Лоуренс Стефани. Клятва повесы

   О прикосновениях, даже безобидных, не могло быть и речи. Они умело избегали их, пока Пейшенс, принимая у Вейна блюдо, не дотронулась до его руки.
   Она едва не выронила блюдо. Он едва не чертыхнулся вслух.
   Но он выстоял. И она тоже.
   Но им надо было вернуться к действительности, в гостиную, где была другая жизнь. Все уже напились чаю, и Минни, укутанная в шаль, собиралась отойти ко сну.
   В сознании Вейна образовался провал: он не имел ни малейшего представления, о чем шла речь в последние два часа. Все его мысли были заняты тем, как поговорить с Пейшенс. Наконец эта возможность представилась.
   Подойдя к Минни, он сказал:
   — Я отнесу вас.
   — Замечательная идея! — воскликнула Тиммз.
   — Гм… — недоверчиво произнесла Минни, но все же согласилась, так как еще не окрепла после болезни. — Отлично. — Когда Вейн поднял ее на руки, прихватив еще и шаль, она ворчливо призналась: — Сегодня я чувствую себя старой.
   Хмыкнув, Вейн стал подшучивать над ней, как делал это обычно, остроумно и весело. Когда они добрались до комнаты, ее настроение значительно улучшилось, и она даже высказалась по поводу его самонадеянности:
   — Уж больно вы, Кинстеры, уверены в себе.
   Вейн засмеялся и посадил ее в кресло у камина. Тиммз была тут как тут — всю дорогу она следовала за ними по пятам.
   И Пейшеис тоже.
   Устроившись, Минни замахала руками на Вейна и Пейшенс:
   — Мне никто не нужен. Хватит одной Тиммз. Можете возвращаться в гостиную.
   Пейшенс и Вейн переглянулись.
   — Вы уверены?.. — обратилась она к Минни.
   — Уверена. Идите отсюда.
   И они ушли, но не в гостиную. Было уже поздно, и у них не было желания участвовать в бессмысленной болтовне.
   У них было другое желание. Оно пронзало их, мечась от одного к другому, опутывало, как волшебная паутина. Не произнеся ни слова, они направились к комнате Пейшенс. Пока они шли, Вейн думал о том, что именно ему придется управлять этим желанием и отвечать за последствия.
   Пейшенс не могла отвечать ни за что, она абсолютно неопытна.
   Он напомнил себе об этом, когда они остановились у ее двери. Она подняла на него глаза, и Вейн убедился в правильности вывода, сделанного им там, в кладовой. Пока он не произнесет слов, требуемых в таких случаях, им можно встречаться только официально и ни в коем случае — наедине.
   Даже в этом коридоре, погруженном в холодный полумрак начавшейся ночи, а уж в спальне — куда стремилась вся его сущность — тем более.
   Вейн постоянно напоминал себе об этом.
   Пейшенс пристально посмотрела ему в глаза и провела рукой по его щеке. Ее взгляд остановился на его губах.
   Даже не желая этого, Вейн смотрел на ее губы, нежные, розовые — он уже хорошо знал их: их изгиб, их вкус навсегда связался с его чувствами.
   Пейшенс прикрыла глаза и поднялась на цыпочки. Вейн не нашел в себе силы отстраниться. Он не смог бы отказаться от этого поцелуя, даже если бы от этого зависела его жизнь.
   Их губы соприкоснулись без пыла, без страсти, бушевавшей в них. Они сдерживали ее, просто радуясь тому, что могут хоть на короткое мгновение прикоснуться друг к другу. Это мгновение было прекрасно, им хотелось продлить его до бесконечности и ощутить волшебство усиливающейся тяги друг к другу.
   Их охватил трепет. Томление. Они едва не задыхались, как будто долго-долго бежали, чувствовали странную слабость, как будто долго-долго сражались и почти проиграли.
   Вейн, с усилием открыв глаза, увидел, что Пейшенс тоже с неохотой выбирается из сладостного забвения.
   Их взгляды встретились, и слова были излишни. Глаза говорили все, о чем им хотелось сказать. Прочитав во взгляде Пейшенс ответ на свой вопрос, Вейн оттолкнулся от косяка. Его лицо стало нарочито бесстрастным.
   — Завтра?
   Пейшенс, пожав плечами, ответила:
   — Это зависит от Минни.
   Вейн недовольно поморщился и заставил себя сделать шаг в сторону.
   — Увидимся за завтраком.
   Он быстро ушел, а Пейшенс стояла у двери и смотрела ему вслед.
   Пятнадцать минут спустя, накинув на плечи шаль, Пейшенс устроилась в кресле с подголовником и задумалась, глядя на огонь. Через какое-то время поджала ноги под себя, накрыла их подолом ночной сорочки и рукой подперла голову.
   Появилась Мист и, оценив ситуацию, запрыгнула к ней на колени. Она рассеянно погладила кошку, медленно скользя по серой спинке животного.
   Долгое время тишину комнаты нарушали лишь треск поленьев в камине да довольное урчание Мист. Ничто не отвлекало Пейшенс от размышлений.
   Ей двадцать шесть. Ее жизнь в Дербишире была далека от монастырской. Среди ее знакомых было множество джентльменов, большая часть которых принадлежала к тому же сорту, что и Вейн Кинстер. И многие из этих джентльменов думали о ней то же самое, что и Вейн Кинстер. Она же никогда о них не думала. Ни один не владел ее мыслями дольше часа и даже дольше нескольких минут. Никому из них не удалось пробудить в ней интерес к себе.
   Вейн же занимал ее внимание постоянно. Когда они находились в одной комнате, он обострял ее восприимчивость, без труда подчинял себе ее эмоции. Даже на расстоянии он оставался средоточием ее мыслей. Она с легкостью вызывала в сознании его образ, он часто снился ей.
   Да, она ничего не выдумывает. Она относится к нему не так, как к другим. Он пробудил в ней более глубокие чувства — все это не выдумка, а факт.
   И нет смысла отворачиваться от фактов, это не в ее характере. Нет смысла притворяться, боясь предположить, что было бы, если б он повел себя не так благородно и попросил впустить его в ее комнату.
   Она бы открыла перед ним дверь с радостью, без волнения и страха. Ее нервозность объяснялась бы возбуждением, предвкушением и отнюдь не неуверенностью.
   Конечно, она прекрасно знала, что такое соитие. В этом она была сведуща. Привлекало же ее совсем другое. Ей хотелось узнать, что первично — эмоции, которые толкают людей на этот акт, или сам акт, пробуждающий в них эмоции?
   Как бы то ни было, ее совратили, полностью и бесповоротно. Но виновен был не Вейн, а ее желание отдаться ему. Она прекрасно понимала разницу.
   Желание — это, должно быть, то, что чувствовала ее мать, то, что заставило ее выйти замуж за Реджинальда Деббингтона и обречь себя на союз без любви, длившийся до ее смерти. Поэтому у Пейшенс есть все причины не доверять эмоциям, избегать их и отвергать.
   Однако она не могла. Ее эмоции слишком сильны, чтобы можно было легко освободиться от них.
   Но если бы ей дали возможность выбора, она предпочла бы опыт, волнение, знания и не согласилась провести остаток жизни в неведении.
   Эти эмоции — это и жизненная энергия, и радость, и бесконечный восторг. Это то, что она жаждала испытать. Она уже не сможет жить без них, да в этом и нет надобности.
   Она никогда не задумывалась о замужестве, избегала его, откладывая под всяческими предлогами. Замужество оказалось для ее матери ловушкой; оно погубило ее. Любить, пусть и безответно, гораздо слаще, даже если эта сладость имеет горьковатый привкус. Она никогда не отвергнет эти переживания.
   Вейн хочет ее и не скрывает этого. Она видит, как жгучее желание превращает его глаза в раскаленные угли. Ей льстит то, что она так возбуждает его. Это как отзвук глубинной, неосознанной мечты!
   Он сказал «до завтра» — ну что ж, все в руках Божьих. Когда время придет, она встретится с ним и ответит на его желание, страсть, влечение. Она откроет перед ним врата наслаждения и удовольствия и сама войдет в те же врата. Так, она знала, и должно быть, и хотела, чтобы было так.
   Их связь будет длиться столько, сколько возможно. Да, конец их отношений наполнит ее душу горечью, но она не попадется в ловушку, не станет пленницей бесконечной тоски, как ее мать.
   Грустно улыбнувшись, Пейшенс взглянула на Мист.
   — Пусть он и хочет меня, но он остается истинным джентльменом. — Она всем сердцем желала, чтобы это было не так. — Он не способен дарить любовь, а я никогда — слушай внимательно! — никогда не выйду замуж без любви.
   Вот в чем вся суть. Вот какова ее судьба.
   И она не пойдет ей наперекор.

Глава 12

   На следующее утро Вейн спустился к завтраку рано. Он положил себе еды и сел на свое место. Вскоре стали появляться другие джентльмены. Входя в столовую, они обменивались обычными приветствиями.
   Вейн отодвинул свою тарелку и знаком попросил Мастерса налить ему еще кофе.
   Владевшее им напряжение напоминало туго скрученную пружину. Сколько же ему ждать, прежде чем можно будет отпустить ее? Пейшенс, по его мнению, должна была серьезно подумать об этом, однако она вынуждена находиться подле Минни.
   К завтраку Пейшенс так и не вышла, и Вейн, тихо вздохнув, сурово посмотрел на Джерарда:
   — Мне нужно прокатиться. — Хороший галоп поможет высвободить хоть часть переполняющей его энергии. — Интересуетесь?
   Джерард выглянул в окно:
   — Я собирался порисовать, но освещение тусклое. Лучше я проедусь верхом.
   Вейн повернулся к Генри:
   — А вы, Чедуик?
   — Я, — Генри откинулся на спинку стула, — подумывал о том, чтобы отработать угловые удары. Не хочется останавливаться на достигнутом.
   — Это чистая случайность, что вы в прошлый раз обыграли Вейна, — хмыкнул Джерард. — Любой подтвердит, что он был немного не в настроении.
   Немного не в настроении? Может быть, следует просветить братца Пейшенс насчет того, до какой степени «не в настроении» он был? Однако непристойное повествование о своих ощущениях не притупит эту ноющую боль.
   — Э-э, но ведь я выиграл. — Генри упорно цеплялся за миг своего торжества. — Я не собираюсь выпускать победу из рук.
   Вейн лишь язвительно усмехнулся, довольный тем, что Генри не поедет с ними. Джерард предпочитал молчать во время конных прогулок, и это соответствовало настроению Вейна гораздо больше, чем словоохотливость Генри.
   — Эдмонд?
   Все посмотрели на Эдмонда. Тот таращился в пустую тарелку и что-то еле слышно бормотал. Его волосы торчали в разные стороны.
   Вейн взглянул на Джерарда, и юноша покачал головой. Было ясно, что Эдмонд глух ко всему, кроме музы, которая крепко держала его в своих цепких объятиях. Вейн и Джерард встали.
   И в это мгновение в комнату вошла Пейшенс. Остановившись, она посмотрела на Вейна, и он тут же опустился на стул.
   Подойдя к серванту и наполнив свою тарелку, Пейшенс направилась к столу. Она опоздала, поэтому вынуждена была довольствоваться чаем с тостами.
   — Минни лучше, — сказала она, усаживаясь за стол. Оглядев всех, остановила свой взгляд на Вейне. — Ночью она спала хорошо и утром уверила меня, что сегодня я ей не понадоблюсь. — Она одарила едва заметной улыбкой Эдмонда и Генри, давая понять, что эта новость предназначается всем.
   — Думаю, — усмехнулся Джерард, — ты, как обычно, проведешь день в музыкальной комнате. Мы с Вейном едем кататься верхом.
   Пейшенс посмотрела сначала на брата, потом на Вейна и взяла чайник.
   — Если вы подождете меня несколько минут, я поеду с вами. Последние дни я провела взаперти, поэтому свежий воздух пойдет мне на пользу.
   Джерард повернулся к Вейну, который с непроницаемым видом смотрел на Пейшенс.
   — Подождем, — только и сказал он.
 
   Они договорились встретиться у конюшни.
   Переодевшись в амазонку, Пейшенс пулей, вылетела из дома и пришла в негодование, обнаружив, что Джерарда у конюшни еще нет. Вейн уже сидел в седле на сером гунтере.
   Сев в дамское седло, Пейшенс подобрала повод и посмотрела в сторону дома:
   — Ну где же он?
   Вейн, пожав плечами, ничего не ответил.
   Через три минуты, когда Пейшейс уже готова была отправиться на поиски брата, он появился. С этюдником под мышкой.
   — Простите меня, но я передумал. — Он радостно улыбнулся. — Небо затягивается облаками, и становится пасмурно — я ждал именно такого освещения. Нужно сделать зарисовки, пока погода не переменилась. А вы езжайте без меня. Вдвоем вам не будет так скучно.
   Неискренность Джерарда была видна как на ладони. Вейн с трудом удержался от проклятий. Он взглянул на Пейшенс и встретился с ее вопросительным взглядом.
   Он понял ее безмолвный вопрос, но Джерард все еще был здесь, он горел желанием помахать им вслед.
   Вейн указал на выезд со двора:
   — Едем?
   После секундного молчания Пейшенс кивнула, слегка хлестнула лошадь поводом и, махнув Джерарду, направилась к арке. Вейн двинулся следом. Когда они проезжали мимо руин, он оглянулся. Оглянулась и Пейшенс. Джерард шел за ними и с энтузиазмом махал рукой.
   Не сговариваясь, они, отъехав от Холла, остановились на берегу Нин. Река серой лентой вилась меж зеленых берегов, медленно неся свои воды. Вдоль реки шла утоптанная тропинка. Вейн повернул на тропинку и пустил жеребца шагом.
   Пейшенс поехала рядом с ним.
   Вейн залюбовался ее лицом, фигурой, но вынужден был отвести взгляд. Сочные луга разрушают атмосферу формальности, которой он должен придерживаться в общении с ней. А зеленый травяной ковер по берегам так и манит уютно расположиться на нем. Слишком соблазнительно. Вейн сомневался, что может доверять себе в такой обстановке. Что до Пейшенс, то ей он доверять не мог. Она девственница. Следовательно, у него нет никаких предлогов. К тому же местность уж больно открытая и Пенуик часто ездит этой дорогой. Итак, берега реки не подходят. К тому же Пейшенс достойна лучшего!
   Из-за Джерарда еще одно утро, кажется, будет потрачено впустую и он не продвинется вперед ни на шаг. А ему и его демонам придется грызть удила от нетерпения.
   Пейшенс думала об этом же, но в отличие от Вейна считала, что нельзя терять время. Тайком любуясь им и восхищаясь его красивой посадкой, она заговорила о том, что интересовало ее больше всего:
   — Вы как-то упомянули, что у вас есть брат. Он похож на вас?
   Вейн повернулся к ней:
   — Гарри? — И задумался. — У него вьющиеся светло-каштановые волосы и голубые глаза, но в остальном, — улыбка преобразила его лицо, — да, думаю, он во многом похож на меня. — Его взгляд стал лукавым. — Говорят, что все мы, шестеро, похожи. Печать общих предков.
   — Все шестеро? А кто конкретно? — спросила Пейшенс.
   — Шестеро старших кузенов Кинстеров: Девил, я, Ричард, брат Девила, Гарри, мой родной брат, Габриэль и Люцифер. Нас всех разделяет не более пяти лет.
   Пейшенс была потрясена. Мысль о существовании шести Вейнов… Двух из которых зовут Девил и Люцифер…
   — А женщины в семье есть?
   — В нашем поколении женщины появились позже. Старшие — близнецы Аманда и Амалия. Им по семнадцать, и они совсем недавно дебютировали в свете.
   — И вы все живете в Лондоне?
   — Только несколько месяцев в году. Дом моих родителей находится на Беркли-сквер. Отец, естественно, вырос в Сомершем-Плейс, родовом гнезде герцогов. Для него это родной дом. Хотя моим родителям, как и другим членам семьи, всегда там рады, они решили обосноваться в Лондоне.
   — Значит, для вас родной дом — лондонский?
   Вейн окинул взглядом зеленые луга и покачал головой:
   — Уже нет. Много лет назад я переехал на съемную квартиру, а недавно купил себе дом. Когда мы с Гарри достигли совершеннолетия, отец положил на наши счета довольно значительные суммы и посоветовал нам инвестировать их разумно. — Вейн добродушно улыбнулся. — Кинстеры всегда скупали землю. Ведь земля — это власть. Девилу принадлежат Сомершем-Плейс и все герцогские владения, они и есть основа благосостояния семьи. Мы же расширяем собственные владения.
   — Вы говорили, что у вашего брата есть конный завод.
   — Недалеко от Ньюмаркета. Гарри сам выбрал себе это занятие. В том, что касается лошадей, он настоящий специалист.
   — А вы? — Пейшенс внимательно посмотрела ему в лицо. — Какое занятие вы выбрали для себя?
   — Хмель, — усмехнувшись, ответил он.
   — Хмель? — не поняла Пейшенс.
   — Мука из шишек хмеля. Она придает пиву особый вкус и характерный аромат и очищает его. У меня есть Пемберн-Мэнор, имение недалеко от Танбриджа в Кенте.
   — И вы выращиваете хмель?
   — А также яблоки, груши, вишни и фундук.
   Пейшенс изумленно произнесла:
   — Да вы фермер!
   Вейн многозначительно выгнул бровь.
   — Кроме всего прочего.
   Пейшенс заметила лукавый блеск в его глазах.
   — Расскажите об этом поместье, о Пемберн-Мэнор.
   Вейн с удовольствием углубился в эту тему. Вкратце по-ведав, как он разбивал фруктовые сады и вспахивал поля, протянувшиеся по кентской части Уилда^[11], Вейн перешел к описанию особняка — того самого, куда ему так хотелось привезти Пейшеис.
   — Двухэтажный, из серого камня. В нем шесть спален, пять приемных, все удобства. Я мало бываю там и давно не занимался интерьером. — Он сказал об этом как бы невзначай и обрадовался, увидев на лице Пейшенс заинтересованное выражение.
   — Гм, — задумчиво произнесла она, — как далеко…
   Замолчав на полуслове, она подняла голову, и ей на нос упала капля. Они одновременно огляделись по сторонам и чертыхнулись в один голос. Грозовые тучи, темно-серые, угрожающие, затянули все небо. Стремительно надвигалась стена дождя. В их распоряжении оставалось всего несколько минут.
   Вейн первым заметил укрытие — старый амбар с черепичной крышей.
   — Туда, — указал он. — Вперед, вдоль реки. — И посмотрел на тучи. — Мы должны опередить их.
   Пейшенс уже скакала во весь опор. Вейн поспешил за ней. В небе прогрохотал гром. Стена дождя уже настигла их, тяжелые капли застучали по спинам.
   Амбар стоял в неглубокой лощине в стороне от тропинки. Пейшенс осадила кобылу у закрытых дверей. Вейн остановил серого рядом, спрыгнул на землю и, так и не выпустив из руки повод, распахнул дверь. Пейшенс верхом въехала в амбар.
   Заведя жеребца в укрытие, Вейн быстро закрыл дверь. В этот момент небеса с треском разверзлись и начался ливень. Вейн запрокинул голову, чтобы осмотреть стропила и крышу. Дождь стучал по старой черепице, и этот стук ревом отдавался в амбаре.
   — Кажется, амбар не заброшен. Крыша выглядит надежной. — Его глаза привыкли к полумраку, и он решил обследовать помещение. — У этой стены есть стойла. — Он вернулся к Пейшенс и помог ей слезть с седла. — Надо бы устроить лошадей.
   Пейшенс кивнула. Они провели лошадей к стойлам, и пока Вейн расседлывал их, она прошла в глубь амбара. И обнаружила лестницу на сеновал. Оглянувшись на Вейна и увидев, что он все еще занят, подобрала юбки и очень осторожно, проверяя каждую перекладину, начала подниматься вверх. Лестница оказалась прочной. Да, амбар в хорошем состоянии.
   Пейшенс оглядела сеновал, просторный, почти во всю длину амбара. В одном углу еще сохранилось сено, часть — в тюках, часть — россыпью. Пол был сделан из крепких досок.
   Взобравшись на сеновал, она подошла к люку, через который подавалось сено, и, откинув щеколду, выглянула наружу. Люк выходил на юг, на подветренную сторону. Она настежь распахнула дверцу люка, и сеновал залил серый, унылый свет. Несмотря на дождь, воздух — возможно, из-за низких облаков — был теплым. Из люка открывался умиротворяющий пейзаж: река, покрытая рябью, пологие зеленые склоны, ровные луга. И все это было покрыто серой дымкой.
   Пейшенс огляделась по сторонам. Видимо, ей предстоит очередной урок Вейна. Конечно, музыкальная комната была бы предпочтительнее, но сеновал тоже сойдет. Сена достаточно, поэтому можно устроиться даже с комфортом.
   Вейн тянул время как мог, но дождь все не переставал. Честно говоря, это не удивляло его, так как еще у реки он понял, что гроза будет бушевать несколько часов.
   Переделав все, что только можно было, он вытер соломой руки и направился к Пейшенс — он видел, как она скрылась на сеновале. Поднявшись наверх, огляделся. И чертыхнулся.
   Ему хватило одного взгляда, чтобы понять, откуда ждать беды.
   Пейшенс повернулась к нему и улыбнулась, тем самым перекрыв ему путь к отступлению. Освещенная мягким серым светом, веселая, чувственная, она сидела на огромном тюке.
   Глубоко вздохнув, Вейн преодолел последние ступеньки и пошел к ней, всем своим видом показывая, что отлично владеет собой.
   Однако Пейшенс напрочь лишила его спокойствия, ласково улыбнувшись и протянув руку. Он не раздумывая взял ее я крепко сжал пальцы. И сразу же одернул себя.
   Стараясь сохранять бесстрастное выражение лица, он заглянул в ее глаза, золотисто-карие, теплые, притягательные, и стал думать, как бы помягче сказать ей о том, что они совершают глупость. Что после всего, что было между ними, сидеть на сене и смотреть на дождь слишком опасно. Что он больше не в силах ручаться за себя, за свою хваленую выдержку, за огонь, так и норовивший вырваться из-под маски хладнокровия. Подходящие слова никак не приходили на ум, Вейн не мог заставить себя признаться в собственной слабости. Хотя это и было правдой.
   Пейшенс не оставила ему времени для борьбы с угрызениями совести, она потянула его за руку. Не найдя достойных отговорок, Вейн вздохнул, железной хваткой вцепился в своих демонов и сел рядом с ней на тюк.
   Однако он сохранил несколько уловок про запас. Прежде чем Пейшенс повернулась к нему, он обнял ее и прижал спиной к себе, чтобы вместе любоваться видом из люка.
   Казалось, это был правильный шаг. Пейшенс, теплая, доверчивая, прислонилась к нему. Но это только распалило его и вызволило из заточения его демонов. Вейн попытался глубоко дышать, чтобы успокоиться, — но аромат ее духов манил, увлекал и соблазнял.
   Пейшенс накрыла его руки своими ладонями. Вейн стиснул зубы и приказал себе стойко выдержать эту пытку.
   Возможно, ему бы это удалось, если бы она неожиданно не повернулась к нему. Сначала она повернула голову, и ее губы оказались совсем рядом с его губами, а потом повернулась всем телом, двигаясь в кольце его рук. Вейн хотел остановить ее, сжав посильнее, но опоздал.
   Его взгляд упал на ее губы.
   Безумие способно сломить даже самых стойких. Даже его.
   — Пейшенс… — взмолился он.
   Она заставила его замолчать, закрыв его рот поцелуем.
   Вейн тщетно пытался оттолкнуть ее, но руки его неожиданно утратили свою силу, они стали слабыми. Но когда он захотел прижать ее к себе, сила в мышцах нашлась. Вейну удалось вовремя остановиться, но это уже ничего не решало, так как они повалились на сено. Спустя секунду они уже лежали рядом, и Вейн тихо застонал.
   Пейшенс целовала его, и Вейн отвечал ей. Отказавшись от борьбы с неизбежным, он сосредоточился на поцелуе. Вскоре ему удалось взять себя в руки. Сознавая, что Пейшенс слишком легко отдавалась ему, он порадовался этой маленькой победе и напомнил себе, что он сильнее ее, опытнее и что ему удавалось управлять женщинами куда более знающими, чем она.
   Он здесь главный!
   Вейн перекатил Пейшенс на спину и навалился на нее. Она с готовностью приняла перемену положения, целуя его с тем же пылом. Вейн впивался в ее губы, надеясь утолить мучившую его жажду. Он сжал ладонями ее лицо, она просунула руки ему под сюртук и стала гладить его.
   Ткань рубашки была такой тонкой, а ее руки такими горячими!
   Последняя битва была короткой, и Вейн проиграл ее. Он понял это не сразу, не воспринимая ничего, кроме женщины» лежавшей под ним, и своей страсти.
   Ее руки, губы, тело, выгнувшееся ему навстречу, звали его дальше. Когда он расстегнул бархатный жакет амазонки и накрыл ладонями ее грудь, она лишь глубоко вздохнула и принялась целовать его с еще большим жаром…
   Вейн ощутил, как налилась ее грудь. Сосок стал тугим, как бутон. Она вскрикнула, когда он сжал его, выгнулась, когда провел рукой по груди, и застонала, когда стиснул ее.
   Крохотные пуговицы блузки с готовностью выскальзывали из петель; ленты на нижней сорочке не потребовали больших усилий, чтобы развязаться. Наконец ее обнаженная грудь заполнила его руку, и тепло ее тела воспламенило его. Мягкая, как шелк, кожа искушала, тяжесть груди в руке разжигала в нем необоримую страсть. И в ней тоже.
   Вейн оторвался от ее губ и взглянул на щедрый дар, лежавший у него на ладони. Пейшенс наблюдала за ним. Видела, как он медленно опускает голову и сжимает губами сосок. Потом ее глаза закрылись.
   Судорожный вздох, нарушивший тишину сеновала, был началом симфонии, и дирижером оркестра был Вейн. Пейшенс хотела большего, и он давал ей желаемое. Он содрал блузку, стащил сорочку и обнажил ее грудь, страстно любуясь ею.
   Пейшенс горела как в огне. В своих мечтах Вейн представлял ее именно такой: пылкой, стонущей от сладкой боли и отчаянно требующей большего. Ее маленькие ручки распахнули рубашку и жадно ласкали его тело.
   Только в этот момент Вейн понял, что уже давно не владеет собой. Ему стало нечем обороняться — Пейшенс украла у него все оружие. Собственного оборонительного оружия у нее не было. Это стало ясно, когда она, приоткрыв припухшие губы, приникла к нему в неистовом поцелуе. Приподнялась под ним и задвигалась, своим телом гладя его тело, — женщины с незапамятных времен пользовались этим способом, чтобы соблазнить мужчину. Она хотела его — и он тоже хотел ее. Сейчас.
   От страсти его тело напряглось и стало тяжелым. Он мучительно хотел заявить свои права на нее, войдя в нее и обретя освобождение. Ее юбка застегивалась сзади — не прошло и секунды, как он лихорадочно расстегнул пуговицы. Он слишком долго ждал, чтобы терять время на разговоры, на официальное предложение руки и сердца. Он не мог сосредоточиться, чтобы сформулировать приемлемую фразу. И все же он должен попытаться.