Страница:
Советская школа так и была задумана - ежедневно заставляя беззащитных детей объяснять: почему дурные тексты гениальны, зачем надо в жизни подражать именно злодеям, и что такое классовый гуманизм, и чем прекрасна диктатура, и отчего мы счастливей всех на свете, - она обустраивала умы практически непоправимо.
Военное обучение, патриотическое воспитание, путешествия по ленинским местам, по брежневским... Встать! сесть! Лишь бы разрушить (неважно, чем) не только способность, а и потребность различать хорошее - и хорошее неособенно. Каковая потребность, полагаю, представляет собой ведущую ось ума.
Зато управлять людьми, прошедшими такую обработку, - одно удовольствие; справится и кухарка. Когда еще они придут в себя! Хозяева же тем временем перевезут своих родных куда надо, переведут деньги, заметут следы.
Главное - занять публику, чтобы не скучала, не глазела по сторонам; развлечь: одних - инфляцией, других - войной, а кого и гимном; встать! сесть! Похоже, что этих забав хватит еще на целое поколение.
Как сказано у Даля: жили старые дураки, поживут и молодые.
Январь 2002
ИЛИ ПРИСТИПОМА?
Ничего, ничего. Я и сам немного мизантроп. Мизантропия - порок народников и тиранов. Развивается на почве роковой невзаимной любви. Помните, Сталин жаловался дочурке: идут, идут вдоль трибуны, все одинаковые, с одинаково разинутыми ртами - дыры вместо лиц - ура, да ура - уроды, дураки... Так что быть любимым тоже нелегко.
Но изнывать от сострадания к униженным, которые от унижения не страдают, - этот синдром Некрасова - Чернышевского: вечно глаза на мокром месте из-за того, что сверху донизу все рабы, - неизбежно приводит к описанным Вами осложнениям по Салтыкову-Щедрину; обоняние спорит с убеждением: счастлив любить эту общность людей как идею, но запаха пристипомы (или путассу?), видите ли, не терплю; это запах измены; как печально, что народ, этот гений чистой красоты, своим заступникам и всей их литературе предпочитает угнетателей, к тому же отдаваясь так задешево.
В подлинно народных произведениях подобные коллизии разрешаются проще и жизнерадостней. Например:
Утки к берегу плывут,
Серенькие крякают,
Мою милую неустановленные лица
используют как сексуальный объект,
да с такой интенсивностью, что
Только серьги звякают!
Лирический герой этого фольклорного шедевра не знаком с неврастенической музой мести и печали. Постигшую неприятность рассматривает трезво, в духе, так сказать, fair play, - притом нисколько не роняя самооценки, - без упрека и разочарования, не сетуя на героиню, ей не пеняя.
Вот как надо, дорогой Д. В.! - а Вы, извините меня, расстраиваетесь, как распоследний романтик и гуманист.
Боже! Эта картина стоит у меня перед глазами, как нарисованная на обложке учебника старинной словесности (где на самом-то деле полагается быть портрету, сами знаете чьему): как Вы томитесь - предположим, во фраке - у парадного подъезда Ледового дворца на улице Большевиков, средь этой пошлости таинственной, восклицая сквозь зубы: "сюда я больше не ездок!", а мысленно допытываясь у Незнакомки - проснется ли она после всего случившегося, исполненная сил иль, наоборот, судеб повинуясь закону...
И мне хочется воскликнуть, подобно следователю - не помню сейчас фамилии, - в романе Достоевского: Д. В., голубчик, да не убивайтесь Вы так!
С чего это взяли Вы, будто вместе с публикой концертов г-жи Алсу включены в какую-то собирательную личность, притом настолько реальную, что ее предосудительное поведение (т. е. Собирательной Личности, а не публики, тем более - не г-жи Алсу) наводит на Вас не только тоску, но и стыд? Неужели ассоциация по смежности, хоть бы и закрепленная в паспортных данных, может иметь над человеком такую власть?
Будь это на самом деле так, можно сразу отменять смертную казнь: поставьте перед осужденным большую фотографию какого-нибудь г-на Ш-на или г-на М-ва и прикажите, чтобы, не сводя с нее глаз, повторял через равные промежутки времени: "Это мой народ, это мой народ", - очень скоро, уверяю Вас, небо несчастному покажется с овчинку.
Моя дворовая команда забила мяч команде соседнего двора - стало быть, я вправе и даже должен разбить от счастья ларек-другой? Наш ОМОН вкупе с, кажется, рязанским расстрелял стариков и женщин в каком-то поселке Алды это на мне, стало быть, позор злодейства? Наш КГБ, или как его там, истребил больше советских людей, чем гитлеровский вермахт, - значит ли это, что я допущен к столу на его юбилеях?
Это слишком горделивый взгляд на вещи - а Зощенко ведь предупреждал: жизнь устроена проще, обидней и не для интеллигентов. Не пора ли отстать от Собирательной Личности? Серьги на ней звякают уж которое столетие - ну и пусть, на доброе здоровье. Никто никого не несчастней. Всё путем. И, кстати, г-жа Алсу распевает, полагаю, ничуть не хуже, чем, например, г-жа Маринина пишет, и жареная путассу (или пристипома?) вряд ли намного уступает в смысле питательности таинственному продукту по имени суши. (Впрочем, лично я как-то так сложилось - ничего этого не пробовал, кроме, кажется, хека мороженого.) И среди девочек с букетами для г-жи Алсу, уверен, есть симпатичные.
А шок, испытанный там, в Ледовом дворце, и описанный Вами столь блестяще, на самом деле, по-моему, - дурнота от единства стиля, эффект ассоциации по сходству. Я же говорил: Петербург невелик и со всех сторон окружен Ленинградом. Реальный социализм действительно пахнет пристипомой, потому что похож на Веселый Поселок как две капли воды. Бездарность, увековеченная в железобетоне, там обнимает человека со всех сторон, как осознанная необходимость.
Ах, какое счастье испытает археолог на раскопках в нашей местности через несколько сотен лет! Вряд ли доберется он до затопленных развалин Зимнего дворца, но Ледовый-то наверняка сохранится, равно и окрестность. И вот, подтверждая теорию Освальда Шпенглера в гениальном "Закате Европы", уцелевшие предметы нашего обихода сойдутся в ребус, ясно читаемый насквозь. И будущий нобелевский лауреат поймет: здесь, как в Древнем Египте, сама материя времени запечатлела его дух; всё похоже на всё; у вещей, обычаев, законов и вкусов имеется общий знаменатель; синтаксис политической риторики отвечает состоянию путей сообщения; устройство канализации - представлению о правах человека; названия улиц (отыщется же табличка: "проспект Большевиков"!) - религиозным взглядам; планировка жилищ - пафосу любовной лирики, убранство могил - уровню средств массовой информации... ну, и так далее. Лица, одежда, мысли - все прекрасно в одной и той же степени. (Положим, клетчатый пиджак одного здешнего начальника выбивался из гармонии - то-то его так ненавидели, - но пиджаки недолговечны; едва ли найдут.)
- Эта могучая цивилизация Веселого Поселка была подобна шару, - ликуя, заключит археолог свой сенсационный доклад: - обитавшие тут люди все как один чувствовали себя равно удаленными от какого-то мистического центра...
Он не догадается, что шар вращался - и что у нас порой кружилась голова.
Мы-то с Вами, дорогой Д. В., знаем местонахождение пресловутого мистического центра. Это, разумеется, общественный туалет у вокзала в городе Луга. Помните, какое невероятно жуткое там охватывает чувство? В жизни не видел ничего более похожего на вечность, воображенную Достоевским; впрочем, его "баньке с пауками" до нашей модели далеко. Наша переделана, говорят, из часовни.
А что некоторые даже и в этом пространстве ухитряются чувствовать себя как на балу - словно бы там для них играет джаз-банд из тысячи обезьян в багряных камзолах - и ломтик, допустим, леденящего суши тает во рту, - пусть поскорей дожевывают. "Ура!" кричать надобно так, чтобы серьги звякали.
Март 2002
ОРЕЛ ДА ЩУКА
А я и не знал, что этот ресторан - такое богоугодное заведение. И вообще по злачным местам не ходок. Но вчуже приятно сознавать, что каждая дюжина устриц, съеденная в "Подворье", пусть и не мною, способствует среднему образованию потомков малоимущей интеллигенции. Ресторан - базис, а надстройка - лицей. Что значит - правильно своим ваучером распорядился человек. Нам бы с Вами в свое время догадаться. Как не быть общепиту прибыльным делом в стране, где премьер-министр за несколько лет выходит в первые богачи планеты. Где и помельче бюджетник, присужденный к штрафу в 175, что ли, тысяч зеленых, - не стану, - говорит, - спорить, подавитесь, крохоборы швейцарские, некогда мне с вами по судам препираться, работа стоит, зарплата идет!
Честный труд в последнее время приводит к результатам прямо поразительным. Прочитал я тут в газете про моего совладельца по "Газпрому" г-на В-ва: что будто чахнут у него в подмосковном имении северные олени, потому как брезгают сеном, - ягель им, видите ли, подавай, - и приходится доставлять ягель самолетами (при наших с ним дивидендах - вроде семи копеек в год на акцию - это как же надо любить рогатых друзей!). То есть проблемы остаются, но, согласитесь, по всему видно: экономика у нас действительно на подъеме, благосостояние растет, реформы идут.
Особенно - так называемая коммунальная: услуги жилконторы, если Вы заметили, с каждым месяцем все драгоценней.
Не знаю, как Ваш, а мой двор с наступлением весны сделался невероятно похож на Поле Чудес: просто хрестоматийный пейзаж с грудами отбросов; а кот Базилио с лисой Алисой не унимаются - на счетчик поставили - все больше и больше с тебя причитается за эту красоту окружающей среды, умненький Буратино!
Однако и тут перспектива отрадная: именем тарабарского короля в нашей мэрии создан - или всегда существовал - экологический, знаете ли, не то Совет, не то Комитет, и я сам слышал по радио, что в этой инстанции окончательно решено: к 2007 году мы должны перейти от пассивной борьбы с загрязнением города - к активной борьбе за очистку!
В отличие от Вас, дорогой Д. В., я изучаю течение жизни не по пресс-, извините, релизам, а по сообщениям радиоточки (поскольку живо интересуюсь температурой воздуха), - а там, кроме пошлостей, звучат и новости, причем самые обнадеживающие. Сплошной футуризм и научная стратегия. 2007-й - вовсе не рекорд. Орган по демографии - опять же при мэрии - заглянул в будущее гораздо дальше - и поднес губернатору такую концепцию: к 2030-у желательно, во-первых, поднять рождаемость, во-вторых, понизить смертность, а в-третьих, создать благоприятные условия для размножения!
И так, представьте, изо дня в день: то Платон, то быстрый разумом Невтон что-нибудь изобретают. Научная мысль в городе прямо-таки кипит. На прошедшей неделе и радио, и телевидение сообщили о завершении особенно отважного эксперимента. Он привел, да будет Вам известно, к поразительному открытию в психологии. Сотрудникам одной из университетских лабораторий (руководитель - доктор наук такая-то) удалось установить, что в нашем сознании В. В. Путин ассоциируется то с орлом, то со львом, а разные другие личности - наоборот, с грызунами.
Факт фундаментальный. Он, без сомнения, приумножит славу СПб. университета. Только хотелось бы уточнить методику: как удалось добиться от населения столь интимных признаний? Потому что, признаюсь, лично я, если ко мне подойдут на улице и спросят в лоб: на какое животное похож руководитель государства? - нет, лично я за себя не ручаюсь; тоже, наверное, скажу, что на орла. Или что на льва. Смотря сколько будет экспериментаторов.
В прежнее время работали больше по письменным источникам:
"Товарищ Сталин, говоря о Ленине, назвал его горным орлом. Образ горного орла - это высокохудожественный образ народного творчества, раскрывающий величие человека, его благородство, силу, мощь. Советский народ в произведениях о товарище Сталине создает живые художественные образы, порожденные жизнью, социалистической действительностью, - образы, которые могут наиболее выразительно раскрыть величие Сталина, неизмеримость его заслуг перед народом и партией. Народы говорят: Сталин - орел, обучающий орлят летать ("Железные крылья", перевод с таджикского), ввысь поднявшийся орел ("Орел", перевод с грузинского), Сталин - крылья для поднявшихся в небо... Сталин - новых дней отец, пышный сад с душистыми плодами ("Из глуби сердца", армянская песня), маяк в жизни ("Говорит Гаджи", азербайджанская песня), маяк в бушующем море ("Маяк", перевод с лезгинского)..."
Тоже писали - не гуляли. Тоже профессор старался, д. и. н. Цитирую по "Ученым запискам Академии общественных наук при ЦК ВКП (б)", 1951 год:
"Мощный полет мысли, величие, смелость, отвага Сталина порождают в народном творчестве поэтический образ орла, парящего высоко в небе. "Сталин - орел могучий", - поется в удмуртской песне.
Обращаясь к И. В. Сталину, донские казаки говорят:
Нас ведет наш Сталин,
Наш орел могучий,
По путям нехоженным,
По цветным полям..."
Как видим, научная традиция жива - и снова плодоносит. А Вы брюзжите, что пресс-релизы безграмотные. Подумаешь, важность какая! Ведь их сочиняют особы, как правило, молодые, ценимые начальством отнюдь не за орфографию, а скорей за безотказность.
Вот недавно попрекнули отечественную буржуазию: не любит, мол, отчизну, из скупости держит большой спорт в черном теле. А по-моему, в ножки надо ей поклониться, в ножки: практически всех, у кого затруднена речь и плох русский письменный, взяла на содержание, все они теперь пресс-секретари да пресс-атташе, кто при банке, кто при бане. (Но и стилисты не в обиде: пиши, золотое перо, в глянцевый журнал, с чистой совестью носи заработанные в поте лица колготки "Леванте".) Плюс охранников почти миллион: спокойно решают кроссворды, нас не трогают... Нет, российский капитализм - для тунеядцев рай не хуже зрелого Застоя. Многие, правда, сидят и на нашем горбу, причем с оружием, - но тут уже ничего не поделаешь.
Во дни сомнений, во дни тягостных раздумий я, знаете, обращаюсь всегда к Михал Евграфычу. Вроде как гадаю по двадцатитомнику:
"... потом рака с колокольным звоном встречали, потом щуку с яиц согнали, потом комара за восемь верст ловить ходили, а комар у пошехонца на носу сидел..."
"Но ничего не вышло, - пишет наш автор далее. - Щука опять на яйца села; блины, которыми острог конопатили, арестанты съели", - и проч. и проч.
Вот и я чуть не всю жизнь думал, что дело в щуке: присосалась, некоторым образом перековав на орало свой щит и меч; таков, говорят, наш исторический рок, что согнать ее можно не иначе, как откинувшись голой спиной на ежа.
А тут в телеящике была "Свобода слова" (из Москвы). Название забавное, но дискутировали всерьез: оказывается, вся причина в инородце; инородец, видите ли, повсюду нас теснит; как бы это депортировать его куда подальше? У ведущего галстук алый, а лицо такое взвешенное, вся повадка такая пионерская... Того гляди затянет: Забота у нас простая, Забота наша такая: Прижать инородца к ногтю (вариант: иноземца - к сердцу) - И нету других забот...
Знаете что, Д. В.? Поднадоела мне политика. Как сказал бы Гораций, odi profanum vulgus et arceo - в русском переводе: любись они конем! Не заняться ли нам для разнообразия чем-нибудь другим - хоть литературою?
Март 2002
БЕСПОРЯДОЧНОЕ ЧТЕНИЕ
Письмо I
1 августа 1992
На протяжении девятнадцати лет этот журнал давал стране самую невкусную пищу для ума. За границей бывали издания более скучные: скажем, в ГДР "Новая немецкая литература", твердыня меднолобого марксизма, - но в России "Литобоз" опередить никому не удавалось. Статьи, рецензии. Статьи о статьях и рецензиях. Рецензии на статьи, в том числе на статьи о статьях. Литературная критика, не связанная философскими убеждениями, лицемерная служанка торжествующей идеологии. Совесть советской литературы, короче говоря.
Не думаю, чтобы за все эти годы нашелся хоть один человек - цензоры не в счет! - прочитавший хоть один номер от корки до корки.
А гонорары здесь платили хорошие.
Понятно, что под первым же сквозняком свободы такой печатный орган должен был зачахнуть. Он и зачах. Отчасти жаль. Настоящей литературе журнал настоящей критики очень пригодился бы, но пока трава растет, кобыла издохнет, как сказано, кажется, у Шекспира.
Надо отдать справедливость "Литературному обозрению": перед тем, как перегореть, этот светильник разума дал яркую вспышку. Ноябрьский прошлого года номер в киосках не залежался, в макулатуру не пошел. Еще бы: кто устоит перед магическим словом - эротика - в государстве коммунального быта, где так редко удается побыть вдвоем, а жизнь такая некрасивая; где конституционное право избирать и быть избранным осуществлялось до сих пор исключительно в сфере половых отношений; в обществе, где непристойная лексика - едва ли не самое ходовое орудие мышления и средство коммуникации; где идеология так долго донимала людей запретами, украденными ею из религии, которую она же искореняла; где все делалось для того, чтобы никто из нас не стал взрослым...
Бесстыдно надзирая за интимной жизнью граждан, литературу к ней государство не подпускало. Тайны пола охранялись наравне с военными - так же свирепо и так же бездарно.
Как же не вцепиться в журнал с эротическими текстами, с фривольными картинками да еще с официальным предуведомлением, что это, дескать, не то, что вы думаете, а "мозговая атака на тайны русской словесности"!
Но вот ведь злосчастный рок "Литературного обозрения": вникая в эту соблазнительную книжку, вы довольно скоро не без удивления убедитесь, что эротический реализм наводит точно такую же тусклую дремоту, какую прежде наводил реализм социалистический. И не понять, в чем дело: то ли нашему славному литературоведению недостало сил и мозговая атака захлебнулась, то ли тайны эти пресловутые слишком уж ничтожны.
Пожалуй, действуют обе причины. К игривым телодвижениям наша наука пока еще не привыкла, стесняется - и оттого хихикает визгливее, чем нужно, и подмигивает отчетливей:
"Басня "Свинья под дубом"? При направленном в известную сторону воображении ее нетрудно переосмыслить: о, знаем мы, какая это "свинья" и что это за "дуб"! Женский и мужской инструменты соития, один под другим. Текст басни может дать пусть мнимый, но все же повод для такого толкования. Желуди, от которых жиреет свинья (и из которых получаются новые дубки), это как бы сперматозоиды..."
Таков, стало быть, атакующий стиль научной мысли. Что касается разоблачаемых тайн - вот некоторые: Белинский в молодости грешил рукоблудием; Чехов, путешествуя по Востоку, посещал публичные дома; Розанов и Ремизов обожали разговаривать о мужских и женских органах и вообще были пакостники; Брюсов сочинял иногда преневкусные стишки; Даниил Хармс его перещеголял, подражая Баркову...
Барков - едва ли не главный герой этого номера, и такое тут царит ликование по случаю публикации непроизносимых его текстов, как будто это и есть самая важная победа над цензурой - свобода матерного слова.
Спору нет, цензура была ханжа, и что она вконец посрамлена - прекрасно. Спору нет, все до единого факты и тексты, относящиеся к истории литературы, позволительно обнародовать. Акция "Литературного обозрения", надо думать, чрезвычайно полезна. И есть, конечно же, есть в этом номере журнала несколько работ вполне серьезных, исполненных специалистами для специалистов. Но дух мужской раздевалки мешает сосредоточиться. Боже, чт здесь называют эротикой, чт выдают за науку!
И такая берет тоска от бесчисленных - и неразличимых! - проявлений коллективного инфантильного сознания, от монотонной звериной речи. Неужели вправду в этой сфере нельзя быть человеком или хотя бы самим собой?
Неужели это действительно А. П. Чехова, русского писателя голос, а не гимназиста какого-нибудь из самых жалких его персонажей:
"Когда из любопытства употребляешь японку, то начинаешь понимать Скальковского, который, говорят, снялся на одной карточке с какой-то японской блядью..."
Ох, боюсь, обманывала нас литература. Или же "Литературное обозрение" морочит.
Письмо II
2 сентября 1992
Вышла такая книжка: Н. Г. Левитская. Александр Солженицын. Библиографический указатель. Август 1988-1990 гг. М., 1991. Очень опрятное и очень полезное справочное пособие. Издатель - Советский фонд культуры (Дом Марины Цветаевой). Предисловие Елены Чуковской.
"Мы хотим, - пишет Елена Цезаревна, - представить с помощью этого указателя короткий период - всего два с половиной года (август 1988-1990), период постепенного, лавинно нарастающего возвращения произведений А. И. Солженицына на Родину. Мы хотим с датами и названиями органов печати показать, как пробивались пробоины в цензурной стене, причем победу зачастую одерживали не самые сильные, но самые отважные".
Это и впрямь поучительная история. 5 августа 1988 года газета "Книжное обозрение" напечатала статью Е. Ц. Чуковской "Вернуть Солженицыну гражданство СССР". В этот день и на следующий редакция, говорят, почти не работала. Сотрудники затаились по кабинетам и ждали, что будет. Ждали, конечно, телефонного звонка с Олимпа и за ним - удара молнии. Но самый главный телефон молчал. Зато пришел писатель В. Кондратьев - принес уже отпечатанное на машинке письмо в поддержку выступления газеты. В следующем номере, через неделю, "КО" напечатало его письмо и еще пять откликов, 19 августа - еще один, 2 сентября - двадцать два.
На Олимпе опомнились. Дискуссию прикрыли. Секретарь ЦК КПСС и член Политбюро В. А. Медведев публично - то есть на собрании какого-то актива заявил, что советскому читателю произведения Солженицына противопоказаны и не видать их нам при жизни нынешнего поколения руководителей - как своих ушей. Чтобы слова такого всесильного человека не расходились с делом, цензуре дано было распоряжение (по-моему, 16 октября) - не пропускать в печать ни упоминаний о вредном клеветнике, ни, само собой, его текстов.
18 октября этот запрет нарушила многотиражка Дорпрофсожа Юго-Западной железной дороги "Рабочее слово" (Киев): напечатала знаменитое "Жить не по лжи". 10 декабря непонятное издание некоего клуба книголюбов "Сельская новь" в неизвестном мне населенном пункте Марево опубликовало статью опять-таки неизвестного мне - к моему стыду - А. Хийра к семидесятилетию А. И. Солженицына. И в декабре же вышел номер журнала "Нева", впервые предавший гласности некоторые документы, разоблачающие официальную легенду о Солженицыне.
Упомянутый В. А. Медведев еще на что-то надеялся, еще рассуждал в газете "Правда": "о субъективности суждений и оценки В. И. Ленина в произведениях А. Солженицына", - и цензура не смыкала глаз, - и "Новый мир", где набирался "Архипелаг ГУЛАГ", остановился на несколько месяцев, - и сотрудники редакции решились было на забастовку, - и вдруг все кончилось. Вернее, все началось. Мы победили. Солженицын победил. Это было совсем недавно, три с половиной года назад. Забавно, правда?
Кажется, только вчера в городском суде на Фонтанке моего знакомого уличали свидетельскими показаниями в том, что он хранил в бельевом ящике "Архипелаг ГУЛАГ", содержащий вредные измышления, порочащие наш общественный и государственный строй, и приговорили к пяти годам заключения да к трем ссылки (документы процесса - в первом номере "Звезды" за этот год). Нет, не вчера - это было в феврале 85-го. Но даже срок наказания формально еще не истек, и судьи не сменились, и молодые люди с пустыми лицами и аккуратными затылками, изображавшие на этом процессе публику, вряд ли занялись общественно полезным трудом.
А Солженицын победил.
Не знаю, надеялся ли он увидеть свою победу. Думал ли он, что бронированное чудовище рассыплется металлоломом, так и не добравшись до его пишущей машинки?
Что злобные тупицы, которые непроницаемой ложью и беспощадным насилием втемяшивали нам единственно верное мировоззрение, окажутся поумней многих из нас, недрдушенных ими критиканов, и мгновенно и поголовно предадут свои пустые догматы?
Что те самые субъекты - миллионы субъектов, - которых власть кормила, поила, вообще баловала исключительно за то, что они не давали нам прочесть "Архипелаг ГУЛАГ" и книгу "Ленин в Цюрихе", - что они поспешно, задыхаясь от злобной радости, отрекутся от главного своего кумира и не найдется в целой стране такого полковника или партсекретаря, который замолвил бы доброе слово за поруганную тень?
Солженицын победил. Теперь уже не о нем, а о Ленине пишут в газетах и говорят по радио: еврей, уголовник, предатель. Солженицын победил - как Ленин семьдесят пять лет назад. Для многих - и лично для меня - это вроде бы огромная удача, если не сказать: счастье. Но почему так ликуют побежденные? Почему все так мучительно и смешно похоже на пьесу Шварца "Дракон"?
И на "Повесть временных лет":
"И когда пришел, повелел опрокинуть идолов - одних изрубить, а других сжечь. Перуна же приказал привязать к хвосту коня и волочить его с горы по Боричеву ввозу к ручью и приставил двенадцать мужей колотить его жезлами. Делалось это не потому, что дерево что-нибудь чувствует, но для поругания беса, который обманывал людей в этом образе, - чтобы принял он возмездие от людей. "Велик ты, Господи, и чудны дела твои". Вчера еще был чтим людьми, а сегодня поругаем..."
Письмо III
20 апреля 1994
..."На квартире Андрюши Бакста Червинскую рвало всю ночь". - Вот какого сорта эти мемуары - скажем прямо, не высшего. Благовоспитанным филологам этот сорт решительно не по вкусу: то есть сами читают с удовольствием и не без пользы, но других отговаривают. Для истории, дескать, литературы какое имеет значение, сколько и с кем пила шестьдесят лет тому назад в Париже - и вправду ли была неопрятно прелестной, бескорыстно безответственной - забытая теперь поэтесса...
Военное обучение, патриотическое воспитание, путешествия по ленинским местам, по брежневским... Встать! сесть! Лишь бы разрушить (неважно, чем) не только способность, а и потребность различать хорошее - и хорошее неособенно. Каковая потребность, полагаю, представляет собой ведущую ось ума.
Зато управлять людьми, прошедшими такую обработку, - одно удовольствие; справится и кухарка. Когда еще они придут в себя! Хозяева же тем временем перевезут своих родных куда надо, переведут деньги, заметут следы.
Главное - занять публику, чтобы не скучала, не глазела по сторонам; развлечь: одних - инфляцией, других - войной, а кого и гимном; встать! сесть! Похоже, что этих забав хватит еще на целое поколение.
Как сказано у Даля: жили старые дураки, поживут и молодые.
Январь 2002
ИЛИ ПРИСТИПОМА?
Ничего, ничего. Я и сам немного мизантроп. Мизантропия - порок народников и тиранов. Развивается на почве роковой невзаимной любви. Помните, Сталин жаловался дочурке: идут, идут вдоль трибуны, все одинаковые, с одинаково разинутыми ртами - дыры вместо лиц - ура, да ура - уроды, дураки... Так что быть любимым тоже нелегко.
Но изнывать от сострадания к униженным, которые от унижения не страдают, - этот синдром Некрасова - Чернышевского: вечно глаза на мокром месте из-за того, что сверху донизу все рабы, - неизбежно приводит к описанным Вами осложнениям по Салтыкову-Щедрину; обоняние спорит с убеждением: счастлив любить эту общность людей как идею, но запаха пристипомы (или путассу?), видите ли, не терплю; это запах измены; как печально, что народ, этот гений чистой красоты, своим заступникам и всей их литературе предпочитает угнетателей, к тому же отдаваясь так задешево.
В подлинно народных произведениях подобные коллизии разрешаются проще и жизнерадостней. Например:
Утки к берегу плывут,
Серенькие крякают,
Мою милую неустановленные лица
используют как сексуальный объект,
да с такой интенсивностью, что
Только серьги звякают!
Лирический герой этого фольклорного шедевра не знаком с неврастенической музой мести и печали. Постигшую неприятность рассматривает трезво, в духе, так сказать, fair play, - притом нисколько не роняя самооценки, - без упрека и разочарования, не сетуя на героиню, ей не пеняя.
Вот как надо, дорогой Д. В.! - а Вы, извините меня, расстраиваетесь, как распоследний романтик и гуманист.
Боже! Эта картина стоит у меня перед глазами, как нарисованная на обложке учебника старинной словесности (где на самом-то деле полагается быть портрету, сами знаете чьему): как Вы томитесь - предположим, во фраке - у парадного подъезда Ледового дворца на улице Большевиков, средь этой пошлости таинственной, восклицая сквозь зубы: "сюда я больше не ездок!", а мысленно допытываясь у Незнакомки - проснется ли она после всего случившегося, исполненная сил иль, наоборот, судеб повинуясь закону...
И мне хочется воскликнуть, подобно следователю - не помню сейчас фамилии, - в романе Достоевского: Д. В., голубчик, да не убивайтесь Вы так!
С чего это взяли Вы, будто вместе с публикой концертов г-жи Алсу включены в какую-то собирательную личность, притом настолько реальную, что ее предосудительное поведение (т. е. Собирательной Личности, а не публики, тем более - не г-жи Алсу) наводит на Вас не только тоску, но и стыд? Неужели ассоциация по смежности, хоть бы и закрепленная в паспортных данных, может иметь над человеком такую власть?
Будь это на самом деле так, можно сразу отменять смертную казнь: поставьте перед осужденным большую фотографию какого-нибудь г-на Ш-на или г-на М-ва и прикажите, чтобы, не сводя с нее глаз, повторял через равные промежутки времени: "Это мой народ, это мой народ", - очень скоро, уверяю Вас, небо несчастному покажется с овчинку.
Моя дворовая команда забила мяч команде соседнего двора - стало быть, я вправе и даже должен разбить от счастья ларек-другой? Наш ОМОН вкупе с, кажется, рязанским расстрелял стариков и женщин в каком-то поселке Алды это на мне, стало быть, позор злодейства? Наш КГБ, или как его там, истребил больше советских людей, чем гитлеровский вермахт, - значит ли это, что я допущен к столу на его юбилеях?
Это слишком горделивый взгляд на вещи - а Зощенко ведь предупреждал: жизнь устроена проще, обидней и не для интеллигентов. Не пора ли отстать от Собирательной Личности? Серьги на ней звякают уж которое столетие - ну и пусть, на доброе здоровье. Никто никого не несчастней. Всё путем. И, кстати, г-жа Алсу распевает, полагаю, ничуть не хуже, чем, например, г-жа Маринина пишет, и жареная путассу (или пристипома?) вряд ли намного уступает в смысле питательности таинственному продукту по имени суши. (Впрочем, лично я как-то так сложилось - ничего этого не пробовал, кроме, кажется, хека мороженого.) И среди девочек с букетами для г-жи Алсу, уверен, есть симпатичные.
А шок, испытанный там, в Ледовом дворце, и описанный Вами столь блестяще, на самом деле, по-моему, - дурнота от единства стиля, эффект ассоциации по сходству. Я же говорил: Петербург невелик и со всех сторон окружен Ленинградом. Реальный социализм действительно пахнет пристипомой, потому что похож на Веселый Поселок как две капли воды. Бездарность, увековеченная в железобетоне, там обнимает человека со всех сторон, как осознанная необходимость.
Ах, какое счастье испытает археолог на раскопках в нашей местности через несколько сотен лет! Вряд ли доберется он до затопленных развалин Зимнего дворца, но Ледовый-то наверняка сохранится, равно и окрестность. И вот, подтверждая теорию Освальда Шпенглера в гениальном "Закате Европы", уцелевшие предметы нашего обихода сойдутся в ребус, ясно читаемый насквозь. И будущий нобелевский лауреат поймет: здесь, как в Древнем Египте, сама материя времени запечатлела его дух; всё похоже на всё; у вещей, обычаев, законов и вкусов имеется общий знаменатель; синтаксис политической риторики отвечает состоянию путей сообщения; устройство канализации - представлению о правах человека; названия улиц (отыщется же табличка: "проспект Большевиков"!) - религиозным взглядам; планировка жилищ - пафосу любовной лирики, убранство могил - уровню средств массовой информации... ну, и так далее. Лица, одежда, мысли - все прекрасно в одной и той же степени. (Положим, клетчатый пиджак одного здешнего начальника выбивался из гармонии - то-то его так ненавидели, - но пиджаки недолговечны; едва ли найдут.)
- Эта могучая цивилизация Веселого Поселка была подобна шару, - ликуя, заключит археолог свой сенсационный доклад: - обитавшие тут люди все как один чувствовали себя равно удаленными от какого-то мистического центра...
Он не догадается, что шар вращался - и что у нас порой кружилась голова.
Мы-то с Вами, дорогой Д. В., знаем местонахождение пресловутого мистического центра. Это, разумеется, общественный туалет у вокзала в городе Луга. Помните, какое невероятно жуткое там охватывает чувство? В жизни не видел ничего более похожего на вечность, воображенную Достоевским; впрочем, его "баньке с пауками" до нашей модели далеко. Наша переделана, говорят, из часовни.
А что некоторые даже и в этом пространстве ухитряются чувствовать себя как на балу - словно бы там для них играет джаз-банд из тысячи обезьян в багряных камзолах - и ломтик, допустим, леденящего суши тает во рту, - пусть поскорей дожевывают. "Ура!" кричать надобно так, чтобы серьги звякали.
Март 2002
ОРЕЛ ДА ЩУКА
А я и не знал, что этот ресторан - такое богоугодное заведение. И вообще по злачным местам не ходок. Но вчуже приятно сознавать, что каждая дюжина устриц, съеденная в "Подворье", пусть и не мною, способствует среднему образованию потомков малоимущей интеллигенции. Ресторан - базис, а надстройка - лицей. Что значит - правильно своим ваучером распорядился человек. Нам бы с Вами в свое время догадаться. Как не быть общепиту прибыльным делом в стране, где премьер-министр за несколько лет выходит в первые богачи планеты. Где и помельче бюджетник, присужденный к штрафу в 175, что ли, тысяч зеленых, - не стану, - говорит, - спорить, подавитесь, крохоборы швейцарские, некогда мне с вами по судам препираться, работа стоит, зарплата идет!
Честный труд в последнее время приводит к результатам прямо поразительным. Прочитал я тут в газете про моего совладельца по "Газпрому" г-на В-ва: что будто чахнут у него в подмосковном имении северные олени, потому как брезгают сеном, - ягель им, видите ли, подавай, - и приходится доставлять ягель самолетами (при наших с ним дивидендах - вроде семи копеек в год на акцию - это как же надо любить рогатых друзей!). То есть проблемы остаются, но, согласитесь, по всему видно: экономика у нас действительно на подъеме, благосостояние растет, реформы идут.
Особенно - так называемая коммунальная: услуги жилконторы, если Вы заметили, с каждым месяцем все драгоценней.
Не знаю, как Ваш, а мой двор с наступлением весны сделался невероятно похож на Поле Чудес: просто хрестоматийный пейзаж с грудами отбросов; а кот Базилио с лисой Алисой не унимаются - на счетчик поставили - все больше и больше с тебя причитается за эту красоту окружающей среды, умненький Буратино!
Однако и тут перспектива отрадная: именем тарабарского короля в нашей мэрии создан - или всегда существовал - экологический, знаете ли, не то Совет, не то Комитет, и я сам слышал по радио, что в этой инстанции окончательно решено: к 2007 году мы должны перейти от пассивной борьбы с загрязнением города - к активной борьбе за очистку!
В отличие от Вас, дорогой Д. В., я изучаю течение жизни не по пресс-, извините, релизам, а по сообщениям радиоточки (поскольку живо интересуюсь температурой воздуха), - а там, кроме пошлостей, звучат и новости, причем самые обнадеживающие. Сплошной футуризм и научная стратегия. 2007-й - вовсе не рекорд. Орган по демографии - опять же при мэрии - заглянул в будущее гораздо дальше - и поднес губернатору такую концепцию: к 2030-у желательно, во-первых, поднять рождаемость, во-вторых, понизить смертность, а в-третьих, создать благоприятные условия для размножения!
И так, представьте, изо дня в день: то Платон, то быстрый разумом Невтон что-нибудь изобретают. Научная мысль в городе прямо-таки кипит. На прошедшей неделе и радио, и телевидение сообщили о завершении особенно отважного эксперимента. Он привел, да будет Вам известно, к поразительному открытию в психологии. Сотрудникам одной из университетских лабораторий (руководитель - доктор наук такая-то) удалось установить, что в нашем сознании В. В. Путин ассоциируется то с орлом, то со львом, а разные другие личности - наоборот, с грызунами.
Факт фундаментальный. Он, без сомнения, приумножит славу СПб. университета. Только хотелось бы уточнить методику: как удалось добиться от населения столь интимных признаний? Потому что, признаюсь, лично я, если ко мне подойдут на улице и спросят в лоб: на какое животное похож руководитель государства? - нет, лично я за себя не ручаюсь; тоже, наверное, скажу, что на орла. Или что на льва. Смотря сколько будет экспериментаторов.
В прежнее время работали больше по письменным источникам:
"Товарищ Сталин, говоря о Ленине, назвал его горным орлом. Образ горного орла - это высокохудожественный образ народного творчества, раскрывающий величие человека, его благородство, силу, мощь. Советский народ в произведениях о товарище Сталине создает живые художественные образы, порожденные жизнью, социалистической действительностью, - образы, которые могут наиболее выразительно раскрыть величие Сталина, неизмеримость его заслуг перед народом и партией. Народы говорят: Сталин - орел, обучающий орлят летать ("Железные крылья", перевод с таджикского), ввысь поднявшийся орел ("Орел", перевод с грузинского), Сталин - крылья для поднявшихся в небо... Сталин - новых дней отец, пышный сад с душистыми плодами ("Из глуби сердца", армянская песня), маяк в жизни ("Говорит Гаджи", азербайджанская песня), маяк в бушующем море ("Маяк", перевод с лезгинского)..."
Тоже писали - не гуляли. Тоже профессор старался, д. и. н. Цитирую по "Ученым запискам Академии общественных наук при ЦК ВКП (б)", 1951 год:
"Мощный полет мысли, величие, смелость, отвага Сталина порождают в народном творчестве поэтический образ орла, парящего высоко в небе. "Сталин - орел могучий", - поется в удмуртской песне.
Обращаясь к И. В. Сталину, донские казаки говорят:
Нас ведет наш Сталин,
Наш орел могучий,
По путям нехоженным,
По цветным полям..."
Как видим, научная традиция жива - и снова плодоносит. А Вы брюзжите, что пресс-релизы безграмотные. Подумаешь, важность какая! Ведь их сочиняют особы, как правило, молодые, ценимые начальством отнюдь не за орфографию, а скорей за безотказность.
Вот недавно попрекнули отечественную буржуазию: не любит, мол, отчизну, из скупости держит большой спорт в черном теле. А по-моему, в ножки надо ей поклониться, в ножки: практически всех, у кого затруднена речь и плох русский письменный, взяла на содержание, все они теперь пресс-секретари да пресс-атташе, кто при банке, кто при бане. (Но и стилисты не в обиде: пиши, золотое перо, в глянцевый журнал, с чистой совестью носи заработанные в поте лица колготки "Леванте".) Плюс охранников почти миллион: спокойно решают кроссворды, нас не трогают... Нет, российский капитализм - для тунеядцев рай не хуже зрелого Застоя. Многие, правда, сидят и на нашем горбу, причем с оружием, - но тут уже ничего не поделаешь.
Во дни сомнений, во дни тягостных раздумий я, знаете, обращаюсь всегда к Михал Евграфычу. Вроде как гадаю по двадцатитомнику:
"... потом рака с колокольным звоном встречали, потом щуку с яиц согнали, потом комара за восемь верст ловить ходили, а комар у пошехонца на носу сидел..."
"Но ничего не вышло, - пишет наш автор далее. - Щука опять на яйца села; блины, которыми острог конопатили, арестанты съели", - и проч. и проч.
Вот и я чуть не всю жизнь думал, что дело в щуке: присосалась, некоторым образом перековав на орало свой щит и меч; таков, говорят, наш исторический рок, что согнать ее можно не иначе, как откинувшись голой спиной на ежа.
А тут в телеящике была "Свобода слова" (из Москвы). Название забавное, но дискутировали всерьез: оказывается, вся причина в инородце; инородец, видите ли, повсюду нас теснит; как бы это депортировать его куда подальше? У ведущего галстук алый, а лицо такое взвешенное, вся повадка такая пионерская... Того гляди затянет: Забота у нас простая, Забота наша такая: Прижать инородца к ногтю (вариант: иноземца - к сердцу) - И нету других забот...
Знаете что, Д. В.? Поднадоела мне политика. Как сказал бы Гораций, odi profanum vulgus et arceo - в русском переводе: любись они конем! Не заняться ли нам для разнообразия чем-нибудь другим - хоть литературою?
Март 2002
БЕСПОРЯДОЧНОЕ ЧТЕНИЕ
Письмо I
1 августа 1992
На протяжении девятнадцати лет этот журнал давал стране самую невкусную пищу для ума. За границей бывали издания более скучные: скажем, в ГДР "Новая немецкая литература", твердыня меднолобого марксизма, - но в России "Литобоз" опередить никому не удавалось. Статьи, рецензии. Статьи о статьях и рецензиях. Рецензии на статьи, в том числе на статьи о статьях. Литературная критика, не связанная философскими убеждениями, лицемерная служанка торжествующей идеологии. Совесть советской литературы, короче говоря.
Не думаю, чтобы за все эти годы нашелся хоть один человек - цензоры не в счет! - прочитавший хоть один номер от корки до корки.
А гонорары здесь платили хорошие.
Понятно, что под первым же сквозняком свободы такой печатный орган должен был зачахнуть. Он и зачах. Отчасти жаль. Настоящей литературе журнал настоящей критики очень пригодился бы, но пока трава растет, кобыла издохнет, как сказано, кажется, у Шекспира.
Надо отдать справедливость "Литературному обозрению": перед тем, как перегореть, этот светильник разума дал яркую вспышку. Ноябрьский прошлого года номер в киосках не залежался, в макулатуру не пошел. Еще бы: кто устоит перед магическим словом - эротика - в государстве коммунального быта, где так редко удается побыть вдвоем, а жизнь такая некрасивая; где конституционное право избирать и быть избранным осуществлялось до сих пор исключительно в сфере половых отношений; в обществе, где непристойная лексика - едва ли не самое ходовое орудие мышления и средство коммуникации; где идеология так долго донимала людей запретами, украденными ею из религии, которую она же искореняла; где все делалось для того, чтобы никто из нас не стал взрослым...
Бесстыдно надзирая за интимной жизнью граждан, литературу к ней государство не подпускало. Тайны пола охранялись наравне с военными - так же свирепо и так же бездарно.
Как же не вцепиться в журнал с эротическими текстами, с фривольными картинками да еще с официальным предуведомлением, что это, дескать, не то, что вы думаете, а "мозговая атака на тайны русской словесности"!
Но вот ведь злосчастный рок "Литературного обозрения": вникая в эту соблазнительную книжку, вы довольно скоро не без удивления убедитесь, что эротический реализм наводит точно такую же тусклую дремоту, какую прежде наводил реализм социалистический. И не понять, в чем дело: то ли нашему славному литературоведению недостало сил и мозговая атака захлебнулась, то ли тайны эти пресловутые слишком уж ничтожны.
Пожалуй, действуют обе причины. К игривым телодвижениям наша наука пока еще не привыкла, стесняется - и оттого хихикает визгливее, чем нужно, и подмигивает отчетливей:
"Басня "Свинья под дубом"? При направленном в известную сторону воображении ее нетрудно переосмыслить: о, знаем мы, какая это "свинья" и что это за "дуб"! Женский и мужской инструменты соития, один под другим. Текст басни может дать пусть мнимый, но все же повод для такого толкования. Желуди, от которых жиреет свинья (и из которых получаются новые дубки), это как бы сперматозоиды..."
Таков, стало быть, атакующий стиль научной мысли. Что касается разоблачаемых тайн - вот некоторые: Белинский в молодости грешил рукоблудием; Чехов, путешествуя по Востоку, посещал публичные дома; Розанов и Ремизов обожали разговаривать о мужских и женских органах и вообще были пакостники; Брюсов сочинял иногда преневкусные стишки; Даниил Хармс его перещеголял, подражая Баркову...
Барков - едва ли не главный герой этого номера, и такое тут царит ликование по случаю публикации непроизносимых его текстов, как будто это и есть самая важная победа над цензурой - свобода матерного слова.
Спору нет, цензура была ханжа, и что она вконец посрамлена - прекрасно. Спору нет, все до единого факты и тексты, относящиеся к истории литературы, позволительно обнародовать. Акция "Литературного обозрения", надо думать, чрезвычайно полезна. И есть, конечно же, есть в этом номере журнала несколько работ вполне серьезных, исполненных специалистами для специалистов. Но дух мужской раздевалки мешает сосредоточиться. Боже, чт здесь называют эротикой, чт выдают за науку!
И такая берет тоска от бесчисленных - и неразличимых! - проявлений коллективного инфантильного сознания, от монотонной звериной речи. Неужели вправду в этой сфере нельзя быть человеком или хотя бы самим собой?
Неужели это действительно А. П. Чехова, русского писателя голос, а не гимназиста какого-нибудь из самых жалких его персонажей:
"Когда из любопытства употребляешь японку, то начинаешь понимать Скальковского, который, говорят, снялся на одной карточке с какой-то японской блядью..."
Ох, боюсь, обманывала нас литература. Или же "Литературное обозрение" морочит.
Письмо II
2 сентября 1992
Вышла такая книжка: Н. Г. Левитская. Александр Солженицын. Библиографический указатель. Август 1988-1990 гг. М., 1991. Очень опрятное и очень полезное справочное пособие. Издатель - Советский фонд культуры (Дом Марины Цветаевой). Предисловие Елены Чуковской.
"Мы хотим, - пишет Елена Цезаревна, - представить с помощью этого указателя короткий период - всего два с половиной года (август 1988-1990), период постепенного, лавинно нарастающего возвращения произведений А. И. Солженицына на Родину. Мы хотим с датами и названиями органов печати показать, как пробивались пробоины в цензурной стене, причем победу зачастую одерживали не самые сильные, но самые отважные".
Это и впрямь поучительная история. 5 августа 1988 года газета "Книжное обозрение" напечатала статью Е. Ц. Чуковской "Вернуть Солженицыну гражданство СССР". В этот день и на следующий редакция, говорят, почти не работала. Сотрудники затаились по кабинетам и ждали, что будет. Ждали, конечно, телефонного звонка с Олимпа и за ним - удара молнии. Но самый главный телефон молчал. Зато пришел писатель В. Кондратьев - принес уже отпечатанное на машинке письмо в поддержку выступления газеты. В следующем номере, через неделю, "КО" напечатало его письмо и еще пять откликов, 19 августа - еще один, 2 сентября - двадцать два.
На Олимпе опомнились. Дискуссию прикрыли. Секретарь ЦК КПСС и член Политбюро В. А. Медведев публично - то есть на собрании какого-то актива заявил, что советскому читателю произведения Солженицына противопоказаны и не видать их нам при жизни нынешнего поколения руководителей - как своих ушей. Чтобы слова такого всесильного человека не расходились с делом, цензуре дано было распоряжение (по-моему, 16 октября) - не пропускать в печать ни упоминаний о вредном клеветнике, ни, само собой, его текстов.
18 октября этот запрет нарушила многотиражка Дорпрофсожа Юго-Западной железной дороги "Рабочее слово" (Киев): напечатала знаменитое "Жить не по лжи". 10 декабря непонятное издание некоего клуба книголюбов "Сельская новь" в неизвестном мне населенном пункте Марево опубликовало статью опять-таки неизвестного мне - к моему стыду - А. Хийра к семидесятилетию А. И. Солженицына. И в декабре же вышел номер журнала "Нева", впервые предавший гласности некоторые документы, разоблачающие официальную легенду о Солженицыне.
Упомянутый В. А. Медведев еще на что-то надеялся, еще рассуждал в газете "Правда": "о субъективности суждений и оценки В. И. Ленина в произведениях А. Солженицына", - и цензура не смыкала глаз, - и "Новый мир", где набирался "Архипелаг ГУЛАГ", остановился на несколько месяцев, - и сотрудники редакции решились было на забастовку, - и вдруг все кончилось. Вернее, все началось. Мы победили. Солженицын победил. Это было совсем недавно, три с половиной года назад. Забавно, правда?
Кажется, только вчера в городском суде на Фонтанке моего знакомого уличали свидетельскими показаниями в том, что он хранил в бельевом ящике "Архипелаг ГУЛАГ", содержащий вредные измышления, порочащие наш общественный и государственный строй, и приговорили к пяти годам заключения да к трем ссылки (документы процесса - в первом номере "Звезды" за этот год). Нет, не вчера - это было в феврале 85-го. Но даже срок наказания формально еще не истек, и судьи не сменились, и молодые люди с пустыми лицами и аккуратными затылками, изображавшие на этом процессе публику, вряд ли занялись общественно полезным трудом.
А Солженицын победил.
Не знаю, надеялся ли он увидеть свою победу. Думал ли он, что бронированное чудовище рассыплется металлоломом, так и не добравшись до его пишущей машинки?
Что злобные тупицы, которые непроницаемой ложью и беспощадным насилием втемяшивали нам единственно верное мировоззрение, окажутся поумней многих из нас, недрдушенных ими критиканов, и мгновенно и поголовно предадут свои пустые догматы?
Что те самые субъекты - миллионы субъектов, - которых власть кормила, поила, вообще баловала исключительно за то, что они не давали нам прочесть "Архипелаг ГУЛАГ" и книгу "Ленин в Цюрихе", - что они поспешно, задыхаясь от злобной радости, отрекутся от главного своего кумира и не найдется в целой стране такого полковника или партсекретаря, который замолвил бы доброе слово за поруганную тень?
Солженицын победил. Теперь уже не о нем, а о Ленине пишут в газетах и говорят по радио: еврей, уголовник, предатель. Солженицын победил - как Ленин семьдесят пять лет назад. Для многих - и лично для меня - это вроде бы огромная удача, если не сказать: счастье. Но почему так ликуют побежденные? Почему все так мучительно и смешно похоже на пьесу Шварца "Дракон"?
И на "Повесть временных лет":
"И когда пришел, повелел опрокинуть идолов - одних изрубить, а других сжечь. Перуна же приказал привязать к хвосту коня и волочить его с горы по Боричеву ввозу к ручью и приставил двенадцать мужей колотить его жезлами. Делалось это не потому, что дерево что-нибудь чувствует, но для поругания беса, который обманывал людей в этом образе, - чтобы принял он возмездие от людей. "Велик ты, Господи, и чудны дела твои". Вчера еще был чтим людьми, а сегодня поругаем..."
Письмо III
20 апреля 1994
..."На квартире Андрюши Бакста Червинскую рвало всю ночь". - Вот какого сорта эти мемуары - скажем прямо, не высшего. Благовоспитанным филологам этот сорт решительно не по вкусу: то есть сами читают с удовольствием и не без пользы, но других отговаривают. Для истории, дескать, литературы какое имеет значение, сколько и с кем пила шестьдесят лет тому назад в Париже - и вправду ли была неопрятно прелестной, бескорыстно безответственной - забытая теперь поэтесса...