Львовна Галина. Странствия Властимира

ГЛАВА 18

   Ураган нес четверых людей в неизвестность. Вниз и вниз уходила дорога, и спуск казался бесконечным, но вот ураган ослаб. Люди смогли передохнуть.
   Ветер бросил их посреди коридора, стены которого пропадали во тьме. Никого живого подле них не было.
   Властимир повел затекшими плечами.
   — Где мы оказались? — молвил он.
   — В Аду, — обреченно вздохнул Гаральд.
   — А как нам отсюда выбраться? — задумался Буян.
   Он попробовал оглядеться, но вокруг был дым. Дым был каким-то непонятным — от него не слезились глаза, не свербило в горле. Буян наугад сделал шаг…
   И все услышали его крик. Напрасно окликали его славяне — гусляр исчез.
   Путники метнулись было в сторону от того места, где стоял Буян, но было уже поздно. Пол под ногами дрогнул, как живой, смягчился, как болото, и вдруг ушел из-под ног.
 
   Мелькнули мимо стены колодца, и они упали на что-то мягкое. В глаза ударил яркий свет, новые запахи наполнили воздух. Жмурясь, люди так и остались лежать, приходя в себя, а вокруг нарастал басистый хохот.
   Когда глаза привыкли к яркому свету, огляделись они. Первым, кого увидели, был Буян. Мечислав так и кинулся к нему.
   — Буян! — крикнул он. — Как ты попал сюда?
   — Как и вы — свалился! — вместо гусляра ответил голос над ними.
   Юноша вскинулся. Они лежали на куче шкур и расшитых подушек в центре просторной пещеры, обильно украшенной золотом, драпировками, драгоценностями и мрамором. Вдоль неровно высеченных стен высились башни из сундуков разной формы и размера — от огромных, в которых можно было спрятать лошадь, до маленьких, с два кулака. Меж подушек и шкур стояли столики и кресла. На некоторых столиках были расставлены яства на золотых и серебряных блюдах, иные ломились от драгоценностей и украшений. Горели свечи и факелы, чадили курильницы. На подушках возлежали полунагие девушки в соблазнительных позах. У стен стояли чернокожие великаны с саблями наголо и каменными лицами. Они словно ждали приказа убить любого, на кого им укажут.
   Во все глаза разглядывали люди пленников.
   И было их десятка два или три, и выглядели они как те люди, что встретили путешественников наверху, только у этих была богатая одежда, а оружие украшено золотом и самоцветами так, что оно переливалось и слепило глаза. Люди были разные — и молодые, и пожилые с седыми бородами. Кто стоял, уперев руки в бока и заливаясь смехом, кто сидел, развалясь в креслах или на подушках, в окружении девушек. Все они смеялись, показывая пальцами на пленных.
   А больше всех веселился маленького роста горбун, что с ногами сидел в кресле в центре пещеры. Был он давно не молод, сед, с морщинистым темным лицом и длинной седой бородой. От смеха горбун лежал в кресле, болтая ногами, и время от времени указывал пальцем на пленных джинну, что почтительно склонился над ним.
   И только тут понял все Буян. Привстал он на колени и шепнул Гаральду, на джинна кивая:
   — Понял ли теперь, чего твой сатана стоит?.. Нет, сказки ваш народ про него слагает! А как же иначе, коли все, что ему приписывают, на деле вовсе не он совершает, а прочие?
   Гаральд насупился и ничего не ответил. Услышав голос гусляра, джинн шагнул вперед:
   — Молчать! Вы находитесь в присутствии самого мага и повелителя земли Аджид-паши!
   Мигом перестал смеяться маленький горбун, выпрямился, соскочил с кресла и направился к пленным.
   Увидев это, все остальные прекратили смех. Кто сел ровнее и приготовился внимать повелителю, кто поспешил к пленным и поднял их.
   Маленький горбун прошелся перед путниками. По росту он оказался на голову ниже невысокого Мечислава, но из-за горба был чуть ли не в два раза толще. Позади него шли два чернокожих раба с саблями наголо.
   Горбун внимательно осмотрел пленных и спросил:
   — А теперь скажите мне, кто вы и откуда?
   Гаральд, подле которого он остановился, гордо промолчал, и за него ответил Буян:
    —Мирные мы путники, своей дорогой ехали, никого не трогали. Тот вон первый на нас напал — али мы совсем без понятия, не соображаем, что в чужом доме свои порядки не устанавливают? Ехали мы по своим делам, так позволь нам путь продолжить.
   — Не забывай, что вы слугу моего ранили! — перебил его горбун. — За это по нашим законам надлежит вам или выплатить мне цену его услуг, которые он мог бы мне оказать за то время, пока лечился, либо иную кару себе выбрать.
   Джинн бросился вперед.
   — О Аджид-паша! — воскликнул он. — Твой раб сейчас тяжело болен, но он выздоровеет в тот же миг, как ты подаришь ему кровь его врагов! Только это сможет его исцелить!
   Горбун смерил пристальным взглядом сперва своего джинна, а потом славян и рыцаря.
   — Много у меня диковинок, — медленно промолвил он, — а таких я не встречал. Ты болен, раб мой?
   Сказал он это таким голосом, что джинн тут же упал на колени и застонал, ломая руки, и обхватив голову, и качаясь из стороны в сторону.
   — О, как я страдаю! — причитал он. — Раны на руках моих могут воспалиться, и тогда придет на меня смерть огненная! Одно лишь средство может помочь мне — кровь обидчиков!
   И жаловался он так, что поверили ему почти все. Но горбун покачал головой и спросил:
   — А знаешь ли ты, сколько дней тебе до смерти? Джинн тотчас замолчал и поднял голову.
   — Что сказал повелитель? — осторожно молвил он.
   — Через сколько дней воспалятся твои раны и их надо будет лечить кровью? Через день? Два? Месяц?
   — Когда будет угодно повелителю, — быстро сказал джинн. Не выдержал Буян и рассмеялся вслух. Отшатнулись от него все, кто слышал его смех, а горбун накинулся на гусляра с кулаками.
   — Как смеешь ты смеяться, раб? — закричал он в ярости. — Или ты не слышал моих слов? Погибнешь ты первым, раз так, кровь твоя станет целебным снадобьем для ран джинна моего!
   И едва взмахнул он рукой, подзывая слуг своих, чтобы схватили они гусляра, и едва подумали все остальные, что тут и конец ему, как перестал смеяться Буян и сказал вполне спокойно:
   — Уж прости, будь друг, слово дерзкое — не со зла то, не от скудоумия! Просто вспомнил я сказки детские, что у нас младенцам в люльке рассказывают. В сказке одной про то же самое поведано — сказано лишь, что это все небывальщина. А тут вижу я, что говорит сказка правду чистую, вот от радости за мудрость народную и засмеялся!
   Горбун выслушал его с интересом и потом махнул рабам, чтобы отошли в сторону и гусляра не тронули.
   — А еще чего есть у вас в земле диковинного? — спросил он.
   Понял по его голосу Буян, что хочет тот услыхать, и промолвил:
   — Рассказ мой не короток будет. Устанешь ты слушать, а я и до середины не дойду. Позволь потому промолчать мне и сказать лишь, что и сам я всех диковин не упомню.
   — А мне многого не надобно — скажи про то, что помнишь. Мне и того довольно станет. Хочу я знать, есть ли где то, чего у меня нет и достать мне невозможно… Я ведь маг и могу многое!
   И замолчал он, выжидая. Все смотрели на Буяна — и слуги, и черные рабы, и девушки, и джинн, а пристальнее всех — Мечислав с Гаральдом, да Властимир, хоть и не был зрячий, прислушивался к знакомому дыханию друга.
   Поймал Буян взгляд рыцаря и понял, что делать надобно.
   — Хорошо, — сказал он, — поведаю я тебе, Аджид-паша, о чудесах и диковинках, что в землях наших таятся. Но есть у меня условие — не буду говорить, пока не освободят нас и ты гостями нас не назовешь. А иначе хоть огнем пытай — слова из меня не вытянешь!
   И так прозвучал его голос, а глаза так блеснули, что не осмелился перечить ему Аджид-паша и отдал приказ.
   Тут же бросились слуги к славянам — помогли им подняться, развязали руки, придвинули кресла и столики, а девушки поднесли вина и угощения. Путники не стали отказываться от угощения — то не в обычае у славян, — а все вокруг стояли и молча ждали, пока они поедят.
   Буян придвинулся к Властимиру, и князь тихо спросил у него:
   — О чем говорить будешь?
   — Не твоя то печаль, княже, — шепнул в ответ гусляр. — Знаю я много, что первое в голову придет — то и сгодится!
   — Лишнего не болтай!
   — Знамо дело.
   Еле дождался Аджид-паша, пока поедят гости. Когда совсем не стало у него терпения, подскочил он и воскликнул:
   — Понравилось ли вам мое угощение, иноверцы?
   — Вино у тебя знатное, — похвалил Властимир.—Я и дома такого не пивал.
   Гаральд только сдержанно кивнул.
   — У меня все самое лучшее,—промолвил Аджид-паша. — Что в мире ни есть хорошего да диковинного, все равно рано или поздно у меня окажется!
   — Все, говоришь? — прищурился Буян. — А вот и нет! Есть земля, что пообильнее пещер твоих да кладовых. И хотя я не видел ничего из богатств твоих, готов на голову свою спорить, что не все у тебя найдется.
   И только он сказал это, вокруг наступила тишина. Испуганно отпрянули гости, вытянулись и вскинули сабли чернокожие рабы вдоль стен, джинн перестал причитать над ранеными руками, а Аджид-паша подкатился к самым ногам гусляра. Лицо его побагровело, борода тряслась, кулаки судорожно подергивались. Не в силах дотянуться до сидевшего слишком высоко для его малого роста Буяна, он подпрыгивал перед его креслом.
   — Как можешь ты такое говорить! — закричал он. — Чего у меня такого нет? Я великий маг — все у меня есть! Даже джинн, что мне верно служит! Говори — в тот же миг все достану!
   Глядя, как ярится горбатый хозяин пещер, Гаральд шепнул Мечиславу:
   — Говорил я, что не доведет его до добра самонадеянность! Теперь он пропал, а мы вместе с ним… Нас-то за что?
   Юноша ничего не ответил — он был согласен с рыцарем.
   А Буян словно не ведал, какие тучи собираются над его головой. Сидел он и чуть ли не улыбался, а потом поклонился и заговорил певуче да вкрадчиво:
   — Не сердись на нас, хозяин ласковый! Не со зла мы то, не по глупости. Только сам рассуди — есть ли у тебя такое диво?
 
   Широко лежит море-Океан, море-Океан, всем морям мати.
   Не доплыть до его конца, не достичь серединочки.
   Как посреди того Океан-моря синего остров лежит,
   остров лежит, где — неведомо.
   Остров тот Буяном прозывается.
   Как на том ли Буян дальнем острове стоит град,
   не помню по имени.
   В граде том чародей живет, как зовут его — знает он один.
   Стережет он не злато-серебро, не каменья-то самоцветные —
   пуще глаз своих охраняет он лишь один колодец заброшенный.
   В том колодце воды лишь на донышке —
   не вспоить водой той ни травочки,
   но, коль кто глоток изопьет ее,
   обретает здоровье и молодость.
 
   Есть ли у тебя та вода али нет, скажи мне по совести?
   Замолчал Аджид-паша, призадумался, а с ним и все, кто вокруг были. Тихо стало в пещере, ровно все в камень превратились. И славяне притихли — только Гаральд на Буяна косится: что еще этот язычник выдумал?
   Властимир тихо позвал в пустоту:
   — Буян?
   Гусляр тут же нашел его ладонь:
   — Здесь я. Что надобно?
   — Что ты сказал им о той воде? Зачем тайну открыл? Я хоть и слеп, а душу его черную и без глаз различить могу. Такие, как он, пострашнее Кощея будут — потому как люди слабые, жизнь у них короткая, все не успеешь. Вот и гребут под себя, другим завидуют. Кощей хоть зла много в прошлые времена сотворил, а все же свой он, родной, а они все чужие…
   — Не боись, княже, — обнадежил его гусляр, — Ты слушай, что дальше будет!
   — Эй, вы там! — вдруг прикрикнул на них джинн. — О чем это вы там шепчетесь?
   — А ты, чем попусту языком болтать, слетал бы лучше и принес мне той воды! — напустился на него Аджид-паша. И чтоб к утру был у меня на столе кувшин!
   Ожег джинн своего хозяина ненавидящим взглядом, но перечить не стал — пробурчал только:
   — Болтунов всяких слушаешь, хозяин! Я о той воде и слыхом не слыхивал! А про остров тот только сказки сказывают. Ты у какого хочешь морехода спроси — все ответят, что нет такого острова в Океане.
   — Как это нет, когда мне имя по нему дадено? — осадил его Буян. — Отцу моему про тот остров песня понравилась, сам он, случалось, выходил поплавать с товарами, вот сына единого и назвал так, как нравилось!
   Аджид-паша посмотрел на гусляра и махнул джинну рукой.
   Тот закружился на месте, забормотал. Окутал его дым с головы до ног. Взвился джинн под самый полог пещеры и пропал мигом — только запах тяжкий остался.
   А Аджид-паша потер руки и подошел к славянам.
   — Вернется он — тогда и проверим, правду ли ты говорил про тот остров, — сказал он. — А может, и другие диковины на нем есть?
   — Есть на нем много всего чудесного, — ответил Буян не спеша, будто раздумывая. — Да только много времени понадобится, чтобы поведать обо всем…
   — Понял я, понял, — закивал Аджид-паша. — Будете вы моими гостями, отведут вам комнаты лучшие, где и отдохнуть, и пожить немного сможете… Не хотите ли вы сразу туда пройти?
   Гаральд поднялся первым и поклонился с рыцарским достоинством:
   — За приют тебе спасибо, неверный!
   Славяне не спешили вставать, но Аджид-паша опять махнул рукой, и черные рабы с саблями наголо вышли вперед, окружая их.
   Будто невзначай оказались они все разделены — только подле князя оставили Мечислава — юноша, как чуял, взял Властимира под локоть, и стража не решилась разлучить его со слепым человеком. Но гусляр и рыцарь оказались в кольце рабов.
   Все это славянам не понравилось — и то, что шли они под охраной, как пленные, и коридоры темные да низкие, словно и не было только что богато убранной комнаты, и то, что куда-то вниз, где под сапогами и вода уже затхлая хлюпала, а по стенам виднелись потеки грязи и плесени.
   Напрасно пытались они запомнить дорогу — факел выхватывал из темноты столько боковых ходов и выходов, что запомнить их было невозможно, а стоило хоть кому-то приостановиться, как его тут же толкали в спину.
   Потом разом шагнули в стороны все рабы и слуги, оставив славян одних в коридоре.
   В тот же миг разошелся пол под ногами у славян, и все четверо разом провалились в приготовленный для них колодец.
   — Что-то замечаю я, что ямы — любимое развлечение здесь,—проворчал Буян, растирая ушибленный локоть.—Третий раз уже падаю и второй раз — за сегодня.
   — Не ты один, — осадил его князь. — И не о том думать надо! Услышав, что пленники заговорили между собой, к краю колодца подошел сам Аджид-паша и заглянул вниз.
   — Эй, вы там, иноверцы? — позвал он. — Как вам, удобно? Гаральд мигом вскочил и погрозил кулаком маленькой фигурке, что еле виднелась наверху, подсвеченная факелом.
   — Погоди, гном! — закричал он. — Вот доберусь я до тебя — узнаешь, как с гостями поступать!
   — Ты же нарушил закон гостеприимства,—поддержал его Мечислав.
   Захохотал горбун, и смех его эхом заметался в коридоре и в самой яме.
   — Закон? — еле вымолвил он, смеясь. — Какой еще закон?.. Раз вы попали ко мне, вы мои рабы, и только мне решать, жить вам или умереть. Джинн мой сейчас полетел за живой водой на остров Буян. Доставит он мне ее — тогда и поговорим!
   Он уже выпрямился и захотел уйти, как Буян окликнул его:
   — А что ты с нами сделать хочешь? Горбун нехотя вернулся.
   — Мне речи и самый вид твой понравились, — важно объяснил он. — И голос твой на пение птиц райских похож. А уж диковинок ты, верно, немало знаешь… Вспоминай — будете жить пока ты мне о новых диковинах рассказывать будешь. В какой день откажешься говорить или не сможешь вспомнить новой —смерть придет тебе или кому из спутников твоих.
   С этими словами он ушел, а с ним удалились все рабы и слуги.
   Буян, припав ухом к стене, слушал их шаги. Наконец он выпрямился.
   — Все ушли, — объявил он. — Тот вон только стоит, охраняет!..
   — Хоть один, хоть тысяча — теперь нам конец, — вздохнул Властимир. — Ты тайну живой воды ему выдал. Не понял разве, зачем ему понадобилась?
   — Уж, верно, не на добрые дела, — отмолвил Буян.—Да только подзабывать ты стал, Властимир, что и я не только глазами вижу. Очами и не узреть того, что истинно!
   — Не беспокойся — смерть свою и нашу ты увидишь воочию, — мрачно предрек Гаральд.
   — А и ты будто тайное распознать смог, — загадочно молвил гусляр. — Или кто тебе секрет мой раскрыл? —Потом, сторожко оглянувшись наверх, где не спеша бродил сторож, обнял всех за плечи, привлекая к себе, и прошептал: — Я ему солгал!
   — Что?!
   Буян быстро зажал рот Гаральду.
   — Молчи! — зло приказал он. — Сразу я понял, что это за птица — еще когда он с нами заговорил, рук не развязав. От такого добра не жди — уродство с добром не живут. И про нашу землю он неспроста выпытывал — для него джинн издалека и девушек и богатства притаскивает. Помните, как он нас с конями приволок?.. Поведай я ему правду, он бы на край наш войной пошел, снова бы все о Змее говорили.
   Вот и решил я его проверить — сказку детскую про остров ему рассказал да правдой приукрасил.
   Гусляр поглядывал на друзей гордо, но Гаральд охладил его пыл.
   — Нашел, чем гордиться! — молвил он. — Не слышал разве, что этот гном проклятый сказал? Вернется джинн, скажет, что не нашел воды, и поймет он, что ты обманул его. Вот тогда-то мы все и попляшем у чертей на углях!
   Тут уже и Буян притих. Рыцарь сказал чистую правду. Через несколько часов придется ему или говорить правду, или смотреть, как эти чернокожие будут убивать его друзей. Он окинул всех пристальным взглядом и заметил, что Мечислав смотрит на него горящим от волнения взором.
   — Что ты глядишь на меня так? — спросил он у юноши. — На что надеешься?
   — На тебя. Ты все сможешь, — уверенно сказал отрок. — Помнишь, как к тебе голубь прилетел в Дамаске? Ты сможешь, я верю — мне отец про тебя рассказывал. Ты же Цвет-воду испил, а в ней вся сила земли нашей!
   — Если вы все помолчите, я смогу кое-что подсказать, — перебил их Властимир. — Я слышу что-то, да только из-за вашей болтовни распознать никак не могу.
   — Здесь самый Ад близко, и слышишь ты, как черти к нам ползут, — проворчал Гаральд.
   Гусляр и Мечислав с двух сторон накинулись на рыцаря и зажали ему рот.
   В яме установилась мертвая тишина. Сначала всем так и показалось, что прав рыцарь и шорохи — звуки подземелья, по которому идут к ним злые духи. Англичанин с трудом освободил одну руку, закрестился, мысленно проговаривая молитву Богородице. Славяне настороженно слушали тишину.
   Властимир замер, насторожившись. Все не сводили с него глаз.
   И вдруг он вскинул руку и указал в стену слева от себя. “Там”, — беззвучно шевельнулись его губы, и Мечислав, подойдя, помог ему склониться ухом к холодной, влажной и скользкой от плесени земле.
   — И когда это кончится? — не выдержал Гаральд.
   Буян с досады огрел его кулаком по спине, но Властимир выпрямился, указывая на стену:
   — Там пустота. Я слышал слабое эхо — это, наверное, коридор вроде того, по которому нас вели. Кто-то по нему прошел… Коридор длинный… Выход в той стороне…
   — Ага, верно, — подхватил Гаральд, — будем ждать, пока не явится ангел Господен и не проведет нас сквозь стену!
   — Зачем? — совершенно серьезно ответил гусляр. — Не знаешь разве, что Властимир любой замок открыть может, лишь до него коснувшись?
   — Так то замок! А стену глухую прошибить? Никаких человеческих сил не хватит!
   — А человеческих и не будет, — заявил гусляр и встал во весь рост, ощупывая стены. — Вода-матушка справится! Я реку подземную чую. Наверху-то жара и пески, а они воду не держат. Вот реки здесь под землей и текут, вроде как у нас Почай-река. Только та с самого начала мира от света солнечного пряталась, а эти впотай ушли с бегом лет. В воде наше спасение…
 
   А Аджид-паша тем временем в одиночестве бродил по своим покоям. Было здесь много золота, серебра, дорогих тканей и прочего, что в сундуки подальше от чужих завидущих глаз спрятано. Никому не доверял Аджид-паша тайну своего могущества — кабы узнал кто, что не он все сотворяет, а его джинн, не снесли бы его власти все те люди, что сейчас ему служат.
   Повелось это давно — бродили по земле шайки разбойников, грабили старого и малого, богатого и бедного. Аджид был сыном атамана одной из них. И, бродя по Багдаду разведчиком, увидал он, как один старьевщик менял у какой-то женщины старую лампу на золото. И взыграло любопытство у Аджида, проследил он за этим человеком и случайно узнал, что в лампе заключен Джинн. Хоть горбат был с рождения Аджид, но ума и ловкости было у него сверх всякой меры. Не успел человек опомниться, как лампа перекочевала к горбуну.
   С тех пор джинн и служил ему. Разбойники могли спокойно грабить кого захотят — джинн укрывал их от погони, выслеживал богатых путников и помогал проникать в сокровищницы. Все это Аджид выдавал за свою магическую силу — он говорил, будто сам и есть колдун, а джинна вызвал и посылает вместо себя соглядатаем, чтобы не утаили от него разбойники и малой части добычи. И стекался к нему всякий сброд — от наемных убийц до бродяг. Сейчас, более сорока лет спустя, служило ему более пяти сотен воинов, не считая слуг и рабов. Но дороже всех был ему джинн.
   И только одно беспокоило Аджид-пашу — стал он стар и немощен, а наследника не было. Он давно искал средство, чтобы вернуть себе молодость, да все без толку. И вот теперь отыскал он ответ, где оно прячется. Близок был его конец, чуял его Аджид-паша. Потому и бродил в одиночку по комнате и глядел на лампу, заклиная джинна поспешить.
   Уже казалось ему, что улетел джинн навсегда, как вдруг заклубился над лампой дым и собрался он в человека, что держал в руках кувшин.
   Упал джинн перед Аджид-пашой на колени и протянул ему кувшин. Закричал Аджид, вырвал кувшин из рук джинна, откупорил горлышко и одним махом выпил все, что там было.
   Только потом он вытер бороду и спросил джинна, что стоял перед ним не шевелясь:
   — Что так долго? Не знал разве, что могу я разбить лампу, и тогда наступит смерть тебе?
   — Смилуйся, повелитель, — отвечал ему джинн. — Я остров, у берегов которого вечная буря действует, искал, а потом город, где колдун живет, да колодец заброшенный, о котором тот неверный рассказывал. А потом мне с магом биться пришлось, потому как не хотел он и единой капли воды давать. Победил я его, собрал всю воду и тебе принес. Кабы искать ее по каплям не пришлось, прилетел бы я к тебе раньше. Помилуй своего раба — он старался поспешить! Или вода не действует?
   Прислушался к себе Аджид-паша и почувствовал, что бродит в нем словно сила какая-то новая, незнакомая — в руки-ноги толкает, голову и грудь распирает, так, что тесно ему стало в халате.
   — Действует! — радостно воскликнул он. — Сейчас исчезнет мой горб, я чувствую, как расту! Скоро стану я высок и строен и тогда войду к тем наложницам, что ты мне принес…
   Скинул он халат, туфли и тюрбан, остался в исподнем. Пошел рыться в дорогих вещах, что в тюки были сложены, — дорогие одежды искать, в разное время награбленные. Но не успел он найти то, что понравилось ему, как треснула ткань — расползлось по швам исподнее. Попробовал горбун натянуть халат, что в руках держал, — да только тот порвался на спине, не выдержал.
   Оглядел себя Аджид-паша и ахнул — рос он, и было это правдой, но не только в высоту, как хотел, но и в толщину тоже. Был он уже как пивная бочка и все толстел и толстел. Скоро не удержали его ноги, и сел он прямо на пол, а потом и на бок лег, потому как в ширину рос он быстрее.
   А джинн стоял и глаз не сводил со своего повелителя. И часа не прошло, а нельзя было узнать в огромной жирной туше прежнего маленького горбуна. Но чуднее всего было то, что и горб вырос тоже и теперь походил на сундук, в который можно упрятать взрослого человека.
   Закричал тогда Аджид-паша и забил ногами, ставшими похожими на бревна:
   — Порази тебя Сулейман-ибн-Дауд, обманщик! Что ты мне принес? Разве это та вода? Я по-прежнему стар, но я непомерно толст — я встать не могу! Что ты сделал со мною?
   — О повелитель! — Джинн упал перед ним ниц. — Я сделал все так, как говорил тот славянин. Это он виноват, он тебя обманул. Говорил я, что убить их надо, а ты меня не послушался!
   — И ты их убьешь! — закричал Аджид-паша. — Убьешь, но прежде выпытаешь у них, что это за средство они мне подсунули и как мне теперь от него избавиться! Лети живо!
   Захохотал джинн, довольный тем, что сейчас отомстит врагу за раны, но только собрался он исчезнуть, как постучали в дверь и кто-то закричал:
   — О Аджид-паша! Подземная река вышла из берегов! Она затопила нижние пещеры и уже подбирается к верхним!
   На миг забыл про все Аджид и воскликнул:
   — Я погиб! Она смоет меня — я же пошевелиться не могу! Джинн, спасай меня!
   — А что же неверные? — отозвался тот. — Мне их помиловать?
   — Что там неверные? — спросил Аджид раба через дверь.
   — Их яму затопило первой — вода вырвалась из нее. Они погибли, по воле Аллаха…
   — И мы погибнем, если не поторопимся! — закричал Аджид-паша и пополз, колыхаясь, к джинну, потому как ноги его не держали. — Спаси меня, я приказываю!
   Но отступил от него джинн и сказал ему:
   — Не скоро доберется сюда вода. Лежи пока, а я сыщу этих неверных. Если они живы, я убью их, если мертвы — оживлю, выпытаю твой секрет, а потом убью!
   И закружился он на месте, и весь окутался дымом, и превратился в дым, а потом исчез, оставив Аджид-пашу кричать и колотить кулаками по полу так, что дрожали светильники и качались занавеси.