Лямин Михаил. Четыре года в шинелях

   На прибалтийской земле
   Жаркое лето
   Богатырским шагом
   И вот опять пришло лето, четвертое с начала войны. Было первое, тревожное и страшное. Было второе, несколько обнадеживающее, но все еще тоже грозовое. Потом было третье, поворотное. И наконец, пришло четвертое, наше победоносное, предфинишное. Давно забыты разговоры о возможных фронтальных контратаках врага. Тем более о возобновлении его наступательных операций. Инициатива на всем протяжении советско-германского фронта полностью и бесповоротно перешла в наши руки. Теперь уже не Гитлер диктует нам свою волю, а диктуем мы, держим его прогнивший строй под страхом неизбежной гибели, наносим один за другим смертельные удары, подбираясь к логову зверя.
   Этим настроением жила в тот незабываемый июнь вся наша армия. Жила им и наша дивизия, ожидая, как всегда, новое задание на прорыв. Что мы обязательно опять пойдем на прорыв - никто не сомневался. Мы уже трижды выполняли такие задания. Собственно, других мы и не знали. Так было в калининских лесах, под Великими Луками, под Невелем.
   Но куда нас бросят теперь? Этого точно никто не знал. Мы могли только догадываться. Поскольку дивизия входила в Прибалтийский фронт, то наиболее вероятным было, что мы пойдем освобождать Литву. Эта маленькая республика в годы войны крепко подружилась с нашей Удмуртией. В наших Дебессах, откуда ушел на фронт мой друг учитель Алеша Поздеев, с сорок первого года находился приют литовских ребятишек. Об этом писали солдатам их родственники, писали и сами литовские дети. Пока мы были далеко от Литвы, сообщили как бы между прочим. Теперь же посыпались письма с фамилиями и адресами родителей эвакуированных детей: не встретите ли по дороге таких-то и таких-то.
   Об этом мне рассказывал Александр Прокопьевич Лекомцев.
   - Вот поди ж ты, как поворачивается судьба, - размышлял старшина, гора с горой не сходится, а люди-то находят друг друга. Наш народ приютил в лихую годину литовских детей, а мы, солдаты этого народа, идем теперь освобождать от гитлеровского рабства их землю и их родителей. А потом, смотришь, вернутся сюда вскоре и ребятишки. Такой дружбе жить века.
   Хорошо, мудро рассуждал старшина, многое познавший на войне. Он оставался все таким же неунывающим, хлопотливым командиром, каким был и в бытность председателем колхоза, и в первые дни войны. Сейчас он вместе со всеми готовился к новому походу и смотрел далеко вперед.
   Готовился и весь дивизион, в котором служил Лекомцев. Собирался в долгожданную дорогу Григорий Андреевич Поздеев. Он теперь был майором. Ему явно надоело сидеть на одном месте.
   - Так можно разучиться воевать, - говорил с сожалением майор. - Сегодня драться за высотку, завтра за опушку и все с одного места. А душа просит простора.
   - А главное, мы еще в большом долгу перед Родиной, - поддерживал командира дивизиона Степан Алексеевич Некрасов. - Нам надо шагать да шагать.
   Двадцать второго июня, после небольшого марша, дивизия вышла в район станции Сиротимо. Это между Полоцком и Витебском, что-нибудь в двадцати километрах от последнего. Из четвертой ударной армии нас перевели в сорок третью, которой командовал генерал Белобородое, бывший командир нашего гвардейского корпуса под Великими Луками.
   Исполнилось три года с начала войны. Прошло три долгих года, а как все было свежо в памяти. И сосновая Удмуртия, и дорога к Сычевке, Карабаново и Михали, атаки и прорывы, погибшие товарищи... Три года, равные трем десятилетиям, а может быть, всей человеческой жизни, сидели в наших сердцах немыми свидетелями пережитого.
   Нынешний июнь выдался как никогда погожим и жарким. Кругом заливались соловьи и жаворонки. В рост человека стояла дозревающая трава. Дышали паром озера и речки. И опять воспоминания уводили в прошлое, довоенное и фронтовое. Они и радовали, и щемили сердце, и звали, и требовали...
   На заре двадцать третьего июня среди личного состава дивизии были распространены листовки-призывы Военного совета фронта. В них говорилось о предстоящем наступлении, о его исключительной важности, о задачах каждого полка. По листовкам не проводилось ни собраний, ни митингов, просто каждого солдата и офицера просили внимательно прочитать. А потом, может быть, кто-нибудь из политработников и задавал два-три, вопроса. Умел хорошо это делать обычно замполит Иван Коровин, Из госпиталя он опять вернулся в дивизию.
   В нем не чаяли души связисты Голубков и Ипатов. К ним пристроился в последнее время третий, старше их, смирнее, тоже колхозник из Удмуртии, Александр Иванович Максимов. Ипатов хорошо знал его и раньше, в калининских лесах работали на пару. А потом Максимова перевели в другой дивизион, и вот теперь судьба свела их снова.
   Ипатов познакомил Максимова с Голубковым. Тому степенный, пожилой, высокий ефрейтор понравился.
   - Ты у нас будешь вместо отца, - сказал Голубков Максимову. - Если где начнем портачить, схватишь за руку.
   - Зачем портачить, - улыбнулся ефрейтор. - Вместе будем воевать, помогать друг другу.
   - Правильно, Александр Иванович, как говорится, один за всех...
   - Вот, вот - все за одного.
   - А господь бог за Иисуса Христа.
   - Ха-ха-ха.
   А замполит о новой троице отозвался так:
   - Двоих я знаю - дойдут до Берлина, смотрите, чтобы не подкачал и третий.
   - Зачем качать, - защитил сам себя Максимов. - Я солдат, мне надо приказ. А есть приказ - все будет зараз.
   - Вот как у нас, товарищ капитан, - заключил по-своему Голубков. Приказ - и фрицу в глаз.
   - Ну, ну, если так - дружите да побольше выкалывайте глаз, - согласился Коровин и добавил: - Листовку читали?
   - Так точно, читали.
   - Все ясно?
   - Как божий день.
   - Где будут связисты в бою?
   - С разведкой, товарищ капитан.
   - Что делать?
   - Наблюдать, докладывать, корректировать огонь, убирать засады...
   - Пять с плюсом. Собирайтесь.
   Это были особые сборы. Они были и похожими на прошлые, и в то же время непохожими. Сейчас все выглядело намного внушительнее, грознее, масштабнее. В помощь дивизионной артиллерии стояли в укрытиях не только "катюши", но и новые самоходные орудия. Готовые к рывку, лоснились на утреннем солнце чернолаковые танки. На взводе выстроились в шеренгу новенькие грузовики. Они пригодятся и для переброски пехоты, и для подтягивания орудий, и для сбора трофеев.
   С иголочки обмундирование на солдатах. Поскрипывают ремни на офицерах. Отменные завтраки приготовили старшины. Мало порции - бери добавок. Мало одного - бери два. Выпей свою маршальскую, закури напоследок, подтянись, соберись и с богом. А в лесу соловьи. А в небе жаворонки. В душе весна. Хочется подставить ветру лицо - и идти, и бежать, и ехать вперед и вперед.
   Эта минута настала в семь утра. Началось все так же, как начиналось много раз до сегодняшнего. Но во сто крат сильнее. Сказать, что это был невиданный артиллерийский налет и бомбовой удар - мало. Это была огневая симфония небывалой в истории войн мощи. Разгневанный металл рвал в куски каждый метр вражеской обороны, настигал все живое в любой щели.
   Затаив дыхание, ждали конца этой канонады пехотинцы и танкисты. Руки их немного дрожали от переизбытка чувств. Дух захватывало от грандиозности предстоящего.
   Опять раньше времени свертывали провода связисты. Броню танков облепляли автоматчики. К машинам прилаживали пушки артиллеристы. Завершали вступительное слово к атаке "катюши".
   А потом пошло, затрещало, заскрежетало. Как сорвавшиеся с поводка пограничные волкодавы, ринулись вперед тупорылые танки. За ними пешая и механизированная пехота. И сразу смешалось понятие нашего и ихнего переднего края. Кто-то в одном месте думал еще сопротивляться, но его просто обходили справа и слева, устремлялись в его тыл. Кто-то оставался засыпанным в блиндаже, чтобы через минуту поднять руки или превратиться в блуждающую банду в наших лесах.
   Мы перевоплотились в ветер, в ураган, сметающий все на пути и устремленный все дальше и дальше на запад. Такого никто из нас никогда не видел и не мог видеть. Это было сгустком нашего трехлетнего опыта, мастерства, ненависти.
   В первый же день наши войска продвинулись на глубину шестнадцать километров, расширив прорыв до тридцати. Перерезана железная дорога Витебск - Полоцк. Взят районный центр, большой поселок Шумилино. Южнее нас войска третьего Белорусского фронта углубились в оборону противника на тринадцать километров и перерезали железную дорогу Витебск - Орша.
   Наконец-то очередь дошла и до твоего избавления, многострадальная белорусская земля. Наша дивизия пока решает частную задачу, помогая окружению витебской группировки врага. Выполнив ее, мы открываем себе оперативный простор в Прибалтике.
   А пока темп и темп. Без отдыха, без сна, без еды, без курева вперед и вперед к Западной Двине. Быстрее сжимать кольцо, создавать очередной котел, бить и бить проклятого оккупанта.
   Многое в этом наступлении повторяется из рейда от Невеля до полоцких лесов. Встречные бои, засады, заслоны, тараны. Опять приходится браться за автоматы нашим тыловикам. Опять далеко вперед отрываются от основных сил разведчики. Но все эти картины сейчас выглядят ярче, более выпукло, грандиозно.
   - Вот так война - за день ботинки истрепал, - довольный, рассказывает Михаил Иванович Ипаток.
   - А мне, понимаешь, почти нет работы, - шутливо жалуется санинструктор Николай Кузьмич Козлов. - Перевязал десяток солдат, так и тех не смог в тыл отправить.
   - Бегут? - интересуется Александр Иванович Максимов.
   - Бегут, не хотят отставать от своих.
   - Тяжело отставать. Три года вместе - одна семья.
   Им приятно, трем землякам, на минутном привале переброситься парой-другой слов. Да, они три года вместе. Жалко, нестерпимо жалко перед концом испытаний оставить родную солдатскую семью.
   А за привалом опять дорога и дорога. Деревни, хутора, большаки, опушки лесов. Впереди шумят танки. За ними пылят автомашины. Рядом с пехотой опять артиллеристы. Все разыграно как по нотам. Но неправильно думать, что все идет без сучка и задоринки. И того и другого предостаточно. Но это уже теперь нас не страшит и тем более не может задержать.
   Через Западную Двину
   Где мы за три года форсировали реки? Да, пожалуй, нигде. Что мы знаем о преодолении таких преград? Очень мало. Готовы ли мы были к выполнению такой задачи? Теоретически - да, практически - не полностью.
   Конечно, главное в успешном форсировании рек - захватить с ходу плацдарм и сохранить от разгрома переправы. Их в большинстве случаев сохраняли. Помогал темп наступления. По мостам проходили первые танки, но тут же на переправы обрушивался, артиллерийский огонь врага.
   А потом: мосты были не на каждом километре, наступление же шло по всему фронту. И вот здесь многие подразделения сталкивались с немалыми трудностями. Пока шел сбор подручных средств, пока прилаживали к плотам пулеметы и минометы, устраивали в лодки не умеющих плавать, противник на противоположном берегу поднимал голову. Начиналась переправа, а вместе с ней оказывались ненужные жертвы.
   В этот раз, у Западной Двины, такие порядки возмутили заместителя командира дивизиона Ивана Коровина.
   - Разведчики и связисты - вплавь!
   Он бросился в реку первым, еще чуть прихрамывающий после ранения. У берега столпились Голубков, Ипатов, Максимов, Семакин.
   - Я потяну провод, - как о бесповоротно решенном сказал Голубков.
   - И я с тобой, - добавил Ипатов.
   - Ребята, дозвольте мне с замполитом, - попросил Максимов. - Мы с Николаем Ивановичем Семакиным... В это время окликнули Голубков а:
   - Командир отделения связи - в штаб.
   - Ну? - встрепенулся Голубков. - Кто же?
   - Я, Николай Иванович и ты, Алеша, - первым отозвался Ипатов.
   - Ребята, дозвольте, - стоял на своем Максимов.
   И Голубков уступил. С проводом для корректировки артиллерийского огня поплыли через Западную Двину связист Максимов и разведчик Семакин.
   - А ты следи, - приказал Голубков Ипатову. - В случае чего...
   И вот два полураздетых пожилых солдата с катушкой провода и автоматами устремились за своим замполитом. А он уже был почти на середине реки и махал призывно рукой.
   Западная Двина - неспокойная река. Это не Ока и, пожалуй, даже не Кама. Берега ее круты, поток воды стремителен, глубина бездонная. Плыть страшно трудно. И тем более со снаряжением и оружием. И еще под минами.
   Они начали шлепаться тут же, как только наши подошли к реке. Вначале падали без прицела, по всему берегу и руслу реки. Наши переправлялись повсюду. Урон поэтому был незначительный.
   Но вот немцы, должно быть, заметили подкатившие к береговому кустарнику пушки. Они сосредоточили огонь на этом месте. Немцы также, конечно, поняли, что через реку вместе с пехотинцами где-то, а вероятнее всего напротив пушек, переплывают артиллерийские разведчики и связисты. Они для них наиболее опасны. Если пехоту можно сдержать, то последних и не заметишь. Зато заметят немцев они и наведут через провода свои пушки на цель.
   Мины стали падать чаще и гуще. За Коровиным плыл Максимов. Он умел держаться на воде лучше Семакина, этот колхозник из деревни Озерки Пудемского района, с берегов Чепцы. Семакин стал отставать. Его тянул ко дну автомат. Мешали гимнастерка и брюки. Максимов это заметил и подождал друга.
   А мины продолжали падать, у самой воды раскалываясь на сотни смертоносных осколков. Максимов без слов взял у Семакина автомат, приказал заплыть вперед и стая приговаривать:
   - Не маши часто руками, Николай, береги силы. А через минуту:
   - Постарайся почаще нырять.
   - Держись, держись, Иваныч.
   Откуда только брались силы у немолодого многосемейного человека, с гибелью которого на этой своенравной реке могли остаться без кормильца несовершеннолетние дети. Почему до этого часа, три года никто не знал об этой богатырской выдержке удмуртского крестьянина и некоторые были склонны даже считать его за слабого и не совсем здорового.
   А он плыл и плыл, навьюченный не менее чем пудовым грузом. Да еще находил силы помогать товарищу, не терял присутствия духа, твердо верил, что доберется до цели.
   Недалеко от берега Семакина подхватил под руку Коровин. Обернулся к Максимову:
   - Вытерпишь, старина?
   - Раз приказ - все вытерпим, - кивнул связист.
   А мины, проклятые мины продолжали преследовать. За троими с тревогой и нетерпением следили с нашего берега. С него уже били по немцам прямой наводкой. Но снаряды достигали только зримых и близких целей, глубина вражеской обороны оставалась неуязвимой. А оттуда лупили по переправе.
   За троими наблюдали в бинокль. Прибежал к берегу освободившийся в штабе Голубков.
   - Провод не перебило?
   - Пока тянут.
   Он взял у Ипатова бинокль.
   - Мать честная, один прет два автомата и катушку.
   - Я говорил, - довольный своим земляком, похвастался Ипатов. Александр Иванович может еще не это.
   - Откуда же в Удмуртии пловцы? С Волги - другое дело.
   - А у нас с Чепцы.
   - И то верно. Вот молодец папаша.
   А он плыл уже на пределе сил. Все чаще лезли в голову родные Озерки, жена, дети, односельчане.
   Мимо уха просвистел осколок. Поцарапал висок. На миг в голове помутилось.
   - Тонет, - бросил тревожно Голубков.
   - Нет, это он хитрит, - с полной уверенностью уточнил Ипатов.
   И как бы в подтверждение этих слов Максимов, действительно, опять появился над рекой. Силы его оставляли. Он держался на нервах. И еще на воинской присяге и приказе командира.
   Капитан Коровин вытащил на берег разведчика Семакина. Тот распластался на земле и минуту не мог. шевельнуться. Потом повернулся к воде и вместе с замполитом стал тянуть Максимова.
   Мины не задели ни провода, ни людей. Их стало меньше падать: пушкари, должно быть, накрыли несколько расчетов. Теперь надо было спасать пехоту и переправу от вражеских пулеметчиков и артиллеристов. Скорее искать цели, быстрее передать первую команду.
   Трое уже не плывут, а ползут, перебегают.
   - Ну как, товарищи, выдержим? - хочет подбодрить солдат замполит.
   Он сам устал как черт. Заныла раненая нога. Мокрое обмундирование липнет к телу. Совсем не его дело было первым лезть в воду. Но таков уж характер у заводского-тульского.
   Они ползут навстречу открытой опасности, в обход окопавшегося у переправы и за ней противника. По проводу уже передана команда "приготовиться", наш берег видит, как разматывается на спине связиста катушка. Голубков продолжает восхищаться земляками своего друга.
   - Ну, Миша, такими солдатами надо дорожить.
   - Хорошие люди. Письма им пишут из колхозов - зачитаешься, - с удовольствием поясняет Ипатов.
   - Золото, а не люди.
   - Дороже золота.
   А у троих свой разговор.
   - Я хорошо знаю Ипатова, - говорит на ходу замполит Коровин. - А вы, значит, тоже из Удмуртии?
   - Тоже, товарищ капитан.
   - Смотри-ка. Удмурты кому сродни: башкирам или мордве?
   - Мордве больше.
   - А при царе - вымирающее племя?
   - Почти что.
   - О, ребята, для вас Советская власть - мать родная.
   - Для всех она мать. И сразу о другом:
   - Смотри, Семакин, в роще батарея.
   - Вижу, товарищ капитан.
   - Давай, двигай.
   И вот уже наши расчеты получают наводку: Грохают залпы. Сотрясается перед глазами троих безвинная роща. Взлетают на воздух куски металла и человеческие тела.
   После рощи очередь за овражком. Там минометчики. Потом за сараями хутора - там окопались самоходки. По одному проводу работают два дивизиона. Семакину не привыкать командовать массированным огнем своих батарей.
   Он уже отошел, этот здоровый на вид разведчик. Только гимнастерка и брюки на нем еще не высохли. От них идет пар, как и от обмундирования остальных. Все трое босые, без пилоток, без ремней, без документов: попал к фрицам - и не докопаются, кто такие.
   А они не так-то уж далеко от троих. Кое-где в двухстах-трехстах метрах. Но приблизиться к берегу им не дают наши пушки. Да и прорвавшиеся танки наводят панику. Надо отступать, а не хочется. А может, и хочется, да нет на это приказа. Вот и держится гитлеровец, пока его не прихлопнет снарядом.
   Наши корректировщики накрывают одну цель за другой. Семакин говорит прицелы, Максимов повторяет их и передает по проводу, Коровин хвалит обоих.
   - Молодцы, товарищи. Вот спихнем еще пару самоходок, и переправа вне опасности.
   А по ней уже загрохотали машины и повозки. Почувствовав ослабление огня, наши двинулись вперед. По всему берегу вверх и вниз от переправы начали вылезать из воды мокрые пехотинцы. И опять пошла, зашумела людская лавина, ломая все на своем пути. Голубков передал Максимову:
   - Ну, папаша, спасибо тебе за работенку. Отличная работка. Давай сматывайся, мы двигаем к вам.
   Услышав об этом, Александр Иванович сразу обмяк. Враз навалилась неестественная усталость, опять закружилось в голове. Плохо стало и Николаю Ивановичу Семакину. Навивать провод на катушки пришлось замполиту Коровину.
   Он дал немного отдышаться солдатам, не донимал их и разговором, а когда наши запрудили уже весь берег, который час назад еще был в руках врага, сказал просительно:
   - Ну, товарищи, пошагали. Недалеко наши.
   И они пошли, трое босых, мокрых, грязных, навстречу тем, кого они спасли от лишних жертв, кому помогли быстро и точно расправиться с сопротивлением противника и снова выйти на оперативный простор.
   Наступление развернулось еще более стремительно. После Западной Двины пали города Чашники и Лепель. В районе Лепеля наша дивизия освободила тысячи советских людей, обреченных на уничтожение в концлагере. Вскоре мы подошли по пятам врага к реке Березине. Форсировали ее уже с ходу. А за ней начали отбивать одну деревню за другой, поселок за поселком, пока шестого июля не вышли на границу с Литвой. В это время войска третьего Украинского и первого Белорусского фронтов освободили от гитлеровцев город Минск. Наш путь лежал теперь на Вильнюс.
   В тылу врага
   Майор Поздеев был доволен смелыми и мужественными действиями связиста Максимова и разведчика Семакина. Последний как артиллерист был его воспитанником. Максимова он знал меньше, но его подвигом на реке был восхищен и горячо поддержал ходатайство замполита Коровина о награждении ефрейтора орденом Славы.
   Вот, наконец, и мы дождались марша, с каким шли и идут сейчас войска Украинских фронтов. И мы начали отмеривать за день по тридцать и сорок километров, жалея время на обеды и привалы, готовые не спать и не есть до изгнания врага из всей Прибалтики.
   Теперь, когда мы были на ее земле, нам опять приходил на память детский дом литовских ребятишек в наших удмуртских Дебессах. И мы, не имея возможности задерживаться на хуторах и в городишках, все же нет-нет да и спрашивали жителей:
   - Не ваш ли детский дом живет в нашей Удмуртии?
   - Нет, наш на Волге.
   - А наш в Кировской области.
   Но и от этих ответов нам было приятно - мы освобождали из неволи свою родную Советскую республику, равную среди равных в великом Союзе народов.
   Как и в Белоруссии, нас встречали партизаны и жители хуторов и поселков. Несли в подарок цветы, хлеб-соль, приглашали на обед, выносили на дорогу бидоны с молоком и с медовым квасом. С восторгом и удивлением засматривались люди на ладные фигуры наших солдат, девушки дарили носовые платки и кисеты, мальчишки выпрашивали красные звездочки.
   А мы шли и шли на запад и северо-запад, не имея времени ни поговорить с людьми как следует, ни посмотреть, как они живут. Не было у нас минуты и на трофеи. За нашими спинами оставались целые склады и железнодорожные составы с продовольствием и одеждой, а мы не имели порой курева и крепких ботинок, И не потому, что этого не было у наших тыловиков, а потому, что мы слишком быстро двигались и обозы не поспевали за наступающими цепями.
   Наступающие растекались по стольким дорогам, что оборона немцев трещала по всем швам. Клин вбивался за клином. Один длиннее другого. Немцы оказывались от нас то справа, то слева, то сзади. Мысль об окружении окончательно парализовала их силы. Они беспорядочной бродячей толпой катились и катились к морю.
   Но это не значило, разумеется, что нам нечего было делать. Одно пленение отставших немецких подразделений отнимало уйму сил и времени. Гитлеровцы сопротивлялись. Стремились вырваться из кольца с боем. Стычки разгорались днем и ночью.
   У командования дивизии родилась идея послать в тыл отступающего противника пехоту и артиллерию на машинах. Цель: дезорганизовать отход немецких подразделений к одному литовскому городу. Рассеять и истребить их силы, не дать закрепиться на выгодном рубеже.
   Из пехоты вызвалась в рейд рота Виктора Ратникова. Из артиллеристов дивизион Григория Поздеева.
   - Только добровольно, - подчеркнул генерал. - Действуйте с начала до конца по собственной инициативе. Возможно, не будете иметь вовремя поддержки. Возможно, придется биться в окружении. Прошу все взвесить и обдумать.
   - Я все взвесил, товарищ генерал, - ответил Поздеев. - Хочу испытать свои знания.
   - Берегите солдат, побольше уничтожайте врагов. Пока они от нас ускользают.
   - Постараюсь.
   - Успеха, майор, - по-отцовски напутствовал генерал.
   И вот колонны машин устремляются по проселочным дорогам во фланг отступающей по большаку крупной немецкой части. Погода - теплынь. Все цветет и благоухает. Машины идут по хуторам, лесным опушкам, порой просто по полевым тропам. На ходу сшибают мелкие гарнизоны противника, уничтожают заблудившиеся банды. И вперед, вперед.
   В кузовах машин вместе с артиллерийскими расчетами автоматчики. Маневр и прост и сложен. При встрече с противником в центр, на прямую наводку выдвигаются пушки. Пехота выдвигается на фланги. При точном попадании снарядов она довершает разгром немецкой колонны на большаке. При затянувшемся бое не дает окружить артиллеристов.
   Машин около десяти. В кабине первой - майор Поздеев. Вот кончается лес, за ним - ржаное поле шириной с километр, а за полем - большак.
   Немцы перед глазами. Длинная нестройная колонна, растянувшаяся более чем на километр. Впереди офицеры, за ними стрелковые роты, потом артиллеристы, машины, повозки хозяйственных подразделений.
   Принимается решение ударить с фланга в голову колонны и с тыла - в хвост. Машины быстро рассредоточиваются и на предельной скорости вылетают к целям. Разворот орудий, перебежка автоматчиков, увод в укрытие машин, и пошла писать губерния.
   Поздеев и Ратников остались с половиной своих сил, атакующих с фланга. Для налета на хвост посланы старшина Лекомцев и старший сержант Воронцов.
   И вот загрохотали орудия, затрещали автоматы. Первый удар в голову колонны, второй по ее тылу. Полетели вверх тормашками немецкие машины и повозки. Откуда-то взвились в воздух гусиные перья, должно быть, из рассеченных перин и подушек.
   Уцелевшие немцы ударились в сторону, сменив западное направление на северное. Там лес, долго преследовать противника нельзя, надо уничтожить его как можно больше на большаке. И наши пушки работали без останову.
   Большак, ведущий к городу, был усеян сотнями трупов, разбитыми машинами и повозками и практически стал непроезжим. Можно было поворачивать обратно, задача решена.
   Но в это время на большаке с востока, с околицы большого села на взгорье, показалась новая колонна отступающих немцев. У них все было предусмотрено правильно - отступали с интервалами. Но о второй колонне майору Поздееву и лейтенанту Ратникову ничего сказано не было.