишь ее красота… да, Гаррик гордился, что женится на самой привлекательной и желанной девушке в округе. Но разве это можно назвать любовью? Когда он потерял Морну, то лишь гордость, сознание того, что ему предпочли жирного купца, заставили его страдать.
   Мерной двигала жадность, Бренна же стремилась к свободе и не желала ни с кем делить свое тело, и ради этого она шла на все. Лгала, обманывала, изворачивалась. И хотя клялась в любви так же легко, как когда-то Морна, в словах ее не было ни капли правды… Ну что ж, на здоровье! Пусть наслаждается своей свободой, отправляется на родину и навсегда уходит из его жизни!
   Гаррик вошел в холл и, прежде чем подойти к матери, попытался справиться с охватившим его гневом. Но вид сестры Бренны, такой довольной и счастливой, еще больше растравил и разбередил душу. Почему только Бренна, единственная из всех, не смогла привыкнуть?
   — Где Хьюг? — холодно процедил он. Но Элоиза не подняла глаз от шитья:
   — Мой младший сын наконец приехал, однако, кажется, забыл правила обычной вежливости, которым я так упорно старалась научить его.
   Гаррик проглотил упрек. Улыбнувшись, он наклонился и поцеловал мать.
   — Легко забыть, когда ни один викинг не оказывает подобных почестей своей матери.
   — Истина, разбившая немало материнских сердец, готова поклясться в этом. Но ты наполовину христианин, Гаррик, и, хотя немногим это известно, я растила тебя по-другому.
   Отложив работу, она наконец подняла сверкающие весельем глаза:
   — Ищешь брата? Он погнал скот на пастбище.
   — Когда?
   — До того, как пошел снег.
   — Значит, Хьюг задержится, — раздраженно бросил Гаррик. — Он хотел дать мне товары на продажу. Он ничего не говорил тебе об этом?
   — Нет, но просил передать, чтобы ты его дождался. Хочет плыть с тобой на север, поохотиться на белых медведей, прежде чем ты отправишься на восток.
   — Но уже слишком поздно охотиться на медведей.
   — Ты чересчур торопишься покинуть нас, Гаррик. — Элоиза неодобрительно прищелкнула языком. — Совсем, как… — Она осеклась, и Гаррик поднял брови, но Элоиза лишь покачала головой. — Сам знаешь, даже одна шкура белого медведя может оправдать долгое ожидание. Беспокоишься, что не получишь достаточной прибыли, или просто хочешь поскорее уехать?
   — Если я отплыву в середине лета, значит, не смогу вернуться этой зимой, — ответил Гаррик.
   — Но тебе не обязательно забираться так далеко на восток. Хедебю тоже большой торговый центр.
   — Булгар лучше, — мрачно заметил Гаррик. — Я подожду ровно столько, сколько понадобится, чтобы подготовить судно.
   Он уже собрался уходить, но неожиданно остановился и оглядел холл.
   — Ее нет, Гаррик, — вздохнула Элоиза.
   — Кого? — вскинулся Гаррик.
   — Той, которую ты ищешь. Выбежала из дома со слезами на глазах, как раз перед твоим приходом. Почему она плачет каждый раз, когда видит тебя?
   — Она не плачет! — Гаррик негодующе застыл. — Сама клялась, что никогда не плачет!
   — Но почему это так тебя расстраивает?
   — Потому что все ее клятвы фальшивы!
   — Кроме тебя, так никто не считает. Что же до меня, я верю, что история Бренны правдива с начала до конца.
   — Неужели, госпожа? — ощерился Гаррик. — Тогда позволь просветить тебя. Она уверяла, что убила Седрика Боргсена, однако я видел его собственными глазами, и тот жив и здоров.
   — Но когда ты встретил его?! — в испуге воскликнула Элоиза. — Пересек фьорд?!
   — Совершенно верно. Я должен был собственными глазами убедиться, верно ли то, что она плела. И получил доказательство ее вранья.
   Элоиза задумчиво нахмурила брови:
   — Она просто предположила, что Седрик умер, вот и все. На самом же деле он просто потерял сознание.
   — Ты слишком добра, мать, — поморщился Гаррик. — Бренна не заслуживает твоего доверия.
   — Хотела бы я, Гаррик, чтобы именно ты постарался поверить в нее, — с неподдельной грустью вздохнула Элоиза. — Теперь мы скоро навек распрощаемся с ней, и мне так тяжело на сердце, так обидно терять друга.
   — Она никогда не принадлежала мне, мать, так что и терять нечего, — горько бросил Гаррик и вышел.

Глава 44

 
   Все последующие недели жизнь Бренны была такой же монотонной, если не считать того, что теперь девушка, охваченная лихорадочной потребностью заполнять каждую минуту напряженной работой, вкладывала все силы и энергию в повседневные дела, стараясь не думать о полнеющем теле и жизни, зародившейся в нем. Она еще упорнее пыталась забыть Гаррика и ту последнюю встречу, когда увидела его рядом с Мерной. Бренна намеренно изматывала себя, чтобы вечером свалиться в одинокую холодную постель и мгновенно заснуть.
   Бренна с нетерпением ждала новостей о здоровье Ансельма, но так и не дождалась. Приветливое солнышко быстро растопило последний снег, так что судно, которое должно отвезти ее домой, уже, должно быть, готово к отплытию. Но прошла весна, а гонец с известием о том, что пора собираться, все не появлялся.
   Наконец девушка, не выдержав ожидания, решила сама отправиться в поселок. Она давно уже не бывала там, всякий раз откладывая поездку, боясь возможной встречи с Гарриком, и очень задолжала Ансельму. Накопленные меха служили прекрасным предлогом навестить Хаардрадов, но одновременно и риском: проницательные женщины с одного взгляда могли разоблачить Бренну и рассказать Гаррику о ее беременности. Однако ничего не поделаешь, она должна узнать, почему о ней забыли.
   И хотя весна, пробудившая природу от долгой зимней ночи, была прекрасной в этих местах, лето опьянило ароматами цветов и сладостью воздуха.
   Бренна наслаждалась долгожданным теплом до того дня, когда собралась в поселок. Она считала, что поступила весьма хитро и предусмотрительно, надев тяжелый плащ, скрывающий фигуру, но теперь чувствовала себя словно в раскаленной печи. Девушка колебалась, не зная, на что решиться. Может, лучше повернуть домой, пока не поздно? Так размышляя, как поступить, она въехала во двор, и молодой конюх принял поводья Уиллоу.
   К облегчению Бренны, большой холл оказался почти пустым, если не считать сидевшей за столом тети., — Бренна! — обрадовалась Линнет и, бросившись навстречу племяннице, сжала ее руки. — Какое счастье видеть тебя!
   — И тебя, тетя. Я надеялась, что ты приедешь навестить меня, особенно теперь, когда погода улучшилась.
   — Прости меня, дитя. Я хотела, но здесь столько дел! Нужно сеять зерно, хорошенько убрать дом после зимы, все вычистить и вымыть. Так что все мы были заняты с утра до вечера.
   — И ты помогала сеять?
   — Да, как и все. Ансельм имеет обширные поля, и на некоторых еще идет работа.
   — Викинг — фермер! — язвительно пробормотала Бренна.
   — У Ансельма много рабов и не столь удачливых родичей, которым нужно помогать. Кроме того, многие викинги сажают зерно и разводят скот. Но ты, конечно, уже успела это узнать.
   — Да, фермеры или торговцы, как Гаррик, — спокойно кивнула Бренна.
   Линнет быстро сменила тему:
   — Вижу, ты привезла Ансельму плату за дом, и еще сверх того. Много охотилась?
   Бренна кивнула и бросила на пол большую связку мехов. По лицу и телу струился пот, но она ни за что не хотела снять плащ. Нельзя доверять такой важный секрет никому, даже тетке.
   — Ты приехала заплатить долг, Бренна, или собираешься погостить немного?
   — Я не могу остаться, тетя. Хотела только узнать, когда Ансельм отплывает. Ты что-нибудь знаешь?
   — Не могу сказать, — нахмурилась Линнет.
   — Он все еще болен?
   — Нет, тогда Ансельм быстро поправился, но сейчас его нет.
   — То есть как это нет? — вскинулась Бренна. — Хочешь сказать, что он отплыл без меня?
   — Нет, корабль стоит в заливе, Бренна. Но он отправился с Гарриком и Хьюгом на север, охотиться на белых медведей.
   — Но как он мог?! — возмутилась Бренна. — Он же обещал отвезти меня домой!
   — И выполнит обещание. Это Хьюг все придумал. Гаррик не хотел откладывать свои торговые дела и поездку на восток, но, поскольку Ансельму давно хотелось поохотиться с сыновьями, как в былые годы, Гаррик согласился.
   — Когда же они вернутся?
   — Скоро. Корделла вот-вот родит, а Хьюг хочет присутствовать при появлении на свет своего первенца.
   — Ну еще бы! — ехидно кивнула Бренна. — Кто же вместо него будет изображать из себя Бога и решать, должен ли младенец жить или умереть.
   — Господи, Бренна! — ахнула Линнет. — Что за бредовые мысли приходят тебе в голову?! Бренна в отчаянии заломила руки:
   — Прости, Линнет. Последнее время я стала слишком раздражительной. Мне так хочется оказаться дома и вернуться к прежней жизни, к той, когда еще не было Гаррика и я не знала ни любви, ни ненависти.
   Девушка выбежала из холла, пытаясь сдержать подступившие слезы. Где те дни, когда она не представляла, что такое скорбь, и не умела плакать? Теперь же у нее все время глаза на мокром месте.
 
   В эту ночь Бренна проснулась от громкого стука. Еще не придя в себя, она сползла с кровати и, накинув одеяло, поковыляла к двери.
   К удивлению девушки, на пороге стояла Элоиза. Лицо ее было встревоженно.
   — Я очень спешила, Бренна. Корделла тебя зовет.
   — Ребенок?
   — Да. Я не пришла бы сюда, но никогда не помогала при родах и слишком стара, чтобы начинать теперь, однако хотела сделать все от меня зависящее. Это мой первый внук!