Страница:
Женщина понемногу успокоилась. Буян убрал ладонь, и она села на постели, не забыв закрыть лицо и грудь тонким покрывалом. Гусляр, присев подле, улыбнулся — тонкая ткань ничего не скрывала.
Женщина поняла это. Она гневно сдвинула брови и молвила:
— Не смотри на меня, неверный!
— Ой, да не бойся ты меня, ладушка! Нам бы только отсюда выбраться… Есть тут выход?
— Есть дверка в стене неприметная, — чуть подумав, ответила султанша. — Через нее я порой выпускаю невольниц на базар. О ней и сам султан не знает — должны же у женщины быть свои маленькие тайны?
Мило улыбнулась она и взяла гусляра за руку, чтоб он помог ей сойти с ложа. Велев ему следовать за собой тенью, Будур-аль-Алтын нашла светильник, зажгла его и в неверном свете масляной лампы нашарила под закрытой шелком нишей ключ.
— Вот ваш выход, неверный, — сказала она.—Теперь идем! Когда вышли из дворца Буян и женщина, ожидающие их удивились: гусляр вел за руку красавицу, каких редко увидишь. Встретив восхищенные взоры мужчин, она потупилась и заторопилась прочь, увлекая всех за собой.
В саду стояла тишина — только трещали сверчки да порой сонно покрикивала какая-то птица. Будур-аль-Алтын скользила впереди, ведя за собой Буяна. Позади крались остальные. Мечислав в поводу вел коня гусляра.
Они пробирались по саду, словно воры. Больше всех сторожилась сама султанша: за оградой уже слышались громкие голоса, над решеткой забора вспыхивали тени факелов.
Беглецы ступили под сень высоких деревьев, защищающих сераль султана от любопытных взглядов. Здесь было темно и тихо. Будур-аль-Алтын прижалась к Буяну.
— Ради тебя и голоса твоего иду на это, — шепнула она. За кустами поднималась высокая глинобитная стена в два человеческих роста. Луна слабо освещала камень, делая его серебристым. Черным провалом темнела ниша, увитая плющом. Перед нею, привалившись к стене, дремал евнух-сторож.
Султанша остановилась, решительным движением порвала легкую ткань, в которую куталась, вдруг закричала и выскочила прямо на евнуха.
Он проснулся от неожиданности, шагнул вперед не разбирая — и Будур-аль-Алтын оказалась у него в рукак. Завизжав, она стала отбиваться и только потом, словно бы признав оторопелого от неожиданности евнуха, воскликнула:
— Неверные! Они пробрались ко мне и хотели взять силой… Я убежала… Зови всех! Мне удалось закрыть их в моем доме, но они могут вырваться! Скорее! Я приказываю!
Издалека доносились голоса и приглушенный шум. Евнух поверил ей и помчался выполнять приказ госпожи. Освободившись из его рук, султанша поманила беглецов:
— Сюда! Скорее, пока он ничего не заподозрил!
В нише, которую охранял евнух, оказалась дверка — низкая для всадника, но в поводу коня провести было можно. Отомкнула ее Будур-аль-Алтын, первая выглянула на улицу, осмотрела и кивнула:
— Все спокойно — сюда охрана еще не добралась… Какие муки я за вас терплю!
— Все рано или поздно окупится, ладушка, — отмолвил ей Буян, а Гаральд добавил;
— Я буду ночью молиться за тебя, хоть ты и не христианка. Прощай, да сохранит тебя Дева Мария!
— Да сохранят вас Мириам и Иса, — отозвалась султанша.
ГЛАВА 15
Женщина поняла это. Она гневно сдвинула брови и молвила:
— Не смотри на меня, неверный!
— Ой, да не бойся ты меня, ладушка! Нам бы только отсюда выбраться… Есть тут выход?
— Есть дверка в стене неприметная, — чуть подумав, ответила султанша. — Через нее я порой выпускаю невольниц на базар. О ней и сам султан не знает — должны же у женщины быть свои маленькие тайны?
Мило улыбнулась она и взяла гусляра за руку, чтоб он помог ей сойти с ложа. Велев ему следовать за собой тенью, Будур-аль-Алтын нашла светильник, зажгла его и в неверном свете масляной лампы нашарила под закрытой шелком нишей ключ.
— Вот ваш выход, неверный, — сказала она.—Теперь идем! Когда вышли из дворца Буян и женщина, ожидающие их удивились: гусляр вел за руку красавицу, каких редко увидишь. Встретив восхищенные взоры мужчин, она потупилась и заторопилась прочь, увлекая всех за собой.
В саду стояла тишина — только трещали сверчки да порой сонно покрикивала какая-то птица. Будур-аль-Алтын скользила впереди, ведя за собой Буяна. Позади крались остальные. Мечислав в поводу вел коня гусляра.
Они пробирались по саду, словно воры. Больше всех сторожилась сама султанша: за оградой уже слышались громкие голоса, над решеткой забора вспыхивали тени факелов.
Беглецы ступили под сень высоких деревьев, защищающих сераль султана от любопытных взглядов. Здесь было темно и тихо. Будур-аль-Алтын прижалась к Буяну.
— Ради тебя и голоса твоего иду на это, — шепнула она. За кустами поднималась высокая глинобитная стена в два человеческих роста. Луна слабо освещала камень, делая его серебристым. Черным провалом темнела ниша, увитая плющом. Перед нею, привалившись к стене, дремал евнух-сторож.
Султанша остановилась, решительным движением порвала легкую ткань, в которую куталась, вдруг закричала и выскочила прямо на евнуха.
Он проснулся от неожиданности, шагнул вперед не разбирая — и Будур-аль-Алтын оказалась у него в рукак. Завизжав, она стала отбиваться и только потом, словно бы признав оторопелого от неожиданности евнуха, воскликнула:
— Неверные! Они пробрались ко мне и хотели взять силой… Я убежала… Зови всех! Мне удалось закрыть их в моем доме, но они могут вырваться! Скорее! Я приказываю!
Издалека доносились голоса и приглушенный шум. Евнух поверил ей и помчался выполнять приказ госпожи. Освободившись из его рук, султанша поманила беглецов:
— Сюда! Скорее, пока он ничего не заподозрил!
В нише, которую охранял евнух, оказалась дверка — низкая для всадника, но в поводу коня провести было можно. Отомкнула ее Будур-аль-Алтын, первая выглянула на улицу, осмотрела и кивнула:
— Все спокойно — сюда охрана еще не добралась… Какие муки я за вас терплю!
— Все рано или поздно окупится, ладушка, — отмолвил ей Буян, а Гаральд добавил;
— Я буду ночью молиться за тебя, хоть ты и не христианка. Прощай, да сохранит тебя Дева Мария!
— Да сохранят вас Мириам и Иса, — отозвалась султанша.
ГЛАВА 15
Словно четыре тени, выскочили четыре всадника из города. Охраняющая ворота стража не хотела их пропускать, но они пролетели мимо. Всадники вскинули мечи, блеснула сталь в лунном свете — и стража осталась лежать у распахнутых ворот.
Город просыпался — стража султана подняла по тревоге всех. Разбежавшиеся из тюрьмы узники сражались с солдатами султана, а главные виновники мчались прочь. Напрасно их искали на улицах города. Только когда увидели распахнутые ворота и убитую стражу, поняли все, что беглецы ушли в ночь. Но искать их в пустыне никому не хотелось.
Четверо беглецов того еще не ведали. Изо всех сил они торопили коней, уносясь на восток. Навстречу летела равнина, над которой поднимались холмы. Всадники не заметили, как пролетели их и Дамаск остался позади.
Забыв про отдых, они гнали коней до тех пор, пока не стал отставать жеребец Гаральда. Отпоенные трехтравной росой и откормленные трехросной травой кони славян не чувствовали усталости — они могли бы скакать до завтрашнего вечера, а конь рыцаря замедлял ход и хрипел, опуская голову и роняя с губ розовую пену. Темные бока его были в мыле, и казался он в ночном свете блестящим, словно гладь озера.
Буян обернулся на скаку и сразу все понял.
— Продержись! — крикнул он Гаральду. — Немного осталось!
Он встал на стременах, выглядывая укромное место.
Впереди вставали холмы, а за ними уже начинал распускаться новый рассвет, окрашивая небо в розовый цвет. Куда ни глянь, простиралась равнина, но чуть южнее, справа у подножия одного из холмов, острый взгляд гусляра заметил темное пятнышко.
— Туда! — крикнул он, сворачивая.
У подножия холма в небольшой низинке раскинулось небольшое озерко шириной чуть более десятка саженей. Тонкий ручеек стекал в него с вершины холма, протискиваясь меж камней. Вокруг стеной стояли деревья и переплетенные ветвями кусты, под копытами коней вместо твердой, как камень, земли с войлоком выжженной солнцем растительности мягко шелестела трава.
Всадники осадили коней и спешились. Склонившись к воде, напились, и Буян, стянув рубашку, вошел в воду.
— Господь послал нам эту поляну, — проникновенно сказал Гаральд.
— Благодари острое зрение Буяна, — откликнулся Власти-мир. — Кабы не он… Во мраке такое разглядеть!
— И не мрак вовсе, — молвил Мечислав, — утро вот-вот начнется… Вылезай, Буян, да погляди, что я прихватил, пока за конями бегал!
Гусляр выскочил из воды, подбежал, отряхнулся. На песке юноша раскладывал лепешки, сушеные фрукты, тонкие узкие ломтики поджаренного мяса.
— Хвалю! — воскликнул Буян. — Где взял?
— У охранников, что наших лошадей стерегли. Они как шум услыхали, так и помчались, а мне в голову пришло, что далеко без припасов мы не уйдем, вот и собрал…
— Молодец! Верно мыслишь. Сами боги нам помогают, значит, будет нам в пути удача.
Буян присел около припасов, споро разделил их на всех.
— Прошу откушать, — пригласил он.
Остальные расселись около, и каждый, прежде чем начать трапезу, к удивлению Гаральда, отломил кусок яства и бросил его в воду. А гусляр, взяв кувшин, зашел в озеро и плеснул чуток на волны.
— Прими, о водяник здешний, нашу благодарность за воду сладкую да за отдых своевременный, — молвил он.
Когда он вернулся к остальным, Гаральд посмотрел на него неприязненно и отсел.
— Значит, верно показалось мне, что вы — язычники? — спросил он.
Буян ответил не сразу — он жевал.
— А что тут такого? — пожал он плечами.
— Души вы свои губите, — убежденно молвил рыцарь. — Язычники — суть слуги дьявола, во мраке пребывающие. Не видят они света Божьего, лишены благодати и за то обречены вечно в огне гореть… И мне гореть вместе с вами!
— А это еще за что же?
— Вам — за то, что дьяволу служите, идолам, камням да деревьям жертвы приносите, а мне — за то, что вижу все это да против слова не говорю. Вот вы сейчас в озеро хлеб бросили и водяного помянули, а водяной тот — слуга сатаны. Значит, и вы сатане служите. К тебе, Буян, Дух Святой в образе голубином являлся — хотел тебя на путь истинный наставить, а ты того не понял.
— Ой, не пойму я, к чему ты клонишь! — перебил его гусляр. — Голубя сего и правда боги прислали, потому как знали, что мне весть другу передать надобно. А пошел я к султану, чтоб твое дело сделать, о невесте что-нибудь вызнать. Никто еще ни одного гусляра не мог заставить себе служить, и ни от кого я не отступался, потому и в яме оказался. А кабы не друзья…
— Не тебе друзей, а всем нам Господа благодарить надо, что помог выбраться невредимыми, — горячо ответил Гаральд.
— Не пойму я твоего Господа, — откровенно сказал Буян. — Сначала сам ввергнул, а потом сам же и спас?
Гаральд вскочил. Раскрасневшееся лицо его пылало гневом.
— Отойди от меня, сатана! — закричал он. — Во искушение ты мне послан, не иначе! Или выходи сражаться немедленно, и заставлю я тебя вместе с языком проглотить слова твои грязные, или Господь покарает тебя!
Буян не тронулся с места.
— Я жизнь тебе спас, — наконец молвил он. — Как я буду ее отнимать? То не дело, чтоб для забавы друг друга убивали. Мы зря кровь лить не привыкли — и так славянской крови много по земле течет, чтобы те реки шире делать. Успокойся и прости — не хотел я тебя обидеть, просто сказать хотел: не Господь и не кто еще из богов судьбу человеческую решает, а сам человек. Боги только советы дают, а уж твое дело, как ими воспользоваться.
Мирно говорил гусляр, и никто не удивился, что Гаральд кивнул.
— Все правильно, — сказал он. — Советы дает… А мне сейчас Господь велел оставить вас на вашу погибель, чтобы не видеть, как вы умрете позорно и мучительно. Прощайте и молитесь своему озеру — может, спасет!
Он поклонился с видом оскорбленного величия и направился к своему коню.
Встревоженные его словами, славяне повскакали с мест. Властимир припал ухом к земле, ища шум погони, а Буян бросился догонять рыцаря:
— Ты куда?
— Своей дорогой, — отрезал тот. — За помощь спасибо, а теперь у меня свое дело исполнения требует.
— Куда ты поедешь? — Буян поймал его за локоть, но рыцарь вырвался.
— Невесту свою искать! — крикнул он. — Нет ее в Дамаске — сыщу в другом городе…
— Иль у самого Кощея, — подсказал Буян. Гаральд раздумал уходить.
— Что ты сказал? — переспросил он. — У кого?
— У Кощея. Его еще Бессмертным прозывают, потому как ему наши боги источник с живой водой на хранение доверили — вот он и пьет из него, когда хочет. Простым людям он ее не дает, помирают его жены раньше времени, а он себе новых ворует. Со всех краев похищает он девушек себе на потеху. И твоя суженая, чую, у него, так что погоди обиженного из себя строить — порой к цели ведут не одна, а три дорожки, и вся-то разница в длине да прямоте!
— А ты откуда про своего Кощея знаешь? Выдумал, наверное, чтоб мне больно сделать! — распалился Гаральд.
Вместо ответа Буян выдернул из-под рубашки переданный ему когда-то крестик:
— Признаешь?
Рыцарь ахнул и ринулся отнимать реликвию у гусляра.
— Откуда взял? — воскликнул он. — Ты видел ее? Где? Когда? Сознавайся!
Он встряхнул Буяна за грудки, но тот ловко вырвался, едва не оставив в руках рыцаря свою рубаху.
— То не она, то знакомая ее мне дала, — объяснил он и рассказал, как он выспрашивал султана и его жен о Джиневре, как потом к яме пришла тайком девушка Марион, как поведала она о всадниках на вороных конях, что налетели невесть откуда и унесли ее госпожу.
Гаральд выслушал Буяна и заметно помрачнел.
— Погибло мое счастье, — печально молвил он.
— Это почему еще? — удивился Буян. — Поедешь с нами — коли там она, вернешь ее себе, не сомневайся!
— Ты не понимаешь, о чем говоришь! — в сердцах воскликнул рыцарь. — Это для тебя те всадники слуги Кощея, а любой христианин сразу признает в них воинство сатаны! Унесли они ее в Ад, откуда нет возврата живому человеку. Нечего ее на земле искать, мертва она — вот что рассказ Марион означает. А потому нет мне на земле места среди людей — вернусь, постриг приму… Прощайте!
Он пошел к своему коню, но его остановил Буян, повиснув на его локте.
— Не дури, — горячо сказал гусляр. — Рано теб ес белым светом прощаться! Это от тебя не уйдет. Сослужи нам прежде службу — проводи до острова Кощеева: терять-то тебе все равно нечего… А то вдруг я еще правым окажусь!
Гаральд остановился, глядя в хитрые глаза Буяна.
— Не к лицу христианину идти на службу к язычникам, — ответил он. — От веры я не отрекусь, так и знайте. И никакой клятвы я давать не стану.
Отмахнувшись от гусляра, он отошел в сторону и до самого конца промолчал, раздумывая о своем. Не доверял ему Буян рыцарь мог уехать потихоньку, но глаза его смыкались, и он заснул.
Пробудил его голос Мечислава:
— Вставай, Буян! Скорее!
Первое, о чем подумал гусляр, вскакивая, — уехал рыцарь. Уже сочинял он проклятья, что пошлет на голову беглеца, но, поднявшись, первым увидел именно Гаральда, что, блистая начищенной за ночь сталью доспехов и положив руку на перевязь меча, готовый вскинуть щит, неподвижно замер на холме, глядя вдаль. Властимир уже поднимался, опираясь на руку Мечислава, и Буян бросился к рыцарю. Тот краем глаза углядел его и сухо молвил:
— Идут.
— Ты… Ты не уехал все-таки! — воскликнул гусляр.
Так прозвучали его слова, что рыцарь обернулся и посмотрел на него с удивлением.
— А почему я должен был уехать? — пожал он закованными в доспех плечами. — Не по-христиански это — бросать слабых без защиты… Да и долг мне так велит и… кто знает…— шепнул он совсем тихо, так, что Буян не сразу разобрал его слова, — может, правда, смогу я что-нибудь новое узнать о моей Джиневре… Глянь-ка, что это, по-твоему?
Голос рыцаря был тверд, — послушался Буян, посмотрел, и в самом деле увидел на залитой полдневным солнцем равнине со слепящим глаза песком и оглаженными ветром камнями какое-то движение — не то караван купцов шел к озеру, не то всадники двигались по равнине, не особенно спеша. Шли они со стороны города, и путь их должен был пройти по гряде холмов.
Ветер бросал в лица гусляра и рыцаря песок. Гаральд надел шлем и опустил забрало, защитив глаза. Буян не тронулся с места, щуря очи и что-то бормоча. Заметив это, рыцарь неприязненно отодвинулся.
— Колдовать будешь? — презрительно молвил он, — Все это есть лишь обман…
Буян не ответил — снизу, от озера, их окликнул Властимир. Он уже сидел на своем жеребце. Облак, предчувствуя бой, перебирал копытами и фыркал.
— Что там, дозорные? — спросил князь. — Не видать ли чего?
— Вроде рать, да движется больно медленно и оружие на солнце не блестит, — отозвался Буян.
— То они нарочно так, — поправил его рыцарь. — Тут любой всадник воин. Они даже гордятся тем, что в седлах рождаются и мечи с младенчества обучаются в руках держать. Это хитрость такая — подъедут как будто купцы, а потом из-под халатов сабли вынут и накинутся.
— А ты никак уже попадался на эту удочку? — прищурился гусляр. — А ну-ка, Мечислав! Ты помоложе, и конек у тебя позлее — проскачи вперед, погляди, что там и как, да только близко не суйся, берегись. Что углядишь — нам скажешь, что пропустишь — то мы сами в свой черед узнаем!
Услышав такое, просиял юноша, одним прыжком вскочил на своего серого коня и вихрем помчался навстречу неизвестным.
Не доезжая ста саженей, осадил Мечислав коня, поглядел на незнакомцев, а потом развернулся и не спеша, шагом, обратно поехал. Когда поравнялся он с Властимиром и соскочил наземь, гусляр и рыцарь воскликнули хором:
— Что ты видел?
— Не врагов, — отмолвил юноша. — Идут по дороге люди, вроде как из плена, или рать побитая возвращается. Все в рубище, ноги босы, в кровь изранены. Идут — и ветром их шатает. А увидели меня, остановились и вот, как ты, Гаральд, делал, — Мечислав попробовал показать, как тот крестится, — делать начали. Я и спешить не стал — не воины они, что с них взять. А на местных не похожи, хотя и черны так же.
Гаральд взволнованно обернулся.
— Неужели христианские паломники? — прошептал он. — Вот удача!
Не поняли славяне, что их спутник удачей называет, стали у него о том выспрашивать, да только отнекивался рыцарь, не сказал ничего путного — стал себя да коня своего в порядок приводить, словно важных гостей ждал.
Тем временем незнакомцы подходили все ближе и ближе. Стало ясно, что шли они прямиком к озеру, словно кто из них о нем раньше слыхал. Когда подошли они совсем близко, смог разглядеть их Буян поточнее и объяснил для Властимира и Мечислава:
— Калики [30]то перехожие! Видать, в землях Англии их паломниками прозывают. От таких ничего, кроме добра и молитвы, отродясь никто не видывал!
И только он сказал это, покосился на него Гаральд так, словно впервые увидел.
Подошли калики, и стало видно, что числом их чуть менее сотни и что идут они в ряд, словно полоняники, друг на дружку опираются да на посохи, о камни истертые. Впереди ступает старик, весь седой, но крепкий еще, а прочие — за ним вслед. Все в рубищах, в лохмотьях, словно после великого пожара они дом свой оставили. У каждого сума на боку болтается, а глаза смотрят вперед и чуть вверх, под ноги не гладя. Когда совсем поравнялись паломники с беглецами, заметили те, что среди них много увечных, хромых и больных, и даже три женщины — две старые, а одна совсем девушка, чуть-чуть Мечислава постарше.
Дошли паломники до озера, склонились к нему, помолились и напились, а после присели кто на берегу, кто под кустами, кто в стороне за деревьями — всадников не замечая.
Дождавшись, пока те, передохнув, стали подниматься для продолжения пути, подошел Гаральд к высокому старику, что впереди шел, припал перед ним на колено. Тут старик заметил рыцаря, посмотрел на него, а потом вскинул руку и перекрестил его.
— Что тебе нужно, сын мой? — спросил он ровным голосом, в котором не было ничего властного.
— Одно только скажи, божий странник, — ответил ему Гаральд. — Куда вы, христиане, в стране неверных направляетесь? Или вас враг с пути сбил?
— Не произноси его имени всуе, ибо он есть враг истины и рода человеческого, — строго сказал старик и перекрестился. — Ты молод еще и не ведаешь, какие соблазны могут подстерегать неопытные души на пути. Силен сатана, всюду у него слуги и друзья…
Захотел было Гаральд проговориться, что позади него стоят трое язычников, которые наверняка водят дружбу с сатаной, но промолчал.
— Откуда ты, юноша? — снова спросил старик.
— Из Англии. Уж год миновал, как я ее покинул, невесту свою ища, — смиренно ответил рыцарь.
— Год?.. Тогда ты мог и не знать, что в прошлом году прокатился по Англии слух о святом отшельнике из Галилеи… Пришел отшельник тот на берег Мертвого моря, поселился в пещере в скале, что сама образовалась, и святость его чудесами проявилась. Уж сколько лет он так живет, питаясь, аки древние евреи, лишь манной, что посылает ему Господь, да дарами от исцеленных…
Услышав последнее, вскинул рыцарь голову, обернулся на славян и переспросил старика:
— Исцеленные есть?
— Да, сын мой! Первое чудо его было с сыном одного кочевника. Тот нес его к врачу в город, застигла его ночь, и попросился он к отшельнику на ночлег. Тот пустил его. Рассказал кочевник о болезни сына своего. Взял тогда святой отрока за руку, прочел над ним молитву Деве Марии, и тот исцелился. С той поры стал он чудеса совершать — глухим возвращал молитвою слух, слепым — зрение, исцеляя расслабленных и бесноватых. Те, кого я веду, пустились в путь молить святого об исцелении себя или своих родных — есть здесь и хромые, и увечные, и слепые…
Невольно прислушивались к его словам славяне.
— Да, велико милосердие Господа, — молвил Гаральд. — Ответь мне на последнее: где найти нам святого отшельника, чтобы мог я одного человека к нему сводить, дабы исцелился он и приобщился к благодати Божьей?
— Что ж, рыцарь, коли крепка вера твоя и сильно желание помочь человеку тому, дойдете вы. А путь к нему на юг, через земли здешние, к самому Иерусалиму, городу Господа нашего Иисуса Христа. Как доберетесь до берега Мертвого моря, сверните чуть на восток вдоль берега. Мили через три-четыре увидите пещеру святого… А то пускай друг твой с нами отправится — путь через труды да тернии Господу приятен…
Говоря это, смотрел старик на трех славян, что в стороне стояли. И все паломники тоже на них смотрели, словно только за тем сюда и пришли.
— Пешком невесть сколько брести, коней и оружие здесь оставив? — с сомнением молвил Буян. — Для нас то не подходит. За помощь и совет благодарствуем, да только мы уж как-нибудь сами…
— У каждого человека в жизни свой путь богами намечен, им ему и следовать, — поддержал друга Властимир. — Негоже чужим путем идти или кого другого на свой путь переманивать.
Рассердился на такие речи старик, гневно стукнул посохом.
— То сатана говорит! — воскликнул он. — Берегитесь, как бы горевать вам за гордыню свою не пришлось!
— А где это видано, чтобы князь, словно смерд какой, пешком, босой невесть куда брел? — запальчиво возразил Буян. — Верно он сказал — у каждого свой путь. Мы своим и отправимся!
— Не желаю здесь оставаться — тут дерзкие речи ведутся. — стукнул старик посохом.
Окликнул он паломников, велев им дальше двигаться. Не стали они спорить, поднялись, одежды да рубища свои на себе оправили и опять побрели прочь, на юг.
Проводив их взглядом, поднялся Гаральд с колен и вернулся к славянам.
— Зря вы так говорили с ними, — молвил он. — Неплохо было бы отправиться к тому святому — может, он смог бы молитвой и милостью Господней вернуть князю глаза…
— Приходил ко мне в Резань как-то человек в черном, — вспомнил Властимир, — всех братьями и сестрами называл, креститься призывал. И со мной о Христе беседовал: какие он чудеса совершал, как больных исцелял да мертвых оживлял, а потом пострадал от темного народа за правду, казнен был да не умер… Я тогда мало верил — сказать-то много можно, у нас гусляры и скоморохи и не такое рассказывают: только слушай! И сейчас думаю, а если сможет помочь твой отшельник, Гаральд?.. Ведь сам я встречался с чудесами, в какие мало кто поверит, да кое-что и ты сам видел — вот хотя бы коней наших…
— Верно ли я понял тебя, Властимир, что хочешь ты к отшельнику тому отправиться? — прошептал Буян.
— Верно. Вдруг да поможет?
— Но ведь нам наказывали… Проверить никогда не вредно.
— Едемте! — воскликнул Гаральд. — Сами увидите, какой Бог истинный, и отвратятся сердца ваши от язычества и обратятся к свету!
— Едем! — решительно молвил князь.—Коли исполнится все так, как ты говоришь, Гаральд, поверю я, что твой Бог-единственный, настоящий!
Взмахнул он рукой, подзывая Облака. Подбежал верный конь, вскочил Властимир в седло, увлекая за собой остальных.
Не близок оказался путь до Мертвого моря. До края земли раскинулась полумертвая пустыня — океан песка и камней, меж которых с трудом пробивались к свету редкие слабые растения. Лошади упрямились и неохотно шли дальше. Особенно ослаб конь Гаральда — кабы не закупили на второй день у караванщиков вдоволь ячменя да сушеной мидийской травы, рыцарь мог бы его лишиться.
Проще простого было заблудиться на равнине, где только гладкие холмы, выжженная солнцем земля, песок, да камни, да кочевники со своими стадами неторопливо двигались на север. На счастье путешественников, многие знали, где лежит Мертвое море, на берегу которого поселился отшельник. Они называли его пророком.
Напоенные нездешной силой, славянские кони могли бы по подсказке кочевников в один день домчать седоков до отшельника, но приходилось медлить, поджидая Гаральда, под которым был простой жеребец.
К закату клонился пятый день, когда, въехав на невесть какой по счету холм, увидели всадники, что он скрывал от них.
Внизу песчаная равнина обрывалась скалистыми берегами в море столь голубое, что казалось, будто на землю опрокинулось небо. Камни вокруг блестели от толстого слоя сухой соли — море было мертво.
Солнце висело над горизонтом. Длинные серо-сизые тени лежали на песке и казались черными и алыми. Не сразу в их блеске всадники смогли различить, что вперед, к берегу, меж камней идет тропа, ныряющая в расщелину скал. Так странно было видеть ее здесь, где не было ни единой травинки, что даже Гаральд заколебался.
Ветер гулял над берегом моря, завывая в скалах, словно пел похоронную песнь тем, кто зашел сюда своей или чужой волей. На миг он затих, набирая сил для нового налета, и в этот миг до всадников донеслись какие-то невесомо-тихие звуки.
Буян одним прыжком соскочил с коня и припал ухом к земле.
— Вроде люди там, — неуверенно молвил он. — Голоса…
Он вернулся в седло и первым направился на звуки.
Осаживаясь на задние ноги и увязая в рыхлом песке по бабки, кони осторожно спустились с холма. На тропе песок был утоптан сотнями ног, четкие следы вели за каменную гряду неподалеку от берега Мертвого моря.
Всадники выехали на площадку меж скал, со всех сторон защищенную от ветра. В глубине меж двух стоячих глыб виднелся низкий вход в пещеру. А на площадке сидели прямо на земле люди.
Потемневшие от южного злого солнца, огрубевшие на ветрах, худые, с длинными нечесаными волосами и бородами, опираясь на посохи или поджав под себя босые ноги, они отрешенно смотрели на отверстие пещеры. Многие были увечны — кто-то, как Властимир, закрывал повязкой незрячие глаза, у кого-то была скрючена рука или нога, кто-то тряс головой и бессвязно бормотал, у кого-то кисти рук уже поразила проказа… Все молились: одни, неслышно шевеля губами, другие — тихим шепотом, не замечая никого и ничего.
На всадников вначале не обратили внимания, только потом какой-то высокий жилистый старик, узнав доспех Гаральда, кивнул лохматой головой с длинными белыми волосами и хрипло сказал:
—Коли к святому, спешивайтесь и ждите. Он скоро выйдет. Буян мигом оказался подле него:
Город просыпался — стража султана подняла по тревоге всех. Разбежавшиеся из тюрьмы узники сражались с солдатами султана, а главные виновники мчались прочь. Напрасно их искали на улицах города. Только когда увидели распахнутые ворота и убитую стражу, поняли все, что беглецы ушли в ночь. Но искать их в пустыне никому не хотелось.
Четверо беглецов того еще не ведали. Изо всех сил они торопили коней, уносясь на восток. Навстречу летела равнина, над которой поднимались холмы. Всадники не заметили, как пролетели их и Дамаск остался позади.
Забыв про отдых, они гнали коней до тех пор, пока не стал отставать жеребец Гаральда. Отпоенные трехтравной росой и откормленные трехросной травой кони славян не чувствовали усталости — они могли бы скакать до завтрашнего вечера, а конь рыцаря замедлял ход и хрипел, опуская голову и роняя с губ розовую пену. Темные бока его были в мыле, и казался он в ночном свете блестящим, словно гладь озера.
Буян обернулся на скаку и сразу все понял.
— Продержись! — крикнул он Гаральду. — Немного осталось!
Он встал на стременах, выглядывая укромное место.
Впереди вставали холмы, а за ними уже начинал распускаться новый рассвет, окрашивая небо в розовый цвет. Куда ни глянь, простиралась равнина, но чуть южнее, справа у подножия одного из холмов, острый взгляд гусляра заметил темное пятнышко.
— Туда! — крикнул он, сворачивая.
У подножия холма в небольшой низинке раскинулось небольшое озерко шириной чуть более десятка саженей. Тонкий ручеек стекал в него с вершины холма, протискиваясь меж камней. Вокруг стеной стояли деревья и переплетенные ветвями кусты, под копытами коней вместо твердой, как камень, земли с войлоком выжженной солнцем растительности мягко шелестела трава.
Всадники осадили коней и спешились. Склонившись к воде, напились, и Буян, стянув рубашку, вошел в воду.
— Господь послал нам эту поляну, — проникновенно сказал Гаральд.
— Благодари острое зрение Буяна, — откликнулся Власти-мир. — Кабы не он… Во мраке такое разглядеть!
— И не мрак вовсе, — молвил Мечислав, — утро вот-вот начнется… Вылезай, Буян, да погляди, что я прихватил, пока за конями бегал!
Гусляр выскочил из воды, подбежал, отряхнулся. На песке юноша раскладывал лепешки, сушеные фрукты, тонкие узкие ломтики поджаренного мяса.
— Хвалю! — воскликнул Буян. — Где взял?
— У охранников, что наших лошадей стерегли. Они как шум услыхали, так и помчались, а мне в голову пришло, что далеко без припасов мы не уйдем, вот и собрал…
— Молодец! Верно мыслишь. Сами боги нам помогают, значит, будет нам в пути удача.
Буян присел около припасов, споро разделил их на всех.
— Прошу откушать, — пригласил он.
Остальные расселись около, и каждый, прежде чем начать трапезу, к удивлению Гаральда, отломил кусок яства и бросил его в воду. А гусляр, взяв кувшин, зашел в озеро и плеснул чуток на волны.
— Прими, о водяник здешний, нашу благодарность за воду сладкую да за отдых своевременный, — молвил он.
Когда он вернулся к остальным, Гаральд посмотрел на него неприязненно и отсел.
— Значит, верно показалось мне, что вы — язычники? — спросил он.
Буян ответил не сразу — он жевал.
— А что тут такого? — пожал он плечами.
— Души вы свои губите, — убежденно молвил рыцарь. — Язычники — суть слуги дьявола, во мраке пребывающие. Не видят они света Божьего, лишены благодати и за то обречены вечно в огне гореть… И мне гореть вместе с вами!
— А это еще за что же?
— Вам — за то, что дьяволу служите, идолам, камням да деревьям жертвы приносите, а мне — за то, что вижу все это да против слова не говорю. Вот вы сейчас в озеро хлеб бросили и водяного помянули, а водяной тот — слуга сатаны. Значит, и вы сатане служите. К тебе, Буян, Дух Святой в образе голубином являлся — хотел тебя на путь истинный наставить, а ты того не понял.
— Ой, не пойму я, к чему ты клонишь! — перебил его гусляр. — Голубя сего и правда боги прислали, потому как знали, что мне весть другу передать надобно. А пошел я к султану, чтоб твое дело сделать, о невесте что-нибудь вызнать. Никто еще ни одного гусляра не мог заставить себе служить, и ни от кого я не отступался, потому и в яме оказался. А кабы не друзья…
— Не тебе друзей, а всем нам Господа благодарить надо, что помог выбраться невредимыми, — горячо ответил Гаральд.
— Не пойму я твоего Господа, — откровенно сказал Буян. — Сначала сам ввергнул, а потом сам же и спас?
Гаральд вскочил. Раскрасневшееся лицо его пылало гневом.
— Отойди от меня, сатана! — закричал он. — Во искушение ты мне послан, не иначе! Или выходи сражаться немедленно, и заставлю я тебя вместе с языком проглотить слова твои грязные, или Господь покарает тебя!
Буян не тронулся с места.
— Я жизнь тебе спас, — наконец молвил он. — Как я буду ее отнимать? То не дело, чтоб для забавы друг друга убивали. Мы зря кровь лить не привыкли — и так славянской крови много по земле течет, чтобы те реки шире делать. Успокойся и прости — не хотел я тебя обидеть, просто сказать хотел: не Господь и не кто еще из богов судьбу человеческую решает, а сам человек. Боги только советы дают, а уж твое дело, как ими воспользоваться.
Мирно говорил гусляр, и никто не удивился, что Гаральд кивнул.
— Все правильно, — сказал он. — Советы дает… А мне сейчас Господь велел оставить вас на вашу погибель, чтобы не видеть, как вы умрете позорно и мучительно. Прощайте и молитесь своему озеру — может, спасет!
Он поклонился с видом оскорбленного величия и направился к своему коню.
Встревоженные его словами, славяне повскакали с мест. Властимир припал ухом к земле, ища шум погони, а Буян бросился догонять рыцаря:
— Ты куда?
— Своей дорогой, — отрезал тот. — За помощь спасибо, а теперь у меня свое дело исполнения требует.
— Куда ты поедешь? — Буян поймал его за локоть, но рыцарь вырвался.
— Невесту свою искать! — крикнул он. — Нет ее в Дамаске — сыщу в другом городе…
— Иль у самого Кощея, — подсказал Буян. Гаральд раздумал уходить.
— Что ты сказал? — переспросил он. — У кого?
— У Кощея. Его еще Бессмертным прозывают, потому как ему наши боги источник с живой водой на хранение доверили — вот он и пьет из него, когда хочет. Простым людям он ее не дает, помирают его жены раньше времени, а он себе новых ворует. Со всех краев похищает он девушек себе на потеху. И твоя суженая, чую, у него, так что погоди обиженного из себя строить — порой к цели ведут не одна, а три дорожки, и вся-то разница в длине да прямоте!
— А ты откуда про своего Кощея знаешь? Выдумал, наверное, чтоб мне больно сделать! — распалился Гаральд.
Вместо ответа Буян выдернул из-под рубашки переданный ему когда-то крестик:
— Признаешь?
Рыцарь ахнул и ринулся отнимать реликвию у гусляра.
— Откуда взял? — воскликнул он. — Ты видел ее? Где? Когда? Сознавайся!
Он встряхнул Буяна за грудки, но тот ловко вырвался, едва не оставив в руках рыцаря свою рубаху.
— То не она, то знакомая ее мне дала, — объяснил он и рассказал, как он выспрашивал султана и его жен о Джиневре, как потом к яме пришла тайком девушка Марион, как поведала она о всадниках на вороных конях, что налетели невесть откуда и унесли ее госпожу.
Гаральд выслушал Буяна и заметно помрачнел.
— Погибло мое счастье, — печально молвил он.
— Это почему еще? — удивился Буян. — Поедешь с нами — коли там она, вернешь ее себе, не сомневайся!
— Ты не понимаешь, о чем говоришь! — в сердцах воскликнул рыцарь. — Это для тебя те всадники слуги Кощея, а любой христианин сразу признает в них воинство сатаны! Унесли они ее в Ад, откуда нет возврата живому человеку. Нечего ее на земле искать, мертва она — вот что рассказ Марион означает. А потому нет мне на земле места среди людей — вернусь, постриг приму… Прощайте!
Он пошел к своему коню, но его остановил Буян, повиснув на его локте.
— Не дури, — горячо сказал гусляр. — Рано теб ес белым светом прощаться! Это от тебя не уйдет. Сослужи нам прежде службу — проводи до острова Кощеева: терять-то тебе все равно нечего… А то вдруг я еще правым окажусь!
Гаральд остановился, глядя в хитрые глаза Буяна.
— Не к лицу христианину идти на службу к язычникам, — ответил он. — От веры я не отрекусь, так и знайте. И никакой клятвы я давать не стану.
Отмахнувшись от гусляра, он отошел в сторону и до самого конца промолчал, раздумывая о своем. Не доверял ему Буян рыцарь мог уехать потихоньку, но глаза его смыкались, и он заснул.
Пробудил его голос Мечислава:
— Вставай, Буян! Скорее!
Первое, о чем подумал гусляр, вскакивая, — уехал рыцарь. Уже сочинял он проклятья, что пошлет на голову беглеца, но, поднявшись, первым увидел именно Гаральда, что, блистая начищенной за ночь сталью доспехов и положив руку на перевязь меча, готовый вскинуть щит, неподвижно замер на холме, глядя вдаль. Властимир уже поднимался, опираясь на руку Мечислава, и Буян бросился к рыцарю. Тот краем глаза углядел его и сухо молвил:
— Идут.
— Ты… Ты не уехал все-таки! — воскликнул гусляр.
Так прозвучали его слова, что рыцарь обернулся и посмотрел на него с удивлением.
— А почему я должен был уехать? — пожал он закованными в доспех плечами. — Не по-христиански это — бросать слабых без защиты… Да и долг мне так велит и… кто знает…— шепнул он совсем тихо, так, что Буян не сразу разобрал его слова, — может, правда, смогу я что-нибудь новое узнать о моей Джиневре… Глянь-ка, что это, по-твоему?
Голос рыцаря был тверд, — послушался Буян, посмотрел, и в самом деле увидел на залитой полдневным солнцем равнине со слепящим глаза песком и оглаженными ветром камнями какое-то движение — не то караван купцов шел к озеру, не то всадники двигались по равнине, не особенно спеша. Шли они со стороны города, и путь их должен был пройти по гряде холмов.
Ветер бросал в лица гусляра и рыцаря песок. Гаральд надел шлем и опустил забрало, защитив глаза. Буян не тронулся с места, щуря очи и что-то бормоча. Заметив это, рыцарь неприязненно отодвинулся.
— Колдовать будешь? — презрительно молвил он, — Все это есть лишь обман…
Буян не ответил — снизу, от озера, их окликнул Властимир. Он уже сидел на своем жеребце. Облак, предчувствуя бой, перебирал копытами и фыркал.
— Что там, дозорные? — спросил князь. — Не видать ли чего?
— Вроде рать, да движется больно медленно и оружие на солнце не блестит, — отозвался Буян.
— То они нарочно так, — поправил его рыцарь. — Тут любой всадник воин. Они даже гордятся тем, что в седлах рождаются и мечи с младенчества обучаются в руках держать. Это хитрость такая — подъедут как будто купцы, а потом из-под халатов сабли вынут и накинутся.
— А ты никак уже попадался на эту удочку? — прищурился гусляр. — А ну-ка, Мечислав! Ты помоложе, и конек у тебя позлее — проскачи вперед, погляди, что там и как, да только близко не суйся, берегись. Что углядишь — нам скажешь, что пропустишь — то мы сами в свой черед узнаем!
Услышав такое, просиял юноша, одним прыжком вскочил на своего серого коня и вихрем помчался навстречу неизвестным.
Не доезжая ста саженей, осадил Мечислав коня, поглядел на незнакомцев, а потом развернулся и не спеша, шагом, обратно поехал. Когда поравнялся он с Властимиром и соскочил наземь, гусляр и рыцарь воскликнули хором:
— Что ты видел?
— Не врагов, — отмолвил юноша. — Идут по дороге люди, вроде как из плена, или рать побитая возвращается. Все в рубище, ноги босы, в кровь изранены. Идут — и ветром их шатает. А увидели меня, остановились и вот, как ты, Гаральд, делал, — Мечислав попробовал показать, как тот крестится, — делать начали. Я и спешить не стал — не воины они, что с них взять. А на местных не похожи, хотя и черны так же.
Гаральд взволнованно обернулся.
— Неужели христианские паломники? — прошептал он. — Вот удача!
Не поняли славяне, что их спутник удачей называет, стали у него о том выспрашивать, да только отнекивался рыцарь, не сказал ничего путного — стал себя да коня своего в порядок приводить, словно важных гостей ждал.
Тем временем незнакомцы подходили все ближе и ближе. Стало ясно, что шли они прямиком к озеру, словно кто из них о нем раньше слыхал. Когда подошли они совсем близко, смог разглядеть их Буян поточнее и объяснил для Властимира и Мечислава:
— Калики [30]то перехожие! Видать, в землях Англии их паломниками прозывают. От таких ничего, кроме добра и молитвы, отродясь никто не видывал!
И только он сказал это, покосился на него Гаральд так, словно впервые увидел.
Подошли калики, и стало видно, что числом их чуть менее сотни и что идут они в ряд, словно полоняники, друг на дружку опираются да на посохи, о камни истертые. Впереди ступает старик, весь седой, но крепкий еще, а прочие — за ним вслед. Все в рубищах, в лохмотьях, словно после великого пожара они дом свой оставили. У каждого сума на боку болтается, а глаза смотрят вперед и чуть вверх, под ноги не гладя. Когда совсем поравнялись паломники с беглецами, заметили те, что среди них много увечных, хромых и больных, и даже три женщины — две старые, а одна совсем девушка, чуть-чуть Мечислава постарше.
Дошли паломники до озера, склонились к нему, помолились и напились, а после присели кто на берегу, кто под кустами, кто в стороне за деревьями — всадников не замечая.
Дождавшись, пока те, передохнув, стали подниматься для продолжения пути, подошел Гаральд к высокому старику, что впереди шел, припал перед ним на колено. Тут старик заметил рыцаря, посмотрел на него, а потом вскинул руку и перекрестил его.
— Что тебе нужно, сын мой? — спросил он ровным голосом, в котором не было ничего властного.
— Одно только скажи, божий странник, — ответил ему Гаральд. — Куда вы, христиане, в стране неверных направляетесь? Или вас враг с пути сбил?
— Не произноси его имени всуе, ибо он есть враг истины и рода человеческого, — строго сказал старик и перекрестился. — Ты молод еще и не ведаешь, какие соблазны могут подстерегать неопытные души на пути. Силен сатана, всюду у него слуги и друзья…
Захотел было Гаральд проговориться, что позади него стоят трое язычников, которые наверняка водят дружбу с сатаной, но промолчал.
— Откуда ты, юноша? — снова спросил старик.
— Из Англии. Уж год миновал, как я ее покинул, невесту свою ища, — смиренно ответил рыцарь.
— Год?.. Тогда ты мог и не знать, что в прошлом году прокатился по Англии слух о святом отшельнике из Галилеи… Пришел отшельник тот на берег Мертвого моря, поселился в пещере в скале, что сама образовалась, и святость его чудесами проявилась. Уж сколько лет он так живет, питаясь, аки древние евреи, лишь манной, что посылает ему Господь, да дарами от исцеленных…
Услышав последнее, вскинул рыцарь голову, обернулся на славян и переспросил старика:
— Исцеленные есть?
— Да, сын мой! Первое чудо его было с сыном одного кочевника. Тот нес его к врачу в город, застигла его ночь, и попросился он к отшельнику на ночлег. Тот пустил его. Рассказал кочевник о болезни сына своего. Взял тогда святой отрока за руку, прочел над ним молитву Деве Марии, и тот исцелился. С той поры стал он чудеса совершать — глухим возвращал молитвою слух, слепым — зрение, исцеляя расслабленных и бесноватых. Те, кого я веду, пустились в путь молить святого об исцелении себя или своих родных — есть здесь и хромые, и увечные, и слепые…
Невольно прислушивались к его словам славяне.
— Да, велико милосердие Господа, — молвил Гаральд. — Ответь мне на последнее: где найти нам святого отшельника, чтобы мог я одного человека к нему сводить, дабы исцелился он и приобщился к благодати Божьей?
— Что ж, рыцарь, коли крепка вера твоя и сильно желание помочь человеку тому, дойдете вы. А путь к нему на юг, через земли здешние, к самому Иерусалиму, городу Господа нашего Иисуса Христа. Как доберетесь до берега Мертвого моря, сверните чуть на восток вдоль берега. Мили через три-четыре увидите пещеру святого… А то пускай друг твой с нами отправится — путь через труды да тернии Господу приятен…
Говоря это, смотрел старик на трех славян, что в стороне стояли. И все паломники тоже на них смотрели, словно только за тем сюда и пришли.
— Пешком невесть сколько брести, коней и оружие здесь оставив? — с сомнением молвил Буян. — Для нас то не подходит. За помощь и совет благодарствуем, да только мы уж как-нибудь сами…
— У каждого человека в жизни свой путь богами намечен, им ему и следовать, — поддержал друга Властимир. — Негоже чужим путем идти или кого другого на свой путь переманивать.
Рассердился на такие речи старик, гневно стукнул посохом.
— То сатана говорит! — воскликнул он. — Берегитесь, как бы горевать вам за гордыню свою не пришлось!
— А где это видано, чтобы князь, словно смерд какой, пешком, босой невесть куда брел? — запальчиво возразил Буян. — Верно он сказал — у каждого свой путь. Мы своим и отправимся!
— Не желаю здесь оставаться — тут дерзкие речи ведутся. — стукнул старик посохом.
Окликнул он паломников, велев им дальше двигаться. Не стали они спорить, поднялись, одежды да рубища свои на себе оправили и опять побрели прочь, на юг.
Проводив их взглядом, поднялся Гаральд с колен и вернулся к славянам.
— Зря вы так говорили с ними, — молвил он. — Неплохо было бы отправиться к тому святому — может, он смог бы молитвой и милостью Господней вернуть князю глаза…
— Приходил ко мне в Резань как-то человек в черном, — вспомнил Властимир, — всех братьями и сестрами называл, креститься призывал. И со мной о Христе беседовал: какие он чудеса совершал, как больных исцелял да мертвых оживлял, а потом пострадал от темного народа за правду, казнен был да не умер… Я тогда мало верил — сказать-то много можно, у нас гусляры и скоморохи и не такое рассказывают: только слушай! И сейчас думаю, а если сможет помочь твой отшельник, Гаральд?.. Ведь сам я встречался с чудесами, в какие мало кто поверит, да кое-что и ты сам видел — вот хотя бы коней наших…
— Верно ли я понял тебя, Властимир, что хочешь ты к отшельнику тому отправиться? — прошептал Буян.
— Верно. Вдруг да поможет?
— Но ведь нам наказывали… Проверить никогда не вредно.
— Едемте! — воскликнул Гаральд. — Сами увидите, какой Бог истинный, и отвратятся сердца ваши от язычества и обратятся к свету!
— Едем! — решительно молвил князь.—Коли исполнится все так, как ты говоришь, Гаральд, поверю я, что твой Бог-единственный, настоящий!
Взмахнул он рукой, подзывая Облака. Подбежал верный конь, вскочил Властимир в седло, увлекая за собой остальных.
Не близок оказался путь до Мертвого моря. До края земли раскинулась полумертвая пустыня — океан песка и камней, меж которых с трудом пробивались к свету редкие слабые растения. Лошади упрямились и неохотно шли дальше. Особенно ослаб конь Гаральда — кабы не закупили на второй день у караванщиков вдоволь ячменя да сушеной мидийской травы, рыцарь мог бы его лишиться.
Проще простого было заблудиться на равнине, где только гладкие холмы, выжженная солнцем земля, песок, да камни, да кочевники со своими стадами неторопливо двигались на север. На счастье путешественников, многие знали, где лежит Мертвое море, на берегу которого поселился отшельник. Они называли его пророком.
Напоенные нездешной силой, славянские кони могли бы по подсказке кочевников в один день домчать седоков до отшельника, но приходилось медлить, поджидая Гаральда, под которым был простой жеребец.
К закату клонился пятый день, когда, въехав на невесть какой по счету холм, увидели всадники, что он скрывал от них.
Внизу песчаная равнина обрывалась скалистыми берегами в море столь голубое, что казалось, будто на землю опрокинулось небо. Камни вокруг блестели от толстого слоя сухой соли — море было мертво.
Солнце висело над горизонтом. Длинные серо-сизые тени лежали на песке и казались черными и алыми. Не сразу в их блеске всадники смогли различить, что вперед, к берегу, меж камней идет тропа, ныряющая в расщелину скал. Так странно было видеть ее здесь, где не было ни единой травинки, что даже Гаральд заколебался.
Ветер гулял над берегом моря, завывая в скалах, словно пел похоронную песнь тем, кто зашел сюда своей или чужой волей. На миг он затих, набирая сил для нового налета, и в этот миг до всадников донеслись какие-то невесомо-тихие звуки.
Буян одним прыжком соскочил с коня и припал ухом к земле.
— Вроде люди там, — неуверенно молвил он. — Голоса…
Он вернулся в седло и первым направился на звуки.
Осаживаясь на задние ноги и увязая в рыхлом песке по бабки, кони осторожно спустились с холма. На тропе песок был утоптан сотнями ног, четкие следы вели за каменную гряду неподалеку от берега Мертвого моря.
Всадники выехали на площадку меж скал, со всех сторон защищенную от ветра. В глубине меж двух стоячих глыб виднелся низкий вход в пещеру. А на площадке сидели прямо на земле люди.
Потемневшие от южного злого солнца, огрубевшие на ветрах, худые, с длинными нечесаными волосами и бородами, опираясь на посохи или поджав под себя босые ноги, они отрешенно смотрели на отверстие пещеры. Многие были увечны — кто-то, как Властимир, закрывал повязкой незрячие глаза, у кого-то была скрючена рука или нога, кто-то тряс головой и бессвязно бормотал, у кого-то кисти рук уже поразила проказа… Все молились: одни, неслышно шевеля губами, другие — тихим шепотом, не замечая никого и ничего.
На всадников вначале не обратили внимания, только потом какой-то высокий жилистый старик, узнав доспех Гаральда, кивнул лохматой головой с длинными белыми волосами и хрипло сказал:
—Коли к святому, спешивайтесь и ждите. Он скоро выйдет. Буян мигом оказался подле него: