Егор нравился ей: мрачноватый неулыба с глазами цвета ноябрьского неба, неустроенная, мятущаяся душа, смятенно бредущая по миру, среди войн, смертей, крови в поисках чего-то своего, родного и близкого. Только почему ему вздумалось искать эту близость и теплоту на фронтах? Вот уж там ничего подобного нет, не бывает и не может быть… Странный фанатик защиты отечества и поклонник оружия… «Невольник чести»… Впрочем, как раз очень даже «вольник». Все добровольно, никто не заставлял, в военное училище не толкал и не запихивал…
   К театру они приехали слишком рано. Кристина выкупила билеты — деньги ей тут же смущенно и неловко сунул в руку полковник. Потом они побродили по сентябрьской Москве. В теплом воздухе звуки расплывались, дробились на мелкие слабые полутона, истаивая в вышине. На улице Горького возле «Диеты» попрошайничал жалкий худой солдатик с багрово-нарывающими прыщами на щеках.
   — Дожили! — проворчал Егор. — Визитная карточка столицы… И часто такое у вас?
   Кристина пожала плечами. Она редко выбиралась из дому, обычно на машине, и действительно не знала, стоят ли возле магазинов попрошайки в военной форме, выклянчивая на сигареты и еду.
   — Их кормят плохо. Я читала. И вообще у вас там, в вашей армии, немало беспорядков. Извините… Новобранцы бегут, Комитет солдатских матерей работает… Вы это и без меня знаете.
   Егор покосился на нее и промолчал.
   Солдатик смотрел на полковника испуганно: боялся, что его сейчас заметут и сдадут куда надо. Хотя у него есть законная увольнительная. Которая права на протянутую за подаянием руку не дает.
   — Нищенствуешь? Дембель-то скоро, побирушка? — спросил у солдата Егор. — В казарме обирают или родителей нет? — Парень в страхе молчал. — И давно христарадничаешь? Ладно, великий немой, держи пятерку! А все-таки клянчить я тебе не советую. Плохо кончишь!
   Они пошли по улице вверх. Егору хотелось объясниться или как-то оправдаться перед Кристиной. Он чувствовал себя неловко.
   — Да ладно, может, его «деды» бьют… — задумчиво произнес он и так же предельно спокойно добавил: — А может, он сам «дед»…
   Кристина улыбнулась.
   В театре она то и дело ловила любопытные, внимательные, оценивающие взгляды со всех сторон. Их рассматривали и оценивали, взвешивали именно вдвоем, как пару. Кристина мысленно представила себя и Егора со стороны. Где тут зеркало?.. Но она и без него отлично сознавала, как хороши и впечатляющи они с полковником: эффектная, еще молодая женщина, стебельковой тонкости и нежности, украшенная дорогими тряпками и драгоценностями, на фоне оттеняющей и подчеркивающей ее слабость мощи и крепости коренастого военного, придерживающегося исключительно прямых линий. Они прекрасно дополняли друг друга, как разные компоненты коктейля.
   Балет Одиноков смотрел равнодушно. Просто выполнял свой долг официального сопровождения.
   — Вам не нравится? — не выдержала наконец Кристина. — Или вы просто не любите балет? Можно попросить папу взять билеты на любой спектакль в любой театр — в Малый, МХАТ, Вахтангова…
   — Когда я учился в академии, — начал объяснять Егор, — часто пытался попасть в театры. Но редко удавалось достать билеты. А сейчас, видимо, как бы поточнее сказать, перерос и прежнее увлечение, и сам театр… Короче, остыл. У всякого огня есть свое расписание и наилучшее время для пожара. Утром он горит жарче, но почти не виден, зато в темноте даже издали отлично заметен самый жалкий, едва тлеющий костерок… Скажите, Кристина, а можно отпустить вашего водителя? Прогуляемся до вашего дома по ночной Москве? Я давно здесь не был, многое забыл. Устроим себе бродильный вечер… А шофер предупредит ваших, что мы придем позже. Вы не боитесь гулять ночью?
   — С вами? — просияла обрадованная Кристина и окинула выразительным взглядом могучую фигуру полковника. — Хотя, помнится, вы мне рассказывали, как вас однажды отколотили и ограбили. Но по одному месту дважды не стреляют…
   Егор покосился на нее исподлобья:
   — Вы уверены? Только потому, что никогда не попадали под обстрелы… Эта расхожая поговорка про один выстрел в одну точку придумана людьми, далекими от войн и фронтов. Так как насчет водителя?
   — Конечно, мы его отпустим. И пойдем пешком. Я сама как-то не решалась предложить.
   — Я такой страшный? — усмехнулся полковник.
   — Да нет, — смутилась Кристина, — просто…
   — Я понял. — Егор опустил свою тяжелую широкую ладонь на резко вздрогнувшие пальцы Кристины. — Но я бываю неуклюж, груб и не умею вести себя в обществе, отличном от родного, армейского. Забодай меня комар… Все-таки столько лет службы…
   Вновь говорить об отставке Кристина не отважилась и после спектакля, отпустив Михаила с наказом успокоить домашних, двинулась вслед за Егором по направлению к Манежу.
   Москва дышала вечерней тишиной и сыростью. Недавно пролился слабый дождь, едва дотронувшийся до тротуаров и мостовых. Смазанные облики домов и силуэты деревьев потемнели и посуровели. Шаги уже довольно редких поздних прохожих звучали как-то вызывающе громко и, казалось, пугались самих себя.
   Кристина и Егор молча дошли до старого здания университета и остановились, как по команде. Кристина подумала, как, наверное, глупо, просто идиотически они сейчас выглядят со стороны: два взрослых человека, шагающие рядом, но не осмеливающиеся взяться за руки, хотя лучше и солиднее — идти под руку, как и положено людям их возраста.
   Полковник пристально разглядывал памятник Ломоносову.
   — Вся Россия испокон веков стояла и стоять будет на простых мужиках, — пробормотал он:
   — Но образованных, — добавила Кристина. — Если вы имеете в виду именно этого архангельского. Комплексуете на тему своей нереализованности? — Она тотчас пожалела о сказанном. Вырвалось… Егор обидится, а ей меньше всего хотелось оскорблять его. — Простите. Я не хотела… И вообще я так о вас не думаю…
   Егор равнодушно пожал плечами:
   — Так ведь я вовсе и не мужик. И ко мне мое замечание отношения не имеет. Вырос в маленьком городке. Деревню знаю плохо, землю не пахал. Предки — да, но это как у всех. Короче, у всех у нас корни деревенские. А вам не кажется, что мы начали не с того конца?
   Он повернулся и внимательно глянул на Кристину. В темноте его глаза стали совсем непрозрачными, как стоячая вода.
   — Не с того? А с какого надо? — удивилась Кристина.
   — Мы с вами говорим то о науке, то об армии, то о социальных катаклизмах… Забодай их комар… Но ни вам, ни мне это не интересно и не нужно. Короче… — Он запнулся.
   — Короче, все эти действительно ненужные нам темы уже забодали комары, — пришла ему на выручку Кристина. — Я тоже часто бываю неловкой и неумелой. Увы, увы… Хотя в армии не служила.
   — Знаете, так часто случается, — задумчиво заговорил Егор, — живешь себе, живешь, ни о чем серьезном не помышляешь, говоришь пустые слова и чувствуешь, что все никак не выговаривается какое-то коротенькое, но важное, даже, наверное, самое главное для тебя слово. Но его нет и нет… Как оно звучит?.. Где его найти?..
   — Ну, уж во всяком случае, не здесь, не возле памятника Ломоносову, — не удержалась и вновь съязвила Кристина. — Простите… До чего мерзкий у меня, ехидный характер…
   — А почему не здесь? — словно удивился Егор. — Место ничего не определяет! Все зависит от настроения и точки соприкосновения… Выходите за меня замуж!
   Кристина на мгновение онемела. Ничего подобного она не ожидала. Несмотря на то что хотела этого и даже на подобное рассчитывала. Но так стремительно…
   Он будто прочел ее мысли:
   — Мне нельзя ничего откладывать на завтра. Хотя это прекрасное слово, дарующее возможность жить и верить… Но я человек военный, подневольный. После санатория поеду служить. Подумайте! Жить с офицером — задача непростая! А вы привыкли совсем к другой жизни — городской, обеспеченной. Наверное, я напрасно все затеял. Как-то глупо, чересчур прямолинейно, быстро… Но мне еще никому не приходилось делать предложения. Ни семьи, ни жены, ни детей у меня никогда не было.
   И Кристина подумала, что честность часто грешит и даже отпугивает своей излишней прямотою, пренебрегая любыми уловками и недомолвками, с помощью которых можно легко выпутаться из любой затруднительной ситуации.
   — А где вы будете служить после санатория? — спросила Кристина.
   Егор пожал плечами:
   — Пока не знаю. Куда пошлют…
   «Вот и хорошо, — незаметно улыбнулась Кристина. — Теперь нас вместе пошлют туда, куда захочу я. И куда распорядится папа… Когда получит от единственной дочки новое дэзэ…»
   Как легко порой решить свою судьбу! И как просто ошибочно и радостно принять себя за птицу только оттого, что страшно захотелось взмахнуть крылом… Тем самым, одним, пока еще не подбитым…

16

   Борис наблюдал за девочкой-попрыгунчиком постоянно, каждый день, на всех лекциях. Они оказались в разных группах, но это не мешало ему встречаться с ней в коридорах и аудиториях. Он буквально натыкался на ОйСвету, и делал это слишком часто. Девочка быстро и без труда разгадала нехитрые маневры.
   — Ты третий лишний! — без обиняков заявила она Борису. — Здесь уже все давно занято, и навсегда! Запомни это, как Уголовный кодекс! Хотя на самом деле к шапочному разбору ты явился к счастью! Твоему и Ленькиному.
   — А твоему? — спросил Борис.
   Если ей сильно нравится рубить сплеча и быть рубахой-девкой, то и он тоже будет таким же прямолинейным.
   — Мое пусть тебя не колышет! Это ненужная деталь бытия! — отпарировала ОйСвета. — Заботник выискался! У меня таких полная кошелка! Отбою нет и девать некуда! Так что ты совершенно напрасно втюрился и выпятил на меня свои наглые глаза!
   Борис критически осмотрел девочку. Очень странный, загадочный случай… Чем же действительно она так приманивает? Интересное кино… А ведь здорово увлекает, тянет и зовет за собой… Настоящая зажигайка. До секс-бомбы ей далеко, как до Голливуда. Ни груди, ни бедер. Лохматые волосы. Косметики — ноль. Зато энергии море. Может, в этом все дело?..
   — Философией увлекаешься? — усмехнулся Борис. — И не зря. Судя по всему, у тебя давно выработана своя собственная. И личный ненарушаемый устав. Как и у меня. В полном соответствии с ним я предпочитаю жить так, как того требует и просит сердце. А оно сейчас повелевает и нудит, что хорошо бы почаще на тебя поглядывать. Значит, это моя святая, хотя и не единственная обязанность. Так получилось… А вторая — всегда шагать своей дорогой и поплевывать на мнение окружающих. Поскольку в принципе люди думают о нас исключительно то, что хотим мы сами.
   Девочка прищурилась. В светлых глазках появился интерес.
   — Мечтаешь до чего-нибудь доглядеться?
   — Мечтаю! — признался Борис. — Так вышло… Строю воздушные замки, как любой рядовой гражданин.
   — А что тогда делаешь здесь, на юрфаке? Тебе самое место в строительном! Возьмут без экзаменов! Это твоя специальность и призвание!
   Неторопливо и спокойно подошел Леонид.
   — Леня, ты знаком с этим наглым типом? — спросила ОйСвета.
   Он кивнул:
   — Давно. Еще с первого экзамена.
   — А ты в курсе, что он в меня по макушку втрескался?
   Леня вновь солидно склонил голову:
   — Тоже с первого экзамена.
   — И как ты оцениваешь эту своеобразную треугольную деталь?
   — А почему я должен ее как-то оценивать? — даже слегка удивился Леонид. — Это она сейчас внимательно рассматривает нас. И проверяет на прочность.
   — Ах, вот, значит, как?! — еще больше прищурилась девочка. Узкие светлые злые глазки-щелки на бледном лице. Словно бритвы. — И результат от тебя не зависит?! Тебя ничего не волнует и не заботит?! Не задевает, не будоражит и нисколько не смущает твой незыблемый покой?! Тебе все равно, буду я с тобой, с ним или с кем-то другим?!
   Борис тоже с большим любопытством и нетерпением ждал, что ответит Рубан. Если, как утверждают знатоки, жизнь — игра, то, видимо, в ней всегда должен побеждать тот, кто сообразительнее и хитрее, кто умеет точно угадать карты партнера, не открывая своих.
   Хотя, с другой стороны… Все на свете просто, кроме людей. Любой из нас не такая уж цельная личность, а потому почти никогда не бывает ни совершенно искренним, ни абсолютно лживым. И каждый — это клубок противоречий, тем более личность одаренная. Поэтому самое безнадежное дело — пытаться определить человеческий характер. Вне зависимости от того, знакомы вы два месяца или четыре года.
   — Ой, Света, — вздохнул Леонид, — и как тебе не надоело приставать с одним и тем же вопросом…
   Борис усмехнулся. Девочка покраснела от досады и злости: Ленька ее выдал!
   — Ты должен немедленно принять конкретное решение! И посоветовать, что мне делать! — заявила ОйСвета. — А не ссылаться на внешние рассмотрения!
   Парни переглянулись и одновременно пожали плечами.
   — Почему я, а не ты?
   — Потому что из нас двоих ты все-таки мужчина!
   — Но спор возник из-за тебя! За твое, так сказать, почти свободное сердце! Почему им должен распоряжаться я? Оно принадлежит тебе, вот ты им и владей и распоряжайся! И потом, если ты настолько умна, что спрашиваешь совета у мужчины, значит, не настолько глупа, чтобы поступать согласно моему совету. Известный постулат.
   Девочка резко повернулась и умчалась в сторону выхода.
   Парни снова переглянулись.
   — Как-то все странно и нелепо… Ты не находишь? — спросил Леонид.
   — Так получилось, — отозвался Борис.
   — Я эту девочку, тонкую, высокую, в белом платье и с задумчивым лицом, сравнил когда-то со свечкой… — меланхолично вдруг вспомнил Леонид.
   — А с какой свечкой — которая горит в церкви или которая вставляется в задницу? — поинтересовался Борис. — Прости… — И, бросив ошарашенного Леонида, поспешил вслед за ОйСветой на улицу.
   После недавнего ливня Москва превратилась в одну огромную бескрайнюю безбрежную лужу. Девочка стояла на тротуаре и задумчиво смотрела вдаль, размышляя, стоит ли пускаться вплавь. Борис стремительно подхватил ее левой рукой, прижал к себе теплым боком и понес на другую сторону, широко шагая по щиколотку в грязной холодной воде и стараясь не потерять тотчас размокшие ботинки.
   Зажигайка сначала оторопела, а потом возмутилась, задергала ногами, вырываясь, и завопила:
   — Ты, психопат! Немедленно поставь меня на место! Я не выношу резкого постороннего вмешательства в мой организм!
   — Куда тебя поставить-то? Прямо в лужу? Чудненько… Чтобы она резко вмешалась в твой организм? Батюшки-светы! А обратно, туда, где ты переминалась минуту назад, полная высоких дум, я топать не намерен! Так что сиди смирно и не дрыгайся! А то, смотри, допрыгаешься, и я швырну тебя прямо в эту грязь! В две секундочки! Представляешь, каков видок у тебя будет?
   ОйСвета представила и затихла. И вновь погрузилась в тягостные размышления.
   На более-менее подсохшем тротуаре, правда покрытом подозрительного вида и запаха плесенью, Борис бережно поставил драгоценную ношу на ноги. Девчонка встрепенулась и отряхнулась, как дикий зверек. И зашагала к метро, не оглядываясь на своего спасителя. Борис заколебался, догонять капризницу или не стоит. Неожиданно она сама остановилась.
   — Эй, заботник, а ты что, разве не мечтаешь меня проводить?
   Борис усмехнулся:
   — Можно и проводить… Мне все равно сейчас нечего делать. Убью время. — И он двинулся к ней нарочито расхлябанной походкой абсолютно равнодушного человека.
   ОйСвета вновь начала беситься:
   — Не строй из себя циника! У тебя плохо получается! Глупо выглядишь!
   — Но скоро будет лучше, — заверил ее Борис. — Я в процессе обучения. У меня отличные преподаватели, лучшие на свете, — цинизм и скепсис. Зато оптимизм воспитывает одних дураков.
   — Да? Разве? А по-моему, такой, как у тебя, дешевый цинизм и скептицизм, а заодно слепой фанатизм — прерогатива ограниченных людей.
   Борис ухмыльнулся:
   — Объясняю истину: все недостатки человека — просто продолжение его достоинств. Или иначе: наши пороки — это неудавшиеся добродетели.
   Они уже подошли к метро. Совсем незаметно за увлекательной грызней и обменом любезностями. Вошли в вагон и уселись на коротком сиденье, тесно прижавшись друг к другу. ОйСвета сладко пахла пастилой.
   — Если будешь назначать мне свидания, — вновь завела она откровенную беседу, — запомни сразу: я вечно всюду опаздываю! Даже не нарочно. И не только на свидания.
   — Просто так получается? — подсказал Борис и прилип к ней еще плотнее.
   Она кивнула, не обратив на его легкое движение внимания.
   — Когда я шла на свидание в первый раз, — начала она свое увлекательное повествование, — мне посоветовала опоздать мама. Объяснила, якобы так принято. Но я приехала вовремя, спряталась за угол и с удовольствием наблюдала, как влюбленный нервно бродил по улице и меня ждал. Но это детали. Я жила через переулок от школы и умудрялась хронически опаздывать на уроки. Все надо мной хохотали. И я вместе с ними. Наша классная наконец не выдержала. Посмотрела на меня и пропела со вздохом: «Когда машину-то купите?» Я не поняла и удивилась. «Какую машину?» — «Ну, в школу тебя возить! Чтобы не опаздывала!» Опять все так ржали…
   Борис ухмыльнулся. Ноги стыли в сырых ботинках.
   — Интересное кино… Купили?
   — Что?
   — Машину. Чтобы тебя в школу возить. ОйСвета махнула рукой:
   — Не придуривайся! Какая машина? У меня родители — биологи. А у тебя мама кто? Очень хочется на нее посмотреть…
   Теперь удивился Борис:
   — Почему именно на маму? А мой отец тебя не интересует?
   Зажигайка отрицательно помотала головой:
   — Нет. Мужчина таков, какая у него мать. Отец тут ни при чем.
   — Батюшки-светы! Где ты такое вычитала?
   — Почему сразу «вычитала»? Я вообще никогда не пользуюсь книжной премудростью, предпочитаю собственную! — важно объявила ОйСвета.
   — У тебя ее немерено? — хмыкнул Борис.
   — Нечего иронизировать! — тотчас завелась девушка. — Просто я сама обдумываю свое житье! Без помощи всяких дурацких книжек!
   — И как? Получается?
   — Иногда, — призналась ОйСвета. — Но все равно радостно думать, что ты хоть капельку умеешь и можешь сама. И чем дальше стараешься, тем больше понимаешь, что в жизни везде и всюду необходимо много трудиться и она ничего не дает просто так, по первому требованию капризных детей, как рассчитывают глупые подростки. У нее все только вырывают и берут с боя мужественно и упорно.
   — Логично и умно! — пробормотал Борис. — И снова твои собственные, нигде не вычитанные мысли? Даже не верится… Начинаю тебя уважать и ценить.
   — А раньше не уважал? — встрепенулась ОйСвета.
   — Так я же тебя плохо знал! Человека оценивают познавая, а познание начинается с удивления. Я увидел тебя и удивился: какая бойкая, без конца подпрыгивающая мадемуазель!
   ОйСвета надулась:
   — В твоем описании я выгляжу полной дурой, прыгающей от счастья жизни! А она радостна лишь для тех, кто ее не знает, не понимает и не пытается вникнуть в ее суть.
   — Вот и славненько! — хмыкнул Борис. — Зато в твоем описании жизнь выглядит чересчур мрачной для всех умных и проницательных людей. Тогда зачем жить? Есть еще такое понятие, как оптимизм…
   — Который воспитывает дураков! — расхохоталась памятливая ОйСвета и довольная, что поймала его на слове, захлопала в ладоши. В вагоне на нее стали оглядываться. — Твои же собственные слова! Ты запутался и заврался вконец, философ! А все потому, что живешь книжной мудростью, а не как я, своей личной, пусть даже совсем крошечной!
   Они вышли из метро в Сокольниках и двинулись к дому Светланы. По дороге наглый Борис, давно привыкший с девчонками не церемониться, попытался ее поцеловать.
   — Не надо, я боюсь! — внезапно завизжала попрыгунья.
   Борис изумился и остолбенел на манер советского гаишника перед очередным снегопадом.
   — Батюшки-светы! Чего?!
   — У меня нос недавно был сломан! Что ты опять так дико выпятил глаза?
   — Ой, Света! — вздохнул Борис, печально вспомнив Леньку. — Какой еще нос?
   — Нос у человека только один! Запомни на всякий случай, вдруг пригодится! — объявила будущая юристка. — А почему ты так удивляешься? Я с брусьев упала.
   — И прямо носом уткнулась в маты? — хмыкнул Борис. — Интересное кино…
   — Ну, почти, — пропела ОйСвета. — А знаешь, твой стиль — это улыбка Джоконды… Обманчивая, как она сама.
   Насчет Моны Лизы Борис возникать и спорить не стал, подозревая, что улыбки обманчивы слишком часто.
   — Батюшки-светы! Значит, с той поры ты с Леонидом ни-ни, не целуешься? Даже близко к нему не подходишь? Кого ты хочешь в этом убедить? Меня не так легко обштопать, как ты думаешь.
   — Леня — человек особенный, — вздохнула ОйСвета. — Непохожий на остальных… Поэтому себя с ним не равняй! И с другими тоже.
   — Где уж мне! — фыркнул обиженный Борька. — Я и не пробую… Низкий поклон ему от меня!.. Но если он такой исключительный и своеобразный, прямо выбивающийся из наших простых рядов, и нет ему равных во всем мире — непонятно, правда, в чем! — тогда почему же ты сейчас едешь со мной, а не с ним?! Да еще набиваешься на будущие свидания! А?! Сидела бы смирно возле своего неповторимого и единственного и не рыпалась бы!
   ОйСвета шла молча и явно в дискуссию вступать не желала.
   — Что завяла, как сорванный цветок? Возрази хоть что-нибудь! Ответь, по крайней мере! — взбеленился Борис. — Тупо не раскрывать рта — это невежливо, к твоему сведению! Роди, пожалуйста, парочку фраз!
   — Ты грубый… Я так виновата перед ним… — наконец прошептала девочка. — Он меня любит… А я… — И она умолкла.
   — Что — ты? — не выдержал Борис. — Не любишь? Такое частенько случается! И вообще среди сложившихся пар редко любят двое. Чаще именно один, а второй милостиво и снисходительно разрешает себя любить.
   — Но я так не хочу! — грустно и потерянно пробормотала ОйСвета.
   У нее удивительным образом непрерывно и стремительно менялось настроение. И за ним становилось трудно уследить даже ей самой.
   — А как же ты хочешь?
   — Хочу, чтобы Леньке было хорошо жить, а ему плохо… И только одна я могла бы ему помочь… Но я не могу…
   — Вот теперь запуталась ты! — мгновенно поймал ее на слове Борис. — Как это «могла бы, но не могу»?
   ОйСвета безнадежно махнула рукой и торопливо пошла вперед.
   — Эй, погоди, мы так не договаривались!
   Он быстро догнал и крепко, больно схватил за руку. ОйСвета попыталась вывернуться, но безуспешно.
   — А мы с тобой еще никак не договаривались! И наверное, не договоримся. Кто знает…
   — Я знаю! — Борис улыбнулся. — Дело в том, что недомолвки и предубеждения куда страшнее и опаснее, чем злоба и ненависть. А ты коварная девушка! Одного еще не отвадила и не собираешься с ним расплеваться, а уже второго приманиваешь между делом.
   — Я тебя приманивала?! — завопила разъяренная ОйСвета. — Не ври!
   — Но ты же интересовалась, не провожу ли я тебя! Ты настаивала! — заорал в ответ не менее взбешенный Борис. — И заодно удочку закидывала насчет свиданий! Интересное кино! Ты чего, девушка, сильно умом подвинутая?! Или любительница поиздеваться?! Я ведь тоже человек! Такой же, кстати, как Ленька! С руками, с ногами, с головой! И даже с какой-никакой душой, между прочим!
   ОйСвета вдруг резко затормозила и повернулась к Борису. От неожиданности он не успел вовремя остановиться и налетел на нее, едва не сбив с ног. Она стояла прямо, вытянувшись, словно по стенке, и смотрела на него равнодушно и устало. Вся какая-то разбитая, измученная, утомленная…
   — Я попытаюсь тебе объяснить… Хотя все равно мы обречены вечно быть непонятыми. Это прямо рок… А может, нас всех просто всегда выслушивают вполуха?.. Всем некогда, все торопятся, у всех свои дела… И это естественно. Только все в результате оказываются одинокими. А это уже неестественно. Ну ладно… Так вот… Мы вообще-то школу закончили в прошлом году. Но я не поступила с первого захода. А почти все одноклассники поступили. Мы учились в очень сильной школе. И буквально все мои друзья меня сразу забыли…
   — Ты ошибаешься и неправильно их называешь. Если забыли, значит, не друзья, — перебил Борис.
   ОйСвета вздохнула:
   — Да, ты прав… Они попросту вычеркнули меня из памяти. Ну, вроде обреталась на свете такая девочка Светлана Савельева, а теперь ее нет. Никто не звонил, никто не приходил… Телефон будто умер… Хотя в десятом классе у меня дома клубились компании чуть ли не каждый день. Родители даже стали ругаться, но не очень. Если я вдруг заболевала, навещать меня после уроков приходили сразу человек пять парней.
   — Батюшки-светы… Ты всем так нравилась?
   — Это очень смешное, глупое и несбыточное желание — нравиться всем, — пробормотала ОйСвета. — Но я так хотела, ты почти угадал… Зачем тебе эта улыбка Джоконды?
   Он вновь наплевал на лживую избранницу великого Леонардо. Избранницы все таковы.
   — Ты красивая…
   — Я?! Вовсе нет. — Она тихо засмеялась. — Спасибо, конечно… Это ты добрый. Так вот… А в сентябре все сразу оборвалось… Потому что мои одноклассники стали студентами, у них началась новая жизнь, а я для них оказалась никем. Пустым местом… Глупая и бездарная девочка, не сумевшая сдать вступительные экзамены… Меня презирали, надо мной смеялись. Они все чувствовали себя выше, умнее, способнее и удачливее меня. И очень гордились собой… — ОйСвета чуточку помолчала.