Лобановская Ирина. Пропустите женщину с ребенком

   — Ты сообразительная баба, — пробурчал Борис. — Всегда повторял это и повторять буду. Цена не намного дешевле, чем в Америке. Если говорить о затратах, то это примерно столько же, сколько потребовалось бы на приобретение нового, не слишком шикарного автомобиля.
   — Ты сравниваешь детей с машинами?
   — А ты опять ужасаешься моему цинизму и моральной деградации? Всякое сравнение хромает, а я говорю всего-навсего о денежных эквивалентах. В своей стране будущие родители в основном оплачивают лишь услуги агентства, а деньги, которые они платят в России, достаются частично и детскому дому, откуда они берут малышей. У наших интернатов и домов ребенка положение отчаянное: переполненность, скудные средства, отсутствие всякой помощи… В таких условиях детские дома часто решают свои проблемы за счет международных усыновлений. Они разрешены законом при условии, о котором я уже упоминал: усыновляются только тяжелобольные дети, от которых отказались родители. — Борис помолчал. — Эти американцы и другие господа с Запада иногда кажутся мне ненормальными… Отец Ани, когда приехал к нам в детдом посмотреть на девочку, вдруг сказал мне, что ему очень больно оставлять здесь других детей. И если бы у него нашлись деньги, чтобы забрать всех сразу, маленьких и больших, он бы так и сделал.
   — И ты им веришь? — удивилась Кристина. — А если они используют детей как доноров при трансплантации органов?
   — Да я не верю никому! Даже самому себе! Конечно, сейчас газеты и журналы усиленно муссируют тему донорства. Преступные умыслы зарубежных усыновителей!.. Дичь! Сегодня ни одно государство в мире не в силах обеспечить себе достаточное количество трансплантанта. Поэтому проблема не устарела. Ну и что? Наши правоохранники обязаны пресекать переправку донорских органов за рубеж. А источниками этого прибыльного бизнеса становятся чаще всего дети и бомжи. Якобы. Вот откуда ноги растут… Но я не слышал, чтобы хоть один из этих слухов подтвердился. Хотя в жизни все бывает… И в чем ты видишь мой позор и низость? В том, что множеству сирот удается найти добрых и заботливых родителей, хотя бы за границей? На мой взгляд, позор в другом: в том, что сотни тысяч малышей навсегда остаются в детских домах у себя на родине. Что тебе известно о законах других стран? Ведь на самом деле судьба ребенка, усыновленного из России, например в Италию, охраняется даже тщательнее, чем любого родившегося там. За усыновленным малышом и его судьбой следят не только сотрудники национальной охраны детства, но еще судебные органы, иммиграционная служба. Люди, усыновившие ребенка из другой страны, автоматически ставят себя под тройной контроль. Поэтому для неблаговидных целей куда проще и безопаснее украсть ребенка в соседнем городе у каких-нибудь бедняков или купить у них малыша за бесценок, нежели привезти из-за рубежа. Я вообще не врубаюсь, откуда взялась эта легенда об усыновлении иностранцами наших сирот для трансплантации органов. Или это очередной перепев вековой легенды о крови христианских младенцев?
   Борис быстро разобрался в главном, и не он один — большинство детей, усыновляемых иностранцами, вряд ли найдут себе родителей в России из-за своих болезней, отсталости, возраста… Девяносто девять из ста потенциальных российских усыновителей больше всего боятся усыновить ребенка с отягощенной наследственностью. А за рубежом этого не пугаются.
   Марина как-то объяснила Борису, что во всех наших детских домах существует так называемая «избыточная» медицинская диагностика. Что осложняет проблему усыновления. На этот феномен указывалось, в частности, в ноте посольства Италии в России. Италия занимает второе место в мире после США по количеству усыновленных российских детей. И там обратили внимание на то, что поставленные российскими медиками диагнозы детям, усыновленных итальянцами, как правило, не подтверждались. Дети оказывались здоровыми.
   Марина рассказала, что в федеральном банке данных о сиротах и детях, оставшихся без попечения родителей, можно обнаружить такие нелепые диагнозы, как «задержка речевого развития» у двухмесячных младенцев. Или диагноз «интеллектуальная недостаточность», хотя в международной классификации болезней подобного диагноза не существует.
   Наиболее распространенный диагноз у сирот — «задержка психомоторного развития как следствие перинатального (внутриутробного) поражения центральной нервной системы». Он весьма озадачивает и настораживает российских усыновителей и сильно охлаждает их желание взять малыша из детдома. А вот представитель одной итальянской фирмы, оказывающей посреднические услуги по усыновлению, объяснила, что таких детей итальянцы берут охотно, поскольку по итальянским нормам это вообще не заболевание. И через три-четыре месяца жизни в семье ребенок становится абсолютно здоровым. С ним просто нужно говорить и общаться, чего, естественно, в детских домах, где у воспитателя на руках двадцать или больше детей, никто делать не в силах и даже не собирается.
   Российские медики изучали и проверяли выборочно в федеральном банке данных анкеты сирот. И выяснили, что сведения о состоянии здоровья детей часто неточны. Медицинские заключения детей, которых собираются усыновить, нередко составляют даже не лечащие врачи, а другие специалисты, далеко не всегда компетентные. Причем выводы сплошь и рядом делаются без осмотра детей, только на основании уже имеющихся старых медицинских документов.
   В домах ребенка, куда поступают малыши в возрасте до четырех лет, не обеспечивается лечебная коррекция детей. Итог печален: ребенка, не получившего вовремя медицинской помощи, ожидают инвалидность и пожизненное содержание в собесовском интернате. А главные врачи домов ребенка ссылаются на отсутствие средств на лечение. И они правы. Нет в современной, усиленно строящей капитализм России денег на детей. То есть на свое будущее. Значит, она обречена… Почему так часто приходится объяснять аксиомы?..
   Мариша поведала немало интересного с медицинской точки зрения на проблему, а Борис прекрасно знал о прокурорских проверках. Прокуроры не уделяли должного внимания детскому вопросу. Даже не привлекали к участию специалистов. И вопрос о лечении сирот не рассматривался ни в одном из представлений прокуроров в управления здравоохранения. А зачем? Проще посетовать на привередливость и капризы российских усыновителей, которые желают иметь лишь цветущих здоровеньких детей.
   Да, сегодня в России неоткуда взять множество потенциальных усыновителей. Это помогало Марине и Борису. И еще один нюанс-промах работал им на руку. Усыновление в России совершенно не пропагандировалось. Полностью отсутствовала всякая информация, крайне редко использовались газеты и телевидение. А ведь стоило бы попробовать рассказать с экрана о трудной судьбе малыша Ванечки или малышки Даши и показать их худые жалкие мордашки. Тогда, вполне вероятно, некоторые сострадательные, жалостливые русские написали бы на телевидение письма с просьбами отдать им и Ваню, и Дашу, и еще с десяток таких же бедных сироток. Но особенности русской души во внимание не принимались и даже не рассматривались. Или на Руси перевелись психологи? Да нет, скорее, они тоже трудились в частном бизнесе и на тех же иностранцев.
   И таков ли уж преступник Борис? Вокруг него множество других, кто спровоцировал ситуацию и способствовал развитию бизнеса Недоспасова.
   Да, как ни смешно, сам закон активно действует именно в этом направлении. Он позволяет международные усыновления только в тех случаях, когда в течение определенного срока не удалось подобрать для ребенка российских усыновителей с помощью централизованного всероссийского банка данных о сиротах. А как их подберешь, этих российских родителей? Где их возьмешь? Из-под земли не выроешь. И поэтому эффективность работы этого монопольного, столь прекрасно задуманного и организованного государственного органа близка к нулю.
   И что в итоге? Да все то же самое, как ни крути: быть усыновленными иностранцами для многих сирот — единственный шанс обрести семью.
   А пресловутый и не дающий многим спокойно спать вопрос о размере прибыли, получаемой посредниками? Для сироты, в результате обретающего родителей, эта сумма не имеет никакого значения. Нельзя взвесить на одних и тех же весах человеческую жизнь и деньги. И неужели это повод, чтобы лишить ребенка из детдома последней надежды жить рядом с мамой и папой?!
   — Тебе известно о чудовищных нарушениях законности в сфере социальной защиты детей? — наседал Борис, зло посматривая на Кристину. — Что ты знаешь об этом? Думаешь, оно очень благополучно — положение малышни, оставшейся без попечения родителей? Дичь! Деньги на детей, находящихся под опекой, часто не выплачиваются вообще или даются в размерах, намного ниже установленных. Дети и подростки часто попрошайничают и нищенствуют. Прокуроры выявили около двенадцати тысяч нарушений законов, касающихся социальной защиты детства. И это малая толика того, что происходит!
   — Ну хорошо, пусть медицинские заключения детей, как ты утверждаешь, преувеличенно неправильные. Все равно в наших детских домах в основном тяжелобольные дети, я знаю, — попыталась перевести разговор в другую область Кристина. — Ты обманываешь иностранцев?
   — Ничего подобного! До вранья не опускаюсь! Они все прекрасно знают. Да, всегда остается риск, что со временем прошлое заявит о себе какими-то еще невыявленными болезнями и отклонениями ребенка, унаследованными от бросивших его родителей. А какая разница? Разве мы сами не рискуем, когда рождаются наши собственные дети? И с ними, и с нами может случиться всякое… Многие заболевания излечимы, а если нет, то можно приспособиться к ним и жить, не сильно страдая. — Он выразительно вытянул вперед свой протез и демонстративно задрал брючину. — Да и за рубежом прекрасные врачи, извини, это в твой огород.
   — У них другие возможности! — огрызнулась Кристина. — Ты сам твердил об этом!
   — У них другой подход к людям! — отозвался Борис. — Я отправил одной паре в Хьюстон шестилетнего мальчика из Питера, из детского дома для слепых. Они так хотели. Эти ненормальные мечтали помочь слепому ребенку увидеть мир. После двух операций это удалось… А дети с задержкой развития? Так в медицинских бумагах характеризуют многих детей. Но это пустой звук. Внимание и забота быстро превращают любого ребенка в нормального, смышленого и любознательного. Однажды я видел, как они резвились возле бассейна, эти якобы недоразвитые бывшие российские дети, с моей помощью ставшие американскими, как они хохотали и резво болтали по-английски…
   — А вы не попадаетесь? — спросила Кристина.
   — Жаждешь справедливости? — усмехнулся Борис. — Как же, как же… Конечно, бывает всякое… Например, нашумел громкий процесс над врачами, делавшими бизнес на новорожденных. Лишь из одной области за два года новым заграничным родителям передали сто тридцать детей. Чиновники брали на себя оформление документов, а медики заранее подбирали, обычно из неблагополучных семей, будущих матерей, которые вполне могли отказаться от детей. Других мамаш обрабатывали уже после родов, уверяя, что их дети родились неизлечимо больными. Всего, таким образом, иностранцы усыновили более восьмисот малышей. А скандал разгорелся из-за того, что у одного мальчика, усыновленного американской парой, оказался менингит в тяжелой форме, о чем новых родителей, конечно, в известность не поставили.
   Только Кристина не прониклась его доводами и оправданиями. Они ей не показались убедительными. И чем дальше, тем больше. Бороться со своими предубеждениями она оказалась не в силах.
   А Борис… Ну что Борис… Он продолжал заниматься тем, чем занимался.
   Преступление? Недоспасов так не считал. Усыновление российских детей не может быть преступлением. По определению.
   Ему, как хорошему юристу, легко было оформлять и проталкивать любые документы. Поэтому именно к нему и обратилась когда-то Марина, тоже сейчас имевшая в этом деле неплохой «навар».
   В основном они переправляли за рубеж малышей до трех лет. Но Марина промышляла и другим бизнесом, орудуя с грудничками. Но не попадалась. Она как-то ловко отправила в США группу беременных женщин. Ей помогла заведующая женской консультацией. После родов детей усыновляли иностранцы. Так там осталось более тридцати младенцев.
   Позже в близкой к Москве области Марина при участии главврача местного роддома подбирала женщин, собирающихся отказаться от детей. За каждого отправленного за рубеж новорожденного они получали пятнадцать тысяч долларов, а матерям выплачивалась малая толика — всего лишь десятая часть этой суммы.
   Да, на многое была способна Марина, доктор Мариша, встретившаяся когда-то Недоспасову на жизненной тропинке…

26

   Теща, конечно поставленная дочкой в известность о протезе, разговоров о ноге старательно и тактично избегала.
   Когда Борис только начал работать в юридической консультации, Лилия Ивановна как-то осторожно, вскользь, по возможности деликатно, спросила, что у него с ногой.
   — Поскользнулся, упал, потерял сознание, очнулся — гипс, — плоско отшутился он. И добавил: — Не люблю говорить на эту тему… Извините…
   Лилия Ивановна понимающе кивнула.
   Теперь она знала, что он ее обманул. Ее и Наташеньку. Но упрекать не стала. Боялась сразу показаться вредной и противной и тотчас превратиться в мерзкую тещу-гадину из анекдотов. Жили хорошо, дружно. И обеспеченно. Благодаря все той же Лилии Ивановне Бориса постоянно приглашали защищать то одного подонка, то другого. И он всех успешно вытаскивал оттуда, где им полагалось находиться до конца дней своих. Вероятно, попадись им на жизненном пути менее убедительные, не столь изворотливые и хитроумные адвокаты, страна жила бы куда спокойнее и безмятежнее.
   Очень скоро выяснилось, что Наташа не может рожать.
   Вернувшийся вечером с очередного судебного заседания Борис застал опухшую и растрепанную жену в слезах. Теща пила на кухне валокордин. Судя по запаху, уже не первый раз. Тесть притаился в комнате и сидел тихо, как немой. Он был так незаметен, что Борис всегда с трудом припоминал его имя-отчество, когда хотел все же к нему обратиться.
   — Что случилось? — спросил Борис женщин. И сразу встревожился. За полгода их семейной жизни жена еще ни разу не ревела. Интересное кино…
   — Я… — прорыдала Наташа.
   Если бы все обожающие плакать женщины могли только себе представить, как они выглядят в этот момент, раз и навсегда завязали бы со своими слезами.
   — Я… была у врача…
   «Неужели у нее опухоль? — ужаснулся Борис. — И мне предстоит пережить ее тяжелую болезнь и не менее страшную смерть?! Еще одну смерть в моей жизни…»
   — У нас… никогда… не будет детей… — ревела Наташа.
   Вместе с ней некстати заплакала и теща. Борис озлобился.
   — Ну, не будет — и не надо! — с неосмотрительным легкомыслием миротворчески заметил он. — Проживем и без них! А реветь-то зачем?
   Теща посмотрела на Бориса с ужасом, словно вместо него в комнате появилась анаконда и злобно зашипела, приняв боевую стойку. У Наташи разом иссякли слезы, и она уставилась на Недоспасова в недоумении.
   — Разве ты не хочешь детей? — спросила она. — Я не знала…
   — Наташенька, ты меня неправильно поняла! — заюлил, пытаясь выкарабкаться из скользкой ситуации, Борис. А он это делать умел. Больше всего ему хотелось сейчас есть. Картошечки бы горячей! — Я очень хочу детей, мечтаю о них. Но не стоит делать трагедию из их отсутствия. И вообще врач мог ошибиться! Знаешь, сколько таких врачебных ошибок! Правильный диагноз ставит лишь патологоанатом.
   — Мама тоже говорит об ошибке… — задумчиво прошептала Наташа.
   — Вот видишь! Мама права! Всегда ее слушайся! — обрадовался Борис. И заслужил более благосклонный взгляд тещи. — Давай обсудим все эти проблемы завтра утром, на свежую голову… Лилия Ивановна, Морозова оправдали!
   Морозов был невероятный жулик, директор большого гастронома, пристрастившийся обманывать запросто любого потому, что иначе жизнь представлялась ему пресной и тягостной. Кроме того, он считал всех без исключения полнейшими идиотами. Недоспасов подозревал, что и его в том числе.
   — Молодец! — В голосе тещи прозвучала настоящая гордость за своего зятя и преемника. — Я знала, кого давать ему в адвокаты!
   — Вы меня не накормите? — жалобно попросил Борис. — Я очень устал…
   — Наташа! — Голос тещи окреп окончательно. — Вставай, наконец, умойся и согрей мужу ужин! Борис прав: лучше все обсудить утром.
   На следующий день Наташа поведала лениво валяющемуся на тахте Недоспасову, что врач был категоричен, ультимативен и никаких надежд ей не оставил. Вникать в медицинские тонкости Борис разумно не стал.
   — Подождем, — сказал он. — Полгода — не срок! Обычно дают год… — И засмеялся.
   Наташа снова обиделась, но промолчала.
   Через год ничего не изменилось. Не произошло ничего нового и через полтора. И тогда Наташа завела речь о приемном ребенке…
   Лилия Ивановна и Борис выступили единодушно против. Тесть привычно отмалчивался, забившись в темный уголок.
   — Это очень трудно — по-настоящему полюбить чужого ребенка! — заявила по-своему мудрая теща.
   — В детских домах дети неизвестно от каких родителей! — резко отозвался Борис. — Дурная наследственность слишком вероятна! У нас в стране девять из десяти сирот — дети алкоголиков, многие с врожденными уродствами. Я это очень хорошо знаю. Почти все малыши, которых усыновляют иностранцы, — с отягощенной наследственностью и задержкой развития, и не менее десяти процентов из них — инвалиды.
   Он уже начал понемногу налаживать, раскручивать свой новый бизнес и исследовал состояние сиротского здоровья и дел в России.
   — Но можно ведь все проверить! — настаивала Наташа.
   Ей мучительно хотелось услышать слово «мама», обращенное именно к ней.
   — Доскональная и достоверная проверка невозможна! Это очень трудно! — убеждал жену Борис. — Наташа, возьми себя в руки! Успокойся! Люди живут и без детей. Что же делать, если такая судьба! Так получилось…
   Но Наташу такая судьба не устраивала, и мириться с ней она не желала. Тогда пришлось сдаться. Борис плюнул на все, махнул рукой и обреченно позвонил по одному давно хорошо ему знакомому телефону. Трубку сняла Марина.
   — Здравствуй, доктор! — буднично произнес Борис. — Не скучала?
   — Было много дел, — лаконично прозвучало в ответ. — Заедешь?
   Он приехал около девяти вечера, после очередного судебного процесса, конечно, победного для блестящего адвоката Недоспасова. Вот теперь он спасал многих… Только лучше бы ему этого никогда не делать…
   — Маринка… — Он прямо в дверях прижался к ней. — Мариша… Ты для меня как последняя зеленая ветка осенью…
   — Адвокат, что это ты вдруг заговорил так поэтически? — удивилась Марина, слегка отстранилась и пропустила его в квартиру. — Переутомился со своими воришками и насильниками?
   — Нет, — хмыкнул Борис, раздеваясь. — Я двужильный, несмотря на протез. Просто, когда я тебя долго не вижу, начинаю тосковать. Мне словно чего-то не хватает… И это «чего-то» — именно ты. Одна ты…
   Он расстегнул рубашку и снял брюки. Отстегнул протез.
   — Иди сюда…
   Марина подошла, словно нехотя, делая ему одолжение. Но она всегда вела себя именно так. И это еще ни о чем не говорило.
   — Мариша… — пробормотал он. — Если бы не ты… Я даже не знаю, как бы я жил… После всего…
   — После чего? — попыталась уточнить доктор.
   Борис оторвался от нее на мгновение и засмеялся. По-настоящему допросить великого адвоката до сих пор не удалось никому, даже ей.
   — После всего! Обобщающее слово «все»! Всеоблемъющее! Мариша… Есть минуты, когда слова становятся опасными, как хулиганы в темной подворотне. Мне бы хотелось все бросить и уйти к тебе… — В такие мгновения он полностью верил в то, что говорил, и был абсолютно честен. А себе вообще казался образцом искренности. — Но ты меня не хочешь принять навсегда!.. Я тебя устраиваю лишь как приходящий мужик… Почему, Мариша?..
   Доктор загадочно молчала, не желая вдаваться в подробности своих решений и мнений.
   Через два часа он сидел на кухне и пил под ласковым присмотром Марины чай с домашним печеньем.
   — Вкусно! — похвалил он. — Ты знаешь, сколько зависит от того, как тебя угощают?
   Марина явно этого не знала.
   — Однажды, — начал свой рассказ Борис, — у меня болело горло, а наша начальница, ну, ты знаешь, Наташкина мамашка, но еще не моя теща, принесла в консультацию несколько тортов-мороженых. Решила нас всех угостить. Может, праздник какой отмечали, я не помню… А может, просто так. Она вообще обожает мороженое, лопает его пачками зимой и летом. Отказаться было неудобно, ну просто ни под каким видом, я тогда заискивал перед ней, лебезил… И я подумал: если она угощает меня по-доброму, от всего сердца, горлу хуже не будет. И съел здоровенный кусок торта. И что ты думаешь? Горло прошло…
   Марина усмехнулась:
   — Сила внушения.
   — Наверное. Но через некоторое время один клиент — я ему выиграл тяжелый процесс — принес в консультацию торт и пригласил меня в ресторан. Торт назывался «Киевский». И стоил мне сломанного зуба. Ползуба завязло и осталось навсегда в креме того памятного тортика.
   Марина расхохоталась.
   — И я понял, что все зависит от того, с каким чувством и настроением тебя угощают и потчуют. Мариша, мне нужен ребенок…
   Она опять засмеялась.
   — Слишком резкий переход! Предлагаешь мне родить от тебя? Фигушки! Во-первых, я тебе не слишком доверяю, уж прости, великий адвокат! Ты не надежен. Тем более в роли папаши. А во-вторых, у меня пока другие планы. Так что прости во второй раз…
   — Ты меня не совсем верно поняла, — пробурчал Борис, обозлившись на ее откровенность.
   И рассказал обо всем: о Наташе, неспособной рожать и тоскующей по ребенку, о детдомах, которым он справедливо не доверял, о своем безвыходном положении…
   — Мне жаль твою толстую Наташку, — вздохнула, внимательно выслушав его, Марина. — Но ей придется побыть у нас в клинике, пока я подберу подходящего ребятенка. Соседям по подъезду скажете, что она лежит на сохранении. С ее габаритами твоя законная половина запросто сойдет за беременную. Месяце эдак на шестом. Выйдет уже с готовым дитем. Просто, выгодно, удобно…
   Борис вспомнил, как они с Натальей ездили летом отдыхать в Новый Афон. Пока он плавал — а плавал он отлично, — она сидела на берегу и тщательно протирала и смазывала его протез. Любовь, думали все вокруг и начинали грустно размышлять о своей личной и, вероятно, что бывает чаще всего, не слишком состоявшейся любви.
   Дома Борис пересказал Наталье предложение Марины. Жена вскочила и молча бросилась торопливо собирать вещи для больницы.
   — Да подожди, не суетись! — остановил ее Недоспасов. — Врач позвонит и скажет, когда будет место. Не все сразу…
   — А откуда ты ее знаешь? — вдруг заподозрила что-то Наташа. — Эту докторшу?
   — Когда-то приходила за юридической помощью. Сложный бракоразводный процесс, — лаконично объяснил Борис. Даже не соврал. — Как все. Откуда же еще?
   Марина позвонила через неделю. За это время Наташа по-настоящему извелась и замучила мужа одним и тем же вопросом: «Когда же, когда же, когда?»
   — Приезжайте завтра утром, — бесстрастно сообщила Марина. — Паспорт не забудьте. — И положила трубку.
   Но, увидев Марину, Наташа изменилась в лице. Как-то нехорошо перекосилась, побледнела и уставилась на мужа вопросительными и несчастными глазами.
   Наташа тотчас вспомнила ее, эту длинную жирафу, молодую и рыжую, в изящных туфельках и дорогих шмотках, не желающую замечать никого и ничего вокруг. Ту, что оказалась несколько лет назад впереди нее в очереди в юридической консультации к Борису.
   Марина усмехнулась — она тоже прекрасно знала, где впервые увидела нынешнюю жену известного адвоката.
   — Нина Васильевна, — попросила она медрегистраторшу, — пожалуйста, оформите женщину ко мне побыстрее! — и ушла.
   — Что ты так смотришь? — поинтересовался Борис. — Прямо как следователь на преступника! У меня научилась?
   — Мы когда-то сидели с ней вместе в очереди к тебе… — пробормотала Наташа.
   — Возможно, — рассеянно пожал плечами Борис. — Ко мне в очереди сидели многие. А вот после моих выступлений в судах не сидел никто…
   Довольный своим каламбуром и остроумием, он протянул в окошко регистратуры Натальины документы.
   — Ты, видимо, решила, что очередь ко мне — серьезный повод для ревности? Интересное кино…
   И Наташа, подумав, что это действительно глупо, постаралась больше не вспоминать о длинной красотке, уже второй раз возникшей у нее на пути.
   Пролежала «на сохранении» Наташа недолго, всего две недели.
   В тот день одна счастливая семья забирала из клиники мать с новорожденным. На обратном пути вся семья погибла. Одуревший от радости молодой отец, очевидно на радостях прилично набравшийся, врезался на большой скорости в дерево. Выжил один малыш — его выбросило из машины через открывшуюся дверцу, а одеяло спасло от удара. Через три часа после выписки мальчика привезли назад в ту же клинику. Только теперь он стал круглым сиротой… И Марина сразу предложила его Наташе.