Лямин Михаил Андреевич
Четыре года в шинелях
Лямин Михаил Андреевич
Четыре года в шинелях
{1}Так помечены ссылки на примечания. Примечания в конце текста
Аннотация издательства: Автор настоящей повести - бывший воин, народный писатель Удмуртской республики Михаил Андреевич Лямин. В минувшей Отечественной войне от начала и до конца ее он служил в 357 ордена Суворова 2 степени стрелковой дивизии, сформированной осенью 1941 года на удмуртской земле. За боевые заслуги Михаил Лямин награжден орденами Отечественной войны 2 степени, Красной Звезды и медалями, за трудовые заслуги - орденом "Знак Почета". Будучи участником великих сражений, в короткие минуты затишья между боями он писал о мужестве своих земляков. Написанные по горячим следам событий его очерки печатались в газетах, а в дальнейшем вышли в сборниках, которые и легли в основу данного повествования. Не претендуя на широкие обобщения, писатель нарисовал правдивую картину ратного подвига советского народа, в который внесли свою лепту и сыны Удмуртии. Перед глазами читателя проходят десятки героев. Они совершали подлинные легендарные подвиги. Тысячи из них - свидетелей и участников подвигов - и ныне здравствуют. Авторизованный перевод повести с удмуртского сделал ветеран 357 ордена Суворова 2 степени стрелковой дивизии писатель Алексей Иванович Никитин. В книгу входят фронтовые зарисовки художников бывших воинов дивизии Сергея Павловича Викторова и Леонида Петровича Мяготина. Учитывая многочисленные просьбы организаций и читателей, издательство "Удмуртия" выпускает книгу вторым изданием.
Содержание
Слово о 357 стрелковой. И.Х. Баграмян
Презревшие смерть
Рождение дивизии
По дороге на фронт
Боевая страда
Суровые испытания
Великолукский удар
Перед новыми походами
У стен древнего города
Реванш за Сычевку
Красные флаги
Если враг не сдается
Ворота в Белоруссию
Под Новосокольниками
Широким маневром
В полоцких лесах
На прибалтийской земле
Жаркое лето
Наконец-то Балтика
Последняя зима
О 357 ордена Суворова 2 степени стрелковой дивизии
Слово о 357 стрелковой
Немало славных боевых подвигов совершила 357 ордена Суворова 2 степени стрелковая дивизия, сформированная на удмуртской земле суровой осенью 1941 года. Трудящиеся Советской Удмуртии снарядили и благословили ее на смертный бой с фашистскими захватчиками, и она с честью оправдала доверие своего народа. Боевые знамена дивизии и ее полков, украшенные орденами, овеяны немеркнущей славой.
Свой первый вклад в дело победы над фашистскими захватчиками воины дивизии внесли в калининских лесах и на Смоленщине. А в ожесточенном штурме неприступных вражеских позиций под древним городом Великие Луки дивизия обрела воинскую зрелость.
Много ратных подвигов совершила дивизия в боях на белорусской земле. И поныне жители Лепельского района помнят ее воинов, не щадивших своих жизней, чтобы вызволить из концлагеря обреченных на уничтожение.
При освобождении Литвы и Латвии 357 входила в 1 Прибалтийский фронт, которым мне довелось командовать. Я не раз отмечал мужество и стойкость воинов этой дивизии.
Напомню только один боевой эпизод, случившийся в августе 1944 года в районе литовского города Биржая. Контратакующему противнику удалось окружить вырвавшуюся вперед 357, но дивизия проявила несгибаемую стойкость, успешно отбила атаки врага, нанесла ему серьезный урон, провела обманный маневр и вышла с победой.
В небольшой статье, к сожалению, не перескажешь обо всех бессмертных подвигах дивизии,
Четыре года в серых шинелях двигались по дорогам Великой Отечественной войны солдаты прославленной 357 стрелковой. Не все дошли до победного конца, но память о погибших свято берегут живые. Ветеран дивизии писатель-боец Михаил Лямин написал книгу "Четыре года в шинелях" - памятник тем, кто сражался за нашу Родину, кто громил врага, не жалея сил, и, самое главное книга показывает массовый подвиг народа, руководимого великой ленинской партией.
Маршал Советского Союза И. БАГРАМЯН.
Посвящается воинам 357 ордена Суворова 2 степени стрелковой дивизии
Презревшие смерть
Рождение дивизии
Прощай, Ижевск! Жарко и душно. Не шелохнувшись, стоят деревья. Безлюдно на Ижевском пруду. Отполированной кажется водная гладь, растянувшаяся на многие километры. Осиротел славный и красивый уголок нашего города, где совсем недавно раздавались песни и смех, шумели лодочные моторы.
Притих и весь город. На улицах суровые, задумчивые лица. Женщины сменили модные платья на строгие рабочие костюмы. И все куда-то торопятся. Всем некогда.
Город как бы сжался, напружинился в ожидании неведомого. Ощетинился неприступностью заводских труб.
Они, несмотря ни на что, дымят и дымят, как бы глубоко дышат. Много труб. Многих заводов рабочего Ижевска.
Не наступили перемены только в скверах с газонами не политых, но все еще красивых цветов. Там, как всегда, бабушки с внучатами. Скакалочки-выручалочки. Баю-баюшки. И только изредка нестерпимое:
- Господи, неужели наши оставили Ригу?..
Все это я вижу и слышу каждый день, направляясь из дома в райвоенкомат, где меня определили в первый же день войны членом мобилизационной комиссии.
Ежедневно идет отправка эшелонов. Прощальные песни, гармошки, оркестры.
Слез не хотелось замечать. Их старались сдерживать. Когда к горлу подступал комок - человек беспричинно улыбался. "Ну, ничего, ничего. Перемелется - мука будет". И тут же: "Крутится, вертится шар голубой...".
А на другой день опять военкомат. Встреча новых партий мобилизованных. Беседы, напутствия. Читки сводок Совинформбюро.
Я проводил на фронт многих своих товарищей из республиканского издательства, редакций газет и Союза писателей. Успел получить несколько писем с адресами полевых почт. Друзья уже воюют. Молодцы!
Так проходит день за днем в нетерпеливом ожидании, в беспокойных снах, в страстном желании поскорее попасть на фронт.
Проходят эшелоны с ранеными. С пожилыми мастеровыми, женщинами и детьми. И все на восток, на восток. А на запад - эшелоны солдат, составы с орудиями и танками.
Каждый день не раз я слышу по радио песню "Священная война". И каждый раз спрашиваю: когда же я?
В один из дней второй половины августа военком встретил меня необычно оживленно.
- Читай!
Я впился в строчки машинописного текста. Это был приказ Верховного Главнокомандующего о формировании в Удмуртской республике новой, 357 стрелковой дивизии.
- Здорово! - невольно вырвалось у меня.
- Вот туда и получай направление.
- Спасибо, товарищ военком.
- Тебе спасибо, помог нам. А теперь пора. Формируется очередная, удмуртская. Если бы разрешили, махнул и я.
Странное чувство охватило меня в тот день и особенно в тот последний вечер прощания с родным городом, когда мы с женой вышли побродить перед разлукой. Не раз и не два уезжал я из Ижевска, но никогда так не волновался. Перед глазами проплыло прошлое.
Сиротское детство. Река Ува. Крестьянский дом. Помощь матери в сенокос и жатву. Ночное. Посиделки и рождественские гадания девушек. Поршурская школа. Отмена закона божьего. Последний приход недовольного батюшки. А потом - кружки, собрания. Бурная жизнь комсомольской ячейки. Сходки мужиков. Обыкновенная судьба сына удмуртского крестьянина.
Все дала моему поколению Советская власть. После школы - педагогический техникум. После техникума - институт. Служба в армии. Знакомство с Баку и Киевом, с побережьем Черного моря и Москвой. Крестьянский парень стал педагогом-журналистом. Рос вместе со своей родной Удмуртией, со всей страной. Готовился засесть за книгу. И вот все это пытается перечеркнуть жестокий ворог.
Никогда не казался мне Ижевск таким красивым и милым, как в тот августовский вечер. Большой, могучий. Город металлургов и машиностроителей, искусных оружейников и первых мотоциклостроителей России. Город-завод.
Он жил тогда, как и многие другие города, с притушенными огнями. Но в нем еще не было светомаскировки. Просто меньше горело на улицах фонарей. От этого город казался задумчивым и сосредоточенным, О чем ты горюешь, родной мой?
Я хорошо понимал думы своего города, они были моими думами. Неужели враг будет наступать и дальше?
Не хотелось говорить о последних сводках с фронта. Не хотелось мучиться догадками, почему они именно такие - невеселые, тревожные. Не хотелось вспоминать и песню "Если завтра война", которую мы очень легко распевали всего лишь два-три месяца назад.
Душу давила тяжесть необъясненных сомнений, чего-то и кем-то недоговоренного, скрытого. Как это все случилось? Почему так молниеносно враг сумел смять наши пограничные кордоны?
Давно ли были торжественные приемы дипломатов Германии в Кремле. Завтраки, речи, обязательства. А потом запреты таких картин, как "Профессор Мамлок", слова "фашист" в газетах и книгах.
И вот этот фашист топчет сегодня нашу землю. Рвется к тому же Московскому Кремлю, только не с речами и обещаниями, а с огнем и мечом. Какая превратность судьбы!
Мы говорим с женой об итогах двух месяцев войны, только что опубликованных в газетах. О крахе хвастливых планов командования германской армии, об уложенных на дорогах к Москве и Ленинграду фашистских дивизиях, о провале молниеносной войны, об оставленных нами городах...
А кругом тишина и настороженность. Только красный флаг на башне машиностроительного завода не поддается этому безмолвию. Он, как всегда, продолжает шелестеть на высоте нескольких десятков метров. Я смотрю на этот флаг, который знаю, кажется, со дня рождения, и он возвращает мне всегдашнюю бодрость. Выше голову, старина, - приказываю я себе.
Обыкновенная станция. Откровенно говоря, до 23 августа тысяча Девятьсот сорок первого года я ничего не знал об этой станции, куда мы приехали. Знал Воткинск и Глазов, Балезино и Кез, Сарапул и Можгу, Кизнер и Уву, десятки других сел, поселков, деревень и станций, а этой в памяти не было.
Малюсенькая станция с миниатюрным деревянным домиком вместо вокзала. Кругом сосновый бор. В его владениях, как свечи, стоят шеренгами корабельные сосны. От них расстилается смолистый запах нагретой хвои. Поют птицы. Слышно: где-то долбит дятел, словно играет в бубен.
В первые же минуты появления на станции я подумал: как мало иногда мы знаем родной край. Клянемся в любви к нему, пишем об этом статьи и книги, а сами не удосужимся за всю жизнь пройтись по нему пешочком из конца в конец. Знаем село или город, где родились, учились, начинали работать, и этим ограничиваем свои познания и любопытство. А край-то, оказывается, вон какой раздольный и обширный. Как он дорог мне, особенно сейчас.
Я и прибывшие со мной несколько офицеров ищем штаб формируемой дивизии. Проходим мимо построек местного леспромхоза, спрашиваем встречных Никто ничего толком не знает.
Оказывается, никакой дивизии, собственно, и нет. Есть недостроенный двух этажный дом, предназначенный для штаба. Вот и все, как говорится, хозяйство.
Мы входим в этот дом. Кругом следы неустроенности, походной жизни, неумелого новоселья. Где-то тюкают плотники, женщины выносят из помещения строительный мусор. В комнатах нижнего этажа сидят молодые люди в армейской форме и что-то сосредоточенно пишут.
Мы находим штаб будущей дивизии. Нас встречает полный, коренастый, круглолицый, очень спокойный майор Малков. Он почему-то улыбается, завидев нас, встает из-за стола.
- Вот и первые ласточки, - приветливо говорит майор. - С вашей легкой руки и начнем. Пока вся дивизия вот в этих трех комнатах. Нет ни командира дивизии, ни комиссара, ни командиров полков, кроме вот меня, майора Малкова, да еще нескольких офицеров. Значит, так...
Майор меняет настроение: хмурится, поигрывает желваками, стучит пальцами по столу и повторяет:
- Значит, так. Пойдете в полки. Там есть по десятку человек. Живут в лесу, кто как может. Будете жить там и вы. Строить землянки. Принимать пополнение, обмундировывать, мыть в бане, стричь, водить строем в столовую, на занятия.
Майор снова улыбается, отчего его полные щеки становятся похожими на две половинки арбуза. Добродушный человек, очень похожий на учителя. Он называет нам номера полков, показывает в окно, где они примерно расположены, говорит "ну, с богом", отпускает всех, а меня задерживает.
- Значит, вы не только строевой офицер, но и писатель, - просматривая мои документы, говорит Малков.
- Пока не писатель, а только журналист, - поправляю я майора.
- Это одно и то же, - по-своему заключает майор. - Такие люди очень нужны будут дивизии. Начинайте присматриваться с первого дня. Чем черт не шутит. Останемся живы...
Он не договаривает, опять хмурится, опять говорит "ну, с богом", и я выхожу из помещения.
Теплый день конца августа. Со стороны железнодорожной станции слышатся паровозные свистки. Оттуда же доносится рокот тракторов. Это или эмтээсовские или леспромхозовские.
И опять тишина. Запах смолы. Долбежка дятла. Чириканье пичужек.
На маленькой полянке в глубине соснового бора я нахожу штаб 1190 стрелкового полка, куда направил меня майор. Штаб - в дощаном помещении, похожем на барак. На подходе к штабу меня встречает старший лейтенант.
Он высок и строен, этот старший лейтенант, с русыми волосами и голубыми глазами. Выправка и походка выдают в нем кадрового офицера. Старший лейтенант щеголеват и, что самое интересное, с пушистыми бакенбардами, отчего мне сразу пришел на память книжный Андрей Болконский.
Я представился как положено, по форме. Старший лейтенант принял мой рапорт тоже но форме и, пробежав глазами мои документы, громко сказал:
- Вот и отлично, будете работать при нашем штабе.
Фамилия старшего лейтенанта Григорьев. Имя и отчество - Александр Степанович. Средних лет, Успел уже повоевать в Эстонии. Прибыл сюда из госпиталя. Он тоже обрадовался моей гражданской профессии и сказал примерно то же самое, что и майор Малков.
- Да, да, это было бы здорово. - И вздохнув: - А пока, товарищ младший лейтенант, принимать штыки и срочно строить землянки. Видите, как живем?
Так начались наши армейские будни. Вслед за мной нахлынул поток мобилизованных. Через несколько дней прибыл командный состав дивизии. Командир, полковник Киршев, высокий, худощавый, сердитый на вид. На груди орден Красной Звезды. Ему что-нибудь под сорок. Говорили - кадровик, сибиряк, в последнее время служил на Дальнем Востоке.
Под стать командиру оказался и военком, полковой комиссар Кожев. Он был немного старше полковника, солиднее и спокойнее его. Местный, из Удмуртии, в прошлом партийный работник республики, а потом кадровый политработник армии.
Вместе с командиром и военкомом прибыли начальник политотдела батальонный комиссар Шиленко, начальник штаба дивизии майор Щербаков. За ними командиры полков майоры Ганоцкий, краснознаменец, и Коновалов, участник гражданской войны. Оба кадровики, оба, как на подбор, маленькие ростом. Только Ганоцкий щупленький и живой. Коновалов же, наоборот, кряжистый, с твердым и неторопливым шагом.
Один за другим прибывали мои земляки, многие знакомые и товарищи. Из политработников появились бывшие комсомольские вожаки республики Николай Корепанов, Григорий Перевозчиков, Иван Лукин, Михаил Булдаков, Александр Хомяков, Георгий Попов, вчерашние журналисты Андрей Веретенников, Николай Щербаков, Павел Шиляев и партийные работники Константин Вячкилев, Николай Смирнов, Константин Клестов, Иван Кузнецов, Павел Наговицын, Иван Самсонов, Виталий Мельников, Александр Шаклеин.
Прибыли командиры-пехотинцы Дмитрий Скобелев и лейтенант Федор Буранов, сапер младший лейтенант Алексей Васильев, артиллеристы офицеры Григорий Поздеев, Сергей Рыбин, Иван Кравец, топограф Василий Яковлев. Медицинские сестры Анна Добрякова, Клавдия Плотникова, Валентина Сентякова.
Я ходил по лагерю дивизии и не успевал здороваться со знакомыми. Сколько их, моих земляков - удмуртов и русских - стеклось за несколько дней в этот сосновый бор под маленькой станцией. Вот щеголяют в зеленых форменных фуражках ветврачи Бахтин, Савиных и Кибардин. Вышагивает усач-старшина, вчерашний председатель колхоза Александр Прокопьевич Лекомцев. Рядом с ним бывший счетовод МТС, пожилой санинструктор Николай Кузьмич Козлов. Тут же бывший агроном, артиллерийский разведчик Николай Иванович Семакин, связисты старший сержант Степан Некрасов, ефрейтор Александр Максимов, рядовой Михаил Ипатов. Строгим выглядит артиллерист, ижевский рабочий старший сержант Михаил Вотяков. И наоборот, внешне беззаботным - боец комендантского взвода рядовой колхозник Владимир Захаров. Угрюмоват мой земляк, пулеметчик Дмитрий Тимофеевич Коновалов. Суетлив повар сержант Петр Федорович Наговицын.
Большое пополнение прибыло из Уральского военного округа - досрочно окончившие пехотные училища молодые лейтенанты. Все они подтянуты, задорны. Среди них есть и земляки Леонид Воронцов, Алексей Бывальцев.
В команде из Воткинска оказались инженеры из эвакуированного киевского "Арсенала": Вячеслав Вишневский, Илья Кернес, Виктор Корницкий, Илья Кравченко, Николай Сикора, Олег Тудоров, Ефим Факторович. Все они были направлены в артиллерийское снабжение полков и дивизии.
Появился в дивизии командир 923 артиллерийского полка капитан Засовский, сразу обративший на себя внимание особой командирской выправкой и аккуратностью. Высокий брюнет, в фуражке с черным околышем, в хромовых безукоризненно вычищенных сапогах, он своими манерами очень походил на старшего лейтенанта Григорьева, начальника штаба 1190 стрелкового полка.
Засовский быстро сошелся со своими артиллеристами, офицерами и рядовыми, и особенно с выпускником артиллерийского училища лейтенантом, удмуртом, как оказалось, кандидатом географических наук Григорием Поздеевым.
Кого только война не оторвала от мирных занятий. В дивизии оказались и мои друзья юности - учителя Алексей Поздеев и Александр Белослудцев. С первым я учился в Ленинградском пединституте, с другим пришлось служить в армии в действительную, в Баку. Поздеев рассказал, как в его село Дебессы привезли эвакуированных детей из Литвы.
Как изменились здесь, в дивизии, готовящейся выступить на фронт, мои товарищи и знакомые. Обтянула боксерское тело Алеши Поздеева новая солдатская гимнастерка. Мешком сидит она на нескладной фигуре Саши Белослудцева. Но некоторые ухитряются франтить и здесь, И даже в рабочих ботинках с обмотками.
Конечно, дело не в форме. Люди живут ожиданием больших, тревожных дел. Определенных занятий в первые дни нет. Идет формирование отделений, взводов, рот, батальонов, батарей и дивизионов. Ведется строительство землянок. Политруки проводят беседы по сводкам Совинформбюро. Приезжают на свидание семьи.
А на дворе уже сентябрь. Начинают желтеть листья на деревьях. По утрам выдаются заморозки. На землю ложатся густые росы. Выпадают дожди. Но дивизия формируется, строится и пока мало учится.
А фашисты уже подбираются к Киеву. Идут жестокие сечи в подмосковных областях.
- Когда же тронемся мы? - беспокоится при встречах со мной Алеша Поздеев.
- Ас чем трогаться? - вопросом на вопрос отвечает Саша Белослудцев.
Оба прекрасно знают, что у дивизии пока нет материальной части: ни винтовок, ни автоматов, не говоря уже о минометах и пушках. Зато в каждом полку есть духовые оркестры с первоклассными музыкантами. Они с утра до вечера разучивают марши и походные песни. Под их мотивы солдаты делают физзарядку, проводят строевые занятия. И под оркестры же выстругивают из палок самодельные карабины.
А с фронта идут и идут сводки одна тревожнее другой. Нелегко приходится политработникам. Попробуй сохрани спокойствие, разъясняя очередной отход наших войск, и, кривя душой, называй это стратегическим маневром.
- А я и не называю, - признается горячий Николай Корепанов, политрук минометной роты. - Какая тут стратегия, когда отступаем. Надо честно признать ошибки и быстро их исправить.
- Вот тебе исправят в особом отделе, тогда узнаешь, - невесело шутит серьезный и хмурый комиссар батальона Андрей Веретенников.
- Не пугай, - отмахивается Корепанов. - Дальше передовой не направят.
Разговор прерывается сладким, певучим голосом штабного офицера Новакова.
- Интересно, это очень интересно. О чем спор, товарищи политруки?
- О чем был, его уж нет, а о чем будет - приходите завтра, - отрубает Корепанов и отходит от компании.
Расходятся и другие. Каждый понимает: надо делать то, что возможно в данных условиях.
Идут учения.
- Отставить!
Тоненький задорный голосок лейтенанта, только что окончившего пехотное училище, далеко раздается с полянки. Идут взводные занятия.
Командир трижды возвращает пожилого солдата. Разучивают так называемый строевой шаг, а он никак не получается. Особенно не удаются носки. Обутые в кованые ботинки сорок четвертого размера, ноги никак не хотят вытягиваться в струнку, чего упорно добивается взводный.
Над неудачником беззлобно посмеиваются товарищи, более молодые солдаты, уже отработавшие положенное по программе. Кто-то осмеливается даже советовать - на него цыкают, и в воздухе вновь слышится звонкое и сердитое:
- Отставить!
- Не могу, товарищ командир, - жалуется пожилой солдат. - Непривычный я.
- Разговорчики! - обрывает лейтенант. - Выполняйте приказание.
- Отставить!..
Последнюю команду подал военком дивизии, неожиданно показавшийся из-за сосен. За ним семенил политрук Григорий Перевозчиков, помощник начальника политотдела по комсомолу.
Военком подошел к солдату. Лейтенант попытался было отдать рапорт, но полковой комиссар остановил его и спросил вконец растерявшегося бойца:
- Значит, не получается строевой шаг, товарищ солдат?
- Так точно, товарищ полковой комиссар, - гаркнул боец.
- А без строевого сумеете драться с фашистами?
- Только бы добраться... Зачем мне этот шаг, я штыком...
- Значит, ни к чему?
- Ни к чему, товарищ полковой комиссар.
- А как думают остальные?
Лейтенант опять собрался раскрыть рот, но военком, не обратив на него внимания, подошел к строю бойцов.
Они, как и все в дивизии, были без оружия. Военком хорошо понимал положение взводного - ему надо чем-то занимать подчиненных, чему-то учить. И вот появился этот строевой шаг, обязательный для каждого военного.
Военком разглядывал солдат. Какие они разные по внешности. Совсем мальчишки и пожилые, веселые и хмурые, высокие и низкие. Есть среди них люди со средним и высшим образованием. Есть служившие и не служившие в армии. Когда и где им придется проходить строевым шагом?
А немец рвется к Москве. Тысячи сверстников вот этих солдат бьются сегодня не на жизнь, а насмерть с ненавистным врагом. И вряд ли они проходят по полям сражений строевым шагом.
Военком повторил вопрос. Взвод ответил на одном вздохе:
- Нам бы винтовки, товарищ полковой комиссар.
- Винтовки будут, - пообещал военком. И без перехода: - А по-пластунски ползать умеете?
- В действительной приходилось.
- А кто не служил в действительной? Военком посмотрел на лейтенанта. Тот понял старшего начальника без слов и во все легкие отдал команду:
- Взвод, смирно!
Начались переползания по-пластунски. Пример показал сам лейтенант, безжалостно бросившись на сырую после дождя землю в своем новеньком обмундировании. За ним поползли солдаты, старательно, споро, многие со знанием дела.
- Получается, товарищ лейтенант? - спросил военком подошедшего к нему в запачканной гимнастерке командира взвода.
- Получается, - вздохнул тот, наблюдая за солдатами.
- Вот так и продолжайте. Ближе к боевой обстановке. Знаете, где находятся немцы?
- Два дня не читал газет.
- Ты что, с ума сошел? - не сдержался и совсем как в гражданке, в комсомоле, возмутился комсорг дивизии Григорий Перевозчиков.
- Не носят к нам газет, - пожаловался лейтенант.
- Проверить, - приказал военком комсоргу. И к взводному: - Успеха вам, товарищ лейтенант.
- Будем стараться, товарищ полковой комиссар.
Непросто и нелегко переходить от гражданской обстановки к военной. Не сразу удается привыкнуть и к армейскому лексикону. Вчера все были равные, сегодня - одни командиры, другие солдаты. Люди все еще чувствуют себя гражданскими, а не военными. На устранение этого привычного уходит много времени и усилий у кадровых строевых командиров.
Не знает покоя комдив. Он ходит из полка в полк, из батальона в батальон и все требует, требует.
- Как строите землянки? Почему глухие и без круговой обороны? Где щели и лисьи норы?
- Но, товарищ полковник...
- Отставить! Выполнять приказание.
И солдаты выполняют. До третьего пота роют землю, меряют километры на маршах, ведут наступательные "бои", отражают контратаки "противника". Вместе с бойцами потеют пожилые командиры полков, щеголеватые комбаты, совсем молоденькие, нетренированные командиры взводов и рот. Последним особенно достается. Многие из них живут вместе с бойцами, в одних землянках. Без печек. Без ламп. А начались уже дожди.
Идут занятия. Разгорается война. Не хочется читать сводки с фронта. Не поется. Не пляшется.
Но резервная дивизия, без единого ружья, делает все положенное. По сигналу поднимается, строится на физзарядку, принимает пищу, проводит строевые и политические занятия, отдыхает. И все начинает снова. И так каждый день. На пределе нервного напряжения. В тревожном ожидании. Вести с переднего края бьют по голове как обухом. Пали Минск, Киев, Гомель, Псков. Идут бои под Ленинградом.
Четыре года в шинелях
{1}Так помечены ссылки на примечания. Примечания в конце текста
Аннотация издательства: Автор настоящей повести - бывший воин, народный писатель Удмуртской республики Михаил Андреевич Лямин. В минувшей Отечественной войне от начала и до конца ее он служил в 357 ордена Суворова 2 степени стрелковой дивизии, сформированной осенью 1941 года на удмуртской земле. За боевые заслуги Михаил Лямин награжден орденами Отечественной войны 2 степени, Красной Звезды и медалями, за трудовые заслуги - орденом "Знак Почета". Будучи участником великих сражений, в короткие минуты затишья между боями он писал о мужестве своих земляков. Написанные по горячим следам событий его очерки печатались в газетах, а в дальнейшем вышли в сборниках, которые и легли в основу данного повествования. Не претендуя на широкие обобщения, писатель нарисовал правдивую картину ратного подвига советского народа, в который внесли свою лепту и сыны Удмуртии. Перед глазами читателя проходят десятки героев. Они совершали подлинные легендарные подвиги. Тысячи из них - свидетелей и участников подвигов - и ныне здравствуют. Авторизованный перевод повести с удмуртского сделал ветеран 357 ордена Суворова 2 степени стрелковой дивизии писатель Алексей Иванович Никитин. В книгу входят фронтовые зарисовки художников бывших воинов дивизии Сергея Павловича Викторова и Леонида Петровича Мяготина. Учитывая многочисленные просьбы организаций и читателей, издательство "Удмуртия" выпускает книгу вторым изданием.
Содержание
Слово о 357 стрелковой. И.Х. Баграмян
Презревшие смерть
Рождение дивизии
По дороге на фронт
Боевая страда
Суровые испытания
Великолукский удар
Перед новыми походами
У стен древнего города
Реванш за Сычевку
Красные флаги
Если враг не сдается
Ворота в Белоруссию
Под Новосокольниками
Широким маневром
В полоцких лесах
На прибалтийской земле
Жаркое лето
Наконец-то Балтика
Последняя зима
О 357 ордена Суворова 2 степени стрелковой дивизии
Слово о 357 стрелковой
Немало славных боевых подвигов совершила 357 ордена Суворова 2 степени стрелковая дивизия, сформированная на удмуртской земле суровой осенью 1941 года. Трудящиеся Советской Удмуртии снарядили и благословили ее на смертный бой с фашистскими захватчиками, и она с честью оправдала доверие своего народа. Боевые знамена дивизии и ее полков, украшенные орденами, овеяны немеркнущей славой.
Свой первый вклад в дело победы над фашистскими захватчиками воины дивизии внесли в калининских лесах и на Смоленщине. А в ожесточенном штурме неприступных вражеских позиций под древним городом Великие Луки дивизия обрела воинскую зрелость.
Много ратных подвигов совершила дивизия в боях на белорусской земле. И поныне жители Лепельского района помнят ее воинов, не щадивших своих жизней, чтобы вызволить из концлагеря обреченных на уничтожение.
При освобождении Литвы и Латвии 357 входила в 1 Прибалтийский фронт, которым мне довелось командовать. Я не раз отмечал мужество и стойкость воинов этой дивизии.
Напомню только один боевой эпизод, случившийся в августе 1944 года в районе литовского города Биржая. Контратакующему противнику удалось окружить вырвавшуюся вперед 357, но дивизия проявила несгибаемую стойкость, успешно отбила атаки врага, нанесла ему серьезный урон, провела обманный маневр и вышла с победой.
В небольшой статье, к сожалению, не перескажешь обо всех бессмертных подвигах дивизии,
Четыре года в серых шинелях двигались по дорогам Великой Отечественной войны солдаты прославленной 357 стрелковой. Не все дошли до победного конца, но память о погибших свято берегут живые. Ветеран дивизии писатель-боец Михаил Лямин написал книгу "Четыре года в шинелях" - памятник тем, кто сражался за нашу Родину, кто громил врага, не жалея сил, и, самое главное книга показывает массовый подвиг народа, руководимого великой ленинской партией.
Маршал Советского Союза И. БАГРАМЯН.
Посвящается воинам 357 ордена Суворова 2 степени стрелковой дивизии
Презревшие смерть
Рождение дивизии
Прощай, Ижевск! Жарко и душно. Не шелохнувшись, стоят деревья. Безлюдно на Ижевском пруду. Отполированной кажется водная гладь, растянувшаяся на многие километры. Осиротел славный и красивый уголок нашего города, где совсем недавно раздавались песни и смех, шумели лодочные моторы.
Притих и весь город. На улицах суровые, задумчивые лица. Женщины сменили модные платья на строгие рабочие костюмы. И все куда-то торопятся. Всем некогда.
Город как бы сжался, напружинился в ожидании неведомого. Ощетинился неприступностью заводских труб.
Они, несмотря ни на что, дымят и дымят, как бы глубоко дышат. Много труб. Многих заводов рабочего Ижевска.
Не наступили перемены только в скверах с газонами не политых, но все еще красивых цветов. Там, как всегда, бабушки с внучатами. Скакалочки-выручалочки. Баю-баюшки. И только изредка нестерпимое:
- Господи, неужели наши оставили Ригу?..
Все это я вижу и слышу каждый день, направляясь из дома в райвоенкомат, где меня определили в первый же день войны членом мобилизационной комиссии.
Ежедневно идет отправка эшелонов. Прощальные песни, гармошки, оркестры.
Слез не хотелось замечать. Их старались сдерживать. Когда к горлу подступал комок - человек беспричинно улыбался. "Ну, ничего, ничего. Перемелется - мука будет". И тут же: "Крутится, вертится шар голубой...".
А на другой день опять военкомат. Встреча новых партий мобилизованных. Беседы, напутствия. Читки сводок Совинформбюро.
Я проводил на фронт многих своих товарищей из республиканского издательства, редакций газет и Союза писателей. Успел получить несколько писем с адресами полевых почт. Друзья уже воюют. Молодцы!
Так проходит день за днем в нетерпеливом ожидании, в беспокойных снах, в страстном желании поскорее попасть на фронт.
Проходят эшелоны с ранеными. С пожилыми мастеровыми, женщинами и детьми. И все на восток, на восток. А на запад - эшелоны солдат, составы с орудиями и танками.
Каждый день не раз я слышу по радио песню "Священная война". И каждый раз спрашиваю: когда же я?
В один из дней второй половины августа военком встретил меня необычно оживленно.
- Читай!
Я впился в строчки машинописного текста. Это был приказ Верховного Главнокомандующего о формировании в Удмуртской республике новой, 357 стрелковой дивизии.
- Здорово! - невольно вырвалось у меня.
- Вот туда и получай направление.
- Спасибо, товарищ военком.
- Тебе спасибо, помог нам. А теперь пора. Формируется очередная, удмуртская. Если бы разрешили, махнул и я.
Странное чувство охватило меня в тот день и особенно в тот последний вечер прощания с родным городом, когда мы с женой вышли побродить перед разлукой. Не раз и не два уезжал я из Ижевска, но никогда так не волновался. Перед глазами проплыло прошлое.
Сиротское детство. Река Ува. Крестьянский дом. Помощь матери в сенокос и жатву. Ночное. Посиделки и рождественские гадания девушек. Поршурская школа. Отмена закона божьего. Последний приход недовольного батюшки. А потом - кружки, собрания. Бурная жизнь комсомольской ячейки. Сходки мужиков. Обыкновенная судьба сына удмуртского крестьянина.
Все дала моему поколению Советская власть. После школы - педагогический техникум. После техникума - институт. Служба в армии. Знакомство с Баку и Киевом, с побережьем Черного моря и Москвой. Крестьянский парень стал педагогом-журналистом. Рос вместе со своей родной Удмуртией, со всей страной. Готовился засесть за книгу. И вот все это пытается перечеркнуть жестокий ворог.
Никогда не казался мне Ижевск таким красивым и милым, как в тот августовский вечер. Большой, могучий. Город металлургов и машиностроителей, искусных оружейников и первых мотоциклостроителей России. Город-завод.
Он жил тогда, как и многие другие города, с притушенными огнями. Но в нем еще не было светомаскировки. Просто меньше горело на улицах фонарей. От этого город казался задумчивым и сосредоточенным, О чем ты горюешь, родной мой?
Я хорошо понимал думы своего города, они были моими думами. Неужели враг будет наступать и дальше?
Не хотелось говорить о последних сводках с фронта. Не хотелось мучиться догадками, почему они именно такие - невеселые, тревожные. Не хотелось вспоминать и песню "Если завтра война", которую мы очень легко распевали всего лишь два-три месяца назад.
Душу давила тяжесть необъясненных сомнений, чего-то и кем-то недоговоренного, скрытого. Как это все случилось? Почему так молниеносно враг сумел смять наши пограничные кордоны?
Давно ли были торжественные приемы дипломатов Германии в Кремле. Завтраки, речи, обязательства. А потом запреты таких картин, как "Профессор Мамлок", слова "фашист" в газетах и книгах.
И вот этот фашист топчет сегодня нашу землю. Рвется к тому же Московскому Кремлю, только не с речами и обещаниями, а с огнем и мечом. Какая превратность судьбы!
Мы говорим с женой об итогах двух месяцев войны, только что опубликованных в газетах. О крахе хвастливых планов командования германской армии, об уложенных на дорогах к Москве и Ленинграду фашистских дивизиях, о провале молниеносной войны, об оставленных нами городах...
А кругом тишина и настороженность. Только красный флаг на башне машиностроительного завода не поддается этому безмолвию. Он, как всегда, продолжает шелестеть на высоте нескольких десятков метров. Я смотрю на этот флаг, который знаю, кажется, со дня рождения, и он возвращает мне всегдашнюю бодрость. Выше голову, старина, - приказываю я себе.
Обыкновенная станция. Откровенно говоря, до 23 августа тысяча Девятьсот сорок первого года я ничего не знал об этой станции, куда мы приехали. Знал Воткинск и Глазов, Балезино и Кез, Сарапул и Можгу, Кизнер и Уву, десятки других сел, поселков, деревень и станций, а этой в памяти не было.
Малюсенькая станция с миниатюрным деревянным домиком вместо вокзала. Кругом сосновый бор. В его владениях, как свечи, стоят шеренгами корабельные сосны. От них расстилается смолистый запах нагретой хвои. Поют птицы. Слышно: где-то долбит дятел, словно играет в бубен.
В первые же минуты появления на станции я подумал: как мало иногда мы знаем родной край. Клянемся в любви к нему, пишем об этом статьи и книги, а сами не удосужимся за всю жизнь пройтись по нему пешочком из конца в конец. Знаем село или город, где родились, учились, начинали работать, и этим ограничиваем свои познания и любопытство. А край-то, оказывается, вон какой раздольный и обширный. Как он дорог мне, особенно сейчас.
Я и прибывшие со мной несколько офицеров ищем штаб формируемой дивизии. Проходим мимо построек местного леспромхоза, спрашиваем встречных Никто ничего толком не знает.
Оказывается, никакой дивизии, собственно, и нет. Есть недостроенный двух этажный дом, предназначенный для штаба. Вот и все, как говорится, хозяйство.
Мы входим в этот дом. Кругом следы неустроенности, походной жизни, неумелого новоселья. Где-то тюкают плотники, женщины выносят из помещения строительный мусор. В комнатах нижнего этажа сидят молодые люди в армейской форме и что-то сосредоточенно пишут.
Мы находим штаб будущей дивизии. Нас встречает полный, коренастый, круглолицый, очень спокойный майор Малков. Он почему-то улыбается, завидев нас, встает из-за стола.
- Вот и первые ласточки, - приветливо говорит майор. - С вашей легкой руки и начнем. Пока вся дивизия вот в этих трех комнатах. Нет ни командира дивизии, ни комиссара, ни командиров полков, кроме вот меня, майора Малкова, да еще нескольких офицеров. Значит, так...
Майор меняет настроение: хмурится, поигрывает желваками, стучит пальцами по столу и повторяет:
- Значит, так. Пойдете в полки. Там есть по десятку человек. Живут в лесу, кто как может. Будете жить там и вы. Строить землянки. Принимать пополнение, обмундировывать, мыть в бане, стричь, водить строем в столовую, на занятия.
Майор снова улыбается, отчего его полные щеки становятся похожими на две половинки арбуза. Добродушный человек, очень похожий на учителя. Он называет нам номера полков, показывает в окно, где они примерно расположены, говорит "ну, с богом", отпускает всех, а меня задерживает.
- Значит, вы не только строевой офицер, но и писатель, - просматривая мои документы, говорит Малков.
- Пока не писатель, а только журналист, - поправляю я майора.
- Это одно и то же, - по-своему заключает майор. - Такие люди очень нужны будут дивизии. Начинайте присматриваться с первого дня. Чем черт не шутит. Останемся живы...
Он не договаривает, опять хмурится, опять говорит "ну, с богом", и я выхожу из помещения.
Теплый день конца августа. Со стороны железнодорожной станции слышатся паровозные свистки. Оттуда же доносится рокот тракторов. Это или эмтээсовские или леспромхозовские.
И опять тишина. Запах смолы. Долбежка дятла. Чириканье пичужек.
На маленькой полянке в глубине соснового бора я нахожу штаб 1190 стрелкового полка, куда направил меня майор. Штаб - в дощаном помещении, похожем на барак. На подходе к штабу меня встречает старший лейтенант.
Он высок и строен, этот старший лейтенант, с русыми волосами и голубыми глазами. Выправка и походка выдают в нем кадрового офицера. Старший лейтенант щеголеват и, что самое интересное, с пушистыми бакенбардами, отчего мне сразу пришел на память книжный Андрей Болконский.
Я представился как положено, по форме. Старший лейтенант принял мой рапорт тоже но форме и, пробежав глазами мои документы, громко сказал:
- Вот и отлично, будете работать при нашем штабе.
Фамилия старшего лейтенанта Григорьев. Имя и отчество - Александр Степанович. Средних лет, Успел уже повоевать в Эстонии. Прибыл сюда из госпиталя. Он тоже обрадовался моей гражданской профессии и сказал примерно то же самое, что и майор Малков.
- Да, да, это было бы здорово. - И вздохнув: - А пока, товарищ младший лейтенант, принимать штыки и срочно строить землянки. Видите, как живем?
Так начались наши армейские будни. Вслед за мной нахлынул поток мобилизованных. Через несколько дней прибыл командный состав дивизии. Командир, полковник Киршев, высокий, худощавый, сердитый на вид. На груди орден Красной Звезды. Ему что-нибудь под сорок. Говорили - кадровик, сибиряк, в последнее время служил на Дальнем Востоке.
Под стать командиру оказался и военком, полковой комиссар Кожев. Он был немного старше полковника, солиднее и спокойнее его. Местный, из Удмуртии, в прошлом партийный работник республики, а потом кадровый политработник армии.
Вместе с командиром и военкомом прибыли начальник политотдела батальонный комиссар Шиленко, начальник штаба дивизии майор Щербаков. За ними командиры полков майоры Ганоцкий, краснознаменец, и Коновалов, участник гражданской войны. Оба кадровики, оба, как на подбор, маленькие ростом. Только Ганоцкий щупленький и живой. Коновалов же, наоборот, кряжистый, с твердым и неторопливым шагом.
Один за другим прибывали мои земляки, многие знакомые и товарищи. Из политработников появились бывшие комсомольские вожаки республики Николай Корепанов, Григорий Перевозчиков, Иван Лукин, Михаил Булдаков, Александр Хомяков, Георгий Попов, вчерашние журналисты Андрей Веретенников, Николай Щербаков, Павел Шиляев и партийные работники Константин Вячкилев, Николай Смирнов, Константин Клестов, Иван Кузнецов, Павел Наговицын, Иван Самсонов, Виталий Мельников, Александр Шаклеин.
Прибыли командиры-пехотинцы Дмитрий Скобелев и лейтенант Федор Буранов, сапер младший лейтенант Алексей Васильев, артиллеристы офицеры Григорий Поздеев, Сергей Рыбин, Иван Кравец, топограф Василий Яковлев. Медицинские сестры Анна Добрякова, Клавдия Плотникова, Валентина Сентякова.
Я ходил по лагерю дивизии и не успевал здороваться со знакомыми. Сколько их, моих земляков - удмуртов и русских - стеклось за несколько дней в этот сосновый бор под маленькой станцией. Вот щеголяют в зеленых форменных фуражках ветврачи Бахтин, Савиных и Кибардин. Вышагивает усач-старшина, вчерашний председатель колхоза Александр Прокопьевич Лекомцев. Рядом с ним бывший счетовод МТС, пожилой санинструктор Николай Кузьмич Козлов. Тут же бывший агроном, артиллерийский разведчик Николай Иванович Семакин, связисты старший сержант Степан Некрасов, ефрейтор Александр Максимов, рядовой Михаил Ипатов. Строгим выглядит артиллерист, ижевский рабочий старший сержант Михаил Вотяков. И наоборот, внешне беззаботным - боец комендантского взвода рядовой колхозник Владимир Захаров. Угрюмоват мой земляк, пулеметчик Дмитрий Тимофеевич Коновалов. Суетлив повар сержант Петр Федорович Наговицын.
Большое пополнение прибыло из Уральского военного округа - досрочно окончившие пехотные училища молодые лейтенанты. Все они подтянуты, задорны. Среди них есть и земляки Леонид Воронцов, Алексей Бывальцев.
В команде из Воткинска оказались инженеры из эвакуированного киевского "Арсенала": Вячеслав Вишневский, Илья Кернес, Виктор Корницкий, Илья Кравченко, Николай Сикора, Олег Тудоров, Ефим Факторович. Все они были направлены в артиллерийское снабжение полков и дивизии.
Появился в дивизии командир 923 артиллерийского полка капитан Засовский, сразу обративший на себя внимание особой командирской выправкой и аккуратностью. Высокий брюнет, в фуражке с черным околышем, в хромовых безукоризненно вычищенных сапогах, он своими манерами очень походил на старшего лейтенанта Григорьева, начальника штаба 1190 стрелкового полка.
Засовский быстро сошелся со своими артиллеристами, офицерами и рядовыми, и особенно с выпускником артиллерийского училища лейтенантом, удмуртом, как оказалось, кандидатом географических наук Григорием Поздеевым.
Кого только война не оторвала от мирных занятий. В дивизии оказались и мои друзья юности - учителя Алексей Поздеев и Александр Белослудцев. С первым я учился в Ленинградском пединституте, с другим пришлось служить в армии в действительную, в Баку. Поздеев рассказал, как в его село Дебессы привезли эвакуированных детей из Литвы.
Как изменились здесь, в дивизии, готовящейся выступить на фронт, мои товарищи и знакомые. Обтянула боксерское тело Алеши Поздеева новая солдатская гимнастерка. Мешком сидит она на нескладной фигуре Саши Белослудцева. Но некоторые ухитряются франтить и здесь, И даже в рабочих ботинках с обмотками.
Конечно, дело не в форме. Люди живут ожиданием больших, тревожных дел. Определенных занятий в первые дни нет. Идет формирование отделений, взводов, рот, батальонов, батарей и дивизионов. Ведется строительство землянок. Политруки проводят беседы по сводкам Совинформбюро. Приезжают на свидание семьи.
А на дворе уже сентябрь. Начинают желтеть листья на деревьях. По утрам выдаются заморозки. На землю ложатся густые росы. Выпадают дожди. Но дивизия формируется, строится и пока мало учится.
А фашисты уже подбираются к Киеву. Идут жестокие сечи в подмосковных областях.
- Когда же тронемся мы? - беспокоится при встречах со мной Алеша Поздеев.
- Ас чем трогаться? - вопросом на вопрос отвечает Саша Белослудцев.
Оба прекрасно знают, что у дивизии пока нет материальной части: ни винтовок, ни автоматов, не говоря уже о минометах и пушках. Зато в каждом полку есть духовые оркестры с первоклассными музыкантами. Они с утра до вечера разучивают марши и походные песни. Под их мотивы солдаты делают физзарядку, проводят строевые занятия. И под оркестры же выстругивают из палок самодельные карабины.
А с фронта идут и идут сводки одна тревожнее другой. Нелегко приходится политработникам. Попробуй сохрани спокойствие, разъясняя очередной отход наших войск, и, кривя душой, называй это стратегическим маневром.
- А я и не называю, - признается горячий Николай Корепанов, политрук минометной роты. - Какая тут стратегия, когда отступаем. Надо честно признать ошибки и быстро их исправить.
- Вот тебе исправят в особом отделе, тогда узнаешь, - невесело шутит серьезный и хмурый комиссар батальона Андрей Веретенников.
- Не пугай, - отмахивается Корепанов. - Дальше передовой не направят.
Разговор прерывается сладким, певучим голосом штабного офицера Новакова.
- Интересно, это очень интересно. О чем спор, товарищи политруки?
- О чем был, его уж нет, а о чем будет - приходите завтра, - отрубает Корепанов и отходит от компании.
Расходятся и другие. Каждый понимает: надо делать то, что возможно в данных условиях.
Идут учения.
- Отставить!
Тоненький задорный голосок лейтенанта, только что окончившего пехотное училище, далеко раздается с полянки. Идут взводные занятия.
Командир трижды возвращает пожилого солдата. Разучивают так называемый строевой шаг, а он никак не получается. Особенно не удаются носки. Обутые в кованые ботинки сорок четвертого размера, ноги никак не хотят вытягиваться в струнку, чего упорно добивается взводный.
Над неудачником беззлобно посмеиваются товарищи, более молодые солдаты, уже отработавшие положенное по программе. Кто-то осмеливается даже советовать - на него цыкают, и в воздухе вновь слышится звонкое и сердитое:
- Отставить!
- Не могу, товарищ командир, - жалуется пожилой солдат. - Непривычный я.
- Разговорчики! - обрывает лейтенант. - Выполняйте приказание.
- Отставить!..
Последнюю команду подал военком дивизии, неожиданно показавшийся из-за сосен. За ним семенил политрук Григорий Перевозчиков, помощник начальника политотдела по комсомолу.
Военком подошел к солдату. Лейтенант попытался было отдать рапорт, но полковой комиссар остановил его и спросил вконец растерявшегося бойца:
- Значит, не получается строевой шаг, товарищ солдат?
- Так точно, товарищ полковой комиссар, - гаркнул боец.
- А без строевого сумеете драться с фашистами?
- Только бы добраться... Зачем мне этот шаг, я штыком...
- Значит, ни к чему?
- Ни к чему, товарищ полковой комиссар.
- А как думают остальные?
Лейтенант опять собрался раскрыть рот, но военком, не обратив на него внимания, подошел к строю бойцов.
Они, как и все в дивизии, были без оружия. Военком хорошо понимал положение взводного - ему надо чем-то занимать подчиненных, чему-то учить. И вот появился этот строевой шаг, обязательный для каждого военного.
Военком разглядывал солдат. Какие они разные по внешности. Совсем мальчишки и пожилые, веселые и хмурые, высокие и низкие. Есть среди них люди со средним и высшим образованием. Есть служившие и не служившие в армии. Когда и где им придется проходить строевым шагом?
А немец рвется к Москве. Тысячи сверстников вот этих солдат бьются сегодня не на жизнь, а насмерть с ненавистным врагом. И вряд ли они проходят по полям сражений строевым шагом.
Военком повторил вопрос. Взвод ответил на одном вздохе:
- Нам бы винтовки, товарищ полковой комиссар.
- Винтовки будут, - пообещал военком. И без перехода: - А по-пластунски ползать умеете?
- В действительной приходилось.
- А кто не служил в действительной? Военком посмотрел на лейтенанта. Тот понял старшего начальника без слов и во все легкие отдал команду:
- Взвод, смирно!
Начались переползания по-пластунски. Пример показал сам лейтенант, безжалостно бросившись на сырую после дождя землю в своем новеньком обмундировании. За ним поползли солдаты, старательно, споро, многие со знанием дела.
- Получается, товарищ лейтенант? - спросил военком подошедшего к нему в запачканной гимнастерке командира взвода.
- Получается, - вздохнул тот, наблюдая за солдатами.
- Вот так и продолжайте. Ближе к боевой обстановке. Знаете, где находятся немцы?
- Два дня не читал газет.
- Ты что, с ума сошел? - не сдержался и совсем как в гражданке, в комсомоле, возмутился комсорг дивизии Григорий Перевозчиков.
- Не носят к нам газет, - пожаловался лейтенант.
- Проверить, - приказал военком комсоргу. И к взводному: - Успеха вам, товарищ лейтенант.
- Будем стараться, товарищ полковой комиссар.
Непросто и нелегко переходить от гражданской обстановки к военной. Не сразу удается привыкнуть и к армейскому лексикону. Вчера все были равные, сегодня - одни командиры, другие солдаты. Люди все еще чувствуют себя гражданскими, а не военными. На устранение этого привычного уходит много времени и усилий у кадровых строевых командиров.
Не знает покоя комдив. Он ходит из полка в полк, из батальона в батальон и все требует, требует.
- Как строите землянки? Почему глухие и без круговой обороны? Где щели и лисьи норы?
- Но, товарищ полковник...
- Отставить! Выполнять приказание.
И солдаты выполняют. До третьего пота роют землю, меряют километры на маршах, ведут наступательные "бои", отражают контратаки "противника". Вместе с бойцами потеют пожилые командиры полков, щеголеватые комбаты, совсем молоденькие, нетренированные командиры взводов и рот. Последним особенно достается. Многие из них живут вместе с бойцами, в одних землянках. Без печек. Без ламп. А начались уже дожди.
Идут занятия. Разгорается война. Не хочется читать сводки с фронта. Не поется. Не пляшется.
Но резервная дивизия, без единого ружья, делает все положенное. По сигналу поднимается, строится на физзарядку, принимает пищу, проводит строевые и политические занятия, отдыхает. И все начинает снова. И так каждый день. На пределе нервного напряжения. В тревожном ожидании. Вести с переднего края бьют по голове как обухом. Пали Минск, Киев, Гомель, Псков. Идут бои под Ленинградом.