Лямин Михаил. Четыре года в шинелях

   - Вперед! Почему не слышно минометчиков?!
   Нет, их было слышно, наших минометчиков. Была выпущена вся положенная норма мин и прихвачен неприкосновенный запас. Так же били из глубины и артиллеристы, хотя расстояние от передовой было всего четыреста метров.
   А немцы и не думали отступать. Они поливали наших огнем с земли и с воздуха. И пустили танки.
   Положение создалось архикритическое. Отдельные стрелковые цепи начали пятиться. А с НП полка и дивизии свое:
   - Ни шагу назад! Где минометчики?!
   Они были тут, рядом, на глазах противника. Это знали и на наблюдательном пункте. И тогда политрук Корепанов услышал другой, спокойный голос комиссара полка Каратюка.
   - Коля, Николашенька, спасай батальон. Покажи пример, как бывало в комсомоле.
   Эти простые, от души сказанные слова родили в молодом политруке необыкновенные силы. Он приказал половине минометчиков присоединиться к стрелкам и поднять их в атаку, а сам стал разить нахального врага навесным огнем.
   Он знал, что такой огонь может поразить и своих, но другого выхода у него не было - немцы находились рядом. Наши и вражеские солдаты слышали звонкий голос политрука:
   - Смерть немецким оккупантам!
   Его ранили, но, на счастье, легко. Обливаясь кровью, не перевязывая ран, без шапки, на сорокаградусном морозе, давно скинув новенький полушубок и оставшись в изодранной гимнастерке, он продолжал руководить боем.
   - Ребята! Не отступать. Гранаты к бою!
   Его ранило второй раз, теперь тяжело. Политрук свалился без сознания.
   Минометчики находились на глазах пехотинцев. Они увидели, как упал и не поднялся смелый политрук, и рванулись вперед. Это их увлек другой коммунист, комиссар батальона Андрей Веретенников.
   Андрей хорошо знал Николая. Бывало, они часто незлобиво спорили между собой. И вот настал час, пришла минута разрешить все споры презрением к смерти. И Андрей, этот строгий и серьезный журналист, которому все предсказывали прекрасное литературное будущее, поднялся тогда во весь рост и крикнул всего лишь два слова:
   - Земляки, вперед!
   Крикнул, дал очередь из автомата, пробежал десяток шагов, и его тяжело ранило.
   ...Батальон потеснил немцев. Это стало известно соседнему полку. Он усилил свои удары по врагу. Немцы оставили окраину Пызина, куда побежал комсорг Георгий Попов. Он уже был рядом с деревней, когда его окликнул очутившийся здесь парторг полка.
   - Георгий, остановись!
   Комсорг оглянулся, увидел белое, как снег, лицо парторга и тут же услышал его глухой голос:
   - Убит майор Малков. Немцы будут контратаковать Пызино. Бери взвод и аллюром в деревню.
   - Я туда и бегу, - прошептал комсорг, пораженный вестью о смерти майора.
   - Беги, - уже тверже приказал парторг. - На тебя надежда, Гера!
   Предчувствие парторга оказалось правильным. Не прошло и двадцати минут, как немцы двинули на Пызино танки. Но там уже был со взводом Георгий Попов.
   Три часа отбивался стрелковый взвод от контратакующих гитлеровцев. Уже горело не менее пяти танков, валялись десятки трупов противника. А враг шел напролом.
   Но взвод комсорга Попова продолжал жить. Израненный, обгорелый, изодранный, он продолжал драться. На него перекинулось внимание и наших и вражеских солдат.
   О взводе Попова узнали комдив и военком. По проводам в полки полетели слова:
   - Равняться на Пызино. Стоять насмерть.
   Это поддерживало солдат сильнее пушек и минометов. Дивизия стояла, мужественно переживая потери.
   На выручку взводу Попова уже собрался с группой бойцов комсорг дивизии Григорий Перевозчиков. В это время на деревню налетела стая "мессеров". Они били с бреющего полета. Укрытий у наших солдат не было...
   Всему есть предел, в том числе и человеческому мужеству. Грешно и неблагородно обвинять мертвых. Героев Пызино никто не обвинил. Они были представлены посмертно к наградам. В их честь дали залпы гвардейские минометы и наши пушки. Но Сычевка все-таки не была взята.
   Вторая атака
   Я пишу не военное исследование и не берусь судить, насколько было правильным продолжать штурм города после неудачной первой атаки. Но приказ на такой штурм был опять получен.
   Снова всю ночь не спала дивизия. У нее даже не было времени как положено похоронить павших. Дивизия не получила ни боеприпасов, ни одного штыка для пополнения своих сил.
   У каждого человека бывают в жизни часы и дни, когда он спрашивает себя: так ли жил на свете и все ли сделал, что мог, для Родины? Эти тяжелые часы раздумий наступили тогда для всех солдат и офицеров нашей дивизии.
   Взявшись руками за голову, сидел не шелохнувшись командир дивизии. Перед ним лежала хорошо изученная карта. Предстояло снова идти в наступление.
   Теперь главный удар будет наносить 1192 стрелковый полк под командованием майора Коновалова. Направление удара - южнее деревень Букатино и Красное.
   Давно отданы все необходимые приказания. Установлена связь с дивизионом гвардейских минометов. Ничего особенного комдив обещать не может. Снаряды ограничены и у "катюш". Подвоза нет. Он затруднен и бездорожьем, и особым положением 39 армии, вклинившейся далеко в тыл противника.
   А приказ о наступлении, вот он, на столе. Повторяется старое: взять любой ценой Сычевку.
   Любой... Эта цена, очень дорогая, уже выплачена в первый день. А что сулит вторая атака? Где гарантия, что не повторится сегодняшняя трагедия?
   Но кому об этом скажешь? Только самому себе да вот еще военкому Кожеву. Он, конечно, понимает и сам. Приходилось бывать во всяких переплетах. Дрался в гражданскую. Служил в ЧК. Тоже было несладко. Учился в военной академии. Освобождал Западную Украину. Был большим партийным работником. Влюблен, как ребенок, в свою Удмуртию. Часами может рассказывать о многоводной Каме, о комдиве Азине, о боях в 1919 году под Глазовом.
   Но и Кожев ходит по избе мрачнее тучи.
   - Ну что, Андрей Ефимович, будем командиров собирать? - спрашивает комдив военкома.
   - Лучше пойти к ним, - советует Кожев.
   - Ты прав. Пошли, - соглашается комдив.
   Оба чертовски устали. Столько горя вместили их сердца за одни сутки. Писаря уже составляют похоронные - "пал смертью храбрых". Завтра-послезавтра их дадут на подпись. И придется подписывать...
   Молчалив, суров, бледен командир артполка капитан Засовский. У него мало снарядов. За первый день израсходована уйма боеприпасов. И самое обидное - пехота не имела успеха.
   Засовский - кадровый военный. Сын енакиевского железнодорожного рабочего, сам рабочий. Он с двадцати лет связал свою судьбу с армией и вот уже тринадцатый год носит шинель. Окончил артиллерийское училище, был слушателем академии имени М. В. Фрунзе, собирался вот-вот кончить ее - и вдруг война.
   - Ну как, капитан, возьмем завтра Сычевку? - настраивая себя на бодрый лад, спрашивает комдив.
   - Нет, не возьмем, - очень серьезно отвечает Засовский.
   - А если об этом настроении сообщить командарму?
   - Сообщайте.
   - И он вас прикажет расстрелять, как паникера.
   - Он обязан прежде выслушать.
   - Он слушать не будет.
   - Хватит, - останавливает обоих военком. И обращаясь к командиру полка: - Вы скажите лучше, Николай Дмитриевич, поскольку снарядов осталось у вас на ствол.
   - По шесть, - не меняя тона, отвечает капитан.
   - Шесть на двадцать четыре. Так? - вздыхает военком.
   - Так точно.
   - Не жирно.
   - Но ты держись, - хлопает по плечу капитана комдив - Вас поддержат "катюши". А насчет паники и прочей чепухи - забудь.
   Еще более сдержанно ведет себя в разговоре с начальством командир стрелкового полка майор Коновалов. Он знает все о судьбе соседнего полка, растрепанного противником в первом наступлении. Знает и о гибели майора Малкова. Они уважали друг друга.
   Оба кадровые военные, участники гражданской войны, они не строили радужных планов, направляясь на передовую. И вот пришел час раскрыться полностью и этим людям. Майор Малков не успел это сделать, ушел из строя слишком рано.
   - Ну как, майор, настроение? - спрашивает комдив, внимательно рассматривая плотную фигуру командира полка.
   - Нормальное, товарищ полковник, - отвечает Коновалов.
   - Выполним задачу?
   - Я сделаю все для этого.
   - А полк?
   - И полк.
   - Ошибки Малкова учел?
   - По-моему, их не было.
   Комдив смотрит на военкома. Тот понимает взгляд и говорит, обращаясь к командиру полка:
   - Правильно, товарищ майор, не было. Но вам придется драться все же лучше.
   - Будем лучше.
   - Надеемся.
   Так проходит эта ночь. Утром все повторяется. Повторяется, к сожалению, без больших изменений, если не считать, что 1192 полк атаковал врага еще отчаяннее и дружнее. Но эта атака опять не принесла желаемого результата. Не стало майора Коновалова. Командование взял на себя комиссар полка Прахно. Потом один за другим вышли из строя по ранению комиссар батальона Константин Антропов, политрук минометной роты Александр Хомяков, командир взвода 76-миллиметровых пушек Сергей Рыбин, добрый великан-человек, ижевский лесничий. Осколком ранило топографа полка Василия Яковлева, очень спокойного, очень старательного, бывшего сотрудника Управления землеустройства Наркомзема Удмуртии, и ижевского учителя Михаила Глухова. Тяжело был ранен молодой отважный командир стрелковой роты Леонид Воронцов, уроженец Шаркана.
   Поредели ряды нашей дивизии. Поредели в первых двух боях. Чертовски горько было расставаться с друзьями-земляками. Столько было планов, надежд. И вот, пожалуйста, все летело вверх тормашками.
   Вот такие дела сложились в следующие дни нашего наступления. Дивизия опять не выполнила своей задачи. Сычевка и пригородные деревни оставались в руках противника.
   Было больно это сознавать. Минутами я успокаивал себя: может, все так и должно быть. Мы изматываем силы противника, не даем ему покоя, сдерживаем от возможных новых наскоков на Москву. Ведь нельзя же на войне вообще ничего не делать, отсиживаться, ждать у моря погоды. Правда, бывает, когда войска уходят в оборону. Но на нашем участке, значит, не наступила эта пора. Не может быть, чтобы нас сознательно толкали на безрассудные действия.
   Так я думал. А мимо проходили вереницы раненых и обмороженных. Оказывается, успеха не имели и соседние дивизии. Начали распространяться слухи об окружении нашей армии, вторгшейся в калининские и смоленские леса.
   Дивизия получила приказ перегруппироваться. Обойти Сычевку с востока и ударить в тыл немцам. Комдив принял решение занять вначале новые рубежи двумя стрелковыми полками. Артиллеристы оставались на месте, у деревень Карабаново и Ржавинье. Собственно, те и другие позиции были рядом, все события разворачивались, по существу, вокруг небольшого города. И все-таки положение складывалось весьма тяжелое. С половины следующего дня развернулись еще более трагические бон.
   Лицом к лицу
   Итак, в районе Карабанова артиллеристы остались без прикрытия пехоты. Тяжко было на душе капитана Засовского. Обычно общительный и разговорчивый, он в это утро весь ушел в себя и, уткнувшись в карту, что-то долго и упорно высчитывал. Комиссар Радченко, начальник штаба Турчанинов, его помощник лейтенант Поздеев помогали командиру.
   Вдруг к Засовскому вбежал растерянный начальник связи полка.
   - Товарищ капитан, самолеты противника бомбят Ржавинье и Карабаново.
   - Кто передал? - вскочив со стула и изменившись в лице, спросил Засовский.
   - Начальник разведки лейтенант Медведев.
   - Коня!
   Рядом оказался старшина Александр Лекомцев. Засовский, обернувшись ко всем своим помощникам, бросил последние приказания:
   - Быть наготове! Погрузить на сани снаряды, подготовить тягу, поддерживать связь. Я - в дивизионы.
   И выскочил из избы.
   Он понимал все, умный и дальнозоркий командир артиллерийского полка. Раз немцы предприняли авиационный налет на расположение огневых позиций дивизионов, значит, они уже узнали об отходе нашей пехоты и теперь решили рассчитаться с пушкарями. За налетом, безусловно, последует танковая атака, не первая за эти дни.
   Медлить нельзя. Конь несётся галопом. Ординарец еле поспевает за командиром. Третьим скачет старшина Лекомцев. Там, впереди, его товарищи, там сейчас его место.
   Когда Засовский достиг Карабанова, противник уже успел занять деревню Пызино, с большим трудом за день до того отбитую стрелками. От Пызина до Карабанова не больше четырехсот метров чистого поля.
   Не успел командир полка подойти к наблюдательному пункту второго дивизиона, как увидел стремительный разворот немецких танков от Пызина в сторону Карабанова. Танков было не менее десяти. Вначале они шли колонной.
   - Создать пробку! - приказал Засовский.
   Командир дивизиона капитан Мельниченко спешно готовил данные для передачи на огневые позиции. В это время грянул залп из Ржавинья. Это первый дивизион ударил во фланг немецких танков.
   Головная машина загорелась. Пробка образовалась тут же. По танкам еще и еще шарахнули из Ржавинья.
   - Молодцы! - похвалил командир полка, поторапливая и капитана Мельниченко.
   Помощь первого дивизиона оказалась очень существенной. Второй дивизион выиграл время, и когда немецкие танки, наконец, рассредоточились и снова двинулись на Карабаново, артиллеристы, теперь уже с двух направлений, встретили их метким огнем.
   Началась артиллерийская дуэль. Немецкие танки стреляли с ходу и потому беспорядочно. Наши били прицельно, каждым снарядом нанося удар. Один за другим задымились вражеские танки. Но места подбитых занимали новые, и схватка разгоралась все жарче.
   Засовский лучше чем кто-либо понимал, что немцы теперь не остановятся ни перед чем. Они поставили перед собой задачу лишить дивизию артиллерии. Даже если наступит в бою кратковременная передышка, за ней снова последует атака, еще более отчаянная.
   Командир полка приказал одну из батарей поставить на прямую наводку. Капитан Мельниченко возложил эту задачу на четвертую батарею.
   Бой продолжался без успеха для противника. Первый дивизион, всегда готовый прийти на помощь второму, пока молчал. Он прекрасно выполнил свой долг и сейчас берег снаряды.
   Командир полка отдал второе распоряжение: собрать из состава дивизиона стрелковый взвод для отражения возможной атаки немецких автоматчиков. Эту задачу он поручил выполнить начальнику разведки дивизиона лейтенанту Медведеву.
   Молодой лейтенант взял с собой разведчика Семакина и связиста Ипатова. Вскоре к ним пристроились старшина Лекомцев, повара, писаря, собралось человек пятнадцать. Медведев вывел свой взвод на окраину Карабанова, вперед НП и пушек, и приказал бойцам занять круговую оборону.
   Вскоре к ним с ручным пулеметом в руках подполз комиссар второго артдивизиона Виталий Мельников. Комиссар был любимцем артиллеристов. Сын отважного азинца после гибели отца воспитывался в детском доме, где стал самодеятельным музыкантом, хорошим рассказчиком. Кончив Совпартшколу, был на партийной работе. В любой обстановке он мог подбодрить бойцов.
   Весть о нападении противника на артиллеристов дошла до комдива. Он уже находился на восточных подступах Сычевки и решил поддержать своих пушкарей. На НП второго дивизиона запищал зуммер. Трубку взял капитан Мельниченко.
   - Говорит десятый, - услышал капитан знакомый голос. - Какая обстановка?
   - Подбили семь танков, - спокойно сообщил командир дивизиона.
   - Представляю к награде! - зарокотало в трубке.
   - У нас идет бой, - охладил пыл комдива капитан.
   - Желаю успеха. Не знаете ли, где находится седьмой?
   - Он рядом.
   Засовский, как и Мельниченко, передал обстановку без воодушевления и выслушал приказ: держаться.
   В это время на Карабаново обрушился второй авиационный налет противника. Это предвещало новую танковую атаку.
   Налет не причинил дивизиону особого вреда, была лишь порвана связь. На установление ее немедленно бросилось отделение старшего сержанта Степана Некрасова, и вскоре все опять было в порядке.
   Из деревни Пызино снова начали выползать черные страшилища. Засовский передал первому дивизиону приказ быть наготове и без его сигнала огня не открывать. Мельниченко же, наоборот, стал торопить.
   И опять повторилась дуэль, только более ожесточенная, чем первая. Работали все батареи, кроме четвертой, выдвинутой на прямую наводку. Лежал в укрытии взвод лейтенанта Медведева.
   В этот раз танков оказалось намного больше, чем утром. И шли они более стремительно. Это уменьшило число прямых попаданий артиллеристов. Два танка приблизились вплотную к Карабанову.
   Пришлось вступить в бой и этим обнаружить себя четвертой батарее. Она ловко подбила один танк. Другой вырвался почти на огневую позицию батареи, притащив за собой хвост автоматчиков. Стрелять в упор было опасно для себя.
   Все решали секунды. Ими воспользовался взвод лейтенанта Медведева, мгновенно выскочив из укрытия и пустив в ход гранаты.
   Был подбит и второй танк. Уничтожен экипаж. Началось преследование автоматчиков.
   Это была лихая контратака артиллеристов, на время ставших пехотинцами. Смеркалось. На белом поле тут и там чернели безжизненные коробки вражеских машин. А наши гнали и гнали автоматчиков чуть не до самого Пызина, устелив дорогу десятками трупов.
   В этом бою погиб лейтенант Медведев. Его похоронили ночью с воинскими почестями. Командование взводом обороны принял на себя комиссар дивизиона Мельников.
   ...Поздно ночью выехал из дивизиона на доклад комдиву командир полка. Предстояло уточнить задачу артиллерии, схему огня, сигналы вызова и все, что потребуется для управления огнем в предстоящем, третьем по счету, наступлении дивизии с востока.
   Все, таким образом, зависело теперь от артиллеристов. Не будет контратаковать их противник, значит, они сумеют поддержать огнем стрелковые полки. Снова начнется огневая дуэль, значит, придется отбиваться от противника и на время забыть о своих пехотинцах.
   Засовский был уверен, что немцы завтра снова пойдут на Карабаново, во что бы то ни стало стараясь смять второй дивизион. Он, выдвинувшийся дальше всех, был для немцев бельмом на глазу.
   Так оно и случилось. Не успел забрезжить рассвет январского дня, как танковые атаки врага возобновились. Все повторилось, как вчера. У артиллеристов однако появился опыт, и они чувствовали себя намного увереннее. Хоть и было жарко, но уже не так боязно.
   То и дело схватывался с немецкими стрелками взвод обороны. Старшина Лекомцев передал заботу о щах легко раненным, а сам орудовал автоматом. Тут же сражались связисты Некрасов, Максимов и Ипатов, разведчик Семакин, строчил из пулемета комиссар Мельников.
   Мастерски била по танкам четвертая батарея. Ее комиссар Иван Кузнецов ни на минуту не уходил с позиций, во всем помогая командиру и бойцам.
   - Нам уходить отсюда некуда, - говорил он солдатам. - Мы находимся на самой западной точке советско-германского фронта. Впереди нас только окруженные ленинградцы. На нас смотрит вся армия, за нами следит Москва.
   Так прошел день. Поле между Пызином и Карабановом покрылось новыми черными точками.
   На следующий день бои продолжались. Тяжело ранило комиссара Мельникова. В помощь взводу обороны командир полка прислал из своего резерва дивизион 120-миллиметровых минометов под командованием младшего лейтенанта Макарова. Дивизион пока не получил матчасти и стал действовать на правах пехоты.
   Схватки не стихали. Теперь к ним уже было приковано внимание не только командования дивизии, но и армии. Враг что-то замышлял, с сатанинской настойчивостью добиваясь возврата Карабанова.
   С другой стороны, это было на руку нашим стрелковым полкам. Представлялась возможность для разведки и более обстоятельной подготовки к наступлению.
   На четвертый день к вечеру вышли из строя командир дивизиона Мельниченко и начальник штаба младший лейтенант Колосов. Командир полка немедленно послал во второй дивизион подкрепление: начальника штаба Турчанинова, его помощника лейтенанта Поздеева и комиссара Радченко. Позднее, уже на месте, перегруппировав командирские силы второго и первого дивизионов, начальник штаба послал своего помощника в первый дивизион, а сам остался во втором.
   Шел пятый день боев. Как и нужно было ожидать, противник обрушил на Карабаново огонь небывалой силы. Опять были брошены танки и бронетранспортеры с пехотой.
   Горячий и опасный день наступил для четвертой батареи, выдвинутой на прямую наводку. С утра выбыл из строя командир батареи, и командование принял комиссар Иван Кузнецов. Спокойный, сердечный человек, бывший заведующий отделом агитации и пропаганды Сарапульского райкома партии, он и здесь, на войне, в минуты смертельной опасности оставался собранным и мужественным, как подобает коммунисту.
   Трудности и беды подстерегали на каждом шагу. Все дни боев под Карабановом была проблемой доставка снарядов. Они могли поступать во второй дивизион только из первого. Другой, прямой дороги в Карабаново не было.
   Если в первые дни немцы не догадывались об этой взаимосвязи дивизионов, то сегодня - это было двадцать третье января - секрет был разгадан. Дорога между Ржавиньем и Карабановом была взята под прицельный огонь.
   Это грозило изоляцией второму дивизиону. Что делать? Выпускались из стволов последние снаряды. Весь запас боепитания был снесен к четвертой батарее, без передышки ведшей поединок, полный неописуемого героизма.
   Почти весь личный состав батареи был ранен, но никто не хотел уходить с позиций. Раненый командовал огнем комиссар Кузнецов, он же теперь и командир батареи.
   Снарядов ждали, как бесценного груза. Был вынужден вступить в бой первый дивизион. Его орудиям было трудно вести прицельный огонь, и он только на время мог выручить из беды соседа.
   Дорога между Ржавиньем и Карабановом стала, таким образом, своеобразной трассой жизни или смерти героического дивизиона. Эту трассу вызвался преодолеть пожилой, молчаливый заместитель командира второй батареи лейтенант Васильев. Он дважды на санях, нагруженных снарядами, проскакивал сквозь огонь врага и давал возможность стоять насмерть четвертой батарее. Во время третьего рейса храбрец был сражен осколком металла при ураганном налете на дорогу, кажется, всей артиллерии противника. Бездыханное тело героя лошадь привезла вместе со снарядами на позиции четвертой батареи. При этом налете был ранен командир взвода управления Семен Зайнаков.
   Вскоре погиб на своем высоком посту комиссар Иван Кузнецов. Вражеский снаряд разорвался у его ног. Военком Кожев, целый день порывавшийся поговорить по телефону с героем, на минуту опоздал сообщить, что он представлен к награждению орденом Красного Знамени.
   Ивана Кузнецова похоронили тут же, на окраине Карабанова. Короткую, но горячую речь произнес над прахом отважного артиллериста его друг, комиссар соседней батареи Иван Лунин, бывший комсомольский работник Удмуртии.
   Догорал короткий и такой длинный на войне зимний день. Командир полка получил приказ отвести второй дивизион в тыл. Его отход прикрывал своим огнем первый дивизион. Там находился лейтенант Поздеев. Место погибших и раненых героев пятидневных боев теперь оставалось за ним и его солдатами.
   Доверяя людям
   Один за другим выходят из строя мои товарищи. Дивизия без конца перегруппировывается, но это мало помогает делу. Обидно, что так начались наши боевые будни.
   Но ведь легких дней нет на войне ни у кого. Тем, кто принимал на себя первые удары врага, было еще тяжелее. Ужасно трудно блокированному Ленинграду. Не легче Севастополю. А каково партизанам, оставшимся в белорусских и брянских лесах.
   Все это так. И все-таки не хочется оправдывать наших поражений под Сычевкой. Скоро месяц, как мы крутимся в этих местах, и не видели еще ни одного своего танка. Говорят, где-то рядом действует гвардейская механизированная бригада. Мы ее не видели. А вот как против одного артиллерийского дивизиона шло двадцать немецких танков, видели очень хорошо.
   Мы начинаем вести бои местного значения. Уже не за Сычевку и прилегающие к ней большаки и железные дороги, а за отдельные хутора и деревни. Части 39 армии, в которой мы находимся, расчленяются с каждым днем все больше. Полкам и дивизиям приходится маневрировать по-своему.
   Словом, нам надо побольше танков, самолетов, пушек, минометов и снарядов к ним. Солдат у нас достаточно, но их надо беречь.
   В дивизии погиб третий командир полка майор Михаил Ганоцкий. Он пережил своих товарищей на десять - двенадцать дней. Погиб, обороняя со своим полком деревню Новенькая. Налетели немецкие танки. В полку не было уже ни одной пушки. Мало гранат. Даже бутылок с горючей смесью не было. Конечно, полк оборонялся героически. Бойцы шли на танки с карабинами. Но какой от этого толк? Командование полком принял начальник штаба Григорьев.
   Вижу в полках комдива и военкома. Они неразлучны. Вот, наверное, кому несладко жить. Уж заработали, должно быть, не по одному выговору. Это вместо орденов-то.
   В последние дни комдив, говорят, начал создавать мелкие ударные группы для просачивания в тыл врага и захвата языков. О двух таких группах рассказали мне Степан Алексеевич Некрасов и Алексей Павлович Васильев. Их вызывали комдив и военком.
   О грустной судьбе одного из них я уже писал, знало об этом и командование дивизии. Не менее тяжкой была участь и Некрасова - он исключался из партии и только перед войной был восстановлен. В дивизии знали и о боевых делах этих командиров. Теперь решили проверить еще раз. Кое-кто был против, а военком на это ответил так: